Индиговый ученик Петрук Вера

Ихсан приветствовал его еще издалека, каждый раз придумывая ему новые прозвища – «слепец», «северянин», «верзила», «белый», – фантазии молодого кучеяра не было предела. Иногда он подходил к самому краю участка, но никогда не пересекал его. На Огненном Круге нарушать границы площадок было запрещено.

Язвительные замечания Ихсана лучше всяких похвал имана заставляли Арлинга подниматься и снова карабкаться на проклятый столб. Обычно Регарди отмалчивался, боясь потерять с трудом найденное равновесие и получить еще один синяк. Но иногда его язык оказывался быстрее ума, и тогда случались неприятности.

– Чем ты сегодня занимаешься, северянин? – спросил его однажды Ихсан, подойдя к краю мраморной площадки.

– Из нас двоих слепой только один, – не удержался от ответа Арлинг. – Как видишь, стою на ноге.

– Ты прав, – рассмеялся Ихсан. – Прости, забыл. Ты хочешь стать воином. Кхм… Ну да. Наверное, это поможет. Продолжай в том же духе, и твои враги устрашаться одним твоим видом. Нет, действительно, страшно. У тебя такое выражение лица, словно ты осу проглотил. Кстати, у нас похожие желания. Я тоже собираюсь стать воином. И хочешь знать, что я для этого делаю?

Нет, Арлинг не хотел, но почему-то спросил:

– Прыгаешь вокруг деревянной куклы?

– Отрабатываю удары на чучеле, – гордо заявил Ихсан, покрутив клинком в воздухе. – Знаешь, что такое рубка мечом?

– Знаю, – усмехнулся Регарди, чувствуя, как от напряжения начинает дрожать колено. – Только то, чем ты занимаешься, не рубка мечом, а размахивание палкой в воздухе.

Ихсан переступил с ноги на ногу, словно хотел подойти к нему, но границу не нарушил.

– Если бы мы скрестили клинки, я атаковал бы тебя в голову, – произнес мальчишка, сопроводив слова взмахом меча, который он направил в сторону Арлинга. – Выпад, скачок и твоя башка раскроена до зубов. Одним точным и четким движением. Вот, что такое рубка.

– Движение может быть точным, но при отсутствии опыта, удар пройдет вскользь, – наставительно произнес Регарди, подражая тону имана. – Я слышал, как ты рубишь. У тебя не хватает мощности. Ты, словно женщину гладишь, а не с врагом сражаешься. Почти все целятся в голову – здесь я с тобой согласен. Но такие удары обычно приводят к ее отсечению, а не разрубанию пополам. К тому же, их легко отклонить. Простейшая защита со сближением и нападение с уколом в горло. Бац, и ты мертв. Кстати, знаешь ли ты, что на каждые пятнадцать попаданий, девять приходятся по рукам? Это в любом учебнике по фехтованию написано. После второго и третьего удара я отсек бы тебе все пальцы. А потом голову. Ты снова мертв.

Эх, слышал бы его учитель Бекомб. Он и на экзаменах не ответил бы лучше.

И хотя Регарди не надеялся, но, похоже, его слова Ихсана задели.

– Слушай меня, северянин, – прошипел мальчишка. – Не знаю, как там у вас в Согдарии, но у нас с такими умниками разбираются просто и быстро. Тесачный удар. Наносится с локтевого замаха и разрубает противника пополам. Даже доспехи не помогут. Ты мертв.

– Чистый, точный, убийственный, рубящий удар, – протянул Арлинг, с наслаждением смакуя каждое слово. – Люблю такие. Тесачный удар всем хорош, но мне по душе больше вспарывание. Взмахиваешь рукой снизу и вверх, меч движется вперед и вспарывает брюхо врага. Ты мертв.

Словесная игра затягивала и заставляла кровь быстрее течь в венах. Он почти ощутил рукоять клинка в ладони, а кисть протяжно заныла, словно в предвкушении хорошей драки.

– Принято, – уже спокойно ответил Ихсан, сумев взять себя в руки. – Но есть одно но. Возможно, когда-то у тебя действительно были чистые и точные удары. Но сейчас тебе потребуется чудо, чтобы вспороть кому-то брюхо. Ты слеп, северянин. И с этим ничего нельзя поделать. Поэтому, если бы мы скрестили клинки, это было бы похоже на убийство котенка, который умеет только шипеть. Прости, но ты был бы мертв еще до того, как поднял свой меч.

Как же ты чертовски прав, Ихсан, подумал Регарди, теряя равновесие. И почему проклятую площадку выложили камнем, а не посыпали песком? Падать было бы куда приятнее. Приземление получилось неудачным, и он расшиб локоть. Пальцы нащупали влагу, а значит, у него на руке появилась еще одна ссадина.

– Возможно, тебе лучше стать настройщиком музыкальных инструментов, – уже более миролюбиво произнес мальчишка. – Говорят, эта профессия создана для слепых. Желания это хорошо. Но они должны исходить от способностей. Прости, парень, я тебя отвлек, и ты снова упал. Бедняга. Позвать лекаря?

Если бы не поднявшийся крик на соседних площадках, Арлинг услышал бы скрежет своих зубов. Закрой глаза и встань на мое место, малыш, хотелось ответить ему. Но одних слов уже было мало. Интересно, как будет выглядеть драка слепого драгана со зрячим кучеяром? Первый помнил теорию из военной школы, а второй, хоть и плохо рубил мечом, зато практиковался каждый день, а не в воспоминаниях. И какое наказание полагалось за нарушение дисциплины на Огненном Круге?

Однако ему так и не удалось этого узнать, потому что рядом послышался голос Фина:

– Отстань от северянина, Сана, – велел он, и его заступничество удивило Регарди не меньше своего желания затеять драку. – Способности здесь не причем. Любой может стать тем, кем захочет. Нужно только уметь принимать себя нового. Никакого чуда здесь нет.

Арлинг не знал, что нашло на Финеаса, но это были самые мудрые слова, которые он от него слышал. Наверное, недаром его считали лучшим учеником школы.

В тот день Регарди простоял на ноге до самого вечера, упав всего один раз. Да и то по вине Атреи, которая пришла посмотреть на его занятия и в шутку бросила в него камешек. Ихсан не отказался от обидных прозвищ, но больше к его площадке не приближался и разговоры про фехтование не заводил.

Арлинг и сам не заметил, как перешел от стояния на ноге к упражнениям на других площадках Круга. Изменения следовали непрерывной чередой. Он так привык к ним, что даже удивлялся, когда их долго не наступало.

Один пенек в центре площадки сменился пятью столбами, вбитыми по кругу с разными уровнями высоты. Сначала иман потребовал, чтобы Регарди не просто взбирался на них, а запрыгивал без помощи рук. Арлингу показалось, что прошла вечность, прежде чем он сумел удержаться на самом низком колышке, но мистик тут же усложнил задание, велев прыгать на столбы боком, спиной и с разворотом. Регарди мысленно нарисовал новые ушибы на своем теле и подчинился. Падения стали так же привычны, как дыхание или прием пищи.

