Раз и навсегда Макнот Джудит

Предсказание Рут сбылось, но Виктория, когда входила в столовую, была слишком взбешена, чтобы получить хоть малейшее удовлетворение при виде его изумленного взгляда.

– Добрый вечер, дядя Чарльз, – сказала она, на мгновение прижавшись к лицу герцога щекой, в то время как Джейсон приходил в себя. Затем она резко повернулась и застыла в зловещем молчании, пока Филдинг-младший не без удовольствия обозревал ее фигуру: от блестящих золотисто-каштановых локонов и обнаженной части груди над корсажем и ниже – до носков элегантных шелковых вечерних туфель, купленных по его заказу.

Виктория была непривычна к восторженным взорам джентльменов, но в том нахальном, по-хозяйски бесстрастном рассматривании ее тела, которое позволил себе Джейсон, не было ничего джентльменского.

– Осмотр завершен? – коротко спросила она. Он не спеша перевел взгляд на ее глаза, и его жесткие губы тронула усмешка. Маркиз протянул руку, и Виктория машинально отшатнулась, прежде чем поняла, что он лишь хотел пододвинуть ей стул.

– Видимо, я совершил еще одну грубую, недопустимую в свете ошибку вроде той, когда не постучал в дверь? – осведомился Филдинг-младший тихим смеющимся голосом. Когда она занимала свое место, его губы были до обидного близко к се щеке. – Так, значит, в Америке не принято помочь леди, когда она садится?

Виктория отклонила голову.

– Вы помогаете мне сесть или собираетесь откусить мне ухо?

Его губы скривились в усмешке.

– Возможно, мне придется сделать это в том случае, если новый шеф-повар будет нас скверно кормить. – Тут он, возвращаясь на свое место, взглянул на герцога:

– Я рассчитал жирного француза.

Виктория вспомнила о той роли, которую невольно сыграла в кухонной трагедии, но была настолько зла на Джейсона за его очередную выходку, что даже чувство собственной вины не могло уравновесить ее эмоций.

Намереваясь разобраться с ним наедине, после ужина, она сосредоточила все свое внимание на герцоге, но по мере того как на столе менялись блюда, чувствовала себя все более неловко, постоянно ощущая на себе взгляд Джейсона Филдинга, хотя этому несколько мешал подсвечник, расположенный в центре стола.

Джейсон поднес к губам стакан с вином, продолжая наблюдать за ней. Он знал, что «сиротка» злится на него за пропажу потрепанных черных платьев и умирает от желания поквитаться с ним, – это можно было легко прочесть в ее горящих от злости глазах.

"Какая гордая, одухотворенная красавица», – беспристрастно оценил он. С самого начала она казалась очень славненькой, но он никак не мог ожидать, что она превратится в самую настоящую красавицу, какой оказалась в этот вечер, когда всего-навсего сбросила с себя непривлекательный траурный наряд. Возможно, он так ненавидел отвратительный черный цвет, что это затуманило ему глаза. Так или иначе, нет сомнений, что у нее на родине поклонники исчислялись сотнями. И также не вызывает никакого сомнения, что она вскружит голову и английским юношам. «Хотя, точнее, и юношам, и мужчинам», – поправил он себя.

Но, несмотря на ее пышные, привлекательные формы и опьяняющую красоту лица, он все более убеждался, что девушка абсолютно неопытна и невинна, в точном соответствии с описанием герцога. Неискушенная невинность, оказавшаяся под его кровом, за которую он, сам того не желая, нес ответственность. Оказаться в амплуа ее покровителя – свирепого стража целомудрия юной девы – сия мысль была настолько до смешного нелепой, что он чуть не расхохотался вслух, но тем не менее именно эту роль ему предстояло играть. Наверняка все, кто знает его, сочтут подобное абсурдом, принимая во внимание его весьма скверную репутацию в отношении женщин.

О'Мэлли долил вина в его бокал, и Джейсон сделал глоток, одновременно силясь придумать, как бы поаккуратнее сбыть ее с рук в целости и сохранности. Чем больше он размышлял, тем более убеждался в том, что ее следует поскорее вывести в свет, на чем, собственно, и настаивал герцог Атертон.

С ее ослепительной красотой можно было не сомневаться в успехе сей затеи. А с учетом небольшого приданого, которое Филдинг-младший мог ей обеспечить, казалось вполне реальным выдать девушку за какого-нибудь подходящего лондонского щеголя. С другой стороны, если девица действительно верила, что ее драгоценный Эндрю примчится за ней, то она может ждать его в течение многих месяцев, а то и лет, прежде чем согласится на брак с другим. Такая перспектива вовсе не устраивала Джейсона.

Действуя в соответствии с еще не оформившимся до конца планом, он выждал паузу в разговоре девушки с Чарльзом и спросил нарочито обыденным тоном:

– Дядя говорил, что вы, по сути, уже обручены с этим.., как его… Эдсон? Облерт?

Виктория резко повернулась к нему:

– Эндрю!

– А каков он из себя? – прощупывал он Нежная улыбка озарила лицо девушки.

– Он милый, красивый, умный, добрый, внимательный…

– Кажется, я получил полное представление о вашем избраннике, – сухо прервал ее Джейсон. – Примите мой совет – забудьте о нем.

Подавив острое желание запустить какой-нибудь предмет в его голову, Виктория поинтересовалась:

– Почему же это?

