Жена пРезидента Ланска Ева

Глава 31

– Это твоя студия? И ты умеешь на этой штуке?! Кру-у-у-то! – Анжела присела на край какого-то ящика, одернув короткую юбку. Она даже перестала жевать, так ей здесь нравилось.

– Ой, не, не, не садись сюда, пожалуйста, вон туда можно сесть. – Засмотревшись на Анжелино декольте, Александр не сразу отреагировал на движение ее нижней части.

– Туда? – кокетливо уточнила девушка, выгнув спину и выпятив вперед и без того большую грудь.

– Да, да… на диван.

– На диван? Я не такая девушка! – томно улыбнулась она.

– Я не это имел в виду, – поправился Александр. – И вообще, ты сидеть пришла, что ли? Тебе сто лет? Иди сюда. Я тебе покажу кое-что.

– Ну? – Анжела подошла совсем близко, наклонилась и положила руку ему на колено.

– Подожди, не надо. Слушай… – Он включил кнопки, задвигал рычажками на пульте.

Забухала громкая, ритмичная музыка.

– Круто. Это что? Это ты сам написал?

– Ну… не совсем. Это «Джорджия май майнд» Рея Чарльза. Композитор такой американский. Я ремикс сделал на эту вещь. Нравится?

– Да. Вообще! Супер! – Анжела начала покачивать в такт музыке разными частями своего тела.

– Ты думаешь? А мне чего-то не очень…

– Почему? – спросила она, не останавливаясь.

– Ну не знаю… но чувствую – не то…

– А ты возьми и почувствуй то!

– Это как?

– Есть способ…

– В смысле? Ты о чем?

Анжела дотанцевала до сумочки и достала несколько цветных таблеток.

– Вот об этом.

– Что это? Колеса, что ли? Не, я такое не употребляю, у меня ранимая психика, ее только алкоголь берет. И жена мне говорит, что наркотики – это плохо. Я ее слушаю. – На слове «жена» он улыбнулся, притянул Анжелу к себе и шлепнул по заду.

– Она тебе специально это говорит, чтобы ты музыкой не занимался. А ты, дурачок, слушаешься ее. Она стерва. И тебя не понимает.

– Ну, ты-то меня понимаешь? – Он запрокинул голову, уткнувшись носом в Анжелину грудь, нависшую над его лицом.

– Конечно…

– А где ты взяла колеса?

– У меня поставщик хороший. Константин. Он сам доктор. Только чистым торгует. Попробуй… Увидишь, как ты музыку сразу почувствуешь.

– Константин? Что за Константин? – нахмурился Александр. – Ты с ним спала?

– Нет, ты что, Саш! – испугалась Анжела. – Я тебя люблю!

– Любишь? Ну ладно, давай свою хрень от доктора.

– Ты не думай, это не наркотики, я точно знаю. Это таблетка любви, она улучшает секс, с ней вся музыка гениальная написана. Только воды пить надо больше.

– Ну, какая ты умница у меня, все знаешь! – похвалил Анжелу Александр и врубил ремикс «Джорджия» на полную громкость.

Александр медленно погружался в глубину звуков. Все глубже и глубже. Звуки давили на уши, вытесняя из его головы внешний мир и заполняя ее собой. Вокруг была только музыка и больше ничего. Ему казалось, что он весь наполняется музыкой. Она внутри его. Он ее впитывает, ею дышит, она живет и движется в нём. Каждая нота, каждый такт были его кровью, его собственным пульсом.

Он слышал и чувствовал не только ноты, он слышал музыкальную подоснову, саму суть того, что написал какой-то там композитор Рей как его… Не важно… Да кто он такой! Он слышит глубже, чем композитор, музыка – это он сам! Он может писать гениальную музыку одним поворотом головы, движением пальца, жестом, мимикой, силой мысли! Да что музыка! Ему подвластна глубинная суть всего, открыт пронизывающе глубокий внутренний взгляд на всё, что происходит в нем самом. А в нем самом творится гениальное!..

