Осторожно, сало! (сборник) Миркин Владимир

Танкист

Несмотря на свой преклонный возраст, Михалыч слыл среди своих знакомых настоящим оригиналом. А все благодаря своему неугомонному и задиристому характеру. Внешне ничем не примечательный, небольшого роста с козлиной бородкой, он носил старый военный китель с орденскими планками и при этом любил всем рассказывать различные небылицы про войну. Особенно он любил вспоминать о своем боевом танке Т-34, на котором он дошел до самого Берлина и протаранил не один немецкий «тигр». Правда, в это мало кто верил, но прозвище «танкист» за ним закрепилось надолго.

А один раз из-за своего упрямства и отчаянности он чуть не загремел в тюрьму. Случилось это лет десять назад, в лихие девяностые, когда по всей стране пышным цветом расцвело бандитское движение. В то время в нашем городе хозяйничала банда Гришки Прошкина, по кличке Грыня. Под его крышей находились все заправочные станции и мойки города. И вот на одну из таких моек заехал Михалыч на своем стареньком москвиче. Не успел он занять очередь на мойку, как нагрянул этот самый Грыня со своими дружками. Подъехали они на двух джипах и давай порядок наводить. Всем дают указания, на окружающих страх нагоняют. Особенно свирепствовал Грыня.

– А подайте мне сюда хозяина, – кричал он. – Почему грязь на мойке?! Забыли, с кем разговариваете?!

С испугу все мойщики во главе с седовласым хозяином выстроились по стойке смирно.

– Я вас заставлю себя уважать! – продолжал Грыня. – Вы еще меня узнаете!

Он эффектно вытащил из кармана толстую пачку денег и на глазах всей очереди протянул ее ошеломленному хозяину.

– И хорошо мотор помойте… с мылом…

Грыня презрительно посмотрел на очередь и смачно сплюнул окурок сигареты.

– Мойте не спеша… часа три, четыре… И смотрите мне, чтобы чисто было как в аптеке.

– Будет сделано Григорий Иванович, – подобострастно ответил хозяин и по-лакейски прогнулся перед ним.

– А как же мы? – спросил кто-то из очереди. – Мы уже тут три часа торчим.

– Вы?! – удивился хозяин заданному вопросу и сделал вид будто первый раз увидел очередь на мойку. – Мойка на сегодня закрывается по техническим причинам, – неожиданно объявил он.

– Мойку закрывают! – пронеслось по очереди. – Опять Грыня мотор мыть будет…

А один шустрый, худощавый паренек, в кожаной кепке, вылез из своего запорожца и, набравшись смелости, подошел поближе к Грыне.

– А не кажется ли вам, господин хороший, – обратился он к нему. – Что ваше место в конце очереди. Мы вас здесь раньше не видели.

– Меня раньше не видели, – удивился Грыня смелости парня и откинув голову закатился мелким веселым смехом. – Да ты знаешь кто я?! У меня, может быть, весь город – вот где…

Он показал парню здоровенный кулак и несколько раз махнул им.

– А ты мне: раньше не видел… Ну, деревня!

– Вот именно! – поддержал его хозяин и с укором посмотрел на парня. – Ты хоть понимаешь, с кем ты споришь, дурак!

– С Грыней.

Хозяин махнул рукой и покрутил пальцем около виска.

– Какой он тебе Грыня. Это же Григорий Иванович Прошкин. – Известный в нашем городе бизнесмен и меценат! Уважаемый человек!

– А по мне, хоть папа римский, – не унимался парень. – Но место свое я все равно не уступлю…

От этих дерзких слов все присутствующие в страхе опустили глаза и замолчали, стараясь не смотреть на бандитов. Нарушил тишину сам Грыня. Он подошел вплотную к парню, измерив его тяжелым взглядом.

– Ты кто такой? – спросил он, надвигаясь на него всей своей массой.

– Вася.

– Вася?! – рассмеялся Грыня и хлопнул себя по бедрам. – Мнхась, – обратился он к здоровенному парню в кожаной куртке, – объясни Васе, где его место в очереди.

Васю вывели за ворота. Раздался шум глухих ударов. Затем все затихло. Прошло несколько минут. Наконец из-за ворот показался Вася, весь окровавленный, с порванной рубахой и подбитым глазом. Он с трудом добрался до своей машины и вытер побитое лицо грязной тряпкой. Водители стали разъезжаться. Через минуту во дворе мойки уже никого не было, кроме старенького москвича и одинокой фигуры Михалыча.

– Что же вы делаете, бусурмане, – обратился он к бандитам.

– Паренек то еще совсем молодой, а вы его по лицу… Его же молодуха дома ждет.