Арлинг не удивился, когда мистик заставил его стоять на руках, опираясь на столбы сначала ладонями, потом кулаками, и наконец, только одним кулаком. К синякам и царапинам он привык. Страх появлялся тогда, когда в голову проникали предательские мысли о том, что все его старания напрасны, а сам он навсегда останется слепым драганом с севера, которого приютили из жалости. Такие мысли любили приходить по ночам, когда его будил зуд на коже от новой мази имана или болезненный ушиб в ребрах после неудачного падения на Круге. Потом он еще долго не мог заснуть, обливаясь холодным потом и мечтая раствориться в сумраке ночи.

Но с первыми лучами солнца появлялись мысли иные. Их приносила Магда, нежно касаясь его лица теплыми ладонями. «Финеас прав», – шептала она ему. Любой может стать любым. Нужно только поверить. Это куда труднее заданий мистика, но у Арлинга все получится. Потому что она любила его. А он ее.

После утренних разговоров с Фадуной Регарди бежал к колодцу за водой с такой охотой, словно он только что искупался в живительном источнике. Весь день пролетал озаренный ее лукавой улыбкой, а вечер тянулся бесконечно долго, томя его ожиданием ночи. Вдруг Магда придет снова?

И хотя занятий на Огненном Круге у него стало больше, стояния на ноге не прекратились. Правда, теперь Арлингу приходилось держать в руках или на голове тяжелую плиту, а порой стоять с привязанными к поясу мешками, набитыми песком и камнями. Падать с ними было больнее, но он не жаловался. По словам имана, такие занятия должны были приблизить его к успешной сдаче летнего экзамена, а значит – к Фадуне.

Другие упражнения были сложнее. Некоторые из них Регарди даже не старался понять, бездумно выполняя приказы мистика, который иногда заставлял его делать действительно странные вещи. Например, стоять на голове или растягиваться в такие нелепые позы, что будь он зрячим, его наверняка одолел бы смех от подобного зрелища.

Когда однажды мистик сказал ему, что они приступают к изучению безоружного боя, Арлинг вздохнул едва ли не с облегчением. Время летело быстрее песка, гонимого ветром по мостовым, а вечерние разговоры учеников, обсуждающих боевые приемы, которые могли встретиться на испытаниях, заставляли его нервничать. Слепота закрыла ему путь в мир кулаков и блестящих лезвий, но иман собирался его открыть. Регарди желал и боялся этого одновременно.

Его состояние не укрылось от глаз учителя.

– В тебе страх, – сказал он, когда они пришли ранним утром на незнакомую площадку, усыпанную мягким, утоптанным песком, впитавшим в себя пот проигравших и победителей. Арлинг молча склонил голову, соглашаясь. Чертовски трудно было признавать, что тебя читают, как открытую книгу, а ты не видишь в ней ни строчки.

– Страх – это плохое чувство, – наставительно продолжил мистик. – И абсолютно глупое, потому что ты боишься иллюзии. Боишься того, что должно произойти только в будущем. На самом деле страх не наступает никогда. Потому что когда зверь вот-вот вцепится тебе в глотку, у тебя нет времени на страх. Только на реакцию.

Регарди кивал, соглашаясь с мудрыми словами кучеяра, но когда иман поставил его у деревянного чучела, велев внимательно изучить каждую деталь, испытал легкое чувство паники. Раньше Арлинг мог сломать противнику нос, даже не задумываясь об этом, но сейчас ему нужно было ударить бездушную куклу, а он даже не знал, как правильно это сделать.

Высоко в небе пекло солнце, вдалеке звучали крики тренирующихся учеников, совсем рядом терпеливо стоял мистик, ожидающий, когда его слепой подопечный приступит к упражнению, а Регарди никак не мог заставить себя коснуться чучела, зная, что если он сделает это, то до поражения или победы останется всего один шаг.

– Странно, что ты боишься, – задумчиво произнес иман. – Тебе не хватает ответов?

– Не бывает новых ответов, есть только новые вопросы, – прошептал Регарди, поразившись тому, что мысли обрекли столь четкую форму. Ему редко когда удавалось говорить так искренне.

Наверное, мистик удивился тоже, потому что в тот день они так и не приступили к тренировкам на деревянной кукле. Иман неожиданно его отпустил, велев прийти на площадку, когда он будет готов. Сначала Регарди разбирала злость на себя, потом чувство досады на кучеяра, а к обеду эти два чувства вдруг лопнули, словно мыльные пузыри, оставив в нем странную пустоту. Она разбудила его на следующую ночь и заставила прийти на Огненный Круг, когда в небе еще горели звезды.

Присутствие имана на мраморной площадке Арлинг воспринял как должное. На какой-то миг ему даже показалось, что кучеяр никуда и не уходил, поджидая, когда Регарди разберется с собственным «я». Кивнув учителю, он подошел к кукле и, размахнувшись, ударил туда, где должна была находиться голова.

– Хорошо, – довольно произнес мистик, пока Регарди шипел от боли, прижимая к груди разбитый кулак. – А теперь я покажу, как это надо делать правильно.

Если раньше Арлинг думал, что его день расписан по минутам, то теперь он понял, что ошибался. Работа на поле и ношение воды на кухню превратились в отдых, а короткие перерывы на обед – в бесконечно долгие часы передышки, занятые наслаждением изысканными яствами. Стряпня Джайпа вдруг показалась безумно вкусной, а аппетит вырос пропорционально времени, проводимом на Огненном Круге. Арлинг проглатывал все до последней крошки и бежал на площадку, уже не задумываясь о том, что кто-то мог положить на дороге кирпич.

Когда он перепрыгнул через камень в первый раз, то даже не обратил на это внимание. Уже ночью, проваливаясь в сон, Регарди вспомнил, что на тропе был булыжник, и он почувствовал его на расстоянии.

На следующий день Арлинг специально замедлил шаг и понял, что не ошибся. Вчерашний булыжник действительно существовал. Камень лежал там же, где он его перешагнул, не подумав о том, что сумел заметить препятствие на расстоянии. Однако ликование было недолгим. Победа на тропинке сменилась поражением от деревянной куклы на площадке, но Регарди оно не расстроило. В нем постепенно зарождалось новое чувство. Пока осторожная, едва ощутимая, почти невидимая, но, тем не менее, это была она – вера. И ее могущество было неоспоримо.

– Вера важнее истины, – сказал иман, когда Арлинг поделился с ним новыми ощущениями. – Не веря себе, не веря в себя, ты в каждом бою будешь в опасности. Истина может заключаться в том, что ты не способен справится с более тренированным врагом. Но если противник верит, что ты можешь одолеть его, это меняет все. Запомни, твое лучшее оружие находится в сознании твоего врага.

И Арлинг запоминал. Он изучал безоружный бой в Императорской Военной Школе и на улицах Согдарии, но то, что рассказывал иман, отличалось от всего, что он слышал раньше.

– Девять раз вниз, десять раз вверх, – безжалостно повторял мистик, подталкивая упавшего Регарди носком сапога. – Это золотое правило. Пусть оно будет твоим гимном.