Ему казалось, в него вселились все гении мира с их безумной энергией и жаждой творчества. Он жестами приветствовал их всех, а они наполняли и наполняли его своей мощью и силой. Ему нестерпимо хотелось сочинять музыку.

Он сел к пульту, пытаясь телом вписаться в великую мелодию, которая рождалась в нем прямо сейчас. Она получалась как никогда великолепной. Перемещаясь по студии, он периодически натыкался на девушку в короткой юбке с огромными сиськами, которая танцевала и извивалась. Анжела, кажется… Ее всю трясло и колотило, волосы развевались, она крутила головой и махала руками, словно мельница, и нелепо выкидывала ноги. Она двигалась совершенно не под музыку и не в такт. Александра это поначалу раздражало, но потом он перестал замечать, не только как она двигается, но и вообще…

Кажется, он только начал собирать гениальную музыку в нечто единое и вечное, как увидел, что на пол беззвучно свалился какой-то мешок. Он бы не обратил внимания, если бы случайно в этот момент не мотнул головой, поймав охренительную гармонию.

Мешок сначала дергался в конвульсиях, выкатив из блузки бежевые шары с темными кружочками и раскинув ноги. Из головы мешка, откуда-то из-под растрепанных белых волос, потекла отвратительная жидкая слизь, сначала ярко-оранжевая, потом ядовито-зеленая. Волосы прокрашивались уродливыми грязными пятнами. Потом мешок затих, некрасиво раскинув по полу части своего бесформенного тела.

Александр наблюдал эту картину равнодушно, чувствуя, как со дна океана кайфа поднимается небольшая волна брезгливости, портившая его гармонию с миром и с собой. С ней, с этой волной, надо было что-то делать. Ему никто и ничто не вправе мешать, когда он творит! Он не хочет знать, что происходит вокруг!

Александр еще немного посидел неподвижно, ожидая, что видение с уродливым мешком пройдет само, но оно не проходило. Мешок лежал в одной позе, не двигаясь и, кажется, даже не дыша. Очень некрасиво… Ему это не нравилось. Его отключающееся сознание делало последние всплески в реальность. Он вынул телефон и набрал Давида.

– Да, брат. – Голос Давида ударил по барабанным перепонкам, как гром.

– Але… – Александр еле провернул во рту огромный сухой язык.

– Что случилось? Ты где?

– Студия… кайф… фигня-я-я какая-то тут… – прохрипел он и рухнул на пульт, отключившись окончательно.

Картина, которую увидел Давид, ворвавшись в студию Александра, заставила даже его на минуту впасть в ступор. Оглушающий ритмичный бас заменял пульс двум неподвижным телам. Одно из них, мужское, словно в последнем экстазе любви обнимало пульт, другое – женское – бездыханно валялось на полу, разбросав груди, конечности и волосы, перемазанные цветной вонючей слизью.

– О господи… Только трупов мне не хватало… – поморщился Давид, наклонившись над Александром.

Александр улыбнулся, непроизвольно, как младенец, и промычал что-то из репертуара этой же возрастной группы.

– Один, кажется, жив, – сказал Давид, взяв «брата» под мышки, чтобы перетащить на диван. – Тяжелый, слон… Вечно мне достается самое вкусное. Что за планида такая? Ему трахаться, мне за ним дерьмо разгребать…

Он переложил «брата» на диван, удобно устроив его голову на подушечке, чтобы, когда тот очнется, была видна братская забота, и подошел к телу на полу. На запястье пульса он не нашел, а трогать перемазанную рвотой шею Давид побрезговал.

Он вызвал «скорую» и сел возле тела. При ближайшем рассмотрении картина представлялась еще более отвратной. Анжела лежала на боку, лицом вниз, неестественно вывернув руки и подвернув под себя одну ногу. Сиськи вывалились из декольте и приклеились друг к другу цветной жижей, как клеем. Юбка была задрана, и под ней виднелись спустившиеся чулки и сдвинутые в бок стринги. Одна половая губа была больше и красней другой, видимо, натерта трусами. Давид неожиданно для себя почувствовал возбуждение…

– Сейчас бы ее… Если бы не вонь, и знать, что не сдохла. Я много чего «фил», но точно не «некро», – сказал он сам себе.

