Пепельное небо Конторович Александр

А что будет, если я соглашусь?

Тогда во время своей отсидки у меня будет повод выщипать себе волосы на всех участках тела. Ибо Наташку они не выпустят, это совершенно очевидно. Очевидно также и то, что союзнички у них за нашим оцеплением весьма и весьма неслабые.

– Денег сколько дадите? – спрашиваю я светловолосого.

– Десять тысяч.

– Не врешь?

Он презрительно хмыкает и правой рукой подтягивает к себе толстый баул, стоящий недалеко от него.

А вот этого, парень, делать не следовало…

Как у многих новичков, автомат висит у него на шее. Таскать его просто так в руках этой скотине, видимо, неудобно и тяжело. И как всякий непрофессионал, он потянулся к баулу той рукой, которая была к нему ближе. То есть, правой. И при этом отпустил оружие. Выбрасываю вперед ногу, слегка довернув ее вбок. С сухим хрустом ломается коленный сустав моего оппонента. Захватив его за воротник левой рукой, разворачиваю светловолосого спиной к себе. А моя правая рука ложится на рукоятку автомата.

К-р-р-р… И черноволосый Ильяс влипает спиной в стену. Из его руки, глухо бухнув об пол, вываливается пистолет.

Резкий доворот вправо!

Короткая очередь – и оседают на пол двое отморозков, стоявших у входной двери. Резко падаю на пол, увлекая за собой светловолосого, и над моей головой свистят пули, выпущенные стоящим слева парнем. Так я и думал: первой его реакцией будет попытка выстрелить мне в спину. Ведь мишень настолько удачная и близко стоящая, что промазать по ней просто невозможно. Это, разумеется, при условии, что эта самая мишень будет дожидаться подобной участи. А таковое желание у меня отсутствует напрочь. Зато присутствует оружие в руках. И пользоваться им, в отличие от этих отморозков, я умею хорошо. Парню сносит полчерепа. Кровищей забрызгивает всю спину стоящей на подоконнике женщины.

Выстрел слева! Снова перекатываюсь на другой бок, что-то толкает меня в верхнюю часть плеча.

Рыжеволосая девица, еле держась на подкашивающихся ногах, палит в мою сторону из пистолета. Она в совершеннейшей прострации, и пули с визгом летят во все стороны.

Говорят, наркомания неизлечима. Спорный вопрос. Это смотря чем лечить. Во всяком случае, автоматная пуля излечивает ее быстро, качественно, и навсегда.

Оглядываюсь по сторонам. Похоже, что все террористы и им сочувствующие закончились. Остались только заложники, стоящие на окнах и судорожно сжимающие руками оконные рамы. Переворачиваю светловолосого. Сейчас я с тобой, любезный, вдумчиво побеседую! Только сначала ты позвонишь по телефону.

Увы! Одна из пуль, выпущенных рыжеволосой, угодила ему точно в грудь. То-то меня тогда в грудь толкнуло… И сейчас он на полпути к могиле. Впрочем, теперь уже гораздо ближе. Во всяком случае, говорить с ним невозможно, и звонить по телефону в таком состоянии он точно не будет.

На лестнице топот ног. Снизу ломятся мои ребята. Изо всех сил луплю главаря по щекам. Поздно… В себя он так и не пришел. Все, что я успеваю сделать перед тем, как распахивается входная дверь, это протереть платком рукоятку автомата и вложить ее в руку главаря.

Поворачиваюсь к двери и открываю рот, чтобы предупредить ребят.

Бумс!

Что-то с неслабой силой долбит меня по голове.

Черт возьми, я что, не всех их еще перестрелял?