– А это еще что за фрукт такой, – рассмеялся Грыня, с любопытством рассматривая военный китель Михалыча. – Ты бы лучше дед помалкивал, пока и тебе не накостыляли.

Михалыч встрепенулся, словно его укололи в самое живое место. От волнения у него даже затряслась борода.

– А ты меня не пугай, – задыхаясь от злости сказал он. – Я немцев не боялся, а вас иродов и подавно… Понацепляли на себя цепей, как в цирке, и ходите тут…

– Михась, – обратился Грыня к своему дружку. – Здесь кажется был какой-то шум? Или мне показалось?

– Вам показалось Григорий Иванович, – ответил Михась и, схватив Михалыча за шиворот, вытолкнул его с мойки. Михалыч споткнулся и ударился об угол стенки. В глазах у него потемнело, по щекам потекла кровь. С трудом поднявшись, он молча сел в машину и под громкий хохот бандитов выехал со двора.

– Ничего, – подумал он. – Стерплю… не впервой…

Михалыч вдруг вспомнил фронт, своих боевых друзей, не доживших до победы и от этого у него не глазах навернулись слезы.

– А зачем я должен терпеть, – вдруг мелькнуло в его сознании. – И нужно ли терпеть?

Сам не понимая, что творит, Михалыч вдруг развернул машину и направил в сторону мойки.

«Зачем терпеть? Зачем терпеть?» – мысленно повторял он.

Какая-то невиданная до сих пор, сила, вдруг охватила все его существо. Может быть, это была уязвленная гордость, или обостренное чувство человеческого достоинства, или просто ощущение безвыходности… Но остановиться он уже не мог… Когда он подъехал к мойке, черный джип только въезжал в бокс. Михалыч нажал на газ и как раньше на своем Т-34 таранил немецкие танки, так и сейчас на полном ходу въехал в правое крыло джипа. Раздался сильный грохот. Михалыч на какое-то мгновение увидел побелевшее от ужаса лицо Грыни и от сильного удара потерял сознание…

Затем его арестовали, долго судили и оправдали… А за произведение боевого тарана в мирное время, все в городе к его прозвищу «танкист» стали добавлять слово «народный»…

Легенда о «черном капитане»

На пересечении улиц Пушкинской и Горького резко притормозила черная девятка и остановилась у края тротуара. Из нее вышел высокий худощавый мужчина, лет тридцати, в форме капитана милиции и уверенной походкой двинулся в сторону центра. Несмотря на впалые щеки и необычную бледность лица, у него была бодрая, пружинистая походка, в каждом его движении чувствовалась четкость и сила. Одет он был в черную кожаную куртку, опоясанную белым ремнем с кобурой. Весь его облик имел довольно-таки внушительный и даже грозный вид. Он прошел метров сто и остановился у входа в банк «Оваль». Напротив, рядом с модным магазином «Полина», стоял новенький серебристый «мерс», в пяти метрах от него возвышался огромный черный джип. Капитан надел черные солнцезащитные очки и подошел к «мерседесу» со стороны водительского окна. Он вытащил из ремня полосатый жезл и несколько раз постучал им по крыше автомобиля. В проеме окна появилась рыжая голова водителя.

– Ну и что будем делать? – обратился к нему капитан. – Сам уедешь или номера снимать будем.

Внутри послышалась какая-то возня и из машины вылез огромный рыжий детина, нагловатого вида, и презрительным взглядом смерил офицера.

– Ты чё, командир, не знаешь, чья эта машина?

– Нет, не знаю, – холодно ответил капитан, в упор рассматривая рыжее лицо водителя.

Детина хотел что-то ответить, но внезапно замолчал. Его взгляд устремился в сторону банка. Капитан повернулся и увидел приближающихся мужчин в белых рубашках. Самый крупный из них шел впереди и нес в руке кожаный портфель. Это был известный криминальный авторитет и бизнесмен, один из самых богатых и влиятельных людей в городе. Двое других были его охранники. Они с трудом успевали за ним. Через несколько секунд их шеф уже стоял около автомобиля.

– Что здесь происходит? – раздраженно спросил он. – Я депутат местного горсовета двух созывов… лицо неприкосновенное…

– Да вы не волнуйтесь, шеф, – постарался успокоить его водитель. – Капитан видно новенький… ему не нравится, где вы машину поставили, говорит в неположенном месте…

Авторитет с опаской посмотрел на капитана, словно чувствуя какой-то подвох или опасность для себя.

– Ваше служебное удостоверение, – хриплым голосом проговорил он и испытующим взглядом впился в его лицо. – Посмотрим, какой вы капитан…

– Пожалуйста, – улыбаясь, ответил офицер и полез в служебную сумку.

