Индиговый ученик Петрук Вера
– Руками не трогай, – сказал иман, продолжая терзать его ухо. – Подцепить заражение в Балидете можно быстрее, чем сжариться на солнце. Зато теперь будешь лучше слышать. Пока вставлю нитку, а потом что-нибудь придумаем.
«Это ошибка!», – хотелось крикнуть Арлингу, но слова застряли в горле. Почистить уши и проколоть уши – разные вещи. К тому же, у него уже были проколы, так как в Согдиане носить серьги всегда было модно. И хотя сами украшения остались на родине, отверстия не должны были затянуться. Зачем было делать еще одно? Не удержавшись, он спросил об этом имана.
– У тебя были неправильные дырки, – усмехнулся в ответ мистик. – Подержи тряпицу до утра. Да не волнуйся так. У нас, в Балидете, чем больше серег, тем лучше. Вон, у Беркута три кольца в одном ухе. Потом мне еще спасибо скажешь.
Сунув ему мягкий комок ткани, пропитанный чем-то прогорклым, иман ушел, оставив его гадать, не лучше ли было возвратиться на улицы города сейчас, с целыми руками и ногами, а главное – головой. В последнее время такие мысли навещали его особенно часто.
Несмотря на заверения имана, слух у Арлинга не улучшился. Сколько вдохов успевал делать Фин, пока меняли светильники, так и осталось для него загадкой. Иногда ему казалось, что он стал участником гигантского фарса. Нелепые бусы из стекла и глины, непонятные задания имана, странные названия домов… Несмотря на то что ему очень хотелось найти разгадку, ответ был прост. Все это не имело смысла. Зрение не появлялось.
Дни потекли медленно, плавясь, словно куски сахара на солнце. Иман по-прежнему часто отлучался, оставляя его на попечение Беркута, который вместе с другими учениками готовился к какому-то экзамену и стал совсем другим человеком – замкнутым и раздражительным. Их общение свелось к совместным приемам пищи, да редким разговорам ни о чем по вечерам. Регарди продолжал ходить с ним на занятия, хотя не знал зачем. Гулять одному по школе ему не позволяли, ссылаясь на невидимые опасности, в существование которых он не верил.
В последнее время Арлинг вообще ничему не верил. Ложь и обман мерещились повсюду. К примеру, Школа Белого Петуха совсем не была похожа на школу. Здесь не ставили оценок, не ругали за прогулы, не заставляли ходить на уроки. Ученики все делали сами, без понуканий, а если допускали ошибку, старались быстрее ее исправить или добровольно несли наказание, которое тоже было странным. Чаще всего провинившихся заставляли бегать по крепостным стенам.
В Согдарии все было иначе. В школах его родины царила солдатская дисциплина, а указка в руках учителя была орудием не преподавания, а наказания. Она очень больно била по пальцам. И хотя лично Арлинг указкой получал редко – преподаватели опасались Канцлера – подзатыльники и тычки учителя фехтования Бекомба он помнил хорошо.
В Школе Белого Петуха Регарди ни разу не слышал, чтобы иман и остальные учителя кого-то били. Они были похожи на большую семью с добрым папой во главе. Только он ей не верил. Эта семья жила по своим правилам, скрывая истинные личины под масками доброты и человечности. На самом деле, у ее членов были острые зубы и наточенные когти, и с людьми они имели столько же общего, сколько главный палач империи Педер Понтус с ангелом. Арлинг не знал, что за тайны скрывало заведение имана, но был уверен в одном – слепому драгану в ней места не было.
Однажды Регарди сидел в саду, слушал, как тренировался Беркут, и думал о том, что ему нужно уехать. Рядом лежали надоевшие бусы, невыносимо пекло солнце, болело незажившее ухо. Дерево хурмы, под которым он устроился, давало тень, но без ветра она не играла никакой роли. Мысли лениво утекали из головы, превращаясь в зыбкие миражи, тут же исчезавшие в раскаленном мареве полдня.
В мире было много мест, которые стоило посетить, но он был уверен, что ни одно из них не сможет стать его домом. А теперь Арлинг даже не знал, был ли он когда-нибудь «своим» на родине, в Согдарии.
«Мне нужно уехать!» – повторил он про себя, но от мысли о том, чтобы вновь пересечь пустыню и выбраться из этого знойного мира, хотелось зарыться головой в песок и больше не двигаться. С одной стороны, ему было неплохо. Он был сыт, одет, имел крышу над головой и даже кое-какие надежды на лучшее будущее. Но, с другой стороны, назвать жизнью то существование, которое он сейчас вел, было трудно. Мир ускользал от него, словно песок из неплотно сжатого кулака.
Может, он где-то ошибся и не там свернул? Похоже, в Балидете рождались только вопросы. Ответы придется искать в других землях.
Рядом шлепнусь перезревшая хурма, обрызгав его вязкой мякотью. Дерево считалось священным, поэтому урожай с него не снимали. Ветки с перезрелыми плодами опустились почти до самой земли, дразня сладко-пряными ароматами. Нащупав упавший фрукт, Арлинг принялся очищать его от сора, намереваясь съесть. Вокруг никого не было, а религиозные суеверия ему были чужды. Поток мыслей уменьшился до тонкой струйки, а потом и вовсе прекратился, высушенный палящим зноем. И как Беркут мог заниматься акробатикой или, чем он там занимался, в такую жару?
– Навлечь гнев богов просто, а вот добиться их милости порой невозможно даже праведникам, – раздавшийся голос был приятным, с низкими, грудными нотками. Он мог принадлежать молодой девушке или зрелой женщине. Такой голос был у Магды, и на какое-то мгновение ему показалось, что это она упрекала его в поедании плодов со священного дерева. Но это, конечно, была не Магда. В Школе Белого Петуха все было обманом.
– Сколько хурмы нужно съесть, чтобы боги покарали тебя смертью? – спросил Регарди, гадая, как она сумела к нему незаметно подкрасться. Он не услышал ее шагов, хотя сейчас отчетливо различал звяканье браслетов. Возможно, это были серьги или ножные украшения. Как говорил дядя Абир, настоящая кучеярка носит все свои драгоценности сразу. Он даже не мог представить, как это выглядело. Наверное, ужасно.
– Для этого вмешательства богов не требуется, – усмехнулась женщина. – Достаточно купить мясную лепешку на ночном рынке в Мерве. А я тебя здесь раньше не видела.
– Я тебя тоже, – съязвил Регарди, поправляя повязку, чтобы было лучше заметно, что он слепой.
– Конечно, – фыркнула дама, – ведь это мужская школа. У женщин есть дела поважнее, чем вертеть саблей и размахивать кулаками.
