Самая младшая Романовская Лариса

Вишня

Полине кажется, будто вчера был май, а сегодня сразу наступило второе сентября. Словно каникул не было. На ней даже куртка та, что и весной, – голубая с желтым. И если в бабушкину дверь позвонить, то Бес, как всегда, заверещит. И Стаська с бабушкой разговаривают как всегда. Будто они проходят первый уровень знакомой игры.

– Стас, ты куда?

– На конюшню.

– А обедать?

– Я в школе ел.

– Ну чего там в школе можно есть? У меня суп с фрикадельками.

– Я вечером.

– Ну хоть бутерброд?!

– Ба, да не надо ничего.

– Совсем ничего?

– Тридцать пять рублей на маршрутку.

Бабушка быстро лезет в свою сумочку, которую называет «клатч». Хотя настоящий клатч маленький, а эта сумка размерами с Полинин рюкзак. В кармашке «клатча» всегда есть деньги для Стаса, или шоколадное яйцо для Полины, или пачка маминых сигарет. Там даже есть жетончик от собачьего ошейника с надписью: «Меня зовут Бейлис. Я хочу домой». И номер бабушкиной мобилы. Это Неля купила, чтобы Бес не потерялся. Но с Бесом все в порядке, а вот жетончик чуть не пропал.

Стас убежал вниз. Бабушка закрывает за ним дверь, обзывает его шантрапой и говорит:

– Руки мой и у деда в комнате обедай. Полотенце желтое не трогай, желтое – для учеников! Почему у тебя рукав перемазанный? У вас рисование было?

– Нет, это немецкий. Это Альбинка…

– Потом расскажешь! Ко мне сейчас мальчики придут.

Все как раньше. Даже полотенце. Только вот в школе… Но раз у бабушки ученики, Полина все дедушке расскажет.

Баба Тоня своих учеников называет «мальчики» и «девочки». Так и говорит: «Я еще одну девочку взяла, на утро субботы» или «В четверг вечером мальчик не придет. Полинка, можешь свою Лену в гости позвать». Сейчас у бабушки в комнате сидят два мальчика и одна девочка. Вычисляют синусы, функции и интегралы. А Полина про них с детства все знает: синус – это инструмент, вроде гаечного ключа, функция – маленькая, серебряная, как чайная ложечка. А интеграл…

– Что, Полинка, не кончается суп? Ты фрикаделю на хлеб положи и ешь как бутерброд, – подсказывает дед Толя.

– Правильно говорить «фрикаделька». – Полина тянется к горбушке.

И вправду вкусно. Если бы еще хлеб был нормальный, а не с угла батона. Дед считает, что горбушки – самое вкусное. Всегда говорит «я тебе горбушку отложил». Приходится есть, из вежливости.

Дедушка сидит за компьютером, щупает клавиатуру. На кнопках теперь выпуклые наклейки с точечками. Это для слепых. Азбука Брейгеля. Или Брамса?[2] У экрана теперь очень большое разрешение – тоже для дедушки. Он ведь одним глазом немножко видит.

– Хочешь, я тебя в блогах зарегистрирую? – спрашивает Полина.

– А зачем?

– Найдешь с кем ты в школе учился… – мрачнеет Полина. – Узнаешь, как у них дела.

– Не надо. Хорошо у них дела. Уже давно хорошо.

Дед нашаривает на столе диск с аудиокнижкой. В динамиках чужой мужской голос говорит так громко и красиво, будто диктует: «Габриэль Гарсиа Маркес. Сто лет одиночества». Звучит незнакомая мелодия. Красивая, как в мамином мобильнике.

К ним сразу заглядывает бабушка:

– У меня дети! Полинка, дай Толе наушники.

Дедушка машет рукой. Не надо наушников, это он тренировался на ощупь диск вставлять. Он потом книжку послушает. А сейчас будет слушать, как у Полины в школе дела. И за суп спасибо, очень вкусный был. Полина тоже говорит, что вкусный. И накрывает ладонью свой бутерброд из горбушки и фрикадельки, а то вдруг бабушка рассердится.

