Цветом света Ярев Антон

– Идиотка! Я пришлю машину. Слышишь?

– Я убью себя, Саша, – сказала я и повесила трубку.

Через несколько секунд я услышала звонок на сотовик моего телохранителя. Кинулась к двери, чтобы запереться изнутри, но дверь тут же открылась, и на пороге возник Майк.

– Машина выехала, Жень.

Люди Грека не любили и боялись меня, все, кроме Майка. Этот – настоящий камень. Я сказала:

– Прекрасно. Ставь чайник. Попьем чайку на дорожку, – а у самой все тело дрожит.

– Мне велено не спускать с тебя глаз.

– А в туалет мне можно выйти?

– Нет. Это потерпит.

Неожиданно я успокоилась. Меня вдруг осенило: Саша меня проверяет! Но зачем?

– Пойдем, Майк, вместе чайник ставить.

Он пустил меня вперед. Я прошла на кухню, включила кипятиться воду. И тут пришла идея. Я вынула из холодильника торт: каждые два дня я покупала торт, в надежде, что Саша вот-вот приедет. Потом достала пару склянок с эссенцией пищевого ароматизатора. Чайник вскипел. Заварила пакетик. Майк отказался. «Ну и хорошо», – подумала я. Набухала в чашку капель по двадцать эссенции из каждой склянки и разрезала торт. Майк ничего предосудительного не заметил, да и смотрел-то на меня вполглаза, посчитав достаточной мерой предосторожности свое присутствие. А чай с той гадостью был просто невыносимый. Торт во мне полностью тоже не поместился. Я почувствовала – уже прямо здесь плохеет.

Потом все было просто. Проезжая через Неву, я попросила остановиться. Они не послушались, и я пошла на крайние меры. Сначала ничего не получилось, не помогли и два пальца… зато у Мойки машина тормознула…

Наверное, нет нужды рассказывать, что было дальше. Как я ни умоляла Грека, как ни унижалась перед ним, все впустую. Он проиграл меня в карты Яну Хеллеру. Меня победили покер и честное слово бизнесмена.

Ну а Ян… Ян очень хорошо ко мне относится. По выражению Грека, он слишком высокого мнения обо мне!.. Он много для меня сделал, и я его уважаю… Уважаю, а сама здесь, в нашем доме! Я просто потеряла голову!.. Но это все. Все закончится. И должно оно закончиться хорошо. Ты понимаешь меня, Женя? – девушка ткнула последнюю сигарету в горку пепла и окурков, выросшую в пепельнице за время рассказа.

Лесков потянулся к ее руке.

– Не прикасайся ко мне. Ты разве не понял? Это не трясина, это ад, и я не тонущая, я – утонувшая! Я возвращаюсь с того света – иногда – брожу призраком, творю безобразия, ни о чем после не жалею и с каждым днем становлюсь все спокойнее, а тут… Не напрасно я сюда приехала, но никаких иллюзий не испытываю. Ты удивителен. Ты подарил мне новую меня. Я сохраню эту сказку – даже там, откуда нет выхода. Прощай. Не провожай.

Она вскочила с постели, метнула в Лескова останавливающий жест и вылетела из спальни.

Евгений не шелохнулся. История, как он ни был готов к этому, подрезала его. Но что он испытывал, какие чувства в нем она подняла, до конца осознать не мог. Были здесь и жалость, и восхищение, и отвращение, и страх, но не сводились они воедино. И что делать теперь со всем этим скарбом?..

Внизу хлопнула дверь. Евгений зашевелился, надел брюки и спустился на первый этаж. Заглянул в одну комнату, в другую – Жени не было. Собственно, откуда ей быть, если дверь хлопнула? Подобрал с пола рубашку, накинул ее и босиком выбежал на улицу.