Последнее, что успеваю еще услышать, была короткая автоматная очередь…

Пришел в себя я на госпитальной койке. Проваляться там пришлось около двух суток и поэтому основной взрыв негодования в «свободной» прессе я пропустил. А был он очень даже неслабым! И весьма хорошо подготовленным. Были в деталях расписаны биографии «молодых интеллектуалов», их нелегкий путь и «трудная» жизнь. Но, только набрав разгон, кампания эта с визгом притормозила. Да так, что некоторые «товарищи писатели» повываливались за борт. Центр общественных связей не постеснялся опубликовать материалы, из которых явствовало, что эти подонки попросту перестреляли друг друга. И только последний из них (точнее, последняя) погиб в перестрелке со штурмовой группой. Предварительно ранив переговорщика (то есть – меня), причем выстрелом в спину. Правда, попала она отчего-то в голову, хорошо хоть вскользяк… Доказательства были более чем убедительными и очевидными. И опровергнуть их было… ну, просто нереально. Видеосъемка велась нашлемными камерами с момента захода группы в подъезд и была обнародована чуть ли не на месте происшествия. Единственным шансом «свободной прессы» оставался я. И оттого у ворот госпиталя круглосуточно дежурило несколько машин с этими стервятниками. Уж очень не хотелось им сворачивать столь тщательно подготовленную операцию. Но первым меня увидел Дед.

Не успел я открыть глаза, как он тут же нарисовался около койки. Присел на край. А глаза у него воспаленные… не спал?

– Как ты?

– Живой…

– Там, за дверью, прокурорский сидит. Как ворон крови, тебя жаждет. И на улице несколько бригад этих… «борзописцев», – с ударением на «с» сказал генерал.

– И что им всем от меня надо?

– Обстоятельства происшедшего хотят прояснить.

– И что же такого особенного они от меня услышать хотят? У вас ведь запись их разговоров есть?

– Может найтись…

– А может, и нет? Вы же им телефоны не простые дали?

– Правильно соображаешь.

– Угу… После моего захода в квартиру они начали спорить, потом главарь открыл огонь по своим подельникам. Они начали стрелять в ответ, и кто-то из них попал в меня.

– Причина спора?

– Деньги. Он полез в баул и закричал, что кто-то взял часть денег. После этого начал стрелять.

– Да, заложники подтверждают, что слышали разговор о деньгах. Даже сумму называли: десять тысяч долларов.

– А за что такие денежки полагались? И кому?

– Этого они не расслышали.

– Живы-то хоть все?

– Как только в окна со страху не попадали! Живы, что им сделается. Стреляли-то не по ним.

– Вы же знаете, что мне сказали террористы?

– Да. Мы ее не нашли, Сережа. Извини, но… слишком поздно начали искать. Мы ищем ее и сейчас. Тебе тоже никто не мешает этим заняться, когда выпишешься. Все вопросы я утрясу.

– Спасибо, товарищ генерал-лейтенант.

Хазин встает с кровати, наклоняется и крепко жмет мою руку.

– Сережа, помни, мы всегда рядом, одного тебя в беде не оставят. Приложим все силы, чтобы ее найти.

Он выходит из палаты. А минут через десять, торопливо дожевывая на ходу бутерброд, в дверях появляется следователь прокуратуры.

Сегодня был точно не его день… Многочисленная толпа журналистов тоже удалилась несолоно хлебавши.

Единственным моим утешением было то, что подполковник Горшенин вылетел со службы в двадцать четыре часа. Не помогли ни высокие покровители, ни прочие заслуги. Как еще не посадили-то, удивительно.

А Наташку так и не нашли…

Утро началось, как всегда – писаниной. То есть прилежным заполнением рабочей тетради. В которую каждый оперработник обязан был записать все дела, которыми он планирует сегодня заниматься. И никого в реальности не чесало, что абсолютно в любой момент оного опера могут враз отправить за Можай, выполнять что-то несусветное. Так что за невыполнение написанного могли взгреть (и взгревали!) весьма чувствительно. Никакие ссылки на приказы руководства не работали в принципе. Когда к нам занесли эту бредовую идею, родившуюся в свое время в недрах МВД, ребята сначала просто офигели от такой дури. Пораздумав, взяли пузырь и поскакали к коллегам из этого ведомства – советоваться. Вернувшись назад, быстро выбрали наиболее языкастого товарища и спихнули на него всю эту хренотень. Первое время прокатывало. Виталька, высунув от усердия язык, за пару часов заполнял эти тетрадки за весь отдел. И всех это устраивало. Пока неожиданно быстро расплодившееся оргинспекторское управление (а только недавно отделом было ведь!) не озадачилось тем, что все эти бумажки заполнены одним почерком. Кара последовала незамедлительная. Начальника нашего отдела выперли на пенсию, Витальке вкатили выговор, да и всех прочих тоже не обошли.