– Например, приставать к чужеземцам?
Кучеярка расхохоталась и, ничуть не смущаясь, присела рядом с ним на песок. Арлинга обвеяло терпким ароматом духов, а его ступни коснулась шелковая ткань юбки. Материя была почти невесомой, гладкой и даже прохладной, но Арлинга словно обожгло искрой, отлетевшей от огромного пламени. Он был уверен, что она сделала это специально.
– Нитка в ухе – это пошло, – тем временем заявила незнакомка. – Лучше замени ее серебром, его цвет подойдет к твоей коже.
Регарди решительно откинул со своей ноги подол ее платья и повернулся к ней лицом, надеясь, что не перепутал стороны.
– Ты кто? – спросил он прямо, устав от загадок. Пару лет назад Арлинг с удовольствием окунулся бы в игру, а после пригласил незнакомку на романтичный ужин, плавно переходящий в совместное любование звездами в одном из отцовских замков. Но все интриги остались в прошлом. Сейчас он мечтал только о том, чтобы белое было белым, а черное черным.
– Я Атрея, – женщина произнесла свое имя так гордо, словно Арлинг должен был устыдиться того, что не узнал ее сразу. Возможно, она принадлежала к местной знати, но в свое время Регарди мало интересовался провинциальной аристократией.
– Понятно, – протянул он, не собираясь представляться в ответ.
– А ты кто? – спросила Атрея, и Регарди показалось, что она улыбнулась. Он был уверен, что кучеярка прекрасно знала, кто он, и спросила только для того, чтобы поддержать разговор.
– Человек, сидящий под деревом, – ответил Арлинг уже спокойнее. У нее было четкое произношение, и ему не приходилось напрягать слух, чтобы разобрать ее кучеярский. А еще от нее хорошо пахло. Духами, кофе, сладостями и просто красивой женщиной. Почему-то он не сомневался, что Атрея была красива. Так или иначе, но ему впервые за долгое время не захотелось, чтобы его оставили в покое.
– Шолох очень способный, – неожиданно изменила тему женщина. – Хочешь, я расскажу, что он сейчас делает?
Арлинг кивнул. Незнакомка могла собой гордиться, потому что ее интрига удалась. Пламя его любопытства разгоралось сильнее.
– Сальто назад, – сообщила женщина. – Однако пока у него не получается. Он неправильно начинает и еще хуже заканчивает. Еще пару таких прыжков, и мальчишка сломает себе шею. Иман дал ему три дня, но, думаю, такая спешка ни к чему. Тигр всегда торопится.
– Ты давно его знаешь? – спросил Арлинг, догадываясь, что Атрея упомянула мистика не случайно.
– С рождения, но мы долго не общались, – призналась кучеярка. – Он приехал в Балидет всего лет десять назад. А мы с матерью живем здесь уже вечность. – Атрея вдохнула. – Тигр хороший человек, поверь мне. Ты правильно сделал, что пришел к нему.
– Если честно, то лекарь из него никудышный, – хмыкнул Арлинг, понимая, что может поплатиться за свою откровенность. Наверное, хурма действительно была священной. Его давно так не тянуло рассказать о наболевшем, как в эту минуту.
– Не торопись с выводами, – ответила женщина. – Однажды один ученик упал с Алебастровой башни. Разбил себе голову, поломал ребра и руки. Иман поставил его на ноги за три недели, хотя лучшие врачи Балидета заявляли, что парень – нежилец.
– Сломанная кость зарастет сама, но зрение просто так не вернется, – горько парировал Регарди.
– Просто так – нет, – согласилась Атрея. – Зерно ячменя может дать побеги, но если рядом не будет воды и земли, оно превратится в горстку пыли. Ты – зерно, Арлинг, а иман – дождь, который может тебе помочь. Только вам не хватает солнца.
– Может, это ты? – улыбнулся Регарди.
– Быстро учишься, драган. Еще немного и заговоришь, как настоящий кучеяр.
– Ты думаешь, иман мне поможет? – вопрос был риторический, но Арлинг почувствовал, что должен его задать. Это был правильный момент и правильное место.
Подул долгожданный ветер, и в духах собеседницы раскрылись новые нотки – слегка тоскливые, но вместе с тем чуткие, заботливые, надежные. Регарди не узнавал аромат, но на душе вдруг стало очень спокойно. Словно Атрея уже ответила на его вопрос, и ответ был именно тот, какой он хотел услышать.
– Не знаю, – призналась кучеярка, и Арлинг почувствовал облегчение. Правда была приятной.
– Но у вас могло бы все получиться, – добавила она. – Если вы пойдете в нужную сторону. Иман может дать куда больше, чем ты просишь, Арлинг. То, что ты не найдешь ни в одной стране, хоть бы и обошел весь мир. То, что ценнее способности видеть цвет неба.
Голос женщины замолчал, уступив место кряхтенью Беркута и пению птиц в садовых зарослях. Регарди не удивляло, что она знала его имя – он догадывался об этом с самого начала. Разговор вдруг стал казаться не только интересным, но и важным.
– И что же это?
Однако женщина не любила быстрых разгадок.
– Я расскажу тебе одну историю, – произнесла она, придвигаясь ближе. На мгновение Регарди почувствовал ее дыхание – словно крыло бабочки коснулось его щеки, оставив на коже ароматный след цветочной пыльцы.
– Когда-то у нас не водились соловьи, – начала Атрея. – Люди, видевшие их в других землях, стали молиться, чтобы они появились в наших краях. Первым услышал молитву Затута, бог семейного очага, до которого долетели ароматные курения с домашних алтарей кучеяров. Но Затута любил покой и уют, звонкое пение птиц ему было ни к чему, и он не ответил. Вторым молитвы людей услышал Омар, который почуял кровь теленка, принесенного ему в жертву верными жрецами. Но когда Омар понял, о чем молились люди, то счел просьбу недостойной его величия. Также поступили и другие боги. Последним, до кого донеслась молитва, был Нехебкай, Великий Скользящий. Люди уже не возжигали ароматные курения на домашних алтарях и не резали жертвенных животных. Они лишь молились в ночной тиши до тех пор, пока однажды Изгнанный не нашел людские чаяния среди дюн Карах-Антара – туда принес их ветер после того, как другие боги о них забыли. Теперь соловьев можно услышать в каждом саду Балидета. – Атрея вздохнула. – Мне бы хотелось, чтобы в будущем кипарисы росли не только в городских парках, но и на барханах Холустайских песков тоже. А так как этого хочу не только я, то мое желание непременно сбудется. Когда-нибудь в будущем.
