Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь Мазин Александр

Глава девятая

Дела семейные и религиозные

– Разговор есть к тебе, батька…

Духарев с удивлением заметил, что всегда бойкий Йонах сейчас мнется и явно смущается…

– Есть, так говори, – разрешил Сергей.

– Мне бы еще… э-э-э… с боярыней Сладиславой… тоже поговорить…

Духарев пытливо поглядел на молодого хузарина: что еще тот успел натворить?

– Можно и с боярыней… Хозяйку позови! – велел он теремной девке.

Вместе со Сладой в горницу шмыгнула Данка. Устроилась на лавке, потупила глазки.

– Батько воевода… госпожа боярыня… прошу покорно извинить, что не по обычаю… – пробормотал Йонах. – Только нет у меня здесь родичей и…

– Говори толком! – перебил его Духарев. – Что натворил?

– Да ничего! – торопливо, словно испугавшись, сказал сын Машега. – Ничего, только…

Прошу у вас, батька воевода и матушка боярыня, руки дочери вашей Даны! – единым духом выпалил Йонах.

Оппаньки! Сергей поглядел на жену: ты знала?

Чуть заметный кивок.

Надо же! Когда только успел?

– А что Дана, согласна? – спросил Сергей.

– Согласна! – быстро ответил Йонах.

И Данка часто-часто закивала.

Духарев задумался… Породниться с Машегом? Что ж, почему бы и нет? Йонах, конечно, еще мальчишка, но уже сейчас воин добрый… А Данку и впрямь пора замуж отдавать. По местным меркам она уже, считай, в девках засиделась… Однако ж, что это будет за свадьба, если со смерти княгини и двух дней не прошло, а жениху через две недели – в поход? Можно, конечно, отложить до возвращения…

«Если вернемся, – тут же суеверно подумал Духарев. – Или оставить парня здесь?..»

– Жена, что скажешь? – спросил он. – Отдадим нашу Данку за Йонаха Машеговича?

Слада ответила сразу, не раздумывая:

– Нет!

Духарев очень удивился. Он знал, что жена к Йонаху относится с симпатией…

– Ну-ка, детки, идите погуляйте, – велел Духарев. А выставив их из горницы, спросил:

– Почему «нет», Сладушка? Чем тебе мальчик не угодил? Чем он плох?

– Мне – ничем, – ответила Сладислава. – А в мужья для Даны я его не хочу.

– Отчего так?

– Оттого, что хузарин.

Вот те раз. Духарев был поражен.

– Его отец – мой друг, – напомнил он. – И не однажды спасал мне жизнь. И сын – в отца. Данке он по сердцу, гнили в нем тоже нет! Я считаю: для Данки он будет хорошим мужем!

– Ты – господин, – не поднимая глаз, произнесла Слада. – Будет так, как ты скажешь…

Дрогнул ее голос, или показалось?

Он быстро пересек горницу, обнял жену:

– Нет, не так. Сколько лет с тобой живем, первый раз слышу, что тебе хузары не по нраву. Чем хузарин хуже угра, руса, ромея?

– Тем, что он – не нашей веры! – твердо ответила Слада.

– То есть, если его окрестить, то ты согласна?

– Он не примет крещения, – не раздумывая, сказала Слада.

– Почему ты так думаешь?

– Не примет. Спроси его.

– Ладно, – сказал Духарев. – Спрошу. А ты иди пока…

Со своим гриднем он поговорит наедине.

– Так ты ее любишь или нет? – сердито спросил Духарев.

– Люблю.

– А креститься не хочешь?

– Не могу, батька-воевода.

Йонах уперся, как бычок. А Серега-то думал: уговорить его принять крещение – пустяковое дело.

– Это вера отцов моих, – заявил молодой хузарин. – Я в истинного Бога верую. Не пристало мне поклоняться одному из пророков… – Тут парень сообразил, что сблотнул лишнее: ведь его воевода как раз этому «пророку» и кланяется. Сообразил и умолк. – Ты говори, говори… – поощрил его Духарев. – Что там еще у тебя накипело?

Но Йонах молчал.

– Значит – не любишь, – констатировал Сергей. – Любил бы – не отказался б от нее.

– Кабы не твоя она была дочь, воевода… Э-эх… – пробормотал Йонах.

– И что было бы? – осведомился Духарев.

– А то бы и было! – Йонах вскинул голову, глянул синими, как у отца, глазами в прищуренные глаза воеводы. – Дикое Поле – оно большое. Ищи ветра…

– А у меня, значит, умыкнуть – не рискнешь? Неужели боишься?

