Индиговый ученик Петрук Вера

Регарди отер пот со лба и вновь ухватился за толстую травину, пытаясь вырвать ее с корешком. Пальцы заскользили по жесткому стеблю, оставляя в нем глубокие борозды, но сорняк крепко сидел в земле и умирать не собирался. Из царапин, оставленных его ногтями, обильно выделялась едко-пахнущая слизь, которая щипала кожу и мешала взяться за траву крепче. Арлинг возился с ней уже минут десять, весь измазавшись в грязи и вонючем соке, который прыскал из растения каждый раз, когда его пальцы вонзались в упрямый сорняк с новой силой.

Так похож на меня, внезапно подумал он. Арлинг-садовник упорно уничтожал остатки живого в саду, где когда-то в беспощадном пожаре погиб редкий, очень ценный, неповторимый и самый красивый цветок в мире по имени Магда, а Арлинг-сорняк с таким же упорством цеплялся за жизнь, сумев поднять голову над пепелищем. И хотя это был уже совсем другой Арлинг Регарди – изрядно помятый, местами опаленный, бредущий наугад с вытянутыми вперед руками, – он продолжал стоять на ногах, шатаясь и кренясь под порывами незнакомых ветров. И каким-то чудом не падая.

Запоздало сообразил, что проклятый сорняк можно удалить с помощью мотыжки, которую одолжил ему Беркут, пыхтевший поблизости над собственной грядкой, Регарди нащупал инструмент и с размаху рубанул им по грядке – там, где, по его расчетам, растение впивалось в спекшуюся от жары землю. В лицо полетели мелкие камни, песок и комки глины, послушался характерный хруст ломающегося стебля, а в воздухе одуряющее запахло… свекольным соком.

С упавшим сердцем Арлинг выронил мотыгу и нащупал убитое им растение. Пышный куст свеклы, переживший засуху и нашествие саранчи, не смог пережить драгана, решившего избавить его от сорняков-соседей. Растение было срезано под корень идеально ровно – словно Регарди целился специально в него. Это была седьмая свекла, которую он уничтожил за сегодняшний день.

– Дьявол! – в сердцах выругался Арлинг, сопротивляясь желанию вгрызться зубами в сорняк, который, как ни в чем не бывало, торчал из земли в четырех пальцах от погибшей свеклы.

– Все равно ты сдохнешь, – прохрипел он и, вооружившись мотыгой, принялся пилить острым краем мясистый стебель.

Шла зима, но лучше погода в Балидете не стала. Днем по-прежнему невыносимо пекло солнце, а по ночам приходилось кутаться в одеяла и закрывать ставнями окна. Обещанный иманом самум пока не появлялся, но Арлингу хватало и ветров, которые дули с такой силой, что могли опрокинуть ребенка. Лишившись зрения, он не мог похвастаться особой устойчивостью, поэтому чувствовал себя калекой каждый раз, когда, заслышав шум приближающегося ветра, хватался за косяк дома или дерева, чтобы не свалиться.

Приход зимы он запомнил особенно хорошо. В тот день, когда Беркут уныло сообщил ему о том, что наступила зима, иман добавил к трудовым обязанностям Регарди еще одну.

– Молодец, справляешься, – похвалил его мистик, когда Арлинг торопливо тащил кадку воды Джайпу. Он немного опаздывал, потому что хотел успеть к приходу Сахара, чей голос уже раздавался из Дома Утра. Мальчишка обещал взять его с собой на скотный двор покормить птиц. Регарди совсем не питал симпатии к пернатым, однако уже вторую неделю пытался безуспешно выучить крик индюшки и пользовался каждым случаем, когда Сахар ходил к животным. Одного Арлинга туда не пускали.

Слова имана застали его врасплох. Они могли означать, что угодно, но только не похвалу. В последнее время кучеяр редко отзывался о нем хорошо, ругая за малейшую провинность или невнимательность.

– Думаю, ты готов присоединиться к другим ученикам.

– Учитель?

Сердце скакнуло, потому что фраза, произнесенная иманом, прозвучала как те заветные слова, которые он надеялся услышать летом.

– Ты когда-нибудь работал с землей? – спросил мистик, и нехорошее предчувствие Регарди усилилось. Оно полностью оправдалось, когда кучеяр привел его на небольшое поле, начинающееся за садом.

