Моя веселая Англия (сборник) Гончарова Марианна

Я вернулась, я туда опять вернулась.

Килт

Главный смысл жизни шотландцев – доказать всему миру, какие они, шотландцы, классные парни и какие остальные – непутевые ребята. Шотландец шутит с абсолютно серьезным, а временами скорбным выражением лица. Когда все хохочут, он с кривой скептической ухмылкой безрадостно пережидает, становясь еще печальнее, и шутит опять, вызывая новые взрывы смеха.

Шотландцы любят отличаться от англичан. И восторженно эти отличия подчеркивают. Если у англичан утренняя овсянка сладкая, значит, у шотландцев – соленая, если англичане пьют кока-колу (фффу!), то шотландцы – Айрон-брю (тоже, между прочим, фффу! – но зато местного производства, хоть и производится из бревна). У англичан файв-о-клок, где гостям подадут чашку чаю клауди, пахнущего тряпкой, и маленькое печеньице, ну хорошо, ради праздника, с орешками. У шотландцев же – high tea. Это трапеза, которая длится долго, начинается с горячего супа и оканчивается горой сладостей. До чая как такового могут и не дойти, потому что выпили уже достаточно пива, а то и виски.

На праздники англичанин надевает брюки, а шотландец их снимает.

Как известно, шотландец надевает килт, то есть клетчатую юбку, белую сорочку и короткий жакет, и в придачу жуткие толстые шерстяные гетры. Между юбкой и гетрами на кривоватых ногах торчат бледные коленки, все абсолютно несовместимое, при этом вид у шотландца бравый и умопомрачительно элегантный.

Тетушка Лиз

Эти шотландцы, Максвеллы, Джейн, Джон, Роберт, Майкл, Кейси, живущие на севере Англии в Нортумберленде, поднимают шотландский флаг у себя во дворе на все шотландские праздники, на дни рождения всех членов семьи, на Рождество и просто так, из вредности, чтобы насолить своим соседям-англичанам, с которыми, кстати, очень дружны, что не мешает им чувствовать свое превосходство, сравнивая флаги Шотландии и Англии, и шутить по поводу английского флага, что он – санитарный. (Английский флаг представляет собой красный крест на белом фоне.)

Джон Максвелл уверенно заявил, что все-таки англичане и шотландцы – это не один народ. Это два народа. И они так и остаются двумя разными народами.

– Вот, например, – признался Джон, – когда англичане играют с кем-то в футбол, – все шотландцы болеют... за их соперников. Поэтому мы часто болеем за «Динамо» из Киева. И потом, когда соперники англичан выигрывают, мы злорадно празднуем, размахивая шотландскими флагами.

Вид развернутого знамени Шотландии вызывает скупые мужские слезы даже у трезвенников, принадлежащих к знаменитой на весь мир нации. Хотя трезвенников среди шотландцев маловато. Зато талантов, великих людей – каждый второй. Выходки шотландских футбольных фанатов после победы команды вызывают одобрение, ведь они, как правило, декорированы родным стягом.

Джейн Максвелл говорит, что смысл жизни шотландца – доказать всему миру, что Британия без Шотландии ничто, что все века Британия опиралась только на шотландцев во всех сферах жизнедеятельности: в армии, в промышленности, в сельском хозяйстве, в искусстве и литературе. Когда заходит речь о национальной гордости, шотландцы, если они еще и немного выпьют, начинают загибать пальцы на своих руках и руках соседей по застолью – пальцев ведь не хватает – и перечислять великих шотландцев, не забывая Конан Дойла, Стивенсона, Джеймса Барри (автора всемирно известного Питера Пэна) и – конечно, конечно! – Роберта Бернса. При этом скромно опуская глаза и намекая на кровное родство всех шотландцев с ее величеством Елизаветой Второй. «Даже троюродный брат племянницы брата мужа сестры моей жены каждое утро по веками сложившейся традиции 15 минут играет на волынке у входа в покои королевы, пока ее величество изволит завтракать свежим яйцом, булочкой и кофе от «Харродз». Вот так вот!

Вопрос

Вежливость британцев вызывала у меня тяжелые нервные припадки. И это на контрасте с беспардонностью людей, которых я сопровождала в поездках по Британским островам.

Прежде чем задать вопрос, Бекки осторожно и даже где-то вкрадчиво спрашивает: «Мэриэнн, можно ли задать тебе вопрос?»

Получая утвердительный ответ, Бекки, опять неловко запинаясь, с реверансами и ритуальными подскоками сам вопрос еще не задает, а кратко пересказывает его содержание. Что это касается моей страны и меня лично, и народа, к которому я принадлежу. И опять переспрашивает, так можно ли меня спросить. Я потихоньку теряю присутствие духа, но опять отвечаю утвердительно. И опять Бекки, пространно обходя, как ей кажется, острые углы, объясняет, что тем вопросом, который она собирается мне задать, она не хочет никого обидеть, и что у нее и в мыслях такого не было, и что если я передумаю, она не будет спрашивать, и что она готова тысячу раз извиниться, и что она не хотела бы, чтобы я подумала, что она...

Словом, когда у меня от такой церемонной вежливости уже голова кругом и холодок под ложечкой, Бекки спрашивает:

– Мэриэнн, а у тебя дома есть тостер и майкровейв?

У жениха – ноги

Приехала в колледж города Ковентри. Ждала группу, бродила по колледжу, занятия уже окончились, и координатор встречи предложил посетить их очень интересные курсы.

Оказалось, курсы для домохозяек.

Вел их очень строгий, при этом прямо сказочный старичок-гном, шотландец, с раскатистым р-р-р-р. Один из тортов на свадьбе принцессы Дианы и принца Чарльза был изготовлен им. В тот день темой занятий были украшения тортов для детских праздников. И для одной пожилой женщины это занятие окончилось слезами. Преподаватель поставил ей «Е», самую низкую оценку, потому что ее украшение «утенок» было на утенка не похоже.

– Должен быть маленький, легкий, задиррррристый, желтый!!! А у вас, Мэрррри, толстый, тяжелый, серрррый и с больной печенью!!!

И я прррредставила, как бабушка придет домой, и ей не дадут сладкого, потому что на курсах она получила плохую отметку...

– А завтра, – увлеченно ррррассказывал кондитеррр, – мы будем учиться делать невесту.

– А жениха когда? – интересуюсь я

– Ну, жениха не скоро. Невеста в кринолине из глазури. Это легко. А жениха делать сложнее. Деталей больше... Ноги. Две. Туфли опять же.

