Индиговый ученик Петрук Вера
На какой-то миг ему показалось, что он остался один. Только он и древняя арена, где когда-то было убито много, очень много людей. Наверху свистел ветер, осыпая его мелким песком и сором, а солнце поблекло, скрывшись за тучей, внезапно возникшей на небосклоне. Яркие лучи света, столь привычные в Сикелии, вдруг скрылись в полумраке, который был редким гостем для полудня в пустыне. Регарди поежился. Куда исчезли тридцать шесть человек, жаждущих умереть сегодня на сцене? Где зрители? Почему вдруг стало так тихо, словно он спустился в семейный склеп в Ярле?
Все вернулось обратно быстрее, чем он успел выдохнуть. Все кроме света. Небо над ареной неожиданно заволокло тучей, но людям в амфитеатре не было до нее дела. В следующую секунду о ней позабыл и Арлинг. Великан сбил его с ног, и вот они уже катились по земле, а вокруг бегали и сражались люди, которых вдруг стало куда больше тридцати шести человек, выпущенных на арену полчаса назад. Регарди слышал, как щелкали решетки ворот и на сцену выбегали все новые и новые воины, которые в отличие от участников были вооружены острыми клинками, рассекавшими воздух, словно крылья стервятников. Вместе с ними на арену проник и новый запах. Густые, цветочные ароматы тяжело растеклись по кругу, заполнив собой все поле. Арлинг уже встречал их раньше. Так пахло от нарзидов, обожавших приторное пиво на цветочном сахаре, и от серкетов, которые приезжали в школу на ежегодные испытания. Приход Скользящих был неожиданным, но Регарди обрадовался их появлению. Они были посланцами смерти, а значит, им было по пути.
Ловкие и неуловимые слуги Нехебкая кружили по сцене, словно песчинки, подхваченные вихрем, атакуя внезапно и без разбора. Зрители встречали их с бурным восторгом, заставив его предположить, что Скользящих ждали. Странно, что Азатхан не предупредил об этом.
Шибанец оказался сильным и хорошо подготовленным противником. Его кожа была скользкой от масла и такой горячей, что, казалось, он выплеснул на себя вязкую жидкость прямо с жаровни. Масло, словно продолжало кипеть на нем, не только мешая схватить великана, но и перебивая запахи – приходилось полагаться полностью на слух.
А веревка все горела, и Регарди уже не был уверен, что у нее был конец. Прошла вечность, прежде чем великан допустил ошибку, которая позволила ему отправить его в небытие. Шибанец хорошо намял ему бока, но сломать ничего не успел. Лишь вкус крови на разбитых губах будоражил сознание.
Арлинг участвовал во многих драках, но эта была особенной – живой, смертельной, настоящей. Словно все учителя Школы Белого Петуха собрались на арене, бросив вызов ему одному. Среди них не было только имана, и это значительно упрощало задачу. Если в первые минуты появления серкетов Регарди думал лишь о том, как бы выжить, то по мере того, как все больше людей – Скользящих и бойцов-участников – падало к его ногам, к нему возвращались утерянные в подземелье спокойствие и уверенность.
«Принцип обрушивания» – так это называлось. Не убегать, но бросаться навстречу. Не отбиваться, но нападать до полного уничтожения врага. Каждая защита – это лишь начало новой атаки. Переместиться – пресечь – подавить. «Только противник поможет тебе понять, насколько горяч металл доблести в твоем сердце», – говорил иман в его голове. Наставления учителя, вбитые в него на тренировках в подземелье Дома Солнца, вспыхнули в памяти с неожиданной силой, став знаменем, которое он пронес через всю битву.
Арлинг был горным потоком, смывающим все живое, камнем, падающим со скалы, пламенем, пожиравшим сухой лес. Секунда – и полыхать будет до небес.
Серкеты, кучеяры, шибанцы, нарзиды, зрители, охрана, жрецы, – все перемешались, став одним противником со многими телами. Время игр прошло, уступив место настоящей жизни, за которой пряталась настоящая смерть.
Укол пальцами в живот, враг защищается, прыжок и удар сверху ногой в грудь. Противника нет. Еще два – слева и спереди. Быстрые и точные прямые удары в разных направлениях. Его тело было послушным и безжалостным. Ни одна его часть не оставалась без дела. Регарди прилипал к врагу, словно паразит, обрушивал на него град ударов, выводил из равновесия и валил на землю. Если противник отдалялся – бил ногой. Враг толкал – он отступал, враг тянул на себя – Арлинг подтягивался к нему. Он следовал за ним, словно тень, не отпуская от себя ни на шаг. А когда настигал, противник переставал существовать: умирал, засыпал или терял сознание – Регарди то было неинтересно.
О том, что Санакшас закончен, он понял лишь тогда, когда в песок рядом с его ногой впились две стрелы. Отпустить врага удалось с трудом. Кому-то повезло меньше. Керх, продолжавший душить противника неподалеку, получил стрелу в глаз. Стараясь не делать подозрительных движений, Регарди отошел в сторону и стал дожидаться стражи. Мысль о том, что он прошел первый круг, была подобна глотку холодной воды. Казалось, что между тем мигом, когда он впервые ступил на арену, и моментом, когда все закончилось, не прошло и секунды. Как раз-два-три. Но вскоре первый восторг сменился разочарованием. Знаменитые Бои Салаграна были не труднее многочасовой тренировки в Школе Белого Петуха. Бой закончился слишком быстро, а ведь ему уже стало казаться, что он почти достиг цели. Еще немного времени, и возможно тогда….
– Асса! Асса!
Что могло бы произойти тогда, Арлинг придумать не успел, потому что на арену полетели цветы и шелковые ленты, а толпа взорвалась таким ликованием, что он ощутил его почти физически. Захваченный врасплох, Регарди растерялся, но в подобном смятении находились и другие воины, которые вместе с ним покидали арену. Он чувствовал как приосанился и замедлил шаг идущий рядом кучеяр, как учащенно забилось его сердце, как гордо приподнялась голова. Люди приветствовала их, словно воинов-освободителей, вернувшихся на родину. Те, кто шел сейчас по арене, получали все – любовь, почет и обожание, те, кто остался лежать в песке, были преданы забвению с той же легкостью, с какой ребенок отрывает крылья бабочке, чтобы посмотреть, как она устроена внутри.
– Асса!!!
От разочарования не осталось и следа. Подходя к воротам, Регарди почти ощущал себя героем. Ни одна драка в Балидете не заканчивалась подобным образом. Чем громче кричала толпа, тем явственнее ощущался ее восторг. Теплые волны обожания омывали его тело, грозя сбить с ног и поднять до небес, в рай, к богам, к звездам. Это было новое, странное чувство. Оно опьяняло и кружило голову. И хотя рядом шли другие воины, Арлингу казалось, что все это только для него. Восторженные крики, нежные лепестки амарантов, спрятавшееся за тучу солнце, древние руины, горячий песок и даже свободный ветер – все принадлежало ему. Любовь толпы так настойчиво стучалась в сердце, что он не выдержал и сдался. Закрыв глаза, которые все равно были ему не нужны, Регарди проделал последние до ворот шаги, купаясь в совершенном блаженстве. Он был слепым, чужаком, драганом, человеком без родины и дома, но они его принимали. Застряв между Севером и Югом, между Согдарией и Сикелией, он, наконец, чувствовал себя своим. Участвовать в Боях Салаграна стоило ради одного этого момента.
Но в камере подземной галереи все оказалось иначе. Мираж прошел, словно случайный утренний дождь, от которого к полудню не осталось ни капли. Первой проснулась боль. Ныли помятые ребра, зудели царапины и порезы, наливались кровью синяки, но, обследовав себя, серьезных ранений он не нашел. Тело слушалось хорошо, хотя и вело себя странно. Прислонившись к шершавой стене, Регарди почувствовал, как его пробирает дрожь. С одной стороны, ему нестерпимо хотелось вернуться на арену, а с другой – покинуть это место как можно скорее. Он не мог подобрать слов, но ощущал интуитивно – так, как чувствовал горящую свечу на другом конце стола – ему не нужно было здесь находиться. Что-то произошло с ним там, на арене, и это что-то было не тем, о чем можно было хвастаться перед друзьями или учителем. Такое стоило держать в глубокой тайне, не доверяя воспоминаний даже себе самому.