– Здесь все овощи мира, какие мне удалось собрать, – торжественно заявил иман, ведя Арлинга по узкой меже. – Капуста, морковь, лук, помидоры, тыква… Все ученики Школы Белого Петуха участвует в том, чтобы эти растения смогли выжить под нашим солнцем. За каждым закреплен определенный участок – грядка. Отвечает за все это великолепие Пятнистый Камень, он из нарзидов, но дело свое знает. Работу будешь спрашивать у него. Эта грядка со свеклой будет твоей. Кажется, ее надо полить.

С тех пор времени у Регарди стало еще меньше, хотя Беркут позавидовал ему и на этот раз.

– Везет же тебе, – протянул он. – Вот у меня – шибанские кабачки. А у них ботва так ботва, это тебе не свекольные листики. Пока до сорняков докопаешься, все руки исцарапаешь. Еще и корни у них такие хилые, что чуть заденешь, сразу отрываются. Одно хорошо – наши грядки рядом, не так скучно будет. Сейчас из работы только прополка, а я ее ненавижу.

Соседство Шолоха порадовало впервые, так как обычно его болтовня Арлинга раздражала. Но он никогда не работал в огороде и понятия не имел, что такое прополка. Ношение воды на кухню неожиданно показалось приятным и легким занятием.

Внимательно ощупав листья отданного ему под присмотр растения, он пришел к выводу, что о свободном времени придется забыть. Свекла ничем не отличалась от ростков другой травы, обильно покрывающих грядку. Измерив ее длину и насчитав тридцать шагов, Регарди почувствовал, что краснеет от гнева. Неужели, для того чтобы заслужить доверие имана, и получить право на Испытание Смертью, ему нужно было уподобиться крестьянину и поселиться на этом огороде? Впрочем, злость вспыхнула и пропала так же быстро, как падающая звезда. Когда-то они с Магдой любили считать их сквозь щели в крыше старой мастаршильдской церкви.

Любая мысль о Фадуне действовала на него освежающе.

– Да, Беркут, это хорошо, что мы рядом, – уже спокойно сказал он, заставляя себя принять волю имана. – Ты познакомишь меня с Пятнистым Камнем?

Хозяин школьного огорода оказался неприветливым, тучным, пахнущим сахаром и сладостями человеком. Он тяжело дышал и много потел, но для своего веса оказался очень подвижным человеком – Арлинг едва за ним поспевал. Пятнистый Камень говорил на смеси кучеярского и нарзидского, а так как язык нарзидов Регарди не знал, то понимал его через слово. Впрочем, то, что они вряд ли поладят, стало ясно сразу.

– Если свеклу на этой грядке сожрут червяки, я велю Джайпу сварить тебе из них суп, – мрачно заявил Пятнистый Камень после краткой лекции о том, что такое свекла, как за ней ухаживать, и почему она считается одним из самых целебных растений мира. Из его слов Арлинг уяснил две вещи. Во-первых, нарзид был помешан на овощах и еде. Во-вторых, до супа из червяков лучше было дело не доводить. Регарди слышал, как Пятнистый Камень огрел одного ученика ведром по спине за то, что тот слишком обильно полил грядку с маками, и всерьез задумался, сможет ли он сдержаться, если нарзид сделает подобное с ним.

– А почему его так странно зовут – Пятнистый Камень? – спросил он Беркута вечером. От непривычной работы болели руки, спина и ноги, а результат был смешной. За час работы от сорняков было освобождено всего пять кустиков свеклы, причем три из них он закопал обратно, случайно выдернув вместе с молочаем, который обильно рос на грядке.

– У нарзидов свои причуды, – протянул мальчишка. Он был расстроен, потому что один кабачок с его грядки погрызли мыши, однако возможность поговорить всегда улучшала его настроение.

– Я знал этого типа, когда его еще звали Райтом, – охотно поделился Шолох, – но после того, как, напившись моханы, умерла его дочь, он взял себе имя «Пятнистый Камень», никому не объяснив, что это значит. С другой стороны, что спрашивать с нарзида? Иман предположил, что пятнистым был камень, о которой расшибла себе голову его дочурка, когда возвращалась домой из кабака, но, по мне, это как-то слишком просто. Хотя, возможно, учитель пошутил. Временами у него бывает дурацкое чувство юмора. Кстати, Пятнистый Камень уже грозил тебе супом из сорняков с жуками?

