Частная клиника Ронина Елена

15

Катерина вдруг вспомнила, что нужно отчитаться по баллончикам.

– Мама? Как дела? Все нормально. На работе. Как папа? Да все хорошо. Мам, да ничего здесь интересного не происходит. Честно. Да, кстати, давно хотела спросить, ты такую Евсееву знаешь? Нет? Сериал «Тупые»? А-а, для молодежи? Приеду в выходные, расскажу подробно. Я тут для тебя про баллоны информацию собрала. Не нужно тебе это. Ну, как знаешь. Папа спрашивает, что мне приготовить? Блинчики с мясом. С икрой? С икрой давайте тоже.

Катерина нажала отбой. Наверное, она несправедлива к родителям. Ей непонятен их образ жизни, а они расстраиваются из-за ее неустроенности. Иногда ей, правда, кажется, что самое большое неудобство родители испытывают при разговоре с друзьями. Сами уже вроде привыкли: не замужем и не замужем. Но что подумают лю-юди?!

– Как дочура?

– Замечательно. Хирург в частной клинике. Прям запись к ней стоит!

– А сколько ей уж, со-орок?! Замужем, дети есть?

И вот тут-то родителям ответить нечего. У всех дочери и замужем, и дети по лавкам – не пересчитать. Никого не волнует, что муж уже третий или уже просто бывший, и с детьми проблемы. Зато – все как у всех. А у нас что? Одна Эсмеральда! И неважно, что многого добилась в профессии и действительно хороший доктор! Нет, это не главное. И стесняются, и тушуются, и опускают глаза, как будто в чем-то виноваты. Они все время с ней боролись и до сих пор борются. Вот ей скоро сорок, а они все поучают и пытаются доказать, что она живет неправильно.

Катерина отвела взгляд от монитора и посмотрела в окно. Раньше из него была видна березовая роща, а сейчас построили ужасного бетонного монстра, и взгляд упирался в чужие окна. Никакой романтики.

В глазах родителей она – неудачница. В институт поступала полжизни, потом еще столько же училась, неизвестно сколько времени пыталась разрушить чужую семью. Да, именно так: не любила, а пыталась разрушить. Это Катерина-то? Нашли разрушительницу. И что в итоге – семьи нет, детей нет. Еще и Эсмеральда, с которой приходится сидеть, когда Катя уезжает в свою Турцию. Все так, все так.

А что Катя думала сама? Да так же иногда думала. Сперва страдала от того, что была самая старшая в группе, потом от того, что Дим Димыч Новый год проводил с семьей, а не с ней. Конечно, самыми тяжелыми страданиями оказались те, что были во время болезни, когда Дим Димыч ни разу про нее не вспомнил, как будто ее и вовсе не существовало. Тогда она даже начала сомневаться: а может, и вправду, может, и действительно ничего не было, и Катя все себе придумала?

Ну как же придумала? А как же Эсмеральда? И все-таки не это главное. Катя стала врачом. Не благодаря, а вопреки. Причем врачом хорошим, уж в этом она не сомневалась. А родители – их можно понять. Дочь у них одна, и для них важно простое человеческое счастье. Им хочется, чтобы у нее появилось что-то для себя, а у Кати – все для других. Естественно, забеспокоишься тут.

«Нужно все-таки с ними помягче… Приглашу-ка их в кино, что ли? А что, идея!»

В кабинет вошел Главный.

– Решил на огонек заглянуть. Кофе сделаешь?

– Конечно, Геннадий Иванович, присаживайтесь.

Все-таки нормальный у них Главный мужик. Другой вот зада от кресла не оторвет, только по телефону – того вызвал, этого.

– Ну что, Катерина, повезло тебе! Стойку нам на апробацию дают. Инструментарий по нашему усмотрению. Понравится – оставим. Условия там хорошие: и рассрочка, и цены нормальные. Так что держи каталог. Этим орлам не даю – понапишут! Тебе доверяю, лишнего себе не позволишь.

Катя подала Главному кофе. Для таких «чаепитий» она всегда держала красивую чашечку, запрещая «орлам» ею пользоваться под страхом смерти.

– Влад, напиши у Зайца на лбу – только для важных гостей! – давно еще строго сказала Катерина друзьям.

– Так у нас были важные.

– Вот и купите сами! Я тоже отнесусь с уважением и бить не буду почем зря.

Геннадий Иванович шумно отхлебнул из чашки.

– Хороший у тебя, Катерина, кофе.

– Да обычный, – с улыбкой отмахнулась женщина.

– Значит, готовишь с любовью. Вон, видишь, чашка красивая, а это, я тебе доложу, не мелочь. Из этого жизнь наша состоит.

Главный быстро допил кофе.

– Не слыхала, там в отделении сегодня скандал вышел, – как бы между прочим начал он.

– Нет, а что? – Катерина внутренне собралась.