– Никого я не боюсь! – сердито бросил Йонах. – Я тебе клятву принес, батька!

– Ладно, – сказал Сергей. – Не хотел я тебя обидеть, Йонаш. Но Данку против воли матери отдать – нехорошо будет. Однако и «нет» я тебе тоже не говорю. И одно обещаю: пока люб ты дочери моей, за другого ее тоже не отдам. А там уж как выйдет. Будет судьба к вам благосклонна – будете вместе. Нет – значит нет. Устраивает тебя такой ответ?

– Нет! – честно ответил Йонах. – Но ведь другого не будет?

– Не будет.

– А встречаться нам можно?

– Можно, – разрешил Духарев. – Знаю: честь ее и мою не запятнаешь.

– Благодарю, батька! – Хузарин поклонился низко, в пояс. И вышел вон.

Духарев вздохнул. Проблемы эти религиозные… Христиане, иудеи, язычники… Какая разница – какой веры человек? Лишь бы человеком был настоящим.

А как бы он сам поступил на месте Йонаха? Пошел бы в иудеи ради любимой девушки? Тоже вряд ли. Но и не отступился бы тоже – это точно. Может, потому Сергей и решил дать парню шанс? Никто ведь не знает, как жизнь обернется. Одно ясно: Сладу Сергей тоже обижать не станет. Она ведь искренне верит, что Данка, выйдя за хузарина, навеки погубит душу. Так это или нет, кто знает? Но оплачивать счастье дочери горем матери – это не дело. Ох, уж эти религиозные проблемы!

Хорошо хоть в Киеве всяких богумилов нет, и здешний, в основном языческий, народ к христианам относится благожелательно. Что, впрочем, неудивительно: ведь и великая княгиня христианкой была ревностной. Одних только церквей в Киеве и окрестностях построила не менее двух десятков…

А княгиню народ уважал. Может, побольше даже, чем Святослава, который всё в походах да в походах… В иных киевских землях уже и забыли, как выглядит великий князь…

Глава десятая,

которая начинается с народного вече, а заканчивается укреплением вертикали власти

Духарева разбудили шум на улице и звон била, зовущего народ киевский на вече.

Духарев удивился. Вчерашним вечером Святослав и словом не обмолвился, что намерен созвать киевлян на «митинг». Вече – это вообще не в его правилах. Вече – это в Новгороде. Там народ любит погорлопанить да морды друг дружке побить, прежде чем определиться, что надо делать. А в Киеве – по-другому. Здесь рядом – Дикая Степь. Беда вихрем налетает – бакланить некогда.

Тем более великий князь демократии не одобрял. Даже с собственной дружиной советовался крайне редко. Только – со старшиной: воеводами, боярами, князьями союзными.

Духарев не обеспокоился. Ну звонят и звонят. Худого от киевлян не ждал. Шумят – и пусть им.

Глаз не разлепляя, пошарил рукой… Слады рядом не было. Естественно. Супруга его вставала с петухами. А ныне и вовсе старалась прежде мужа подняться. И в близости отказывала под разными предлогами. А, ладно! Простит со временем.

Било всё тарахтело. Вот настырное… Всё-таки хорошо дома… Духарев потянулся, зевнул, спустил ноги с ложа, гаркнул:

– Эй, кто-нибудь! Квасу мне!

Полминуты – и в опочивальне появилась девка-холопка с корчагой. Дышала тяжело: бегом бежала.

«Хорошо Слада челядь вышколила», – одобрительно подумал Духарев, принимая корчагу.

Пока пил, чувствовал на себе любопытный девкин взгляд, а как оторвался от корчаги – девка тут же потупилась. А ничего девка, сочная, такую бы…

И тут же отвлекся, услыхав, как кто-то отчаянно забарабанил в ворота.

Сунув корчагу девке, Духарев подошел к окну, выглянул и увидел, как в открывшуюся калитку влетел потрепанный, словно воробей после драки, монашек.

– Матушка, матушка! – завопил он с ходу. – Спаси, матушка!

«Это еще что за чучело?» – подумал Сергей. Эх, Сладка! Всеобщая утешительница…

Сладислава появилась на крыльце. За ней – холоп с двумя мешками.

– В овин неси, – сказала Сладислава холопу. И монашку: – Говори, что стряслось?

– Беда, матушка! Ой, беда! – заголосил монашек. – Спаси, матушка! – монашек упал к ее ногам. – Церковь нашу жгут!