Арлинг кивнул и улыбнулся. После стряпни Джайпа суп из червяков не казался таким уж страшным наказанием. Дело было в другом. В последнее время, каждое новое задание, которое поручал ему иман, становилось принципом. Новым рубежом, который он должен был преодолеть. Вызовом, который не мог быть не принят.

Вместе с грядкой свеклы в его жизни появилось то, что он ждал с того момента, как попал в школу. Иман, наконец, приступил к его лечению пилюлями, но с первого дня приема лекарств Арлинг пожалел, что мистик вообще вспомнил об этом.

Прежде всего, кучеяр обратил внимание на его руки. А вместе с ним обратил на них внимание и Регарди. Да, когда-то они были в лучшем состоянии. Осторожно ощупав их, он с удивлением обнаружил твердые корки мозолей и сеть мелких ранок, которых никогда не было и не могло быть у сына Канцлера. Исследуя мир руками, Арлинг так часто получал повреждения, что со временем перестал их замечать. Ему было просто некогда.

– Руки важны для тебя, – ворчал иман. – Ты «смотришь» ими на мир. Это твои глаза, хоть и выглядят они так, словно их вынули, изваляли в песке и вставили обратно. Чтобы глаза служили тебе хорошо, о них нужно заботиться.

Но заботиться о руках оказалось сложнее, чем угадывать, в каком углу комнаты горела свеча. Мир часто не желал того, чтобы его познавали, оставляя на пальцах и ладонях Арлинга многочисленные следы своего сопротивления – ожоги, царапины и ушибы. И он ничего не мог с этим поделать.

Выход нашел иман. На следующий день он принес ему перчатки, пропитанные дурно пахнущим веществом, и Регарди понял, что выбора у него не осталось. Приговор был вынесен.

– Будешь носить их неделю, не снимая, – велел мистик. – Занятий пока не будет. Потом я приготовлю тебе другие перчатки, которые придется носить года четыре, правда, только ночью.

Названный кучеяром срок показался Арлингу вечностью. Уже через два дня он был согласен на любые царапины и ушибы, лишь бы избавиться от перчаток, которые ослепили его во второй раз. Предметы потеряли свои очертания, а их запахи перебивала устойчивая вонь имановой мази.

Регарди не раз вспомнил мистика, когда вместо сорняка выдергивал свеклу, перепутав ее листья с проклятым молочаем, который почему-то облюбовал именно его грядку. Пыхтевший рядом Беркут признался, что молочаем у него и не пахло, зато среди его кабачков было полно репейника с лопухами, а молочай по сравнению с ними – укропчик с нежными листьями.

В перчатках не только ничего не чувствовалось – они еще и быстро грязнились. Арлинг не нашел ничего умнее, как полоскать руки в ведрах с водой, а потом сушить перчатки прямо на себе, стараясь не показываться на глаза учителям или слугам, которые такой расход воды вряд ли бы одобрили.

Вместе с перчатками появились и настойки, словно иман вдруг вспомнил, что лечение может состоять не только из диковинных упражнений. Пространство рядом с циновкой Арлинга в Доме Утра заполнили микстуры и отвары, которые ему нужно было принимать ежедневно. Для отличия все баночки имели рельефные крышки, однако их число увеличивалось с каждым днем, и Регарди чувствовал, что вместо того чтобы прояснятся, его голова начинала идти кругом. Вкус лекарств он старался забывать сразу после принятия, потому что одна мысль о нем вызывала устойчивую тошноту на весь день. Впрочем, некоторые отвары были вполне приятны, однако опыт показал, что их стоило опасаться в первую очередь. В лучшем случае, у него начиналась рвота, в худшем – головокружение, которое порой заканчивалось обмороком. Но иман говорил, что все в порядке, и Арлинг ему верил.