– Он вам не подходит. За четыре дня вы перевернули в моем доме все до основания. Какой толк вам связываться с этим неотесанным уравновешенным деревенским увальнем, который наверняка захочет вести спокойную, организованную жизнь? Для вас будет гораздо целесообразнее забыть о нем и воспользоваться максимумом возможностей здесь.

– Во-первых… – взорвалась Виктория, но Джейсон прервал ее, намеренно выводя из себя:

– Кроме того, если вы не забудете об Эдсоне, то скорее всего он забудет о вас. Разве вам не известна поговорка «с глаз долой – из сердца вон»?

Сверхчеловеческим усилием сдержав себя, Виктория стиснула зубы и промолчала.

– Ну что, аргументы иссякли? – продолжал зондировать почву Джейсон, восхищенно следя, как от гнева ее глаза становятся дымчато-темно-голубыми.

Она гордо вздернула подбородок.

– У меня на родине, мистер Филдинг, считается неприличным спорить за столом.

– Какое огромное неудобство это создает для вас, – мягко парировал маркиз.

Чарльз откинулся на спинку стула и с нежной улыбкой наблюдал за тем, как его сын пикируется с юной красавицей, так напоминавшей свою мать. «Они просто созданы друг для друга», – решил он. Виктория не испытывала благоговения перед Джейсоном. Ее духовность и мягкость облагородили бы его, и он стал бы таким супругом, о котором только и могут мечтать юные девы. Они составили бы счастье друг другу, и она подарила бы Джейсону сына…

И, умиротворенный своими мечтаниями, Чарльз представил себе внука, который родился бы в результате этого брачного союза. Таким образом, после всех этих пустых лет тоски и отчаяния у них с Кэтрин появился бы внук. Конечно, пока Джейсон и Виктория еще не совсем поладили, но этого нужно было ожидать. Джейсон – жесткий, умудренный опытом, переполненный горечью и желчью мужчина и к тому же резонер. А Виктория унаследовала от Кэтрин мужество, мягкость и пылкость. Ведь именно Кэтрин изменила его собственную жизнь. Она помогла ему узнать, что такое любовь. И что такое утрата. Перед его мысленным взором вереницей пронеслись события далекого прошлого, итогом которых стал сегодняшний вечер.

К тому времени, когда ему исполнилось двадцать два года, у Чарльза уже сложилась репутация жуира и картежника. Он не обладал чувством ответственности, для него не существовало никаких ограничений, но не было и абсолютно никаких перспектив, ибо его старший брат уже унаследовал герцогский титул и все с ним связанное – все, кроме денег. Деньги постоянно были в дефиците, ибо в течение четырехсот лет все поколения Филдингов проявляли отчетливую склонность ко всякого рода дорогостоящим порокам.

По сути, Чарльз был ничуть не хуже своего отца или отца своего отца. Зато его младший брат был, пожалуй, единственным в роду Филдингов, изъявившим желание побороть дьявольские искушения, но в жизнь он воплотил это с типично филдинговским максимализмом – решив стать миссионером и уехать в Индию.

Приблизительно в то же самое время француженка – любовница Чарльза заявила о своей беременности. Когда тот предложил ей вместо брака деньги, она зарыдала и набросилась на него с кулаками, но и это не помогло.

В конце концов она оставила его. Через неделю после рождения Джейсона она вернулась к своему жестокому любовнику, бесцеремонно швырнула ему дитя и исчезла. У Чарльза не было ни малейшего желания взваливать на себя заботу о ребенке, однако он не мог и просто-напросто отдать сына в сиротский приют.

В минуту озарения ему в голову пришла идея отдать Джейсона младшему брату и его безобразной жене, которые вот-вот собирались отправиться в Индию, чтобы «обращать язычников в истинную веру».

Без малейших колебаний он передал ребенка этим двум богобоязненным бездетным ревнителям веры – вместе с последними небольшими деньгами, которые у него еще оставались, – для того чтобы они позаботились о его сыне, и умыл руки.

До той поры ему еще как-то удавалось прилично обеспечивать себя, просиживая за карточным столом, но капризное счастье, всегда улыбавшееся ему, неожиданно оставило его. К тридцати двум годам Чарльзу пришлось столкнуться с суровой реальностью: он уже не мог вести жизнь на приличествующем человеку его происхождения уровне только на доходы от карточной игры. Такая ситуация была типична для безденежных младших отпрысков видных аристократических семей, и Чарльз разрешил ее принятым в те времена способом: обменяв знаменитую фамилию семьи на большое приданое.

С беззаботным безразличием он предложил руку дочери состоятельного купца – молодой леди, обладавшей большими деньгами, кое-какой красотой и небольшим умом.

Девица и ее отец с радостью приняли предложение, а старший брат Чарльза даже согласился устроить прием, чтобы отметить предстоящее событие.

Именно по этому благоприятному поводу после долгого перерыва Чарльз вновь встретил свою очень отдаленную родственницу Кэтрин Лэнгстон, восемнадцатилетнюю внучку герцогини Клермонт.

В последний раз он видел ее, когда наносил очередной редкий визит брату в Уэйкфилд, а Кэтрин, в то время десятилетняя девочка, приезжала на каникулы в соседнее поместье. Все две недели пребывания там она ходила за ним хвостом, восхищенно глядя на него своими большими синими глазами. Тогда он считал ее удивительно симпатичной малюткой с обворожительной улыбкой и изумительной способностью самозабвенно увлекаться и увлекать, что выгодно отличало ее от несомненно более зрелых, но холодных красавиц. С неиссякаемым азартом она брала наравне с ним барьеры на своей кобыле и таскала его запускать вместе с ней воздушных змеев.