«Ты прошел первый круг, выжил, вернул долг Сейфуллаху и можешь вернуться домой», – прошептал тихий голос, молчавший во время боя. Иман примет тебя. Всегда можно придумать подходящую ложь, в которую учитель поверит, потому что ты ему нужен. Возможно, накажет, но это будет даже хорошо. Бои Салаграна – обман. Они не дадут ничего кроме новых вопросов.
Лихорадка отступила внезапно, оставив его наедине с тараканом, выползшим из щели посмотреть, зачем человек бьется затылком о каменную стену. Словно ему было мало крови, которая покрывала его с головы до ног. Оторвав кусок ткани от рубашки, Арлинг принялся тщательно обтираться. Он ничего не имел против собственной крови, но кровь врагов жгла кожу.
Почувствовав устремленный на него взгляд, Регарди бросил тряпку и медленно подошел к двери. Хорошо, что Азатхан не пришел раньше. Момент слабости испарился, а мысли обрели прежнюю ясность. Утешать себя было поздно. Иман давно сделал выбор, так же, как и сам Арлинг. Когда-то они действительно были нужны друг другу, но от тех времен осталась лишь горстка пепла. А сейчас он был нужен только той толпе, которая восторженно приветствовала его победу. По-настоящему нужен. Пусть и до тех пор, пока его самого не отправили на тот свет.
– Ты прошел первый круг, – вкрадчиво произнес полукровка.
– Знаю. И готов пройти еще один.
– Все было так легко? – в голосе Азатхана послышался сарказм, но Регарди на мнение полукровки было наплевать.
– Легче, чем дыхание ветра.
– Уверенный, смелый, дерзкий. Люди Бархатного Человека все такие?
– Только Жестокие.
– Мне кажется, я тебя где-то видел. – Азатхан приблизил лицо к решетке, разглядывая его. – Ты бывал в Балидете раньше?
– Нет, – уверенно произнес Регарди. – Может, ты встречал моего деда? Уж он-то в свое время всю Сикелию исходил. Говорят, я на него похож. Но старик давно помер, не стоит его беспокоить.
– Мертвецы в городе – плохой знак, – хмыкнул Азатхан. – Особенно, если видишь их совсем недавно.
– Мне казалось, мы говорим о втором круге, а не о моих предках.
– В каком-то смысле, это одно и то же, – прищурился полукровка. – Значит, остаешься. По правилам, я должен спросить тебя два раза.
– А есть правила?
Азатхан сарказм проигнорировал и замолчал, видимо, посчитав, что сказал достаточно. Арлинг тоже так думал. Слова были не нужны, потому что все было решено давно. Задолго до того, как Сейфуллах встретился с ним на Огненном Круге.
– Я остаюсь, – улыбнулся Регарди. – Надеюсь, вы подберете мне достойных противников.
– Гракх Флерийский против Мистака из Фардоса, – голос госкона охрип, но не утратил своей внушительности. Иногда Регарди казалось, что он раздавался из нависшей над ними тучи, брюхо которой опустилось так низко, что почти скребло по верхним рядам амфитеатра.
Это был его третий бой, но солнечный свет еще пробивался сквозь облака. Арлинг хотел бы, чтобы день длился вечно, а Бои Салаграна никогда не кончались. За проведенные на арене часы, которые показались секундами, он разучился жить, как прежде. Ему нужен был новый путь, и Регарди был уверен, что чувствовал его где-то рядом. Главное – не оступиться и не свернуть в сторону, потому что там, за ареной, амфитеатром и руинами, лежала выжженная солнцем пустыня, которая ждала его, чтобы снова превратить в слепого калеку. И учителя, который спас его от слепоты много лет назад, рядом могло не оказаться. Теперь он должен был полагаться только на себя.
Люди, сидящие наверху, перестали существовать давно, плавно покачивая пустыми головами. Ветер влетал в их разинутые рты, дергал за руки и ноги, шевелил высохшими волосами и звенел залетевшими внутрь песчинками. Кричал тоже он – на разные голоса, так, как это умеет делать только ветер пустыни, настоящий теббад, сын свирепой бури и безжалостного мрака.
Сбросив морок, Арлинг пропустил удар кучеяра и, зажав его кисть, атаковал противника локтем, добив тем, что попалось под руку. А под руку попалась маска врага, которая с силой врезалась в кадык фардосианина. «Палочка для еды остается палочкой для еды до тех пор, пока вы не решите использовать ее как нож», – учил иман. Регарди хорошо помнил его уроки.
– Асса, асса!
Теперь Арлинг и сам стал ветром. Время не поспевало за ним, а он не собирался его ждать.
Регарди выбивал врагов из ритма, не давал опомниться, применял неожиданные техники, невозмутимо атаковал снова и снова, впитываясь в противника, словно масло в кусок шелка. И еще он кричал – много, долго, с каждым ударом. Он умел убивать бесшумно, но сейчас ему не хотелось сдерживать эмоции. Они вздымались в нем, словно морские волны во время бури. Иман верил, что с помощью голоса можно управлять огнем, ветром и волнами. Арлинг верил, что крик побеждает смерть.
Не увлекайся деталями, двигайся быстрее, не отступай ни на шаг. Очисти сердце. Будь равнодушным к победе и поражению. Оставайся невозмутимым. Стань человеком, который смеется в пустоте.
И Арлинг им был, паря в огромном пустом пространстве на крыльях восторга, которые дарила ему толпа. Мгновения, словно драгоценные камни, вспыхивали вокруг него, тут же исчезая в беспросветной вечности. Регарди давно не чувствовал себя таким живым, таким настоящим. Восторженное состояние духа омрачало лишь горькое осознание того, что сегодняшний день не вернется никогда.
– Гракх Флерийский против Аль Рата по прозвищу Железная Кожа! – объявил голос Госкона, и Регарди очнулся.
Мир гудел, словно большой барабан, по которому гремел град. Арлингу потребовалось время, чтобы вспомнить, где он находился. Над головой – низкие, набрякшие дождем тучи, столь непохожие на обычное раскаленное небо Сикелии. Под ногами – вязкий, набухший кровью песок. Вокруг – пустые, звенящие на ветру люди. А прямо перед ним – Аль Рат, мастер солукрая, человек, умеющий летать, непобедимый. А еще он был учеником Сохо и носил прозвище Железная Кожа. Это было самое главное, что следовало о нем знать. Аль Рат был тем самым противником, которого Регарди ждал с начала Рархгула.
«У него маска паука», – вспомнились ему слова Сейфуллаха. От противника действительно пахло пауками. Словно он выпотрошил тысячи толстобрюхих, прикрыв их телами большую часть лица. Граница, где заканчивалась ткань маски и начиналась кожа, отчетливо ощущалась. Маска была покрыта ворсом, который слегка шевелился в потоках ветра, а лицо воина было гладким, словно навершие сабли врага, которой тот ловко вертел в разные стороны, подогревая интерес зрителей. Толпа щедро одаривала своей любовью всех, даже недостойных.
Регарди с трудом подавил непривычное чувство ревности и тоже извлек клинок. Однако тревожить его не стал, а лишь опустил кончик к земле, слушая, как песчинки скребут по закаленной стали. Арлинг собирался сдержать слово и подарить ученику Сохо незабываемый бой. Кому-то он будет стоить жизни. Кучеяры говорили, что каждое неисполненное обещание – это безводное облако, ненаточенный клинок и бесплодное дерево. Он отдаст долг Железной Коже, и кто знает, может, чья-то судьба сегодня пойдет по новому пути.
У ученика Сохо было хорошее оружие. Легкая и удобная сабля описывала широкие кривые, изображая будущую смерть Арлинга. Раны, нанесенные таким клинком, заживают долго, оставляя длинные, рваные шрамы. Но чаще всего они смертельны. Регарди представил, как сабля Аль Рата рассекает его тело наискосок, разделяя на две ровные половинки. Или удар с выпадом на колено пронзает его насквозь, нанизывая на клинок, словно кусок мяса на вертел. А еще можно провести боковую атаку и отсечь ему голову. Он почти услышал, как она падает на песок арены. Правильно, лучше бить в голову, ведь, как говорят мудрые предки: если не разбить голову змее, нет пользы от того, что отрубишь ей хвост.