«Прингл»

Мы приехали на шотландскую фабрику «Прингл». Ходили, смотрели процесс: свитера, пуловеры, женские, мужские, детские. И везде на левом рукаве вышито – «Pringle». И Роберт говорит, пойдем, посмотришь закрытую лабораторию. И мы спустились по ступенькам вниз, Роберт, мой муж Аркаша и я. А там микроклимат, и несколько девушек перед ручными станками сидят, все в одинаковых платьях с надписью на карманах «Pringle». И бейдж на груди с именем и фотографией. Прямо как в НАСА. Оказывается, в лаборатории они создают эксклюзивные модели ручной работы. И выяснилось, что одна из девушек сплела на станке свитер для принцессы Дианы. А можно посмотреть? – спросила я. Конечно, нельзя, ответила она и показала на плечиках образец, сделанный ею на машине, черный с исландской отделкой вокруг шеи и на рукавах, и на груди – три розы: красная, фиолетовая и бордовая. Свитер короткий и стильный. Ах какой свитер! Не могла от него оторваться... Я вообще-то не тряпичница и не шопоголик, но тут вот я прямо влюбилась в этот свитер. И я спросила робко, а можно себе купить такой свитер? Нет, резко ответила девушка, только через год после того, как ее высочество получит свой свитер, и только в том случае, если она его наденет.

С сожалением я ушла с фабрики и села в автобус, и была грустна ужасно.

А вечером был бал, а потом мы обменивались прощальными подарками. Я подарила Роберту бескозырку, а Роберт мне – семь томов Шекспира с иллюстрациями ручной печати 1803 года издания. Я подарила Максвеллам акварели моей подруги Лены Бирюковой, а они мне – два тома Роберта Бернса. Я – разные гуцульские украшения и вышитые предметы одежды, а Джейн сунула мне в руки подарочную коробку, и уже не было времени ее открывать, потому что я спешила на автобус к отелю «Вуллер-инн». И только в автобусе, открыв ее, я обнаружила тот самый свитер с тремя розами. Думаю, я надела его чуть раньше, чем ее высочество получила свой такой же, но ручной работы... Но об этом никто не узнал. Мне ни разу не попадалась фотография леди Ди в таком свитере. Я же свой – надевала и носила долго. Он и сейчас жив-здоров и выглядит как новенький.

Олтоурп

Кстати, о принцессе Ди.

Однажды меня пригласили сопровождать группу в Олтоурп-кэсл, имение лорда Спенсера, где родилась принцесса Уэльская.

Мы бродили сначала по саду, прошли к озеру, посмотрели замок с его старинными портретами Спенсеров, мебелью, книгами. Мы славно погуляли по замку, и тут один из наших туристов, директор управления сельскохозяйственной техники Севастьянов, отвел меня в сторонку:

– Маринк, это... Пойдем, Маринк, поможешь мне... Тут... Такое... Купить... надо мне... Кое-что...

– О! Где, – спрашиваю, – в сувенирной лавке? О! Мне тоже надо.

А он засмущался и пробормотал:

– Та не... Там... Это... Выставка одна есть продажа... Де Бирс. Так называется, де Бирс.

– Де что? Чтооо?! Бри... лли...

– Чшшшшш... Тихо! Да-да!!!

Напомню, это было еще такое странное время, когда государство решало, сколько денег можно взять с собой за границу и какую родину любить всем сердцем, какой просто симпатизировать, а какую люто ненавидеть.

Я там чуть в обморок не грохнулась от блеска и сияния.

Я-то думала, он сейчас скромненькое колечко выберет. А он сразу пальцем – тырк – в браслет, усыпанный камнями. И мечтательно:

– От это. Для Рады...

Нет, не для той рады, о которой вы подумали. Звали его любимую женщину – Рада.

А вообще, история Севастьянова – это тема большого сентиментального романа. А в этом, пора признаться, я совсем не сильна. Но если коротко, или, как сейчас говорят, синопсис, то вот: обычный курортный роман, потом, как в моем любимом кино, они поняли, «что обрели друг друга», что это любовь. Ну такое вот. И он все резко перевернул в своей жизни. То есть не шуровал где-то там под кустом, не шатался по баням или еще каким-нибудь злачным местам или как другие, на курсы ездят. Повышения квалификации. Он – нет. Все разрубил, оставил жене и детям ВСЕ, а Раду с ее детьми забрал из ее города, сначала жили на съемной квартире, потом он поднатужился. Словом, настоящий мужчина был. Ну и любил, конечно...

Короче, мы купили Раде этот бриллиантовый браслет. И я тогда еще подумала, что к этому браслету надо бы и платье, и обувь, и автомобиль, и охрану, и виллу... А потом посмотрела внимательно на Севастьянова и подумала, что главное у нее есть, у Рады. Остальное уже неважно. Как говорится, она и без черевичек...

Ну, словом, ослепленная блеском «Де Бирс», покачиваясь, я еле выбралась из магазина и вдруг увидела прекрасную картину. На белой лошади верхом въезжал во внутренний двор поместья крупный полноватый дяденька в высоких узких сапогах для верховой езды, зеленой шерстяной кофте на пуговицах и в жокейской кепочке. А лошадь под уздцы вел совсем древний, но очень стройный красивый дедушка в поношенном странного кроя сюртуке. Всадник спешился, аккуратно ступив ногой на специальное деревянное приспособление, опираясь на руку деда, и спустился в подвал.

И несмотря на то, что мне тогда уже было ого сколько лет, я впервые в жизни погладила лошадь. И с ужасом подумала, что могла бы упустить такой шанс. И тут же навсегда это запомнила. И теперь, когда мне выдается удача погладить лошадь, я всегда вспоминаю ту, белую лошадь в Олтоурп-кэсл. И как фыркала тихонько, как ее спинка подрагивала мелкой волной. Это потрясающее ощущение, и, если бы я умела писать стихи, я бы написала что-то о ее велюровой теплой шкурке и шелковистой, но жесткой гриве, о мягких влажных губах, о лиловых чернильных влажных глазах... И еще о том, как лошадь кивала и шаркала ножкой: «Hello! Hello!» И в тот момент я вообще забыла, где я, какие у меня обязанности, кто я... так бы и обнимала лошадь за шею. А она бы ножкой шарк-шарк и головой: «Привет! Привет!»

– Что ты тут стоишь?! Побежали за ним! – подбежал запыхавшийся Дуглас. – Вот удача! Он приехал! К счастью, мы знакомы, он патронирует нашу молодежную организацию, бежим, я тебя представлю! Быстрей! Давай! Ну пошли, оставь уже эту лошадь. Лошадей ты еще увидишь, а лорд Спенсер – один!