Но бабушка запускает в комнату Беса – он под ногами крутится, мешает ей объяснять про синусы. А рядом с дедом Бес спокойным делается. Уважает потому что.

Дедушка идет к дивану. Он по дому без тросточки ходит, потому что знает все наизусть – даже если у ковра угол сбился или если Полина стул на место не поставила. Бес уже поверх пледа лег. Греет дедушке место. Будет сейчас тыкаться деду в бок и свистеть тихонько. Полина берет бутерброд и тоже устраивается рядом. Доедает и рассказывает.

У них теперь по немецкому новая учительница. Полина не запомнила ее имя и отчество. Она и про старую тоже не помнила, как звали. Но старая была добрая, а эта – злая. То есть не злая, а… Непонятно, как про нее сказать.

Сегодня Инга Сергеевна повела вторую группу к их немке, а они остались в классе и бесились. У Альбинки были фломастеры для аквагрима. Ими можно на себе что угодно рисовать. Бабочку или цветок.

Максим на лице полосы чертил. Он вообще хотел маску, как у супермена, но за перемену не успеешь все лицо заштриховать. Настя Кузьмичева сделала на пальцах кольца разные. А вторая Настя, которая к нам в гости приходила, Огнева, нарисовала себе очки. А потом отдала фломастер Полине. Полина хотела нарисовать солнышко, но фломастер был зеленым. А солнце не может быть зеленым, если оно не инопланетное? Тогда она решила раскрасить родинку. Раз мама говорит, что похоже на вишню, то можно пририсовать листики.

Перемена закончилась, но Полина все успела. А Максим рядом прыгал и просил фломастер для своей маски, а то предыдущий Альбинка отобрала уже. Их новая учительница стояла на пороге, смотрела, как они бесятся. Полина думала, что она красивая и добрая. А учительница велела все смывать, потому что тут не балаган, а они не клоуны. И сказала, что раз у нее начало урока отняли, то она столько же перемены отнимет! Будем на перемене заниматься!

Фломастеры смылись, Альбинка не наврала. Только она с ними в туалет не ходила, она себя разукрашивать не стала. Когда они в класс пришли, Альбинка уже учительнице рассказывала, как ее зовут и сколько ей лет. И учительница улыбалась.

Полина пошла к парте, за которой они с Настей Огневой на немецком сидят, а учительница ее остановила. Велела к зеркалу подойти, а потом смыть грим еще раз. Но щека уже чистая была, только зеленая черточка сверху родинки и все. У Кузьмичевой одно кольцо с пальца совсем не смылось, а у Максима лицо почти серое, но к ним учительница не стала придираться. А Полине сказала: «Ты кляксу эту розовую вытри немедленно!»

Все засмеялись. Хотя знали, что это родинка. Максим и Альбинка дразнили ее «кляксой». Инга Сергеевна их бы заставила замолчать, а эта просто сказала «гут» и велела открыть учебники на пятой странице.

– А еще она сказала, что «клякса» по-немецки будет… Не помню.

– И я не помню. Вроде «клекс», что ли? – говорит дед Толя: – А «вишня» – это «кирше». Знала об этом?

– Нет. Мы только яблоко и апельсин проходили.

– Ну видишь. Теперь они не будут знать, а ты будешь, – он гладит Полину. И на ощупь.

И начинает рассказывать сказку – про принцессу Кирше из Вишневого замка. Такой сказки на самом деле нет, ее дедушка только что сам придумал.

У деда Толи ладонь большая, а пальцы короткие. Кажется, что его ладонь специально так сделали, чтобы она лежала у Полины на спине, между лопаток. Наверное, там есть специальное место, на которое нажимаешь, и становится хорошо. Ну как у собак за ушами.