– Ты хочешь сказать, что мне нужно молиться? – сделал вывод Арлинг. – Знаешь, у драганского Амирона, возможно, меньше красивых имен, чем у вашего Нехебкая, но он очень на него похож. И ему молились не только жрецы. Поверь, у меня больше шансов прозреть, если я продолжу крутить эти бусы.
– Люди упускают мгновение, а затем ищут его, словно оно находится где-то далеко, – прошептала Атрея, и Регарди вдруг стало не по себе.
Что-то изменилось в ее голосе, но что – понять было трудно. Ему даже показалось, что рядом сидела не женщина, а огромная змея, которая обвила его тело кольцами и только ждала момента, чтобы крепко сжать их, ломая кости и выворачивая суставы.
– Жизнь человека – мгновение, – продолжила кучеярка прежним голосом: бархатистым и располагающим. – Тот, кто постиг это, становится другим. Ты хочешь стать другим, Арлинг? Поверь, прозрение – это фарс, обман самого себя. Надежда не спасает. Иногда от нее стоит отказаться, чтобы однажды не проснуться человеком с мертвой душой. Глупо жить в мире и делать то, что тебе не нравится. Глупо убегать от самого себя.
Кажется, их разговор зашел в тупик. Арлинг чувствовал себя человеком, которого завели на мост, а потом сказали, что никакой реки под ним нет. Он не понимал, зачем она рассказывала ему все это. Зачем вспомнила молитвы и Нехебкая. И почему думала, что он убегал? Регарди уже месяц топтался на одном месте. И в этом месте не было ничего кроме песка и пыли.
Как ни странно, но ответ нашелся сам – стоило лишь внимательнее прислушаться к словам Атреи. Да, он хотел стать другим. Давно хотел. Но новый Арлинг должен был родиться на костях прежнего, а тот еще продолжал дышать, цепляясь за жизнь, которой был не нужен.
«Если не сделаешь чего-то сразу, не сделаешь этого никогда», – вспомнились ему слова учителя фехтования Бекомба, которые когда-то не произвели на него впечатления, но, тем не менее, поселились в закоулках памяти.
– Что я забыл сделать, Атрея? – спросил он, понимая, что задает вопрос самому себе.
Стало тихо, словно на них опустилось плотное покрывало, оградив от остального мира. Арлинг не знал этой женщины, не знал, зачем она появилась в его жизни и что ей было от него нужно. Но он уже очень давно не разговаривал с кем-то так честно и искренне, как сейчас.
– Ты забыл, что, упав, всегда можно подняться, – ответила Атрея. – Иман – тот человек, который может научить тебя этому. При условии, что ты не станешь больше никуда убегать. В Школе Белого Петуха начинается много дорог, и среди них есть твоя. Поверь мне.
– Я верю тебе, – ответил Регарди, сомневаясь, что говорил правду.
– Потому что выбора нет? – усмехнулась кучеярка.
– Потому что я этого хочу.
– Тогда стань учеником имана. Индиговым Учеником.
Женщина произнесла это так, словно советовала ему больше гулять на свежем воздухе.
– Я не знаю, чем расплатиться за приют, а ты предлагаешь мне напроситься в ученики? – спросил Арлинг, справившись с удивлением. – В школе много учеников, но я не заметил среди них ни одного калеки. Они учат драганскую литературу и тройное сальто. Сомневаюсь, что это подойдет для слепого чужестранца.
– Во-первых, это уроки Беркута, а, во-вторых, я говорила не о школе.
– Но разве…
– Не все мальчишки из Дома Утра настоящие ученики Тигра. Большинство – те, на чьи деньги живет школа. Они платят иману за репутацию и получают то, на что способны. У Тигра же всего четыре последователя – это Беркут, Финеас, Ол и Сахар. Те, кого он выбрал сам. Но никто из них еще не стал Индиговым Учеником, хотя Тигр обещает назвать его каждый год после летних экзаменов. Именно к ним Беркут сейчас и готовится.
– Кто такой Индиговый Ученик?
Наступило короткое молчание. Арлинг услышал, что они вздохнули почти одновременно.
– Тот, кто идет по пути смерти, – наконец, сказала Атрея, и по ее голосу Регарди понял, что она улыбалась. – Он не знает, что может случиться в следующий миг. Он не думает о победе и не останавливается, когда понимает, что проиграл. Ступать по воде для него все равно, что идти по земле, а по земле – что по воде. Он ждет неизбежной смерти. Он будущий воин Нехебкая. Тот, кто очнулся от сна. Индиговый.
– Понятно, – протянул Арлинг, на самом деле, ничего не поняв. – Но зачем это тебе? Почему ты хочешь, чтобы я стал Индиговым? Извини, но в бескорыстные поступки я не верю так же, как и в силу молитвы.
Женщина ответила не сразу – то ли выдумывала ложь, то ли решалась на правду.
– Иман не молод, хотя выглядит так, словно разменял четвертый десяток, – произнесла она. – Он уже очень давно идет навстречу смерти. Его путь сокращается с каждым днем, однако он до сих пор не выбрал преемника. А, как известно, когда дрова догорают, огонь гаснет. Но если после выгорания одних дров искра с них переходит на другие, такой огонь горит вечно. Я хочу, чтобы огонь Тигра горел всегда. Очень хочу.
Это был странный ответ, запутанный и полный противоречий, но Регарди с ним согласился. Он чувствовал, что Атрея сказала правду.
– Одного твоего желания мало, – усмехнулся Арлинг. – Почему ты думаешь, что у драгана с Севера, который не верит даже собственным богам, к тому же еще и слепого, шансов стать, как там, Индиговым, больше, чем у Финеаса или Беркута, которых иман знает не пару недель?
– Неправильный вопрос, – фыркнула кучеярка. – Ты должен задать его своему сердцу, а не мне. Но я отвечу. Потому что Тигр уже выбрал тебя, хотя сам еще этого не понял. Потому что в тебе горит меч, меч Изгнанного. Ты знаешь, что это? Мечу Изгнанного нет равных. Он легко рассекает все от желтого металла и каленой стали до твердых жемчужин и драгоценных камней. Во всем мире нет ничего, что могло бы затупить его. Того, кто пробудил в себе меч Нехебкая, не смутят вражеские полчища – ни людей, ни демонов. Достоинства такого человека подобны мечу Изгнанного. Он есть у каждого, но загорается лишь в немногих. Я вижу его в тебе, Арлинг. И я могу помочь разбудить его.
Ладонь Атреи коснулась его щеки, и Арлинг вдруг понял, что его больше ничто не тревожит. Простой жест был сильнее тысячи слов.
– Вот, – прошептала Атрея совсем рядом, и ему показалось, что ее голос раздавался у него в голове. – Держи. Мы зовем его «Слеза Нехебкая». Иман не имеет права отказать тому, кто покажет этот камень. О чем бы его ни просили.