К моменту предполагаемой женитьбы юного вертопраха она была уже молодой леди потрясающей красоты, и Чарльз просто не мог отвести от нее глаз.

С деланно скучающим видом он оглядывал ее очаровательную фигуру, безукоризненные черты лица и великолепные золотисто-каштановые волосы, когда она стояла в сторонке в переполненной людьми зале, выглядя безмятежной и хрупкой. Затем он подошел к ней с бокалом мадеры в руке, оперся о каминную полку и стал смело и откровенно восторгаться ее красотой.

Он ожидал, что она смутится, станет возражать, но Кэтрин повела себя иначе. Она не смутилась от его откровенно оценивающего взгляда и не пыталась избежать его. Она просто склонила голову набок, как будто ждала результата его славословий.

– Здравствуйте, Кэтрин, – наконец сказал он.

– Здравствуйте, Чарльз, – ответила она спокойно и безмятежно.

– Вы так же находите торжество невыносимо скучным, как и я, дорогая? – поинтересовался он, удивленный ее сдержанностью.

Кэтрин устремила на него приводящий в замешательство взгляд синих глаз и спокойно ответила:

– Это вполне уместная прелюдия к браку, который заключается из чисто финансовых интересов.

Ее прямота поразила его, но далеко не в той степени, в какой поразил странно обвиняющий взгляд, которым она полоснула его, перед тем как повернуться и уйти прочь. Чарльз протянул руку, чтобы удержать ее. От прикосновения к ее обнаженной коже его будто громом поразило, и то же произошло, по всей видимости, и с Кэтрин, ибо все ее тело напряглось. Вместо того чтобы, как он обычно поступал в подобных случаях, привлечь ее к себе, Чарльз повлек ее из толпы, и они вышли на веранду.

Стоя в пятне лунного света, он повернулся к ней и, вспомнив ее последнюю фразу, жестко произнес:

– Предосудительно полагать, что только деньги принимались мной в расчет, когда я решил повенчаться с Эмилией. Бывают и другие причины.

И вновь вызывающие смятение синие глаза устремились на него.

– Только не у таких людей, как мы, – спокойно возразила она. – Мы-то заключаем брачный союз с целью увеличения богатства и власти нашей семьи либо ради приобретения титула. Что касается вас, то вы, разумеется, женитесь из-за денег.

Конечно, невеста Чарльза получала в обмен на свои деньги аристократическое имя. И хотя это было принято, слова Кэтрин разбередили его душу.

– Ну а вы? – напрягшись, спросил он. – Вы не выйдете замуж по одной из тех же причин?

– Нет, – мягко ответила она. – Я – нет. Я обвенчаюсь только по взаимной любви. Я не пойду на такой брак, который заключили мои родители. Мне нужно большего от жизни, и я сама смогу дать мужу больше, чем это.

В мягко сказанных словах сквозила такая спокойная убежденность, что Чарльз с минуту помолчал, прежде чем наконец выговорить:

– Ваша бабушка вряд ли будет довольна, если вы выйдете замуж по любви, а не по соображениям престижа, моя дорогая. Ходят слухи, что она добивается родственного союза с Уинстонами и полагает, что именно вы скрепите такой союз.

Впервые за время разговора Кэтрин улыбнулась. Спокойная, обворожительная улыбка осветила ее лицо и растопила душу Чарльза.

– Бабушка и я, – непринужденно сказала она, – уже давно спорим по этому поводу, но я полна решимости, так же, впрочем, как и она, добиться своего.

Она выглядела такой прекрасной, свежей и неиспорченной, что броня цинизма, в которую Чарльз был закован в течение всей своей сознательной жизни, начала давать трещину, и он неожиданно почувствовал себя одиноким, ощутил какую-то пустоту. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он нежно провел кончиками пальцев по ее лицу.

– Надеюсь, мужчина, которого вы любите, достоин вас, – так же нежно произнес он.

Кэтрин долго вглядывалась в его глаза, как будто видела что-то в глубине, пыталась заглянуть в его усталую, утратившую иллюзии душу.

– Думаю, – шепнула она, – вопрос заключается в том, смогу ли я быть достойной его. Понимаете ли, он очень нуждается во мне, хотя только сейчас начинает сознавать это Через мгновение смысл ее слов дошел до него, и Чарльз услышал, как с его губ со стоном срывается ее имя. Он неожиданно ощутил лихорадочную тоску человека, который только что нашел ту, которую бессознательно искал всю свою жизнь, – женщину, которая могла любить его ради него самого, разглядевшую в нем мужчину, которым он мог быть, мужчину, которым он хотел быть. И желать или любить его у нее не было никакой другой причины; ее родословная была такой же аристократической, как и его собственная, ее связи шире, а богатство несравненно больше.

Чарльз всматривался в нее, пытаясь побороть чувства, всколыхнувшиеся в его душе. «Это безумие», – говорил он себе. Он едва знает ее. Он не молодой дурачок, который верит, что взрослые мужчины и женщины влюбляются друг в друга с первого взгляда.

До этого момента он вообще не верил в любовь. Но теперь поверил, ибо ему хотелось, чтобы эта прекрасная, умная девушка-идеалистка любила его, и только его. Впервые в жизни он нашел нечто редкое, утонченное и неиспорченное и был полон решимости удержать около себя это уникальное создание – жениться на ней, лелеять и охранять ее от пошлости и жестокости общества.