– Твоя ставленница отказалась больную лечить.

– Лена? Кузнецова?

– Она самая, – Геннадий Иванович вертел чашку в руках.

– Да не может такого быть, – Катя с сомнением смотрела на шефа. Может, опять происки Воробей? Ленка никак не могла с ней ужиться, да оно и понятно. Но Главному не объяснишь.

Геннадий Иванович тяжело поднялся со стула.

– Ну, ты меня знаешь, я зря говорить не стану. Все, пошел. Спецификацию завтра подготовить успеешь?

– Конечно.

– Ну, давай, лады. За кофе спасибо, – и Главный вышел из кабинета.

Что за день! И подруг-то нет толком, а за всех сегодня отчитывается.

16

С Леной Кузнецовой они вместе учились в медицинском, в одной группе. Нельзя сказать, чтобы девушки дружили. Катя всегда была немного в стороне, училась она лучше всех и списывать давала, поэтому ребята относились к ней слегка потребительски – мило болтали, вовремя отдавали переписанные конспекты, но на вечеринки приглашать порой забывали. Катя не очень-то и расстраивалась: она же старше всех, все равно на тех вечеринках ей не находилось пары.

Лена была из семьи медиков. Папа – врач-гомеопат, мама – зубной техник, так что особенно по поводу своего будущего она не заморачивалась: ну, если все врачи, если династия – значит, и нам туда! Что-то семье уже пыталась доказать старшая сестра Татьяна. Она выбрала непростую жизнь стюардессы. Назло всем. А как выяснилось впоследствии, назло себе. Работа тяжелая: перегрузки, смена часовых поясов, длительные перелеты и постоянная работа в праздники – что это за жизнь? Родители пытались Татьяне рассказывать и про династию, и про Гиппократа, но убедить дочь не смогли, и Таня полетела навстречу судьбе.

Судьбу, правда, так и не встретила до сих пор. И не летает уже – работает в Шереметьево в администрации, но, видимо, самый лучший период для женитьбы провела в воздухе, а там, как известно, ЗАГСов нет.

Лена же пошла, не задумываясь, по стопам родителей. Даже не то, что по стопам, – она не мечтала о профессии врача. Просто химия и биология давались легко, и у папы в Первом Меде был блат. А раз ни в каком другом институте блата не было, собрали семейный совет. Родители выступили с предложением, Ленка пожала плечами, вопросительно посмотрела в сторону старшей сестры. Та кивнула утвердительно, и вопрос был решен.

Учеба давалась Лене легко, если такое в принципе можно говорить о медицинском институте. Зубрежки хватает, на одних способностях далеко не уедешь. Но Лена эти вопросы как-то решала. Там спишет, там преподавателю улыбнется, там выучит или пересдаст в самом худшем случае!

Родила Ленка в их группе тоже первой. Ни для кого не секрет, что отношения между ребятами в медицинских институтах складываются проще, чем в других местах. Более того, ханжой быть просто неприлично. И фраза «постель – не повод для знакомства» стала девизом для студентов практически с первого курса.

С Юрой Лена ходила месяца два. Катю всегда ужасала формулировка – «ходила». «Я с ним хожу». Ну скажи «дружу» или «он мне нравится». «Я влюбилась», в конце концов. Нет, «она с ним ходит». Полный мрак!

Только Лена с Юрой и впрямь просто ходили. Это не была ни любовь, ни привязанность. Просто оказались как-то рядом на одной из институтских дискотек и «заходили». Ходили недолго, но Егорку запланировать успели.

Ленина врачебная семья не увидела в произошедшем никаких проблем. Ребенок – это прекрасно, вас вырастили и этого вырастим, забеременела – уже удача – вот такие посылы шли из семьи однокурсницы.

Катя только диву давалась. Ей было страшно даже представить, как бы отреагировали на подобную ситуацию ее родители. Это был бы шок, кошмар, позор – и, как следствие, аборт. Здесь же никто не предъявлял Юре никаких претензий.

– Что с него, со студента, возьмешь? – беззаботно болтала Лена.

– Так он же отец, – удивлялась Катя.

– Я тебя умоляю, какой из него отец?! Это ж смех один.

Да, Юра был самым юморным в группе, это правда. Но какие могут быть шутки – это же ребенок?!

– Да выкинь из головы! И потом, мне Юрка совершенно не нравится. Нафиг мне такой муж, а тем более такой отец моему ребенку, – искренне говорила Лена.

– А как же Юра? Его же гложет чувство вины! – не унималась Катя.

– Кого? Юру?! Кать, ты его видишь каждый божий день. Он что, создает впечатление несчастного человека?

– Но у ребенка должен быть отец!

– Кто это сказал?