Регарди почувствовал, как ему в руку опустилось что-то влажное и твердое. Камешек был совсем маленьким, не больше ногтя, но, странное дело, постоянно сочился влагой. Ему даже захотелось попробовать его на вкус, чтобы проверить, не соленый ли он ко всему, но рука Атреи опустилась на его ладонь, закрыв подарок.
– Никому не показывай его кроме имана, – велела она. – Даже Беркуту. Если непосвященный увидит «Слезу Нехебкая», она испарится. А теперь слушай внимательно. Знаю, что ты придешь к Тигру не сразу. Но когда это случится, и ты почувствуешь, что время настало, скажи ему следующее. «Великий мастер! Избавь меня от сомнений. Я стою прямо и прошу об Испытании Смертью». Все. Эти слова нетрудно запомнить. Трудность будет в другом. Он станет тебя отговаривать. У всех это происходит по-разному, но ты должен повторить эти слова не меньше трех раз. Если иман не согласится и после третьего раза, покажи ему камень. Но не раньше, ты понял?
Арлинг задумчиво покатал камешек в руке. Атрея знала, кому дарить такие вещи – непосвященный слепой вряд ли мог принести ему вред. Разве что раскрошить или разбить на части, потому что Регарди очень хотелось узнать, из чего он сделан, и откуда продолжала сочиться влага. В волшебную силу камня с красивым названием «Слеза Нехебкая» он не верил так же как в святость дерева хурмы, плодами которой недавно лакомился.
Однако кое-кому в этот день он все-таки поверит. И не потому, что у него не было выбора. Ответ был прост – так говорило ему сердце, а в последнее время, он почти перестал слышать его голос.
Регарди вздохнул и спрятал подарок за пояс. К его удивлению, ткань не промокла, хотя стоило ему поднести к нему палец, как на поверхности камня снова выступили капли.
Тихо зашелестел песок, звякнули браслеты – женщина встала. Необычный и неожиданный разговор подходил к концу.
– Кто ты такая, Атрея? – спросил Арлинг, понимая, что должен был задать этот вопрос в самом начале. Но так случилось, что ему предстояло стать последним.
Впрочем, шкатулка с ответами уже захлопнулась.
– Я человек, который желает тебе счастья, – произнесла кучеярка. – Ты сказал, что хотел бы поверить мне. Так вот, этот момент настал.
– А вдруг я ошибся?
– Если проглотить горошинку перца, не разжевав ее, то его вкус навсегда останется тайной. Путь, который я тебе предлагаю, подобен вкусу перца. Когда ты разжуешь и попробуешь его, тогда и узнаешь правду. Одна сокровенная истина несомненна дороже тысячи общедоступных учений. Не упусти ее, Арлинг. За эту цель можно умереть.
И она ушла, оставив его слушать шепот ветра в листьях хурмы и сопение Беркута на спортивной площадке. Если бы не легкий аромат ее духов, он бы подумал, что женщина была призраком, навестившим его из царства мертвых.
Испытание Смертью… Звучало пафосно, громко, страшно. Впрочем, кучеяры любили красивые названия. Оно ему нравилось.
Абир привез его на край света, но незнакомка звала еще дальше. Что-то подсказывало – ее дорога была очень близка к Магде. А раз так, то это было то, что ему нужно.
Арлингу понадобилась неделя, чтобы обдумать слова незнакомки. Иногда ему казалось, что она была пайриком, которого принес ветер с песчаных барханов, но стоило опустить руку в карман и коснуться мокрого камня, как память подсказывала – Атрея была человеком. Ее прикосновения и запах было трудно забыть. Однако больше кучеярку в школе он не встречал, а расспрашивать о ней не хотелось.
В жизни Регарди по-прежнему было много ничем не занятого времени, которое он тратил на изучение надоевших бус и редкие разговоры с иманом и Беркутом. Слуги замечали его лишь тогда, когда он случайно приближался к запрещенным участкам – псарне или дому имана, – а ученики брали пример с Финеаса, обращая на него не больше внимания, чем на случайного гостя. Впрочем, Арлинга это устраивало. В его мире было место только для одного.
Очень скоро он понял, что те ученики имана, которых Атрея назвала настоящими, действительно отличались от остальных. У избранных, как их он назвал четыре, оказалось много общего. Все четверо двигались очень осторожно, словно ступали по битому стеклу, опасаясь порезаться. Арлингу приходилось сильно напрягать слух, чтобы услышать их шаги, поэтому он больше полагался на запахи. К его счастью, пахли эти кучеяры по-разному.
Финеас любил поесть и часто проводил время на кухне. По запахам, которыми пропитывалась его одежда, можно было сразу догадаться, что готовили на обед. Беркут сильно потел и много мылся, поэтому от него пахло либо потом, либо мыльным порошком. Средство плохо смывалось, потому что кучеяры не тратили много воды на помывку. Сахар был щеголем и использовал много благовоний. Его было труднее всех отличить, потому что учителя и слуги тоже обильно поливали себя ароматными эссенциями – у кучеяров это было в крови. Ол же ничем не пах, но любил свистеть, поэтому его было слышно издалека.
Избранные были вежливы со слугами, послушны с учителями, справедливы с остальными учениками, дружелюбны друг с другом. Они производили впечатление образцовых подростков, если бы не червоточинки, которые ему удалось обнаружить, подслушивая их разговоры и случайно оброненные фразы.
Финеас был самым старшим, и Регарди догадывался, что он был первым кандидатом на прохождение Испытания Смертью. Судя по тому, что никто из взрослых учеников не хотел становиться с ним в пару на занятиях по фехтованию, он очень неплохо обращался с саблей. Разбирался Фин и в другом оружии. Однажды, когда Арлинг ходил по саду, пытаясь определить, какое растение так сильно пахло шоколадом, кучеяр неожиданно появился рядом и вежливо попросил отойти в сторону. Подумав, что обращались не к нему, Регарди не отреагировал. Второй раз Фин повторять не стал, и через секунду мимо головы Арлинга пролетел тяжелый предмет, выбивший щепки из соседнего дерева.
Позже Регарди тщательно исследовал ствол. Оказалось, что к нему была прибита большая мишень, а топор впился прямо в середину круглой доски. В меткости Финеаса можно было не сомневаться. Впоследствии, ему часто приходилось слышать, как лучший ученик стрелял из лука и метал ножи, и иман ни разу не делал ему замечаний.
Однако Фин хорошо разбирался не только в оружии. Один случай, который произошел ночью незадолго после разговора с Атреей, произвел на Арлинга сильное впечатление, заставив его изменить свое представление о кучеяре.