Почему-то приятно было произносить свои мысли вслух в обществе двух бессловесных товарищей – отключившегося «брата» и размазанной по полу его подруги.

– Корпоративная, блин, секретарша, – продолжил рассуждения Давид, слегка пнув Анжелу в живот носком ботинка. – Я тебе что велел делать, дура! Я тебе спать с ним сказал, а не пичкать его всякой дрянью! Идиотка… Сдохнешь, так тебе и надо. Другую найду. Посообразительнее.

Он отошел от Анжелы, снова сел возле «брата». Александр спокойно дышал во сне. Руки были теплыми, и нос тоже. Губы только сухие. Так мама всегда проверяла, не холодно ли маленькому Давиду – целовала нос. Давид смочил губы «брата» водой и решил до приезда «скорой» немного прибраться. Бардак был ужасный. Обертки валялись где попало. От чего они и сколько этого говна было съедено, пусть врачи разбираются…

Немолодая усталая женщина-врач и с ней пацан-практикант, совсем почти мальчишка, приехали минут через пятнадцать.

– Что у вас? – бесцветным тоном спросила женщина и подошла к Анжеле.

– Нет, посмотрите сначала мужчину, пожалуйста, – попросил Давид, взяв врача под руку.

Она подняла на него немного удивленный, ко всему привыкший взгляд и пожала плечами.

– Хорошо… Антон, посмотри девушку.

– Ну что с ним? – тревожно спросил Давид.

– С ним ничего. Спит. Вот девушка может не выжить.

Практикант согласно кивнул.

– И что нам делать? – испугался Давид.

– Вам ничего, – так же равнодушно бросила врач. – Заберем.

– А что тут случилось? Чем они отравились? Я приехал вот уже к этой картине маслом.

– Экстази. Она съела таблетки, которые нельзя смешивать. У него – небольшая передозировка. Типичная реакция. Поможете нам?

– Да-да, конечно!

Она кивнула, показывая на практиканта:

– С Антоном за носилками. Живо.

– Вы поедете с нами? – спросила докторша, когда бесчувственное тело Анжелы затащили на носилки.

– Вы знаете, я никак не могу. – Давид достал из кармана бумажник и протянул врачихе несколько купюр и визитку. – Вы мне позвоните, пожалуйста, куда ее отвезут и как вообще… Вот тут телефон. Как вас зовут?

– Хорошо. Позвоню, – привычным движением взяв деньги, пообещала тетка, не ответив на вопрос.

Давид несколько раз вымыл руки. Ему казалось, что отвратительный запах липкой жижи Анжелы его преследует. Когда удалось наконец от запаха избавиться, он поставил на кухне чайник, чтобы выпить кофе, и вернулся к Александру. Тот спал, приоткрыв мокрые розовые губы и подогнув под себя длинные ноги в светло-бежевых ботинках. Спал, словно ничего не произошло.

– Вот все-таки сука… – с раздражением процедил Давид, глядя на безмятежного «брата». – Нянькайся с ним… А он будет дрыхнуть как младенец.

Он пошел на кухню, сделал две чашки кофе. Одну выпил, стоя у окна и глядя в ночную пустоту неба, а вторую отнес Александру. Поставил на ящик рядом с диваном.

– Выпьет, когда очухается, а я позвоню потом. Ничего с этим верблюдом не случится, – договорил он сам с собой и вышел из квартиры, хлопнув дверью.

Глава 32

Представители израильского фонда были похожи на кого угодно, кроме классических евреев. Они сидели за столом напротив Саши, и она, исподволь рассматривая их, думала об этом. Правильные черты лица, протокольные улыбки, хорошие костюмы, грамотный язык – обычные среднестатистические европейцы без национальности. Или, скорее, национальности «топ-менеджер». Они вполне могли бы быть братьями, но не с той картины о большой еврейской семье, которую Саша видела в одном из музеев иудаики. При свете ханукальных свечей дружная семья сидит за основательным деревянным столом. Отец, мать и куча братьев, не отличимых друг от друга. Одухотворенные лица, пейсы, носы, кипы, мудрые глаза отца… Картина, кажется, так и называлась «Еврейская семья отмечает хануку».