Перспектива отказа женитьбы на Эмилии не тревожила его совести, ибо он не питал никаких иллюзий касательно причин, побудивших ее согласиться на этот брак. Он знал, что привлекает ее, но согласие на замужество она дала лишь потому, что ее отец хотел породниться с аристократическим семейством.

Наконец Чарльз больше не мог откладывать встречу со вдовствующей герцогиней Клермонт. Он хотел просить у нее руки Кэтрин.

Чарльз был готов к тому, что герцогиня воспротивится, ибо, несмотря на то что род Филдингов был старинной аристократической ветвью, сам он был лишь младшим сыном, не имевшим титула. Однако такие браки довольно часто заключались, и он ожидал, что герцогиня в конце концов вынуждена будет сдаться под натиском Кэтрин, мечтавшей об их союзе не меньше, чем он сам.

Чарльз не ожидал, что старая аристократка так разозлится и станет поносить неразборчивость его предков и его собственную, а также называть его пращуров «безответственными безумцами».

Но самой большой и малоприятной неожиданностью оказались слова герцогини о том, что, если Кэтрин пойдет против ее воли, она лишит ее всего и выбросит на улицу без пенса в кармане. Обычно такого не случалось. Но когда он покидал в тот день дворец герцогини, то знал, что она в точности выполнит свои угрозы. Чарльз вернулся в свое жилище и провел ночь, попеременно впадая то в гнев, то в отчаяние. К утру он знал, что не решится жениться на Кэтрин, ибо, хотя сам был готов попытаться зарабатывать на жизнь честным путем, даже физическим трудом, если это потребуется, просто не мог пойти на то, чтобы его гордая прекрасная Кэтрин страдала. Слишком жестоко было вынуждать ее отрываться от семьи и подвергаться подобному испытанию в глазах общества.

Даже если бы она пошла на это ради их любви, он понимал, что нельзя позволить ей превратиться в обыкновенную домохозяйку. Она была молода, романтична и влюблена в него, но в то же время привыкла к дорогим нарядам и к тому, что слуги выполняют любой ее каприз. Если ему придется зарабатывать самому, то он наверняка не сможет обеспечить ей подобное.

За всю свою жизнь Кэтрин никогда не мыла посуду, не скребла полы и не гладила рубашек, и Чарльз просто не мог допустить, чтобы ей выпала эта доля лишь потому, что она по глупости полюбила его.

Когда ему наконец удалось устроить короткую тайную встречу на следующий день, Чарльз сообщил ей о своем решении. Кэтрин пыталась доказывать, что жизнь в роскоши не прельщает ее; она умоляла уехать с ней в Америку, где, по слухам, любой человек при желании мог зарабатывать и вести приличную жизнь.

Не в состоянии выдержать ее слезы, да и собственную горечь, Чарльз резко оборвал ее, заявив, что она не сможет вынести жизни в Америке. Кэтрин же решила, что именно он страшится работы, а затем, обливаясь слезами, обвинила его в том, что он охотится за ее приданым, – то есть в точности повторила слова своей бабушки. Для Чарльза, который ради нее принес в жертву свое счастье, такое обвинение было невыносимо.

– Думай как знаешь, – сухо сказал он, заставив себя уйти, пока не утратил решимости и не поддался на уговоры любимой. Он быстро пошел прочь, но мысль о том, что она действительно так думает о нем, угнетала. – Кэтрин! – на ходу, не оборачиваясь, воскликнул он. – Умоляю тебя, не считай меня негодяем.

– Я и не считаю, – прошептала она беззвучно. Она все еще не верила, что он положит конец их безнадежному, мучительному влечению друг к другу, женившись уже на следующей неделе на Эмилии. Он поступил именно так, и это был первый поистине жертвенный поступок за всю его жизнь.

Кэтрин вместе со своей бабушкой присутствовала на венчании, и Чарльз навсегда запомнил немой укор, которым были полны ее глаза в тот момент, когда завершался брачный ритуал и он обещал посвятить свою жизнь другой женщине.

А через два месяца после этого Кэтрин вышла замуж за ирландского врача и уехала с ним в Америку. Чарльз понимал, что она поступила так потому, что была безумно зла на бабушку и не могла оставаться в Англии, рядом с молодой четой Филдингов. И она сделала это, чтобы доказать ему единственно возможным способом, что ее любовь к нему могла выдержать все – включая жизнь в Америке.

В том же году старший брат Чарльза был убит на дуэли, и Чарльз унаследовал титул и права герцога. Нельзя сказать, что вместе с титулом ему достались большие деньги, но их бы хватило для того, чтобы обеспечить любимой комфортную жизнь. Но Кэтрин ушла из его жизни; ведь он не поверил, что ее любовь была достаточно сильной, чтобы выдержать отсутствие роскоши. Чарльзу было наплевать на деньги, которые он унаследовал, ему вообще было теперь на все наплевать.

Вскоре после этого второй брат Чарльза – миссионер скончался в Индии, а еще через шестнадцать лет умерла и Эмилия.

В ночь после похорон жены Чарльз напился до умопомрачения, что было для него обычным делом, но в ту ночь, когда он сидел дома в мрачном уединении, ему в голову пришла новая мысль: рано или поздно и он должен будет покинуть этот мир. И в этом случае род Филдингов навсегда расстанется с герцогскими владениями, ибо у Чарльза не было наследника.