– Нарисуй у себя на шее маленькое пятнышко, и я покажу тебе, как нанести удар, не отклонившись ни на волосок, – прошептал ему ученик Сохо, и, подбросив в воздух кусок шелка, разрубил его пополам. В следующий миг он медленно провел саблей у себя по груди, с силой нажимая на клинок. Арлинг слышал, как кромка лезвия шелестит по коже, которая осталась невредимой. На ней не появилось ни царапины, что было правильно: ведь Аль Рат неслучайно носил имя Железной Кожи.
Демонстрация зрителям понравилась, потому что они начали выкрикивать его имя, а некоторые ряды даже затянули песню о непобедимом воине по имени Железная Кожа. Из чего Регарди сделал вывод, что парня знают и любят. Сильнее, чем драгана с Севера в нелепой маске жука, который должен был стать противником народного любимца.
– Заканчивай представление, паучок, – недовольно пробурчал Регарди. – Кажется, тебе сегодня не повезет.
Аль Рат дрался почти совершенно. Прыжки, нырки, уклоны, повороты, сложные комбинации из ударов, обманные выпады и резкие смены позиций выдавали в нем мастера. Но он не умел летать, а его тело не было покрыто смертоносными шипами. И он не знал солукрая, иначе не умер бы через минуту после начала боя.
«Поражение противника в один миг» – так называл это иман. Неожиданно приблизиться и нанести удар телом, духом и клинком из пустоты. Ученик Сохо оказался нанизанным на саблю Арлинга, словно паук, проткнутый булавкой на листе коллекционера. У него оказалась обыкновенная кожа, а из раны, оставленной клинком Регарди, полилась кровь – густая, теплая, пахнущая быстрой смертью.
Тишина, воцарившаяся над руинами Рархгула, была тяжелой. Зрители молчали, не веря, что поединок закончился так скоро. Арлинг и сам в это не верил, с трудом сдерживая разочарование. Но ошибок быть не могло – сабля выскользнула из умирающего тела Аль Рата.
Вопросительно склонив голову, Регарди ждал, но со стороны зрительских рядов раздавались совсем не те звуки, на которые он рассчитывал. Шорохи, возня, вздохи – да, но не восторженные крики ликования и не бурные приветствия победителя. Обойдя лежащего на песке ученика Сохо, Арлинг толкнул его ногой, показывая, что враг мертв. Или почти мертв – он чувствовал, как жизнь утекала из тела Аль Рата, который с каждой секундой дышал все тяжелее и медленнее.
«Что не так? – хотелось крикнуть ему. – Где ваш восторг, люди? Где лепестки цветов и шелковые ленты? Мы здесь умираем и убиваем для вас! Почему молчите?».
Порыв ветра принес муху, которая с громким жужжанием приземлилась на лицо мертвого ученика Сохо и, спасаясь от непогоды, заползла под маску. Аль Рат по прозвищу Железная Кожа умер. Только сейчас Арлинг заметил, как усилился ветер. По арене ползли уже не буруны песка, а песчаные вихри, достигающие до колен. Один из них накрыл тело соперника, насыпав сверху песка, словно торопился скорее похоронить человека. Только это было неправильно, потому что кучеяры не хоронили своих мертвецов. Они оставляли их сушиться на высоких башнях под палящим солнцем, где тем суждено было со временем превратиться в воздух и стать частью мира.
Когда с неба раздался гром, гулко прокатившийся по низким тучам, Регарди едва не втянул голову в шею. Казалось, что прямо над ним образовалась дыра, в которую заглянули все боги Сикелии разом. Еще миг, и они обрушат свой гнев на человека, осмелившегося оскорбить их слепотой. Если и вправду взгляд слепого обрекал зрячего на несчастье, скольких людей проклял сегодня Арлинг?
Тебя убьют молнией, сказал он себе, принюхиваясь к запаху дыма, который появился в воздухе. Но молния не пахла дымом, а странный звук, который раздался вместе с запахом, стал повторяться снова и снова, то приближаясь, то удаляясь. Факелы! Он должен был догадаться раньше. Солнечный свет больше не пробивался сквозь тучи, песок не обжигал ступни, а воздух остывал, принимая привычную для сикелийских ночей температуру. Солнце село, а значит, Рархгул закончился.
Арлинг покинул арену в полном смятении. Он согласился бы скорее на оскорбления, чем на то мертвое молчание, которое сопровождало его до самых ворот. Что не так было в его победе? Он дрался честно, но проклятые кучеяры не принимали игру по правилам.
Когда раздался голос Азатхана, Арлинг понял, что сидел на полу подземной комнаты, крепко стиснув голову руками, словно проверяя ее на прочность. События дня помнились смутно. Разве что муха, заползающая под паучью маску. Он уже знал, что этот образ будет сниться ему по ночам, являясь в худших кошмарах.
– Что ты сказал? – переспросил он полукровку, пытаясь собраться с мыслями.
– Он сказал, что ты молодец! – прокричал Сейфуллах, подбегая к решетке. – Пятьсот тысяч султанов! Ты не представляешь, как это много! Пусть отнимется моя правая нога, если это не чудо. Хоть ты и драган, но пройти второй круг… Я не хочу знать, как ты это сделал. Пусть это будет божья воля, удача, твоя чертова школа или что другое – неважно. Я люблю тебя, Гракх Флерийский! Ты уже чувствуешь себя богачем? Ты уже думаешь над тем, что будешь делать со своей долей? Сто тысяч – это немало! Черт возьми, я все еще не могу поверить! Ты герой! Герой, повтори это! Аллюрда Сарадха! Эй, а почему ты за решеткой? Почему он в клетке?
Когда поток слов из младшего Аджухама иссяк, Азатхан неспешно произнес:
– Считается, что в участников Боев Салаграна может войти дух Нехебкая, что небезопасно для других людей. Поэтому на время соревнований воинов помещают в такие комнаты. Как только игрок выбывает, его сразу освобождают.
– Тогда чего вы ждете? Мы выиграли два круга, открывайте!
– Не так быстро, – усмехнулся Азатхан. – Есть еще третий круг. Лал.
– Да кому он нужен! – фыркнул Сейфуллах. – Ты слышал, что я сказал. Мы уходим.
– Нет, – выдавил из себя Арлинг, чувствуя себя жуком, на которого наступили, но не раздавили полностью. Движения давались с трудом, а язык ворочался тяжело, словно он набил рот камнями, пытаясь их проглотить.
– Нет, – повторил он громче, опасаясь, что его не расслышат. – Я не ухожу. Пусть будет третий круг.
– Хватит с тебя, – отмахнулся мальчишка. – Это мой боец, и я могу за него говорить. Никаких больше кругов! Давайте скорее нашу награду.
– Решение принимает только воин, и никто другой. Итак, я спрошу во второй раз. Ты готов пройти Лал?
– Да, – кивнул Арлинг, не понимая недовольства Аджухама. – Разве ты не хочешь еще больше денег?
– Ты в своем уме? – искренне возмутился Сейфуллах. – Ты, конечно, герой и все такое, но Лал – это тебе не Санакшас и не Рархгул. Это Лал! Ты умрешь, и что тогда? Постойте… Вы ему не сказали, верно? Послушай меня, в этих чертовых играх новые правила. Если боец остается на третий круг и проигрывает, все деньги достаются серкетам, понимаешь? Зачем отдавать такую огромную сумму каким-то монахам? Давай начистоту. Сколько шансов, что ты выживешь? Один из ста? Один из тысячи?
– Один из миллиона, – вмешался в разговор Азатхан, заставив Регарди внимательнее отнестись к полукровке. На миг ему показалось, что этот человек действительно не хотел, чтобы он продолжил бои.
– Я остаюсь, – твердо произнес Арлинг, и опустился на пол, показывая, что не намерен менять решение. Попытки отговорить его были очень кстати. Потому что за минуту до прихода Сейфуллаха Регарди собирался сообщить о том, что покидает бои. Для того чтобы убивать, ему не нужна была арена. И тем более не нужны были зрители. Однако стоило Азатхану заговорить, как мысли потекли в другую сторону, напомнив то, о чем забывать не следовало.
Аджухам еще долго кричал, что он думал про его собачью храбрость и куриные мозги, но его оттащила стража, оставив Регарди наедине с полукровкой. Арлинг предпочел бы компанию молодого купца, но выбирать не приходилось.