Люди, сидящие сейчас перед ней, с тем семейством не имели ничего общего. Она отвечала на улыбки, поддерживая непринужденную беседу и представляя, как через несколько минут эти улыбки перерастут в удивление и лица представителей фонда начнут вытягиваться. Они станут переглядываться и посматривать на часы, ведь у людей национальности «топ-менеджер» не принято опаздывать. Им не понять, что в назначенное время можно просто не прийти.

Саша знала этот сценарий наизусть, но не представляла, что ей делать. Александр не отвечал на телефонные звонки со вчерашнего дня. Она понятия не имела, где он и что с ним. Нет, она уже не волновалась за него, наверное, он отсыпается где-то после очередной пьянки, она волновалась за дело. Поэтому приехала на встречу как положено – за четверть часа до назначенного времени. Подписание документов должно было состояться в одиннадцать утра. Сейчас на часах было четыре минуты двенадцатого. Она еще раз набрала телефон мужа с заслушанной уже до звона в ушах историей о приключениях недоступного «зисис скрайбе».

Один из представителей кинул на нее вопросительный взгляд. Так. Началось. Надо было что-то делать. Не став дожидаться дальнейшего изменения лиц, Саша набрала в легкие воздуха и сказала:

– Господа, я должна сделать сообщение. Вероятно, по причине непредвиденных обстоятельств господин Добродел, возможно, не сможет присутствовать на сегодняшней встрече.

«Вероятно» и «возможно» в одной фразе было, конечно, не лучшим сочетанием слов для иностранцев, но ее виноватый взгляд и краска стыда, сразу же залившая лицо, дополнили смысл сказанного.

– Он приедет позднее? – уточнил один из представителей со странным для еврея именем Герман.

– Он скорее всего не сможет сегодня присутствовать, – повторила Саша формулировку, которая казалась ей наименее отвратительной в этой ситуации.

– Произошло что-то серьезное? Вы располагаете достоверной информацией? – допытывался представитель.

«Господи, это просто пытка, – подумала Саша. – Ну не рассказывать же им…»

– Нет. Никакой информации у меня нет. И, честно говоря, я теряюсь в догадках, – выдала Саша некое подобие правды. – Но, зная обязательность и максимально ответственное отношение к делу господина Добродела, уверена, что произошло нечто непредвиденное. Иначе он бы обязательно предупредил. Обязательно!

Представители переглянулись, перекинулись между собой несколькими фразами на иврите, по тону вполне миролюбивыми, и Герман произнес:

– Я предлагаю вернуться к этому вопросу через двадцать минут. Время у нас есть.

Две незаметные темноволосые девушки прошмыгнули в переговорную и обратно, и на столе появились кофе, выпечка, конфеты.

– Это кошерное. Угощайтесь, Александра, – улыбнулся Герман. Его лицо было доброжелательным, таким же как и у коллег. – Вы бывали в Израиле?

Интонация его вопроса совершила волну вверх-вниз и снова вверх, задрав последнее «ле». Так говорят, подражая еврейскому акценту. Запах свежесваренного кофе и шорох разворачиваемых конфет сделали обстановку в небольшой переговорной почти домашней, и Саша посчитала, что ее интерес не покажется неуместным. Да и двадцать минут надо было чем-то занять.

– Нет. Не бывала. И если быть честной, представляла себе израильтян совсем по-другому.

– Да, это так. Я понимаю, о чем вы, – широко улыбнулся Герман. – Современные израильтяне не похожи на ортодоксальных евреев, как иврит не похож на идиш.

– О! Да! Это еще одна загадка! – подхватила Саша. – Интересно, откуда взялись два языка у одного народа, чем они отличаются, как сосуществуют? Вы просто предугадали мой вопрос!