Катя не понимала этих странных взглядов на жизнь, однако все в их семье выглядели на редкость счастливыми. Лена родила легко, академ брать не стала. Очень помогла перелетная сестра, которая между рейсами неделями сидела дома. Лена все так же продолжала дружить с Юрой, и тот даже иногда спрашивал про Егорку. Но не с замиранием сердца, а как про новый автомобиль – хорошо ли ездит, какой расход бензина.

После окончания института сокурсницы надолго выпали из поля зрения друг друга. И вот как-то случайно встретились в метро. Обрадовались обе, тут же отложили все дела, вышли на ближайшей станции, зашли во французскую кондитерскую с намерением излить друг другу все, что произошло за долгие годы. Егорка вырос, с папой Юрой не общается, хотя скорее не так – это Юра не вспоминает про сына. Так никто и не обещал! А Егорка в определенном возрасте начал активно интересоваться, что да как, и почему все так произошло. И встретиться бы хорошо, посмотреть на отца.

– Знаешь, Катюнь, глупость все это, нельзя так поступать с детьми. Конечно, Егорка переживает. Хоть нас и много, и Руслан ему отца заменить пытается, а только все не то. И я это тоже чувствую. Раньше думала, какая разница – отец или дед? Ты же знаешь, сколько папа с Егоркой времени проводит. Он у нас единственный! И на меня, и на маму, и на Таню с папой. А ему нужен только один человек на свете – его родной отец, и без него он не чувствует себя счастливым. Руслан – он все делает правильно, ведет себя лучше любого родного папы, а вот близости такой нет. Нежности нет. Душевности.

Катя про себя почти ничего не рассказывала, больше слушала. А Лена все говорила и говорила.

– С Русланом уже почти десять лет вместе. Ну это, правда, с какой стороны посмотреть. Он в Наро-Фоминске живет, работа тоже там. Поэтому встречаемся на выходных. Сначала я переживала, потом привыкла, и, знаешь, мне даже понравилось. Деньгами он меня обеспечивает, забот-то, считай, никаких. Живем с Егоркой всю неделю скромно, ничего нам особо не нужно. А уж на выходные я и наготовлю, и уборку генеральную провернем. И потом, у Руслана двое детей. Там какая-то темная история – то ли жена его бросила, то ли он сам ее выгнал, но дети остались с ним. И вечно с ними проблемы – то накурятся, то напьются. Мне это зачем? В общем, живу сейчас, Катюха, в свое удовольствие. Еще бы зарплату побольше. А то, сама знаешь, у нас врачи – класс обедневший, а вечно ждать милости от мужика тоже неохота.

– Слушай, Ленка, а у нас как раз гинеколог уволилась, мужа на работу в Питер перевели. А с улицы Главный брать не хочет, бросил клич, чтобы среди своих искали. Давай я поговорю?

Так Лена Кузнецова начала работать в той же частной клинике. Гинекологов в терапии было трое. Нина Михайловна Воробей, кандидат медицинских наук, Петров – тоже кандидат, но – мужчина. Известное же дело, мужчина-гинеколог – это хорошо, и если женщина отбросит ненужный стыд, то никогда не пожалеет, что выбрала себе доктора-мужчину Что ли, сердобольнее они, мягче. Но не все пациентки с таким раскладом согласны. Так что вторая женщина-врач была клинике просто необходима. Лена не могла похвастаться ученой степенью, но объективный плюс налицо – длительная практика в районной женской консультации. И диагнозы правильные, и лечение от бесплодия результативное.

Так что к доктору Кузнецовой записывались – более того, она перетащила многих своих пациенток из района, где работала. Главный это ценил и не раз напоминал, кто поставил такой ценный кадр.

17

– Ленка, что стряслось?

Катя нашла Кузнецову на лестнице, в так называемой курилке. Лена курить бросила с полгода назад и очень этим гордилась, приговаривая: «Вот, и курить бросила, и не поправилась совсем. А насколько сразу себя чувствую лучше! И, главное, ушел кашель. Даже голос стал не такой хриплый!»

Ну, то, что пышнотелая Кузнецова не поправилась – это и ладно. Куда уж дальше! Но как говорила Лена басом, так и говорит. Сегодня на лестнице Ленка басом плакала. Просто выла, размазывая по щекам французскую тушь.

– Сволочь! Вот ведь сволочь. Катька, как жить дальше?!

– Кто сволочь, Главный?!

Кузнецова на минуту пришла в себя и с недоумением подняла глаза на подругу:

– При чем здесь Главный? Ох, да ты же не знаешь ничего! Катька, я сейчас чуть человека не убила.

– Что ты несешь?! – Мельникова встряхнула женщину за плечи. – Ну-ка давай, выбрасывай свою сигарету, пошли ко мне. Умоешься, я тебя кофе напою.

– Мне сейчас сто грамм нужно.

– И сто грамм найду. Как же у нас, у хирургов, без ста грамм? Обижаешь.