Когда учитель велел ему отойти от куклы и встать напротив, Арлинг понял, что время игр закончилось. Кучеяр атаковал со скоростью ветра. Регарди полетел на землю с полной уверенностью, что был бы мертв, приложи мистик чуть больше усилий. Удар пришелся в грудь, и Арлинг до вечера валялся бы на песке, пытаясь вдохнуть, если бы иман не поднял его за ворот рубахи.

– В бою нужно действовать по принципу: убей либо будешь убит, – сказал учитель, обходя его кругом. – Если у тебя всего один удар, то ты должен сделать его смертельным. Бить с первого раза, но так, будто этот раз – последний. И не позволять опрокидывать себя на землю, потому что можно уже не подняться. Ты даже не пытался защититься. Плохо, очень плохо.

– Если бы я знал, что вы нападете, я бы защищался, – огрызнулся Регарди. – А еще лучше, если бы вы показали мне этот ваш особый прием вместо того, чтобы избивать слепого.

– Не существует «особых» приемов, – вздохнул иман, и Арлинг почувствовал его задумчивый взгляд. – Самый лучший прием – это твои естественные движения. Испытанные приемы поражают врага вернее, чем ни разу не опробованный кинжал. В Школе Белого Петуха не учат одному боевому стилю. Я хочу, чтобы ты понял это сразу, до того, как мы начнем заниматься. Мне нравится, как дерутся в Школе Карпов, я уважаю традиционный бой шибанских горцев, восхищаюсь боевой системой Жестоких. И я не стесняюсь заимствовать у них, выбрасывая любую ненужную, на мой взгляд, позицию или прием. За это нашу школу критикуют, но, если ты с нами, то тебя не должно это волновать.

Ответ Арлинга мог быть только один.

– Я с вами, учитель, – быстро произнес он. – И всегда буду.

– Хорошо, – кивнул иман. – Хочешь спросить про оружие?

– Да, – усмехнулся Регарди, стараясь не удивляться прозорливости учителя. Он уже привык к тому, что тот читал его мысли. – В Согдарии предпочитают шпаги, а в Сикелии – сабли, верно?

– Правильнее будет сказать: драганы любят шпаги, а кучеяры – сабли, – ушел от прямого ответа иман, – но мы в равной мере используем оба вида клинков. Что касается Школы Белого Петуха, то, как ты уже догадался, я не отдаю предпочтение ни тому лезвию, ни другому. Можно прекрасно обойтись без клинка вообще. Любая часть тела – это оружие. Твой меч – это рубящие руки, а кинжал – режущие, протыкающие и колющие пальцы. Оружием может быть не только тело. Головной платок, одежда, плащ, обувь… Опытный воин использует все для того, чтобы уничтожить врага. Я не учу красивым прыжкам через голову и ненужным приемам с акробатическими трюками. Я учу убивать противника. Лучше одним ударом. Лучше в голову. Как говорится в одной старой пословице: убей голову, и тело умрет. И еще. Между людьми гораздо больше сходства, чем различий. Не требуется особых приемов, чтобы их убить. Все умирают одинаково.

Иман приложил ладонь к груди Арлинга, которая еще горела от удара.

– В следующий раз я снова буду целиться сюда. Будь готов.

Однако Регарди не оказался готов ни в следующий раз, ни в позаследующий. И, тем не менее, слова имана глубоко запали ему в душу, напоминая о том, что его появление в Школе Белого Петуха было не случайным.

Время уже не просто бежало. Оно летело, словно запоздалый зимний самум, спешащий в Балидет на жарких крыльях песка и солнца. «Страха нет», – повторял про себя Регарди, но через секунду слышал, как на соседней площадке ловко фехтовал Беркут и понимал, что все его попытки стать пятым учеником имана – иллюзия. Глупая игра слепого драгана, не имеющая смысла и цели.

Маленькую проблему нужно решать до того, как она перейдет в большую, вспомнились ему слова отца. Однажды Арлинг благополучно их проигнорировал, но, как оказалось, они все-таки задержались у него в голове. Мудрость Канцлера нельзя было не признать. Правда, когда именно его собственная маленькая проблема успела перерасти в большую, Регарди-младший не знал. Когда убили Магду? Или когда он встретил Фадуну мерзлым осенним днем в дебрях мастаршильдской тайги? А, может, еще раньше? Когда самый великий человек империи захотел решить за своего сына его судьбу? Странно, но в последнее время мысли об отце навещали его часто. В основном, в виде вопросов, на которые не было ответов.

– Ты знаешь, что будет на Летних Испытаниях? – спросил Арлинг Атрею, вынырнув из воды. С одной стороны, купание в жаркий летний день было приятным занятием, но с другой, это была его пятая попытка пройти по бревну, подвешенному над ямой с холодной водой. Регарди решил, что канава наполнялась от родника, бьющего из земли. Другого объяснения, почему вода была такой ледяной, у него не было.

– Это тайна, – уклончиво ответила Атрея, шутливо наступив ему на пальцы, когда он попытался выбраться из ямы. – Никто не знает кроме имана. Но он не говорит даже мне.

Ее лодыжка находилась так близко от его руки, что он с трудом сдержался, чтобы не сбросить кучеярку в воду. Поблизости слышался голос имана, которому вряд ли понравилось бы такое обращение со своей сестрой. Регарди не знал, что было причиной, но с тех пор как он был допущен на Огненный Круг, учитель стал спокойнее относиться к их встречам с Атреей.

– Хочу кое в чем признаться тебе, – сказал Регарди, вытирая ноги о сухую траву, чтобы они не скользили во время очередной попытки одолеть бревно.

– Не стоит, – покачала головой кучеярка, и Арлинг с удивлением отметил, что уловил это движение. – Я знаю, что ты хочешь мне сказать. Но это будут пустые слова. Лучше послушай меня. Ты выбрал саблю Первого Воина, а точнее, она выбрала тебя. Не Ола, не Беркута, не Сахара и даже не Финеаса. Это о многом говорит. Ты уже принадлежишь Нехебкаю.

– Я принадлежу только себе! – Арлинг не ожидал, что получится так громко, потому что голоса на других площадках вдруг стихли.

– Я сам выбрал свой путь, – повторил он тише, но Атрея будто не слышала его.

– Все получится, – прошептала она, касаясь его плеча и ничуть не смущаясь, что на них могли смотреть другие ученики, а, возможно, даже иман. – Вся жизнь состоит из начал. Твое решение пройти Испытание Смертью тоже будет только началом. Мы учимся всю жизнь, заканчивая обучение в день нашей смерти. Она – наш самый близкий друг, потому что только в сравнении с ее горечью можно в полной мере оценить сладость жизни.

Регарди давно потерял нить разговора вместе со способностью понимать эту женщину. Она всегда была странной, но сегодня ему не хотелось отгадывать ее загадки.

– Говоришь так, будто все про нее знаешь, – буркнул он, освобождаясь от ее руки и взбираясь на качающееся бревно.

– Я знаю то, что она придет, – просто ответила Атрея. – Но когда именно – тогда ли, когда ты сделаешь этот шаг… или следующий… или еще один, – этого знать не могу. Все зависит от того, насколько ловко ты умеешь от нее ускользать. От того, насколько усердно ты занимаешься, Арлинг.