Впрочем, пилюли и настойки не шли ни в какое сравнение с мазями, которыми он должен был натираться перед сном. На их запах ворчал даже Беркут, а несколько учеников во главе с Сахаром как-то пытались отправить его ночевать на улицу, но за него неожиданно не вступился Финеас. Однако труднее всего было переносить не запах, а само действие «чудодейственных» мазей, от которых тело зудело и чесалось, пока не впитывалась последняя капля. Что входило в состав лекарств, так и осталось для него загадкой – все запахи были незнакомы. Учитель же на расспросы отвечал неохотно, пользуясь одним и тем же веским аргументом – еще не время.

Проклятый сорняк все-таки поддался. Отложив мотыжку в сторону, Регарди не выдержал и, сняв перчатку, которая пропиталась едким соком и срочно нуждалась в стирке, ощупал пальцами спиленный под корешок стебель. Такого сорняка он еще не встречал. Возможно, его стоило прихватить с собой и при случае спросить у Пятнистого Камня название. Временами толстяк был разговорчив и сообщал много полезного.

Поддавшись внезапному порыву, Арлинг провел рукой над грядкой, касаясь макушек растений. Чащоба сорняков резко обрывалась, уступая место редким невысоким кустикам с глянцевыми нежными листьями. Состояние свеклы не радовало. Как бы ему не получить ведром по голове от Пятнистого Камня в конце недели, когда нарзид будет делать обход, осматривая работу учеников. Арлинг задумался, гадая, что бы такого предпринять, чтобы оживить чахлый овощ, когда вдруг понял, что едва не пропустил нечто важное. Стараясь не потерять мысль, он поспешно вытянул руку и вновь провел ею над грядкой, удивляясь ощущениям, на которые вначале не обратил внимания.

Чем бы там не пропитал иман его перчатки, они, похоже, делали свое дело. Его ладонь с небывалой четкостью ощущала стебли растений – от малейших ворсинок на листьях до острых лепестков крохотных соцветий. Среди них ростки свеклы различались без труда. И как он мог перепутать их с сорняками?

Задумавшись, Арлинг не сразу заметил вкрадчивые шаги, звук которых оборвался у его грядки. Поспешно натянув перчатку, он выпрямился и поклонился учителю. Иман, как всегда, застал его врасплох, хотя Регарди тысячи раз обещал себе выучить его запах и походку. Но это было невыполнимой задачей, потому что от мистика всегда пахло по-разному. А ходил он и вовсе бесшумно – особенно тогда, когда не хотел, чтобы его слышали.

– Я еще не закончил, учитель, – сконфуженно произнес Арлинг, решив, что кучеяр пришел проверить его работу. Гордиться было нечем, и он приготовился к обороне. К счастью, имана свекла не интересовала.

– Собирайся, – велел он. – Сегодня мы идем в город.

Когда Арлинг впервые попал в Школу Белого Петуха, стояло знойное лето, а сейчас на улицах Балидета хозяйничала сухая и ветреная зима. За это время он ни разу не выходил за школьные ворота, ставшие границей, отделявшей его от прошлого. Где-то там на улицах незнакомого города по-прежнему бродил слепой сын Канцлера, сбежавший из дома. Где-то там остался мир, наполненный пустотой и отчаянием. Арлинг не хотел туда возвращаться. Призраки прошлого еще были сильны, и он не был уверен, что сможет одолеть их.

Но его страхи оказались напрасны. Когда иман дал ему в руки трость и велел внимательно запоминать запахи и ориентиры, которые он будет называть, Регарди почувствовал облегчение. Мистик не собирался от него избавляться. Ему предстоял всего лишь урок, всего лишь еще одно упражнение.

И хотя прошло много времени, он удивился тому, как хорошо запомнил дорогу от школы до фонтана, где когда-то ожидал возвращения Абира.

– Запах от псарни чувствуется вдоль всего забора, – наставительно произнес иман, а Арлинг согласно кивнул, вспомнив, что долго гадал, откуда шла такая вонь, когда самостоятельно искал дом мистика в первый раз.

– Сразу за школой – роща с апельсиновыми деревьями, у них характерный запах, который трудно перепутать. Обрати внимание на дорогу. Здесь она ничем не покрыта, идем по утоптанной глине. Однако за сквером начинается плитняк, который остался от старой мостовой. Не знаю, когда она была построена, но, говорят, еще до того, как Балидет заселили кучеяры. У нее очень гладкие, отполированные камни. Попробуй пройтись по ним босиком и в сапогах, чтобы запомнить разницу в ощущениях.