– Сэр, – сказал Дуглас, – это Мэриэнн.

– Мэриэнн, это лорд Спенсер.

(Алиса, это пудинг. Пудинг, это Алиса.)

– Как поживаете, Мэриэнн? – поздоровался лорд в домашней зеленой кофте.

– Спасибо, сэр, хорошо, – ответила я, пожимая большую теплую ладонь и чуть-чуть приседая. – А вы как поживаете?

И тут – внимание! Притом что я безобразно близорука, моя зрительная память очень цепкая. И вот она, прямо как компьютер, перебрав все варианты, подсовывает мне картинку, где этот самый дяденька ведет свою дочь-невесту к алтарю. Ну да, ну да! Это был отец ее высочества принцессы Уэльской леди Дианы лорд Спенсер.

– Позовите Майкла, – распорядился лорд куда-то в двери через плечо. – Сейчас придет Майкл, – потирая ладони, пообещал сэр Спенсер и кивнул на что-то странное, лохматое, висящее на боковой деревянной панели над большим основательным и высоким столом.

Пришел маленький, робкий, стеснительный Майкл, тот самый дедушка в длинном сюртуке, щуплый мальчик очень преклонного возраста.

– Кам он, Майкл, – сказал лорд, – начнем.

Майкл прошел за стол, снял лохматое с панели и нацепил себе на лицо. Это была искусственная, довольно потрепанная, кудлатая, видавшая виды седая борода.

Что-то в этом всем действе было нереальное – пожилые достойные люди, один в домашней кофте, тем более зеленой, второй – в ветхом сюртуке, устраивают какое-то детсадовское шоу. А оказалось – как всегда – тра-ди-ци-я.

Да-да, банально. В тысячный. В миллионный раз говорить, что Британия – страна традиций. Но поражает это удивительное бережное отношение ко времени, к прошлому своего дома – чтоб ничего и никого не забыть, чтоб и дети, и внуки...

Отец невесты Дугласа Вуда, адвокат Саймон Беннет, сказал как-то за обедом с почтением и скорбью в голосе: мы, британские адвокаты, носим черные мантии не просто так, а в знак траура по безвременно умершей королеве Мэри, супруге Вильяма Третьего.

– А... А когда ее величество... эээ... упокоилась? – осторожно спросила я, такая печальная тишина повисла над столом от слов мистера Беннета.

– Как это «когда»?! – возмутилась его дочь, невеста Дугласа. – В 1694 году, конечно!

На мой немой вопрос адвокат Беннет развел руками:

– Ну и что?! Да, это было давно. Но мы все равно носим траур. Потому что так принято. Такова традиция.

Майкл разлил вино и раздал всем чуть влажные запотевшие бокалы, я сделала глоток, поставила бокал на поднос и полезла в сумку за платком, чтобы вытереть влажные пальцы. Но в этот же миг ко мне подскочил Майкл и, вытянув вперед подбородок, подставил бороду: вытирайте, мисс. Так принято. Такая традиция...

Потом мы снова вернулись в замок: Рубенс, Ван Дейк, Рейнольдс. Старинная керамика и мебель. Большая библиотека с кожаными креслами, гостиная с галереями, дубовые лестницы и зал, где для посетителей в Рождество наряжают елку и угощают рождественским обедом. Бизнес – налоги на землю, сад и конюшни, и овес нынче дорог...

Словом, ничего особенного, по сравнению с винным погребком, сэром Джоном Спенсером, его белой лошадкой и фальшивой бородой старого чопорного лакея.

Туристы, ожидавшие своей экскурсии, весело играли, бросая друг другу соломенную шляпу с большими полями. Лужайка зеленела и манила, в огромном саду перекликались птицы, удобные тропинки вели к старому пруду... И ее высочество леди Диана тогда была еще жива, молода и восхитительна, но уже несчастна...

А восьмидесятилетний лорд Спенсер был печален и думал, вот если бы хотя бы пятьдесят... Ну шестьдесят... Ну ладно, ну пусть хотя бы семьдесят... И не знал тогда, что через несколько лет так трагично и нелепо рухнет жизнь его любимой дочери.

Автобус наш выехал за ворота имения, прекрасный день клонился к вечеру, а над утомленным Олтоурп-кэсл сгущались тучи. Англия: утром – солнце, в полдень – дождь. Радуйтесь доброй погоде, ваше высочество принцесса Уэльская, радуйтесь, лорд Спенсер. Над вашим домом собирается буря...

БЛИНЫ, СОСЕДКА МЭРИ И ЧАК ГОРДОН БАРНС

Баклуши по-английски

Когда мои дети спросили, что же мне запомнилось больше всего, что понравилось больше всего в Великобритании, я ответила сразу, не задумываясь и однозначно: это был день, когда я никуда не пошла, никуда не поехала, ничего не переводила, а осталась в имении Максвеллов и била баклуши.

Бить баклуши по-английски – это значит: помогать хозяйке дома Джейн приготовить еду на пятерых наемных рабочих, одну довольно прожорливую гостью и пять членов семьи – сыновья хоть и жили в отдельных коттеджах, но исправно приходили в центральную усадьбу на завтрак, ланч, файв-о-клок и обед. Кстати, у них в холле между входом в столовую и кухню (одну из самых симпатичных кухонь, какие я в своей жизни видела) на невысоком столике с гнутыми ножками стоял старинный гонг. И когда дом был полон людей, в него лупили что есть силы за пару минут до начала трапезы. А к вечеру дня, когда я била баклуши, в дом были приглашены гости посмотреть на живую русскую.

Эти соседи-англичане напросились сами. Мы встретили Мэри по дороге домой, и нас друг другу представили. Она была так ошеломлена – и, не скрывая изумления, рассматривала меня, как говорящую обезьяну. А сама, к слову, ходила по своему садику в халате, в теплом платке на пояснице и в косынке, кое-как завязанной под подбородком, – ну чисто обычная бабушка из молдавского села. Она трогала мое пальто, рассматривала сапоги, перчатки, сумку и не верила, и спрашивала: нет, ну правда, ты из России?

– Неправда, – отвечала я. – Я с Украины.

Ну и как многие, она тут же спрашивала, а где это, и далеко ли находится Сибирь от моего дома.

И вот тогда галантный Роберт предложил:

– А почему бы вам не зайти к нам?

