Джинкс Блэквуд Сэйдж

Перевод: Сергей Ильин

Предисловие: Ася Кравченко

Иллюстрации: Никита Голубев

Публикуется с разрешения автора и его литературных агентов, Lisa Dawson Associates (США), при содействии Агентства Александра Корженевского (Россия).

© Karen Schwabach, 2013

© С. Б. Ильин, 2014

© Н. С. Голубев, 2015

© ООО «Издательство «Абрикос», 2015

Предисловие

Новая старая сказка

«Джинкс» – первая детская книжка американской писательницы Карен Швабах, которая предпочитает говорить с детьми от имени Мудрого Черноголеса (так переводится ее псевдоним Sage Blackwood), и первая книжка трилогии о мальчике-маге. Чем закончится история, пока не знают даже американские читатели, – заключительная часть трилогии «Пламя Джинкса» (Jinx’s Fire) выйдет в марте 2015 одновременно с первой в России в издательстве «Абрикобукс». Книжкам иногда удается то, что не удается политикам: стереть границы. Русские, англичане, канадцы, а также немцы и израильтяне будут читать и размышлять над этой книжкой в одно и то же время.

Мальчик Джинкс (что переводится как сглаз) – традиционный для англоязычной литературы герой-сирота, наделенный уникальными способностями. Впрочем, до поры до времени Джинкс не осознает свою уникальность. Вся жизнь его складывается неудачно, и куда бы он ни попал, все идет не так. Сам герой мрачно полагает, что приносит лишь несчастье. Возможно, действует его недоброе имя, возможно, заклятье. В шесть лет он уже старается быть незаметным и работает не покладая рук, но приемные родители хотят от него избавиться. Он – лишний рот в неурожайный год. Приемный отец отводит шестилетнего ребенка в Урвальд (темный лес), где оставляет на произвол судьбы.

В повествовании то и дело угадываются отсылки к традиционным детским сказкам. Однако история Джинкса вовсе не традиционная и вовсе не детская. Достаточно сказать, что в книжке нет однозначных персонажей. Добро и зло перемешаны и растворены в лесу, в воздухе, в героях. Несмотря на то, что история написана в жанре фэнтези, в ней, что не характерно для этого жанра, очень объемно и достоверно прописаны характеры и переживания героев. Джинкс решает обычную задачу подростков – ищет свое место в мире. Решения, которые он принимает, неочевидны и непросты. И реалистичность, пожалуй, – главное достоинство этой сказки, моделирующей современный сложный мир с его людоедскими законами.

Джинкс оказывается в Урвальде, где человек – мелкая букашка, которая может служить лесу кормом. Блэквуд ненавязчиво предлагает читателю выйти за пределы собственной эгоцентрической позиции. Человек должен с уважением относиться к лесу, иначе лес может отомстить. Экологический посыл очевиден. Однако есть и еще один уровень прочтения. Главное правило в лесу – «Не сходи с тропы». Но именно сойдя с тропы, Джинкс начинает жить. Думаю, не будет преувеличением сказать, что Урвальд – метафора человеческих страхов. Лес живет по своим законам и кишит всякими тварями: большими и маленькими, опасными и, временами, смешными. Задача главного героя – научиться жить со своими страхами, научиться находить от них защиту. Поначалу защитить может только взрослый. Мальчишку возьмет к себе чародей Симон. Джинкс поселится в доме с двадцатью семью кошками, будет учиться магии и взрослеть.

Ученичество и отношения с учителем – отдельная тема. Джинкс умеет то, что недоступно учителю, – он слышит лес и буквально видит эмоции другого человека. Кроме того, Джинкс на удивление быстро и легко овладевает языками и становится универсальным переводчиком, который говорит с любым встречным на одном языке. Но учитель не обращает внимания на эти успехи. Ученик ему в этом плане не интересен. У Симона свои виды на Джинкса, о которых он даже не считает нужным ему рассказать. Учитель даже случайно лишит Джинкса одной из способностей, добиваясь какой-то только ему ведомой цели. Блэквуд с иронией воспроизводит весьма распространенную модель взаимоотношений родителей с детьми: родители лучше знают, что нужно ребенку.