В течение предыдущих шестнадцати лет Чарльз вел странную, ничем не заполненную жизнь, но в эту роковую ночь, когда он осмысливал свое бесполезное пребывание на этом свете, какое-то новое ощущение стало точить его. Поначалу это было простое беспокойство, затем оно превратилось в отвращение и постепенно – в ярость.

Он потерял Кэтрин; потерял шестнадцать лет жизни. Влачил бессмысленное существование, вступил в брак без любви, а теперь ему еще предстояло окончить свою жизнь без наследника. Впервые за четыреста лет роду Филдингов угрожала потеря герцогского титула, и Чарльз внезапно решил отнестись к этому так серьезно, как никогда не относился к своей собственной жизни.

Его род не был таким уж знаменитым или состоятельным, но волей судьбы титул был его неотъемлемым достоянием, и Чарльз был теперь исполнен решимости сохранить его.

Для этого ему нужен был наследник, и, следовательно, возникла необходимость вновь жениться. После всех его многочисленных связей с женщинами в молодости перспектива того, чтобы теперь овладеть женщиной даже ради такой благой цели, как появление наследника, казалась не столько возбуждающей, сколько тоскливой.

– С усмешкой он вспомнил обо всех миловидных девицах, с которыми когда-то переспал, в том числе и о прелестной французской балерине, бывшей его любовнице, от которой у него появился внебрачный…

От радости он вскочил на ноги. Ему вовсе не нужно снова вступать в брак, у него уже есть наследник! Есть Джейсон. Чарльз не был уверен, что законы наследственной иерархии позволят передать герцогский титул незаконнорожденному сыну, но для него это не играло большой роли. Джейсон был из рода Филдингов, и те немногие, кто знал о его существовании, считали его абсолютно законным сыном младшего брата Чарльза.

Когда-то старый король передал герцогство трем своим внебрачным сыновьям, и теперь он, Чарльз Филдинг, герцог Атертон, собирался последовать его примеру.

На следующий день Чарльз подрядил законников изучить этот вопрос, но прошло два долгих года, прежде чем один из них наконец прислал Чарльзу отчет с подробной информацией. Не было обнаружено никаких данных о золовке Чарльза, но в Дели отыскали Джейсона, который сколотил состояние, занимаясь транспортным и коммерческим бизнесом. Отчет начинался с сообщения адреса Джейсона и завершался сведениями о его прошлом, которые удалось достать.

Гордое ликование Чарльза в связи с финансовыми успехами Джейсона тут же обратилось в ужас и ярость, когда он прочитал об ужасном обращении своей золовки с невинным ребенком, отданным им в эту семью на воспитание. Когда он кончил читать отчет, его мутило.

Окончательно решившись сделать Джейсона своим законным наследником, Чарльз послал сыну письмо с просьбой вернуться в Англию, с тем чтобы он мог официально узаконить это.

Не получив от Джейсона ответа, герцог не охладел к своей идее; с твердостью, которая так долго не проявлялась в его характере, он сам отправился в Дели. Полный невыразимого раскаяния и решимости, он приехал к сыну в его великолепный дом. С первой же встречи Филдинг получил возможность лично удостовериться в том, о чем ему сообщалось в отчете: Джейсон женился, у него был сын, и он жил как король. Он также ясно дал понять, что не желает иметь с Чарльзом ничего общего и вовсе не нуждается в родовом наследстве, которое тот предлагает.

В последующие месяцы упрямо не покидавший Индию отец постепенно убедил своего бесстрастного, чрезвычайно сдержанного сына в том, что никогда не знал и даже не мог себе представить, какому ужасному обращению подвергался маленький Джейсон в семье родственников.

Прелестная жена Джейсона Мелисса была в восторге от перспективы оказаться в Лондоне в качестве маркизы Уэйкфилд, но ни ее истерики, ни уговоры Чарльза никоим образом не действовали на Джейсона. Последнему не было никакого дела до титулов, и он не питал ни на грош симпатии к роду Филдингов, над которым нависла угроза потери титульных прав.

Чарльз уже было почти отказался от своего замысла, как вдруг нашел идеальный аргумент. Однажды вечером, когда он наблюдал, как Джейсон играет со своим маленьким сыном, его озарило, что существует лишь один человек в мире, ради которого Джейсон пойдет на все, – его сын Джеймс.

Поэтому Чарльз немедленно изменил тактику. Вместо того чтобы пытаться соблазнить Джейсона теми благами, которые ждут его по возвращении в Англию, Чарльз сделал акцент на том, что, отказываясь стать наследником герцога, Джейсон лишает и маленького Джейми родовых прав. Ведь титул и прочее наследие старинного рода в конце концов должны были отойти к Джейми.

Эта тактика сработала.

Джейсон назначил компетентного человека управлять своими делами в Дели и переехал с семьей в Англию, рассчитывая создать «королевство» для своего малыша. Джейсон охотно тратил огромные деньги на восстановление захиревших поместий Атертонов и доводил их до такого великолепия, какое в прошлом их владельцам и не снилось.

Пока Филдинг-младший активно занимался реставрационными работами, Мелисса поспешила в Лондон, чтобы занять подобающее место в обществе в качестве новой маркизы Уэйкфилд. В течение года по Лондону с молниеносной быстротой распространялись слухи о ее любовных связях. А еще через несколько месяцев она погибла вместе с сыном…

Чарльз очнулся от печальных мыслей и, пока убирали со стола, предложил:

– Не отступить ли нам сегодня от традиций, Виктория? Что, если вместо того, чтобы в мужском одиночестве выпить бокал портвейна, мы посидим вдвоем в гостиной? Мне до смерти не хочется уединяться.