Полина молчит до середины сказки, потом начинает помогать. А потом сама себя перебивает:

– Нет, дракон добрый был! Он не стал никого есть! Он на спину себе рюкзак надел и в нем всех катал. Дед Толь, а нам зефир на завтраке раздавали. Он не помялся почти. Я сейчас полежу с тобой еще немножко и тебе его отдам. Хочешь?

– Хочу. И еще знаешь чего хочу? Ты мне на компьютер сказки наговори, чтобы записалось. Ты в школу уйдешь, а мы с Бесом будем дома сидеть и слушать. Правда, Бес?

Бес не отвечает, он свистит во сне. Если на человеческий возраст перевести, то Бес получится старше дедушки. Поэтому Полина слезает с дивана так, чтобы Бесу на лапу не наступить.

Сказка из коробки

Придумать сказку специально для дедушки Полине несложно. Она решила, что сперва слепит главных героев и разные штуки, которые им нужны (как реквизит в театре). А потом сядет перед микрофоном, и пускай персонажи сами рассказывают про то, что у них происходит. За себя Полина будет говорить обычным голосом, а за остальных – по-разному.

Полина не знает, про кого дедушке Толе будет интереснее всего слушать. Может, про зайцев из Клетчатой страны? А может, про королеву, о которой она рассказывала, когда с дачи уезжали? Надо у дедушки спросить, чего ему хочется. А бабушка не пускает к нему в комнату, потому что он лекарство принял и уснул наконец.

В новой коробке есть сиреневый пластилин, самый подходящий для мордочки сказочного зайца. Но у бабушки сейчас перерыв между учениками, который называется «окно». И баба Тоня из этого «окна» наблюдает за Полиниными уроками. А Полина не компьютер, она так быстро переключаться не может. Тем более со сказки на математику.

В математике самое интересное – цифры, это герои, как в мульте. Если их несколько, это команда, все объединились в число, чтобы противника побороть. Скобочки – это стена. Цифры забрались внутрь, чтобы их никто не достал. Сидят в скобках, как в домике. Знак «плюс» – это дружба или даже любовь. Одно число с другим подружиться хочет. А «минус» – это цифры внутри числа поссорились и теперь разбегаются. Так про любой пример можно сказку рассказать. Два умножить на три плюс восемь. Если скобки не поставить, не спасти тройку и восьмерку от кошмарной злобной двойки, то…

– Полина! Что ты возюкаешь? Сейчас страницу вырву и переписывать заставлю! – Бабушка Тоня подкрадывается сзади, как злодей. И говорит такие же злодейские вещи.

Приходится откладывать сказку на потом.

Сперва математика. Потом русский и немецкий. Потом окружающий мир. А перерывы между ними маленькие. Когда уроки закончены, бабушка отправляет их с Бесом пройтись вокруг дома. А на улице воздух такой сырой, будто у погоды насморк. Футбольное поле превратилось в мелкий бассейн, в котором отражается белый забор. И на площадке никто не гуляет.

Потом Полина пьет чай на кухне. Окна запотели, начало смеркаться, небо стало темно-голубым, поэтому ягоды рябины выглядят почти черными. Как смородина в варенье.

Бабушка поставила на стол две банки варенья: одну к чаю, а вторую – чтобы наверх отнести. И оладьи она тоже жарит с запасом, половину выкладывает в синюю миску, им на ужин, а вторую половину в кастрюльку с откидной крышкой. Полина их так и повезет в лифте, прижимая теплый кастрюльный бок к животу. Так уютнее, и еще для подстраховки. Потому что, когда руки кастрюлей заняты, то обязательно хочется чихнуть, или подбородок чешется, или ресница в глаз попала.

А еще бабушка принесла дачную морковку с балкона и теперь моет ее под краном, превращает из черной и корявой в оранжевую и симпатичную. Надо будет клетчатым зайцам тоже моркови разной налепить. Даже, наверное, специальную грядку сделать. Или не грядку, а ящики, чтобы выращивать морковь на балконе. Вдруг эти зайцы в городе живут, и у них никакой дачи нет?