Арлинг помнил и мостовую. Он провел на ней несколько дней, так и не решившись просить милостыню. У нее действительно были скользкие камни, и он вспоминал нерадивых строителей каждый раз, когда поскальзывался на них.

– А здесь воняют отбросы из канавы, – тем временем, продолжал иман. – Это хороший ориентир, потому что вряд ли новые власти ее скоро почистят. Дальше слышно фонтан. Кстати, хочу предупредить. Если не хочешь неприятностей со жрецами, не пей из него.

Мне об этом уже говорили, учитель, хотел ответить Регарди, но благоразумно промолчал. Мистик не любил, когда его перебивали.

– Остановись здесь, – велел кучеяр, и Арлинг послушно замер, удивляясь тому, как быстро реагировало тело на слова этого человека. Наверное, все дело было в голосе. Слушая его, не возникало и мысли, чтобы поступить иначе.

– Опиши, что происходит у фонтана, – поступило новое распоряжение, и Арлинг задумался.

– Кажется, там играют дети, – неуверенно начал он. – Что-то про мяч кричат… Ага, у них упал в воду мяч, и они не знают, как его достать.

Довольный собой, Регарди повернул голову в сторону имана, но учитель не разделил его восторг.

– Это все?

– Ну да… Там же дети, я слышу их голоса.

– Плохо, – мрачно заявил мистик. – Очень плохо. В следующий раз ты должен будешь ответить мне так. У фонтана шестеро детей возрастом около пяти лет. Двое из них – нарзиды, один – керх. Все мальчишки, босые, слышно, как они шлепают пятками по пыли. Дети-кучеяры опрятно одеты, от них не пахнет грязью, у всех проколоты уши, в которые вставлены золотые кольца от сглаза. Украшения слегка звенят при движении. Вероятно, эти дети из одной семьи, так как у них похожие голоса и манера речи. Их родители не бедствуют, потому что не каждый отец может позволить купить золотые серьги для своих детей. Нарзиды, скорее всего, дети слуг из того же дома, керх – дружок по играм с улицы. Он сильно чешется, а на одной ноге видна язва, она уже пахнет. Детям стоило бы держаться от него подальше, однако, похоже, он у них главный. Они действительно уронили мяч в воду, но это не их мяч, а двух девочек, которые плачут неподалеку. И еще тысяча и тысяча подробностей и деталей, которых не может увидеть зрячий, но должен заметить слепой. Ты понял?

Регарди вздохнул, потому что вопрос был риторический.

– Твое тело – это дверь, через которую ты «смотришь» на мир, – уже более мирным тоном произнес иман. – Если она закрыта, ты не увидишь ничего. Если держишь приоткрытой, такие же получишь сведения – скудные и половинчатые. Однако если откроешь ее нараспашку, вход будет свободен, и от тебя не скроется ни одна мелочь. Помни, ты должен уметь узнавать вкус золота, растворенного в воде, и слышать, как проповедник собирает людей на молитву в другой части города.

Арлинг снова вздохнул, невольно прислушиваясь к детям у фонтана. А иман-то был прав. Мяч действительно принадлежал девчонкам. Похоже, они пожаловались какому-то взрослому, который пытался найти виновного. Но Регарди все равно не мог различить голоса детей, которые наперебой кричали, что мяч упал в фонтан сам, а они тут не при чем. Кто из них был керхом, кто кучеяром, понять было невозможно, так же как не чувствовал он запаха язвы на ноге мальчишки или звона серег в ушах его товарищей. Иману было хорошо умничать, он был зрячий.

Неожиданно Регарди с новой силой захотел вернуть себе зрение. В последнее время он совсем забыл о том, что на мир можно смотреть глазами, и это было куда проще, чем пытаться собрать его по кусочкам из запахов и звуков. Звезды нельзя услышать, а заходящее солнце – понюхать. Он мог бесконечно долго ощупывать страницы книги, но так и не узнать, о чем она. И ему никогда не узнать цвета повязки у себя на лице и не увидеть выражения глаз учителя, когда тот сердится.