Так что теперь сидим и пишем сами, убивая на эту писанину приличную часть рабочего времени. Когда я в свое время пожаловался на эту бредятину Семеновичу, одному из наших старых волков-оперативников, тот очень быстро разрешил мои сомнения.

– Видишь ли, Серега, ты еще молод (ну, относительно него – так и вовсе…), многого не понимаешь. А я уже на этом месте много всякого начальства пережил, могу сравнивать. Сейчас в стране идет целенаправленная кампания по развалу силовых структур. Что мы, что армия – одинаково всем мешаем. И если с армейцами уже, в принципе, почти разобрались, то вот мы еще держались как-то.

– А МВД? Они ж теперь полиция – им вроде бы всего добавили?

– Ага. И от народа оторвали совершенно! Они теперь уже не народная милиция, а государственная полиция. И раньше-то не слишком от народа они зависели, а уж сейчас… Сейчас любого из них, не спросив ничего, могут отправить из Москвы в Воркуту – дать по ушам местному населению, с которым у москвича ничего общего, просто в принципе, нет. И оттого ему все чаяния и проблемы местных – по барабану. А москвичам холку намять приедут воркутинские. Ровно с таким же отношением к местным реалиям. Так что с полицией уже разобрались. И раньше-то над ними почти никакого контроля не было, а уж нынче… Беззубые «общественные советы» только на бумаге и есть, в реальности о них никто ничего не слышал никогда. Так что теперь начальник УВД – местный царь! Чуток послабее мэра и губернатора, конечно, но тоже – фигура влиятельная.

– Ну, а писанина здесь причем?

– При том, Сережа! Ты посмотри, кому у нас все поощрения в последнее время выпадают? И за что? Тем, кто грамотно отчитаться может! У кого отчетная документация в порядке! А работа и ее результаты… как-то вот на второй план отошли, не до них стало.

– Но отчего так? Что, у нас в руководстве сплошные бараны сидят?

– Нет, конечно. Там умных людей хватает. Но жгучее желание знать ВСЕ о каждом сотруднике, чем он там дышит и куда лезет, перебороло абсолютно все. Когда ты держишь руку на пульсе (или хотя бы думаешь, что это так) и в любой момент можешь четко доложить наверх, кто и чем у тебя в настоящий момент занимается – это в глазах руководства суперплюс! Не можешь, значит, не владеешь оперативной обстановкой, не контролируешь личный состав и т. д. и т. п. Оттого и пишем. А заодно и работаем меньше. Да и, кроме того, распишешь ты все свои планы вперед, ребятки из оргинспекторского их в комп забьют, одно нажатие кнопки – сразу видно, кто и на что нацелился. Кого притормозить надо, а кого и подтолкнуть. И в дела особо вникать не надобно. Зачем, когда эти ушлые парни все уже заранее проанализировали и по полочкам разложили? А то, что мы меньше делом занимаемся… кого это чешет? У нас все выговора и плюхи в последнее время за что? За несвоевременно сданный отчет да неправильное заполнение служебной документации. А за ошибки в работе – нет ни единого. Вот так нас постепенно приучают к тому, что главное это не работать, а вовремя и правильно отчет написать.

– Да уж… обрадовал ты меня…

– А мне самому-то каково? Одна надежда на то, что передерутся они там, пирог барский разделяючи, да не до нас станет.

– Это ты про кого?