Девушка сидела на корточках у залива. Волны тихо плескались у ее ног. На востоке, отражаясь в воде, расплавленным золотом слепила макушка солнца. Лесков не чувствуя холодного песка побрел к Жене. Безветренно, и заливом не пахнет. Тихонько положил руки на ее плечи. Она склонила голову на бок, потерлась щекой – словно кошка, только не замурлыкала.

– Ты прости меня. Но я права. Наше приключение подошло к концу.

Евгений не отвечал, молча глядел, как поднимается солнце: «Нарисовать его – этот гадский шарик – нарисовать и ослепнуть, и все действительно закончится».

Девушка увидела что-то в песке, наклонилась. Набежавшая волна на какое-то мгновение скрыла находку, зашипела и отступила, оставив на ладони небольшой кусочек светлого, почти прозрачного янтаря, искусно обкатанного водой в виде сердечка.

– Смотри, что делается! – удивилась Женя. – Какая чудная крошка! На! – она протянула солнечное сердечко Лескову. – У меня есть портрет. Не хочу, чтобы у тебя оставались одни воспоминания.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

…Но мне лишь место отыскать,
Где буду глотку полоскать
И не стеснять, и не страдать,
И вовсе ничего не знать…

До дома на Невском Женя добралась сама, не предупредив Грека о своем появлении. Александр позвонил в субботу же вечером:

– Как это понимать?

– Что, мама Саша? – огрызнулась Женя. – Я же стены тебе не обгадила!

– Но ты могла бы предупредить! – психовал обычно сдержанный Александр.

– И забыться в уединении с сотней «кукушек»! Черта с два!

– Ты рисковала!.. Ты меня подставила!..

– Иди на фиг.

Женя положила трубку. В гостиную вплыла на цыпочках Эмма Владиславовна с подносом в руках, уставленным аксессуарами для процедуры чаепития:

– А вот и чаек, Женечка!

– Как это кстати, Эмма Владиславовна! – приветливо улыбнулась девушка.

Воскресенье они встретили добрейшими друзьями, весь день просидели в гостиной. Миледи довязывала свитер своему сыну, листала какой-то журнал, раскладывала пасьянс, смотрела телевизор. Девушка все это время читала Достоевского, и к вечеру обнаружила, что скользит глазами по одной и той же странице. Не удивилась, но стало не по себе.

В ее спальне, на туалетном столике лежал ключ от кабинета Яна. И Женя поняла: если сейчас она его не возьмет, ключ прожжет в столе дырку и упадет на пол. Захлопнула книгу и отправилась на очередную экскурсию по домашнему музею. На этот раз ее культпоход начался и закончился в кабинете.

– Господи, Лесков, ты из меня зомби сделал! – прошептала Женя.

Там она и просидела до полуночи, уставившись на картину, подмечая в ней новые, неведанные ранее черточки и предаваясь сладким грезам того, что было, и того, что никогда уже не случится. В полночь заснула, свернувшись калачиком в огромном кресле…

В понедельник приехал Ян. Женя встретила тевтонца в гостиной. Сон не принес ей отдохновения, только подразнил, да так и оставил с квадратной головой.

– Доброе утро, Женя.

– С приездом.

Поцеловались. По-родственному.

– А мама где?

– Наверное, спит.

– Прекрасно, – Ян плюхнулся в кресло. – Сделай мне, пожалуйста, чашечку кофе и парочку тостов с сыром и ветчинкой.

Женя ушла на кухню, а когда вернулась, застала Яна за телефонным разговором.

– Все, Леонид Степаныч, я понял. Вы как всегда на высоте. Сочтемся. Всего доброго.

Он положил трубку и, очень довольный, приступил к завтраку. Его суровые серые глаза имели обыкновение по-детски светиться после хорошо сделанной игры.

– Что-нибудь не так? – спросила Женя на всякий случай: поводов для этого у нее было предостаточно.

– Все именно «так». А ты сама завтракала?

Девушка замотала головой:

– Не хочу. Нет аппетита.