От мрачных мыслей отвлек голос имана, который раздался откуда-то с земли, словно мистик присел на пятки.

– Какой красавец! – пропыхтел кучеяр. – А ну-ка отгадай, кто это?

Арлинг озадаченно принюхался, но раздавшееся поскуливание облегчило задачу.

– Пес?

– Еще нет, – рассмеялся иман. – Всего лишь щенок. Похож на крысолова. Давно я не видел их в этих краях. Где же твои родители, малыш?

Регарди с удивлением слушал ласковое воркование учителя, который минуту назад отчитывал его со всей строгостью. И хотя он не мог пожаловаться на плохое обращение, иман никогда с ним так не разговаривал. Впрочем, и с другими учениками тоже.

– Подберем его? – спросил мистик, а в следующее мгновение в руки Арлингу опустился комок теплой шерсти с мокрым носом и длинным языком, который тут же облизал его лицо и шею.

– Держи аккуратно. Когда-то у бедолаги были переломаны ноги. Может, при родах, а может, крысы погрызли. Я слышал, что они ненавидят этих псов и мстят им, убивая щенков. У него неправильно срослись кости, и он волочит таз по земле. Наверное, поэтому его и выкинули. Это очень ценная порода. В Сикелии их единицы. Таких собак еще называют драганскими ищейками. У них чудесный нюх и быстрая реакция, хотя в детстве они очень ранимы. Чудо, что этот малыш сумел выжить на улице.

– Вы хотите его вылечить? – спросил Арлинг, стараясь удержать в одной руке щенка, а в другой – трость, и при этом не отстать от имана, который целеустремленно шагал впереди.

– Придется заново ломать кости, – деловито сказал кучеяр, словно они говорили о покосившемся заборе. – Ничего, ему уже месяцев пять, вытерпит. Или погибнет. Однако он в любом случае не протянул бы долго на улице. Подох бы от голода, или его самого съели бы раньше.

Несмотря на жару, Регарди почувствовал, как по телу пробежали мурашки озноба. Трудно было не провести сравнение. Рассуждал ли иман подобным образом, когда прошлым летом подобрал с мостовой умирающего от голода слепого драгана из далекой Согдарии? Ценная порода, которая вряд ли протянула бы больше недели…

В горле образовался ком, но от мрачных мыслей отвлек иман.

– На Мерве нет приличного табака, – перешел на новую тему кучеяр. – Сейчас направо. Курение – плохая привычка, но у человека должны быть слабости. Однако к тебе это не относится. Кстати, я забыл сказать, что мы идем за табаком. Так вот. Если тебе скажут, что на Мерве можно купить все, не верь им. Хорошего табака ты там не найдешь. Только здесь – на Гарском Переулке. Рядом находится рынок мяса, чувствуешь, как в воздухе пахнет жиром и кровью?

Нет, Арлинг не чувствовал. Он ощущал лишь запах пыли, табака и раскаленных булыжников. А еще шерсть псины, которая уютно устроилась у него за пазухой, вполне довольная сложившейся ситуацией. «Как бы блох от нее не набраться», – раздраженно подумал он, прислушиваясь к собственным ощущениям. Зудело между лопаток, но почесаться он не мог, потому что руки были заняты щенком и тростью. Наверное, это от грязи, успокоил себя Регарди и попытался снова почувствовать запах мяса.

– Проклятье, – пробормотал иман, резко останавливая Арлинга за плечо, от чего тот едва не уронил щенка на землю. – Дьявол, все равно уже не успеем.

– Не успеем чего?– не понял Регарди, гадая, что вызвало недовольство учителя.

– Приветствую тебя, почтенный, – раздался вкрадчивый голос, который вряд ли можно было назвать приятным.

– И тебе мир, любезный друг, – ответил иман, и Арлинг поразился тому, как быстро раздражение в его голосе уступило место приятному удивлению. Но если это был его друг, зачем иман собирался от него убегать? Впрочем, ответ не заставил себя долго ждать.

– Какая честь встретить великого Тигра, прогуливающегося пешком на улицах нашего знойного города, – продолжал расточать любезности незнакомец. – А я думал, что основатель Школы Белого Петуха передвигается исключительно на носилках.