– После второго круга выжило пятнадцать бойцов, – задумчиво произнес Азатхан. – Из них шестеро согласились на Лал. Итак, решай, кем ты хочешь стать. Человеком, равным богам, или богом, ставшим человеком?
Арлингу не хотел быть ни тем, ни другим. Поэтому он просто сказал:
– Оставь свои игры для других и отведи меня на арену, когда придет время.
Кажется, полукровка говорил что-то еще, но Регарди его не слушал, погрузившись в собственные мысли, в которых тщетно пытался навести порядок. Очнулся он лишь тогда, когда скрипнула дверь – за ним пришли.
Мысленно Арлинг был уже на там, на арене. О том, что должно было произойти, он не думал. Рархгул мало отличался от Санакшаса, вероятно, и третий круг будет чем-то похожим. Возможно, снова выпустят серкетов-воинов, а может, это будут хищные звери или рептилии. Или ему, наконец, посчастливится, и он встретит противника, по-настоящему владеющего солукраем. Бои Салаграна его разочаровали. Убийство, которое он творил в Балидете, мало отличалось от убийства в древних руинах. Смерть везде была одинаковой и по-прежнему не спешила раскрывать ему свои тайны.
Задумавшись, Регарди едва не налетел на спину Азатхана, который неожиданно остановился. Группа людей, от которых исходил густой аромат цветочного нектара, приближалась к ним по коридору. Здесь, в подземелье, он казался почти горьким. Серкеты. Завидев их, полукровка напрягся и выпрямился, словно хотел стать выше. Решив, что их появление не было предусмотрено каким-то ритуалом перед третьим кругом, Регарди тщательно их «осмотрел», но ничего необычного кроме запаха не нашел. Если бы они встретились на улице, он прошел бы мимо, даже не останавливаясь.
Между тем, Азатхан и Скользящие заспорили на керхар-нараге. Регарди знал этот язык, но, прислушавшись, ничего не понял – диалект был ему незнаком. Впрочем, некоторые слова, которые удалось различить, – «драган», «третий круг» и «напиток» – заставили насторожиться, потому что говорили о нем. А когда один из серкетов передал Азатхану сосуд, из которого пахло персиками и морской солью, Регарди уже все понял. Бои Салаграна начались не по правилам, и должны были закончиться так же.
– Тебе придется выпить это, – обратился к нему полукровка, когда серкеты удалились.
Арлингу никогда не предлагали яд так открыто и торжественно, поэтому он не удержался от смеха.
– Боитесь, что я не умру без вашей помощи?
– Это Драг`нархал, – невозмутимо произнес Азатхан. – Напиток, который пьют те, кто выходят на третий круг. Таков обычай. Тебе его предложили чуть раньше, и причины такого решения Совета мне неизвестны. Но его пьют все бойцы – рано или поздно.
– А если я откажусь?
– Заберешь свои деньги и уйдешь. Прямо сейчас.
Голос полукровки был холоднее горного ключа в хребтах Холустая.
– А что случится, если я выпью ваш чудесный напиток? – решил не сдаваться Арлинг. – Услышу Нехебкая? Или стану сильным, как бог? А, может, противник мне вообще не понадобится? Выйду на арену и красиво умру сам на радость зрителям?
– Ты все узнаешь, драган, – поджал губы Азатхан. – Поторопись, у нас мало времени. Либо выпиваешь и отправляешься на арену, либо не пьешь, а значит, отказываешься от Лала.
Полукровка протянул ему сосуд, и запах персиков стал крепче. Ошибок быть не могло. Арлинг знал этот яд, потому что принимал его последние четыре года. «Дыхание Песчаного Ящера» убивало медленно и изощренно – сначала у человека отнимались конечности, а через несколько часов останавливалось сердце. Но иман считал, что его крошечные дозы, наоборот, повышали чувствительность тела, поэтому ежедневно поил им своего слепого ученика. Первые недели приема яда Регарди ощущал себя ходячим бревном. Со временем онемение прошло, однако особой чувствительности у него так и не появилось.
Арлинг умел незаметно выплевывать напитки или удерживать их во рту долгое время, не глотая, но он не был уверен, что эти трюки пройдут с Азатханом. Если Драг`нархал не был разбавлен и состоял только из яда, то четыре года тренировки вряд ли помогут.
«А вот и первое отличие Лала от предыдущих боев», – усмехнулся Регарди про себя. Сколько врагов он сможет убить, прежде чем его тело перестанет отличаться от колонны, подпирающей эту стену? Разве это не тот сюрприз, которого он ждал?
Кто знает, возможно, человек в маске паука действительно изменил его судьбу, и он уже нашел, что искал.
Приняв сосуд из рук Азатхана, Регарди поднес его к губам и медленно выпил – честно, до последней капли. Яд проник в тело легко, словно он проглотил кусок тающего рахат-лукума. Начало было приятным. Оставалось надеяться, что конец будет таким же.
С первых секунд стало ясно, что Лал не будет похож ни на первый, ни на второй круг Боев Салаграна. Более того, он будет разительно отличаться от всех драк и испытаний, через которые пришлось пройти Арлингу в Сикелии.
Выйдя на арену, он не сразу поверил в то, что на землю давно опустилась ночь. Амфитеатр был освещен так ярко, будто серкеты поймали солнечные лучи и заперли их в клетках, подняв на вершины голитов, со всех сторон окружавших храм пса-смерти Бхудке.
На этот раз зрители приветствовали его стоя, однако никто не кричал и не бросал к ногам цветы. Словно сговорившись, люди бормотали название третьего круга, и от этого многоголосого хора становилось не по себе.
– Лал, Лал, Лал… – заворожено твердила толпа, и Арлинг, ожидавший привычную «Ассу», был готов признать, что третий круг удивлял, даже не успев начаться.
В любой момент ожидая, когда проявится действие яда, он сделал шаг и насторожился. Ворота на другой стороне, из которых должен был появиться противник, еще пустовали, но опасность уже витала в воздухе. Иман учил его не игнорировать подобные ощущения, и Арлинг замер, тщательно исследуя арену в поисках подвоха, медленно обыскивая саль за салем.
Ровная площадка, залитая светом из загадочных фонарей, ничем не отличалась от той арены, которую пару часов назад освещало солнце. Запахи и звуки не давали подсказки, но после третьего «осмотра» он убедился, что странность заключалась в песке. За минувший день Регарди не только извалял в нем врагов, но успел поваляться сам, поэтому хорошо знал, насколько горячи были песчинки, как легко они забивались под одежду и как остро царапали кожу. Сейчас песок был иным, но что именно в нем было не так, он не понимал. Поймав пару песчинок, Регарди покатал их меж пальцев, однако ничего подозрительного не обнаружил. Думать о яде не хотелось, но из всех возможных объяснений, самой вероятной была та, что у него начались галлюцинации.
Отмахнувшись от неприятной мысли, Арлинг попытался сосредоточиться на воротах, но вскоре вновь отвлекся. Среди тысяч устремленных на него взглядов были особенные – знакомые. Искать долго не пришлось. Когда Регарди понял, что в первом ряду сидела едва ли не вся Школа Белого Петуха, он растерялся. И едва не пропустил врага, который появился из ворот на другой стороне арены.
Иман, Пятнистый Камень, Джайп, Сахар, Беркут, Ол, Атрея… Когда Регарди почувствовал сестру учителя, он испытал едва ли не облегчение. Галлюцинация. То был всего лишь мираж, вызванный ядом и резким спадом температуры. Несмотря на многочисленные факелы, по арене гулял холодный ветер, пробирающий до костей.
Заставив себя не замечать сидящих на лавочках друзей, Арлинг обратил внимание на противника и сморщился от досады. К нему шел Фарк.
Из всех вариантов – покинуть бои после Санакшаса, забрать награду после Рархгула или найти себе другого противника – ученик Школы Карпов выбрал самый неудобный. Арлингу по-прежнему не хотелось с ним биться. Он предпочел, чтобы Фарка убил кто-нибудь другой. Не потому что Регарди было его жаль. Фарк возглавлял собственную банду, которая негласно управляла кофейным рынком возле школы Шамир-Яффа, обирая торговцев и устанавливая в округе свои, далеко не справедливые правила. Кроме того, Фарк ненавидел имана и его учеников, впитав неприязнь от своего учителя – Шамир-Яффа. Он не упускал случая устроить козни лично Арлингу и был одним из первых распространителей грязных слухов об имане.