Регарди фыркнул, решив, что разговора у них сегодня не получится. Он хотел предупредить ее, чтобы она не питала иллюзии насчет того, что иман сделает его пятым учеником, а она, как обычно, слушала только себя.

Ухватившись за цепь одной рукой, Арлинг закачался, ловя равновесие и готовясь к тому, чтобы отпустить крепление.

Если ты читаешь мысли, Атрея, просто уйди, подумал он про себя. Пальцы оторвались от металлических звеньев, и он остался наедине с бревном под ногами, ветром, свистящим в ушах, и водой, шумевшей где-то внизу.

– Как хочешь, – бросила сестра имана, удаляясь. Украшения на подоле ее юбки печально заскребли по песку, но на границе площадки кучеярка остановилась.

– Подлинное мастерство не пишется чернилами на бумаге, – сказала она. – Оно вырезается кровавыми буквами в твоем сердце. И на сбитых костяшках пальцев.

Атрея всегда любила, чтобы последнее слово оставалось за ней. И Регарди не мог не признать, что она снова одержала победу.

* * *

– Весна наступила, – протянул Беркут, останавливаясь у апельсинового дерева, покрытого ароматными нежными цветами. – В городе сады цветут. Чувствуешь, как хорошо пахнет?

Арлинг пожал плечами, неохотно замедляя шаг. Ему не хотелось отстать от других учеников, но у Шолоха сегодня было на редкость болтливое настроение. И лиричное.

– По-моему, сады в Балидете цветут постоянно, – пробурчал Регарди. Ему не нужно было подходить к дереву, чтобы почувствовать, как пахли его цветы. Апельсиновая роща благоухала так сильно, что заполнила своим ароматом всю улицу.

– С чего ты взял, что уже весна? – спросил он, стараясь сохранять спокойствие. В последнее время любое упоминание о скором приближении лета заставляло его нервничать.

– А ты послушай, – загадочно ответил Беркут.

Регарди замер, сосредоточившись на звуках и запахах улицы, но услышал только удаляющиеся шаги других учеников, да вонь из ближайшей канавы, которую заглушало цветение апельсиновой рощи.

– Ничего особенно, – пожал он плечами.

– Воздух другой! – торжественно заявил Беркут. – Ярче, сочнее, с любовью! Цветы крупнее, ароматы глубже. Эх ты, северянин. Тебе посчастливилось жить в лучшем городе мира, а ты этого не ценишь. В других местах не так. У нас солнце ярче, девушки красивее, еда вкуснее.

– Пошли скорее, а то мы отстали, – перебил его Арлинг, услышав, что Финеас с учениками нетерпеливо остановились, заметив их отсутствие.

– Подождут, – отмахнулся Шолох, отламывая веточку с благоухающими цветами. – Подарю той девчонке-булочнице, которая угощала нас сахарным хлебом на прошлой неделе. У нее такие щечки! Словно шафрановые лепешки, которые подержали над открытым огнем. Кстати, наш Джайп их готовить совсем не умеет. Вот будешь в Иштувэга, обязательно купи целую корзину. Не пожалеешь.

Речевому потоку Беркута не было конца, и Регарди, махнув на него рукой, направился к остальным, постукивая тростью по старой мостовой. В последнее время к его обязанностям добавилась еще одна – ходить за продуктами на рынок, а вернее, сопровождать группу старших учеников, которые не очень обрадовались компании слепого, но с решением имана, конечно, не спорили. Арлингу новое занятие тоже не пришлось по душе. Он предпочел бы провести это время на Огненном Круге, чем глотать пыль на улицах Балидета, но приходилось брать трость и покорно следовать за Финеасом.

Несмотря на то что Регарди хорошо знал дорогу до рынка, выходить за ворота без палки он не решался. У трости было два неоспоримых преимущества. Во-первых, с ней он двигался быстрее и не задерживал других учеников, которые и так терпели его с трудом, а во-вторых, привлекал меньше внимания горожан, которое ему было совсем не нужно.

– Постарайся быть незаметным, – посоветовал иман, отправляя его на рынок в первый раз. – В Балидете всяких людей полно, а встречи с ищейками Канцлера ни тебе, ни мне не нужны.

Это был очень веский довод, ради которого Арлинг был готов закрывать платком все лицо и кутаться в покрывала, однако мистик решил, что трости и повязки на глазах будет достаточно, чтобы его не узнали. И хотя Арлинг Регарди тешил себя надеждами, что в Балидете полно драганов, и еще один чужак не будет никому интересен, очень скоро он понял, что ошибался.

В самом далеком городе могучей Согдарийской империи оказалось на удивление мало завоевателей. Регулярные и щедрые выплаты повинности или мудрая политика местных властей были тому причиной, Арлинг не знал, но драганов на улицах Балидета действительно было мало. На рынке они вообще не встречались. Из Согдарии чаще всего приезжали чиновники, которые за покупками посылали слуг или местных и сами пешком по городу не ходили. Регарди чувствовал, как ему оборачивались вслед или, поравнявшись, замедляли шаг, пристально разглядывая. Его одежда не отличалась от одежды других учеников, а светлые волосы были прикрыты платком, но с ростом он ничего не мог поделать. Кучеяры редко доставали ему до плеча, а ходить с опущенной головой и на полусогнутых ногах, как в шутку посоветовал ему Беркут, Арлингу не позволяли гордость и слепота.

Впрочем, придуманная иманом история об осиротевшем сыне шибанских купцов, распространялась быстро, и уже через пару недель Регарди почувствовал, что внимание к нему, если не ослабло, то, по меньшей мере, стало не таким пристальным.

Услышав звуки рынка, Арлинг окликнул Тагра, велев ему идти рядом. Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как иман поручил Регарди заботиться о щенке, но этого времени хватило, чтобы бездомный крысолов привык к нему настолько, что стал второй тенью. Тагр по-прежнему любил прятаться в саду, но выигрывать у человека ему стало труднее. К тому же пес взрослел, и его увлечения менялись.

Однако его новые игры нравились Арлингу еще меньше пряток среди клумб и деревьев. Когда в курятнике нашли задавленного петуха и характерные отпечатки узких лап, попало не Тагру, а Регарди. Иман заставил его чистить весь сарай, наказав лучше смотреть за щенком, который уже доставал Арлингу до колен и мог с легкостью перекусить несколько толстых веток. После операции Тагр еще прихрамывал на одну заднюю ногу, но, в общем, был здоровым, как волк, и учитель частенько заставлял Регарди бегать с псом наперегонки, что неизменно заканчивалось победой крысолова.

Арлинг не испытывал к животному большой симпатии, но с его присутствием в своей жизни смирился. Иногда от него была даже польза. Большой пес, трусивший рядом, отпугивал любопытных, а однажды, когда иман отправил его на рынок одного, и город неожиданно накрыла буря, смешавшая все звуки и запахи, помог ему найти дорогу домой. Шерсть Тагра всегда воняла так сильно, что Регарди мог различить ее даже в непогоду.