И Мэри склонила голову и ответила, как Винни-Пух, что до вторника она абсолютно свободна и они с мужем будут рады.

И Роберт вежливо поклонился и ответил, что его родители, а также их гостья, тоже будут счастливы...

А Мэри приветливо ответила...

А Роберт галантно ответил...

Я вертела головой то на одного, то на другого, как будто они играли в теннис. А они совершали ритуальные поклоны: Мэри – Роберт, Роберт – Мэри. Пинг-понг. Понг-пинг!

Я так радовалась выходному дню – словами не передать. Потому что люди, которых я тогда сопровождала, вели себя так, как будто их насильно в Британию привезли. Причем британская сторона приглашала молодых фермеров, а поехали, как всегда, чиновники. В делегацию молодых фермеров в тот раз входил не только весь руководящий состав областного сельхозуправления, но и приближенные к ним люди: главврач, секретарь одного из райкомов партии, начальник станции техобслуживания автомобилей, дочь какого-то Большого человека и жена брата Большого человека. Палитра выражения лиц этих «молодых фермеров» была от сурового до кислого, от подозрительного до высокомерного. Меня даже репортер телевидения в Вуллере спросил: а почему ваши молодые фермеры такие немолодые? И мне пришлось выкручиваться, краснея от неловкости. А они стояли, надутые и величественные, с портфелями. Вот пусть теперь сами, подумала мстительно я и, как только случилась возможность, осталась.

С самого утра три черно-белые собаки и я пошли относить ланч Джону и его мальчикам в павильоны, где доят коров. Сначала собаки предложили поехать на машине – у них есть своя машина, у собак. Ну то есть собаки дисциплинированно запрыгнули в кузов пикапа, сели на хвосты и ждали, вывалив яркие свои языки, предполагая, что кто-то из нас четверых должен сесть за руль. А почему я? – пожала плечами я. Ну не я же, обиделась старшая собака. Тогда я предложила пойти пешком, причем словами предложила, помахивая рукой для убедительности, и, кстати, по-русски предложила, но собаки поняли, и мы с ними построились в колонну по двое и побрели по дороге, наслаждаясь прозрачным солнечным утром и восхитительными видами.

Никогда-никогда в жизни у меня не было такой прекрасной компании для прогулки. Мы шествовали чинно, не перегавкиваясь, не переругиваясь и не отвлекаясь на запахи и проезжающие мимо машины. Причем собаки, приветливо заглядывая мне в лицо, вели себя как гостеприимные хозяева, и я полностью положилась на их знание маршрута, и рядом с ними была уверена в своей безопасности. По дороге мы встретили семью, родители ехали верхом на лошадях, а девочка – на пони.

– Morning, – приветливо поздоровались всадники.

– Morning, – ответили мы.

– Хорошая погода для пешей прогулки, – по-свойски заметил отец семейства.

– Прекрасная погода для прогулки верхом, – ответили мы.

– Еще бы, – хвастливо отозвалась леди, – два часа верхом – и вы другой человек. Разве вы не ездите верхом? Попробуйте.

А девочка ничего не сказала, она только улыбалась, и ее шоколадный пони тоже очень смешно выворачивал верхнюю губу и скалил зубы.

Мы, продолжив свой путь, весело помахивая хвостами, прошли мимо дома Мэри, по тропинке пересекли поле и вышли к павильону.

Вот вы видели когда-нибудь павильон космонавтики на ВДНХ?

Вот. Блестящая поскрипывающая чистота. Металл везде. Простор и загадочные аппараты.

Коровы – чистые, нарядные, спокойные, как выпускницы частной школы для девушек, приседали в реверансах на соседнем пастбище, молоко по трубам уже ушло куда-то, и его уже увез кто-то на каком-то большом молоковозе. Дальнейшая судьба молока известна только старшему семьи Джону, поскольку именно он ведет бухгалтерию.

Кстати, спустя много лет, после того как ферма Максвеллов пережила эпидемию коровьего бешенства и они начали все с самого начала, к тому времени младший сын Джон уже окончил колледж и построил небольшой завод по переработке молока. Теперь у Максвеллов есть свой личный бренд – фирменное масло и йогурт, а также фирменное мороженое со вкусом пива – дань кулинарным пристрастиям истинных шотландцев.

Кстати, однажды я сопровождала одного председателя фермерского хозяйства, Гришу Туруна, ох что с ним творилось – у него была настоящая истерика, когда он вошел вот в такой павильон: каждая корова подходила на вечернюю дойку к своему месту, где на маленьком дисплее светился номер, в свою очередь, выбитый на специальной клипсе на ухе коровы. И Гриша бегал на улицу курить, руки у него дрожали, в глазах блестели слезы, и он, нервно хлопая себя по карманам в поисках зажигалки, заикаясь, с надрывом шептал: «Г-г-где мухи, где з-з-з-з-запах, м-м-м-мухи! М-м-м-м-мухи где?!»

И много чего еще он шептал, в основном, конечно, слова, которые в таких случаях лежат на поверхности, но их я тут цитировать не буду.

А через несколько лет у Гриши уже было шесть таких павильонов. Вот так вот!

А в тот день, когда собаки привели меня домой, мы с Джейн стали возиться на кухне – Джейн варила в кастрюле брюссельскую капусту и еще какие-то овощи, варила долго, как ее учила мама. Писал же американский писатель Кельвин Триллин, что даже сейчас английскую девушку учат варить овощи долго, как минимум полтора месяца, на тот случай, если один из гостей забудет захватить с собой зубы. Потом Джейн это все зеленое мяла ступкой – мяла, мяла, потом кастрюлю с зеленым закрыла пищевой пленкой и удовлетворенно вздохнула: все, обед готов.

Нет-нет, на обед Джейн еще приготовила тушеную говядину и йоркширский пудинг. Это такое эмм... такое... ну, пусть, назовем это пирогом. Это, значит, пирог из заварного теста – как основа, которую мы дома печем для эклеров, так? Да, значит, пирог. Из заварного теста, такая лепешка, внутри полая... Ну и все. Это и есть легендарный йоркширский пудинг. (Алиса, это пудинг... Ах вот вы какой, пууудинг...) Его поливают мясной подливой, этот пудинг.

Короче, с сомнением покосившись на кастрюльку с зеленым, я энергично взялась за дело и напекла гору блинов, а икру – и черную, и красную – я предусмотрительно привезла с собой. Причем когда я их пекла, Максвеллы – солидный отец семейства, трое парней от 25 до 35 лет, которые к обеду вернулись домой, и девочка, двадцатилетняя племянница Джейн, сирота, студентка с фарфоровым личиком, прелестная и тоненькая Кейси – вели себя точно так же, как все мы – моя сестра, мой муж, мой сын, племянница, мой папа – у нас дома, когда мама пекла блины, – то есть забегали в кухню на манящий аппетитный запах и потихоньку таскали с блюда, обжигаясь и хихикая.