Виктория не знала об этой традиции, но в любом случае была счастлива отказаться от нее и открыто высказала это. Когда они были на пороге гостиной, Чарльз привлек ее к себе и шепнул на ухо:

– Я заметил, что вы раньше срока сняли траур, дорогая. Если таково ваше решение, то я приветствую его – ваша мама ненавидела черное; она сама сказала мне об этом, еще когда была девочкой и ее обязали носить траур по ее собственным родителям. – Проницательный взор Чарльза был устремлен на нее. – Это было ваше решение?

– Нет, – призналась Виктория. – Мистер Филдинг сегодня забрал мою одежду и заменил этой.

Герцог понимающе кивнул:

– Джейсон не признает символов траура, и, судя по возмущенным взглядам, которые вы за ужином метали в его сторону, вы не очень-то его одобряете. Вы должны сказать ему об этом. Не позволяйте ему садиться вам на голову; он не уважает трусости.

– Но я не хочу волновать вас, – озабоченно сказала она. – Вы говорили, что у вас больное сердце.

– Не беспокойтесь обо мне, – хмыкнул он. – Сердце слабое, но не настолько, чтобы не выдержать небольшого волнения. Пожалуй, это даже полезно для меня. Моя жизнь до вашего приезда была невероятно тоскливой.

Когда Джейсон устроился в кресле с сигарой и бокалом портвейна, Виктория несколько раз собиралась с духом, чтобы поступить в соответствии с рекомендацией Чарльза и завести разговор об одежде, но каждый раз в последнюю секунду мужество оставляло ее.

Джейсон был одет в серые брюки и фрак, темно-синий жилет и жемчужно-серую шелковую сорочку. Несмотря на элегантную одежду и непринужденность, с которой он устроился в кресле, вытянув вперед длинные ноги, весь его облик говорил о непреклонности и властности. Даже в его позе, казалось, было нечто угрожающее, и у нее возникло ощущение, что его элегантный костюм и праздный вид были не чем иным, как маскарадом, предназначенным для убеждения легковерных в том, что он вовсе не жестокий дикарь, а вполне цивилизованный человек.

Он чуть подвинулся, и Виктория украдкой снова взглянула на него. Джейсон сидел, свободно положив руки на подлокотники кресла-качалки, откинув темноволосую голову назад, так что лицо скрывалось в тени, лишь изредка поблескивал белоснежный оскал зубов да покачивалась зажатая в них тонкая сигара.

Холодок прошел у нее по спине, когда она подумала о том, какие неразгаданные тайны кроются в его прошлом. Наверняка их должно быть немало, раз он стал таким циничным и недоступным. Маркиз Уэйкфилд выглядел как человек, повидавший и испытавший ужасное и невообразимое, способное ожесточить и сделать ко всему равнодушным. Однако он, несомненно, был хорош собой – это была колдовская, опасная красота: зеленые, как у пантеры, глаза и великолепное сложение.

Виктория не могла отрицать, что, не испытывай она, находясь рядом с ним, постоянного страха, ей было бы приятно с ним побеседовать. Как заманчиво, наверное, подружиться с таким человеком – так же заманчиво, как согрешить с ним, признавалась она себе в душе, – но так же глупо, как попытаться подружиться с дьяволом. И вероятно, не менее опасно.

Виктория собралась с силами и только приготовилась вежливо, но твердо настоять, чтобы ей вернули траурное одеяние, как неожиданно появился Нортроп и объявил о прибытии леди Кирби и мисс Кирби.

Виктория заметила, как Джейсон напрягся и бросил сардонический взгляд на Чарльза. Тот озадаченно пожал плечами и повернулся к Нортропу.

– Отошли их под благовидным… – начал он, но было уже поздно.

– Не нужно церемоний, Нортроп, – послышался твердый голос, и в гостиную вплыли тучная женщина в красно-коричневом наряде, наполнившая залу терпким ароматом духов, и симпатичная брюнетка приблизительно одного возраста с Викторией.

– Чарльз! – произнесла леди Кирби, сияя улыбкой. – Мне сообщили, что вы сегодня заезжали в деревню в сопровождении молодой леди по имени мисс Ситон, и, естественно, я сочла необходимым познакомиться с ней. – Не переводя дыхания, она весело обратилась к Виктории:

– Должно быть, вы и есть мисс Ситон. – Сделав паузу, она с минуту самым тщательным образом изучала лицо Виктории, будто искала в нем изъяны. Ее поиски увенчались успехом. – Что за впадина у вас на подбородке, моя дорогая? Как это случилось? Несчастный случаи?

– От рождения, – покорно пояснила девушка, слишком очарованная забавной леди, чтобы обидеться. Ее всерьез заинтересовал вопрос, не переполнена ли Англия занятными, плохо воспитанными, много себе позволяющими людьми, чьи странности то ли поощряли, то ли не замечали из уважения к титулам и богатству этих людей.

– Как жаль, – сказала леди Кирби. – Это, наверное, мешает вам или причиняет боль?

От с трудом сдерживаемого смеха у Виктории дрогнули губы.

– Только когда я смотрюсь в зеркало, миледи, – ответила она.

Заметно огорчившись, леди Кирби резко отвернулась и обратила свое внимание на Джейсона, который поднялся и стоял у камина, опершись локтем о каминную полку.