Неожиданно для всех он вместо удостоверения вытащил пистолет и приставил его к голове авторитета. Время на миг остановилось. Казалось, капитан раздумывал убивать или не убивать. Авторитет сразу поверил в то, что его убьют, как убивали по его приказу. Воспользовавшись паузой, он предпринял отчаянную попытку к собственному спасению.

– Я депутат местно совета, лицо неприкосновенное… Вы не посмеете…

Но последние слова авторитета только вывели капитана из оцепенения. Он нажал на курок и раздался глухой хлопок, от которого кровь брызнула на лобовое стекло машины, а шеф упал, как подкошенный. Охранники и водитель, очнувшись от шока, бросились наутек в сторону магазина. Капитан не обратил на них внимания и спокойно пошел в сторону своей машины. Через несколько минут черная девятка выехала на улицу Горького и на огромной скорости помчалась в сторону вокзала.

Весть об убийстве известного бизнесмена быстро разлетелась по всему городу. Никто раньше не мог допустить и мысли, что кто-то захочет убивать авторитета такого ранга. И, главное, убийца был переодет в форму офицера милиции. А это противоречило всем законам криминального мира. Узнав о случившемся, местная братва пребывала в шоке. Всех интересовал один вопрос: кто это мог сделать?

Ближе к вечеру милиция арестовала предполагаемого исполнителя преступления. Однако, когда стемнело, стало известно, что на выезде из города был убит еще один крупный коммерсант. Убийца, переодевшись в форму капитана милиции, остановил машину бизнесмена и хладнокровно расстрелял его, оставив в живых водителя. Со слов последнего, капитан был в темных очках и в шлеме и одет в черную куртку, опоясанную белым ремнем. Появилось подозрение, что эти два убийства были совершены одним и тем же человеком, переодетым в милицейскую форму. По городу поползли слухи, что на дорогах орудует то ли маньяк, то ли призрак, то ли спецагент, член организации «Белая стрела». Обстановка накалилась. В каждом темном переулке мерещился (вид…) «черный капитан». Бизнесмены и авторитетные мужи теперь уже выезжали только в бронированных машинах и только в сопровождении охраны, вооруженной до зубов.

Так родилась легенда о «черном капитане». Говорят, что его много раз видели ночью. Одиноко стоящий на обочине дороги, он останавливал только криминальных авторитетов и крупных бизнесменов, после чего те бесследно исчезали. Правда это или вымысел до сих пор никто не знает. Но с тех пор еще долгие годы многие громкие убийства и исчезновения на дороге связывали с «черным капитаном».

Вернись, сынок!

Непривычные для юга морозы сковали землю. В сумерках на улицах села пронзительно свистел ветер, обдавая редких прохожих колючим снегом. На отшибе, у косогора, виднелись окна дома. Тусклый электрический свет едва пробивался сквозь серую заметь.

От этих не заклеенных на зиму окон в горнице гуляли сквозняки. Печь с утра не топилась. Хозяйка дома Вера Михайловна лежала в постели, укрывшись поверх одеяла старенькой с вытертым ворсом шубой. Рядом хлопотала соседка, бойкая круглолицая женщина лет тридцати пяти.

– Совсем не жалеет вас сын, – сокрушалась она, торопливо разжигая печь. – Мыслимое ли дело – такой холод!

Поправив сползающий с плеча пуховый платок, покачала головой:

– И к супу вы не притрагивались…

– Спасибо, Варвара, что-то не хочется, – тихо проговорила Вера Михайловна.

До еды ли тут? Девять лет назад сгорел в запое ее муж. А теперь вот и сын – единственная ее надежда – так редко бывает трезвым…

– Что-то Алексея долго нет… – вздохнула Вера Михайловна. – Не случилось ли чего? У меня, Варвара, веришь ли, когда он где-то задерживается, внутри все обрывается. Не знаю, – продолжала она, – или люди раньше не те были, или время было другое, а только пили тогда намного меньше. На все село один пропойца и был Савелий. Уж такой гармонист, ни одна свадьба, бывало, без него не обходилась, и тот по пьяному делу в сугробе замерз. Ну а мы, молодежь, вина тогда и не знали…

– Так, так, – закивала, вытирая руки о передник, Варвара. – Многое, видать, с тех пор поменялось. Ваш Алексей, он ведь тоже еще молодой.

– Тридцать уже…

– Ну и что? А ведь какой парень был! Сколько ладных девок по нему сохло. А теперь совсем до ручки себя довел. Вот и вы через него хвораете.

Варвара не заметила протестующего жеста Веры Михайловны.