Нельзя не упомянуть иронию и черный юмор, которыми искрится книжка: «Костоправ высасывает из людей души через соломинку. Ты тоже? – У меня имеются кой-какие дурные привычки, – ответил Симон. – Но эта среди них не числится».

После нескольких лет ученичества Джинкс вновь уйдет в Урвальд. Там он встретит двух таких же, как он, подростков, каждого со своим заклятьем. И противоречия, которые должен разрешить Джинкс, возрастут втрое.

Однажды, странствуя по лесу, Джинкс найдет родную деревню – свою прогалину, и с удивлением обнаружит, что там ничего не изменилось. Но то, что казалось родным, и то, что мальчик так боялся оставить, покажется убогим и примитивным.

«Джинкс был готов повидать мир», – так кончается первая часть трилогии. Похоже, мы также будем рады дорисовать карту Урвальда и отправиться в новое путешествие вместе с Джинксом.

Ася Кравченко

Глава первая

Джинкс

В Урвальде[1] ты либо вырастаешь быстро, либо не вырастаешь совсем. Джинкс[2] уже к шести годам научился жить тихо и опасливо, втискиваясь в пустоты, оставляемые телами других людей, даром что хижина, в которой он жил с приемными родителями, на самом деле принадлежала ему. Джинкс унаследовал ее после того, как отца его слопали волколаки, а мать утащили эльфы.

Ну а потом пролетавшая мимо жар-птица обронила искру, и хижина за несколько минут сгорела дотла. Жившие на прогалине люди построили взамен другую, однако эта новая хижина уже была не его. И отчим с мачехой, Бергтольд и Коттавильда, чувствовали это… ну прямо-таки всей душой. Помимо прочего, урожай в ту осень поспел никудышный, и зима ожидалась голодная.

В таких случаях обитатели прогалины обычно начинали бросать на детей, которые казались им лишними, особые, оценивающие взгляды.

А Джинкс и вправду стал лишним, потому как у Бергтольда с Коттавильдой народилась их собственная малютка. Чтобы искупить преступление, которое он совершал одним уж тем, что жил на свете, Джинкс работал не покладая рук и старался есть не слишком много. Проглотит, бывало, перед сном ложку жабьей кашицы, а остальное отдаст малютке. Тем не менее отчим с мачехой пришли к заключению, что Джинкс доставляет им слишком много хлопот, да и расходов требует непомерных.

И вот одним осенним вечером Бергтольд велел Джинксу надеть куртку, и оба они, покинув прогалину, на которой жили, углубились в лес. И пошли по тропе, юлившей между огромными деревьями – каждое не меньше хижины в обхвате. А потом Бергтольд с тропы соступил.

Джинкс остановился.

– Чего ждешь? – взревел Бергтольд. – Пошли!

– «Н-никогда не сходи с тропы», – пролепетал Джинкс. Это правило каждый ребенок Урвальда затверживает, едва научившись ходить.

– Ну а мы с нее сходим! – Бергтольд сцапал Джинкса за грудки, двинул его в ухо, потом в другое и сволок с тропы.

Джинкс забился в руках отчима. Оставлять тропу было неправильно. Тропа и прогалины Урвальда принадлежали, да и то еще как сказать, людям. А все остальное – деревьям. И всякий, кто решался покинуть тропу, был обречен.

Бергтольд еще раз стукнул Джинкса, толкнул что есть мочи и погнал в лес. Джинкс шел, уши его горели. Пробирался сквозь густой сумрак Урвальда, а Бергтольд время от времени подталкивал его то влево, то вправо, заставляя огибать новое огромное враждебно настроенное дерево, и Джинкс думал: отчим хочет запутать меня, чтобы я больше не смог отыскать тропу.

– Стой!

Джинкс остановился сразу, не желая получить очередную оплеуху. Может, Бергтольд надумал убить его?

– Сядь и сиди на месте, пока ночь не придет, а не то пожалеешь, что народился на свет.

Об этом Джинкс и так уже жалел. Однако сел на моховую подушку – там, где велел отчим. И почувствовал, как из земли сочится недовольство Урвальда.