– Решил брать пример с не менее почтенного Шамир-Яффа, который сам выбирает себе мясо для обеда, – парировал иман, и по его тону Арлинг понял, что быть друзьями они не могут. – Впрочем, смею заметить, что потребление курятины в это время года плохо влияет на самочувствие. Замедляет реакцию и притупляет сознание.

– Твоя правда, мой друг, – согласился Шамир-Яфф. – Скормлю-ка я эти окорока свиньям, а себе закажу что-нибудь растительное. Чем ты там угощал меня в прошлый раз? Ах да, вареная капуста в луковом соусе. То-то у тебя все ученики такие подвижные и сообразительные. Однако рекомендую включить в их питание немного мяса. Грядет сезон самумов, как бы не сдуло кого.

– Учту непременно, – сухо ответил мистик. – И все же, мой друг, хочу обратить твое внимание…

– Кстати, ты не представил меня своему спутнику, – перебил его Шамир-Яфф, и Регарди почувствовал, что его пристально рассматривают. – Вижу, ты изменил свое отношение к драганам. И к калекам. Бедняга слепой, верно?

Этот бедняга когда-то мог купить тебя с потрохами, захотелось ответить Арлингу, но он заставил себя промолчать. Это была дуэль имана. «Просто скажите, что вы меня не знаете, и мы случайно шли вместе одной дорогой», – мысленно посоветовал он учителю. Каждому встречному было не обязательно знать, что за драган сопровождал великого мистика. Но, похоже, Шамир-Яфф не был «первым встречным».

– Мой новый ученик, – представил иман Арлинга.

Регарди не знал, нужно ли ему тоже приветствовать незнакомца, поэтому решил промолчать. Холгер когда-то говорил, что молчание – лучший ответ.

– Ну-ну, – ехидно протянул Шамир-Яфф. – А я думал это тот самый партутаэ, которого Абир Регарди хотел обменять на твои секреты.

Сердце подпрыгнуло, да так и осталось висеть где-то в области горла. Откуда этот человек знал то, чего не знал сам Арлинг, пока ему не рассказал бедняга Нуф перед смертью? Слово «партутаэ» по-прежнему оставалось для Регарди загадкой, однако теперь ему было понятно, что ничего хорошего оно не значило.

– Вижу, ты по-прежнему собираешь сплетни с улицы, – спокойно ответил иман, но в его голосе послышались опасные нотки. – Весьма неосторожно. Можно испачкаться. История этого мальчишки проста, хоть и трагична. И чтобы избавить тебя от слухов и растрат на шпионов, охотно ее поведаю. Его зовут Арлинг Двора-Заид. Он из Шибана, а его родители – купцы, хотя и драганы. Редко встретишь северян, занимающихся благородным делом торговли. К несчастью, по пути в Балидет на их караван напали керхи, и родителей этого юноши убили. А так как я хорошо знал его отца, то взял мальчика к себе. Вот такая грустная история. Прости, что развеял твои иллюзии. Что касается партутаэ, то мне действительно его предлагали. Но то был не юноша, а барашек. А так как баранов у нас в городе полно, то я отказался.

– И, правда, невеселая история, – задумчиво протянул Шамир-Яфф, и Арлинг с небывалой четкостью ощутил, как его буравят взглядом.

Интересно, что кучеяр хотел в нем увидеть? Третий глаз, скрытый повязкой? А иман молодец, с ходу такую историю сочинил! Надо бы ее запомнить, очень уж складно она звучала. На душе потеплело, хотя напряжение на сердце осталось. Ему не нравился этот человек. И ему не нравилось, что иман не говорил раньше о партутаэ. С другой стороны, он ведь и сам не спрашивал.

К счастью, внимание Шамир-Яффа отвлекла сабля имана, рукоять которой была сделана из какого-то редкого камня, и Арлинга замечать перестали. Когда после обмена любезностями вперемешку с колкостями, учитель и незнакомец, наконец, расстались, Регарди чувствовал себя прескверно. Он ничего не мог поделать с толстым налетом сомнений и беспокойства, который остался у него на душе после этой встречи.

– Кто он? – не удержавшись, спросил Арлинг, когда понял, что мистик первым заговаривать не собирался. Но вопросы требовали ответов, а Шамир-Яфф затронул слишком больную тему, чтобы оставлять ее без внимания.