Герман кивнул на соседа, складывавшего из конфетной обертки наперсток для среднего пальца:

– Иосиф, объясни. Ты же из семьи, где говорят на идиш.

– Ну… говорят только дома, – поднял серьезные глаза Иосиф.

Он был старше Германа, и его забава с одеванием среднего пальца в фантик говорила, что вынужденное ожидание некоего господина Добродела ему не нравилось, да и читать лекцию не слишком хотелось. Тем не менее его голос был вполне спокойным.

– У нас есть такая пословица: «Иврит надо учить, а идиш говорится сам собою». А есть еще такая: «Бог говорит на идише в будни, а на иврите в субботу». Отношения иврита и идиша – это единство противоположностей, – закончил он сдержанно.

– Так в чем же все-таки разница между ними? – подтолкнула разговор Саша.

Иосиф почти незаметно вздохнул и, глядя на любопытную женщину, продолжил:

– Иврит создан на основе древнееврейского языка, который сохранялся в течение двух тысячелетий в качестве священного. На нем написана Библия, а самая древняя надпись на иврите, «календарь из Гезера», датируется десятым веком до нашей эры. В первые годы существования государства Израиль политика внедрения иврита носила принудительный характер. Когда иврит вытеснил остальные еврейские языки, этот характер смягчился, и были приняты законы о сохранении культурного наследия на идише. С самим идишем обратная картина. Это еврейский язык германской группы, исторически – основной язык ашкеназов, на котором в начале двадцатого века говорило около одиннадцати миллионов евреев по всему миру. И если в начале двадцатого века на нём говорили девяносто процентов евреев, то к концу века этот процент упал до трех. В основном из-за гибели миллионов носителей идиша в холокост, во Вторую мировую войну. Они были истреблены, как и сами места традиционного проживания восточноевропейских евреев, которые в большинстве своем и говорили на идиш.

– А где можно сегодня услышать идиш? – спросила потрясенная Саша.

– Да почти нигде. На идише иногда разговаривают дома, между собой в семье. Но если надо обратиться к другим людям, переходят на иврит. Еще – в ультраортодоксальных общинах, главным образом хасидских. А так – нигде… Половина любого книжного магазина в Израиле отведена под книги на иврите, половина на издания на английском, много книг на русском, французском, испанском языках. На идише почти нет. Спроса нет, говорят… И в общем, так и есть, современный израильтянин не похож на еврея, как иврит не похож на идиш. Здесь я согласен с Германом.

– Мало того, современный израильтянин ничем не напоминает даже так любимый у вас образ единственного молодого еврея, воспетого русской литературой, Остапа Бендера, – включился в разговор Герман, вызвав улыбки у остальных.

– А почему Остап Бендер еврей? Потому что предприимчивый? – улыбнулась в ответ Саша.

– Почему он еврей? – переспросил Герман, не переставая улыбаться. – Потому что он «сын турецко-подданного». До октября одна тысяча девятьсот семнадцатого года, то есть до освобождения Палестины от турецкого ига, евреи могли получать от турецких властей фирман на переезд в Палестину и принимать турецкое гражданство. С началом Первой мировой войны, чтобы не идти на войну в составе русской армии, принятие турецкого гражданства стало весьма популярным, особенно среди евреев Одессы. Гражданство принимали, но в Палестину, конечно, не спешили…

– Откуда у вас такое великолепное знание русской литературы и истории и вообще русского языка? – искренне восхитилась Саша.

– Способность к языкам – одно из основных качеств современного израильтянина, – уклончиво ответил Герман и посмотрел на часы.

Саша тоже посмотрела. С начала «отвлекающей беседы» прошло ровно двадцать минут.

– Нам нужно несколько минут для принятия решения, – произнес Герман.

– Да, конечно, – растерянно согласилась она.

Прозвучало еще несколько фраз на иврите. Иосиф говорил жестко, Герман мягко, голоса остальных трех представителей распределились в этом спектре. Саша старалась не смотреть на них. Она запивала соленое, как слезы еврейского народа, печенье остывшим кофе и листала проспект по беспилотникам, лежащий на столе.