– Итак, Уэйкфилд, – сказала она, – судя по всему, объявление в газете скорее всего соответствует истине. Скажу по чести, я не поверила своим глазам. Так это произошло?

Джейсон поднял брови.

– Что произошло?

Но тут громкий голос Чарльза заглушил ответ леди Кирби:

– Нортроп, принесите леди что-нибудь выпить! Все уселись. Мисс Кирби заняла место возле Джейсона, а Чарльз быстро перевел разговор на погоду. Леди Кирби невнимательно слушала, пока монолог Чарльза не иссяк. Тогда она круто повернулась к Джейсону и прямо спросила:

– Уэйкфилд, ваше объявление о помолвке остается в силе или нет?

Джейсон поднес бокал к губам; его лицо оставалось бесстрастным.

– Нет.

Виктория заметила, что присутствующие весьма по-разному отреагировали на эти слова. Леди Кирби явно почувствовала удовлетворение, ее дочь была в восторге, Чарльз сник, а лицо Джейсона осталось непроницаемым. Теперь сострадательной по натуре Виктории все стало ясно: так вот почему Джейсон выглядел таким мрачным и бездушным – любимая женщина отказала ему. Однако ей показалось несколько странным, что обе леди посмотрели на нее, как будто ожидали от нее какой-то реакции.

Виктория из вежливости улыбнулась, и леди Кирби возобновила разговор:

– В таком случае, Чарльз, я полагаю, что вы намерены вывести бедную мисс Ситон в свет?

– Я намерен проследить, чтобы графиня Дэнгстон заняла достойное место в обществе, – холодно поправил он.

– Графиня Лэнгс… – выдохнула леди Кирби. Чарльз наклонил голову.

– Виктория – старший ребенок Кэтрин Лэнгстон. Если я не ошибаюсь, по правилам наследования она получает шотландский титул своей матери.

– Даже если это так, вам будет непросто найти для нее подходящую партию, – задумчиво сказала гостья. И, сияя улыбкой, она обратилась к Виктории:

– Ваша мама спровоцировала самый настоящий скандал, когда убежала с тем ирландским рабочим.

От возмущения и обиды за мать Викторию затрясло.

– Моя мать вышла замуж за ирландского врача, – поправила она.

– Без разрешения своей бабушки, – уточнила леди Кирби. – Благовоспитанные девушки в этой стране не выходят замуж против воли своих семейств.

Очевидный намек на невоспитанность Кэтрин так разозлил Викторию, что она до боли сжала руки в кулаки.

– Ну да ладно, в конце концов общество понемногу забыло об этом, – снисходительно добавила леди Кирби. – Но до того как вас представят в свете, вам придется многому выучиться. Вам нужно узнать, как следует правильно обращаться к каждому пэру, его жене и детям, и, конечно, ознакомиться с этикетом нанесения визитов и более сложными правилами рассаживания за столом. Одно это требует нескольких месяцев обучения – в каком порядке и возле кого можно садиться за стол. Жители колоний – невежды в этих вопросах, но мы, жители метрополии, уделяем этикету огромное внимание.

– Возможно, этим объясняется тот факт, что мы всегда берем верх в войнах, – мягко предположила Виктория, не в силах больше вынести нападок на свою семью и свою страну.

Глаза леди Кирби сузились.

– Я не хотела никого обидеть. Однако вам придется попридержать язычок, если вы собираетесь найти себе подходящую партию и восстановить репутацию своей матери.

Виктория встала и со спокойным достоинством заявила;

– Полагаю, даже самому добропорядочному человеку очень трудно достигнуть уровня моей матери. Моя мать была самой интеллигентной и самой доброй женщиной на свете. А теперь, если вы меня извините, я покину вас, так как мне необходимо написать письма.

Виктория закрыла за собой дверь и прошла через холл в библиотеку – огромную комнату с персидскими коврами на полированном деревянном полу и книжными шкафами, закрывающими стены. Слишком сердитая и взволнованная, чтобы действительно устроиться за одним из письменных столов и написать письмо Дороти или Эндрю, она прошла к книжным полкам поискать что-нибудь, что могло бы успокоить ее растревоженную душу. Скользнув взглядом по томам, посвященным истории, мифологии и коммерции, она остановилась у раздела поэзии. Сплошь знакомые имена – Мильтон, Шелли, Ките, Байрон. Не собираясь серьезно углубляться в чтение, она выбрала наугад тоненький томик лишь потому, что он выступал на несколько дюймов из ряда книг на полке, и пошла с ним к ближайшему уютному креслу.

Девушка зажгла масляную настольную лампу и, удобно устроившись, заставила себя раскрыть книгу. Из нее выпал и полетел на пол вырванный из блокнота розовый, пахнущий духами листок. Виктория машинально подобрала его и уже было собралась положить на место, но первые слова написанной наспех на французском языке записки сами бросились ей в глаза.

"Милый Джейсон!

Я так скучаю. Жду с нетерпением, считаю часы, когда ты придешь ко мне…"

Виктория сказала себе, что читать чужие письма скверно, непростительно и совершенно недостойно, но мысль о женщине, нетерпеливо ожидающей Джейсона, была настолько невероятна, что девушка не могла удержать любопытства, смешанного с удивлением. Что касается ее самой, то она скорее была бы склонна с нетерпением ждать, пока он уйдет прочь! Она была так поглощена эти ми мыслями, что не слышала, как Джейсон и мисс Кирби подошли к библиотеке.