– Видела его днями, – продолжала она, – околачивался с дружками у магазина… Пропадает, ох, пропадает парень! Скольким эта пьянка жизнь сгубила! Сегодня, говорят, у переезда какого-то пьяницу поезд задавил, насилу опознали…

Вера Михайловна так и обмерла.

– Да что вы, бог с вами, – перепугалась Варвара. – Причем тут Алексей ваш! Это же вон где было, да и не сегодня вовсе. Разболталась я тут, – засуетилась она, – мелю что попало.

Соседка ушла. А Вера Михайловна долго еще не могла успокоиться. В голову лезли мысли одна другой чернее. В вое ветра за окнами, в бряцании дверной щеколды слышались нетвердые шаги запоздавшего сына…

Незаметно задремала. Снилось родное село, не нынешнее, а то, каким оно было тогда, в пору ее юности, и сама она, легкая, стремительная, бежит по росистой траве, едва касаясь ее ногами. Мгновение – и взлетает высоко над землей, птицей плывет над весенней березовой рощей, над петлистой речушкой с песчаными островами. Вместе с подругами кружится в хороводе, выискивая глазами среди разгоряченных кадрилью парней своего, единственного, в синей сатиновой рубахе. Неожиданно вместо него – Савелий, гармонист, дурашливо кланяясь, зазывает ее в круг. Она пристально вглядывается в его лицо и в страхе отшатывается: ведь это ее муж – покойный Федор!

Потом все разом исчезло. Покрылось сплошной снежной пеленой. Теперь она, проваливаясь в сугробы, бежала куда-то незнакомым лесом, угрюмые стволы все теснее обступали ее. Случайная ветка больно хлестнула по лицу… Вскрикнув, Вера Михайловна открыла глаза, словно хотела убедиться, что эта боль лишь наваждение, кошмарный сон, но боль не отпускала, становилась острее, и, чтобы уйти от гнетущей душу яви, Вера Михайловна снова прикрывала веки и проваливалась в забытье. Стволы деревьев вновь надвигались. Она падала, снег забивался в рукава, сыпался за воротник, стекая тонкими струйками по спине.

Впереди мелькнула знакомая фигура. Алексей! Но сын, не слыша ее, уходил все дальше и дальше… Протяжно загудел паровоз, она увидела железнодорожный переезд и сына, бегущего по шпалам. «Сынок! Вернись!..»

Пробуждение было тяжелым. Алексей все не приходил. Вдруг на дворе стукнула калитка, сердце матери сжалось: вот-вот скрипнет под ногами снег на крыльце… Не выдержав, она с трудом поднялась и, накинув платок, вышла на улицу. У ворот в сугробе что-то чернело. Алексей! Ноги у Веры Михайловны подкосились. Не помня себя, она стала трясти его за плечи: «Встань, сынок, проснись!»

Алексей поднял тяжелую, будто налитую свинцом, голову: «Где я?» Увидел лежащую на снегу мать. Хмель мигом слетел с него. Бросился к ней, поднял на руки и бережно понес к дому. Уложил в кровать. Негнущимися, словно чужими, пальцами растирал ее лицо, руки… Он словно впервые увидел эти истомленные, до боли родные черты. Страшно и стыдно: ведь он совсем забыл о ней! Мучительно захотелось все вернуть, исправить теперь же, немедленно. Собственная жизнь показалась пустой и никому не нужной.

Вера Михайловна открыла глаза: «Жив, сынок…»

Алексей не выдержал. Давясь слезами, он умолял мать простить его, обещал начать все заново… он не сможет больше жить, если она ему не поверит. И мать поняла это. Она тоже плакала, и ей тоже становилось легче, словно вместе со слезами уходило все то страшное, что было в их жизни. Может, и впрямь образумится, думала она. Затеплившаяся надежда понемногу перерастала в уверенность, согревала душу. Не вечно же лютовать холодам. И к ним в окно заглянет долгожданное весеннее солнце.

Специалист

В острое отделение городской психбольницы привезли буйного больного. Это был огромный детина лет сорока, свирепый вид которого внушал окружающим неподдельный ужас. Пациент настолько огромен, что два сопровождающих его сержанта милиции в сравнении с ним казались пигмеями. Они вздрагивали при каждом его движении и все время находились от него на приличном расстоянии. Пациента надо было привязать к кровати, но никто не знал, как это сделать.

Детина стоял посреди коридора и дико озирался по сторонам, до конца не догадываясь, для чего его сюда привезли.

– Позовите доктора, – потребовали сержанты. – Нам за усмирение дураков деньги не платят.