– Нет, девочка моя, так не годится. Стоит мне только уехать, и ты перестаешь следить за собой, совсем не думаешь о здоровье. Ишь, как исхудала!

– Я и была не пышкой, – усмехнулась она.

– С твоей комплекцией надо сидеть на пирогах Эммы Владиславовны, и все будет в порядке.

Женя похолодела. Этот человек обладал властью над ней и не пользовался ею, он терпим ко всем ее выходкам, он ее опекает и балует, ничего не требуя и даже не прося взамен. Женя боялась его. Она привыкла бояться людей, и уж тем более бескорыстных.

– Ты доверяешь мне, Ян? – осторожно спросила она.

– Что? – Ян едва чашку не выронил.

В ее позе было что-то вызывающее, отчаянное. Хеллеру представилось, что он понял.

– Пойдем, – схватил Женю за руку и стремительно повел в свой кабинет.

Там он усадил ее в кресло, лицом к дубовому бюро. Включил какое-то невидимое устройство – бюро плавно, беззвучно отклеилось от стены и отъехало в сторону. Перед глазами девушки предстал старинный бронированный сейф. На лицевой панели массивного ящика виднелась небольшая вмятина, и торчал обломок какого-то инструмента, выцарапавшего некогда из прочной двери стружку толщиной в дюйм и тщетно застрявшего в ней.

– Это дедовский сейф. Когда-то он принадлежал самому Отто фон Бисмарку. Желающих вскрыть его был не один десяток прославленных личностей. Медвежатники ломали на нем не только голову, но и пальцы. Его пытались взрывать, но внешняя восьмисантиметровая стенка из сверхпрочной, устойчивой к деформации стали, да приличные пластинчатые пружины между внешней и внутренней пятисантиметровой обращали все попытки в неудачу. Комбинаций шифра здесь бесчисленное множество. Как видишь: на дверце сейфа семь окошек с цифрами, но варианты подбора числа в каждом окошке крутятся от нуля до девяноста девяти. На досуге можешь попытаться сосчитать, сколько это получается. А теперь – фокус-покус! Я привожу колесики в движение и выставляю в окошках нужные цифры. Последний шифр, который я использую – твое имя. Каждой букве соответствует порядковое число в алфавите. Хочешь посмотреть, что внутри?

– Ты далеко заходишь, Ян, – испуганно проговорила Женя.

– Но если ты задаешь совершенно глупые вопросы о доверии, как прикажешь тебя понимать? Вот, – он постучал ладонью по сейфу, – за толстой стенкой этого шкафа – моя смерть! Прям как в древнерусском мифе о кощеевом яйце!

– Зачем ты это говоришь? – побледнела девушка.

Ян пожал плечами:

– Ты же хотела знать. Вот – прямой ответ на прямой вопрос…

Она вспыхнула:

– Объясни мне, чего ты хочешь! Ты рисковал большой суммой денег, ты их тратишь на меня уйму!.. Ты… ты… чего ты хочешь?

– Как нормальный человек, – спокойно ответил Ян. – Я хочу счастья.

– Но ведь ты заметил, что я не умею делать то, что тебе нужно. Я фальшива! Не так ли? Как ты собираешься меня использовать?

Ян недовольно поморщился:

– Я могу тебя любить, могу ненавидеть. Могу боготворить тебя, а могу и уничтожить. Вот использовать – не могу. Ты – свободный человек…

– Что? – голос ее стал неестественно высоким. – Я… Я свободна? Что ты говоришь? А эти гориллы, стерегущие каждый мой шаг?..

– Они лишь оберегают тебя. Впрочем, ты мастерски от них отделалась. Видишь – я не сержусь. Я понимаю: каждый человек имеет право на покой. Но впредь попрошу: если захочешь побыть одна, вдали от цивилизации – скажи мне, я закажу вертолет, он отнесет тебя на необитаемый остров…

– Какой остров? – примирительно улыбнулась Женя.