Полина уже совсем собралась играть в пластилин, но тут Неля сверху пришла. Сказала, что торопится, и чтобы Полина собиралась быстрее. Полина собралась. А Нелища еще долго ела оладьи и ждала, пока бабушка все тесто изжарит. За это время можно было слепить полсказки, между прочим.

Про морковного дракона

Мама спросила, куда им столько морковки, они же не кролики, не морские свинки. У них даже собственной козы нет. Хотя, по маминому мнению, заведи кто козу, ее в этом шалмане не заметят. От козы будет меньше грязи, чем от трех маминых личных детей. Ну неужели трудно после себя тарелки помыть? Все же знают, что мама на работе упахалась как… как… Она даже сама не знает, как кто.

– Как эта самая коза, – подсказывает Полина.

У мамы лицо хмурое. Она засовывает в кухонный комбайн морковку. Он урчит, как теплый и пока еще не очень известный зверь, а сбоку высыпаются мелкие морковочные опилки – сухие, как мамины слова.

Мама не смеется над шуткой. Она сейчас крайне хотела бы узнать у Стаса, почему он каждый день торчит на своей конюшне, хотя у него впереди ЕГЭ. Не мог бы Станислав просветить ее по этому поводу?

Стас отворачивается от холодильника и говорит, что да, мог бы. Поступить за деньги может любой дурак, который догадывается, что лошадь – это что-то такое на четырех ногах, и даже сумеет отличить ее от табуретки. Но если у тебя не будет практики, то из тебя не получится хороший вет. А у них на конюшне каждый день такая практика… Да чего он будет объяснять, все равно не поймете. Он занимается. Да, прямо на конюшне и занимается. И самая последняя кобыла скоро начнет понимать химию на уровне одиннадцатого класса. И…

– И можно не жужжать и не орать? – интересуется Неля из коридора. Она устала, у нее совершенно адский день, ей сегодня весь мозг вынесли. Можно она хотя бы один вечер проживет в тишине, в порядке исключения? Почему у нее на столе опять Полинкин пластилин и фантики валяются?

Уже не очень понятно, кто на кого орет. Но кухонный комбайн замолчал. Будто съежился, чтобы его не замечали.

– Полина, пей сок! – рявкает мама, а только потом наливает его в кружку. Кружка дурацкая, фиолетовая, без рисунков и надписей. Из нее невкусно.

Полина быстро думает о том, что в волшебной заячьей стране должен существовать такой специальный зверь, морковкоедка – что-то вроде дракона, но не совсем. Питается она морковными опилками, а огонь выдыхает зеленый, как ботва. Голов у нее семь, хвост один, а крылья…

– А ты замуж выходи и к мужу переезжай, там на тебя никто жужжать не будет. – Стас разговаривает с Нелей, а смотрит на кастрюлю с оладьями. То есть из-под оладьев, они кончились уже.

– Придурок. Дегенерат. Ты… да ты тупее своей кобылы!

У Нели лицо красное стало, но не целиком, а в пятнышки, как у мультяшного жирафа, который все время жаловался на жизнь.

Полина тянется к кружке сока. Он густой и несладкий. Но это, может быть, он для девочки невкусный, а клетчатым зайцам он, например, в самый раз, и они его любят больше, чем Полина газировку.

– Да чего я сказал-то? – Стас возмущается и жует. – Чего ты ходишь, как тряпка вареная!

Полина пытается представить вкус вареной тряпки. Он жутко противный, типа того рагу, которое она опрокинула на себя в гостях. Интересно, вареные тряпки – это первое или второе? Или десерт? Вряд ли. Они же невкусные.

– Мам? Ты жевала когда-нибудь вареную тряпку?

– Мам, если Стас не заткнется, я его убью!

– Мам, алло? Здесь. Сейчас он спустится.