Через пять минут в отделении появился дежурный психиатр Козловский.

– Пациент, – обратился он тонким голосом к детине. – Ложитесь, пожалуйста, в кровать. Вам сейчас сестра инъекцию сделает, и вы успокоитесь.

– Нет, нет… – забеспокоился детина. – Не дамся! Вы привязывать к кровати будете…

При этом он стал размахивать руками, чем сильно испугал доктора. Последний в страхе отскочил от него и спрятался за спиной сержанта.

Наступила тягостная пауза. Все находились в замешательстве и не знали, что делать дальше. Разрядила обстановку санитарка баба Нюра. Это была маленькая юркая женщина – метр с кепкой.

– Вася, – обратилась она ласково к грозному пациенту. – Ты чего буянишь… доктора не слушаешься…

При этом она решительно схватила детину за руку и потянула в палату. Такая смелость маленькой беззащитной женщины оказала обезоруживающее воздействие на свирепого богатыря.

– Что вы делаете? Что вы делаете? – испуганно произнес он, не зная, что противопоставить напористости санитарки.

Но баба Нюра буквально повисла на огромной руке пациента.

– Что выделаете? Что выделаете? – продолжал лепетать богатырь, увлекаемый ею в палату.

Доктор и сержанты с удивлением наблюдали, как маленькая опытная санитарка расправлялась с буйным пациентом: привязав одну руку к кровати, она затем привязала другую… и детина был повержен…

Вот так бывает в жизни: маленькая пожилая женщина сделала то, что не могли сделать трое сильных мужчин. И так каждый день! Кто-то же должен эту работу выполнять… Есть еще в России такие бабы Нюры… Внешне неприметные, но совершающие подвиги каждый день!

Чужая боль

Студент-медик Алексей Ваганов ожидал прибытия электропоезда, ежеминутно поглядывал на часы, садился на скамейку, затем вскакивал, нервно прохаживался вдоль перрона, затем опять садился. Своим томлением он невольно притягивал к себе внимание прохожих. Алексея нельзя было назвать красавцем, но в эти минуты он был прекрасен благодаря той редкой выразительности и непосредственности, которые бывают у людей от ожидания счастья или, наоборот, полной безнадежности и которые придают лицу одухотворенность и неповторимость. Он уже три года был безнадежно влюблен в студентку из параллельной группы – Зою Беловежскую. Однажды весной на занятиях по микробиологии он слишком часто любовался ее красотой. И не заметил, как пропал в пучине ее бездонных глаз. И уже все остальное, что не было связано с этим демоническим взглядом, казалось ему лишним и ненужным. Действительно, Зою можно было назвать первой красавицей на курсе. Она нравилась многим студентам. Алексей три года встречался с Зоей, закрывая глаза на ее популярность. Но последнее время отношения между ними испортились. Их встречи становились все более редкими и прохладными. Говорят, Зою видели в обществе преподавателя с кафедры научного коммунизма, прозванного за любовь к студенткам Самцом.

Объявили о прибытии электропоезда. Алексей вздрогнул… Страх предстоящей неудачи на мгновение лишил его сил. Словно приговоренный, он лихорадочно высматривал среди толпы знакомую фигуру, заранее обдумывая самые убедительные и ласковые слова. Наконец на перроне показалась она… Алексей не видел Зою уже два месяца и в первый момент даже ее не узнал. Новое голубое платье, облегающее ее стройную фигуру, еще более подчеркивало красивую спину и грудь. Черные густые волосы были окрашены в рыжий цвет и уложены на затылке в большой пучок, открывая маленькие красивые уши. Даже ее огромные карие глаза стали более холодными и высокомерными. Зоя порывисто прошла мимо Алексея, стараясь не смотреть на него. У Алексея потемнело в глазах. Его навязчивость, видно, раздражала Зою, она с досадой остановилась и через силу улыбнулась.

– Это ты, Алексей?.. – сквозь зубы процедила она. – Извини, что сразу не узнала… Как твои дела? – Она говорила тихим равнодушным голосом, как будто не догадывалась, или не желала догадываться, зачем он сюда пришел.

Алексей умоляюще на нее посмотрел.

– Нам надо серьезно с тобой поговорить, Зоя, – чужим голосом произнес он.

Сейчас, как никогда, он казался Зое жалким, беспомощным, и даже его голос представился ей плаксивым. Она зло улыбнулась.

– Не надо, Алеша, не надо… – с нарастающим раздражением произнесла она.