Абзацы текста на иврите, схемы, графики, ослепительная геометрия крыльев в нестерпимо голубом небе. Несколько раз мужчины произнесли «Александр Добродел» на разные голоса и с разными акцентами. У Германа получалось совсем без акцента.

– Наш фонд готов подписать с вами документы, – наконец проговорил он, повернувшись к Саше.

– С кем? – не поняла Саша.

– С госпожой по имени «Александр Добродел», – мягко улыбнулся Герман. – Ваши с мужем имена и фамилии на латинском пишутся одинаково. Мы переоформим только лист с паспортными данными. Для нас важно продвинуть эту позицию, не упуская времени. Также важно иметь дело с человеком, способным просчитывать ситуацию на несколько шагов вперед. Это вы, Александра. Все остальное, я надеюсь, будет согласно нашим договоренностям.

– Безусловно, – уверенно ответила Саша.

– Отлично! – с явным удовлетворением произнес Герман и, дружески улыбаясь, протянул Саше руку.

Через пятнадцать минут она прошла сквозь вращающиеся, словно огромные стеклянные лопасти, двери офиса израильского фонда. Уже май… Вокруг не было ни одного деревца, но запах первых липких листочков чувствовался, и довольно сильно. Саша втянула носом весенний воздух. Может, кажется? Она пошла по тротуару вдоль зданий и припаркованных плотно, как карандаши в коробке, машин. Нет, точно пахнет молодой зеленью! Даже этот урбанистический пейзаж не мог заглушить запаха весны… Или это запах успеха?

– Здрявствуй, Сашуля, – до боли знакомый голос раздался откуда-то сбоку, из бесконечной коробки с машинами-карандашами.

Она повернула голову. Давид, шагнув на тротуар, загородил ей дорогу. Загорелое лицо выражало решительность.

– Привет. Что ты здесь делаешь? – удивилась Саша.

– Тебя жду.

– Зачем?

– Дело есть.

– У нас с тобой не может быть дел.

– Ты хочешь знать, где твой любимый муж?

– Где?

– В машину давай сядем.

– А здесь ты не можешь сказать?

– Могу, но, боюсь, тебе лучше сидеть, – хмыкнул Давид.

– Хорошо, давай сядем, – согласилась Саша, чувствуя, как холодеет спина.

Они сели в машину Давида, рядом с которой стояли, и Давид заблокировал дверцы.

Саша не обратила внимания на это движение.

– Ну!

– Ты готова?

– Да говори уже! – крикнула Саша.

– Твой любимый с Анжелой зажигал всю ночь в своей студии. Пили, танцевали и тэ пэ. У них все чики-пуки, как говорит нынче обдолбанная молодежь.

– С ним все в порядке?

– С ним? А что ему сделается? Спит.

– Хорошо. Дальше что?

– Я могу сделать так, что Анжела исчезнет из его жизни навсегда. И замена ей никогда не появится. Никогда! Понимаешь?

– Что ты хочешь?

– Введи меня в игру с еврейским фондом. Сама ты не потянешь, а твой благоверный пустое место без папы, и ты это знаешь лучше меня. Тебе-то зачем этот геморрой? Беспилотники – не женское дело.

– Не женское дело, – медленно повторила Саша. – Я уже слышала эту фразу. Причем совсем недавно.

– Ну так что? Будешь думать? Взвешивать все «про» и «контра»? Или прямо сейчас отправить Анжелу в ее Урюпинск?

– Зачем? Не надо. Кто же будет «с Масквы», если анжелы уедут?

– Да ты права, насрать на Анжелу. Потом будет Снежана, Эльвира, Диана… Одна лучше другой! Ты знаешь, я умею.

– Где ты имена такие берешь? Из собачьих родословных, что ли?

– Имена не проблема, – выдавил улыбку Давид, поправив черный локон.