Это маме бабушка позвонила. Бес, кажется, на прогулке что-то не то сожрал. Пусть Стас посмотрит, он же почти будущий ветеринар.

Стас спрашивает, остались ли у бабушки оладьи. Но это он уже из коридора интересуется. Он вскочил, как папа, и так быстро пошел, что даже тапки не переобул.

И остаются они на кухне втроем, если комбайна не считать. Мама жужжалку выключила, сок разлила себе и Неле, отпила и вся сморщилась:

– Какая гадость горькая! Вишня, ты почему сахар не попросила?

– Потому что я заяц. Зайцы сахар не едят, они зубы берегут. Если зубы сломаются, как им морковку грызть?

– Логично, – говорит Неля. – Мне тоже налей. Мне теперь витамины нужны.

– Ты тоже заяц? – осторожно интересуется Полина.

Иногда Неля играет с Полиной в ее сказки. И даже свои рассказывает перед сном. Совсем редко.

– Нелька, ты тоже заяц?

– Нет, я зайчиха. И у меня будет маленький зайчонок. – Неля смотрит на свою кружку, не отрываясь, будто из глубин сока должно всплыть что-то интересное. Как говорящая щука из колодца.

– Сколько? – спрашивает мама.

– Мам, она же сказала, один! – уточняет Полина. – Один зайчонок.

– Семь недель, – перебивает Неля.

И щеки у нее снова краснеют. И у мамы тоже. Будто им обеим сейчас досталась целая куча родимых пятен, как у Полины. Вот если Полина будет все время щипать себя за щеки, ее пятно нельзя будет разглядеть?

– Ну и что ты делать будешь? – Мама зачем-то включает пустой комбайн.

– Витамины пить, – Неля улыбается и чихает.

Мама вдруг говорит Полине:

– Вишня, иди ко мне в комнату, посмотри мультики!

– Я лучше к бабушке пойду, узнаю, как дела у Беса.

– Никуда ты не пойдешь! Одна уже доходилась! – И мама выдергивает комбайн из розетки.

Подставка, на которую сыпалась отжатая морковь, свалилась на пол. Он теперь в оранжевых опилках. Если бы у них жила-была настоящая морковкоедка, она бы обязательно все слопала, не пришлось бы подметать.

Вообще, морковкоедка – она дракон. Но она мечтает вырасти и стать пылесосом.

Чего боятся чудовища

Стаська сидел за своим новым синим ноутбуком. И вдруг как закричит на всю квартиру! Таким голосом и такие слова, что к нему все сбежались: бабушка с кухни, Неля со своей нижней полки, мама с лестничной клетки (прямо с сигаретой). Только папа не прибежал – он после работы опять уснул в наушниках. Все решили, что Стаську током стукнуло или карнизом по голове. А он прочел, как догхантеры своей победой хвалятся.

Догхантеры[3] – это такие чудовища. Они на самом деле есть, а не в игрухе или мульте. Они сражаются с собаками. С бездомными и даже домашними, такими, как Бес. Догхантеры ходят по городу, рассыпают отраву. Специально во что-то вкусненькое ее запихивают. А наивные собаки не знают, что в колбасе или котлете яд, и потом болеют. Иногда так сильно, что вообще не выздоравливают. Догхантеры опять раскидали яд, а потом выложили в блогах фотографии собак, которые едят вкусное и ни о чем, бедные, не подозревают.

Стаська начинает ходить по комнате, объяснять, что будет бороться с догхантерами, потому что так нельзя и потому что… Он таким словом ругнулся, ужасным, а ни мама, ни бабушка ему ничего не сказали. Даже Неля промолчала. Лицо у Стаса очень страшное. Хуже чем когда его избили. Он сейчас будто сам кого-то избивает, молотит по воздуху руками. Неля говорит, что от него в глазах рябит, и идет обратно в комнату, лежать и болеть. А Стас говорит, что в Инете собирают подписи против догхантеров. Чтобы их арестовали.