– Ну, не у нашего же руководства эта идея возникла? Среди них дураков, пока что, нет. Понимают, что, ежели и мы беззубыми станем, так и их влияние упадет – ниже некуда. Это все сверху спущено. Вот их-то я и имею в виду. Оттуда весь этот бред с всеобъемлющим всеобщим контролем спущен. Как идея, допускаю, она, может быть, и не так плоха. Раздай каждому оперу по современному коммуникатору, да включи их в сеть, как вон у ребят из Ясенево[1] это сделано – вот тебе и результат! Только это все – процесс затратный. И главной цели, снижения эффективности работы конторы, он никак не обеспечивает, напротив – только повышает. А вот писанина эта – самое то! Вроде при деле все, вон какой штат дармоедов в оргинспекторский отдел набрали – уже чуть не больше нас он стал. И звания им, кстати говоря, аккуратненько и в срок идут. Только вот результатов работы нет – все сидят и пишут. И с каждым днем – все больше. Работать уже стало некому. На каждого опера – по одному начальнику и одному проверяющему.

– Это ты, Семеныч, загнул! Настолько-то у нас с ума не сошли еще!

– Ну, так сойдут вскорости. Коли к этому руководящая воля есть…

Так что мотаем высказывания старших товарищей на ус и прилежно заполняем этот гроссбух.

Правда, вскоре меня от сего полезного занятия оторвали. Негромко прогудел телефон.

Поднимаю трубку.

– Слушаю вас!

– Рыжов? – спрашивает дежурный. – Зайдите к начальнику управления.

Так-с-с… А это еще за какие грехи? Вроде бы за мною ничего такого нет, чтобы уж сразу на ковер к генералу тащить? Дядька он, в принципе, неплохой. Еще той, старой закалки. Попусту никогда не шумит, но если уж попался ты на чем-нибудь… готовь ведро вазелина… За Можай – не за Можай, а куда-нибудь далеко загнать вполне может.

Поднимаюсь на два этажа, сворачиваю. Короткий коридор и дверь с табличкой – «начальник управления». Нечасто мне, да еще и в одиночку, приходилось здесь бывать. И каждый раз это имело все шансы закончиться плохо. Или очень плохо. Во время последнего моего визита к генералу я получил назначение на должность старшего группы дальнего прикрытия одной важной встречи. Таких встреч уже приходилось обеспечивать немало, вот и эта ничем особенным не отличалась. Встретились высокие договаривающиеся стороны, поговорили, уже и по домам было собрались. А в километре от места встречи осталось лежать трое наших ребят. Уже холодных. Да раненых было четверо. Один я уцелел, без царапинки обошлось. Генерал тогда только головою покачал… Зато потом, когда уже в самолет грузились, подошел он ко мне и руку пожал крепко. Погибшим тогда обломились не только ордена да медали, но и семьям помогли – кстати говоря, весьма существенно.

Перед дверью останавливаюсь и оглядываюсь. Все ли в порядке? Нигде ничего не висит? Генерал, хоть и не строевик, но расхлябанности во внешнем виде не допускает. Нет, вроде бы в норме все.

Захожу в секретариат. Тут вместо милой барышни, как это водится у других, сидит мрачного вида старший прапорщик Могутов. Мужик он заслуженный, только по ранению к реальной работе уже не годен. Вот Хазин и посадил его на секретарское место. И, надо отдать должное, не прогадал. Тертый прапор словно тут родился. Во всяком случае, никого другого тут уже и представить было невозможно. У меня с ним отношения вполне себе ровные, спец он, как говорится, от бога. Начинал еще при старых временах, даже Жукова, говорят, видел. А наградные часы у него – так вообще от дяди Васи![2] Это тоже не за просто так доставалось. Особенно в те времена. Иногда, когда мы всем отделом выбирались на воскресный отдых (есть у нас такой неприметный санаторий…), он там много чего рассказывал и показывал. И, несмотря на свой приличный же возраст, легко мог дать фору и молодым парням. А уж как он стрелял… впору было локти изгрызть от зависти!

– У себя? – спрашиваю я Могутова. – Один?

– Один, – кивает он. – Ждет, велел сразу заходить.

Ага… один, значит… Тут одно из двух – либо разгоняй неслабый, либо задание аналогичное. Особых грехов за мною пока не числилось, стало быть, второй вариант вероятнее. Тем более что за спиною прапора всеми огоньками светилась спецпанель защиты. Такое, насколько я помню, нечасто бывало. Не жаловал начальник управления подобную технику. Хотя со всех прочих нещадно спрашивал за это дело.