Стол в столовой накрыли скатертью такой площади, что ею можно было покрыть футбольное поле. И хотя гостей пришло достаточно много – за столом все поместились и сидели просторно. Атмосфера была непринужденной, манеры – должными, еда – вкусной. С явным превосходством выигрывали мои блины, которые почему-то были объявлены перед подачей моим семейным традиционным национальным блюдом. Хотя это не совсем так. Но я не возражала. Просто фаршированную рыбу или красный борщ, или плов, или пельмени, или вареники готовить гораздо дольше.

После обеда, как и полагается, все уселись в каминной, камин, естественно, был зажжен, подали чай, кофе, пирог с малиной, мужчинам предложили сигары – ффу! – и пошел разговор.

Говорят, что основная тема американцев – geographical links – спрашивают, а откуда вы? Потом они интересуются, далеко ли это от Москвы, и вне зависимости от твоего ответа, что да, очень далеко, с радостью делятся: «Оооо, брат дяди моей жены когда-то ухаживал за девушкой, которая тоже жила в Москве. Но они расстались, потому что в Москве очень холодно, а брат дяди моей жены – теплолюбивый. Теперь он живет в Австралии».

Насчет американцев в это можно поверить. Не раз в этом убеждалась. А вот то, что основная тема разговора англичан – погода, не верьте.

– Мэриэнн, а вы агент Кей Джи Би? – спросила Противная Мэри.

– Нет, – ответила я и обиделась. – Я даже не знаю, где находится офис.

– Ну так ведь не обязательно знать, где находится офис, у вас же агенты надевают резиновые длинные плащи, берут в руки корзинки с яблоками и встречаются на мостах, в метро, на явочных квартирах...

– А хотите, мы покажем вам, где находятся наши ракетные инстолейшнз? – подмигнул мне муж Противной Мэри, Противный Джордж. – Для вашей работы... Вас повысят в звании...

– Все вы там коммунисты, – безапелляционно отмахнулась лапкой Противная Мэри, – у вас ядерное оружие.

Я так расстроилась, как будто меня обвинили в том, что ядерные боеголовки ждут своего часа прямо у меня дома на балконе.

Я ужасно обиделась, и мне захотелось домой к маме.

Между прочим, когда мне плохо или мне не по себе, или я болею, я всегда хочу к маме, и сейчас тоже, хотя сама уже мама и уже – ой! – даже бабушка.

– Не обижайся, Мэриэнн, – успокаивала меня Джейн после ухода Противных Мэри и Джорджа, – что с них взять, они ведь англичане.

– Да ладно, не волнуйся, они хорошие ребята и никому не скажут, что ты работаешь на Кей Джи Би, – пошутил кто-то из Максвеллов.

На следующий вечер, когда я приехала с работы домой, я обнаружила в просторной кухне корзину.

– Вот, – хитро улыбаясь, Джейн протянула мне открытку с алым толстым смеющимся сердцем: «Простите нас! Виной всему ваша пеппер-водка». (Пеппер-водкой они назвали нашу перцовку, привезенную мной в подарок, с перчиком внутри, которой они угощались до и после обеда. Во время трапезы пить крепкий алкоголь у Максвеллов было не принято.)

А в корзине спал Чак. Потрясающей красоты и обаяния душистый теплый щенок бодер-колли, черный с белым подбородком, с толстыми многообещающими лапами. Малыш раскрыл сизые бессмысленные сонные глаза, и я влюбилась раз и навсегда. Я взяла его под пузо, придерживая второй рукой под попу, а он счастливо тявкнул, задрал морду и облизал мне подбородок.

Он, как и подобает порядочному собачьему ребенку, имел отменный аппетит, любил всех вокруг и от избытка радости повизгивал и писал везде, куда мог достать.

Тогда я не смогла его вывезти, потому что еще какое-то время мне пришлось работать и жить в других английских городах, и возить с собой малыша Чака не было возможности. И потом мне не хватило бы моего переводческого гонорара на специальную, обязательную тогда по правилам перевозки животных клетку, на обследование щенка у ветврача, обязательные прививки и двухнедельное его содержание в карантине в Москве.

Чак остался жить у Максвеллов, и в каждом письме Джейн, или Роберт, или Кейси обязательно присылали его фотографию и отпечаток лапки. Отпечаток становился от письма к письму все больше и солиднее. Чак вырос настоящим другом и помощником и даже стал чемпионом среди собак-пастухов на больших традиционных соревнованиях. Максвеллы писали, что он, сообразительный и чуткий, понимал команды, поданные не только голосом, свистом, жестом, но еще и взглядом и даже мысленно.

На одной фотографии, которую мне прислали Максвеллы, полный достоинства, с медалями на ошейнике гордый красавец Чак во время награждения улыбался. Причем улыбался по-настоящему. Как могут улыбаться только самые добрые, любящие, благородные существа – собаки, лошади, дельфины... И мои родители.

* * *

Через полтора года в самое трудное для меня время вдруг поздно вечером к нам домой приехали с ближайшей заставы два офицера. Один из них, замечательный Грыгоровыч, на груди под бушлатом принес мне подарок – любовь. Любовь в чистом ее виде, бескорыстную, самоотверженную, жертвенную любовь. Нет-нет, Грыгоровыч со своими чувствами тут ни при чем. Это был двухнедельный щенок шотландской колли и немецкой овчарки.

Никаких сомнений по поводу выбора его имени не возникло. Я назвала его Чак Гордон Барнс.

«У меня есть собака, значит, у меня есть душа...»

Эту главку моей книги я бы хотела посвятить их памяти. Вашей – бодер-колли Чак Гордон Барнс из Нортумберленда, и Вам, друг мой, душа моя, любовь и скорбь моя, Чак Гордон Барнс, сын благородной колли Чейни и пограничной овчарки Барона.

  • У меня есть собака, верней,
  • У меня есть кусок души,
  • А не просто собака.
  • Я люблю ее и порой
  • Очень сочувствую ей:
  • Нет собаки у бедной собаки моей.
  • И вот, когда мне бывает грустно...
  • А знаешь ли ты, что значит собака,
  • Когда тебе грустно?
  • ...И вот, когда мне бывает грустно,
  • Я обнимаю ее за шею
  • И говорю ей:
  • «Собака,
  • Хочешь, я буду твоей собакой!»