Как-то ночью Регарди разбудил странный запах. Сладкий, почти приторный, но с тревожными нотками горечи. Он долго принюхивался, ворочаясь под одеялом, пока не понял, что не сможет заснуть, не выяснив его источника. Судя по глубокому дыханию соседей, других учеников запах не беспокоил. Поиски привели его во двор, однако курильница у двери Дома Утра, о которой он вначале подумал, была не при чем – от нее поднимался едва заметный дымок, пахнущий лавандой. Арлинг прошел мимо, стараясь не стучать тростью по камням дорожки. Иман не любил, когда ученики бродили по школе ночью.
Наконец, источник был найден. У фонтана посреди школьного двора благоухал кустарник, на который он раньше не обращал внимания. Видимо, растение зацвело впервые. Запах был знакомым. Так пахли лилии в отцовском замке, когда случилась злополучная дуэль с Дарреном.
Арлинг хотел коснуться лепестков, чтобы проверить, были ли они действительно похожи на лилии, когда сзади раздался голос Финеаса:
– Все драганы так любопытны? Если не хочешь лишиться руки, держись от куста подальше. Он цветет редко, но кому-то это стоит жизни. Чуешь запах крови? Это мыши. К утру от них даже хвостов не останется.
– Что это?
– Клавеас Пурпурный, – ответил Фин и зашагал прочь.
Позже Арлинг спросил Беркута, знал ли он, что за куст растет возле фонтана, на что мальчишка уверенно ответил, что это обычный сорняк, каких в городе полно. Но когда Регарди обыскал землю возле растения, его пальцы наткнулись на клочки шерсти – то, что осталось от мышей.
После случая с хищным кустом отношение Арлинга к Фину изменилось. Способствовал этому и случайно подслушанный разговор в столовой. Однажды после ужина у Регарди упала на пол трость, а так как ногой ее нащупать не удалось, пришлось лезть под стол. Провозившись, Арлинг не заметил, как все разошлись. В зале остались только Финеас с иманом, который иногда трапезничал с учениками.
– Нет хуже поступка, чем неблагодарность детей к родителям, – недовольно произнес учитель, решив, что они остались с Фином одни. – Ты должен выбить эти слова у себя над кроватью и каждое утро их повторять. Никто не заставляет тебя жить той жизнью, что хочет для тебя отец, но бунтовать и кидать в него камни, значит, уподобляться пайрикам.
– Учитель! – возмущенно воскликнул Финеас. – Я чту свой род. И я почтительный сын, ведь родители дали мне жизнь. Но со временем они хотят навязать мне и свои жизни тоже.
– Почтительный сын – этот тот, кто огорчает отца и мать разве что своей болезнью, – отрезал иман. – Это не мои слова, но тебе стоит их запомнить. Мы оба знаем, что ты учишься в Школе Белого Петуха не для того, чтобы стать аптекарем. Однако нет ничего постыдного в том, чтобы продолжать дело своих предков – будь-то аптекарство или кулинария. Подумай об этом, Фин. И когда твой отец в следующий раз приедет тебя навестить, постарайся найти для него время. Иначе я отправлю тебя пешком в Муссаворат, чтобы передать мое почтение главе твоего семейства.
Вот так. Оказалось, что и у чудесного Фина были изъяны. Такие похожие на его собственные. Арлингу пришлось сидеть под столом до самой ночи, потому что после ухода имана, Финеас еще долго бродил по столовой, погруженный в раздумья. Регарди мог его понять. В свое время он тоже не захотел жизни, навязанной ему отцом. Однако последствия его отказа получились непредсказуемы. В последнее время ему все чаще думалось о том, мог ли он изменить судьбу Фадуны, если бы выбрал путь, предложенный Канцлером. Но сердце подсказывало. Все случилось так, потому что другой дороги у них не было. Ни у него, ни у Магды.
У Беркута, самого младшего из избранных, проблем с родителями не было. Его семье было все равно, по какому пути он пойдет и станет ли когда-либо продолжать дело рода, не такое благородное, как у отца Финеаса, но не менее важное в таком месте, как Сикелия. По случайно подслушанным фразам Арлинг выяснил, что Беркут вырос в многодетной семье водоноса, но был продан папашей за долги на рудники Иштувэга, как только смог держать в руках кирку. Сколько лет Беркут провел на рудниках, было неизвестно, но судя по некоторым изощренным ругательствам, оставшимся в его словарном запасе, он прожил там достаточно времени, чтобы атмосфера каторги навсегда впиталась в его кровь и душу. И хотя Шолох был самым открытым и общительным учеником школы, Арлингу так и не удалось узнать, что скрывалось под этой маской. Беркута выкупил с рудников иман, но причина, чем мальчишка привлек внимание учителя, в школе не обсуждалась, а сам Шолох вспоминать о своем прошлом не любил. И эта его черта очень напоминала Арлингу самого себя.
Сахар тоже был чем-то на него похож. В первую очередь, тем, что был чужаком. Регарди не сразу обратил внимание на странный акцент избранного, приняв его за один из уличных диалектов Балидета. Помог разобраться случайно подслушанный разговор двух учеников. Воспитанники имана возмущались «нечистотой» выбора учителя, который обучал грязного керха наравне с остальными – кучеярами. Когда же речь зашла о странной симпатии такого «замечательного» парня, как Фин, к дикарю из пустыни, Арлинг понял, что говорили о Сахаре.
Сахар был его ровесником и самым молчаливым из всех учеников школы. Его общение сводилось к редким разговорам с Финеасом и обмену короткими фразами с другими избранными. Наверное, с иманом он общался на жестах, потому что Регарди ни разу не слышал, как они разговаривали. Однако угрюмость Сахара возмещалась его любовью к животным. Он был одним из немногих учеников, которым было разрешено ходить на псарню. Если Финеас свободное время проводил на кухне, то Сахар с удовольствием помогал ухаживать за домашними животными, пропадая на скотном дворе школы. При этом Арлинг ни разу не чувствовал, чтобы от него пахло свиньями или коровами. Возможно, именно это увлечение Сахара объясняло его любовь к благовониям, которыми он обильно себя поливал. И хотя Регарди занял его место в Доме Утра и не мог рассчитывать на взаимную симпатию, керх ему нравился. В нем чувствовалась какая-то сила, которая манила и пугала его, словно яркое пламя дикого зверя.