Катя обняла Лену за плечи и подтолкнула вверх по лестнице.

– Пройдемся пешком. Знаешь, почему француженки все худые? Они лифтом не пользуются.

– Да, зато они страшные.

– Ну, не все, хотя, конечно, ты права.

В ординаторской Катя сварила кофе, нашла у Женьки Федорова в шкафу коньяк. Лена провалилась в слишком мягкое кресло (откуда-то Заяц притащил) и все теребила в руках мятую мокрую медицинскую салфетку. Ей уже стало немного легче, но она наблюдала за движениями подруги немного безучастно, словно взгляд ее был направлен не на Мельникову, а вглубь себя.

– Смотри-ка, «Мартель ХО». Давай по пятьдесят грамм?

– Может, лучше сразу по сто? Женька твой, он не жадный.

– Лучше повторим. Ну, давай, вздрогнули. Закусывай печеньем. Вчера Заяц приволок. Вот тоже, у мужика две семьи, а он печенье нам тащит. Настоящий друг.

– Ой, Катя, Катя! Эти мне друзья! – Лена быстро опрокинула свою рюмку и запила кофе. – Я тебе вроде рассказывала, что девица у меня сейчас к беременности готовится.

– Ну да, помню, ты еще удивлялась, какая прагматичная молодежь пошла. Раньше забеременела и забеременела, а сейчас все по науке. Пить, курить перестают, обследуются полностью, витамины курсами пропивают.

– Да, именно. И вот эта девица, значит, ходит ко мне, все с ней обсуждаем, записываем. Из себя особо ничего не представляет – волосы пегие, роста небольшого, а сумка всегда такая здоровая. Я даже и внимания на нее не обращала, по сумке только и узнавала. Смотрю: Сумка идет, значит, эта незаметненькая лечиться пришла, ну и хорошо. На все процедуры согласна, денег не жалеет. Эрозию у нее обнаружила, прижигаем. И я, ты знаешь, как-то и внимания не обращала на ее домашний адрес. Сегодня смотрю – а она из Наро-Фоминска. Мне сразу нехорошо стало. С чего бы это? И потом, сколько от Наро-Фоминска до нас ехать, что там, женской консультации нет? – Лена перевела дух. – Слушай, курить у тебя здесь никак?

– Курить ты бросила, – строго сказала Катя.

– Да? Ну как скажешь. Так вот, она у меня уже на кресле, я ее обрабатываю, электрод у меня в руке. Спрашиваю: а как вы к нам попали? Странно как-то, только сейчас прочитала, что вы из Наро-Фоминска. Она мол: так мне жених вас посоветовал, и фамилию сказал, и адрес на бумажке написал. А жених-то, спрашиваю, у нас кто? Хотя сама уже обо всем догадалась, а все равно как гром среди ясного неба. Руслан, говорит, Беркутов. Понимаешь, с гордостью такой говорит. Как я ей этим электродом все не сожгла к чертовой матери, сама не понимаю. А она все рассказывает и рассказывает, и про его бизнес, и про детей взрослых. Хорошо, Надежда в кабинете со мной была, медсестра наша. Попросила ее закончить, пулей выскочила из кабинета и в туалет. Меня там рвало минут двадцать. Очнулась, в дверь Надежда дубасит: «Елена Петровна, что случилось, вам плохо?» – «Плохо», – говорю, – «отпускай больную». После зашла к Главному и попросила от меня эту пациентку перевести. Он, понятное дело, распыхтелся, мол, что это за детский сад – хочу не хочу! Да он на мое место живо гинеколога найдет!

– А ты?

– А я говорю: «Ищите!» – и дверью хлопнула. Нет, ну как тебе, а?! Почти десять лет вместе! Жених недоделанный. И, главное, послал ко мне. А я все голову ломаю, что б ему к выходным повкуснее приготовить, виноградные листья по всем рынкам ищу, с ног сбилась, – Кузнецова разразилась рыданиями.

– Ему рассказывать будешь?

Лена посмотрела на подругу с непониманием:

– Так как отошла, первым делом этой сволочи позвонила!

– Что сволочь?

– Ты знаешь, ему даже стыдно не было. А что, говорит, ты же детей от меня не собиралась рожать, а Ксюха сама меня об этом попросила. Прикинь, а?

Лена откупорила по новой бутылку конька и налила еще в затейливые маленькие рюмки. Женечка Федоров у нас эстет!

– Говорю, я тут думала, что ты мне практически муж, а ты в это время социальные опросы производил на тему «Кто от меня первой забеременеет»? Интересная, говорю, картина выходит. А меня что же поучаствовать не пригласил? Нет, ну тогда просто рассказал бы, чтобы я тебе кадры поставляла.

– А он что же?

– Только хмыкал! Ой, Катька, как же хорошо тебе: ты одна, козлов этих не видишь. И, главное, вот такого удара под дых не получишь.