Стучусь в дверь и, дождавшись разрешающего ответа, вхожу.

Кабинет у генерала основательный, окна почти все зашторены, только на него самого падает лучик солнечного света.

– Товарищ генерал-лейтенант! Майор Рыжов по вашему приказанию прибыл!

– Садись, майор, – кивает он мне на столик в углу. Поднимает трубку. – Василь Петрович, чаю нам организуй.

Так… разговор, судя по вступлению, надолго. Что-то не помню я, чтобы Хазин кого-то из нас чаями поил просто так. Это обычно выступает прелюдией к чему-то весьма хреновому.

Мрачный секретарь генерала расставляет на столике чашки, ставит вазочку с вареньем и уходит.

– Наливай, – присаживается напротив меня генерал. – Варенье вон клади – вкусное.

Пару минут молча звеним чашками и ложками. Хазин что-то прикидывает, это хорошо заметно. Редкий случай – он нервничает! За пятнадцать лет работы с ним я это вижу впервые.

– Вот что, Сережа… – вдруг говорит он. – Сколько лет мы друг друга знаем?

– Больше пятнадцати, товарищ генерал-лейтенант.

– Без чинов, Сережа.

– Хорошо, Олег Петрович. Что-то важное?

– Да как тебе сказать… Ты уже не первый год меня знаешь, ведь так?

– Так, Олег Петрович.

– Я хоть раз что-то кардинально неправильное сделал?

– Не припомню такого, Олег Петрович.

– А ты, насколько я в курсе, увольняться собираешься? Рапорт два раза уже писал… Что ж не ушел еще?

– Если честно, Олег Петрович, то… задолбало все! Писанина эта дурацкая, да и во всем остальном… у меня в этом году два перспективных дела на реализацию выходили. Мы на это всей толпой два года пахали, как папы Карло! А в итоге? Одного даже задержать не дали – депутатская неприкосновенность, избранник народа! Служение Родине однако не помешало ему резко из страны свинтить, как только он учуял вокруг себя телодвижения опасные. А со вторым и вовсе гнусно вышло – судья ордер не дал. Как же – видный общественный деятель, борец за экологию. Нас за границей не так поймут! Этот скот еще и интервью прессе после дал. Естественно, за кордоном уже. Расписал в красках свою героическую борьбу с наследниками кровавой гэбни! Так прямо и признался – мол, пакостил и шпионил! И негодяем себя не ощущаю! Ибо делал это во имя прогресса всего человечества. А нам потом всем выговора вкатили… за что?!

– Так что ж не ушел-то? Выслуги у тебя хватает, с боевыми – так и подавно.

– Да пацанов молодых пожалел! Ни опыта у них, ни хватки… таких дел наворочать могут… на свою задницу, в первую очередь.

– Это верно. Ты у нас офицер боевой, помимо Чечни, еще кое-где побывал, пороха понюхал. Есть у тебя опыт, признаю. И голова на плечах, что по нынешним временам – роскошь небывалая.

– Ага. И язык… дюже острый.

– Оттого ты еще и не подполковник. Честно скажу, подавали на тебя в прошлом году. Наверху посчитали преждевременным: мол, невыдержан, выговора есть. Служебную документацию ведешь небрежно, с руководством пререкаешься… Мне даже попеняли – не тех, мол, продвигаю!

– Не знал…

– Забей! Так, кажется, сейчас говорят? У меня к тебе разговор другой есть…

Хазин встал, жестом показав, чтобы я оставался на месте. Подошел к большому столу и взял с него папку.

– Слушай сюда, Сережа! Дело это непростое и опасное! Сразу тебе говорю – отказаться можешь! Прямо сейчас. Пока я тебя в курс дела не ввел еще. Наград и, как это модно говорить, дивидендов, не будет никаких. Если только трендюлей выпишут. Да таких! Впрочем, в этом случае не только ты их огребешь. Это, как ты понимаешь, минусы.

– А плюсы тут есть?