Но чаще всего его посылали на рынок вместе с другими учениками – Финеасом, Беркутом, Сахаром и Олом. Первый выбирал товар и расплачивался, а последние тащили покупки. Арлинга тоже записали в носильщики, но так как одна рука у него всегда была занята тростью, а носить груз на голове, как Ол или Беркут, он не умел, то помощник из него был плохой. Поэтому Регарди держался в стороне и старался не мешать, внимательно слушая и запоминая все, что улавливали его нос и уши.

Сегодня к ужину в школе ожидали важных гостей из Купеческой Гильдии, и за покупками пришлось идти с утра. Джайп выказал им удивительное доверие, поручив купить излюбленное лакомство кучеяров – крошечные пирожные из ореховой пасты, которые называли хабой, а также аракос – терпкий напиток из солодового корня и сыворотки. Он хорошо утолял жажду, и кучеяры пили его ведрами. Повар боялся не успеть с десертом, а школьного аракоса могло не хватить, поэтому отправил учеников к хозяину кормы «Черный Святой», где, по его мнению, готовили лучшие хабу и аракос во всем Балидете.

Корма находилась на территории Мерва, самого большого базара города. Арлингу Мерв не нравился. Во-первых, рынок находился в старой части Балидета. Идти туда было долго, и он никак не мог запомнить дорогу. Во-вторых, огромное разнообразие запахов и звуков базара ослепляло, превращая его в прежнего Арлинга, который цеплялся за юбки монахинь из приюта для слепых и боялся сделать шага без трости. В-третьих, его злило потраченное время. Купить аракос можно было и ближе к школе, так как рынки в городе встречались едва ли не чаще, чем фонтаны. Но иман с Джайпом в вопросах еды был солидарен и отправил их в корму, пригрозив, что если они купят напиток у торговки с улицы, то будут драить котлы для плова, а их на кухне было великое множество.

Когда они, наконец, дошли до Мерва, солнце уже полностью встало, щедро поливая город кипящим маслом раскаленных лучей, а ветер лениво гонял столбы пыли, от которых постоянно хотелось чихать. Арлинг никак не мог привыкнуть к тому, что жизнь в столь непригодном для нее месте, как пустыня, бурлила с огромной силой, а там, где он вырос, и где были созданы все условия для ее процветания, едва плескалась, сразу успокаиваясь, если волны начинали бить в борт ее корабля чуть сильнее. Жители Балидета всегда были чем-то заняты, доверяя открытому небу большинство своих дел и ничуть не страдая от зноя и раскаленного воздуха. Только в самый пик жары улицы немного пустели, но стоило солнцу начать клониться к закату, как горожане снова наполняли их, набиваясь между нагретыми стенами домов, словно спелые зерна проса в кувшине.

Если людей было много на улицах, то на рынках их было еще больше. А Мерв, считавшийся самым главным базаром города, так и вовсе состоял из одной толпы, которая энергично переливалась от одного его края к другому, напоминая бурлящую похлебку, приготовленную поваром-фантазером из всех продуктов разом.

Но в тот день Мерв превзошел себя. Регарди показалось, что он попал в осиное гнездо, в который сунули раскаленный прут, пошевелив им внутри. Казалось, сам воздух гремел, шипел, топал, кричал и свистел, создавая такой гвалт, что ему пришлось схватиться за руку Беркута, чтобы самому не раствориться в хаосе звуков. Тагру рынок тоже не нравился. Пес приник к нему вплотную, предпочитая случайно получить по лапе тростью, чем потеряться в толпе. Когда Финеас прокричал им, что сегодня День Керхов, и на рынке немного людно, Арлинг поразился тому, как осторожно отозвался лучший ученик о царящем вокруг человеческом хаосе. Он вспоминал это «немного людно» каждый раз, когда получал локтем в ребро, когда чувствовал ловкие руки воришек, ныряющих в его пустые карманы, или когда чей-то каблук впивался в его ступню, обутую в мягкие ученические туфли. Они были идеальны для быстрого бега по Огненному Кругу, но совсем не подходили для прогулок по городу. «Сам виноват», – невесело подумал он. А причина была в лени. Наивно предположив, что поход на рынок займет не больше часа, Регарди не захотелось терять время на переобувание в сапоги, о чем сейчас серьезно жалел.

На рынке действительно было много керхов. Их странная речь раздавалась повсюду, и хотя иман дал ему несколько уроков по керхар-нарагу, Арлинг мало понимал из того, что говорили кочевники. Финеас углубился в поиски заказанного лакомства, пробегая мимо со скоростью залетевшего из пустыни теббада. Ему тоже не терпелось вернуться к упражнениям на Огненном Круге. Из Регарди помощник был плохой, и он занялся любым делом – изучением запахов.

Арлинг начал с кофе, который было легко угадать, так как они пробежали мимо целого кофейного ряда. Затем он уловил ароматы мыла, шоколада, меда и овчины, быстро определил лавку жестянщика, от которой пахнуло медью, – последние бусы имана состояли как раз из этого металла. Запах топленого сала заставил его задуматься, потому что до мясного ряда они еще не дошли, но, услышав щелкающий язык, понял, что мимо прошли нарзиды, которые смазывали тела жиром, чтобы защитить их от солнца. От винной лавки пахнуло сладкой водкой моханой и бузой – крепким керхским напитком из комков просяной муки, от одного запаха которого хотелось расстаться с наспех проглоченным завтраком. Где-то опрокинулась телега со спелой хурмой – было слышно, как ругался продавец на извозчика, – и Мерв на многие сали превратился в один большой благоухающий фрукт. Земля под ногами воняла плевками табака и журависа, а воздух – смесью человеческого пота, благовоний и перца, которым в Балидете несло отовсюду, словно на каждом углу возвышалось по огромной огненной куче. Но многие запахи по-прежнему оставались для него загадкой.

– Чем это пахнет? – спросил он Беркута, когда их накрыло облаком ароматного варева.

– Зашли в хлебный ряд, – расплылся тот в улыбке. – Здесь керхи торгуют. Между прочим, у них отличные пироги и лепешки из проса, но Финеас у керхов покупать не любит. Он у нас в еде знаток, если где-то упрется, то его ничем не убедишь. А пахнет сезамом, вернее маслом из него. Женщины керхов его прям тут делают. Растирают зерна в ступках, варят муку в сосудах, а когда масло всплывает наверх, собирают в тыквенные бутылки и продают. Кстати, нам масло тоже надо было купить. Почему бы не взять такого здесь? Эй, Фин, стой!

Пока Беркут объяснял Финеасу, зачем им нужно масло из сезама, Арлинг тщательно принюхивался, стараясь запомнить новый аромат. И чем дольше он нюхал, тем отчетливее понимал, что помимо запаха масла и привычной смеси рыночного зловония, чувствует что-то еще. Одновременно сладкий и слегка тошнотворный запах напоминал вонь гниющих продуктов, но, тем не менее, от них отличался. Заинтригованный, Регарди сделал шаг в сторону, стараясь лучше уловить струю воздуха, принесшую непонятное зловоние, но его задержал Ол.

– Туда не ходи, – буркнул он. – Нам вообще в другую сторону надо. Сейчас эти два барана определятся и пойдем.