Катерина покачала головой: кто его знает, что оно лучше и как оно лучше.

– Хрен, говорю, ты старый. На фига тебе дети нужны?! Забыл, сколько тебе лет?! Их же поднимать еще и поднимать. Что из себя супергероя строишь?! И потом, забыл про диабет и про гипертонию? Думаешь, эта дура с лицом смазанным тебе, как я, варенички на ксилите готовить станет?

– И что?

– А ничего. Так и отмолчался. Я трубку хлопнула и к Главному пошла.

– В общем, так, Лена. К Главному давай иди по новой. Подробности не рассказывай, извинись, скажи, что личная история и что так получается. Но извинись обязательно. Работа, сама знаешь, у нас хорошая, и Главный – мужик нормальный, с ним дело иметь можно. Бога гневить не будем.

Лена быстро выпила коньяк.

– Сегодня не смогу, завтра.

– Хорошо, завтра, сегодня я тогда сама к нему загляну.

– Не надо, – Кузнецова тяжело встала со слишком мягкого кресла. – Ой, не могу, худеть нужно… Нет, ну какая сволочь!

– Сволочь, Ленка, сволочь! Сколько ты ему лет отдала! – активно поддакивала Мельникова.

– Заметь, лучших! – женщина гневно потрясла кулаками и замолчала. Снова ушла в себя, замерев на середине комнаты.

– Слушай, Ленка, – Катя слегка прокашлялась. – А что ты про Смолякова знаешь?

Та с удивлением посмотрела на коллегу:

– А что? Тебе вроде вес снижать ни к чему?

– Да на свидание меня сегодня пригласил.

Ленка утерла слезы и сумела немного переключиться.

– Вроде разведен, дочь взрослая, – Кузнецова немного подумала. – Весь в работе. Все опыты над своими толстяками ставит.

– Хоть удачные?

– Да вроде никто еще коньки не отбросил. Шучу. Результаты хорошие. И что, пойдешь?

– Не знаю. Сказал – позвонит.

– Вот пусть сначала позвонит, – и, вся в своих мыслях, Лена вышла из ординаторской.

18

Честно говоря, Кате эта Ленкина жизнь с ее «как будто бы мужем» тоже казалось странной, но она не лезла. У каждого своя правда. Если Лену все устраивало, то и ладно. Кате хватало проблем со своими больными.

Но как же некрасиво вышло… Бедная Ленка! Не хочется говорить – сама виновата. Ни в чем она не виновата. Почему бы этому Руслану не сказать все самому прямо и в глаза? Трус, приспособленец – по-другому не скажешь.

Катя старалась не думать об этом, а все равно думалось, и выводились оценки, и все время сравнивался этот непорядочный Руслан с помощником всех толстых людей Андреем Смоляковым. А он какой? И как бы доктор Смоляков поступил в данной ситуации? Но не могла Катя его в подобной истории представить. Вроде не такой, вроде положительный. Да, положительный. А почему в разводе тогда? И вот дочка, оказывается, есть.

Думая о Лене, Катя невольно вспомнила посещение в позапрошлом году штутгартской женской клиники. Речь шла о налаживании контактов. Многие наши пациентки хотят лечиться за рубежом, или обследоваться, или рожать. Опять же, обмен опытом между врачами, новые технологии, инструменты. Что у них, как у нас?

Была проведена определенная работа по поискам зарубежной клиники. Главный выбрал живописный город на юге Германии – Штутгарт. Не то родственники у него там жили, не то бывший однокашник в свое время на ПМЖ перебрался. Но город красивый, зеленый, несколько первоклассных клиник с новейшим оборудованием, прямые рейсы из Москвы. Все складывалось – почему, собственно, и нет?

Предварительно отдел рекламы связался с принимающей стороной, подготовили визит, и Главный решил послать делегацию: из себя лично, Зайца и Катерины. Поехали на неделю. В аэропорту их встречал невысокий плотный мужчина, наш бывший соотечественник, а ныне – руководитель небольшой немецкой компании, оказывающей услуги по уходу за больными. Пальто от Joop, поверх шарфик Burbbery в клеточку, завязанный по-детски – спереди на узелок. Ну чисто дело, иностранец. Сколько Ефим Загоскин в Германии? А вот поди ж ты! Наши мужики оба выступали в кожаных куртках и меховых шапках. И смотрелись как-то по-совковому. Катерина порадовалась своему простому черному драповому пальто. Сверху обмоталась красным шарфом, на голове – маленькая черная вязаная шапочка. Просто и по-европейски. Глядя из окна автомобиля на прохожих, она отметила, что среди них смотрится органично.