(Хулио Сесар Сильвайн)

Мать Чака-второго – из высокородной семьи колли, где каждое поколение было отмечено медалями и розетками за красоту и смышленость, за музыкальность и профессионализм на различных международных выставках и конкурсах.

В XVIII или в XIX веке барышни из вельможных благопристойных семей вдруг сбегали из дому с блистательными офицерами, а потом через некоторое время возвращались к папеньке с маменькой, потеряв веру в мужчин, но приобретя опыт, горькие знания о несовершенстве мира за пределами усадьбы и младенца в голубом или розовом чепчике. Почти то же самое и произошло с матерью Чака Г. Барнса, колли по имени Чейни, юной девушкой с огненной гривой, белоснежным воротником и шелковистыми боками.

Хозяин прелестной Чейни, человек военный и подневольный, должен был уехать в командировку на целых два месяца. А хозяйка колли должна была ехать в другой город нянчить внучку, только родившуюся, маленькую. Ну и Чейни уговорили два месяца пожить у друзей ее хозяев в деревне. Ей говорили: Чейни, ты даже не представляешь, какая там красота – там воздух, там природа, там даже есть овечки. Будешь с ними играть. Там еще цветы, огород. И корова есть. Тебе понравится, вот увидишь. И Чейни согласилась. Одного хозяева не учли. У друзей была овчарка, заслуженный пограничник, отважный герой, закаленный в погонях, драках и боях на границе, Барон. Красавец самоуверенный, с широкой грудью, сильными лапами, прямым смелым взглядом и немного хвастун. Что уж там. Нет, а почему нет? Он в любое время суток, если надо, вскакивал по щелчку. И если надо – в воду зимой, если надо – через ночной лес...

Ну и вот. Привезли в тот день Барона со службы домой поздно – преследовал нарушителя через пахоту. Потом с молодежью встреча была. Опытом делился с ними. Школьников привезли, Барон демонстрировал, как задерживать нарушителя. А потом шутки шутил всякие – лейтенант Вотяков, его хозяин, ему: «Умри!» Пес – брык! И дети – хохотать! Так что в тот день Барон устал как собака. И даже вообще не в курсе, что в доме кто-то есть. Он ведь в вольере жил – у него же своя жилплощадь. Правда, запах такой дразнящий, фиалки там, весна... Чего-то вообще сердце стало вдруг бухать, напоминать, мол, служба службой, а жизнь проходит...

Ну тут вдруг на крыльцо вышла Чейни... Барон сначала вообще замолчал и подумал, что теперь будет молчать всегда. Он так на нее пялился, склоняя голову то к правому боку, то к левому! А Чейни, там что ни возьми – ну совершенство. Там лапки, там носик – длинный такой, там шерстка. Манеры. Барон – каблуками щелк! Отрекомендовался четко, мол, детка, я старый солдат и не знаю слов любви...

Ну и потом прекрасную Чейни тоже в вольер подселили, в соседний. И между Бароном и Чейни – стеночка. Да ну, цирк, а не стеночка, – ну метра два – два с половиной, ну три... Так он эту стеночку, не разбегаясь вообще...

Словом, когда Чейни забрали домой, через некоторое время и родился щенок, которого мы нарекли Чаком Гордоном Барнсом. От матери он унаследовал роскошную рыжую шерсть, доброту, любовь к детям и ласковые маслиновые глаза, а от своего отца Барона – смекалку, силу и все важные качества, которыми должен обладать настоящий мужчина.

И все семнадцать лет рядом со мной и моими детьми он доказывал поступками своими преданность, верность и беззаветную любовь. Любовь в чистом ее виде, без примесей...

ПРИВИДЕНИЯ, КОРОЛИ, КАПУСТА И ДРУГИЕ ОВОЩИ

Духи неуспокоенных

Британские привидения хорошо сохранились, прилично устроились и неплохо выглядят. Мало в какой стране могло найти приют такое количество привидений. Каким образом? А только потому, что британцы в них верят. Именно поэтому британские привидения оправдывают надежды.

Да, привидения. Тут и там. Ошиваются где ни попадя. Одни ездят верхом, другие вышагивают, как на параде, и звенят шпорами, третьи мотаются босые, одетые в рубище, и тягают за собой свои отрубленные головы, поют, читают стихи, ноют, ругаются, сквернословят, гремят цепями и воют в каминных трубах... Розовые, серые и черные леди, юные печальные влюбленные красотки-утопленницы, коварные плохо кончившие усатые интриганы, незаконнорожденные малютки – бастарды, и погибшие за королей рыцари...

У них, у британских привидений, вообще-то очень суетная жизнь. Когда в поместье Максвеллов, где я жила какое-то время, поздно вечером я полезла осматривать нежилое крыло, вдруг мимо меня, не обращая даже никакого внимания, – а на мне-то была новая кофточка! – вдруг деловитой, даже суетливой походкой с легким топотом пробежал какой-то прозрачный дяденька в съехавшем набок парике, в смешных панталонах, бренча связкой огромных старинных ключей. А когда я вслед сказала ему: «Э-э... Сэр?» – он, не оглядываясь, буркнул: – Get away! То есть «уйди с дороги».

И с размаху унесся сквозь несущую стену. А стены там – ого! – ядро остановят, такие там стены.

И когда я наябедничала хозяйке про незарегистрированного жильца, она, озабоченная выпеканием йоркширского пудинга (кстати, ну ничего особенного), отмахнулась только:

– Ай, мало ли их тут бегает, стоит ли обращать на них внимание...

Оно, это существо, так и шастало за стенкой весь месяц, пока я жила у Максвеллов, особенно шумно топало и ворчало в полнолуние, будя при этом обитателей дома, гостей и собак.

* * *

Британия буквально нашпигована привидениями. Ну немудрено! Что вытворяли эти короли, их фавориты, потом лорды, алчные, эгоистичные, вероломные, порочные, мнившие себя чуть ли не богами, уму ведь непостижимо – вершили судьбы, не ведая чувств человеческих, замуровывали несимпатичных им людей прямо целыми семьями, нанимали убийц с кривыми ножами, писали подметные письма, подсыпали яд, рубили головы ближайшим родственникам. Ну, словом, вели себя прямолинейно и непосредственно. Не нравится – голову долой.