Однако у Беркута с Финеасом разгорелся нешуточный спор, а запах интересовал Арлинга все сильнее.

– А что там? – спросил он с любопытством, всем видом показывая, что готов отправиться за ответом самому, тем самым, усложнив Олу жизнь.

– Виселица, – мрачно заявил мальчишка и направился разнимать товарищей.

Значит, вот как пахнет смерть, заключил Арлинг и почувствовал, что, несмотря на жару, его пробрал озноб. Такого запаха в пробирках имана еще не было. Пожалуй, его стоило запомнить. Хорошенько запомнить.

– Пошли, – дернул его за руку Беркут. – Финеас – свинья. Вот увидишь, сегодня на тренировках я уложу его на лопатки. А ты что застрял? На мертвяков удивляешься? Привыкай, у нас всегда так. Тут молоко продают, а рядом людей вешают. Этим никого не удивишь.

– Кто они?

– Преступники, конечно, – фыркнул Шолох. – В основном, ворье. Власти рынка могут казнить любого, кого поймали на воровстве на своей территории. Кому руку рубят, а кого сразу вешают. Вон в той лавке сидит судья с писцами и стражей. Все происходит очень быстро – по закону и без лишних проволочек.

– А если не того поймали? Или ошиблись?

Но Беркут проигнорировал его вопрос, шумно втянув носом воздух.

– Черт возьми, а ведь обед скоро. До чего хорошо пахнет! Керхи умеют готовить… Спорим, что это баранина на меду? А, может, и голуби, вареные в чугунах с перцем. Мы, кучеяры, тоже любим перец, но с тем, как его едят керхи, не сравнится ни одно кучеярское блюдо. Я как-то попробовал их курятину. У меня во рту потом всю неделю горело. Они перец кислым молоком запивают, представляешь?

Арлинг слушал болтовню Шолоха, старался не отстать от Финеаса, а сам вспоминал запах смерти. Он никогда бы не подумал, что смерть пахла так… странно. Совсем не отталкивающе, и даже наоборот, – маняще. Такие мысли настораживали, и Регарди поспешил скорее их отогнать.

Корма «Черный Святой» была популярна. И хотя люди толпились на Мерве везде, у здания их было особенно много. Арлингу пришлось уцепиться за Беркута, чтобы не потеряться. Он был в корме всего раз – с иманом, – и нашел в ней только одно преимущество. Внутри было свежо и бодряще. Толстые стены здания не пропускали раскаленного воздуха с улицы, а хитрый архитектурный замысел, о котором ему рассказал учитель, позволял сквозняку беспрепятственно прогуливаться по внутренним помещениям, создавая ощущение прохлады.

– У нас не очень много времени, а народу там тьма, – с досадой проговорил Фин, останавливаясь у входа. – Пока найдем Джаля, пока дождемся аракоса, уйдет не меньше получаса. Поступим так. Я с Олом пойду добывать напиток, а Беркут с Арлингом отправятся за цыпленком. Мясной ряд начинается за углом. Как управитесь, ждите нас там.

– Кажется, наш умник сам себя обманул, – довольно произнес Шолох, увлекая Регарди туда, где пахло жиром и кровью. – Столько монет дал, что их не только на курицу хватит, но и на хорошую лепешку с мясом. Не знаю как ты, а я хочу есть.

Беркут вклинился в мясной ряд, как острый нож в куриное филе. Похоже, он действительно проголодался, так как прямиком направился туда, где слышались крики торговки, зазывавшей отведать свежие лепешки с чесноком и мясом ягненка. В желудке Арлинга с утра плескалась лишь пресная каша с непонятными корешками, но запах, который доносился из корзинки кучеярки, слишком напоминал тот, который он почуял у виселицы. «Это иная смерть», – пытался убедить себя он, но слюна отчего-то стала горькой, а горло сжалось, отказываясь ее глотать.

– Тебе купить? – спросил Беркут, возбужденно втягивая воздух носом.

– Нет, – буркнул Арлинг, мечтая о том, чтобы скорее вернулся Финеас, и они пошли обратно. К тому же, иман все равно узнал бы об этой лепешке, и ему пришлось бы снова драить котлы Джайпа. Учитель всегда догадывался, если он пробовал запрещенные продукты, а жирная лепешка, несомненно, к ним относилась. Возможно, кучеяр улавливал запах, а может быть, читал мысли. Недаром же его звали мистиком. В последнее время, Регарди считал это лучшим объяснением всех возникающих вопросов.

– Ну и зря, – фыркнул Шолох. – Лепешки очень вкусные. Их сейчас при мне вылепят, начинят мясом и пожарят. Я себе две штуки купил, могу одной поделиться.

Но аппетит у Арлинга пропал окончательно. Прикинув, что на приготовление лепешек потребуется время, он решил проявить инициативу.

– Курицы там? – спросил Регарди Беркута, кивнув в ту сторону, откуда, как ему показалось, раздавалось кудахтанье. Джайп заказал самое свежее мясо, какое только можно найти. Живая птица должна была превзойти его ожидания.

– Ну да, – рассеянно кивнул Шолох, занятый созерцанием готовящейся лепешки.

– Вот и отлично. Дай мне денег, я куплю цыплят сам. А ты пока спокойно поешь. Не волнуйся, я справлюсь. Тут недалеко. Если что, я тебя позову.

Беркут колебался недолго, и через мгновение в ладонь Арлинга опустилась пара тяжелых султанов, пахнущих сотнями рук людей, их держащих.

– Только проверь, чтоб не подсунули какую-нибудь падаль, – наказал Шолох. – И сразу не покупай, а то вас, чужестранцев, легко обдурить. Золотая цена цыпленку – султан, не больше. Вторую монету я тебе на всякий случай дал. Ну, ступай, я скоро буду.

Воодушевленный первым самостоятельным действием за долгое время, Арлинг направился туда, где слышались птичьи крики. Сейчас в той стороне раздавались лишь голоса торгующихся кучеяров, но запах куриных перьев, который он хорошо выучил на скотном дворе школы, служил правильным ориентиром.

– Кто продавец? – громко спросил он, подходя к спорящим кучеярам, которые никак не могли сойтись в цене. Чтобы придать себе важности, пришлось вспомнить некоторые привычки из прошлого. Повязка на глазах и одежда ученика замыслу не мешали. Он вполне мог сойти за слугу богатого господина из Согдарии, а такие на рынок ходили с деньгами. Главное не переиграть.

Почувствовав, что на него обратили внимание, Регарди небрежно облокотился о трость, слегка задрал подбородок и спрятал сжатую в кулак руку в карман. Пусть думают, что у него там спрятан пухлый кошель, набитый золотыми монетами. Уловка помогла быстрее, чем он ожидал, потому что один из кучеяров тут же подбежал к нему, вежливо поинтересовавшись, чего желает молодой господин.

– Цыпленок есть? – спросил он, стараясь подавить неожиданное воспоминание. Давненько его не называли господином.