Что касается Ола, четвертого избранного, то он не отличался ни загадочным прошлым, ни чрезмерной болтливостью или угрюмостью. Он производил впечатление самого обычного мальчишки, который любил шумно поиграть, вкусно поесть и хорошо повеселиться. Какими-то особыми талантами и способностями Ол не обладал, учился он тоже посредственно. Арлинг часто слышал, как учитель недовольно бурчал на него, заставляя остаться на спортивной площадке после занятий или заново переписать сочинение. По-драгански мальчишка говорил хуже других учеников – Регарди лучше понимал его, когда он разговаривал на своем родном языке. Родители Ола служили в Купеческой Гильдии Балидета и очень гордились тем, что их сын был принят в Школу Белого Петуха. Несмотря на то что Ол обучался бесплатно, его семья вносила неплохие пожертвования на благоустройство школы.
Ответ на мучивший Арлинга вопрос – чем Ол привлек внимание имана – нашелся сам. В одну жаркую ночь, когда хотелось снять с себя кожу и окунуться с головой в кадку с ледяной водой, Арлинга разбудили дикие крики. По всему дому бегали проснувшиеся ученики, словно вдруг решили поиграть в салки. Громче всех кричал Фин:
– Да зажгите кто-нибудь свечу, черт побери, я его не вижу!
Наверное, свет все-таки появился, потому что вопли учеников усилились.
– Вон он, на потолке! – заорал кто-то. – Позовите имана! О великий Омар! Он такого еще не делал!
– Не нужно никого звать, – прикрикнул Финеас. – Успокойтесь все, вы его пугаете. Ол, это я, Фин. Брось нож и спускайся! Все хорошо, слышишь меня?
Среди топота ног и беспокойных перешептываний послышался странный звук, от которого у Регарди зашевелились волосы на голове. Звук исходил с потолка, словно в дом проник ночной демон из пустыни. Арлинг был уверен – человеческое горло на такое способно не было.
– Не бойся, малыш, я тебя не обижу, – прошептал Фин во внезапно наступившей тишине. – Вот так, я уже рядом, все хорошо…
Арлинг никогда бы не подумал, что суровый Фин мог разговаривать так ласково.
– Киньте мне одеяло, – тихо произнес кучеяр. – И отойдите. Сахар, поищи его лекарство. Оно должно быть в сумке рядом с кроватью.
Возня на потолке была недолгой и закончилась шумным падением двух тел. В поднявшемся хаосе различить что-либо было трудно, но Арлингу захотелось забраться с головой под одеяло.
– Проклятье, он тебя порезал! – крикнул кто-то. Кажется, это был голос Беркута, хотя в таком шуме Регарди ни в чем не был уверен.
– Ничего, царапина, – пропыхтел Фин. – Где эта чертова микстура? Сах, подержи ему рот.
Раздался громкий ритмичный звук, словно кто-то изо всех сил барабанил пяткой по полу. А может, головой. Но, наверное, Финеасу все-таки удалось влить в Ола лекарство, потому что стук стал реже, а потом и вовсе затих. Урчанье зверя захлебнулось в приглушенном всхлипывании, сменившимся громким сопением. Уже человеческим.
В ту ночь Арлинг заснуть не смог. Ему все время казалось, что действие микстуры закончилось, и вот, Ол уже крадется к нему, чтобы… Вариантов развития событий могло быть много.
– О том, что произошло, никому не говори, – посоветовал ему Беркут утром. – Иман и так знает, а бедняга Ол ничего не помнит. Он хороший парень, но болячка у него плохая. У Ола в роду все больные. Иман называет их «Говорящие с Нехебкаем», но в народе их зовут проще – психи.
Итак, мальчишка, стыдящийся своей семьи, бывший раб, дикарь и сумасшедший. Странных учеников выбрал себе иман. Они были не похожи, но все отличия затмевало одно большое сходство. Испытание Смертью. Оно объединяло их, словно глухая беззвездная ночь, которая превращала все различия мира в однородную темноту. И чем дольше Арлинг вслушивался в нее, тем больше ему казалось, что слепой драган, как нельзя кстати, вписывался в эту компанию безумных и загадочных людей, у каждого из которых была своя причина желать смерти.
Пустые пространства мозаики его жизни стали заполняться. И хотя некоторые ее части были потеряны навсегда, он вдруг почувствовал уверенность в том, что сможет выжить и без них. Путь, предложенный Атреей, по-прежнему страшил, но все чаще казался единственным, который у него остался. Ему нужно было поговорить с иманом – решиться сказать «да» самому себе.
И однажды этот день настал.
В Балидете с утра лил редкий для этого места дождь. По улицам гремели грязевые потоки, замешивая тесто из глины и пыли. Ходить было невозможно даже по вымощенным дорожкам школы.
Из-за шума дождя Арлинг чувствовал себя почти оглохшим. Ученики собрались на террасе Дома Неба, устроив какую-то шумную игру. Своими воплями они умудрялись перекричать даже грохот ливня. Беркут неуверенно позвал его присоединиться, но Регарди отказался, понимая, что это было сделано из вежливости. Вряд ли кто-то из учеников хотел, чтобы в игре принял участие слепой драган – ведь не замечать его стало бы труднее. И хотя Арлинг покривил бы душой, если бы сказал, что он совсем не нуждался в их обществе, в этот дождливый день ему больше всего хотелось тишины. Но ее смыл дождь. Чем сильнее стучали капли и струи льющейся с неба воды, тем острее он понимал, что медлить больше не было смысла. Этот мокрый и шумный день был идеальным для того, чтобы сделать следующий шаг.
Регарди нашел имана на смотровой башне, но учитель принял его не сразу. Ему пришлось дожидаться в душном и влажном коридоре, и, пока он слушал шум ливня и приглушенные голоса из кабинета, его не раз посетила мысль о том, что момент выбран неудачный. Но он никогда не шел назад. Не собирался и сейчас.
Посетители покинули имана не скоро. Арлинг успел два раза дойти до лестницы, ведущей к выходу, и вернуться обратно. Слуга, стоявший у двери, наблюдал за его передвижениями с равнодушием статуи. Регарди не ожидал, что его будут развлекать разговорами, но молчание кучеяра настораживало и злило.
– Ты закончил с зелеными бусами? – спросил иман, когда Арлинга, наконец, впустили. Ему показалось, что в голосе учителя слышалась усталость, хотя дождь, хлещущий за окном, сильно искажал звуки.
– Да, – соврал он.
Несмотря на то что Арлинг был уверен, что все бусы состояли из камня, иман заверил его, что нанизанные предметы происходили из разных материалов. Только цвет у них был общий – зеленый. Регарди перебирал их уже третий день, но ему все больше казалось, что учитель над ним издевался: бусины имели одинаковую, гладкую структуру, так похожую на камень.
– Хорошо, доставай и рассказывай, – вздохнул иман, и у Арлинга сразу упало сердце. Разговор начался неправильно.