«Крап» приближался не спеша. Возможно, тоже чувствовал опасность, которая исходила будто из самого воздуха. «Не забывай, он вышел биться не с тобой, а с Жестоким из Согдарии», – напомнил себе Арлинг. С драганом, предки которого завоевали его родину. Достаточно веская причина, чтобы желать твоей смерти.
Если только ученик Шамир-Яффа его не узнал. Лицо Регарди по-прежнему скрывала маска жука, но человеку, который не раз боролся с ним, катаясь в уличной пыли, было нетрудно догадаться об истинном облике врага. На самом Фарке была, конечно, маска карпа – символа его школы. Мастер не поленился украсить ее жемчугом, перламутром и даже рыбьей чешуей, которые переплетались в причудливых узорах. В ярком свете огней, освещавших арену, маска должна была выглядеть особенно эффектно. Арлинг чувствовал, как ее блики играли на коже, понимая, что помимо эстетической функции, перламутровые украшения имели и практичное значение – слепили противника. Однако если Фарк действительно на это рассчитывал, то ему не повезло. Ослепить невидящего врага было невозможно.
Решив дождаться «карпа» на своей территории, Арлинг терпеливо замер, вспоминая приемы, которыми славился Фарк. У него были сильные удары локтем и хитрые броски через плечо. А еще он любил удушающие захваты и болевые приемы на пальцы. Если «карп» догадался, кто был его врагом, то тоже знал излюбленные атаки Арлинга, и это забывать не следовало. Впрочем, у Регарди имелась в запасе парочка сюрпризов. Однако самое главное, что Арлинг знал о Фарке, так это то, что он был ранен. Порез на правом бедре мог стоить «карпу» жизни. Повязка набухла кровью и дурно пахла. Регарди знал, что так пахли плохие раны. Если произойдет чудо, и Фарк выживет, ему придется долго молиться, чтобы остаться с двумя ногами. А чудо могло случиться. Уверенный в победе, Арлинг не сбрасывал со счетов Драг`нархал, который медленно, но верно брал над ним власть. Иман с учениками и слугами не собирались исчезать из первого ряда зрителей, а наоборот, стали ощущаться еще лучше.
Фарк был всего в десяти салях, когда арена ожила, превратившись в гибкого и сильного зверя. Издав протяжный вздох, она вздрогнула, словно пробуждаясь от долгой спячки, и рассыпалась на миллиарды песчинок, которые вместо того, чтобы осесть на прежнее место, стали проваливаться вниз, в пустоту. Секунда – и ровная поверхность, на которую весь день лилась человеческая кровь, перестала существовать. На месте площадки образовалась пропасть, и у Регарди совсем не было желания исследовать ее глубину. Он так и не услышал, как приземлился осыпавшийся в нее песок.
Когда земля под ногами еще только зашевелилась, Арлинг прыгнул к воротам, уцепившись за железную решетку. Судьба Финеаса была слишком хорошим примером, чтобы попадаться в ту же ловушку. Однако вскоре он убедился, что серкеты не любили повторяться.
Арена преобразилась в мгновение. Хотел бы он видеть это зрелище, но и того, что подсказали ему органы чувств, хватило, чтобы понять – выжить в Лале будет не просто. Пока он сражался со стражей, которая спихивала его с решетки, из пропасти поднялись гигантские колонны на тонких опорах, которые раскачивались на ветру, словно причудливые грибы в волшебном лесу. Сходство с зарослями придали веревки-лианы, спустившиеся откуда-то с неба и развевающиеся между столбов, будто волосы.
Все это происходило под восторженный рев зрителей, который вскоре исчез в свисте ветра, скрипе колонн и шелесте веревок. Арлинг специально пропустил удар одного из серкетов, чтобы почувствовать боль и поверить в реальность происходящего. «Это все яд», – уговаривал он себя, но слух и обоняние упрямо подсказывали, что он по-прежнему находился в древних руинах, на небе царила ночь, а ему в спину ярко светили загадочные фонари серкетов. Все осталось прежним за исключением арены, которая исчезла, превратившись в гигантскую ловушку.
Если бы Регарди находился в зрительских рядах, то наверняка поразился бы, как такое могли сотворить человеческие руки. Он сражался на арене весь день, но даже не почувствовал, что под ней была пустота – а ведь иман учил его замечать такие вещи.
Но Арлинг был не среди зрителей, а внизу, повиснув на решетке между небом и землей, и его голову занимали совсем другие мысли.
Что дальше? Серкеты начали новую игру, но забыли объяснить правила. Впрочем, одно из них он помнил. В Лале нужно было выжить, убив всех противников. Вспомнив о Фарке, Арлинг переключил внимание на каменный лес, в который превратилась арена. Сначала ему показалось, что «карп» провалился в пропасть, но исследовав столбы тщательнее, понял, что Фарку повезло больше, чем ему. Его соперник болтался на одной из лиан, примериваясь, чтобы прыгнуть на соседнюю колонну. При сильном ветре задача непростая, но, по крайней мере, его не били по пальцам и не пытались ткнуть копьем в живот.
Итак, бой никто не отменял. Лишь декорации стали новые. И передвигаться по ним было труднее. Словно обрадовавшись простору, ветер неистово носился с одного края пропасти на другой, раскачивая колонны и путая веревки. Озадачившись, как ветру удавалось разогнаться на такой небольшой для него территории, как арена, Арлинг прислушался внимательнее, и вскоре понял, что он был частью ловушки. Еще одним доказательством мастерства древних строителей. Трубу, выходящую из стены, которая ограждала зрительские ряды, было заметить трудно. Воздух вырывался из нее с диким свистом и устремлялся навстречу воздушному потоку, который вылетал из такой же трубы на другом конце поля. Впрочем, серкеты были склонны выдавать это за магию, потому что голос госкона, который плохо слышался на арене, но отчетливо раздавался там, наверху, вещал о том, как сам бог ветра Нисса спустился к людям, чтобы поиграть в их игры.
Тем временем, Фарк приземлился на каменный столб и, выхватив нож, призывно махал Арлингу. Он хотел драки. Толпа тоже ее хотела. И серкет на другой стороне решетке. Он достал нож и собирался отрезать Регарди пальцы. Что касалось самого Арлинга, то впервые в жизни ему захотелось закончить драку полюбовно. Для таких желаний было не то место и не то время, но оно вспыхнуло с такой силой, что ему было трудно сопротивляться. Сломав руку Скользящему, который проявлял слишком большое упорство, пытаясь спихнуть его в пропасть, Регарди стиснул зубы от досады. Он ждал, что яд парализует тело, но вместо этого он отнимал его волю.
Ближайшая колонна качалась примерно в трех салях. Расстояние неблизкое, но на тренировках приходилось прыгать и дальше. Настораживало другое. Звихрения ветра на арене стали еще сильнее, так как к первым трубам присоединились еще две. В свисте и реве воздуха различать Фарка стало труднее, а значит, их шансы на победу уже были не такими равными.
Когда за воротами серкета с ножом сменил лучник, а среди шума отчетливо раздался звук натягиваемой тетивы, Арлинг понял, что выбора у него не осталось.
Прыгнуть оказалось нетрудно. Ветер легко подхватил его тело и почти с любовью перенес на колонну. Сложнее было удержаться, но тут удача ему изменила. Взмахнув руками, чтобы сохранить равновесие, Регарди почувствовал, как столб повторяет его движения, а крен становится больше. Понимая, что падение колонны неизбежно, он не стал ждать и ухватился за пролетавшую мимо веревку. Мысль о том, что она может не выдержать его вес, появилась с опозданием, но, к счастью, была ошибочной. Лиана натянулась и замедлила движение, но тут помог ветер, и Арлинга понесло прямо к Фарку.
Однако достичь его он не успел. Раздался треск, и столб, на котором он стоял секунду назад, начал падать, увлекая вниз соседние опоры. Колонны рушились одна за другой, исчезая в пропасти и лишь усиливая воздушные вихри, метавшиеся по арене. Веревку с Арлингом взметнуло вверх с такой силой, словно бог ветра Нисса собрался закинуть его на месяц. На миг он задохнулся, а когда восстановил дыхание, в каменном лесу образовалась солидная брешь. Вместе с рядом колонн провалился и Фарк, и Регарди стало не по себе. «Карп» был мерзавцем, но такой смерти Арлинг не пожелал бы никому. Фарк просто исчез в пустоте, растворившись в пропасти, словно песчинка в воздушном вихре.