– Э… есть один, – ответил торговец, и Арлинг с удивлением отметил, что кучеяр насторожился. Словно он попросил продать ему мешок журависа или бочку моханы. Его ответ Регарди не понравился. Почему один? А куда делись остальные? Он был уверен, что слышал кудахтанье нескольких кур.

Заподозрив неладное, Арлинг решил проявить бдительность.

– Принесите, – распорядился он. – Я хочу потрогать, что покупаю.

Продавец снова замешкался, а потом начал громко звать какого-то Харипа. Несколько кучеяров остановились и принялись глазеть на происходящее, заставив Регарди нервничать. Ничего удивительного он пока не сделал, и особых причин для любопытства не было.

Харип оказался на редкость нерасторопным парнем. Когда он, наконец, явился, вокруг Арлинга собралась небольшая толпа. Кучеяры перешептывались, но разобрать, что вызвало их интерес, у него не получалось. Обилие диалектов, шум и собственная невнимательность мешали и сбивали с толку.

– Вот, добрый господин, извольте потрогать, – произнес торговец, указывая, как показалось Арлингу, на подошедшего парня. Возможно, тот держал цыпленка на руках, но если это было так, то птица была на редкость тихой и неприметной. Как Регарди ни старался, почувствовать ее не получалось.

– А что именно ты хочешь потрогать? – выкрикнули из толпы, которая в следующий миг грянула сначала нестройным, но потом все более набирающим силу хохотом.

– Да ты ближе подойди, не стесняйся!

– Для себя или для хозяина выбираешь?

Крики сопровождались смешками и хлопаньем, словно Арлинг устроил для всех хорошее представление.

Не понимая, что смешного он сделал, Регарди начал злится. Он уже жалел, что вызвался покупать этих проклятых птиц. Нужно быстрее с этим заканчивать, подумал он и, протянув руку, коснулся голого торса стоящего перед ним Харипа. Накачанные мышцы, потная кожа и никакого цыпленка. Хохот толпы перешел в улюлюканье, а Арлинг почувствовал, что краснеет от гнева.

– Ты издеваешься надо мной? – обрушился он на продавца, который все это время с надеждой дышал ему в ухо. – Мне цыпленок нужен, а не этот увалень. Цыпленок! Понимаешь? Мясо для еды. Я его есть буду.

Когда хозяин неожиданно завопил от ужаса, а толпа шарахнулась в сторону, Регарди растерялся. Харип, который все это время хранил молчание, вдруг бросился в ноги торговцу, умоляя простить его за все и не отдавать страшному северянину. Затем очнулись другие кучеяры, и на Арлинга обрушился водопад брани.

– Ах ты, собака драганская!

– Извращенец!

– Повесить его и дело с концом!

– Кто твой хозяин, негодник?

– Стража, позовите стражу!

Когда упомянули виселицу, Регарди по-настоящему испугался. И хотя рядом глухо рычал ощетинившийся Тагр, вряд ли он мог спасти его от разбушевавшейся толпы. До сих пор не понимая, где совершил ошибку, Арлинг стал пятиться, однако кучеяры обступили его плотным кольцом, требуя расправы.

Помощь пришла неожиданно.

– Вор! Держи вора! – закричал где-то Финеас, а в следующий момент послышался грохот опрокидываемой телеги вместе со стуком падающих с нее арбузов. Касаясь земли, они лопались с гулким треском, наполняя воздух свежим, дурманящим ароматом спелой мякоти. Арлингу показалось, что время замедлилось, но на самом деле все произошло за секунды. Между телами кучеяров просунулась рука Беркута, которая схватила его за рубаху и ловко потащила сквозь толпу. Регарди оставалось только поднимать ноги, чтобы не растянуться на мостовой.

Гонка закончилась у каменного забора, к которому его толкнул Финеас. Арлинг ощутил спиной каждую выбоину поверхности, но разгневанный ученик не дал ему даже пошевелиться. Рев быков, крики птиц и резкий запах шерсти и навоза подсказали, что они были недалеко от скотного ряда, который начинался за мясными лавками.

– Ты чего там устроил? – набросился на него Фин. – На виселицу захотел? У нас судят быстро. Пока будем за иманом бегать, тебя успеют повесить раз десять. А до этого побьют камнями или отрубят руки.

– Я цыпленка покупал, – прохрипел Арлинг, хватаясь за запястья Фина и понимая, что с таким же успехом он мог пытаться разжать челюсти Тагра, когда тот держал любимую палку.

– Кого? – с недоумением спросил Ол, а со стороны Финеаса послышался звук, похожий на шипение змеи. – Ты спятил?

Нет, Ол, сумасшедший из нас только ты, хотелось крикнуть Регарди, но он заставил себя повторить, с трудом разжав стиснутые от злости зубы.

– Цыпленка! Сговорились вы, что ли? Маленькую, пушистую, желтую тварь с клювом!

Но ученики по-прежнему напряженно молчали, а Арлинг чувствовал, как у него бешено пульсирует в висках кровь – от жары и обиды. Наверное, у него было очень страшное выражение лица, потому что Финеас ослабил хватку, но по-прежнему не отпускал, словно Арлинг был зверем, у которого обнаружилось бешенство.

– Я понял! – вдруг крикнул Беркут. – Он имел в виду цыпленка. Точно, я же его за цыпленком посылал!

Арлингу показалось, что все сошли с ума. Вместе с ним.

– А я что говорил? – недоуменно спросил он, стараясь дышать спокойно.

– Вот дьявол, – проворчал Финеас и, отпустив его от забора, почти заботливо одернул на нем рубашку.

– Твой кучеярский ужасен, – набросился на Арлинга Беркут. – Думай, что говоришь. Ты хотел сказать «цыпленок», а получилось «невольник». Эти слова почти одинаковы, разница в интонации. Ты вроде как раба собрался купить, а потом еще и съесть. – Шолох не удержался и хрюкнул от смеха. – Вот умора. Неудивительно, что тебя чуть не закидали камнями. Мы же не в Иштувэга, где невольника можно на каждом углу купить. В Балидете рабы тоже есть, но у нас их покупают тихо, словно краденое золото. Рабовладельцев здесь не любят, а особенно тех, кто покупает людей для забав. Ты со своим «потрогать» выглядел одним из них. Вот насмешил! Надо будет иману рассказать.

– Ничего смешного тут нет, – вмешался Финеас. – А учителю это знать тем более не нужно. Позволь спросить, а где в это время был ты, Шолох? Кажется, я просил купить цыпленка тебя, а не его.

– А я… – набрав воздух в грудь, приготовился защищаться Беркут, но тут раздался резкий свист, за которым последовал насмешливый голос:

– Эге-гей, пташки! Вам сегодня не повезло! На рынке столько куриц, что вряд ли кому будут интересны петушки, да еще и белые!

– Карпов нам только не хватало, – с досадой пробурчал Шолох, а затем крикнул в ответ. – Мы хоть в своем ряду стоим, а «рыбам» здесь вообще делать нечего. Если забыли, рыбный день по средам, так что возвращайтесь домой, пока жабры не пересохли.

– Перестань, – осадил его Фин, – нам сейчас ссора ни к чему. Иначе застрянем до обеда, а мы еще и половины не закупили. Все, уходим.