– Вт и ладушки. Покедова.

Бергтольд повернулся, чтобы уйти. И застыл, озираясь, на месте. Пошел было в одну сторону, но остановился, вернулся назад и двинулся в другую. И снова вернулся.

Покосился на Джинкса.

– Ты, того, случаем, не помнишь, откуда мы пришли?

– Нет, – ответил Джинкс.

– Ага, – промолвил Бергтольд. И покивал сам себе, словно размышляя о чем-то.

«Заблудился, – подумал Джинкс. – Мы оба заблудились».

– Хотя в какой стороне тропа, я, кажется, знаю, – отважился сказать он.

– Ага! Ну, и чего ты расселся, как дурак, на земле? Показывай дорогу, мальчишка!

Джинкс торопливо поднялся и пошел. На самом деле никакого понятия, где тропа, он не имел. Но, по крайности, шагать с Бергтольдом за спиной казалось ему безопаснее, чем сидеть одному в угрожающем сумраке Урвальда. А возможно, еще и под взглядами оголодавших тварей, которые прячутся среди ветвей.

Обогнув огромный, весь в наростах древесный ствол, Джинкс как раз в какую-то тварь и врезался – и завопил с перепугу.

– Успокойся, мальчик, я тебя не съем, – сказала тварь.

И поскольку в Урвальде такие слова услышишь нечасто, Джинкс успокоился. Тварь оказалась мужчиной – высоким, худым, со спутанными волосами, желтыми глазами и бородкой клинышком. Одет он был в длинную пурпурную мантию. Босые узловатые ступни, а в руке корзинка с ягодами омелы.

Чародеев Джинкс еще не встречал. Все говорили, что у них длинные белые бороды, а не короткие, каштановые и заостренные. Однако волшебство прямо-таки истекало из этого мужчины – волны волшебства, сильные, как биения жизни, исходившие от деревьев, что стояли вокруг.

– Вот, гуляю с моим мальчишкой по лесу, господин, – сказал отчим Джинкса, слишком поспешно и даже не поздоровавшись.

В Урвальде распространяться о своих делах не принято, и потому нос чародея дернулся, словно различив дурной запашок вранья.

– Слишком позднее время, чтобы сходить с тропы, – промолвил он.

– Так надо ж научить мальчишку отыскивать дорогу в лесу.

Нос чародея дернулся снова. В этом лесу научиться отыскивать дорогу невозможно – можно только не соваться в него.

– Кое-кто бросает в лесу своих детей, – заметил чародей. – Если находит, что кормить их слишком хлопотно.

– Ну, не своих же родных! – сказал Бергтольд. – Пасынков – это да, о таком я слыхал.

Взор чародея заволокла темная пелена неодобрения.

– Если берешь в жены мать, принимай и детей.

– Да я-то его мать в жены не брал, – обиженно сообщил Бергтольд. – Она не один уж год как померла. Я взял за себя бабу, которая приходилась женой мужику, который был мужем вот его матери. На этом мальчишке проклятье лежит, – кто берет его к себе, тот помирает.

– Ну на самом деле вполне нормальный для Урвальда уровень смертности… – и чародей взглянул на Джинкса так пристально, что тому захотелось куда-нибудь спрятаться. – Вообще-то мне как раз нужен мальчик. Я возьму его.

– Вы хотели сказать «куплю», – поправил его Бергтольд.

– С проклятием в придачу?

– С проклятием-то он куда дороже стоит!

– Говоришь, всякий, кто берет его к себе, умирает?

– Так, оно же вам, глядишь, и на руку, – сказал Бергтольд. – Ну, там, врага при случае извести…

Чародей вздохнул.

– Хорошо. Плачу серебряную полушку[3].

– Полушку? За такого мальчишку – да жалкую серебряную полушку? – Бергтольд приосанился. – За мальчишку с таким полезным проклятием? Обижаете, господин!

По лицу чародея скользнул отсвет опасного гнева, и Джинкс бросил на отчима нервный взгляд. Бергтольд был, как и всегда, испуган и зол, но по страху его пробегала зыбь жадности.

– Серебряная полушка – хорошая цена за мальчишку с проклятием, – сказал чародей.