Между тем, гибель противника его собственное положение не улучшила. Колонны скрипели, веревки-лианы опасно щелкали рядом, угрожая задушить в своих сетях, а ветер и не думал стихать. Лал продолжался, только теперь по новым правилам – ему неизвестным.
Стрела, которая со свистом хищно впилась в веревку над его головой, стала подсказкой. Смерть одного из соперников игру не заканчивала. Лал прекратится тогда, когда Регарди исчезнет в пропасти вслед за Фарком. Из поединков мастеров Бои Салаграна превратились в испытание на выживание, и только Нехебкаю было известно, как долго серкеты собирались проверять его выносливость. Одно Арлинг знал точно. Воздушная ловушка не станет его могилой.
Когда веревка лопнула, и Арлинг оказался во власти ветра, он тысячу раз пожалел о собственных храбрых мыслях. Он много размышлял о том, что будет чувствовать, оказавшись на краю гибели, но из всех возможных ощущений никогда не думал о самом простом из них – о страхе. Потеряв всякий ориентир, Регарди закружился в потоке ветра, чувствуя себя Фарком. Вместо безграничных способностей появилось множество вариантов умереть, при этом, шансов долететь до дна пропасти у него было мало. Более вероятным казалось разбить голову о край колонны, получить стрелу в грудь или повеситься на летающих вокруг веревках. Арлинг и не заметил, как к хору из голосов зрителей, ветра и песка присоединился его собственный. И, похоже, он кричал давно, потому что горло болело так, словно в него воткнули раскаленный прут.
– Арлинг! – шепот Атреи в окружавшем его шуме был едва слышным, и Регарди не сразу обратил на него внимание. Мало ли какие голоса могли послышаться человеку, падающему в пропасть. Но в следующий миг ищущие опору пальцы уцепились за край колонны, и хотя она закачалась под его весом, все же сумела устоять, угрожающе поскрипывая. Где-то высоко послышался звук, похожий на рев небесных драконов, о которых ему рассказывал Беркут. Когда в промежутке между порывами ветра, он услышал голос госкона, Арлинг понял природу звука. Он совсем забыл о зрителях, которые никуда не исчезли, а по-прежнему глазели на представление с его участием, жуя плитки журависа и выкрикивая одобрительные возгласы.
Знакомая группа из первого ряда тоже никуда не исчезла. «Дыхание Песчаного Ящера» продолжало действовать, заставив Арлинга сомневаться, что в Драг`нархале был только один яд.
Теперь его друзья уже не просто смотрели на него, а усиленно жестикулировали. Джайп с другими учениками хлопали, Беркут присвистывал, а иман яростно размахивал руками. Наблюдать за их движениями на таком расстоянии было сложно, да и бессмысленно – ведь они были миражем, но Арлинг все же проследил, куда указывал иман, и наконец, различил Атрею, которая зачем-то забралась на помост рядом с госконом.
Регарди потряс головой, пытаясь освободиться от морока, и покрепче ухватился за край столба. Еще две стрелы, пролетевшие мимо, недвусмысленно говорили о том, что серкеты не собирались оставлять его на арене в одиночестве. По нему стреляли уже давно, но ветер мешал лучникам целиться. Пока что они играли на равных, но условия могли измениться в любую секунду.
– Соберись! – велела Атрея. – И повторяй за мной. Живо!
Мираж был таким правдоподобным, что Регарди не заметил, как забрался на колонну, балансируя на шатающейся опоре. Сейчас он являлся отличной мишенью, и серкеты это заметили. Стрелы радостно засвистели рядом, Арлинг попытался увернуться и услышал знакомый треск – колонна начинала падать, а значит, ему снова предстояла пляска с ветром на болтающихся лианах.
Сравнение с пляской пришло на ум неслучайно, потому что Атрея, словно обезумев, стала пританцовывать вокруг госкона, и в ее движениях было не трудно угадать тот самый танец, который он столько лет изучал после ее смерти. Сестра имана сошла с ума и хотела, чтобы к ней присоединился он. Решив ее игнорировать, Регарди принялся лихорадочно искать веревки-лианы, но как назло, в воздухе вокруг было пусто. А между тем, колонна начинала падать.
– Повторяй! – настойчиво крикнула Атрея и выполнила три прыжка назад, оказавшись в рядах зрителей, которые ее не замечали. Это была одна из самых сложных частей ее последнего танца. Регарди потратил немало недель, чтобы научиться выполнять ее без ошибок.
– Давай же!
Если сестра имана чего-то хотела, то всегда это получала. Решив, что терять ему нечего, Арлинг оттолкнулся от ускользающего из под ног столба и прыгнул назад, повторив движения в точности до вздоха. К его удивлению, получилось гораздо лучше, чем на тренировках. Но еще больше он удивился, когда понял, что приземлился на колонну в соседнем ряду, которая закачалась, но, тем не менее, устояла. Было ли это везением, расчетом, магией или совпадением – гадать было некогда.
Вдохновившись неожиданной удачей и решив, что лучше умереть красиво, Регарди обратил на Атрею самое пристальное внимание. Она же, не останавливаясь ни на секунду, продолжала скакать и извиваться, приглашая его следовать за ней.
Сомнения длились не больше секунды. Когда, выполнив следующий элемент, Арлинг избежал встречи со стрелой, летящей ему в голову, он почти поверил в чудо. И принялся тщательно вспоминать движения, стараясь не упускать из внимания танцующую на помосте госкона фигуру.
Три шага, отскок назад, кувырок – Арлинг уклонился от струи воздуха, которая непременно сбила бы его в пропасть. Поворот вокруг себя, наклон, и стрела серкета летит мимо. Снова прыжок – и его руки ловят спасительную веревку.
Регарди не знал, сколько продлится чудо, но понимал одно. Пока его тело танцевало, со скрупулезной точностью выполняя движения Атреи, он жил. Один раз Арлинг пропустил связку, и едва не рухнул в пропасть, угодив в вихревой поток из трубы. После этого он уже не отвлекался.
Казалось, прошла вечность. Фигурка сестры имана без устали двигалась на помосте, но Арлинг уже начинал чувствовать предательскую дрожь в ногах и руках. Последний раз этот танец закончился смертью исполнителя, и он надеялся, что Атрея это понимала. Если она вообще о чем-то думала.
Улучив момент, Регарди нашел ближайший факел, по которому засек время еще в начале Лала, и неприятно удивился, поняв, что не прошло и часа. Сестра имана исполняла свой танец всю ночь, но он чувствовал, что его хватит ненадолго. «Она ведь была пожилой, а ты молодой и сильный», – попытался урезонить он себя, но пользы от этого было мало. Так же, как и смысла.
«Еще одна связка, и я останавливаюсь», – решил Регарди, но Атрея его опередила, замерев на краю помоста. Не успев понять, что произошло, он привычно повторил за ней следом и тоже замер – только на краю пропасти. Однако колонна не пошатнулась, в него никто не стрелял, ветер, вырывающийся из труб с диким ревом, превратился в приятное дуновение, а веревки безжизненно обвисли, словно вырванные с корнем стебли.
Спасла ли его своим колдовством Атрея, или яд подействовал особым образом, вызвав спасительную галлюцинацию, Арлинг разбираться не стал.
Следующие мгновения Регарди не помнил, а когда пришел в себя настолько, чтобы воспринимать окружающее, понял, что лежал на циновке в подземной комнате. Дыхание еще не восстановилось полностью, а кровь и грязь на теле не засохла, из чего он заключил, что времени прошло не много.
– Что это было? – вопрос предназначался Азатхану, который стоял за решеткой, ожидая его пробуждения.
– Воздух, – улыбнулся полукровка, но Арлинг не нашел в этом слове ничего смешного.
– Лал закончился? – спросил он, впрочем, не надеясь на положительный ответ.
Словно прочитав его мысли, Азатхан покачал головой.
– Все только начинается, Гракх Флерийский.
– Хочешь спросить меня, буду ли я драться дальше?
– Нет, – усмехнулся полукровка. – Вопросы закончились. Те, кто согласились на Лал, а потом отказались, умирают – долго и мучительно.