Сашу передернуло от этого жеста. Она отвела глаза в сторону и вдруг увидела на заднем сиденье знакомую обложку. Роберт Музиль. Человек без свойств. Еще надеясь, что это просто та же книжка, тираж ведь большой, она потянулась и взяла ее… На семьдесят первой странице закладка – единый билет за январь прошлого года. На том же месте, где она оставила его, когда давала Александру… «Даже у человека без свойств есть отец, обладающий свойствами», – сразу наткнулась она на фразу, которая словно поджидала ее все это время.

– Нравится? Возьми почитай, – отозвался Давид.

– Спасибо. Не надо. – Она взялась за ручку дверцы, но та была заперта. – Открой, пожалуйста.

– А если не открою?

– Я позвоню охране.

– Ой, мы, оказывается, под охраной! Какая важная пися! – произнес Давид с детсадовским выражением. «Охряна» у него звучала совсем не героически, а каким-то бесформенным пятном грязно-желтого цвета…

Саша молча взяла телефон.

– Але, Жень, подойди, пожалуйста, к левому углу четырнадцатого дома по этой же улице.

Давид разблокировал дверцы.

– Иди, иди, подруга и соратница…

– Вот сука… – выругался Давид, оставшись один в машине. – Кстати, как там муженек… – Он набрал номер Александра.

Ему ответило полусонное мычание.

– Спишь, что ли, братишка?

– Ну так… Башка отваливается.

– Со вчера?

– Ну да.

– А чего было-то?

– Да хрен знает. На студии был с телкой какой-то сисястой. Она колеса принесла. Резвились, всё в кайф. Что потом, убей, не помню. Проснулся на диване, кофе рядом, хрень какая-то на полу засохла. Прикинь, накрыло…

– Эту телку «скорая» в больницу увезла, она в реанимации, пережрала кайфа.

– М-м-м, жаль… Как ее зовут?

– Анжела…

– А «скорую» кто вызвал?

– Я.

– А как ты у меня оказался?

– Ты позвонил…

– Какой я молодец! Не, ну ни хрена себе накрыло, ни фига не помню… Но спасибо тебе, братуха! Ты вообще щас где?

– Недалеко от тебя.

– Супер. Слушай, у меня к тебе дело. Я тут чумовую вещь делаю на «Джорджию» Чарльза. У тебя есть, где нормальные колеса взять?

– Надо подумать.

– Давай думай, и ко мне. Мне надо сделать ее! Ну и расскажешь мне, чего там было… Жду…

Давид несколько секунд переваривал услышанное.

– Это он даже не вспомнил, что на встрече должен был быть в одиннадцать? – произнес он вслух, уже по привычке разговаривая с самим собой. – Виктр не мог ошибиться с инфой… И эта сука вышла в двенадцать оттуда. Значит, точно… Ох, ни х… себе… Да он же у меня в руках! Наконец мое еврейское небо меня услышало. Ведь на его месте должен быть я! Я умнее, я достойнее, я по всем статьям выше! Это просто недоразумение судьбы, что у него такой отец и такие перспективы, еще и с женой повезло. Ни за что повезло! – Давид чувствовал, что разволновался. Он посмотреся в зеркальце заднего вида, поправил прядь волос, улыбнулся себе и подмигнул. – Надо ему еще колес подкатить. Витюша что-то, кажется, говорил об этом…

Глава 33

Саша открыла ноут, собираясь посмотреть документы к следующей встрече, теперь уже по партийным делам. До встречи было больше двух часов, но если они будут ехать с такой скоростью, как сейчас, то всё это время она рискует провести в пробке на Большом Каменном мосту.

Звонок телефона оторвал ее от чтения.

– Александра, привет. Это Алексей Олегович. Удобно говорить?

Саша не поверила своим ушам. Кто?! Алексей Олегович?! Отец ее мужа! Тот, который не замечал ее существования, словно ее вообще не было на свете!

– Здравствуйте, Алексей Олегович. Да, удобно, – справившись с удивлением, спокойно ответила она.

– Ты сейчас где?

– На Большом Каменном мосту.