– Есть. Только не слишком очевидные. Зато можно очень здорово подгадить всей этой толпе христопродавцев. Не факт, что только этим все и ограничится, тут последствия могут быть и вовсе непредсказуемыми. Но спрогнозировать это я не могу, данных мало. Но то, что десяток-другой отъявленных мерзавцев там, – палец генерала ткнул в потолок, – можно сказать, на кол сядут, это почти наверняка. Ну, и на западе мало не будет… Сразу говорю, жизнь твоя, опосля этого, может очень резко измениться. И очень возможно, что не в лучшую сторону. Мы, конечно, постараемся тебя поддержать и подстраховать, но и я не Господь Бог!

– «Мы»?

– А ты внимательный! Все так. Не один я тут. Но про это тебе знать не нужно. Вообще. Что в голову придет – там и держи. Так что – думай! Минут десять у тебя есть. Чаю налей, хочешь – коньяку плесну.

Генерал вернулся за письменный стол, оставив передо мной папку. Зашелестел там какими-то бумагами.

Так… задал мне Дед (так у нас называли Хазина) задачку… Что там делать-то нужно будет? Ясен пень, что не просто пристрелить какого-нибудь сволочугу. Этим делом у нас уже никто, похоже, и не занимался. А жаль, между прочим… Я им пару-тройку кандидатов бы подкинул. Что-то откуда-то изъять? Корону Российской Империи? Сокровища Алмазного фонда? Чушь…

Что меня тут держит? Квартира мне от предков досталась, так что ее я уж всяко не потеряю. Зарплату срежут? Куда ж еще-то?

Выговорешник навесят или вовсе попрут со службы? Да и… хоть на три буквы напоследок принародно пошлю.

– Согласен я, товарищ генерал-лейтенант!

Показалось мне, или Хазин все-таки вздохнул с облегчением?

– Добро, Сережа, рад, что не ошибся в тебе.

Он снова присаживается рядом со мной.

– Чтобы было понятнее, некоторая предыстория. – Генерал наливает себе в чашку чаю. – Помнишь ли ты, как мы вступали в ВТО и Евросоюз?

– По правде говоря, Олег Петрович, иных слов, кроме матерных, у меня в голове не осталось.

– Не только у тебя. Просрали мы тогда столько, что язык устанет перечислять. А самой большой ошибкой нашего президента было публичное покаяние перед всеми этими… обиженными. Последствия мы до сих пор хлебаем полным ртом. Правда, и «демократы» наши только что на заднице у себя волосы не рвут с отчаяния. Такой момент упустили! Столько планов было, да, как всегда, они все прое. ли. Уж слишком тогда Западу были нужны наши солдаты в Афгане и Африке. Не было времени больше торговаться, у них и так земля под ногами там горела. Полгода максимум – и просто убегать пришлось бы. Или ядерное оружие применять. Никакого другого варианта не было. Так что обошлись мы малой кровью. Ну, это нам тогда так казалось… сейчас-то, задним умом, всем понятно, что надо было просто выждать. Не лезть туда, сами бы они потом в ужасе приползли. Мы-то тогда в стороне стояли, нас этот бардак мало затрагивал. Но… соблазнились у нас многие вывесками красивыми да беспошлинным въездом-выездом. Вот и поехали… до сих пор тормозим.

Хазин поставил на стол пустую чашку.