– Что ты несешь? – сердито сказала Слада. – Ну-ка встань, говори толком!

На подворье, привлеченные его воплями, выходили люди: любопытная челядь, несколько воеводиных гридней, из флигелька выбрался старый Рёрех… Младший сын Духарева Богослав выбежал из конюшни…

Монашек вскинул голову (Духарев увидел, что под глазом у него наливается здоровенный фингал), всхлипнул громко.

– Церковь жгут! – повторил он. – Нас бьют. Иерея насмерть убили!

– Кто?

Сверху Духарев не видел лица жены, но по голосу понял: поверила.

– Киевские люди…

Сладислава ахнула.

«А ведь действительно беда, – подумал Духарев. – Неужели бунт?»

И опрометью, оттолкнув взвизгнувшую девку, бросился вниз.

Сладино лицо – белее снега. Если бы не держал ее Сергей крепко, упала бы.

– Я знала, знала… – шептала она. – Я знала, что так и будет… О, Господи…

– Не бойся, дочка! – это проскрипел старый варяг. – Никто тебе зла не учинит. Мы не позволим!

Это «мы» в устах старика-калеки звучало странно, однако ж было правдой. Не было в Киеве варяга, который не прислушался бы к слову Рёреха-ведуна. А варяги…

«А варягов в городе нынче сотен пять, не более, – прикинул Духарев. – Остальные разъехались кто куда. Родичей повидать, вотчины проведать. А киевлян – тысячи, нет, десятки тысяч… Правда, и христиан среди них – не менее тысячи. Только здесь, на Горе, не менее пятнадцати дворов. Большинство, правда, в Вышгороде… Эх, жаль что со мной – только Велимова полусотня! Своих гридней тоже распустил. На побывку. Но ведь есть еще Святославова дружина…»

– Зброю мне, одеться! – крикнул Духарев. – Вставай, малой! – рявкнул он на монашка.

Но монашек, похоже, совсем ослаб и голос утратил.

– Поднимите его! – велел Духарев. – Дайте ему меду.

Монашка вздернули на ноги, сунули емкость. Тот сначала головой мотал, потом присосался – не оторвать.

– Хорош! – скомандовал Сергей. – Отберите у него корчагу. Ну как, божий человек, полегчало? Давай, рассказывай…

И монашек, сбиваясь, поведал о том, что случилось.

Церковь их была – при ромейском подворье. Но не внутри, снаружи. Нынче после заутрени, когда братия села к трапезе, в церковь ворвалась толпа. По словам монашка – огромная. Сразу стали крушить да бить. Священнослужителей, монахов, служек… Настоятелю разбили голову дубиной…

Некоторые пытались спастись на ромейском подворье, но там заперли ворота и не впустили никого. А он, монашек, сумел вырваться и убежать. За ним гнались, но не догнали. А он вот – сюда…

Тем временем во дворе собрались духаревские гридни. Десятка два. Остальные – где-то в городе… гуляют. Собирать некогда.

– На коней!

Ему тут же подвели Калифа.

– Батька, я с тобой! – подал голос Богослав.

– Нет, – отрезал Духарев. – Ты, Славка, останешься здесь. Если что, кто мать защитит?

С виду Богослав – совсем мальчишка. Однако ж не мальчишка. Отрок. Юный воин.

– Погоди, муж, вот возьми! – Слада сунула Сергею кринку с молоком, горячую еще краюху…

– Спасибо! – Духарев поцеловал ее нежно, как прежде. – Ничего не бойся, моя хорошая! – глянул через плечо жены на Рёреха… Тот кивнул: не беспокойся, воевода, обережем твою хозяйку.

У ворот Горы толпился народ. С десяток воев (против обычных двух) перекрывали дорогу наверх. Гридни были Святославовы, причем из ближних, покрытые шрамами опытные рубаки. А ведь еще вчера здесь стояли два безусых отрока из Ольгиной дружины.

– Назад, сдай назад, не напирай… – лениво покрикивали они, беззлобно отпихивая древками самых настырных.

Наверх пропускали только тех, кто жил на Горе, челядинов.

Духарева узнали, поприветствовали.

– Кто вас на стражу ставил? – спросил Духарев. – Князь?

– Он.

– А сам где?

– Там, – десятник махнул в сторону Подола. – Дорогу! Дорогу воеводе!