Чтобы не увязнуть во лжи, как это обычно с ним случалось, Регарди решил действовать прямо.
– Великий мастер! – воскликнул он. – Я хочу пройти Испытание Смертью.
Возможно, шум дождя заглушил его слова, так как со стороны учителя не раздалось ни звука. Словно Арлинг обратился к пустому креслу.
Нет, что-то было не так. Кажется, слова Атреи звучали иначе. Ах да, он забыл о сомнениях… Регарди откашлялся и повторил:
– Великий мастер! Избавь меня от сомнений. Я прошу об Испытании Смертью.
Снова молчание. Арлинг почувствовал, как у него на висках выступили капли пота, тут же впитавшиеся в повязку. К грохоту дождя добавилась барабанная дробь внутри черепа. Ему нужно было успокоиться. Регарди глубоко вздохнул и, наконец, вспомнил недостающие слова.
– Великий мастер! Избавь меня от сомнений. Я стою прямо и прошу об Испытании Смертью.
Все. Лучше он уже не скажет. Теперь настал черед имана, только кучеяр не спешил. Новый звук был едва различим, но постепенно становился громче, пока не превратился в бульканье, которое могло иметь только одно объяснение. Иман смеялся. И по мере того как нарастал его смех, Арлинг чувствовал, что его лицо начинало полыхать, словно факел.
Голова еще не успела осознать, что делало тело, но он очнулся лишь тогда, когда понял, что уперся в стену. Негнущиеся ноги сами понесли его к двери, но ошиблись направлением. Регарди, наверное, рассыпался бы на части от злости и досады, если иман не прекратил бы смеяться. Учитель вдруг оказался рядом, положив руку ему на плечо, которая мягко, но настойчиво развернула его к нему лицом. Более неловких моментов Арлинг давно не испытывал.
– Прости меня, – сказал иман, обдав его крепким запахом табака. – Женщин нельзя винить за болтливость, но когда-нибудь я все-таки отрежу ей язык. Это доставит мне огромное удовольствие.
Похлопав его по плечу, учитель отошел, а через секунду табаком запахло сильнее – кучеяр закурил.
Возможно, стоит повторить проклятые слова еще раз, подумал Регарди, понимая, что момент, когда можно было убежать, упущен.
– Нет, повторять в четвертый раз не нужно, – произнес иман, словно прочитав его мысли. – Ты все сделал верно, как и написано у Махди, малыш. Теперь мне нужно сказать «да» или «нет», и мы закончим этот неудобный для всех разговор. А когда Атрея явится в школу в следующий раз, позови меня и не трать время на ее болтовню.
«Боюсь, что ответ может быть только положительным», – подумал Арлинг. Потому что Атрея умеет не только болтать, но и делать правильные подарки. Интересно, что скажет иман, когда он покажет ему «Слезу Нехебкая»? Регарди нащупал в кармане камень, чувствуя, как пальцы становятся мокрыми, словно он высунул их из окна под дождь.
– И ваш ответ? – спросил он, заранее зная, что скажет кучеяр. Арлинг был готов, потому что в его кулаке скопилась уже целая лужица воды.
– У меня ведь уже есть ученики, – задумчиво произнес иман. Это было не совсем то, что хотел услышать Регарди. «Слеза Нехебкая» вдруг выскользнула из пальцев и нырнула в глубину кармана.
– Атрея тебе наверняка о них рассказала. Четыре способных мальчугана, из которых я никого пока не выбрал. И она решила ускорить события, прислав тебя. Очень женский подход. Терпение никогда не входило в ее лучшие качества. Честность тоже. Ведь в отличие от тех четырех, ты не знаешь, о чем просишь.
Это было чистой правдой, но он ни за что бы в этом не признался.
– Я хочу познать тайну смерти, – произнес Арлинг, прислушиваясь к пустоте, растущей в груди.
На этот раз иман смеяться не стал.
– Я тебе кое-что объясню, – вздохнул он. – Весь мир состоит из тайн, а наши жизни слишком коротки, чтобы познать хотя бы одну из них. Древние верили, что человек является космосом, малой вселенной. Кожа – это земля, волосы – трава, кости – высохшие деревья. Красиво, правда? Махди писал: «Рот человека – это бездонная впадина, нос – источник влаги, уши – ущелья и пропасти, а череп – небесный свод. Мигание глаз подобно ветру, кашель – удару грома, чихание – непогоде и дождям». Ну и так далее. Мы состоим из тайн, Арлинг. Чтобы развеять мрак, нужно зажечь факел. А чтобы он не погас, нужно уметь его поддержать. В Школе Белого Петуха никто никого не учит. Мы лишь поддерживаем огонь, который каждый зажигает в себе сам. Когда твой факел начинает гореть ровно – так, что ни один ветер мира не в силах его задуть, – тогда наступает самое интересное. Перед тобой открываются пути, которые приведут тебя к настоящему свету. Их много, но я знаю всего четыре. Первый путь – для того, кто хочет достичь власти над своим телом, чтобы через него получить ключ к тайнам мира. Второй путь лежит в совершенстве сердца. Это путь глубоко верующего человека. Третий помогает развить ум. Он самый сложный. А четвертый… Четвертый открывается тем, кто не может идти первыми тремя. Он исчезает в одном месте и возникает в другом. Он непостоянный, вечно меняющийся. Тот, кто ищет Испытания Смертью, отправится именно этой дорогой. Никто не знает, куда она приведет, потому что у нее нет конца. А теперь ответь, почему именно ты сможешь пройти ее, а не один из тех учеников, которых я выбрал?
И хотя Регарди немного понял из всего, что сказал иман, последнего вопроса он ждал.
– Потому что во мне горит меч Избранного, – гордо заявил он, вспомнив слова Атреи. – Этот меч есть в каждом, но…
– Подожди, – остановил его иман. – Во-первых, не Избранного, а Изгнанного, а во-вторых, я это уже слышал. Лучше расскажи своими словами. Попробуй убедить меня, что достоин четвертого пути. Смелее. Ты ведь пришел ко мне не потому, что решил послушать женщину. Уверен, тебя привело что-то другое, то, чему у тебя нет объяснений.
Что ж, по крайней мере, ему дали шанс, а не указали сразу на дверь.
– Хорошо, – решительно произнес Регарди. – В первый раз в жизни я точно знаю, куда хочу идти и что делать. Я молод, во мне полно сил и…
– Молодость – не самый лучший довод, – снова перебил его кучеяр. – Мои ученики начинают заниматься с пяти лет. Беркут – исключение, но он очень способный.
– Я тоже способный! – подхватил Арлинг, радуясь, что иман пока не указал на его главный недостаток. Тот, из-за которого он здесь оказался.
