На арфах ангелы играли (сборник) Миронова Лариса

– Это вы о себе. Чтобы так чувствовать, надо пережить то, что пережили вы. Надо обладать вашим характером и умом, Борис Алексеич, – сказала она, не надеясь уже хоть как-то его утихомирить.

Но он продолжал.

– Ты видишь перед собой заветную цель. Говоришь о ней смело и в счастливом ослеплении даже не замечаешь того, что злодейка-фатум тоже видит эту цель и предназначила уже её тебе назло совсем другому, совсем, может быть, и не достойному её…

– И тут в вас начинает говорить честолюбец, правильно я поняла эту запутанную коллизию? – попыталась перевести разговор в шутливое русло Наталья Васильевна.

– Нет, не верно. Просто во мне проснулся аадам.

– Кто?

– Человек. Видишь, как всё просто? Ты когда-нибудь изучала арабский язык?

– Нет.

– Радуйся – ты теперь знаешь первое арабское слово – аадам. То есть тот, который из Эдема.

– А Ева тогда что?

– Ева – это «небо», потому что произносится «хава». Разгадка этой библейской шарады проста – человеку необходимо небо, а небу нужен человек. И вот когда во мне проснулся человек, меня снова потянуло на слезы – как в детстве. Вот в чем лютая подлость жизни! – он глубоко и горько вздохнул. – Ладно, хватит, живи и наслаждайся летом. Ибо здесь, в этом опоскуженном крае, с некоторых пор время кануло в лету, его подменило пространство, постоянное и безбрежное. Скажи, где-нибудь ещё в мире ты видела такие восходы, такое небо? Высокое, опрокинутое всё целиком над твоей головой, небо, где горизонт присутствует со всех сторон, по кругу! И ничто его не застит! То-то же – нигде! Он вздохнул, и воздух с тяжелым свистом вырвался из его впалой груди.

– Здесь и вправду очень красиво. Замечательно! Я даже слов таких не нахожу, чтобы выразить – как.

– И не надо. Не в словах дело. А если эти поганцы ещё несколько недель не будут озорничать в космосе, то и погода до конца лета продержится.

– Это так влияет? – спросила она, поглядывая на небо – начинал накрапывать предрассветный дождик.

– Ещё как! После каждого запуска – кавардак в природе. Вот если бы землю не тревожили, климат не менялся бы веками. Тут один привез видеокассету из Саранска – фильм «Армагедон». Бред собачий, тебе скажу. Если бы и впрямь комету расстреляли ракетой, сместился бы центр тяжести системы, и земля погибла бы не от осколков кометы, а совсем по иной причине. Начались бы такие штормы и ураганы по всему лицу земли, что от всего человечества не осталось бы и воспоминания…

– Но ведь сама идея кажется верной – иначе как уберечь землю от столкновений с космическими телами? – сказала она несколько раздраженно – этот всезнайка с постоянно прыгающей мыслью и рассеянной памятью уже начал утомлять.

– В космосе ничего случайного не бывает, – серьезно, как на уроке, словно не замечая её раздражения, ответил он. – Космос более разумен, чем мы о нем думаем. И даже если человек хотя бы на миллиметр заставит сместиться центр тяжести системы ближайших небесных тел, а он это делает постоянно своими космическими экспериментами, на земле неминуемо это отразится – штормами, ураганами и землетрясениями. Ибо закон инерции и сохранения энергии пока ещё никто не отменял. Всё, что происходит в космосе, на земле и во всей вселенной, связано с человеком напрямую – через информационные поля. И это наука. А не околонаучная фантастика. Это всё – космос, абсолютная и вечно замкнутая система с обратной связью. Природа умышленно не дала человеку неразумному полного осознания этого факта, чтобы он не мог ей противодействовать.

– Ой, знаете, что я вспомнила? – оживилась Наталья Васильевна.

– Как-то раз смотрела передачу Гордона, знаете ведь? Ну вот, в гостях у него был астофизик Сурдин, речь шла о поисках разума во Вселенной. Сурдин сделал пессимистичный вывод – нет разумных существ, кроме землян, иначе бы они откликнулись на посылаемые в космос радиосигналы. Тут он привел пример – в спектре небесного тела искали элементы, схожие с теми, которые имеются в спектре земли. Я сейчас точно не вспомню всех подробностей этого рассуждения, но смысл был в том, что как только они стали искать эти линии, то они неизвестно откуда взялись совсем в другом месте, там, где их вовсе не искали. Сурдин сделал вывод, что ответа нет, а вместо ответа появились лишь новые вопросы. Но, я думаю, космос таким вот образом и ответил исследователям – да, жизнь есть, да не про вашу честь.

– Очень может быть, – неопределенно пожал плечами Борис Алексеич, – во всяком случае, контакт с человеком космос будет вести, и ведет уже, на совсем ином уровне. Уж точно, не на зыке радиосигналов. Природа мысли до конца не известна, вот что… Не там ищут, и, главное, не те ищут. Космос отвечает на своём языке. И этот язык надо понимать.

– Но я не закончила про ту передачу, – вернула его с небес на землю Наталья Васильевна. – Когда Сурдин сформулировал свой окончательный вывод, экран телевизора вдруг погас, побежали серо-белые точки, исчез сигнал. Я сначала подумала, что это антенна вылетела, но нет, антенна была на месте, и на других каналах шли передачи. Минуты через две всё восстановилось. Назавтра я спросила у знакомых, которые тоже смотрят Гордона, исчезал ли сигнал, и мне ответили, что передача шла не прерываясь. Значит, это случилось только с моим телевизором?

– Ну, нет, такое невозможно, отключить сигнал на одном канале для одного какого-то телевизора, насколько мне известно, технически невозможно.

– Тогда что это было, Борис Алексеич, что?

– Трудно сказать. Возможно, знак.

– Но кто его послал и с какой целью?

– Опять же – не могу точно знать. Не дала природа мне, человеку слабому, такого универсального знания. Природе легче и проще самой позаботиться о человеке неразумном, чем уповать на его здравый смысл и разумное поведение. Я не включен в число счастливчиков.

– Но ведь есть же аномальные явления!

– Есть, Наташа, есть. Вот ты со своей Софьюшкой, например.

– Я не шучу, Борис Алексеич!

– Я тоже весьма серьезен. Я говорю лишь о сознательном поведении. Но если переключиться на уровень подсознания, а это умеют далеко не все, тут нужен определенный допуск, высокая степень доверия, – так вот, если это у кого-то получилось, то обратная связь усиливается и …

– Человек становится ясновидцем! Наталья Васильевна засмеялась.

– Да. Именно. Вот так вот всё просто. И тогда он вступает в диалог с космосом безо всякого радиолокатора. Надо только уметь изменять свой уровень состояния сознания и усиливать обратную связь. А это есть не что иное, как достижение гармонии со всей Вселенной.

– И мир тогда интуитивно постигаем будет! – Наталья Васильевна весело рассмеялась.

– Смейся, милая моя. Но это так и есть. Мышление не нужно ясновидящему. Он эту ненужную вещь с отвращением отбрасывает. Однако чтобы стать ясновидящим, нужна весьма сильная мотивация, и это – прежде всего. У ясновидящих сознание изменено настолько, что они могут без особых усилий считывать из космоса информацию, недоступную обычному человеку. Так и определяется судьба. Но для начала надо научиться уважать себя! Нет, не любить самозабвенно эгоистически. А именно уважать! Потому что самоуважение дает человек душевный комфорт. Именно оно понуждает человека совершать добрые поступки. А ведь именно добрые поступки и мысли в конце концов и составят истинный багаж человека в его вечном пути по Вселенной. Вот в чем истинный смысл жизни – собрать свой багаж для путешествия в бесконечность. Не дорогой дубовый гроб, украшенный всяческими драгоценными прибамбасами, а этот вот багаж воспоминаний возьмет бессмертная душа на свидание с Богом. Вот зачем нужно жить! Жизнь – это всего лишь акт творчества арсенала нашей памяти, и больше ничего… А время – это поле, расширяющееся во множестве измерений и направлений, надо только уметь выбрать нужное тебе…

Он снова нахмурился и посмотрел в распахнутое настежь окно. Светлая полоска неба над ближним лесом сделалась шире и прозрачнее.

– Свет идет, тьма уходит, ночка пролетела, как птаха быстрокрылая. Однако – заболтался я что-то. Ладно, ладненько… брезжит… Утро скоро…

Он открыл дверцу шкафа и достал оттуда синюю тетрадь.

– Вот, возьми, Солнышку твоему передай. Нашел около калитки на другой день после вашего отъезда…

– Сонина тетрадь? – радостно воскликнула Наталья Васильевна. – А мы её обыскались. Она всегда лежала за иконками, а потом вдруг исчезла. Думали, пропала навсегда.

– Хорошие рассказы. Прочел – и на душе полегчало. Светлое дитё. Помогай ей, господи!

Наталья Васильевна положила тетрадь в широкий карман куртки, попрощалась с Борисом Алексеичем за руку и хотела уже уходить, но он задержал её, видно, давно собираясь и никак не решаясь ей что-то сказать. Потом безнадежно махнул рукой – иди, мол…

Она вышла, осторожно прикрыла за собой дверь и ещё долго чувствовала этот его тяжелый взгляд в спину.

Соника крепко спала, подложив руку под щеку. Во сне она улыбнулась и что-то бормотала. Потом повернулась набок и спала так, тихо и бездвижно, до самого утра, пока голодный рев идущих на луга коров, свободно проникавший в дом через закрытые только полиэтиленом окна, не разбудил её.

Наталья Васильевна и вообще не ложилась спать в эту ночь.

Серый рассвет всё бойчее пробивался сквозь тонкий полиэтилен. Синяя, затертая тетрадь с котенком на обложке, заветная тетрадь, в которой и были записаны рассказы Соники, утерянная и так неожиданно найденная, напомнила ей то невозможно чудесное время, когда девочка так легко, словно вдруг научилась читать и писать, а, едва научившись, тут же принялась записывать сочиненные ею в то лето истории и рассказы в синюю, с котенком на обложке, тетрадь. Девочку так увлекла эта новая, ещё мало знакомая ей деятельность, что она ничего не замечала вокруг себя и трудилась над этой своей первой рукописью, совершенно счастливая, до полного изнеможения. С таким упорством она раскрасила в один присест весь букварь – от первой до последней страницы, в свои собственные цвета…

Тогда ей было два года.

Наталья Васильевна принялась за чтение. Младенчески обнаженный, открывшийся перед ней мир, теперь казался принесенным с другой, несуществующей ныне планеты. Неужели это было всего четыре года назад?

Он, этот призрачный мир слова, сотворенный пятилетним ребенком, легко касался самого затаенного в душе, пробуждал чувство благодарности к самому явлению бытия, подавлял жажду мстительности, рожденную множеством обид и поражений на путях и тропках жизни. Он просто и ненавязчиво предлагал иную высоту взгляда, звал в тень новой или давно забытой большой идеи забвения всех человеческих грехов и всепрощения… Простой радости бытия пятилетнего ребенка ещё не суждено было омрачиться надвигавшимся опытом жизни…

Наталья Васильевна искоса взглянула на лицо спящей девочки – едва проступившая россыпь веснушек дрогнула на щеках.

– Ах ты, баловница, не спишь, значит? – засмеялась она, поправляя сбившееся на девочке одеяло.

– Только что проснулась, – сонно улыбаясь, сказала девочка. – Ты читаешь мои рассказы? Или это мне снится?

– Да, читаю. Тетрадь твоя нашлась.

– Вот здорово! Я хотела ещё раз написать про то лето, но ничего у меня не получалось. Получалось что-то совсем другое, а так, как тогда, не выходило… Давай читать вместе.

– Давай. Только ты пока лежи в постели, ещё очень рано. Ладно? Потом и я лягу. Спать все-таки надо.

– Ладно, ладно, – промурлыкала девочка и закрыла глаза. – Ну, читай же!

– Слушай.

Наталья Васильевна начала читать.

Сонины рассказы

Вася сидел на телеге и улыбался. Он очень маленького роста и у него четверо детей. И ещё он всегда улыбается.

Я подошла к самой калитке и посмотрела на него. Вася спросил:

– Любишь бабушку?

– Люблю, – сказала я.

– Я тоже люблю бабушку, – сказал Вася.

– А мамку любишь?

– Люблю, – сказала я.

– А папку?

– Тоже люблю.

– А в какой класс ходишь?

– В первый пойду.

– А брат у тебя младший?

Я засмеялась, потому что Арсению уже девять лет.

– Нет, старший.

Больше Вася ничего не спрашивал, а просто сидел на лошади и смотрел на своих детей.

Потом лошадь сама поехала, наверное, хорошо знала дорогу домой. Или её закусала мошка.

Тетя Рая уходила из церкви последняя.

– Заждалси, поди, – сказала она Тузику.

Тузик – тёти Раина собака, он всегда ждет хозяйку на паперти, пока церковная служба не закончится.

Тузик рыжий, и у него короткие лапки. И лает он очень звонко.

– Скоро Казанская, – сказала ему тётя Рая, – уборка в храме большая. Вот и задержалась маленько. Ну, пошли что ли…

– Гав-гав, – согласно ответил Тузик и весело побежал впереди. Тётя Рая сняла с головы платок, накинула его на плечи и пошла по селу простоволосая, как ходят молодые женщины.

– Всё дождя просили, молебны служили, а где тот дождь? – сказала она Тузику. Всё в гароде погорело. Э-эх…

На следующую службу Рая не пришла. Она вообще не стала ходить в церковь.

– Плохо без Раи, – сказал батюшка, когда его новая помощница снова что-то перепутала.

– Болеет, причаститься желает, – сказала тёти Раина соседка Зоя.

– Ну, не помирать же она собралась, – сердито сказал батюшка, но после службы пошел её причащать.

Тетя Рая выздоровела, но не сразу. Она болела долго. Лежала она в доме у своей подруги Зои, и её на целый день Зоя запирала на замок. В палисаднике стояла лестница, и мы с Нотой по ней залезли в окно. У нас в руках была иконка Серафима Саровского, мы её освятили в церкви после службы в честь святого. Тетя Рая взяла у нас иконку и молча отвернулась к стенке. Мы ещё немного посидели у неё, а потом опять вылезли в окно и пошли домой.

Через три дня тетя Рая пришла в церковь и снова стала старостой. Скоро она поправилась и болезнь её прошла совсем. Наверно, помог Серафим Саровский, он ведь из этих же мест.

Так и осталась жить моя луковая кукла Лукерья. Мне её Нота сделала на день рождения из большой луковицы с перьями. Получилось это случайно. Когда Нота чистила лук, часть шелухи отвалилась и получилось так, будто луковица – это головка в платочке. Зеленые перья были как платье, а сверху мы надели на куклу из лука тряпичную юбочку. На шею повесили на нитке медальончик из кожи, а корни заплели в косичку и затянули её резинкой. Глаза, нос и рот сделали из ягод смородины и приклеили их сиропом.

А ночью из-под печки вылезла большая крыса и съела всю Лукерьину красу.

С ударением на «о».

Мне её очень жалко, когда она так поёт.

Новая космогония.

Солнце было всегда!

От Солнца возникла туча. Туча родила Бога. А Бог потом сделал первого человека, свинью, корову, курицу и лошадку. А от них потом родились все остальные.

Так они и жили все вместе, а Бог им помогал.

7

Спали они в тот день до полудня. А когда проснулись, то услышали вой собаки под окнами. Или проснулись оттого, что собака выла. Это была Тайга, овчарка библиотекарши. Тайга гостила когда-то у них всё лето, отдать её навсегда хозяйка не согласилась, потом были свои собаки, Тайга всё поняла и заглядывала к ним лишь изредка. Случай особенный – Тайга не просто заглянула. Она выла! Выла под окнами!

Наталья Васильевна вышла во двор. Сидя у калитки, Тайга подняла морду и выла с таким сасозабвением, словно уже год собиралась это сделать. Потом к ней присоединились ещё две собаки.

– Плохо дело, – сказала Наталья Васильевна соседке Зое, которая как раз шла от ручья с ведрами на коромысле.

– Покойника чуют, теперь их не угомонишь, – сказала соседка Зоя, поправляя коромысло на плечах.

– А кто… Кто умер? – спросила шёпотом испуганная Наталья Васильевна.

– Да Лексеич скончался, сказала Зоя и плеснула водой из ведра.

– Как скончался?

– Так и скончался, помер значить, – сказала Зоя и пошла домой.

Всё ещё не веря этим словам, Наталья Васильевна спешно двинулась вперед, к дому своего вчерашнего гостя. Вот и то место, где они его вчера встретили. Покойник лежал у себя во дворе, там уже толпился народ, но пока не велено было ничего трогать.

Что человек мертв, а не мертвецки пьян и просто спит, было понятно сразу. У него была разбита голова, и глаза его глядели прямо в небо. Собрав всю силу духа, она подошла поближе.

– Что тут? – спросила она так, словно сама убила этого человека и теперь не знает, как это самой себе объяснить, не говоря уже об окружающих.

– Успокойся, – сказал ей молодой мужчина, видно, приехавший из райцентра. – Ты его не убивала, это ясно.

– За что? За что его убили? – глупо спросила Наталья Васильевна неизвестно у кого.

– За то, что копался, где ни надо, – ответили сзади. Наталья Васильевна обернулась.

– В милицию-то кто сообщил?

– Дед Пихто и бабка с пистолетом. Позвонили – и скажите спасибо. А то лежал бы здесь, пока не сопрел. Жара стоит вон какая!

Ко двору уже сбежалось пол села. Другая половина была занята работой на своих участках.

Издали завыла милицейская машина – подъехал патруль. Раскудахтались всполошенные куры.

Молодой мужчина, следователь, с каменным выражением лица рассказывал представителям власти о своих наблюдениях.

– На кой черт поперся среди ночи, леший его задери! – ругалась толстая баба в душегрейке.

– Радуйся, – сказали ей, – таперича дом твой будет.

Она была троюродной тёткой Бориса Алексеича и его единственной наследницей.

– На кой! – сказала она, выпятив губу. – Церкви отпишу, да и дело с концом.

Ну и хорошо, – ответили ей. – Батюшке ближе будет ездить.

Милицейская собака взяла след и привела к избушке в лесу, а оттуда – к автобусной остановке.

Следователь сказал, что убили Бориса Алексеича камнем, случилось это около пяти утра.

– К тому шло, – снова завела разговор женщина в душегрейке. – Уже давно ни с кем не зналси, просто шлялси по селу, да по лесам, да по кладбищу. Вот и набрел на свою… долю.

– Чаво искал, таво и нашёл.

– А ты что знаешь по этому делу? – обратился уже лично к ней следователь.

– Я чаво? – напряглась женщина. – Ничаво я не знаю. Просто говорю, и всё.

– Может припомнишь что по делу, а? – снова спросил следователь, пристально глядя ей в переносицу.

По лицу её было видно, что она осознает всю возлагавшуюся на неё ответственность и честно пытается что-нибудь конкретное вспомнить. Брови её нахмурились, а глаза закрылись. Постояв так, она, с облегчением вздохнув, искренне сказала:

– Нет, ни с чем он у меня не ассоциируется.

– Ладно, – безнадежно махнул рукой следователь и пошел к милицейской машине, в которой уже поджидали его другие члены следственной бригады.

– За что купила, за то и продаю! – крикнула им вслед женщина. – Только помер он не от того, от чего ты думаешь!

Просто от старости. Упал и об камень убился. Вот чаво. Никто яво не убивал!

Машина, подняв пыль, быстро уехала.

– У нас тут, считай, к кажном дворе хоть один мужик да убился. Вон у Пронькина деверя свояк на неделе повесился. И никакого следствия никто не проводил, – сказал мужичок в серой рубахе навыпуск и большой коричневой кепке.

– Отчего же он повесился? – спросила Наталья Васильевна.

– От скуки или от людей, отчаво ж ещё вешаться, – сердито ответила женщина и пошла к сельсовету, обсудить последнюю новость.

8

Схоронили Бориса Алексеича вскладчину, батюшка отпевал на траве, перед входом в церковь. Не причащался, а потому и нельзя в церкви. На силу согласился вообще отпевать.

Борис Алексеич лежал кротко и смирно, словно спал – глубоким спокойным сном.

После похорон в селе установилось какое-то странное затишье. Всё-таки ещё много жителей оставалось в некогда богатом, процветающем, с семью магазинами – в том числе, двумя книжными и одной бархатной лавкой, заводском, некогда построенном по указу Петра, селе.

Но тишина, которая всё чаще и все длительней господствовала там, скрывала их истинное число.

Своей торговли уже почти не было, а вместо бывших некогда магазинов стояли лавки на колесах – частная торговля, принадлежавшая, по слухам, Шишку. Был ещё один «источник жизни» – привозной «базар» по вторникам и пятницам.

Никто больше не собирался по вечерам на площади, перед храмом, хвастаться ловкостью и силой в разных видах борьбы и просто сельских затеях.

А приходит ближе к ночи молодежь и подростки из соседних сёл за клуб, на разломанную танцплощадку, чтобы подраться да побуянить, распив бутыль самогона…

В такие ночи селяне пугливо прислушиваются к шумам и шорохам за окном, не лезут ли к ним непрошеные гости.

Свет в домах гасят рано, а засыпают к утру, когда на улицах села смолкнут, наконец, пьяные вопли…

А с утра уже отворен храм – похоже, батюшка не снимает риз, свечи не угасают перед образами, фимиам беспрестанно курится в кадилах, молебное пение не умолкает на клиросах, однако народ не спешит в церковь толпами, многолюдно здесь только на большие праздники – Рождество, Пасху, Троицу да Илью.

Народ бывает ещё и на Казанскую.

Люди, встречаясь на улицах, смотрят слепым взглядом, словно не видят друг друга…

Соника не выходила со двора уже неделю – Наталья Васильевна опасалась всего. Вдруг конюх погонит табун через село, а это он стал проделывать частенько! Или гонки на мотоциклах затеют «байкеры» из соседнего села… Да мало ли что!

Вот и сидела она «в усадьбе» и развлекалась тем, что сама придумывала. В кладовке, среди всякого старого хлама, оставленного ещё прежними хозяевами в незапамятные времена, она нашла какую-то занятную игрушку – нажала сбоку на пружинку, валик завертелся, молоточки быстро застучали, колокольчики задребезжали…

– Нота, ты слышишь, это же музыкальная шкатулка! Смотри, что я здесь нашла!

– Ну-ка, покажи, что это такое?

– Музыкальная шкатулка. А вот и Царевна-пружинка торчит.

– Интересно… Может, Федор починит? Надо его попросить.

– Попроси! Она же самая настоящая!

– Ладно, встречу Федора, обязательно попрошу. А пока давай-ка вот что с тобой сделаем.

– Что?

– Печку в порядок маленько приведем. Я её подмазала кое-как глиной да забелила. Но получилось не очень красиво. А давай мы с тобой печку разукрасим?

– Нарисуем на ней что-нибудь, да?

– Да. Именно это я и хочу тебе предложить.

– А что рисовать?

– А что хочешь. Где достанешь, там и рисуй. Полная воля.

Через три дня обе печки – голланка и русская – были разрисованы самым тщательным образом: здесь и колобок с колобчихой, здесь и ежик в тумане, и зайцы, и цветы, и баба-яга в ступе и с метлой…

Был ещё и злой волк, но Соника его почему-то замазала густой серой краской – получилось большое пятно.

– А где же твой волк? – спросила Наталья Васильевна.

– Сильно струсил и убежал, когда я ему сказала, что здесь будет ещё и медведь. Видишь, он закрыл морду лапой и смеётся… Говорит, что злой волк прямо околел от страха…. Эй, вы, перестаньте пищать, вас никто не тронет. Правда, Миша? – сказала Соника, обращаясь к зайчатам в лубяной избушке. – Как мне интересно с ними!

– Вот и хорошо, что интересно. А у меня для тебя хорошая новость – приходила с почты девушка. Сказала, что нам звонили. Просили передать, что завтра будет машина – привезут собак.

– Гердуса и Анютика?

– Да.

– Ой, как здорово! Надо для них место готовить! Где они будут спать?

– Где сами захотят. Они ведь уже не маленькие. А можно, Анютик со мной будет спать?

– Тольько если ты обещаещь каждый вечер мыть Анютику лапы и брюшко. И не под одеялом, разумеется.

– Обещаю, обещаю! В ногах, на подстилочке, но только на моей кровати! А Гердус пусть у тебя спит.

– Пусть спит, я непротив.

– Нет, ты не подумай, что я Гердуса меньше люблю, просто Анютика надо больше жалеть, Анютик младше и много перенес на своём веку. Помнишь, как Анюту три больших собаки в Москве чуть не разорвали на три части? Тот сумасшедший человек, хозяин, не смог их удержать, и собаки набросились на Анютика… Их никто не мог отогнать, и тогда подбежала одна женщина с бутылкой в руке, ударила несколько раз собак, всех подряд, по головам, и собаки отпустили Анюту… Ты схватила Анюту на руки, а она была в шоке и подумала, что это её снова схватили собаки, и укусила тебя за плечо. И на плече был огромный синяк.

– Да, было такое. Хорошо, шуба спасла. А то плохо пришлось бы моему плечу.

– Анюта из-за шубы тебя и укусила – подумала, что это мех собаки.

– Наверное, так она и подумала, если вообще могла думать в тот момент.

– А помнишь, когда нас обманул её хозяин? Ну, тот, который нам её продал? Сказал, что у неё перхоть от волнения, что её продают, а на самом деле, это был врожденный демитекоз, и у неё через месяц вся спина облезла? И мы её лечили крапивным супом? Помнишь?

– Конечно, помню.

– Ой, как хорошо, что собаки завтра приедут! А им понравятся мои рисунки?

– Думаю, что понравятся. Обязательно понравятся. Особенно печка с пирогами.

– А мы испечем для них оладий? Как в прошлый раз, на день рождения Гердуса?

– Конечно, испечем.

– А давай тесто ставить! Можно, я буду размешивать?

– Можно. Кстати, можно и нам крапивных щей сварить, за баней растет молодая. Пойду-ка я соберу букетик. А там к нам кто-то идет…

На крыльце затопали – это сигнал, означающий приход вежливых гостей. Иные идут безо всякого оповещения.

Пришел Гадалыч, электрик и телефонист, а также всё остальное. В общем, мастер на все руки.

– Что, так без света и сидите? – спросил он, оглядывая помещение.

– Да нам свет как бы и не нужен, сейчас долго светло, а по ночам мы не сидим.

– А телевизор?

– Да мы не смотрим летом телевизор.

– Как это? Нельзя без телевизора. Телевизор – это самый дешевый и доступный способ изменить жизнь к лучшему. Включил – и забыл про все свои печали. У нас теперь пять программ принимает. Нет, без света нельзя. А готовить как, на печке что ли?

– На печке.

– Да на печке у нас ни одна бабка уже не готовит! – засмеялся Гадалыч.

– А нам ничего, – сказала Наталья Васильевна. – И еда вкуснее получается.

– Да хватит вам чудить, живите как все люди! – увещевал Гадалыч, уже раскладывая свои инструменты.

– Спасибо – нет, – непреклонно сказала хозяйка дома. Помня о прошлогоднем случае, когда Гадалыч пришел затемно в день их приезда и «подключил» их «к свету» так, что едва не устроил пожар из-за короткого замыкания.

– Э-э-эх! – произнес он с таким выражением, будто хотел излить всю, накопленную за долгую жизнь горечь. – Пойду, что ли.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Если мы не объединимся, то менты пересажают всех поодиночке – так считает Леня Кулагин, лидер одной ...
«У России два союзника – армия и флот». Известная фраза, но не совсем верная, устаревшая. Ведь Велик...
Можно верить в людей, пока ты молод, пока мир – создание твоего воображения» – писал Экзюпери. Один ...
История, которую репрессировали двадцать лет подряд, нуждается в реабилитации.ГОБЛИН известен всем л...
Российская империя создавалась веками. Где-то она прирастала войнами, как это было со Средней Азией,...
Для всякого исследователя, который решается говорить о личности и о жизни Иисуса Христа, существуют ...