Дети же королевских кровей, иногда всходившие на трон, еще даже не умея ходить, росли, как в джунглях: все вокруг так и норовили их сожрать, совершить покушение, сдернуть корону и выдернуть из-под маленькой, но венценосной попки трон. А потом, если юный король все-таки ухитрялся выжить, все удивлялись, отчего это он или она такие безжалостные и неугомонные.

А родственнички? Да куда ни заглянуть бы, в какую историческую эпоху ни всмотреться, обязательно за каким-нибудь гобеленом или портьерой таится чей-нибудь коварный дядя. С бородкой, как у знаменитого волокиты короля Чарли, ядовитой ухмылкой и плохими намерениями.

Поэтому и кишит Британия духами неуспокоенных.

Красотка Мод

Ну вот, например, однажды внук Вильгельма Завоевателя, Генрих I, перед смертью взял с баронов своих обещание, что они признают королевой его дочь Матильду. Ну бароны, как это обычно бывает, решили: а че это вдруг?! Какая-то капризная Матильда? И сама так себе, и имечко для королевы никакое. А вот лучше посадим-ка мы на трон Стефана. Красавца. Тем более и предвыборная программа у него конкретная, потом откаты, то-се... Ой, о чем это я? Увлеклась. Да. Словом, короновали Стефана. И вот что я вам скажу: это ведь зависть, ревность. Эти бароны, вруны и лицемеры, что подумали! Так, тихо, это что ж такое – жен-щи-ну на трон?! Зная, что испокон веков женщины хотя и вершили государственные дела лучше, благоразумнее, обстоятельней, чем мужчины, но при этом гораздо искуснее и тоньше интриговали, изощреннее плели заговоры и мстили, и никогда и ничего не оставляли без расплаты. То есть они, бароны, почувствовали опасность для своих кошелей, судеб, влияния, свободы и жизни, в конце концов. Поэтому судьба трона была решена еще до того, как внук Вильгельма Завоевателя сделал первый свой шаг к вечности, подавившись рыбной костью. Сын Стефана, нового короля, Иоанн стал клеиться к дочери Генриха I. Матильда, прекрасная вдова, конечно, только плечиками пожала, мол, еще чего! И тогда жалкие, ничтожные, мстительные... ох, какое бы слово похлеще найти, изменщики заточили в темницу красотку Мод, как звали ее тюремщики. И потом, чтоб Матильда не досталась вообще никому, Иоанн ее взял и отравил. Н-да, нравы были еще те...

А что покойный Генрих? Узнав по своим каналам о роли бывших подданных в судьбе несчастной своей дочери Матильды, возмущенный Генрих, Матильдин папа, очень на том свете огорчился и даже обиделся. И стал являться. У них, у обиженных британских королей, мода такая была, чуть что с ними не так – разобидеться и являться. Мерещиться и грезиться.

Полночь: Бомммм.... Боммммм... Бомммм... Шорох. Легкие шаги. Явился. Стоииит.... Колыыышется... Сколько баронов в истерике бились, каялись. А что уже каяться?! Поздно, батеньки. Так до сих пор Генрих и бегает по ночам к их потомкам. Там даже поверье пошло: к кому Генрих ни являлся, тот самозванец, а не барон.

А Генрих свою работу знал, как штык являлся.

Между прочим, вот как надо защищать своих детей! И я решила, если вдруг кто моих детей обидит, тоже буду являться. Стоять в проеме окна ночью. Прозрачная, красивая, в платье, ну том, из бутика, с вышитым рукавом. Буду стоять, колыхаться, мерещиться и грезиться, и пальцем грозить. Как Генрих.

Страшно?! Аааа.. Не обижайте моих детей! Я предупредила. Dixi.

Девятидневная королева

Полагаю, что самое достойное привидение Британии – леди Джейн Грей.

Она, маленькая и легкая, по Тауэру носится: является в разных темных углах то тут, то там. Грезится и мерещится чуть ли не ежедневно. Смириться никак не может.

Причудлива память истории. Некоторые имена и события запечатлены ею в мельчайших деталях только из-за изощренных интриг или одиозных поступков. Ну, например, Алиса Перрес, любовница Эдуарда III. Та еще тетка – властвовала в королевстве как хотела. И даже не побрезговала стырить драгоценные перстни его величества прямо с холодеющих его перстов.

А вот теперь о леди Джейн – юной прелестной королеве на девять дней, маленькой леди Джейн, внучке Марии Тюдор и племяннице Генриха VIII.

Кристофер Дэниэл пишет в своей книге, уверенно и самодовольно, что у нее, у леди Джейн Грей, напрочь отсутствовали качества, необходимые для королевы, что шестнадцатилетняя Джейн даже не понимала, что играют ею, как шахматной фигуркой. Ребенок-марионетка, которого умело дергали за ниточки коварные руки лорда Нортумберленда.

Та-ак... Разрешите возразить, сэр Кристофер! Отсутствие необходимых королевских качеств, по-вашему, это каких? Неумение интриговать, нежелание посылать на плаху и на костер, отсутствие болезненных параноидальных, присущих королям амбиций, ущербности, похотливости, склонности к садизму?

Девочка возраста моей дочери, щуплый нежный росточек. Никто, включая ее родителей, так и не понял, с кем рядом жил.

Мать ее, леди Френсис, регулярно и с удовольствием колотила девочку, стегала розгами. И все это в воспитательных целях, для чего в доме наличествовало даже кресло специального дизайна.

А девочка была покорная, смирная и застенчивая, и при этом умная, блестяще образованная – кроме знания естественных наук и философии, говорила и читала на древнегреческом, латыни, иврите. (Да, а что?!) Была убежденной доброй протестанткой.

Может быть, именно такой и должна быть королева?

Джейн и ее юный муж были арестованы и помещены в зловещий Тауэр. И после недолгих колебаний опытная, познавшая жизнь, злобная и коварная единокровная тетка маленькой Джейн, облеченная властью, из личных интересов, из страха перед отвагой, благородством и доблестью юности, казнила детей. Прилюдно. Девочку и мальчика. Леди Джейн Грей и ее возлюбленного мужа Гилфорда Дадли.

Вероятно, народ Британии просто не заслужил тогда еще такую королеву, а девочка, как это не раз было в истории, родилась раньше своего времени.

Девочка и тетка ее совершенно по-разному понимали королевский девиз: «Долг превыше всего». И поэтому маленькая Джейн вошла в историю под именем девятидневной королевы, а ее тетка как одна из самых жестоких английских королев – под именем Кровавая Мэри.