Из аэропорта ехали недолго, по красивой горной дороге. Внизу открывался роскошный вид на город. Боже, какая красота! Женщина так залюбовалась, что серпантин промелькнул незаметно. Въехали в город. Вековые деревья, старинные особняки и модерн – здесь старина органично соседствовала с современностью. По улицам не спеша прохаживались старушки в шляпках и плелись дети с огромными ранцами за спиной.

– Смотри-ка, дети одни из школы ходят. У нас так нельзя, всех за руку мамаши водят! – Заяц, многодетный и многосемейный отец, особенно удивлялся немецкому быту.

Все трое с радостным удивлением смотрели по сторонам. И все трое пытались поглубже вдохнуть. Чистый воздух или воздух свободы? Или воздух покоя и защищенности? Наверное, все вместе.

Всю дорогу Ефим рассказывал о своей фирме.

«Не скрою, непросто. Иногда хочется просто задушить какую-нибудь бабушку собственными руками», – Ефим поднял обе руки вверх. Да, руки у него крепкие, видно, что хватка мертвая, только лучше бы он за руль покрепче держался. – «Но с этих же бабушек в основном и живем. Попадаются ужасные зануды, это вам не Маня с Ваней! Сама чуть живая, а скрипит: «Ты мне вон ту беленькую больше не посылай, она, когда меня причесывает, носом шмыгает». Главное – бабуся ничего ж почти не слышит. Ору всю дорогу ей в ухо. А как носом шмыгает, ей слышно. У меня, говорит, от этого аппетит портится. Бабуся, думаю, в твоем возрасте вообще есть вредно! Да ладно, это я так. Но моя фирма «Леди» процветает. Вон, пять автомобилей уже купил. Так что пусть бабуси и дальше шаркают, дедков-то почти не осталось – а эти ничего, кряхтят. В больнице для профилактики раз в году под капельницами полежат, подремонтируются – и домой, под неусыпное наблюдение социальных служб. А тут как раз моя фирма с программными деньгами. И с утра кашей накормим, и волосы расчешем, и на ночь сказку почитаем. Вот скажите, наши старики такое имеют? То-то! Вот вам и Ваня с Маней!»

Интересно, он не говорит «ваши», он говорит – «наши». Значит, Родина у него все же в России, а не в Германии.

– Нет, Ефим, нашим старикам такое и не снилось, – отвечать взялся Главный. Оно и верно, все равно, хоть у нас и свобода, и все можно, а только по старой привычке боишься, как бы не ляпнуть что лишнее. Так что Заяц с Катей только многозначительно переглядывались.

– Вот, допустим, взять нашу клинику, – Геннадий Иванович выпрямился на сидении. Понятное дело, про свое говорит, а про свое – всегда нужно с гордостью! – Все у нас есть. Но это же за деньги! Кто наши пациенты? Либо сам бизнесмен, либо его жена, либо родители. Только они и могут наше лечение оплатить. И все равно, все бегом – быстро прооперировали и выписали домой. А кто дальше наших пациентов доводит до ума? Мы уже не знаем. Как-то сами. У нас есть еще одна послеоперационная консультация, заметь, бесплатная, но это все, что мы можем себе позволить, – тут уж Геннадий Иванович развел руками и опять уселся расслабленно.

– Нет, а объясните мне, почему у вас никто фирму такую же, как у меня, не создаст? Мне вот город помогает. Я городу добро – город мне с лихвой за это. Неужели никто не додумался? – Ефим удивлялся искренне. Любопытно, сколько лет он уже живет в Германии, что совсем наше царство-государство позабыть успел?

– Думаю, и у нас умников хватает, – вмешался Заяц, – только, знаешь, чтобы вот такой, к примеру, дом престарелых зарегистрировать, сколько денег нужно? Не потянуть. Да и не дадут. Невыгодно это нашему государству. Не вы-ы-го-одно-о!

На Зайца с переднего сиденья подозрительно покосился Главный. С чего это он так рьяно про дома престарелых? Неужто уже на собственную клинику накопил? Не пойдет так дело, не пойдет. Да и как накопить смог? С больных берет?!

По напрягшейся шее Геннадия Ивановича Катерина тут же поняла, что он насторожился. И чего Лешка выступает? Нашел где. А Главный тоже дает, сразу ему враги мерещатся. Эх, непростая у начальника жизнь – всех всю жизнь подозревать.

У Лехи, у него все просто. У Гальки, медсестры его, отец – запойный алкоголик. И куда только ни пытался его Леха пристроить – ничего не получается, все планы срываются. И дальше гоняет по дому запойный и свою жену, и Гальку с сынишкой. На квартиру второй жене Леша никак накопить не может, вот и пытается куда-нибудь так называемого тестя сдать, а некуда.

Как-то на дежурстве он в сердцах жаловался:

– Не дай бог у нас в государстве такого родственничка иметь. Впрочем, любого человека инсульт может хватить. И что? Ну, подержат его в больнице сколько-то времени, и все – домой, на родственников. И либо работу бросай, либо на сиделку вкалывай. Либо какую-нибудь молдаванку у себя укрывай.

– Да, не доросли мы, не доросли, – Катя толкнула Лешу в бок и постаралась сменить тему. – А как ваша фирма на нашу клинику вышла?

– Да все просто: сайт ваш почитал, позвонил. Я ж не только вам звонил – но вы с охотой откликнулись. Надо ж развиваться, и деньги зарабатывать надо. И вам хорошо, и мне прибыль.

Ефим подвез троицу к отелю, помог расселиться.

– Ну что, завтра ровно в восемь тридцать заезжаю за вами, и прямиком в клинику, там вас уже ждут. Сначала маленькая экскурсия, а потом переговоры с руководством.

– Спасибо, Ефим, тогда до завтра.

Мужчины пожали друг другу руки.

Многоэтажное здание городской больницы поражало не только размерами. В первую очередь – необыкновенной чистотой и приятным запахом. Да, именно запах – то, что сразу удивило. Зайди-ка в нашу городскую больницу: стены облуплены, в коридорах продавленные кушетки из кожзаменителя и жуткий, удушающий запах. Запах старости, нечистот и какого-нибудь особо едкого дезинфицирующего средства.

Здесь все было по-другому. Стены в клинике окрашены приятной салатовой краской, бежевые диванчики аккуратно стоят вдоль стен. Кругом развешаны веселые картинки, на столиках журналы, живые цветы в огромных кадках на фоне идеально чистых окон. Обстановку вполне можно сравнивать с любой московской частной клиникой. Например, с той, где трудится Катерина. Да, и у них журнальчики и цветы, и по стенам картины развешаны. Правда, с ценниками. Художник один, Влада знакомый, пришел на поклон к Главному:

– И интерьер вам организую, и от продажи вам процент.

Геннадий Иванович стоял на своем:

– Если мне картины не понравятся, даже и не надейтесь.

Но картины неожиданно понравились. Или все-таки процент? Так или иначе, картины остались висеть на стенах клиники. К слову, никто их не покупал: наверное, больница – все-таки не лучшее место для продажи. Пациенты приходят сюда с другими мыслями, им как-то совсем не до вернисажа.

В штутгартской клинике картины висели безо всяких ценников, правда, что на них было нарисовано, осталось непонятным. Может, так сделано специально, чтобы отвлекать людей от мыслей о болезнях? Вот так посмотришь и задумаешься – что это, женский зад или клумба? Да нет, вроде часть тела. Почему тогда она зеленая? И вот в таких приятных мыслях, разгадывая замысел художника, досидишь до того момента, когда тебя врач примет и всякие гадости понарасскажет. В Германии принято больному сразу говорить всю правду. Никто и ничего от тебя не скроет. Рак – значит, рак, невозможность забеременеть – опять же, скажут в лоб.

– Доктор Шульц, а как же психика больного?

– Так о психике больного как раз и идет речь.

В клинике русскую делегацию врачей сопровождал высокий сухопарый немец в круглых очках на абсолютно лысой голове. Он преодолевал коридоры быстрыми шагами, на ходу рассказывая о клинике и отвечая на вопросы. Ефим переводил:

– Больной должен включить все свои эмоциональные рычаги: если он сам не захочет выздороветь, никакая медицина не поможет.

– Но он же может впасть в ступор, в депрессию, – не унималась Катерина. – Ведь рак – это, считай, смертный приговор.

Шульц остановился как вкопанный – Заяц и Главный чуть не влепились в него на полном ходу.

– И это мне говорите вы? Доктор?

– Нет, ну понятное дело, что сейчас разработаны методики, и если случай не запущенный… – начала оправдываться Катерина, слегка заикаясь от такого напора.

– А у нас все случаи не запущенные. Наши пациентки проходят ежегодный профилактический осмотр на выявление раковых клеток. Если что, мы все захватываем в самом начале.

Шульц развернулся и побежал дальше. Вся команда припустила за ним.

Наверное, больше всего Катерину поразила палата, где вместе с недоношенными детишками лежали мамы. Мамы были в своих личных спортивных костюмах. А санитарные нормы? А инфекция?

В наших же роддомах как? Ночнушки, страшные, местами рваные и все одного размера, выдают всем без исключения и меняют ежедневно. Если бы дети умели видеть толком, они бы поумирали от страха, лицезрея своих мам в таком виде. Пол драят с дихлофосом, отделения постоянно закрывают на санобработку, и все равно – то стафилококк, то еще какая-нибудь гадость.

Одна новоиспеченная немецкая мамочка, не обращая никакого внимания на делегацию, кормила своего малыша. Кормила – это сильно сказано. Весь в проводочках, маленький комочек, больше похожий на лягушонка, лежал на груди женщины, а та совала ему бутылочку.