Толпа нехотя раздавалась. Чья-то проворная рука сунулась цапнуть золотую висюльку с узды воеводы. Свистнула плеть. Брызнула кровь. Воришка завопил, схватившись за рассеченное лицо. Толпа зароптала…

В ту же секунду мечи духаревских гридней покинули ножны.

– Р-разойдись! Постор-ронись! – звонко и яростно хлестнул по ушам голос Велима.

Толпа отпрянула, раздалась к заборам.

Духарев скользнул взглядом по лицам, злобным, испуганным, – никого не узнал. Неудивительно. За десять лет население Киева и пригородов увеличилось раз в пять. И большую часть из этих десяти лет Духарев провел в дальних походах…

Ничего не сказал воевода. Молча двинул коня вниз по улице. Дружина – за ним.

За городской стеной, на ярмарочном поле у Соляных ворот, собралась изрядная толпа. И толпе этой, похоже, было наплевать, что по ту сторону поля, оттуда, где стояла построенная лет десять назад княгиней Ольгой церковь, поднимается черный густой дым. Это было неправильно. Обычно киевляне относились к пожарам очень серьезно. Тушили всем миром и незамедлительно.

Но не сегодня. Сегодня – вече.

Стояли родами и дворами. Большинство – смерды да челядь, однако ж кое-где и высокие боярские шапки мелькали. Отдельно, кучкой, словно бы сами по себе, но на возвышении, перевернутой телеге, – жрецы Волоха.

Еще на одной телеге – ораторствовали. Какой-то купчина с Подола и еще один мужик неопределенного сословия, длиннорукий, как обезьяна, лаялись друг с другом. Толпа вокруг орала. Вече, одним словом. Традиционное народное развлечение. Дубинки и пиво приносим с собой, плюхи и зуботычины получаем на месте. В другое время Духарев послушал бы, о чем дискуссия, но не сейчас. Сейчас его куда больше интересовала горящая церковь.

Духарев и его сопровождающие двинулись сквозь толпу. Люди сторонились, давая дорогу. Здесь никто не пытался ухватить духаревского Пепла за узду. И слов злых вслед не бросали.

Проезжая мимо волохов, Духарев кивнул одному, знакомому, заходившему к ним на подворье – к Рёреху в гости. Жрец тоже кивнул, с важностью.

Церковь горела. А вокруг нее, на соответствующем отдалении, цепочкой стояли конные Святославовы гридни и никого не подпускали к пожарищу. По эту сторону оцепления тоже толпился народ, поменьше, чем на площади, сотен семь-восемь. Много женщин. Кое-кого Духарев узнавал: люди из христианской общины. Стояли, смотрели с печалью и смирением.

Кто-то, узнав Духарева, вскрикнул радостно, сунулся к стремени, но гридни не подпустили.

Духарев подъехал к оцеплению.

– Где князь? – спросил он.

– Там, – махнул рукой гридень из старших.

Святослав в окружении дружинников расположился у старого дуба на краю площади. Но не на высоком кресле, а верхом. И хотя сам Святослав был без доспехов, но конь под ним – боевой. И гридни тоже в полной броне. Перед князем – толпа. Но не смерды, люд получше, судя по одежке: старосты да тиуны.

Князь втолковывал им что-то. Слушатели внимали. Еще бы им не внимать, когда за спиной фыркают да позвякивают серебряными украшениями боевые кони, на которых грозными башнями – княжьи гридни.

Дружинники посторонились, пропуская Сергея.

Святослав глянул на воеводу недовольно, буркнул:

– Ты зачем здесь, воевода? Я тебя не звал.

– Вот что меня позвало! – Духарев махнул плетью в сторону горящей церкви.

– Нечего тебе тут делать! – Святослав грозно нахмурил брови.

– Ты, должно быть, запамятовал, княже, – медленно, с расстановкой произнес Духарев. – Я – воевода твой, а не холоп!

На скулах Святослава вздулись желваки. Но он усилием воли подавил ярость. Отвернулся от Духарева и, не глядя на него, произнес:

– Единоверцев своих прибежал защищать?

За спиной Сергея шумело вече. Справа весело трещал огонь…

– Да, – сказал Духарев.

– Обратно иди, на Гору! – бросил Святослав. – Там и будь. Молись кому хочешь, тебя не тронут. А капища христианские давно проредить пора. Понастроили… Как в землях ромейских. Не любы они народу!

– Народу? – Духарев криво улыбнулся. – Или – тебе?

– И мне! – жестко произнес Святослав. – А потому, воевода, дозволяю я народу пожечь капища ваши, а из камней алтарных жертвенник Перуну сложить. А кто противиться будет – бить без жалости!