Где-то за спиной Бергтольда раздался треск – такой, точно отвалившийся от дерева сук переломился под очень большой ступней. Джинкс тревожно вгляделся в пугающий мрак. Однако отчим его был слишком возбужден и ничего не услышал.

– Такой мальчишка стоит три серебряных полушки – самое малое! – заявил он.

Для Джинкса это было большим сюрпризом: Бергтольд с Коттавильдой неустанно твердили ему, что он и гнилого капустного листа не стоит.

– А работник-то какой! Особенно если колотушек не жалеть, – продолжал Бергтольд. – И кормить его почти не надо.

– Ну, что ты его не кормил, я вижу, – заметил чародей. – Одна полушка, больше не дам.

Снова треск ломающихся сучьев, глухое шкрябанье когтистых лап по лесной земле. Джинкс посмотрел туда, сюда, но никакого движения не различил.

– Ладно, две полушки, – уступил Бергтольд.

– Одна, – ответил чародей, и в голосе его вдруг прозвучало полное безразличие. – И лучше бы тебе согласиться побыстрее.

– Ни за что!

– Подойди ко мне, мальчик, – велел чародей.

Тут случилось много чего и сразу. Джинкс неуверенно шагнул вперед. В лесу за его спиной к поступи когтистых лап добавился звук тяжелого, прерывистого сопения, и Джинкса обдал густой смрад, как от гниющего мяса. Крутнувшись на месте, он увидел троллей – наверное, троллей, уж больно они были здоровенные и клыкастые, – которые проламывались сквозь чащобу, направляясь к нему и отчиму. Чародей протянул руку, схватил Джинкса. Светло-зеленое облако спокойствия окутывало чародея во время всего, что происходило дальше, и Джинкс, поскольку видел это облако, стоял неподвижно, хоть ногам его и не терпелось дать деру.

Один из троллей с торжествующим ревом сграбастал Бергтольда поперек живота и забросил себе на плечо. Прочие ликующе взвыли и пустились вокруг него в пляс. Когтистая лапа одного пронеслась мимо носа Джинкса, – аж ветер поднялся, а от вони едва наизнанку не вывернуло. Бергтольд завопил и умоляюще протянул руки к Джинксу. Тот отпрянул, прижался к чародею. Чародей стоял не шелохнувшись. Джинкс не сомневался, что с секунды на секунду в него вопьются когти.

Но тролли его, похоже, не замечали.

Вся орава с топотом покинула поляну. Джинкс в последний раз увидел побагровевшее лицо отчима, тот вопил и бился головой о спину тролля, шляпа свалилась с него и покатилась по земле. Джинкс оторвался от чародея и побежал к ней.

Джинкс стоял, держа шляпу в руках и глядя себе под ноги, на отпечатки когтей во мху. Потом поднял голову, пошарил взглядом между деревьями, за которыми скрылись тролли и отчим. Урвальд проглотил Бергтольда – так, словно тот был не крупнее и не страшнее кролика. Зловоние гниющего мяса еще висело в воздухе. И тогда Джинксу пришло в голову, что лесу Бергтольд представлялся пустым местом – или чем-то совсем крошечным. В огромном зеленом море жизни, каким был Урвальд, он решительно ничего не значил.

Мысль эта исходила от самих деревьев. Что же, может быть, для них Бергтольд и был пустым местом. Их-то он ни разу не бил.

– Как ты зовешься, мальчик? – ласково спросил чародей.

– Джинксом.

– Надо же, как интересно! Джинкс, значит, – то есть Сглаз, да? Немудрено, что пошли слухи о проклятьи… А я Симон, – представился чародей. – Так это был твой отчим, верно?

Джинкс кивнул.

– Он привел тебя в лес, чтобы бросить здесь?

– Ага, – сказал Джинкс. – Наш дом принадлежал мне, да сгорел. А тут еще появилось новое дитя.

Джинкс не ждал сочувствия, поскольку никогда с ним не встречался. И все-таки реакция Симона слегка удивила его – известие, что Джинкса хотели бросить в лесу, вызвало у чародея улыбку. Ее сопровождало легкое голубое зарево удовлетворения.