Алексей попытался схватить ее за руку, она резко вырвалась и быстро исчезла в толпе…

Словно оглушенный, Алексей брел по вокзалу. Постепенно оглушенность переросла в острую душевную боль, будто у него в груди ныл огромный комок нервов. Чувство одиночества вдруг резко охватило Алексея. Он ясно увидел огромную пропасть между собой и Зоей… Ему казалось, что весь мир наполнен дыханием лета и любви, что запах акации и весь мир существуют только для любви, для их любви… Но Зоя ничего этого не ощущала и не понимала. Все эти цветы, деревья, небо жили своей жизнью, не осознавая собственной красоты, и были совершенно равнодушны к ощущениям и страданиям Алексея…

Машинально, сам не зная для чего, Алексей зашел в пивную. В баре было темно, сильно пахло табаком и кислым пивом.

Алексей подошел к стойке и залпом выпил бокал пива. С непривычки закружилась голова. Ему вдруг стало невыразимо жаль себя, он с ожесточением смотрел на красные небритые лица, отупевшие от беспробудного пьянства. Весь мир ему вдруг показался серым и ужасным.

Неожиданно его окликнули. Из-за ближайшего столика встал здоровенный детина и расставил для объятий руки. Алексей узнал своего бывшего сокурсника Вадима Шлыка, исключенного из института за неуспеваемость.

Поговаривали, что он давно нигде не работает и водится с сомнительными компаниями.

– Алешка, ты! – воскликнул Шлык. – Ну, брат, не ожидал тебя тут увидеть… Ты же не пил раньше, старина… – Он обнял за плечи Алексея и усадил за свой столик. – Выпьем за встречу! – предложил он, вытаскивая бутылку водки.

Они встали и, как раньше это делали на студенческой пирушке, выпили на брудершафт. Вадим тяжело вздохнул. От выпитого его сильно развезло, глаза заблестели. Он уткнулся в плечо Алексея и неожиданно заплакал от избытка чувств и выпитой водки.

– Ты думаешь, я не знаю, старик, какого черта ты здесь потерял… Эх, дурачок ты, Алексей, дурачок… Ведь я все видел! Брось ее! Забудь!

Он нагнулся к самому уху Алексея:

– Ты вот что, дружище, выкинь ее из головы и айда ко мне на хату. У меня есть две крали на примете…

Алексей залпом допил водку и встал из-за стола.

– Ну что же… может быть, это и к лучшему: на хату так на хату… Сейчас мне все едино: краля или черт в юбке…

Пошатываясь, друзья вышли из пивной.

Было уже темно. Шлык жил в старом привокзальном квартале города. Пройдя площадь, они свернули в узкий переулок со странным названием Ломаный. Многоэтажные дома сменились низкими одноэтажными, с почерневшими от времени стенами и мрачными окнами, прикрытыми решетками и тяжелыми ставнями.

Неожиданно до их слуха донеслись грубая площадная брань, возня и гулкие удары по телу, раздававшиеся где-то впереди. Было видно, как в конце переулка мелькали неясные человеческие силуэты. Похоже, кого-то избивали… Когда они подошли ближе, две мужские фигуры отделились от темноты и поспешно скрылись за поворотом, оставив на тротуаре сидевшего на корточках здоровенного парня. Скорчившись от боли, он поддерживал безжизненно свисавшую руку. Приятели помогли ему подняться на ноги и выйти из темноты. При свете фонаря обозначилась мрачная квадратная физиономия с мутными глазами. Несмотря на высокий рост и широкие плечи, какая-то болезненность и чрезмерная усталость сквозили в его неподвижном, маскообразном лице. К счастью, парень жил совсем рядом и настойчиво указывал рукой на зияющие, как пасть, черные ворота. Недолго думая, Алексей поднырнул под его левую руку, и троица медленно вошла в узкий темный двор.

Позвонили в квартиру. За дверью раздались чьи-то торопливые шаги, было видно, как потемнел глазок, затем щелкнул замок, и в просвете показались огромная блестящая лысина и маленькие водянистые глазки.

– Это ты, Валет? – раздался густой низкий голос.

Вместо ответа, парень глухо застонал, обнаружив на скривившемся лице невыразимое страдание.

Наконец дверь открылась, и на пороге появился хозяин. Свет хорошо освещал его огромный облысевший лоб, круто нависавший над глубоко посаженными глазами и скошенным подбородком. Желто-серая кожа на щеках была изрыхлена и усыпана огромными темно-бурыми прыщами, при этом она блестела, словно смазанная салом. Все это придавало лицу неопрятный, поношенный вид.

Лысый вороватым взглядом оглянулся по сторонам и пропустил приятелей на квартиру. В глаза бросился беспорядок. Грязный истоптанный пол был везде усеян пеплом и окурками. Прихожая, поражавшая глаз голыми ржавыми стенами и полным отсутствием какой-либо мебели, была пропитана затхлым запахом сырости и несвежего белья.