– Если хочешь, я сотворю его специально для тебя. Я сделаю все, что ты прикажешь.

Он легким движением отправил дубовое бюро на место, и шкафчик со множеством ящичков столь же плавно укрыл сейф от глаз человеческих.

– А если бы я не вернулась, Ян? – задумчиво спросила Женя. – Ведь я – «свободна»?

– Знаешь… Я хорошо представляю, что значил для тебя Александр. Но я не ревную. Уверен, ты – так же, как и я – не прощаешь предательство… Я мог бы бояться. Вот его, – Ян указал на портрет Жени, – этого художника. Он имеет несчастье видеть тебя такой, какой вижу я. Но ты далека от него и его искусства. Ты дала ему тысячу долларов, чтобы он бросил работу и на неделю оставил тебя одну в том чертовом доме у залива… Не ревную и не боюсь, но… Потерять тебя? Это беда. Я не знаю, что бы я делал, если бы ты не вернулась.

Женя достала из кармана халата ключ от кабинета и положила его на столик.

– Что-нибудь случилось? – спросил Ян.

– Да. В пользу моей далекости – терпеть не могу этот портрет!

Ян усмехнулся:

– Что же касается твоей «свободы» – я кое-что придумал.

– Расскажи, – заинтересовалась Женя.

– Обязательно. Но для такого торжественного случая я должен привести себя в порядок… И тебя заодно. Собирайся.

– Куда?

– В спортивный комплекс университета путей сообщения. Тренажерные залы, бассейн, сауна, солярий. От великодушного предложения Александра Эмильевича грешно отказываться! Как ты на это смотришь?..

Женя смотрела положительно. И бассейн, и сауна были как нельзя кстати. Сто метров водной полосы и сто градусов выше нуля по Цельсию; это расслабило ее и несколько успокоило.

Они остались только вдвоем – она и Ян. Саша, Майк и другие с какими-то недозрелками – девочками-массажистками заполонили голубой бассейн.

– Ты ведь умеешь это делать? – спросил Ян, укладываясь на жесткое ложе.

Женя кивнула. Сняла купальник и нагая подошла к массажному столику. Какое-то время бледный тевтонец с немым восторгом рассматривал ее упругое загорелое тело, потом отвернулся и подставил свою широкую спину ловким сильным пальцам девушки. Женя начала с мягких вращательных движений, слегка разгоняя кровь, потом ужесточила ритм и плотность соприкосновения. В свои сорок девять лет Ян был не рыхл, он имел завидно мощную натянутую мускулатуру. Жене пришлось немало потрудиться – до боли в суставах – чтобы тело его приобрело положенный густой розовый цвет. Девушка остановилась и снова тихонько пробежалась ребрами ладоней от шейных мышц до лодыжек. Ян ухватил ее запястье и потянул на себя. Это было знакомо: избитая древневосточная вариация на обычную тему. Женя поддалась. Оседлала Яна, обняв ногами торс. Потом склонилась и, нетвердыми сосками коснувшись лопаток хозяина, медленно скользнула по его спине, выводя грудью легкие зигзагообразные линии. Ян истомленно выдохнул и повернулся к ней лицом. Загорелая кожа девушки влажно блестела, стала похожей на атласный шелк. В глазах Жени он увидел покой и ту странную поволоку, подпитывающую желание. Положил руку на ее тонкую шею и притянул к себе. Они слились в поцелуе. Женя ласкала его языком, он отвечал тем же, но над своим бешеным пульсом и жарким дыханием чувствовал ее немую грудь. Простонал и оттолкнул Женю. А она, видя его изможденное мужественное лицо, пылающее тело, не останавливалась.

– Ты не готова, – прошептал он с отчаянием, но успокаивая себя.

Женя погладила могучую мраморную грудь хозяина, где взрывалось и замирало сердце:

– Возьми меня. Тебе станет легче. Я все сделаю как надо: по-настоящему – никакой лжи.