Сказано было не обычным голосом, а тем, каким великий князь подавал команды во время боя. Чтоб все слышали.

Духарев ощутил, как в нем поднимается волна холодного бешенства.

– Меня – тоже бить?

Святослав подал коня вперед, встал с Сергеем стремя в стремя.

– Иди домой, воевода, – произнес он негромко. – Я здесь князь. Я говорю – ты повинуешься. Иди домой, пока я не осерчал.

– И что будет? – с презрительной усмешкой бросил Духарев. – Убьешь меня? – В правой руке Сергея – плеть, левая легла на рукоять сабли.

– Отойди прочь! – с такой же холодной яростью произнес Святослав. – Лучше сам отойди, воевода! Нехорошо будет, коли умрешь ты от руки того, кого сам учил меч держать.

– А ты гридням вели! – предложил Духарев. – Хотя гридней твоих тоже я учил… Уж не знаю, княже, как тебе теперь быть. И так нехорошо, и этак…

Тут он заметил, что народ, тот, что был поближе, притих и с вниманием прислушивается к беседе великого князя со своим воеводой. И гридни ближней дружины – тоже.

А еще он увидел, что к нему пробивается Йонах. Когда Духарев выезжал из дому, парня на подворье не было, а теперь вот нашел…

Гридни Святослава посторонились, полагая, что молодой хузарин спешит с какой-то вестью.

Так и было.

– Батька! Там, в Вышгороде, Звана… – тут он заметил Святослава. – О! Княже! Дозволь воеводе весть сказать!

– Говори, – разрешил Святослав.

Похоже, он рад был немного разрядить обстановку.

А молодой хузарин даже не заметил возникшего противостояния.

– Из Вышгорода малец прибежал! – произнес он возбужденно. – Говорит: Звана нашего бояре повязали. Надо бежать выручать, батька!

Духарев глянул на Святослава. Святослав молчал. Но между гридней, и духаревских, и княжьих, пробежал ропот. Звана в войске знали.

– За что повязали? – сурово спросил Духарев. – И что он вообще там делал, в Вышгороде?

– Девка у него там, – сказал Йонах. – Боярская дочка. А повязали за то, что челядников боярина вышгородского побил.

– За что побил?

– Боярин тебя худыми словами обзывал. И… – Йонах покосился на Святослава – … про великого князя тоже болтал… разное.

– Что болтал? – резко спросил Святослав.

Йонах замялся. То ли не хотелось ему дурное повторять, то ли не желал быть ябедником…

Но сын Машега не был бы сыном Машега, если бы не выкрутился. Причем с той нахальной отвагой, которая всегда отличала потомственных «белых» хузар, не кланявшихся никому, кроме Бога.

– А может, сам у него и спросишь, княже? – дерзко предложил Йонах.

– А может, ты всё врешь, гридь? – в тон ему парировал Святослав.

– Не говори так, княже! – В голосе молодого хузарина зазвенела обида. – Я – Йонах бар Машег!

– Гордый, – буркнул Святослав. – В отца. Или – в батьку? – Князь метнул сердитый взгляд на Духарева.

Но Йонах воспринял слова князя как похвалу, задрал кверху подбородок.

– Боярина того Шишкой кличут, – сообщил он. – Поспешим, батька! – Он умоляюще поглядел на Духарева. – Малец говорил: Шишка хочет Звана собаками затравить. Шишка так неугодных холопов своих травит.

– То холопы, а то гридь! – Святослав хмыкнул.

– Так он же связанный будет! – воскликнул Йонах. – Поспешим, батька!

Духарев колебался недолго. Бросил последний взгляд на горящую церковь… Да что тут выбирать! Так и так сгорит. Нет, сейчас Зван важнее.

Сергей тронул Калифа…

И Святослав конем заступил ему дорогу.

– Далеко собрался, воевода?

– В Вышгород. Отойди с дороги, княже. Прошу тебя!

– Ах, просишь… – Святослав прищурился. – Ну коли просишь, так я, пожалуй, отойду. Может, еще о чем попросишь? О единоверцах своих…

– Ты ведь всё уже решил, княже, – мрачно произнес Духарев. – Что просить без толку.

– Артём! – вдруг зычно выкрикнул Святослав.

Один из Святославовых ближних тут же выдвинулся, и только сейчас Духарев признал в нем сына, потому что бронь на парне была новая, дороже прежней, шлем с личиной и конь чужой, из княжьей конюшни.