Вошли в небольшую комнату. Она была плотно заставлена старым диваном и двумя железными кроватями. В углу металась, как в лихорадке, девушка лет шестнадцати. Необычайно худая, без кровинки в лице, с растрепанными, прилипшими ко лбу волосами. Она беззвучно шевелила губами, словно умирала. Однако по поведению жильцов чувствовалось полное безразличие к ее состоянию, что, в свою очередь, производило тягостное впечатление.

Валета уложили на стол. Алексей лег рядом с ним, крепко схватил его за руку и пяткой нежно надавил на головку плечевой кости. Она медленно подалась вперед и после слабого щелчка вправилась в сустав. Все облегченно вздохнули. Валет недоверчиво пощупал плечо, все еще не веря в такой легкий исход. В это время девушка тихо застонала, ее несколько раз вырвало.

Алексей подошел ближе к девушке, взял ее за запястье. Его взгляд невольно скользнул по всей руке. По ходу вен виднелись бурые, красные рубцы от внутривенных инъекций.

«Шахты…» – промелькнуло в сознании Алексея. Краем глаза он увидел на столе закопченную кастрюльку, в которой было налито какое-то бурое варево, издающее незнакомый ему специфический запах, тут же лежали два десятикубовых шприца, несколько игл-«капиллярок». От волнения Алексея бросило в жар, словно он случайно вторгся в страшный, чуждый ему мир. Все вдруг стало понятным: и странная болезнь этой девочки, и неестественный блеск глаз у парней, и эта ужасная квартира, в которой ему уже чудился запах смерти. Минуту Алексей стоял, словно оглушенный.

– Что с вами, молодой человек? – окликнул его лысый.

Алексей с трудом овладел собой и повернулся к нему.

– Что с вами? – повторил лысый, озабоченно разглядывая его лицо.

– Со мной ничего, – с трудом ответил Алексей. – А вот у девчонки крайне тяжелое состояние…

– Вы находите? – воскликнул лысый, прикидываясь изумленным.

– Да, да… я нахожу, – раздраженно ответил Алексей. – Все это для нее может плохо кончиться… Вы понимаете, что… у больной уже развивается кома!

Лысый слегка побледнел, в его бесцветных глазах загорелись злые огоньки. В это время Вадим интуитивно почувствовал надвигающуюся опасность и несколько раз дернул Алексея за рукав.

Пойдем домой, Алексей, – тихо сказал он. – Тут и без нас разберутся… И «скорую» вызовут, если надо… Правильно я говорю?

Он значительно посмотрел на лысого.

– Совершенно верно, – согласился лысый. – Мне кажется, ваш друг слегка преувеличивает. Хотя я понимаю: профессиональный долг превыше всего. Все это похвально, молодые люди! Но в данном случае девчонка просто пьяна и не позже чем завтра утром будет совершенно здорова. Так что вы можете с чистой совестью идти домой.

– И вы еще смеете говорить о совести!.. – возмущенно произнес Алексей, не обращая внимания на настойчивые одергивания Вадима. – Брось, Вадим! Я все равно скажу этим негодяям, что если они сейчас же не вызовут «скорую», то это сделаю я…

Лысый побагровел, на его насупленном лбу грозно прорезались две крупные багровые вены.

– Я не люблю, молодой человек, когда меня берут за горло! – зло прорычал он.

– Вы подлец! – воскликнул Алексей.

Внезапно он откинулся назад и с грохотом рухнул на спину. Лысый нанес ему короткий боксерский удар в подбородок. Наблюдавший эту картину Вадим схватился за табуретку и тут же отскочил назад, увидев в руке Валета блестящий нож. Неожиданный страх сковал его. Он был уже не в силах что-либо предпринять и стоял так, словно навсегда потерял способность двигаться. А в это время Алексею связали руки и усадили на диван. Мрачная фигура лысого нависла над ним. В его равнодушных глазах Алексей прочитал сосредоточенность на самом себе, на своих страданиях, которые присущи людям обреченным и крайне одиноким. Лысый на миг задумался. Он всегда умел отыскивать в душах людей их слабости. Но глаза Алексея смотрели враждебно и на редкость спокойно, зарождая в душе лысого неприятное беспокойство. Словно очнувшись от мучивших мыслей, он вспомнил о Вадиме и подошел ближе к нему, вытаскивая из заднего кармана блестящий складной нож.

– Что же мне с вами делать?! Хлопцы вы молодые, интересные… Боюсь только, заложите вы нас, друзья мои, в самой ближайшей конторе…

Что-то жалкое, трусливое появилось на лице Вадима. Он судорожно повел трясущимися плечами, глотая от сильного волнения воздух.