Ян покачал головой:

– По-настоящему? – и усмехнулся. – Я умею ждать, Женя.

– Черт! – она ударила кулачком в его сердце и соскочила со столика.

Теперь в ней заклокотала кровь – бессильной необъяснимой злобой. Женя отвернулась и шагнула к стене, упершись лбом в холодное стекло большого – в человеческий рост – зеркала.

Ян приподнялся на локте и прильнул глазами к ее гладкой грациозной хребетной линии, ее крепким спелоперсиковым ягодицам и красивым, наполненным той мощью, что дает им легкость, балетным ногам. Взор упал в затененное пространство между ними, где сходились линии ее природных складок…

– Я обещал тебе сказать кое-что, – напомнил он.

– Я слушаю, – отозвалась Женя.

– Я решил жениться.

– Поздравляю, – равнодушно проронила девушка, но осеклась: – На ком?

– На тебе.

Женя обернулась:

– Шутишь?

– Нет. И подумай хорошенько – это серьезный шаг.

– Ты такой же глупец, как и все остальные, – вдруг засмеялась она. – Я потерянная! Я разорвана и разбазарена в ваших сделках! Я не существую! У меня и паспорта нет!..

– Есть паспорт, – остановил ее хозяин. – Он лежит в сейфе, том самом. Все честно. Все законно. Ты принадлежишь сама себе. Я сделал Гумбольдту такое предложение, от которого он не смог отказаться.

Женя где-то уже слышала такую фразу. Пытаясь вспомнить – где – и осознать себя свободной, она забралась в глубокие дебри своей темной, перепачканной души. К горлу подкатился ком. Неужели?! И теперь она может делать все?.. Все то, что сочтет нужным?.. Не есть ли это предел, счастье, наконец?.. Нет. Это топь. Из нее не выбраться. Нельзя даже попытаться. Нельзя даже спросить. Это яснее ясного… Ну и пусть! Зато теперь она – человек, существует и имеет вполне определенные права. Конец кабале и позору. Теперь только один мужчина – обожающий и терпящий ее – который когда-нибудь таки подберет к ней ключик. Теперь деньги – проклятые деньги, от которых она не решается отделить себя, цветы, мороженое, а может… и Лондон? Она обязательно осчастливит Яна. Хеллер ее вытащил – они заслуживают друг друга!..

Эти мысли Женю только порадовали, безбрежно и безоблачно, с тем трепетом, с которым, наверное, птица вылетает из клетки в огромный сверкающий золотом и бриллиантами зал… Но было еще что-то, неуловимое, тревожное. Оно предательски подкралось, затруднило дыхание и сползло большущим слизнем по позвоночнику. Женя глянула в зеркало. Отражение всколыхнуло в ней всю страшную желанную палитру: сияние и нега парчового платья, портрет, круглая сине-розовая комната, прозрачный янтарный кусочек ее сердца застывшей слезой в шершавой ладони художника, любовь… Девушка вздрогнула и зажмурилась.

– Я согласна.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Ток в поджилах, день в истоме —
Колесница золотая —
Свет в изломе, тени в доме
Тонут… падают… взлетают…

– А куда мы едем?

Женя знала ответ на свой вопрос, но надеялась, что ошибается.

Жених и невеста выбрали день свадьбы – восемнадцатое июня. Надо было подготовиться, успеть пригласить всех близких, ну и решить связанные с предстоящим торжеством проблемы. Собственно день выбрал Ян, а Жене было все равно: некого приглашать, проблемы отсутствовали и готова она, как пионер, ко всему. Потом, спустя неделю Ян влетел к ней в комнату и радостно сообщил, что, наконец, придумал ей свадебный подарок. До последнего часа это оставалось сюрпризом. И вот во вторник, восьмого июня прикатил «Мерседес» Гречишникова. Теплая компания: Женя, Ян, Грек, его шофер и совершенно незнакомый вальяжный рыхлый тип. Путь на северо-запад по Приморскому шоссе. Спрашивается, куда?

– Ты все увидишь, Женечка, – ответил Хеллер.

Да, она знала. Ошибка исключалась. И сердце ее судорожно, до боли колотилось, лоб покрылся испариной: только бы художника там не оказалось!.. А надо сказать, июнь пришел внезапно. После промозглого, сырого мая на Питер обрушилась неслыханная жара – настоящее лето, каково оно бывает исключительно на югах. Поэтому ипохондрическое состояние единственной женщины, находящейся в салоне «Мерседеса» никем замечено не было. Стекла открыты, кондиционер включен – от духоты изнывают все.

Женя больше ни слова не проронила. Ян вскользь расспросил Грека о каких-то делах с каким-то Ташаном. Грек поблагодарил, сказал, что все удачно закрутилось. А омарошерифообразный незнакомец бросил на девушку два-три неотразимых взгляда, на чем и был задвинут: до места доехал скучающим и неприкаянным.

Наконец машина припарковалась у трехэтажного дома из красного кирпича и белого камня, с полукруглыми эркерами-башенками, крытыми черепицею. Дом окружала оградка в человеческий рост из гранитовых столбов и ажурного вороненого частокола. Участок в полста соток. Место выбрано удачно. Парадный выход навстречу солнцу и заливу. До воды не более ста метров. Прекрасный песчаный пляж. Позади дома густая стена зелени.

– Уже оценил, – празднично ахнул Ян, захлопывая за Женей дверь «Мерседеса». – Чем больше, Саша, я тебя знаю, тем больше уважаю. Посмотрим, что наваял там этот художник.

Дом их встретил резким несущимся скрежетом, незашлифованным боем, сжатым в кулак ритмом, огнем и всей мощью потерявшего управление «Цеппелина». Александр сделал музыку немного тише. На лестницу выскочил в перепачканной краской и силиконовым герметиком робе небритый, взъерошенный Лесков с большой рулеткой в руках. Увидев Гречишникова, облегченно вздохнул:

– А, это вы.

– Уж больно певец у тебя надрывается, – улыбнулся Грек.

– Из этой четверки, Планта я слушаю в последнюю очередь.

– Я же говорил: оригинал! – весело напомнил Грек. – И говорит загадками!

– Ну, здесь-то загадочного ничего нет, – задумчиво молвил Ян, разглядывая розовые своды прихожей и пожимая при этом руку Лескова: – Александр сказал: вы почти завершили.

– Да, осталась одна комнатка на третьем этаже. Денек повожусь, и все.

– Еще Александр сказал, что вы не в состоянии оценить свой труд.

– Наверное. Я слишком увлекся. Если есть такое понятие, как «самоцель», то я окрестил бы свою проблему, как «самопроцесс».

Хеллер понимающе кивнул.

– Я привез человека, он поможет нам в этом. Кстати, знакомьтесь: Олег Тихонович, Евгений.

Лесков пожал влажную холеную ладонь приезжего.

– Ну, займемся делом или чуть позже? – спросил Ян.

– Зачем же откладывать? – пробурчал Олег Тихонович. – Вот только воды бы.

– Начнем с кухни, – предложил Грек. – Возьмем по бутылочке пивка. Там еще «Будвайзер» остался? – спросил он Лескова.

– Я не брал.

– О! А что так?

– Некогда было, – опустив глаза и вертя в руках рулетку, пробормотал Евгений.

Ян усмехнулся и безнадежно покачал головой, следуя за Александром и Олегом Тихоновичем на кухню. Женя растерянно улыбнулась художнику, присоединилась к процессии. Лесков открыл было рот, но тут же захлопнул его и уронил-таки рулетку.

С кухни послышалось пшиканье открываемых бутылок, одобрительные возгласы. Лесков прошел в ванную комнату, ослабил дужки зажимов зеркала, снял его со стены, уложил в ванну. После этого появился на кухне. Олег Тихонович что-то записал в блокнот, отхлебнул из своей бутылки, снова оглядел светлое березовое убранство помещения, почесал затылок, крякнул:

– Идем дальше?

Ян хлопнул Евгения по плечу:

– Ну, веди нас!

– Я бы остался. У меня тут с зеркалом в ванной кое-какие проблемы. От остального… честно скажу – меня подташнивает.

– Заглянем тогда к тебе в ванную.

Ян подошел к панели включателей, угадал нужную кнопку. Олег Тихонович просунул в дверь голову и, щелкая языком в ритм «Калинки-малинки» внимательно все осмотрел.

– Что происходит-то? – тихо спросил Лесков у Гречишникова.

– Продаю хижину.

– Как?

– А вот так! Новый теперь здесь хозяин. Он тебе и заплатит. Или не все равно?

– Да нет, просто странно как-то.

– А я другой себе дом отгрохаю. Будешь снова на меня работать.

– Посмотрим.

– Я же не спрашиваю, – скривил губы Александр.

– А-а… – замялся Лесков. – Конечно, посмотрим… что там…

– Ну что? – обернулся Ян и обхватил талию Жени. – Нравится подарок?

Девушка улыбнулась, чмокнула его в гладковыбритую щеку:

– Ты самый мудрый, самый добрый, самый внимательный и замечательный мужик.

Хеллер рассмеялся, прижал ее к себе.

– Идем дальше, – вздохнул Олег Тихонович.

– Идем? – позвал Хеллер невесту.

– Я лучше ланч забацаю, а то голодная и злая. И вы тоже все хороши скоро будете. Смотри один, тебе понравится.

– Мне уже нравится. Хочешь, тебе помогу?

– Давай. А этот? – она тихонько кивнула на Олега Тихоновича и прошептала в самое ухо Хеллера: – Не обманет?

– Нет. Он не обманет, – Ян подмигнул. – Ну ладно, иди, сваргань чего-нибудь. А я, действительно, лучше посмотрю.

Лесков забрался в ванную, сел на пол и высунул из-за двери ухо. Он услышал, как на кухне зашипело масло, поплюхались на сковородку яйца, услышал, как затарахтел на нарезной доске нож. С другого крыла дома уловил голоса мужчин: закончили осмотр первого этажа, двинулись дальше, вверх по лестнице.

Евгений вскочил, сунул свою голову под кран с холодной водой. Не помогло. Выматерился, плюнул в зеркало, снял с себя грязный комбинезон, тщательно умылся, вытерся и пришел на кухню в одних шортах.

Девушка стояла спиной, – когда захлопнулась дверь, не вздрогнула. Лесков нежно обнял ее за плечи. Женя недовольно поежилась:

– Ты мешаешь мне.

– Нет. Это ты мне мешаешь. Зачем приехала? Совсем свести с ума меня хочешь? Чертовка!

Говорил он нервно, безжалостно… простужено. Нет – она не обращала внимания. Евгений развязал лямки кухонного фартука на ее поясе, опустился на колени и задрал юбку. Она промолчала. Ослабил застежки эластиков, гармошкой спустил белую сетку чулка ниже колена, припал губами и колючим подбородком к стройной загорелой ножке. По ее коже поскакали мурашки. Женя отбросила нож.

– Перестань! Ты слышишь? Отпусти меня!

– Я тебя не держу, – невнятно молвил Евгений, покрывая поцелуями ее бедра.

Женя закрыла глаза:

– Мерзавец! Ты должен оставить меня! Я буду кричать!

– Кричи.

– Но здесь везде звукоизоляция, а дверь закрыта!

– Правильно.

– Женя, прошу тебя! Ян сделал мне предложение. Я буду его женой.

Евгений остервенел, снял с нее трусики:

– Зачем же ты осталась на кухне?

– Потому что дура!

– Вот именно! – Лесков поднялся, развернул ее к себе лицом.