И Джинкс с облегчением понял, что видеть чувства, которые испытывает чародей, так же легко, как и чувства других людей. Он давно научился пристально присматриваться к людям, внимательно слушать их. Джинкс полагал, что так делают все, что каждый способен видеть то, что видит он.

– Не думаю, что ты станешь сильно тосковать по нему, – сказал чародей.

Джинкс покачал головой: нет. Не станет. Бергтольда по большей части окружала красная туча гнева, которая предвещала побои. Но что же будет теперь?

– Ты с одной из прогалин? – спросил Симон.

А откуда же еще? Джинкс кивнул./p>

– Как она называется?

– Называется?

– Что, у твоей прогалины нет названия?

– Не знаю.

У других названия были, однако Джинкс ни разу не слышал, чтобы его прогалину хоть как-то называли.

– А найти ее снова ты сможешь?

Джинкс снова покачал головой: не смогу.

– Превосходно, – сказал Симон.

Он протянул Джинксу длинную худую руку. Джинкс никогда прежде чародеев даже в глаза не видел, и вот, пожалуйста, – один из них сам руку ему сует.

– Хочешь пойти со мной? – спросил Симон.

Начался снегопад. Близилась ночь, Джинкс слышал в окружавшем его лесу украдчивое шуршание, похожее на сдавленный смех. Чародей спас его от троллей. Но, может быть, он сам их и призвал?

– Почему тролли не забрали меня? – спросил Джинкс.

– Они тебя не увидели.

– Это было волшебство?

– Конечно. Так что, пойдем?

Джинкс понимал: когда наступит ночь, в Урвальде ему не уцелеть. Но чародеи – чародеи опасны.

– А ты не Костоправ? – спросил Джинкс. Костоправ был един– ственным чародеем, имя которого знал Джинкс. На его про– галине о Костоправе все говорили с ужасом, хоть никто его ни разу и не видел.

– Нет. Я не Костоправ. Я всего лишь Симон Волхв[4].

– Костоправ высасывает из людей души через соломинку, – сообщил Джинкс. – Ты тоже?

– У меня имеются кой-какие дурные привычки, – ответил Симон. – Но эта среди них не числится.

– А людей ты ешь? – спросил Джинкс.

– Ни в коем случае.

– Убиваешь их?

– Очень редко. И уж во всяком случае не маленьких мальчиков.

Мысли у чародея были зелеными и голубыми, они скользили одна вкруг другой, изворотливые, потаенные. Однако красными и злыми не были, а это уже кое-что. Да и Урвальд громоздился вокруг, готовый проглотить Джинкса с такой же легкостью, с какой проглотил его отчима.

– Уже почти стемнело. Идешь? – Симон снова протянул руку.

И Джинкс, сделав окончательный выбор, принял ее.

Глава вторая

Дом чародея

Вот так и получилось, что Джинкс поселился с чародеем (возможно, злым) и двадцатью семью кошками в огромном каменном доме, который одиноко стоял посреди собственной прогалины, охраняемый незримыми стражами: чудовищ они не подпускали к нему, зато пропускали кое-каких очень странных гостей.

Насколько странных, Джинкс понял в первый же вечер, после того как они с Симоном весьма удовлетворительно отужинали хлебом, сыром, солеными огурчиками, вареньем, яблочным сидром и тыквенным пирогом.

Они сидели за кухонным столом, который стоял поверх большой низкой каменной лежанки, занимавшей половину кухни и приятно согревавшей их ступни. Со стропил над их головами свисали связки лука, сушеных яблок и тыкв. И повсюду – на бочонках, на полках – лежали кошки, одна даже обернулась вокруг водяного насоса.

– Хватит, мальчик, оставь пирог в покое, а то объешься, – сказал Симон.

– Что ты собираешься сделать со мной? – спросил Джинкс. В то, что чародей не ест людей, он уже поверил – в доме хватало еды повкуснее. Однако полагал, что Симон собирается использовать его для чего-то… возможно, чего-то недоброго.

– Сейчас? Отправить в постель. А завтра – приставить к работе, – ответил Симон.