В следующих строках письма говорилось:

«Посылаю тебе эти чудесные стихи в надежде, что ты прочтешь их и вспомнишь обо мне, о сладостных ночах, которые мы проводили в объятиях друг друга…»

– Виктория! – раздался раздраженный голос Джейсона. Виктория, чувствуя себя виноватой, судорожно вскочила, уронила книгу стихов, подхватила ее и рухнула обратно в кресло. Пытаясь выглядеть углубленной в чтение, она открыла томик и невидящим взглядом уставилась в него, не замечая, что книга в ее руках перевернута вверх ногами.

" – Почему вы не отвечаете? – строго спросил Джейсон, входя в библиотеку вместе с мисс Кирби, цеплявшейся за его руку. – Джоанна хотела попрощаться и предложить свои услуги, если вам понадобится что-нибудь купить в деревне.

После столь ярой атаки старшей леди Виктория не могла не предположить, что мисс Кирби намекает на ее неспособность самостоятельно делать покупки.

– Извините, я не слышала, – сказала она, пытаясь придать своему лицу выражение серьезности и достоинства. – Как видите, я читала и была чрезвычайно поглощена книгой.

Она закрыла томик и положила на стол, затем заставила себя спокойно посмотреть на вошедшую пару. Возмущение и презрение были отчетливо написаны на лице Джейсона, и она в тревоге попятилась.

– Что.., что-то не так? – спросила она, со страхом заподозрив, что он каким-то образом вспомнил, что в книге лежала записка, и решил, что она читала ее.

– Да! – резко ответил он и обратился к мисс Кирби, на лице которой читалось такое же выражение:

– Джоанна, вы не могли бы порекомендовать учителя из деревни, который научил бы ее читать?

– Научить меня читать? – выдохнула Виктория, уклоняясь от пристального взгляда прелестной брюнетки. – Не говорите глупостей, мне не нужен учитель – я прекрасно умею читать.

Не обращая на нее внимания, Джейсон снова взглянул на мисс Кирби:

– Так вы не знаете учителя, который согласился бы подъехать сюда и заняться ею?

– Полагаю, да, милорд. Викарий, мистер Уоткинс, мог бы сделать это.

Глядя на них страдальческим взглядом женщины, которую вынудили претерпеть слишком много оскорблений и которая отказывается терпеть новые, Виктория совершенно твердо заявила:

– Ну это уж просто абсурд! Мне не нужен учитель, я умею читать.

Ледяным тоном Джейсон сказал:

– Никогда не смейте мне лгать. Я презираю лжецов, в особенности если они – женщины. Вы не умеете читать и прекрасно знаете это!

– Чепуха! – возразила Виктория, не обращая внимания на изумленный взгляд мисс Кирби. – Говорю вам, я умею читать!

Чаша терпения Джейсона переполнилась, он сделал три больших шага к столу, схватил книгу и бросил наглой обманщице.

– Тогда читайте!

Рассерженная и униженная, под любопытными взглядами мисс Кирби, не скрывавшей восторга, Виктория перевернула обложку тома и увидела пахнущую духами записку.

– Ну давайте же, – насмехался он. – Послушаем, как вы читаете.

Виктория искоса бросила на него многозначительный взгляд.

– Вы абсолютно уверены, что желаете чтения вслух?

– Читайте! – коротко велел он.

– При мисс Кирби? – невинно спросила она.

– Или читайте, или признайтесь, что не умеете!

– Ну что ж, очень хорошо. – И, подавив подступающий смех, она с выражением прочитала:

– «Милый Джейсон! Я так скучаю. Жду с нетерпением, считаю часы, когда ты придешь ко мне… Посылаю тебе эти чудесные стихи в надежде, что ты прочтешь их и вспомнишь обо мне, о сладостных ночах, которые мы проводили в объятиях…"

Джейсон выхватил книгу из ее рук. Подняв брови, Виктория посмотрела ему прямо в глаза и вежливо укорила:

– Записка на французском, мне пришлось на ходу перевести ее. – Затем она повернулась к мисс Кирби и с лучезарной улыбкой сказала:

– Я прочитала не все. Но не думаю, что подобный текст следует оставлять там, где он может попасть на глаза хорошо воспитанным юным леди. Вы согласны? – Не ожидая ответа, она повернулась и с высоко поднятой головой вышла из библиотеки.

В зале их ожидала леди Кирби, готовая к отъезду. Виктория холодно попрощалась с обеими женщинами, затем пошла наверх, надеясь избежать неотвратимого гнева Джейсона, который он, несомненно, обрушит на нее, как только дамы уедут. Однако прощальное замечание леди Кирби так потрясло Викторию, что все остальные впечатления в данный момент для нее померкли.

– Не принимайте близко к сердцу отказ лорда Филдинга от помолвки, моя дорогая! – воскликнула дама, когда Нортроп помогал им облачиться в накидки. – Мало кто в обществе всерьез поверил газетному объявлению. Все были убеждены, что, как только вы приедете, он найдет какой-нибудь повод для отказа. Наш проказник давно поставил всех в известность, что никогда больше не собирается вступать в брак…

Чарльз подтолкнул гостью к выходу под предлогом, что проводит их до экипажа, а Виктория застыла на мгновение, затем резко развернулась. Подобно прекрасной, величественной и воинственной богине она устремила испепеляющий взгляд на Джейсона.

– Следует ли понимать, – яростно проговорила она, – что помолвка, которую, по вашим словам, вы отменили, была между нами?