– Не вижу разницы, – фыркнул Регарди, поднимаясь с циновки и осторожно прислушиваясь к ощущениям тела. Удивительно, но у него по-прежнему не было серьезных ранений. – Итак, раз вопросов не будет, что дальше?
– Дальше будет жарко.
На арене, и в самом деле, было жарко. Серкеты меняли декорации с поразительной скоростью. Когда ворота открылись, площадка была на месте, словно полчаса назад здесь и не было бездонной пропасти с торчащими из нее колоннами. Ветер все также уныло скреб по песку, словно тоскуя по былой силе. Однако кое-что изменилось. Несмотря на то что стояла глубокая ночь, воздух был сухим и горячим. Таким он бывал на балидетских улицах в полдень. Факелов тоже стало больше. Они окружали арену, образуя огненную стену. Огонь находился и в центре площадки. В большом металлическом чане полыхал костер, источая жар и выбрасывая искры и пепел в воздух. Даже загадочные фонари серкетов, освещавшие арену с начала Лала, стали светить ярче. Арлинг чувствовал, как пот выступал на висках и тут же испаряется в сухом воздухе. Каким бы кошмаром не вспоминалась воздушная ловушка, зной, окружавший его со всех сторон, нравился ему еще меньше.
Недоверчиво ступив на песок, Регарди не стал удаляться от стены – на всякий случай. Противников уже выпустили. Шестеро воинов настороженно приближались с разных сторон арены. Трое из них были вооружены ножами, еще один – палкой, остальные были безоружными, как Арлинг. Почему серкеты давали оружие одним, игнорируя других, оставалось загадкой. Впрочем, на тот момент это был далеко не главный вопрос. Мысли ворочались тяжело, тело сопротивлялось любому движению, требуя воды и прохлады. Отходить от ворот не хотелось – из них веяло свежим воздухом, но Регарди еще помнил удары воздушных струй, поэтому решил не рисковать.
Догадка едва не промелькнула мимо. Сначала был воздух, а теперь повсюду огонь… Эти элементы были первыми из стихий, которые Нехебкай подарил людям. Если Регарди не ошибался, иман рассказывал ему о четырех элементах творения мира: воздух, огонь, вода и металл. Все указывало на то, что серкеты очень творчески подошли к обустройству нынешних боев. Если каждый этап Лала был посвящен отдельной стихии, то сейчас им предстояло испытание огнем. Арлинг искренне желал себе ошибиться, но котел с огнем в центре арены и чадящие факелы по кругу говорили о том, что предположение было верным. Еще немного и нагревшийся песок превратится в раскаленную лаву, а сверху на их головы прольется огненный дождь.
Однако ничего подобного не произошло. Противники продолжали сближаться, готовясь к поединку, зрители за огненным забором привычно кричали, Госкон пел хвалебные песни огню и бессмертным воинам. Каким же оптимистом он был…
Казалось, все вернулось на привычные места, вот только в первом ряду по-прежнему сидели его друзья – правда, уже без Атреи.
Проклиная яд, Регарди решительно направился к высокому кучеяру в маске льва. Противник выглядел бодрым и обладал массой преимуществ. Он был крупнее, быстрее и выше. А еще у него был нож. Несмотря на то что ему должно было быть очень жарко в кожаных доспехах, он проворно двигался, с каждой секундой сокращая расстояние, отделявшее его от Арлинга. Похоже, он тоже выбрал его в противники. Двое уже схватились, однако другие воины не спешили начинать драку, ожидая подвоха со стороны серкетов. Регарди с удовольствием бы к ним присоединился, но кучеяр уже напал, и на раздумья не осталось времени.
Арлинг опередил нож на долю секунды, уйдя от атаки кувырком назад. Приземлившись, он перекатился на спину, встретив метнувшемуся к нему кучеяра ударом ноги в живот. Противник отлетел, но отнюдь не на то расстояние, какое хотелось бы Арлингу. Новая атака последовала незамедлительно. Кучеяр был похож на таран, собравшийся взломать вражеские ворота, но Регарди уже успел собраться и перейти в наступление. Пока яд не начал действовать, у него было время продать свою жизнь подороже.
– Забери у него нож! – крикнул вдруг Беркут, удивив Арлинга не тем, что его голос послышался так близко, а тем, что друг прочитал его мысли.
«Без тебя знаю, братишка», – беззлобно отругнулся Регарди и, проделав обманный выпад, выбил нож из руки противника. Они прыгнули за ним оба, однако Арлинг оказался быстрее.
– Порежь его на кусочки! – прокричал Ол, но его заглушил голос Сахара:
– Не трать силы, у тебя еще шестеро.
А керх был прав. Всплеск адреналина прошел, и Регарди едва не угодил в захват. Собравшись, и стараясь не обращать внимания на друзей, между которыми разгорелась перепалка о том, что именно ему следовало делать. Арлинг защитился от удара в голову и порезал кучеяру лоб. Лицо было единственным удобным местом для атаки, так как все остальные места противник закрыл доспехами. Кровь залила врагу глаза, но вместо того, чтобы отступить, Маска Льва ринулся в атаку, сбив Регарди с ног. Они взметнули горячий песок, и Арлинг успел получить пару чувствительных ударов по ребрам, пока ему не удалость порезать сонную артерию противника. От такого не выживали, и Маска Льва, захрипев, разжал объятия.
Один готов, подумал Регарди, поднимаясь с песка и запоздало понимая, что не слышит, как дерутся остальные. В то же время он по-прежнему различал их дыхание – хриплое, прерывистое, загнанное. Такое бывает, когда быстро бегущий человек внезапно остановился.
Арлинг быстро «осмотрел» арену, и наконец, понял, что заставило бойцов прекратить схватку. Котел с пламенем в центре площадки вдруг вырос и начал двигаться, вытаскивая из-под себя скрюченные лапы и расправляя крылья. Если бы не другие воины, оцепеневшие от такого зрелища, Регарди решил бы, что яд стал действовать сильнее, послав ему еще одну слуховую галлюцинацию. Он четко слышал, как стальные когти загребают песок, а гибкий хвост бьет по раскаленным бокам, наполняя арену скрежетом и лязгом. Из пасти зверя – или того места, где она должна была находиться, – медленно вытекала лава, с шипением превращая песок в дрожащую от жара вязкую массу. Арлинг чувствовал, как нагрелись пластины его маски, вполне обоснованно опасаясь, что снимать ее придется вместе с кожей. О том, как котел увеличился до размеров императорской кареты и отрастил себе крылья, думать не хотелось.
Решив, что он стал жертвой воображения, усиленного действием яда и усталостью после первых двух кругов, Регарди глубоко вздохнул, но тут котел издал новый звук. Из всех возможных вариантов, самым верным предположением было то, что он взлетел. Не став искушать судьбу, Арлинг бросился в сторону, чудом разминувшись с огненной струей, направленной на то место, где он стоял. Испытание огнем началось.
– Это дракон! – прокричал на ухо Ол, неизвестно как оказавшийся рядом. – Держись подальше от его пасти и попробуй выбить глаза!
Занятый спасением своей жизни, Регарди не удивился вмешательству кучеяра. Если котел превращался в огненного зверя, то почему его больной на голову друг, давно покинувший школу, не мог очутиться вместе с ним на арене? Не удивился он и Беркуту, который помог ему подняться, подав руку.
– Бред! – возмущенно фыркнул мальчишка. – Драконов не бывает. Это всего лишь машина, я о таких слышал. Внутри сидит человек и управляет махиной. Если пробить ему башку, можно попасть в того, кто внутри. Я бы так и сделал.
– Шолох несет ерунду, – раздался рядом голос Сахара. – Это Солнечный Пес. Только я думал, что его не существует, а те охотники, которые говорили, что видели его, просто набивали себе цену. Деды рассказывали, что Пса можно увидеть перед бурей, а водится он в Карах-Антаре. Наверное, его оттуда и привезли. Почти неубиваемая тварь. У нее все, кроме головы, покрыто броней, похожей на сталь. А плюется она кислотой, которая быстро воспламеняется. Однако у Солнечного Пса очень полезное мясо, говорят, лечит от многих болезней.
– Дракон это!
– Идиоты, вы разве не видите, что у него ноги гвоздями прибиты?
– Это Солнечный Пес, он существует!