Однако некая часть Симона словно увиливала от этих слов – так, будто они были правдой, да не всей.

– Пошлешь убивать твоих врагов? – поинтересовался Джинкс.

– Нет, от столь ужасной участи я своих врагов, пожалуй, избавлю.

Джинкс рассердился, он не любил, когда над ним подшучивают.

– Каждый, кто берет меня к себе, умирает.

– Полагаю, что да – со временем, – сказал Симон. – Сомневаюсь, однако, что тебе удается ускорить этот процесс. Ты действительно думаешь, что, если я отправлю тебя к Костоправу, он тут же рухнет замертво?

Костоправ был врагом грозным. Джинкс почувствовал облегчение, услышав, что с ним ему дела иметь не придется. И все же…

–Но ведь на мне проклятье лежит.

–Нет на тебе никакого проклятья. Выбрось эту глупость из головы.

– Почему ты не боишься Костоправа? – спросил Джинкс.

– А откуда ты знаешь, что я его не боюсь?

– Вижу, – ответил Джинкс, удивленный вопросом, ответ на который был ясен и так. Стоило лишь упомянуть Костоправа, и мысли каждого человека зеленели от страха. У всех появлялось в головах зеленое, похожее на бутылку пятно, как если бы страх перед Костоправом приходил ко всем одинаково, в виде одной и той же мысли.

– Вот тебе бояться Костоправа стоит, – сказал Симон. – Что бы ни случилось, даже близко к нему не подходи.

Тут-то и раздался стук в дверь.

Симон негромко выругался и пошел открывать. Джинкс потащился следом.

Ночь снаружи была лиловая. Снежный шквал налетел и улетел, оставив после себя женщину, – она стояла, опираясь на маслобойку[5] и улыбаясь.

– Дама Гламмер[6], – произнес Симон. – Милости прошу.

«Дама» – это титул ведьмы, так же как «Волхв» – чародея. Джинкс уставился на нее во все глаза. Ведьма ответила ему тем же. Ее маленькие, колючие глазки, казалось, смеялись над Джинксом. Нос занимал на лице Дамы слишком много места. Ее буйные седые космы, стянутые кверху и кое-как заколотые двумя длинными вязальными спицами, походили на гнездо лесной птицы. Она выпуталась из нескольких отсыревших накидок и сложила их, одну за другой, на руки Джинксу.

– Ах, какой аппетитный маленький бурундучок, Симон! Где ты его раздобыл? Он твой собственный?

Мало ему было чародея, так теперь еще и ведьма – все хуже и хуже. Джинкс покосился на дверь. Снаружи Урвальд, снег и тролли. Внутри – двое волшебников.

– Его зовут Джинксом, – сказал Симон.

– Как мило! Ужасная ночь для путника, Симон, даже если у него есть маслобойка.

– Тогда, полагаю, тебе лучше остаться у меня, – сказал Симон, окутавшись коричневым облачком досады, которая, впрочем, в голос его не проникла. – Присядь, выпей сидра. Пойдем, Джинкс, поможешь мне подготовить гостевую комнату.

Вслед за Симоном Джинкс поднялся по приставной лестнице на чердак, там они собрали одеяла и простыни.

– Никогда не суйся в ту дверь, Джинкс, – сказал Симон, указывая в дальний конец чердака. – Как раз на землю и свалишься.

Они устроили Даму Гламмер на ночлег в самом низу северной башни. Потом поднялись по винтовой лестнице, – кошки так и вились между ног Джинкса, очень им хотелось, чтобы он споткнулся, – и оказались в комнате с еще одной постелью. Симон свалил на нее охапку одеял.

– Предлагаю тебе постелить постель и лечь, – сказал Симон. – Спокойной ночи, Джинкс.

Но Джинкс решил его предложение не принимать. Надо было выяснить, что задумали двое волшебников. Откуда ему знать, может, они собираются превратить его в жабу и сварить из нее колдовское зелье. И Джинкс снова прокрался вниз, стараясь не дышать – из страха, что его услышат.

Симон с ведьмой разглядывали кучку лежавших на столе сухих стеблей.