Неля уже с кровати кричит, что пусть Стаська и за нее тоже подпишется. Потому что это свинство. Ну и не только. Мама ломает пополам свою дымящуюся сигарету и отпихивает Стаса от ноутбука. Садится читать то, что надо подписывать, потом говорит, что подпишет.

– И за меня с Толей, – бабушка закашлялась от маминого дыма. – Он возражать не станет.

– Я тоже не стану! – Полина суется к экрану и смотрит, как мама за нее печатает: «Акимова Полина, 2 класс, 8 лет».

Оказывается, в субботу защитники собак решили собраться на Пушкинской площади. Те, у кого собаки отравились, принесут собачьи фотографии. Чтобы получилось, что собаки тоже как будто пришли на митинг. Стас туда обязательно пойдет. Вместе с фотографией Беса и с Дашей. У нее собака не отравилась, у нее вообще собаки нет, просто Даше тоже не все равно.

Неля кричит из комнаты: «Я мысленно с вами». Мама кричит, чтобы ей не мешали говорить по телефону, и потом еще громче кричит в трубку:

– Витечка, тут мой балбес инфоповод нашел, глянь ссылку! А зачем информационщик? Стаська туда сам собирается. Пусть пощелкает, дадим с места событий, а моему балбесу – гонорар. Стась, хочешь срубить легких денег? Витечка, сделай ему временное удостоверение. Акимов Станислав Петрович.

– Я Станиславович! – поправляет Стас и начинает подоконник пальцем колупать.

Бабушка ведет Полину на кухню. А она не успела сказать, что на митинг тоже пойдет. И покажет догхантерам, как обижать собак. Она им всем наваляет, за Беса! Потому что Бес плачет, когда ему уколы делают. Им бы вот так, этим злодейским монстрам!

У Полины деньги есть, двести рублей в копилке и две монетки по десять в кармане куртки. Она на них купит в аптеке шприцов и будет в догхантеров пулять. Пусть знают, как это больно. Надо только в шприцы какого-нибудь лекарства закачать, от которого перестаешь злиться. Догхантеры от шприцов будут плавиться, как настоящие чудовища. Так им и надо! Ну не могут же люди убивать собак, просто потому, что им не нравятся бездомные.

Бабушка кивает, а сама следит, чтобы кофе с плиты не убежал. А потом говорит:

– Не выдумывай глупостей. Кто тебя туда повезет?

– Стас! – гордо говорит Полина.

Но Стаська кричит из комнаты, что ни фига не получится. Потому что он поедет на митинг от Даши. Но он обязательно запустит за Полину зеленый шарик, которые там будут раздавать.

– Я тоже хочу! Против чудовищ! Баб Тонь, ты же за собак, давай ты меня отвезешь?

Бабушка молча переливает кофе в чашку. Потом так же молча поправляет свой пучок (там заколка в виде двух сплетенных ладоней, ее маме подарили, а у мамы волосы короткие). Бабушка качает головой; ладошки на ее пучке тоже качаются, в своем умоляющем жесте.

Конечно, баба Тоня на стороне добра. И дед Толя тоже. Но на митинг Полина все равно не поедет. Потому что у бабушки в субботу мальчики и девочки. Нет, их нельзя отменить, потому что деньги у нас дома кончаются быстрее, чем туалетная бумага. А уж тем более теперь, когда…

Тут Неля на кухню пришла, попросила окно открыть, у нее от кофе голова разболелась. Бабушка замолчала. Но Полина все понимает: у них Бес болеет, на собачью поликлинику много денег уходит, поэтому бабушка Тоня должна еще больше работать. Все из-за догхантеров!

– Нель, давай поедем на митинг? Я тоже хочу фотографию Беса нести! Ну пожалуйста-пожалуйста!

Если Нелю как следует попросить, она иногда соглашается на хорошее. Например, берет с собой на запуск шариков-фонариков. Или покупает шоколадное яйцо с феечкой. (Даже два, и потом дает Полине феечку из своего яйца.)

– Ты можешь над ухом не орать? Знаешь как ты мне надоела?

У Нели голова болит. Она никуда не поедет, и оставьте ее в покое с вашими собаками.

– Ты на ребенка-то не кричи! У самой скоро… – Бабушка смотрит Неле в спину, пьет кофе.

У бабушки на губах, поверх помады, такая кофейная полоса, как усы нарисованные. Как будто бабушка – актриса и играла мужчину на сцене и прибежала на кухню, как за кулисы, кофе попить, а потом опять пойдет выступать. Полина бы обязательно придумала, в каком спектакле играет бабушка, и что это за театр, но у нее настроение испортилось.

– Мам! А повези меня собак спасать? – Полина спрашивает осторожно, шепотом.

Но мама обиженно говорит: «Чего тебе еще?» И все ясно: она тоже не поедет. Она вкалывает, как лошадь со Стаськиной конюшни. Можно хотя бы в субботу…

Полина шаркает тапками по полу, чтобы было понятно, как сильно она обиделась. За себя и за всех собак, которых никто не хочет защищать! У Полины теперь нет другого выхода, кроме как разбудить папу.

Когда папа пришел с работы, то сразу сказал: пока он всех чертей не уроет, его лучше не трогать. Ему надо стресс снять, покрошить разных чудищ. Мама сказала, что папа сам практически чудище. И села за свой комп. А папа ушел в спальню, рыть чертей. И уснул.

На папином животе лежит планшетка, греет папу, как кошка. В наушниках верещит монстр, которого надо посыпать солью и побрызгать святой волшебной водой, чтобы не воскрес. Герои игры борются с нечистью. Значит, они как Полина.

– Бип-бип! – Она тыкает пальцем в папино плечо. В такое место, которое называется «подключичное что-то». Если туда нажать, человек почти обязательно сразу проснется. Полина нажимает бережно, она не хочет, чтобы папа пугался. И аккуратно вынимает у него наушник, который похож на пиявку. Шепчет папе в ухо:

– Ты только ответь, что согласен, и спи спокойно.

Надо поторопиться. Если мама или бабушка увидят, что Полина папу разбудила, тогда…

– Вставай! Потом обратно заснешь!

– Угу. Сейчас, – папа открыл глаза, поправил планшетку и начал быстро добивать нового вампира. В оттопыренном наушнике заквакало и забухали выстрелы.

– Пап, ты меня очень любишь?

– Смотря что тебе не разрешили… – Папа воюет с нечистью. Пуляет по ней розовыми и белыми вспышками.

– Меня мама с бабушкой на митинг не пускают! – Полина следит за тем, как стреляет папа.

– Куда?! – Розовая блямба проскочила мимо чудовища. У папы кончаются выстрелы и запасные жизни. Но он улыбается. Глаза у папы прищуренные, а зубы желтые и кривые…

– Мне очень надо собак спасать…

Полина начинает объяснять про догхантеров. До конца рассказать не удается: в комнату вошла бабушка.

– Ну что за девчонка такая противная выросла? Тебе сколько говорили, не мешай папе, он после работы выжатый.

– Я не сплю.

– Мы со злом боремся, – веско говорит Полина. Пусть папа не отвлекается, у них тут важный разговор.

– Да вижу я! Слава, шпингалет на кухне заело, и бачок в туалете подтекает. Как Галактику спасешь, посмотри, будь любезен.

– Уже, – обещает папа Стаськиным тоном. И косится на экран, где скачут непобежденные монстры. – А мне тут ребенок Полина гражданскую позицию изволят высказать.

– Она и к тебе с собаками своими полезла? – Бабушка смотрит на папу: – Что скажешь?

– Когда митинг?

– В субботу на Пушкинской площади! – Полина слегка подпрыгивает на мягком матрасе.

– В субботу с утра, – перебивает бабушка: – А у меня мальчики и девочки. Туда Стас едет, но он с этой своей… Ты бы, кстати, с ним поговорил. Мало нам одной шантрапы, сейчас еще один тоже отчебучит. Поговори со Стаськой! И шпингалет посмотри!

– Уже, – снова обещает папа: – Со всеми поговорю, всех на митинг отвезу, всех монстров урою, никого не обижу. Антонина Петровна, там кофе не остался?

– Мы поедем? Поедем? Поедем? – Полина забирается на матрас с ногами и прыгает на нем, как на батуте.

– Я тебе новый сварю, – бабушка смотрит в папин планшет: – А это что за тля зеленая? Ты ее чем бьешь-то? Из гранатомета?

– Файерболами.

Папа направляет вспышку-блямбу на то чудовище, которое бабушка назвала тлей. Ох и противное оно! Наверное, именно так и выглядят догхантеры. Точнее – их души.

– Ребенок Полина, имей в виду, разбужу оперативно. Чтобы собрались как бригада на вызов. Ясно?

– Да я к вам поднимусь, Полинку разбужу, – бабушка все смотрит в планшетку: – А вот этот-то что полез? Ты чего ворон ловишь, он же тебя сейчас сожрет!

Сплетенные ладошки на бабушкиной заколке аплодируют. Тоже поддерживают папу. Над верхней губой у бабушки все еще видны кофейные усики. Ну точно как грим. Но не в театре – в цирке. Баба Тоня там работала главным дрессировщиком всех чудовищ. Они были не злые, а просто хищные. Таких не надо убивать. После представления чудовища попрятались обратно в компьютерную игру.

Стоя в клумбе…

На митинге все сперва стоят в очереди у металлоискателя, как перед началом елочного спектакля. Только тут вместо контролеров дежурят женщины в зеленых майках, надетых поверх курток. Они не билеты проверяют, а раздают ленточки, тоже зеленые. Можно на руку повязать, как Полина. Или на пуговицу куртки, как папа. И идти дальше, в толпу.

Те, кто пришел с плакатами, достают плакаты. Некоторые – игрушечных собак. Их, оказывается, можно было взять с собой. Но Стаська про это не дочитал и никому не сказал. Поэтому Полина просто стоит под прозрачным зонтиком посреди клумбы, слушает, как чихает микрофон. Это как на линейке первого сентября. Только тут говорят не про учебу, а о том, что собак надо беречь. Полина тоже хочет в микрофон сказать, но нельзя: все выступления согласованы, папа уже спрашивал.

Дождь какой-то липкий. У Полины на руке ленточка намокла, стала темной и холодной. У папы с кепки капли свисают, как сосульки с крыши. Полина пробует поднять то одну ногу, то другую. Но в клумбе раскисшая земля, и на сапоги такие огромные комья налипли. Получились прямо копыта. Потому что Полина на самом деле немного лошадь. Девочка-единорог…

Справа стоит женщина с плакатом: там наклеена фотография собаки и черный бантик. Плакат обмотан целлофаном, видно плохо. Слева – люди без плаката. Они сперва вдвоем под зонтиком стояли, а потом рядом оказалась старушка с палочкой, но без зонтика. И они ее к себе забрали, чтобы не мокла. А впереди тоже плакат. Что там написано, Полина не знает. Но на задней стороне плаката кусок обоев, фиолетовые цветы и золотые лодки. Полина их уже пересчитала – семь лодок и пять цветов. А в микрофон все говорили…

– Пап, а когда мы будем бороться и спасать? Нам что-нибудь дадут, чтобы сражаться?

– Шарики вроде обещали… – Папа вытягивает шею, смотрит вперед. Полина видит только куртки, зонтики и чужие сапоги, которые засасываются в клумбу, как в болото.

– А бороться как? Мы должны ходить и за собаками следить, чтобы они не съели отраву?