– У меня хорошее образование – Императорская Военная Школа. Окончил с отличием. Я слышал, как Беркут учил языки, литературу, математику. В Согдарии мы все это проходили в младших классах. Я разбираюсь в военном управлении и праве, стратегии, в вопросах военно-инженерного искусства, знаю военную историю и географию, – Арлинг выдохнул, стараясь не забыть ни один предмет, который когда-то изучал в школе. То, что он помнил только названия, сейчас не имело значения.
– Как вы можете убедиться, я почти свободно разговариваю на кучеярском, – продолжил Арлинг, обнадеженный тем, что иман его не перебивал. – Также знаю арвакский, шибанский и самонийский, понимаю керхар-нараг. Неплохо фехтую, то есть, фехтовал…
Тут он сбился, потому что в горле вдруг образовался ком. Ложь была слишком явной. Ведь если бы он хорошо фехтовал, вряд ли проиграл тогда Даррену.
– Не убедил, – почти ехидно сказал иман, заполнив воцарившееся молчание. – Атрея наверняка говорила о трех попытках. У тебя осталась еще одна.
Регарди захотелось немедленно достать «Слезу Нехебкая», но он взял себя в руки. Нужно быть терпеливым – всему свое время. Когда-то у него не было проблем с тем, чтобы убедить собеседника в своих достоинствах, но, похоже, со временем он лишился и этого.
– Я умный, – проникновенно сказал Арлинг, собравшись с мыслями. – Быстро учусь всему, что слышу и чувствую. Во мне течет кровь не последних людей этого мира. Готов поспорить, что ни один из четырех, выбранных вами, не может похвастаться таким родом. Моя мать была сестрой императора, а отец – потомок великих воинов. Я достоин вашего доверия, иман.
Он собрал в кучу все, что пришло на ум, но солянка не удалась. Иман цокнул языком и шумно поднялся. Регарди медленно выдохнул. Грохот дождя заглушал все, кроме стука его сердца.
– Давай остановимся на том, что я попробую тебя вылечить, – предложил учитель, дав понять, что и третья попытка не увенчалась успехом. – Зачем тебе Испытание Смертью? Интригует название? Поверь, это очень грязный ритуал, к которому допускают после долгой, тяжелой подготовки. У некоторых она длится десятилетиями. Или продолжается до конца жизни. Ты останешься моим гостем, Арлинг.
На этих словах мистик замолчал, давая понять, что разговор закончен.
Регарди медленно выдохнул, чувствуя, как в груди разгоралось пламя досады. И он не был уверен, что даже ливень, бушевавший на улице, был в состоянии его затушить. Разве, что волшебный камень Атреи, льющий слезы.
– Тебя проводить? – великодушно спросил иман.
Арлинг сглотнул и стиснул пальцы вокруг мокрой бусины в кармане. «Сейчас вы сильно удивитесь, учитель», – подумал он, собираясь произнести давно приготовленную фразу, но к своему удивлению услышал, как из него вырываются совсем другие слова:
– Я хочу быть вашим учеником, – упрямо произнес кто-то незнакомый. – Вы должны выбрать меня, потому что… на улице идет дождь, а в Балидете это редко случается. Я пришел, как этот дождь, которого не ждут, но на который надеются. Не отказывайтесь от меня. Вы назвали три пути, но ни один из них не может быть моим. Первый – потому что я слаб. Слепота забрала мою силу, которой, возможно, никогда и не было. Когда пропадают иллюзии, остается пустота. Второй – путь сердца – тоже не мой. Я не верю ни в богов, ни в людей. Мое сердце умерло слишком давно, чтобы когда-нибудь воскреснуть. Третий, как вы сказали, самый сложный. Я всегда искал легкие пути, хитрил, обманывал, изворачивался в погоне за мнимой правдой и легкой добычей. Я слеп и жалок. Поэтому…
Арлинг задохнулся от нахлынувшего презрения к самому себе, но продолжил:
– Поэтому первые три пути – не мои. Мне нужно Испытание Смертью, как вода – вашему миру. У меня нет страха. Нет веры. Нет надежды. Но я хочу идти вперед. Хочу избавиться от сомнений.
Хочу, чтобы Магда пустила меня к себе, мысленно добавил он, но вслух не сказал. Сегодня в этой комнате и так было произнесено слишком много слов. «Слеза Нехебкая» уютно опустилась на дно мокрого кармана. Он собирался выбросить камень в саду. В его жизни, пусть и недолгой, хватало ошибок, чтобы прибавлять к ним еще одну.
Ему вдруг стало спокойно. Никакой досады, никакого разочарования… Волнения и тревоги ушли, уступив место смирению. Последнее давалось нелегко, но было новым и неожиданно приятным чувством. И к его удивлению, оно питало куда большей силой, чем кокон гордыни, в который он кутался раньше.
Арлинг склонил голову, показывая, что готов принять волю имана. Провал был очевиден, но он примет его снова, как и все предыдущие – когда, ему не удалось свести счеты с жизнью в отцовском особняке в Согдиане, в монастыре делавитов и на корабле Абира. В конце концов, он должен быть благодарен за то, что его приютили. И дали надежду на излечение. А то, что он вызывал жалость и презрение к самому себе, то это ничего, к этому можно было привыкнуть.
Регарди успел дойти до двери, когда ему на плечо опустилась рука имана.
– Погоди, – остановил он его. – Я согласен. Ты умеешь убеждать.
Сердце скакнуло, но тут же остановилось, потому что иман продолжил:
– Но у меня есть условие.
И хотя Арлинг надеялся на чудо, в услышанное не верилось.
– Через восемь месяцев, весной следующего года, состоятся испытания новичков, которые пришли этим летом. Ты тоже будешь участвовать. Договоримся так. Если не справишься, вернешься к тому, с чего мы начали несколько недель назад. Если у тебя все получится – станешь пятым.
Это были самые лучшие слова, которые Регарди слышал за последнее время.
– Учитель… – начал он, еще не придумав, как отблагодарить мистика, но тот его перебил:
– Пока нет. Сегодня ночью я проведу обряд посвящения. Для тебя это простая формальность. Для меня – разрешение на право быть твоим «учителем». А теперь мы расстанемся. Мне нужно многое обдумать. Дверь слева.
Арлинг поспешно кивнул и, еще раз поклонившись, направился к любезно указанному выходу, но тут вспомнил вопрос, который хотел задать уже давно.
– А кто такая Атрея? – спросил он прямо, подумав, что если иман не захочет отвечать, то форма заданного вопроса вряд ли повлияет на его решение.
Но мистик ответил.
Читать бесплатно другие книги:
