Сыны анархии. Братва Голден Кристофер
Ее бледная кожа ярко сияла на солнце, и легкая россыпь веснушек у нее на переносице только подчеркивала ее красоту. Но стоило ей упомянуть Оскара, как Джон тут же разглядел играющие желваки на ее скулах, а уверенность в ее взгляде испарилась, точь-в-точь как маска ее улыбки, явив взору страх и отчаяние. Через долю секунды маска вернулась на прежнее место, но теперь Карни видел сквозь нее.
– Как тебя зовут, голубушка? – спросил он.
– Кейтлин Данфи, – сказала она, и по тону было ясно, что она врет, но ей плевать, догадывается ли Джон об этом.
Сглотнув ком в горле, Карни огляделся, теперь встревожившись, что кто-нибудь может их видеть. Впрочем, в открытую на них не смотрел никто, даже типы с гранитными взглядами, явно ее прикрывающие. «Не делай этого, – твердил он себе. – Ты в легальном поле, Джон. Совершенно легальном».
Если Кейтлин Данфи хочет, чтобы он представил ее Оскару Темплу, – значит, в дальнейшем разговоре не будет даже намека на легальность. Надо держаться далеко-далеко от этого, сказать девице, что он не может ей помочь.
Но Оскар был очень добр к Джону все эти годы и наверняка ухватится за дело, с которым пришла эта барышня.
И, помоги ему Боже, Джон Карни никогда не мог сказать ирландской девушке «нет».
С самого начала городок Чарминг, что в Калифорнии, уникально подходил, чтобы стать базой для мотоклуба. Большинство местных жителей были настроены не так уж враждебно; их не так тревожила репутация, которую байкерские банды заработали тем, что сеяли хаос, насилие и преступные промыслы. В незапамятные времена старатели, привлеченные сюда золотой лихорадкой, осели здесь, занявшись сельским хозяйством и лесозаготовками, основав небольшую общину, проникнутую духом истинных пионеров. После землетрясения в Сан-Франциско десятки горожан перебирались на новые места в поисках более простой жизни, но лишь под конец Второй мировой войны эти несхожие группировки слились воедино, выстроив уголок, воплощающий квинтэссенцию Америки.
Жители Чарминга придерживаются двух философских принципов. Один – «Сам живи и другим не мешай» – отражает пионерский дух первопоселенцев. Второй – «Не сри, где жрешь». Может, не в таких выражениях, но с таким же результатом. Чарминг не любит сетевых магазинов и торгово-развлекательных центров. Большинство проектов по застройке – доморощенные, на средства самих жителей Чарминга, а большинство предприятий в деловом центре города – семейные бизнесы. За всю смутную вторую половину XX века Чарминг почти не переменился, и именно этим он всех и устраивает.
САМКРО просуществовал в городе более тридцати лет, почти столько же времени заправляя «Авторемонтными мастерскими Теллер-Морроу». Первоначальные партнеры по бизнесу – Джон Теллер и Клэй Морроу – были двоими из Первой Девятки САМКРО, а когда «Сыны анархии» занялись подпольной торговлей оружием, автомастерские стали легальной ширмой этого бизнеса. Шеф полиции Уэйн Ансер многие годы смотрел на это сквозь пальцы, а местные считали клуб устоем общины.
Но в последние пару лет дело шло все туже. Шеф Ансер ушел на пенсию, и весь полицейский департамент Чарминга ликвидировали, передав поддержание правопорядка в городке в ведение шерифа округа. Теперь САМКРО впутался в торговлю наркотиками, и его добрососедские отношения с Чармингом начали разлаживаться. Будучи президентом САМКРО, Клэй Морроу изо всех сил цеплялся за перетершиеся пряди этих ослабевающих уз, но стоило ему связать одну порванную нить, как рвались две другие.
И это начало его бесить.
Клэй сидел во главе грандиозного стола для совещаний в Капелле. Посередине владений авторемонтных мастерских, обнесенных по периметру забором из рабицы, увенчанным колючей проволокой, расположились гараж, контора и помещение клуба. А Капелла со столом для совещаний, посреди которого вырезан костлявый жнец с окровавленной косой, – бьющееся сердце САМКРО, а коли уж на то пошло, то и каждого чартера «Сынов анархии» на свете.
– Где Шустрый? – осведомился Клэй, бросив сумрачный взгляд на Бобби Мансона – дородного, бородатого, седеющего имитатора Элвиса, ставшего совестью клуба. Многие годы Клэй считал Бобби одним из ценнейших достояний, доверял его хладнокровию и способности в любом споре воспринимать позицию каждой из сторон. Но с недавнего времени именно эти достоинства стали Клэю в тягость, и теперь его подмывало винить Бобби во всем.
– Ты же видел, как пострадал пикап Рыжего, – сообщил Бобби. – Шустрый прикидывает дефектовку, чтобы парни знали…
Тут дверь Капеллы приоткрылась, и Шустрый просунул голову в щель с неизменной застенчивой, извиняющейся улыбкой, будто приклеенной к его лицу, и проскользнул внутрь, прикрыв дверь за собой.
– Извините, – сказал он, проведя ладонью по своему стриженному ежиком ирокезу и татуировкам по обе стороны от него.
Джекс, сидящий слева от Клэя, выпрямился и кивнул Шустрому:
– Садись.
Клэй, бросив на пасынка косой взгляд, промолчал. Пацан в последнее время стал слишком борзым, набравшись замашек человека, считающего, что должен держать председательский молоток, а не носить патч[6] вице-президента. Но когда они оба откинулись из Стоктона, Клэй перетер все непонятки с Джексом, заключив побочную сделку, которая смажет Джексу лыжи, когда придет время, и навел мосты для вступления САМКРО в бизнес с картелем Галиндо. Пацан перестанет путаться у него под ногами уже довольно скоро.
И все же Клэю не хотелось, чтобы Джекс приучался раздавать приказы.
– Ладно, давайте разгребем это дерьмо, – сказал он.
Президент сжал рукоятку молотка, стиснув зубы от пронзительной артритной боли в руке, и стукнул по столу, чтобы призвать собрание к порядку. Все взгляды были обращены на него, и он уделил минутку, чтобы оглядеть членов клуба, сидящих в комнате, одного за другим. Джекс и начальник безопасности Тиг Трэджер. Бобби и рожденный в Шотландии Пыр Телфорд. Рыжий и Шустрый. Лыба и Козик, оба подтянутые из других чартеров. Майлз, подтянутый в полные члены, когда половина клуба сидела в Стоктоне.
Напротив Клэя, в дальнем конце стола, сидит Пайни Уинстон. Пайни, один из трех пока живых членов Первой Девятки, был соучредителем САМКРО вместе с Джоном Теллером и одним из тех, кто на первых порах поручился за Клэя. Теперь же старик сидит со своими кислородными трубками в носу, и его водянистые глаза таращатся на Клэя будто с неизменным сомнением и неодобрением.
Окабаневшего Джекса Клэй, пожалуй, еще мог бы так-сяк стерпеть… но Пайни становится проблемой.
– Ну, сталбыть, коротенько и без напряга, – сказал Клэй. – Джекс?
Вице-президент обвел взглядом сидящих за столом.
– Все уже слышали это по частям. Мы с Рыжим возвращались из хижины. «Хаммерюга» долбанул нас сзади. Грузовик запер нас, заставив съехать с дороги. Достаточно глянуть на машину Рыжего, чтобы понять, как все шло.
– Ты еще дышишь, Джеки, – заметил Пыр. – Считай, повезло.
– Коли жив – горе не беда и все такое, верно? – подкинул Козик.
Тиг навалился на стол, прищурив глаза.
– Мы говорим о русских, ага? Хотят поквитаться с нами за мочилово Путлова с его подружками?
– Так мы подумали, – кивнул Рыжий. – Однако они хотели оставить нас в живых. Во всяком случае, достаточно долго, чтобы отвезти к тому, кто отдал им приказ.
– Мы их не уважили, – подхватил Джекс. – Началась пальба, а затем объявились другие русские.
– Какие еще другие русские? – прохрипел Пайни, хмурившийся с того самого момента, как грохнул молоток, но на сей раз Клэй на него зуб за это не держал. Может, Рыжий и может постоять за себя, но какому же отцу хочется слышать, что русская мафия шмаляет по его сыну?
Джекс с Рыжим досказали историю до конца, дополняя друг друга – да, собственно, и рассказывать там было почти нечего. Пару минут спустя все за столом погрузились в молчание на несколько секунд, пока Джекс не обратил на Клэя вопросительный взгляд. Именно этого и дожидался Морроу – момента, когда Джекс признает, что молоток в руках у него.
– Всё останется в этих стенах, – изрек президент. – Я знаю, все думали, что мы разрулили нашу русскую проблему на какое-то время. Как и я. Теперь же смахивает на то, что русские затевают терки за территорию.
– Галиндо просветим? – поинтересовался Джекс, задумчиво почесывая белокурую щетку своей бороденки.
– О чем? – отрезал Клэй, обшаривая взглядом сидящих, чтобы убедиться, что его ответ дошел до каждого. – На данный момент мы ни хера не знаем. Пыр, если это по поводу оружейного бизнеса, может, наши друзья в Белфасте что-нибудь слыхали…
Пыр родился в Шотландии, но вырос в Белфасте и оттрубил в британской армии и ПИРА, пока из-за какой-то бодяги не вынужден был покинуть Белфаст. У него до сих есть враги в Ирландии, но старые связи никуда не делись – как бы неприятны они ни были.
– Попробую переговорить с Коннором Мэлоуном, – откликнулся Пыр. – Поглядим, что ему известно.
– Надо и с Лином потолковать, – подсказал Бобби все с тем же непрестанно встревоженным выражением лица. – Если русские затевают новую игру, Лин со своим кланом может уже знать.
– Я звякну Лину, – кивнул Джекс.
– Валяй, – распорядился Клэй. – И доложись.
И окинул комнату взглядом. Капелла – это святая святых, все, что обсуждается за столом, считается не подлежащим огласке, если только не проголосовали за обратное.
– Может, и нечего ссать из-за этих говнюков, – произнес он. – Свора псов «Братвы» дерется из-за объедков в надежде, что их московские хозяева заметят и отрежут им кус побольше. Вот и пускай шмаляют друг по дружке – это отвлечет их от раздумий, кто уложил Путлова в землю. И все равно держите глаза нараспашку, прикрывайте друг другу спины, пока мы не раскумекаем, кто отдает приказы с той и с другой стороны.
Клэй снова оглядел их лица, убеждаясь, что больше никто не хочет попереть на рожон.
– Ну, тогда лады, – подытожил он, ударив молотком. – Заседание закрыто.
Покинув остальных в клубе, Джекс вышел на улицу, хлопнув за собой тяжелой дверью. Когда они были в Капелле, набитые в комнату для собраний, дух пошел тяжеловатый. Теперь тут уйма парней, и это хорошо. Это делает клуб сильнее.
Шагая к своему байку, Джекс нашарил в кармане и выудил свой сотовый телефон. Звонок Лину может оказаться пустой тратой времени – если бы русские затевали гражданскую войну, то уж у китайцев разрешения спрашивать не стали бы, но может статься, до Лина дошли какие-нибудь слухи. Если бы русские поубивали друг друга, это было бы к лучшему, но Джекса тревожил сопутствующий урон.
Он вышел на связь с Лином.
На стоянке у него за спиной зашаркали шаги, и Джекс обернулся, все еще мандражируя после утреннего нападения. Должно быть, вид у него был хоть сейчас в драку, потому что Чаки вскинул обе руки – вернее, то, что от них осталось, – в знак безоговорочной капитуляции, только бы Джекс понял, что он не представляет угрозы.
Будто Чаки Марстейн хоть когда мог представлять угрозу.
– Тпру, Джекс! Это только Чаки.
– Думаешь, я бы тебя не узнал?
Вечно психующий лысый недомерок с эспаньолкой казался более взбудораженным, чем обычно.
– Нет-нет. Я думал, вдруг ты ушел, типа, обозленный или чего.
Джекс спрятал телефон в ладонь.
– Ты вышел сюда не просто так.
– Извиняй, ага. – Чаки закатил глаза, сетуя на свою забывчивость. – Тебе звонок в конторе. Голос у дамочки совсем расстроенный. По ходу, чё-то срочное.
Нахмурив брови, Джекс зашагал к конторе.
– Имя спросил?
– Нет, – сообщил Чаки, нагоняя его, – но ежли это поможет, у нее, типа, акцент. По-моему, английский. А может, ирландский.
Джекс сунул телефон во внутренний карман жилета, тут же напрочь забыв о Чаки. Ступил в тень конторы и увидел на столе телефон с дико перекрученным старинным спиральным шнуром. Долю его отца в «Теллер-Морроу» унаследовала мать Джекса – Джемма, и большинство дней ее можно застать в конторе. Джекс порадовался, что сейчас ее здесь не оказалось, иначе на звонок ответила бы она. Во время своего пребывания в Белфасте много лет назад Джей-Ти закрутил с бабенкой по имени Морин Эшби. В результате у Джекса появилась единокровная сестра, о существовании которой он узнал, лишь когда сам посетил Белфаст. Любую женщина с ирландским акцентом, позвонившую в контору «Теллер-Морроу» и наткнувшуюся на Джемму, ждал бы не самый теплый прием.
Джекс снял трубку:
– Алло?
– Можешь говорить, Джекс? Я просто не знаю, кому еще позвонить.
Морин – женщина ершистая, но, пребывая в Белфасте, Джекс ладил с ней не так уж плохо. Она напоминает ему собственную мать, хотя скажи он такое вслух, Джемма распяла бы его на кресте.
В голосе Морин звучали такое отчаяние и страх, что Джексу стало очень не по себе.
– В чем дело? – Он оглянулся на Чаки. В голове его вдруг пронзительно затрезвонил сигнал тревоги. Заставить Морин Эшби потерять самообладание могло только одно. – Что-то стряслось с Тринити?
– Девчонка пропала, – сообщила Морин. – Скрылась с радара. Я оставила ей двадцать сообщений. От нее никаких вестей вот уж больше двух недель, а теперь…
– Как это две недели? Она же живет с тобой.
– Нет, уже несколько месяцев не живет.
– Погоди! – Тревога Джекса мало-помалу сменялась раздражением. Обернувшись, он знаками прогнал Чаки из конторы и, когда недомерок удалился, снова уселся за стол. – Начни с начала.
– Да не было начала, Джекс. Она смылась с этими русскими, и мне кажется, коли кто и сможет ее найти, то это ты.
Джекс запустил пятерню в густую копну своих белокурых волос.
– С какими еще русскими?
В свете сегодняшних событий от одного лишь этого вопроса его замутило.
– Это было пять месяцев назад, вот. Является целая русская делегация, мафиозные ублюдки, и хотят замутить дела с Броганом, Дули и Рорком…
– Без приглашения русские в Белфаст не ездят, – перебил ее Джекс.
– А мне не один хрен, приглашали их или нет? – огрызнулась Морин. – Мне только и ведомо, что они здесь были по делу. У Рорка есть друзья промеж них, насколько у Рорка вообще могут быть друзья.
На Джекса снизошло ужасающее спокойствие – чувство, неизменно охватывающее его всякий раз, когда дело принимает паршивый оборот. Будто тебя засасывают зыбучие пески, и остается лишь просто опустить руки, позволяя им увлечь себя вниз, понимая, что, как только они поглотят тебя, дело пойдет только хуже.
Ирландские Короли – правление «Подлинной ИРА» – устроили прием какой-то фракции «Братвы». Это не лишено извращенного смысла. Джимми О’Фелан – человек ПИРА в Калифорнии, распоряжавшийся подпольной торговлей оружием и взаимоотношениями с САМКРО – пытался отсечь «Сынов анархии», законтачив с русскими напрямую, но пустился во все тяжкие, так накосячив, что Короли не только дали благословение на его убийство, но и вознаградили САМКРО за ликвидацию.
Теперь же, если Морин знает, о чем говорит, русские после убийства Джимми O запросили аудиенции у Королей. Джекс понял, что нужно узнать побольше – узнать, как прошел этот визит и что он означает для взаимоотношений между САМКРО и ирландцами, но Морин позвонила не затем, чтобы говорить о делах или политике криминального бизнеса.
– Один из русских, громила по имени Олег Волошин, так он таскался за Тринити, будто на орбиту вышел вокруг нее.
– Думаешь, он ее забрал? – спросил Джекс, крепко стиснув трубку.
– Я знаю, что это он, Джекс. Тринити на Олега запала. Думает, что влюбилась в него… и, коли честно, я не так чтобы против. Я и сама любила порядком мужиков, не слишком придерживающихся буквы закона, а Олег… он славный малый для бандюгана. Тринити ушла к нему месяца четыре назад, но была на связи, регулярно мне звонила. А последние две недели и не пикнет, и это страшит меня до потери памяти.
Джекс откинулся на спинку стула, уставившись на дверь, которую Чаки оставил открытой, – воззрившись в пустоту.
– Слушай, – продолжала Морин, – я разумею, что есть и другие вещи, за которые нам надо потолковать, но прямо сейчас…
– Ты встревожена, – перебил он. – Я и сам встревожен. Но выехать из страны для меня сейчас почти невозможно. А уж ехать в Россию…
– Кто сказал хоть слово за Россию?
– Я думал, Тринити ушла с Олегом.
– Она ушла с ним, ага, но твоя сестренка не в России. Она в Америке. В последний раз, что я слыхала, она была в Неваде.
Джекс развернулся к столу, выудив карандаш и листок бумаги.
– Еще что-нибудь можешь мне сообщить о местонахождении Тринити или об этом Олеге и его людях? – спросил он.
Морин отбарабанила все, что знает, – всего ничего, а Джекс взял на карандаш все обнадеживающее – то есть сущий пустяк. И лишь повесив трубку, почувствовал чье-то присутствие у себя за спиной.
Обернувшись, он увидел свою мать Джемму, глядящую на него со знакомым брезгливо-пренебрежительным изгибом губ.
– Опять срешь мне за пазуху, – криво усмехнулась она.
4
Кейтлин Данфи зарезал ее хахаль, когда она застала его в пабе с другой девицей. Кейтлин, уязвленная и униженная, поговорив с ним в открытую, убежала из паба в слезах, и тогда девица, которую он клеил, вставила ему еще фитиль и вылила пиво ему на голову. Этот хахаль – Тим Келли – прокрался до квартиры Кейтлин, залив в себя больше алкоголя, чем счел бы разумным пьяный моряк. Тим и Кейтлин поругались, затем подрались, кулаки так и замелькали. Как и всякая добрая ирландская девушка, она платила ему той же монетой… вплоть до момента, пока он не сграбастал кухонный нож и не воткнул ей в горло.
Тринити любила милую Кейтлин. В детстве они вместе ходили в школу, а потом вместе проводили массу вечеров в пабе, а еще утренние пробежки в парке. Однажды они даже сидели вместе за решеткой, и чем меньше об этом говорить, тем лучше. На похоронах Кейтлин Тринити даже плакать не могла – гнев вытравил горе, – лишь отчаянно жаждала момента, чтобы сомкнуть пальцы на рукоятке ножа и попотчевать Тима Келли тем, на что тот сам напросился. Меньше месяца спустя с ублюдком было покончено, но убила его не Тринити.
Она жалела об этом годами. И всегда будет жалеть. Тринити Эшби всю свою жизнь провела в шаге от мира насилия, но сама преступницей не была, а тем паче убийцей. Но для Тима Келли уж непременно сделала бы исключение.
Ради Кейтлин Данфи.
И когда Джон Карни спросил, как ее зовут, имя Кейтлин выскочило как-то само собой. Теперь же стыдилась одной мысли об этом.
«Теперь идти на попятную уже поздно», – подумала она.
Во многих-многих отношениях.
Саммерлинская оружейная выставка-ярмарка закрылась под вечер, но сворачивание ее потребовало какого-то времени. Тринити просто в лепешку расшибалась, чтобы Олег и остальные парни не потеряли терпение, пока ждут, несмотря на то что они четверо, просто стоящие вместе в кружок – эта ирландская девчонка и троица угрюмых русских парней, все из себя на взводе, тронь и взорвутся, – не могут не привлекать нежелательного внимания даже в часы закругления оружейной выставки. Отправила Гаврилу и Феликса покататься, а сама с Олегом то разглядывала стенды торговцев, то слушала музыкальное представление, устроенное в восточном конце выставки, то посещала большой серебристый прицеп «Эйрстрим», превращенный в мобильный бар-закусочную.
Тамошний поп-корн, приготовленный в котелке по-домашнему, оказался восхитительным.
Теперь, когда оружейная выставка закончилась и солнце стремительно опускалось за горы на западе, они покатили по грунтовке, ведущей к главному дому ранчо Оскара Темпла. Со всех сторон их окружали изгороди, но больше их интересовали меры безопасности. Они углядели пару охранников и никак не меньше трех камер, отчего Олег с парнями занервничали. Они следовали за потрепанным, старым пикапом марки «Форд» с мощным кузовом позади, в котором Джон Карни возит свои товары на оружейные выставки, потому что хозяин пикапа вызвался их проводить.
Их ожидали.
Однако Тринити оставалось лишь гадать, чего именно может ожидать Оскар Темпл. Должно быть, Карни вкратце его просветил, но не взбрыкнет ли человек вроде Темпла при виде замызганных мужиков с каменными лицами и русским акцентом? Насколько она успела понять американцев, вполне может.
– Предоставьте говорить мне, – подала голос Тринити с заднего сиденья.
Гаврила сидел за рулем, Олег – на пассажирском сиденье рядом, а Феликс – позади, рядом с Тринити. Все сердито посмотрели на нее, даже человек, в которого она влюбилась.
– Возможно, ты сказала это уже дважды или трижды, – буркнул Олег.
Тринити просунулась между сидений, чтобы с прищуром наверняка заглянуть ему в глаза.
– И скажу это тысячу раз, коли потребуется, чтобы достучаться в ваши толстые русские лбы.
От ухмылки Олега тонкий белый шрам, протянувшийся вдоль его челюсти от подбородка до мочки уха, натянулся. Татуировки на его шее сзади и на руках свирепы и как-то прекрасны в одно и то же время. У него высокие скулы, маленький рот и прищуренный взгляд человека, любящего мучить людей. Щетина на его бритом черепе никоим образом не помогала рассеять подобные опасения, но Тринити знала, что это не так. Она чувствовала его прикосновение и видела в его глазах вожделение к ней. Олег ни за что не причинит ей боль, разве что тем, что умрет за нее, и она сделает все, что в ее власти, только бы предотвратить подобное.
Гаврила водит. Всегда. Его уродливое лицо с темными глазами выглядит так, будто он побывал в тысяче драк и проиграл их все до единой.
А вот Феликс – тихоня. Шесть с половиной футов ростом, накачанный так, что похож на гардероб из мускулов. У Тринити сложилось впечатление, что большинство драк с Феликсом заканчивались еще до начала, потому что его противники писались прямо в собственные штаны, не успев даже обменяться ударами.
– Ты говоришь с нами, как с детьми, – проговорил Гаврила. – Я выдрал глотку мужику, который говорил со мной так.
Тринити с усмешкой уселась на свое место.
– Ты не первый, кто намекает, что с удовольствием меня прикончил бы. У другого парня это звучало убедительнее.
– Один из нас любит тебя, ирландка, – проворчал Гаврила, стиснув баранку своими лапищами. – Но это не я.
Олег снова оглянулся на заднее сиденье, приподняв одну бровь. Может, Гаврила и убийца, но они оба совсем как братья, и он ни за что не причинит вред любимой женщине Олега. Феликс как всегда помалкивал, но чуточку возвел глаза горе, показывая, что тоже не ставит угрозы Гаврилы ни во грош.
Впереди понемногу вырастал громадный деревенский дом, окруженный беспорядочными хозяйственными постройками. Тринити увидела, как стоп-сигналы Карни вспыхнули, и тут же Гаврила врезал по тормозам. Шины их черного «Мерседеса» подняли тучу пыли, и пришлось подождать, пока она опустится, прежде чем распахивать дверцы. «Братки» научили ее никогда не высовываться там, где окружающая обстановка не просматривается на все сто.
Выбравшись из машины, Тринити захлопнула заднюю дверцу. Остывающий двигатель «Мерседеса» издавал негромкое пощелкивание. Она предлагала угнать что-нибудь, не так соответствующее клише русской мафии, как черный европейский седан, но Гаврила упорствовал, что они должны соответствовать стандартам. Олег переставил на него номера со старого «Фольксвагена Рэббит». Ну, хотя бы сегодня вечером за ними никто гоняться не будет.
Олег и Феликс выбрались из машины через пару секунд после нее. Гаврила ждал за рулем, наверняка держа правую руку на кнопке зажигания. Ключа у них не было, но этому человеку потребовалось не больше полусекунды, чтобы двигатель заработал. Он такое уже делал не раз и не два.
Выбравшись из своего пикапа, Карни уперся ладонями в поясницу, как это водится у пожилых, потянулся и вальяжно зашагал к ним, теперь более походя на ковбоя, чем на ирландского паренька, каким рос.
– Мисс Данфи, – сказал он.
Ей хотелось открыть ему свое настоящее имя, но она не могла. Олег может решить, что эта информация заслуживает того, чтобы прикончить Карни.
– Должен теперь вам сказать, – продолжал американец, – что вообще-то от этого дела мне как-то не по себе.
Феликс чуть отвел руку назад, чтобы легче было выхватить пушку, заткнутую сзади за пояс, если понадобится.
Олег хотел было открыть рот и выдать свой акцент, но Тринити обожгла его таким взглядом, что он прикусил язык, как Феликс.
– Тут ничего такого, чтобы вам испытывать неловкость, мистер Карни, – проворковала она. – Вы знакомите старого друга с новым, вот и всё. Коли же предпочитаете не торчать поблизости, когда представите нас друг другу, никто здесь не поставит вам этого в вину.
Неловко переминаясь с ноги на ногу, Карни бросил взгляд на дом.
– Оскар может.
Друг в Белфасте, назвавший ей имя Карни, сказал ей, что этот человек не сходит с прямой и узкой дорожки уже много лет. Его дискомфорт оттого, что его втягивают в затею по ту сторону черты закона, казался совершенно искренним, но ведь он согласился привести их сюда, а уж коли впутался, в таком деле вход – доллар, выход – два.
Похоже, Карни осознал эту истину на секунду-другую позже Тринити. Вздохнув с видом, говорившим «ладно уж, давайте покончим с этим», он направился к парадной двери деревенского дома с шагающими по пятам Тринити, Олегом и Феликсом. Гаврила оставался за рулем «Мерседеса», пока дверь не открылась и бородатый мужчина в спортивном пиджаке цвета ржавчины жестом не пригласил их внутрь.
У двери Карни поздоровался с бородачом, которого звали вроде бы Аароном. Аарон Имярек не потрудился представиться гостям своего работодателя. Тринити приняла бы его за дурня при виде новехоньких, с иголочки, синих джинсов и остроносых ковбойских сапог без единой царапинки, но разглядела, как слегка оттопыривается его спортивный пиджак из-за оружия и сумрачный интеллект, проблескивающий в его взгляде, будто крошечные пылающие угольки. Этот человек – не просто головорез.
Проводив их в переднюю, Аарон указал на столик под вешалкой:
– Оставьте свое оружие здесь. Оно будет ждать вас на обратном пути.
Их всех всколыхнуло беспокойство. Тринити бросила на Олега сумрачный взгляд, он кивнул и, зорко следя за Аароном, вытащил пистолет из-за пояса сзади и положил на столик. Гаврила и Феликс последовали его примеру.
– А вы что же? – повернулся тот к Тринити.
– Я здесь только потолковать, – отрезала она. – Оружие мне даже не нравится.
Мгновение Аарон пристально разглядывал ее, окинув взглядом надетые на ней джинсы, сапожки и тонкий хлопчатобумажный свитерок. Он явно пытался вникнуть, что она собой представляет, что делает вместе с этими людьми, и Тринити видела, что покамест он в этом не преуспел. Как и она сама.
– Странную ж вы водите компанию, раз так, – заметил он.
– Отнюдь не спорю.
– Мистер Темпл ждет вас на кухне, – указал он куда-то в глубь дома.
– На кухне? – эхом отозвалась Тринити.
Никто не проронил ни слова. Карни последовал за Аароном, а девушка со своими русскими вынуждена была к ним присоединиться. Поначалу ей показалось странным, что этот человек примет их в кухне, а не в кабинете или гостиной, но, разумеется, кухня более интимна, более уютна… и в каком-то смысле более гостеприимна. Должна создать иллюзию, что все они друзья и могут говорить без экивоков.
Оскара Темпла они застали за шинкованием овощей на кухонном островке с гранитной столешницей. На бедре у него висел большущий пистолет «Кольт», будто у шерифа на Диком Западе; кожаный ремень и кобура поблескивали, любовно, с заботой смазанные маслом, чтобы не теряли эластичности, словно драгоценная бейсбольная перчатка подростка. На шикарной плите исходила паром кастрюля, и в желудке у Тринити заурчало от дивных ароматов, наполняющих кухню.
– Привет, Джон! – тепло сказал Темпл. – И привет твоим друзьям.
– Добрый вечер, Оскар, – ответил Карни.
– Неужто уже вечер? – Темпл бросил взгляд в окно над раковиной. – Что ж, он подкрался незаметно, не правда ли?
На второй разделочной доске лежала целая курица, которую хозяин дома только что выпотрошил и порезал, сложив мясо горкой на блюде. Когда он положит мясо и овощи в пряный бульон, кипящий на плите, блюдо получится исключительное.
– Пахнет славно, не так ли, мисс… – Темпл посмотрел в ее сторону.
– Данфи, – подсказала Тринити. – Кейтлин Данфи.
Темпл вытер руки кухонным полотенцем и поприветствовал ее рукопожатием. Он явно сосредоточил внимание исключительно на ней – быть может, Карни сообщил ему, что говорить будет она, – не потрудившись протянуть руку кому-либо из ее спутников. Тринити пережила мгновение всеохватной паники, сообразив, что, вместо того чтобы оставаться просто подружкой Олега, приняла участие в покушении на преступление, работая на русскую мафию.
«Господи, да что же я творю?» – подумала она, не в силах даже вздохнуть.
Потом, бросив взгляд на Олега, вспомнила ответ: «Стараюсь остаться в живых. Оберегаю жизнь Олега». Теперь это ее семья.
Из другого коридора в дальнем конце кухни послышались легкие шаги, и, обратив туда взгляды, все увидели вошедшую брюнетку – загорелую, с обветренным лицом, одетую в собственную вариацию спортивного пиджака Аарона в комплекте с оттопыривающимся короткоствольным оружием. «Сколько ж их тут?» – задумалась Тринити.
– Антуанетта, вот и ты! – просиял Темпл. – Не могла бы ты устроить мисс Данфи досмотр, будь любезна? А когда закончишь, Аарон проделает то же самое с ее друзьями.
– Они оставили свое оружие у двери, – возразила Тринити. – А я не вооружена.
– Может статься, это и правда, – согласился Темпл. – Но Антуанетта обыщет вас на предмет камер и прослушивающих устройств…
Он помедлил, разглядывая Олега, прежде чем перейти к Гавриле.
– Впрочем, судя по вашим спутникам, ничуть не сомневаюсь, что вы в полном ажуре. Нашим федеральным друзьям нипочем не добиться такой убедительности, – проговорил он, заканчивая на Феликсе. – Вы ведь русские, правда?
Тринити велела им помалкивать, и они следовали ее совету, набрав в рот воды.
Поглядев на нее, Темпл поднял руку и похлопал себя по шее сзади:
– Наколки, милая моя.
Она поглядела на Олега, подумав об аляповатых картинках на коже задней стороны его шеи, вспоминая, сколько раз гладила эту кожу.
– Русский гулаг – единственное место, где могут сделать что-то подобное, – поведал Темпл. – Их еще так кличут, гулагами? Или теперь просто тюрьмами?
Гаврила медленно двинулся на него. Угроза пробегала по его телу волнами.
– Ты что-то имеешь против русских? Может, принципы? Ты не делаешь с нами бизнес?
Тринити хотелось накостылять ему по башке, но она не позволила себе выказать раздражение.
Оскар Темпл широко развел руками, демонстрируя, что все они друзья.
– Вовсе нет, tovarisch. Я в политические игры не играю. Я бизнесмен. Всякий желающий заплатить мне валютой США – достаточно полноценный американец для меня.
Гаврила кивнул – вероятно, уже пожалев о том, что раскрыл рот. Поглядел на Олега и Тринити. Феликс держался позади, как можно ближе к усатому телохранителю Темпла.
– Тогда валяй, Антуанетта, обыскивай меня, – произнесла Тринити, уповая, что окажется дружелюбнее, чем чувствовала себя на самом деле.
Женщина занялась этим делом настолько основательно, что Тринити сочла это своим первым лесбийским опытом. Покончив с этим, Антуанетта удалилась в тот же коридор, из которого вышла, и настала очередь Аарона обшаривать русских. Олег и мальчики неуютно поеживались, пока Аарон тщательно и неспешно занимался своим делом.
– А как насчет старика? – осведомился последний, кивнув в сторону Карни.
– Ты при оружии, Джон? – лучезарно улыбнулся Темпл.
– Оно конечно, – насупился Карни. – У меня та старая «беретта», что ты подарил, когда мне стукнуло семьдесят.
– Иного ответа я бы и не принял, – одобрил Темпл.
– Тогда ладно, – пожал плечами Аарон. – Никаких проводов и других стволов. Но у этого есть нож, – указал он на Олега.
Темпл расплылся в своей дьявольской ухмылке:
– Разумеется. – Он посмотрел на Олега: – У тебя вид ножевого бойца, Иван.
Олег негромко хмыкнул.
Маска Темпла на миг соскользнула:
– Я сказал что-то смешное?
– Никто больше не зовет нас Иванами. Рональд Рейган покинул пост уже давно, – сообщил Олег.
Тринити вздохнула. Ладно, Темпл козел, но если чего-то хочешь от козла, позволь ему распустить хвост и разыгрывать из себя короля Говнище. Она бросила взгляд на Карни, стоящего в паре футов от нее. Мандраж у старика прямо-таки адский.
– Вы в моем доме, – предупредил Темпл, положив ладонь правой руки на рукоятку, торчащую из кобуры у него на правом бедре. – Полагаю, я могу звать вас, как заблагорассудится, тем более что вы мне своих имен не выкладывали.
Карни шагнул прочь от Тринити, подчеркнуто держась от нее и ее друзей как можно дальше.
– Послушайте, я свое дело сделал, – с усталой хрипотцой прошелестел его голос. – Я вас познакомил. Но вы все чуточку чересчур на взводе для меня, так что я уж пойду себе.
У Тринити по коже побежали мурашки, словно в комнату влетел нечистый. Она не верила в злых духов так, как всегда верила бабушка, но ни капельки не сомневалась, что дурные намерения обладают весом, аурой, которую можно ощутить.
– Не дергайся секундочку, Карни, – возразил Темпл. – Это же ты привел сюда этих людей.
– Нельзя ли перейти к делу? – спросила Тринити, умоляюще подняв руки. – Мы лишь хотим получить цену по справедливости, а мы слыхали, что вы ведете дела честно.
Темпл со вздохом поглядел на Аарона, который будто чуточку обмяк, и напряжение в комнате почти развеялось. Олег и Гаврила явственно расслабились, но Феликс ни на йоту не отошел от Аарона.
– А что именно вы ищете? – поинтересовался Темпл.
Карни замычал что-то себе под нос, глядя в пол и делая вид, что не имеет к нелегальной сделке с оружием ни малейшего отношения.