Маргарита Шотландская

Экскурсию в крохотной часовне, куда с трудом может поместиться человек двадцать, и только плечом к плечу, проводил древний-древний старик. Рррраскатисто и возвышенно говорил он о прекрасной Маргарите, так искренне, с такой нежностью, с таким глубоким почтением, что даже возникло у меня предположение, а не влюблен ли он часом в благороднейшую из королев и человек ли он вообще...

Когда мы выходили, я поблагодарила его от всей души и тихонько тронула его за рукав. Мои пальцы не провалились в пустоту... Дедушка этот был не привидение. Он просто любил. Любил историю своей страны и гордился ею...

Артур

Рыцарский орден Круглого стола – первое в истории мужское братство. Одна из самых притягательных легенд Британии. Прекрасная история о любви, верности, отваге и чести.

Винчестер – столица древнего королевства Уэссекс. Здесь был построен один из замков Вильгельма Завоевателя, от которого сохранился большой зал, на стене которого висит крышка знаменитого круглого стола. Ну, как уклончиво отвечают гиды на вопрос «тот самый стол?!», a kind of.

В Британии ведь было как – стоило только пошатнуться королевскому трону, или кризис случался, например, или еще какие-то неприятности, сразу вмешивался какой-нибудь волшебник.

В случае с королем Артуром возник Мерлин, волшебник, живший, как он сам утверждал, во встречном времени.

Под покровом ночи старик в черном плаще, с белой бородой, увез от опасности младенца, завернутого в пурпурную мантию. И вырос мальчик среди долин и озер, и вынул меч из теснин. И восславили герольды нового короля.

Король Артур. Легенда. Как Тристан и Изольда. Как Робин Гуд. А ведь наверняка он был, существовал – британцы свято верят, что, когда понадобится, он придет, он вернется. И наверняка был красив и чертовски изобретателен и умен. Потому что придумал круглый стол, чтобы уравнять всех своих рыцарей. В древние времена было плохой приметой, когда людей, сидящих за одним столом, разделял угол. Пожалуй, еще и не только для этого. Круглый стол имел магический смысл. Рыцари, садясь вокруг стола, замыкали свои силы, умы, чувства, и рождались мысли, принимались решения. Вон же он, их круглый стол. Король сидел за ним, опершись локтями о столешницу, рыцарь Пеллинор мог случайно пролить вино (вон там, какое-то темное пятно), рыцарь Гавейн в задумчивости тер столешницу ладонью. Ланселот, конечно, сидел напротив короля, глаза в глаза, конечно – напротив... нет, стоп, напротив сажали гостей. Или врагов, которые приезжали в Камелот с ультиматумами... И над всем этим царил неукротимый, непокорный, вольнолюбивый дух Мерлина. Мерлин, Мерлин... Он прекрасно знал грядущее и мог, если что, подсказать, намекнуть или дать консультацию. Но вот прошлое, как его, так и его подопечных, было для него закрыто. Конечно, там же, рядом с ним, в поле его деятельности суетилась парочка злых волшебниц, как же без них. Именно это обстоятельство и подсказало мне печальную уверенность, что легенды о рыцарях Круглого стола, об их самоотверженности и бесстрашии, о благородном отношении к даме сердца придумали... женщины. В тоске по настоящему рыцарю, который пусть и не будет охранять свой дом на пороге, закутавшись в плащ, но хотя бы не забудет забрать детей из детского садика и вовремя вынесет мусор.

Сегодня Британия уже и не рассчитывает на Мерлина. Решив, что он, Мерлин, видимо, разочаровался в человечестве, крепко обиделся навсегда и покинул не только Британию, но и планету целиком.

Вся надежда на Гарри Поттера.

ИХ НРАВЫ

С Англией испокон веков все хотели породниться. Взять хотя бы Ивана Грозного. Сколько жен у него было! А он все надежды не оставлял – Елизавете Первой предложения делал. Ну а Елизавета, как и положено по ее статусу девственницы-королевы, мол, люблю тебя как брата, хоть и мил ты мне, а честь девичья мне дороже. Тогда Иван Четвертый, ну уже совсем из него песок сыпался, послал своего человека сватать племянницу Елизаветы Мэри Гастингс, первую красавицу Англии. Приказал, ты осмотри ее внимательно, так ли хороша, как о ней говорят, и привези ее портрет, чтоб близок был к оригиналу. А Елизавета, не будь дурой, нарядила служанку и вывела пред очи посла, а племянницу спрятала.

И что? Пишет царю посол, мол, ну что, батюшка, так и так – берем? Девушка красавица – толста, румяна, весела, ну оспины у нее там и сям, ну так что ж, с лица-то воду не пить. И вот-вот уже должен был отправить письмо, а тут какой-то левый английский гражданин ему на ухо: слышь, русский, а, русский! Невеста, что тебе показывали, была не настояшча!

– Как это не настояшча?!

– А так это! Пойдем покажу, если, конечно, денег чуть-чуть дашь.

И повел посла ночью в окошко подглядывать. А тааам...

Короче, порвал посол письмо прежнее и написал другое: «Невеста, ваше величие, чтоб вы знали, надёжа-наш-царь, тьфу! Поганая, лицом бледна, аж прозрачна, телом тонка, шейка аки ниточка, ручки маленьки и не цепки. Не бери ея, государь, – никудышна».

Так разные представления о красоте спасли прекрасную Гастингс от деспота и самодура.

Письмо посла я, конечно, придумала, но смею заверить, что примерно так и было.

* * *

Британцы гордятся своей монархией. И своей королевой из королев – Викторией. Наш гид Джон превозносит ее заслуги. Причем у ее памятника говорит не о том, как она, помазанница Божия, историю вершила, а как была изобретательна и умна. Рассказывает, что ее величество королева Виктория, выслушав как-то неудачную глупую шутку Гладстона, холодно ответила:

– Нам не смешно!

(Почему я не королева... Как часто приходится так думать, но помалкивать.)

Страницы: «« 1234567 »»

Читать бесплатно другие книги:

Жизнь милосердна и беспощадна ко всем одинаково, только люди разные, силы, цели и ценности у них не ...
Первая поэма – сказка в стихах о приключениях мальчика, узнавшего волшебное слово. Оно могло превращ...
Книга о том, как умело подчеркивать сильные стороны своей внешности и характера, добиться жизненного...
Попытки переписать историю Великой Отечественной войны стали возникать сразу после ее окончания. Но ...
Его называли Монстром святого Иакова. Он явился миру в древней Кордове тьму веков назад, но последни...
Якоб Куизль – грозный палач из древнего баварского городка Шонгау. Именно его руками вершится правос...