Не зная, сколько еще миражей была способна породить его голова, Регарди отбежал от спорящих друзей, едва не угодив в лужицу лавы, которыми была покрыта уже вся арена. Тем временем, мифическая тварь, хитроумная машина или живое создание проворно летала над площадью, с азартом охотясь за бегающими от нее воинами.
Одному из них не повезло. Он храбро атаковал тварь палкой, но, не успев увернуться, попал под огненную струю и теперь катался по песку, срывая с себя куски лавы вместе с кожей. Трое других бросились в разные стороны, но маневр не удался – котел поднялся еще выше и выплюнул на людей густой сноп искр. Досталось и Арлингу. Чертыхаясь и проклиная серкетов, он принялся яростно сдирать горящую одежду, обжигая пальцы и задыхаясь от приступа злости – на себя, летающий котел и проклятых жрецов с богатым воображением.
Беркут с друзьями принялись сбивать с него пламя, но от них было больше суеты, чем помощи. Справившись с пожаром на собственном теле, Регарди поморщился от боли, но быстро взял себя в руки. «Даже когда у человека сломан нос, все в порядке, если он может им дышать», – так говорил иман, когда Арлинг получал ранения на тренировках. Так же следовало относиться и к ожогам, оставшимся на груди и руках после огненного плевка твари. Он мог двигаться, а значит, был в порядке.
Из болтовни друзей, пусть и придуманной им самим, Регарди предположил, что летающий враг мог быть уязвим в голову. Тварь по-прежнему летала высоко, недоступная бегающим внизу людям. Единственная пришедшая на ум мысль была неоригинальной, бредовой и рискованной. Однако носиться по арене на потеху серкетам ему тоже не хотелось.
– Твоя задача – добиться успеха, – прошептал на ухо Беркут. – Добиться успеха – и ускользнуть, чтобы снова добиться успеха, и снова ускользнуть…
Да, он помнил эти слова. Каждый ученик школы имана повторял их перед экзаменами. Такова была примета на удачу, и сейчас, осторожно приближаясь к умирающему от ожогов воину, Арлинг повторял их, словно молитву.
Тем временем, котел догнал еще одного воина и, зажав его в угол, тяжело навалился на жертву. Оказалось, садизм был присущ не только людям. К своей чести, человек умирал молча, хотя запах паленого мяса, расползавшийся по арене, был тошнотворен.
При виде участи кучеяра, последний воин, недолго думая, бросился бежать – прямо к Арлингу, который старался воплотить свою бредовую мысль в жизнь. Достигнув умирающего от ожогов воина, Регарди свернул ему шею и, отыскав палку, которой тот атаковал котел, стал приматывать к ней нож, отобранный у Маски Льва.
Как назло, веревка, найденная у мертвого хозяина палки, скользила и путалась между пальцев. Времени не хватало, потому что «дракон» закончил убивать жертву и грузно поднялся в воздух. Гадать, куда он направлялся, не приходилось. Оставшиеся в живых люди – Арлинг и другой воин – удобно находились поблизости друг от друга. Одного огненного плевка с неба хватит, чтобы их прикончить.
– Делай, что задумал, мы ее отвлечем, – крикнул Беркут и, махнув Сахару с Олом, бросился твари наперерез. Он всегда читал его мысли. Искренне надеясь, что котел не сумеет причинить вред миражу, Арлинг затянул веревку и грозно поднял самодельное копье в воздух. Не бог весть какое оружие, но он собирался им драться. Победа заключается в том, что ты, сцепив зубы, идешь вперед. Он не помнил, где слышал эти слова, но они были ему по душе.
Между тем, Беркут сдержал слово и действительно задержал «дракона». Несмотря на то что кучеяр был плодом воображения Арлинга, тварь каким-то образом его заметила, и, изменив направление полета, бросилась в погоню. Этого оказалось достаточно. Воспользовавшись прикрытием, Регарди отбежал в сторону и стал выжидать удобный момент.
– Давай! – наконец, крикнул он Шолоху. – Гони его сюда!
Беркут среагировал мгновенно и, проскользнув под брюхом твари, ринулся навстречу Арлингу, увлекая за собой фыркающий пламенем котел. Регарди искренне порадовался, что ничего этого не видел. Ему было достаточно знать, что второго шанса у него не будет.
«Твои движения естественны, а ум спокоен», – уговаривал он себя, пытаясь не дать страху вырваться из груди. Ты стоишь прочно, как скала. А когда начнешь двигаться, твое тело будет легким и непринужденным, словно катящееся колесо. Оно будет подобно горной реке, которая затушит огонь.
Арлинг вздохнул и поднял копье. Котел забулькал, готовясь выплюнуть на него порцию пламени, тем самым, облегчив Регарди задачу по поиску его головы или того места, которое было вместо нее.
– Не думай о броске, – прошептал ему Сахар. – У тебя вообще не должно быть мыслей. Ты пуст, как ракушка.
– Пуст, как ракушка, – повторил Арлинг и метнул копье туда, где, рождаясь, клокотало пламя.
Он разминулся с огненной струей буквально на секунды. Она с шипением ударила в песок, превратив его в раскаленную лужу, в которую через мгновение врезался упавший с неба котел. Дернувшись, он взметнул крыльями, но на них налипла лава, превратив их в неуклюжие камни. Какое-то время тварь еще дергалась, пытаясь встать, но либо падение было неудачным, либо копье действительно проткнуло ей голову, однако через пару минут котел затих, издав звук, похожий на предсмертный хрип. Осторожно приближаясь к врагу, Регарди очень на это надеялся.
Подойти не удалось из-за жара, грозившего расплавить все в округе. Швырнув в тварь камень и не получив ответа, Арлинг решил, что так сильно ему не везло уже очень давно. И едва не поплатился за рассеянность.
Последний воин, о котором он беспечно забыл, возник за спиной, едва не отправив его вслед за тварью. Регарди успел уклониться в последнюю секунду, и удар, направленный в шею, пришелся в пустоту. Уйдя от противника перекатом, Арлинг почувствовал, как злость клокочет в горле, вырываясь наружу волнами ярости. Он обрушил их на кучеяра, проломив ему грудную клетку и едва не оглохнув от собственного крика. Поняв, что бьет уже мертвое тело, Регарди замолчал. Как раз вовремя, чтобы услышать долгожданный звук. Серкеты открывали ворота.
Время, проведенное в подземной комнате, он не помнил. Мир обрел смысл и значение, когда вместо залитой светом площадки его встретила котловина, до краев наполненная водой. Арена превратилась в озеро, и только одному Нехебкаю было известно, где серкеты взяли столько воды посреди пустыни.
Однако если огонь был изначально враждебной стихией, то относиться к воде, как к опасности, было трудно. Вторая жизнь, проведенная в Балидете, научила Регарди не только ценить, но и уважать воду, не допуская ее расточительного использования. Вспомнив о пропасти под ареной, над которой он летал в начале Лала, Арлинг не сдержал изумленного вздоха, даже не смея предполагать, какие объемы воды потребовались, чтобы заполнить те пустоты. Даже если серкеты не заливали пропасть, а использовали встроенную емкость, водой, которая плескалась вместо арены, можно было напоить целый город. Только тому, для кого человеческая жизнь – лишь песок в пустыне, могла прийти в голову мысль использовать ее для потехи. Или для могилы. Наверное, для тех кучеяров, кто ни разу не видел воды больше, чем в городском фонтане, такая смерть могла показаться почетной. Но Арлинг однажды уже тонул в море и не хотел повторять те ощущения.
И все же вода радовала. После предыдущего Лала ее прохлада освежала и возвращала к жизни. Он слышал, как волны ласкали стены, играя бликами фонарей на его лице и обгоревшей маске, которую он мечтал сорвать. Его порядком потрепало, но тело продолжало слушаться, а большего и не требовалось.
Однако Арлинг не исключал возможности, что давно умер от яда и попал в ад, где был обречен сражаться вечность. Не самый худший вариант жизни после смерти, если не думать о том, что Магда здесь никогда не появится. Фадуна жила в окружении высоких елей, горных ручьев и цветущего багульника. Мир песка, крови и безжалостного солнца был ей чужд. Арлинг должен был принять то, что заслужил, хотя все еще цеплялся за надежду, которая из пышного благородного цветка превратилась в высохший стебель сорняка.