– Родился шестимесячным. Находится, естественно, еще на искусственном вскармливании. Но он же должен привыкать к запаху мамы, к ее дыханию. Она не лежит в роддоме, все делает медперсонал, но пару раз в день приходит – вот так с ним побыть, погладить, поразговаривать.

Как же это правильно – поразговаривать. У нас, с нашей сангигиеной, ребенок в таком состоянии все время в кювезе. Маме разрешается только посмотреть на него через стекло, и то, если медсестра будет в хорошем настроении и подпустит.

– Это для нас – далекое будущее, – подытожил Геннадий Иванович.

И для своих тихо добавил: «И потом, их, немцев, сколько? Вот они за каждого мышонка и борются».

В обед предполагалась встреча с немецким главврачом. По тому, как это объявил Ефим, компания дружно решила – есть поведут. Шульц же неожиданно предупредил:

– Господин Гросс едет через полчаса на обед, так что решаем все вопросы быстро.

Геннадий Иванович аж крякнул недовольно. Опять же, не по-нашему, не по-русски. Женщина строго посмотрела на шефа, но тот только потихоньку развел руками: типа, сама все понимаешь.

Катя понимала: если иностранцы приезжали к ним, в Россию – то тут уж держись, сами есть не будем, а этих и накормим, и напоим. И здесь неважно, частная клиника или государственная. Коньячку армянского нальют сразу, как иностранец на пороге появится. И так дальше – в каждой ординаторской. К концу осмотра клиники иностранец уже вовсю улыбается, галстук немножко набок, идет, спотыкаясь, и доволен страшно. И все русские врачи – друзья навек! И чтобы даже не сомневались.

Здесь налили только воду без газа. Можно было еще выбрать кофе или сок. На тарелочку выложили шесть печенюшек. Ну а куда больше? Их же всего шесть человек и есть! А их главный – господин Гросс – вообще сейчас на обед, зачем же аппетит человеку портить.

– Вся работа через господина Загоскина, – при этом наш бывший соотечественник привстал на стуле и поклонился на две стороны. – Мы сотрудничаем с ним уже давно, фирма «Леди» работает четко и слаженно. И, конечно, господин Загоскин, я надеюсь, никаких недоразумений у нас с вами больше не будет.

Ефим нехотя перевел последнюю фразу. Не перевести не мог: уж больно недовольным тоном говорил Гросс. При этом сам покраснел, глаза налились кровью. Видимо, Фима решил, что уж лучше прямо перевести, а то приехавшие еще невесть что подумают.

А как же не подумать, при том, что Фима начал быстро-быстро говорить по-немецки, видимо, объясняя ситуацию или оправдываясь. Лицо у Гросса потихоньку начало розоветь, задышал он поспокойнее.

– Не берите в голову, потом вам все объясню, – прошептал в конце Ефим.

Ну что ж, потом так потом, хотя осадок остался.

Вечером Ефим повел гостей в винотеку, чем сильно разочаровал Главного и Зайца. Те надеялись на пиво и сосиски или хотя бы на свиную рульку поэтому мечтали посетить обыкновенную немецкую пивную. Но Фима хотел изобразить из себя человека класса более продвинутого и привел компанию в изысканный французский ресторан-винотеку К каждому блюду здесь подавался особый сорт вина. Всю дорогу он рассказывал, чем отличаются эльзасские вина от рейнских и почему особенно ценятся вина мозельские, но воодушевил не всех членов русской делегации.

Уже сам ресторан оказался необычным. Внешне он напоминал зимний сад. Пышная растительность, большие стеклянные окна. За соседними столиками в основном праздновали какие-то даты добропорядочные немцы. На столиках горками лежали красиво упакованные подарки в ярких обертках, но тосты никто не говорил, приглашенные мирно беседовали. То есть праздник обозначали только в самом начале действа, а потом люди просто общались. Русские гости всему этому удивлялись.

Жителям России такое было совсем не понятно: они приходят в гости не просто пообщаться, но и похвалить человека, рассказать ему, какой он необыкновенный и как все у него в жизни складывается прекрасно. Здесь было по-другому – обычный житейский разговор. Во всяком случае, так выглядело со стороны.

Катерина дегустировала с удовольствием:

– Чувствуете аромат, чувствуете?

– Бодрит, – вяло реагировал Главный.

– А видите, блюда как подобраны, видите? Чтобы раскрывался аромат – каждому вину свое блюдо.

– Да льют что-то понемногу! Ефим, принято так, что ли?

– Так пять же разных блюд! И к каждому свое вино. Потом, под конец – водка немецкая.

– А, ну это хорошо, – Главный одобрительно кивнул и начал пересчитывать все меню на русские цены.

Переходя к десерту, он все же решил задать мучивший всех вопрос.

– Ты нам лучше расскажи, что там у этого Гросса в больнице стряслось!