– Короче говоря, опосля того, как из нас все выкачали, да бардак чуток притих, снова они задумались над нашей судьбой. Как ни странно, мы за это время не окочурились, тем самым множество людей уважаемых приведя в конфуз основательный. Вот и снова понеслась та же песня. Тем паче, что и в Африке народ опять бузить начал. Собственно говоря, и не переставал никогда, просто это как-то замалчивать выходило. Но как достигло количество «беженцев» в Европе критической массы, тут оно и жахнуло! И выкатили Западу ультиматум – жрать давай! Когда вместо плуга в руках автомат, то повышению урожайности это никак не способствует. А утихомиривать их там некому, после Каддафи покойного в тех местах лидеров больше не осталось. И раньше в тех краях с едой было кисло, а сейчас – вообще атас! Вот просвещенная Европа от них и откупалась. Деньгами, продовольствием, всякой прочей ерундой. Лишь бы не воевать! А воевали за них наши парни. Да ты и сам знаешь, тоже через это прошел. Однако же держать джинна в бутылке долго не вышло. Тем паче, что «беженцы» уже гражданами Евросоюза стали и орать принялись громко и настойчиво. Либо берите нас сюда, либо кормите там. Демократия… А кормить их нечем. Самим не хватает. Нет, если пояса затянуть, сколько-то времени эту бодягу можно и дальше продолжать. Но отобрать у приличного господина его привычную утреннюю булку? Такое и помыслить невозможно! Стали люди умные искать – у кого можно хавчиком разжиться? Да желательно так, чтобы еще и не платить за это ничего. И нашли.

– Неужто у нас, Олег Петрович?

– Точно, Сережа. У нас.

– Это где же такое сыскалось? – искренне удивляюсь я. – Все ж давно прожрали да распродали!

– Не все… Ты про Росрезерв слышал что-нибудь?

– Кто ж про него не слыхал! Контора, что запасы на случай войны хранит. У них там подземелья всякие да ухоронки. Много там, не спорю. Но это же наш стратегический запас! Его отдать – так проще уж самим штаны снять и к ним задом повернуться.

– Это с твоей точки зрения так. И с моей. А с позиции «защитника демократии», да западного политика, все это выглядит жутким жлобством! Сами не жрем – это хрен бы с нами, быстрее подохнем. А вот то, что никому не даем… Это уже вещь непростительная! Еще когда при первом президенте, не к ночи он будь помянут, информация об этом за кордон ушла, там все просто на уши повставали.

– Так знали ж, небось?

– Знали, конечно! Но масштабы представляли весьма приблизительно. А тут – получили полную (ну, это они так думают) информацию. И вот тут «в зобу дыханье сперло»! Представляешь, какие жуткие бабки на всем этом наварить можно?

– Перепродать?

– А кто тебе сказал, что это все у нас покупать собрались?

– Как же так? Мы что, на халяву все это отдать должны?

– В корень зришь! Не на халяву. Нам спишут часть долга перед «пострадавшими от советской оккупации странами». Ясен пень, что не весь. Мы, таким образом, внесем свой посильный вклад в спасение голодающих на Африканском континенте. И будем уже полностью допущены в «братскую семью просвещенных передовых государств»!

– Ага, это у нас прибалты «просвещенные»? С поляками заодно?

– Злой ты, Сережа! Добра не ценишь!

– По мне, так если бы на этом месте вдруг все к чертовой матери попроваливалось бы, так я и не сожалел бы ни разу!

– Не все ж там такие сволочи…

– Раз согласны на то, чтобы нас таким образом грабили – все! Во всяком случае, я что-то не слыхал, чтобы там кто-то от такой халявы отказался. А теперь, значит, мы сами должны все карманы вывернуть? Да в ротик к ним положить?

– Нет, западники милостиво берут на себя транспортировку и распределение гуманитарной помощи, которую осознавшая свои заблуждения Россия щедро жертвует на благое дело. То есть – продукты отдадим мы, а навар с этого снимет… понятно кто.

– И что, нашлись у нас бараны бестолковые, которые на это согласились?

– Нашлись, Сережа, причем на самом верху. Президенту буквально ультиматум выкатили – отдай!

– Кто?

– Да есть у нас такие… рукопожатные общечеловеки. И в коридорах власти не первый год прописанные. Кто олигарх, кто «общественный деятель»… много их. Людям популярно напомнили – кто в доме хозяин. В чьих банках их денежки лежат. Для острастки публично прижали парочку.

– И нашли, за что?

– Было б болото, а черти напрыгают! Чтобы у этих-то, да не нашли? – генерал саркастически усмехнулся. – Ну, а уж когда оставшихся пообещали к дележке допустить… В общем, президент упирался около года. Теперь дожали.

– И что?

Хазин встал и подошел к окну. Наклонился, опершись на него руками. Постоял так пару минут.