Но, похоже, покинуть рынок рано им было не суждено.

– Глядите, – протянул насмешливый голос совсем близко. – В Школе Белого Петуха так мало денег, что в нее берут уже и драганов?

– И тебе привет, Фарк, – неохотно ответил Фин. – С удовольствием бы поболтал с тобой, но нам пора.

– Жалость-то какая, – с притворным сожалением протянул подошедший мальчишка.

Арлинг предположил, что он был примерно одного возраста с Фином, возможно, такого же роста. От него пахло сахарными лепешками, лошадьми и потом, в котором чувствовались возбуждение и желание подраться.

– А я думал, вы составите нам компанию в керхарег. Ведь сегодня День Керхов, а значит, нужно проявить уважение к нашим добрым соседям.

– Мы их уже достаточно почтили, – усмехнулся Фин, кивнув в сторону корзины с купленными у керхов яйцами. – Золотой монетой. Думаю, они остались довольны.

– А как насчет чести школы? – не унимался Фарк. – В прошлый раз петушки улетели, испугавшись большого папочки. Но сегодня-то грозного Тигра с вами нет. Если вы проиграете, мы ему об этом не скажем.

Фарку дружно поддакнули, и Арлинг услышал среди голосов не только кучеярскую речь. Их перепалка привлекла внимание керхов, которых на рынке было в тот день больше, чем песка.

– Ах, я забыл! – притворно воскликнул мальчишка. – Петушки не умеют держаться в седле! Хотите, мы покажем вам, как садиться на лошадь?

– Мы знаем, как садится на лошадь, – прошипел Беркут. И хотя Финеас дернул его за руку, слов Шолоха оказалось Фарку достаточно.

– Я же говорил, что они вас не уважают, – обратился он к толпе. – Традиции керхов для Школы Белого Петуха – пустой звук. Плевать им на вас. Их учитель даже не научил их керхарегу. Не продавайте им больше ничего! Эй, люди! Школа Белого Петуха не уважает керхов! Приходите в Школу Карпов, мы чтим обычаи наших соседей!

– Отказ от керхарега – плохой знак, – сказал кто-то на ломаном кучеярском. – Хчапарег!

Толпа недовольно зашевелилась, и Арлинг остро осознал, какую невыгодную позицию они заняли, оказавшись у забора. Голоса недовольных керхов слышались отовсюду. Если он не ошибался, их окружило человек десять, а то и больше.

Название Школы Карпов показалось ему знакомым, а вскоре память услужливо подсказала – ее основал Шамир-Яфф, тот самый тип, которого они с иманом встретили пару месяцев назад. Кстати, тоже на рынке. Похоже, между их школами не просто кошка пробежала. Здоровое соперничество или старая вражда основателей? В любом случае, с «карпами» им сегодня не повезло. Впрочем, как с керхами, с цыплятами и с его драганской внешностью тоже. Он почти физически ощущал, как толпа пожирала его любопытными взглядами. Оставалось надеяться, что среди собравшихся не было тех, кто хотел повесить его за покупку невольника.

– Что такое «керхарег»? – спросил Арлинг Беркута, пока Финеас пытался вежливо объяснить карпам и столпившимся керхам, что Школа Белого Петуха уважала традиции всех народов, а керхов – особенно. Но большим успехом его слова не пользовались, потому что толпа продолжала орать, напирая со всех сторон. Жители пустынных земель были куда эмоциональнее его сородичей с Согдарии. По крайней мере, Регарди не помнил, чтобы драганы загорались случайно брошенным словом с такой скоростью, как это происходило у кучеяров. Имей согдарийцы такой же темперамент, у Педера Понтуса было бы гораздо больше работы.

– На скачки похоже, – нехотя протянул Шолох. – Никогда не любил эту игру, но в Балидете от нее все без ума. Керхарег пришелся кучеярам по вкусу даже больше, чем керхские лепешки. Дурацкие правила. Играют два всадника. Один – «небо», другой – «земля». Тот, кто «небо», должен догнать того, кто «земля», и сбросить его. То есть, земля к земле. В керхарег обычно играют в парках или на рынках. В Мерве его всегда устраивают здесь, на скотном ряду. Продавцы лошадей с удовольствием дают животных для игры, чтобы покупатели могли посмотреть, на что они способны. Слышишь крики и топот? Могу поспорить, что в керхарег тут с самого утра играют. Карпы большие его любители. Мы иногда с ними играем, но в последний раз нас заметил иман, и всех разогнал. Он не сторонник азартных игр. А вот Фину будет трудно отказаться. Он от керхарега без ума, а в седле держится так, словно среди кочевников вырос.

– У нас есть похожая игра, – произнес Арлинг, ощутив болезненный укол прошлого. – Один «камень», второй «ветер». «Ветер» должен уронить «камень» на землю, но последний может отбиваться камнями.

– Похоже, – согласился Шолох. – Только наша «земля» может отбиваться чем угодно, а вот у «неба» в руках палка или плетка, смотря, как договорятся. Холодное оружие запрещено, камни тоже. Если новичок встанет в пару с такими, как Фарк или Финеас, для него игра может закончиться очень печально. Помню, Фин одного парня из Самрии так уделал, что иман его потом на трое суток в погребе запер.

Арлинг привык, что Беркут на любой вопрос отвечал подолгу и добросовестно, поэтому его не перебивал, с напряжением прислушиваясь к перепалке лучшего ученика имана с «карпами». И чем дольше он слушал, тем больше убеждался, что Шолох был прав – Фин собирался принять вызов. Хотя возможно, у него просто не было выбора. Регарди хорошо помнил толпу, которая хотела повесить его за «покупку невольника». Финеаса сейчас окружала похожая орда плохо контролирующих себя людей. А учитывая, что от большинства керхов и кучеяров несло моханой, пивом и журависом, принять участие в керхареге было единственным правильным решением.

– Хорошо, – наконец, согласился Фин. – Но только один забег. Прямо сейчас. Исключительно из уважения к нашим добрым и мудрым соседям керхам.

В толпе одобрительно закричали, но, похоже, согласие Финеаса Фарка не удовлетворило.

– Нет, Фин, так не пойдет – громко фыркнул «карп». – То, что ты хорошо играешь в керхарег, мы знаем. А как насчет новенького? Драган, да еще и слепой. Кто бы подумал, что в Школу Белого Петуха теперь набирают калек. Если он ваш, ему и честь школы защищать. Пусть покажет, на что способен.

Страницы: «« ... 678910111213 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Странный человек вошел в Москву через Измайловский парк. Он шепчет на ухо животным и заставляет выпо...
Правильные законы, установленные по-мирски, приводят к порядку и благоустроенной жизни, однако лишь ...
Книга появилась после ответа себе на вопрос, где же у меня малая Родина. Оказалось все просто: у мен...
«Божественная комедия» Данте Алигьери – мистика или реальность? Можно ли по её тексту определить вре...
Грустно, если у тебя нет ни сестрёнки, ни братика и целыми днями ты дома один, когда и обмолвиться н...
Истории рождаются прямо на глазах. Из взглядов и разговоров, из теплого азиатского воздуха, из ощуще...