– Я полагал, что полынь ядовита, – сказал Симон.

Ага, яд?

– О, так оно и есть, – ответила Дама Гламмер. Черные глаза ее уставились на Симона и нетерпеливо вспыхнули. – Но вот этот вид позволяет человеку летать.

Губы Симона недоверчиво покривились:

– Люди летать не могут.

– Ну, хорошо – внушает ему мысль, что он летит.

– А какой в этом прок? – спросил Симон.

Дама Гламмер засмеялась, откинулась на спинку кресла и, распугав кошек, одним махом забросила ноги на стол. Она была в многоцветной лоскутной юбке, доходившей лишь до колен, не ниже, и потому ее ноги в толстых шерстяных чулках выставлялись напоказ всему свету. Симон взглянул на них, нахмурился, однако ноги Дамы Гламмер не обратили на это ни малейшего внимания. Она удовлетворенно глотнула сидра, и на губе ее выросли пенные усы. Дама Гламмер стерла их тыльной стороной ладони.

– Слишком уж ты серьезен, Симон. А иногда можно колдовать и просто ради удовольствия, представляешь?

– Нет, – Симон тоже отпил сидра, но в подробноти вдаваться не стал.

– Не думаю, чтобы даже Костоправ умел готовить летательное зелье.

– Он и не умеет.

У ведьмы при имени Костоправа не возникло никакой зеленой вспышки страха – да и вообще ничего. Джинкс, вздрогнув, сообразил, что не видит вокруг нее ни единого облачка. Встречать человека с незримыми чувствами ему пока не доводилось. Значит, она еще опаснее, чем кажется.

– Похоже, история повторяется, не так ли? – промолвила Дама Гламмер. – Ты подыскал себе бурундучка, чтобы слопать его, – точно так же, как тебя слопал когда-то…

– Что за чушь – слопал! Вот он я, сижу перед тобой, – однако слова эти сопровождались оранжевым ужасом с рваными краями.

– Где ты его раздобыл, кстати сказать? – спросила Дама Гламмер, кивая в сторону дверного проема, за которым стоял Джинкс.

– Сам пришел, – ответил Симон. – Я разве не велел тебе спать ложиться, мальчик?

– И как ты думаешь его использовать? – спросила Дама. – Не собираешься же ты…

– Будет работать у меня. Порядок в доме поддерживать, – сказал Симон и бросил на ее ноги еще один недовольный взгляд.

– Детки – это такая вкуснятина, – сказала Дама Гламмер. – Вот я как раз прошлой осенью разжилась мальчиком и девочкой. Родители бросили их в лесу… ну, сам знаешь. Я заколдовала свой дом, чтобы он походил на пряничный, и…

Так вот как они это делают! Джинкса всегда занимал вопрос, как это чародеи живут в пряничных домиках, а звери не сгрызают их стены. И что происходит, когда льет дождь.

– Не смешно, – отрезал Симон. – Пугаешь мальчишку.

– Ну, так я же их не съела! Просто уверила, что собираюсь съесть, – и она захихикала.

Но Джинкс подумал, что, может, и съела.

– Так вот, чешуи дракона я тебе за это не дам, – сказал, указав подбородком на полынь, Симон. – Не вижу смысла, Дама. Ты же знаешь, мне приходится покупать ее у самого дракона.

Дама Гламмер усмехнулась:

– А почему бы тебе не отдать мне мальчишку?

– Исключено.

– Для Костоправа его бережешь?

– Разумеется, нет. Не говори глупостей, – и он снова указал подбородком на полынь. – Так как, поторгуемся?

– Что ты мне дашь?

– Если научишь меня заваривать полынь, дам унцию[7] корицы.

– Отлично, – она смела полынь в красную косынку в горошек.

– Пойдем в мою мастерскую, там все и покажешь, – сказал Симон.

В противоположной стене была тяжелая дубовая дверь, – Джинкс полагал, что она ведет в другую башню. Симон направился к ней, но остановился и обернулся.

– В южное крыло тебе вход воспрещен, Джинкс. Там мое жилье, тебе в него нельзя. Понятно?

Джинксу немедля страх как захотелось увидеть запретные покои.