– Конечно, конечно… то есть нет, наоборот… – бессвязно бормотал он, одаривая лысого ласково-преданным взглядом. – Я вам обещаю, даю слово… и в мыслях нет…

Вадим говорил торопливо, словно боясь опоздать, чувствуя на себе ледяной холод стали.

– Зачем доходить до крайности, мы можем всегда договориться, ради бога, что надо, скажите.

Лицо лысого исказила мерзкая улыбка, и он стал дико хохотать.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Только не дрожи так. Я тебе верю.

Он на мгновение замолчал.

– Но вот что делать с твоим приятелем, ума не приложу.

Вадим немного успокоился и подошел к Алексею, пытаясь говорить с ним как можно увереннее:

– Брось артачиться, Алексей… Ничего ты все равно не докажешь… Девчонка сама избрала себе такую судьбу. Дай им слово – и они нас отпустят.

Алексей удивленно посмотрел на Вадима, затем отвернулся, не желая продолжать разговор. В комнате воцарилась тягостная тишина.

– Вот видите, Вадим, – нарушил молчание лысый. – Ничего не получается. Ваш товарищ – на редкость твердый человек.

– Что же делать? – в отчаянии спросил Вадим.

– Да, собственно, пустяк… Пару кубиков снотворного… Мы сделаем свои дела и отпустим вашего друга. – Он протянул Вадиму небольшой пятикубовый шприц.

– Нет, нет!.. Только не это, – взвизгнул Вадим и попятился к двери.

Валет в два прыжка догнал его и сильно ударил ногой в живот. Вадим как подкошенный упал на пол. Лысый поднял его и подставил к горлу булатный нож.

– Бежать, падла, вздумал, – зло прохрипел он. Вадим побелел и упал на колени.

– То-то, – прошипел лысый и указал ему глазами на стол.

Вадим встал и дрожащей рукой схватил шприц. На мгновение он застыл, осознавая весь ужас случившегося. Наконец, преодолев себя, направился к Алексею, который уже лежал, связанный, на диване.

– Не волнуйся, Алексей, это только снотворное, так надо, понимаешь… – шептал он. – Потом тебя отпустят…

– Уйди, иуда. – Алексей плюнул ему в лицо. Вадим зло сжал губы и схватил его левое предплечье…

Алексей почувствовал, как игла легко вошла в вену, и в этот момент испытал легкое оглушение, словно получил изнутри мягкий удар в голову. В глазах резко потемнело, только впереди появились светящиеся точки. Все поплыло перед глазами, сознание проваливалось в какую-то бездну. Неожиданно он вздрогнул от резкой кинжальной боли в груди, мир опрокинулся, завертелся, понесся куда-то вниз – в черную мглу…

– А студент-то наш, кажется, хвоста заломил, – испуганно промычал Валет, в ужасе ощупывая ледяные руки Алексея.

– Ты что, черт гугнявый, – зло проговорил лысый. Он подошел к Алексею и начал сильно трясти его безжизненное тело. – Точно, готов…

От волнения он провел рукой по лбу.

– Ты что ему дал?

– Ширки немного… из кастрюльки.

– Идиот… Ты же ему сердце посадил…

Лысый зло посмотрел на Вадима.

– Черт, на мокруху раскрутились… – с досадой сплюнул он. – Уходить надо…

– А Сонька как же? Ведь помрет одна…

– Ты что, Валет, из-за нее магаданить собираешься?.. Из-за кого, из-за девки?.. Брось, ей все равно одна дорога…

Через час в квартире никого не было. Второпях забыли закрыть дверь. Казалось, вместе с ветром по квартире гуляла сама смерть. Лишь только частое, прерывистое дыхание девочки напоминало еще о слабых отголосках несдававшейся жизни. Прошло еще несколько часов. Алексей почувствовал резкую головную боль, вокруг которой сосредоточилось все сознание. Боль разрасталась все более и более, наливая собой, словно свинцом, все тело, лишая его способности двигаться.

Алексея затошнило, и он открыл глаза. «Жив…» – пронеслось в голове. Он попытался встать и застонал от боли в руках, замлевших от тугой веревки. Все плыло перед глазами, неприятные позывы к рвоте все чаще подкатывали к горлу. Его вырвало. Кое-как добравшись до окна, он с силой надавил плечом на стекло, раздался треск и в комнату ворвался свежий воздух. В это время послышался приглушенный стон… Алексей вспомнил о девочке и стал пилить веревку о стекло, рискуя сильно изрезать руки…