– Глава другой школы, – неохотно откликнулся иман. – Она называется Школа Карпа, а в народе ее зовут рыбьей. В ней практикуют особую систему боевых искусств, которую разработал сам Шамир-Яфф. Он опытный воин. В детстве учился у шибанских горцев, прошел не одну войну и даже сражался с Жестокими. Но в мирное время воинам выживать труднее. Открывая свою школу, Шамир-Яфф сделал ставку на богатых. У людей с достатком есть все, кроме бессмертия, и он им его обещает. В Сикелии карпы считаются символом вечности. Кстати, это работает. Насколько я знаю, недостатка в учениках у него нет.

– То есть он ваш… соперник? – уточнил Арлинг, надеясь, что подобрал правильное слово и не обидел мистика.

– Я бы так не сказал, – ответил иман, и Регарди показалось, что он поморщился. – У нас разные взгляды на мир. И разные способы обучения. В Школе Карпов считают, что только боевые искусства могут выработать качества, присущие воину, и привести к бессмертию. Чтобы стать настоящим воином нужно всю жизнь посвятить изучению боевых искусств. Шамир-Яфф учит достигать цели любыми средствами. Не взирая ни на что. Уметь выходить победителем из любой ситуации, даже если ты уже проиграл. Четко осознавать, что твои способности выше способностей обычного человека. Чувствовать себя первым везде и во всем.

– Но разве вы учите не тому же? – спросил Арлинг, понимая, что запутался.

– Чувство цели не должно затмевать разум, – веско произнес мистик. – Твоя главная победа – это победа над собой, над своими эмоциями и действиями. Быть в ответе за свои поступки, не бояться страха, понимать себя – вот, чему я учу. Победа не главное. Поражение может быть гораздо ценнее, потому что оно несет опыт. Боевые навыки важны, но победа зависит не от того, насколько хорошо ты фехтуешь или стреляешь из лука. Любое сражение – это борьба не с противником, а с собственными слабостями. Возможно, сейчас это понять трудно, но постарайся запомнить. Не обязательно заниматься боевыми искусствами, чтобы стать настоящим воином.

Иман замолчал, а Регарди задумался. Последние слова мистика его озадачили. Учитель фехтования Бекомб говорил, что воин рождается в тот момент, когда в его ладонь ложится рукоять меча. Как можно стать воином, не владея рукопашной? Или не зная фехтования?

– А у вас есть своя боевая система? – с интересом спросил Арлинг. Случайно начавшийся разговор вдруг получил неожиданно увлекательное продолжение.

– Нет, – почти с удовольствием произнес кучеяр. – Я не учу особым приемам или работе с определенным оружием. Мои ученики должны уметь использовать то, что у них есть под рукой, будь то сабля врага, шейный платок проходящей мимо женщины или чашка с кофейного столика. Нельзя привыкать к оружию – это опасно. Настоящее воинское искусство – это умение применять свои боевые навыки, которые есть бесчисленное множество, против навыков врага, которые есть неизвестность. Используй то, что знает противник, изменяй его и меняйся вместе с ним сам. Однако помни. Каким бы умным и способным ты себя не считал, всегда есть кто-то, кто знает и может больше.

Имана было трудно понять, и на душе у Регарди стало пасмурно. Разве можно учить будущих воинов тому, что всегда есть кто-то сильнее? Чтобы окончательно не запутаться, он решил увести разговор в другую сторону.

– Откуда Шамир-Яфф знает моего дядю?

Но иман его уловку разгадал.

– Я еще не закончил, – сказал он, проигнорировав его вопрос. – Задача моей школы – воспитать человека, который находится в гармонии с самим собой. Человека, который не смотрит на мир, как на еще одного соперника, которого нужно одолеть. А теперь о твоем дяде. Когда-то они с Шамир-Яффом были лучшими друзьями. Вместе участвовали не в одном сражении, вместе пытались дойти до Карах-Антара… А потом появилась женщина, которая не смогла сделать между ними выбор и повесилась. С тех пор они в ссоре. Уже более пяти лет.

Рассказ об Абире вызвал у Арлинга неприятный осадок. Ему вдруг стало страшно. А если бы Магда выбирала между ним и, к примеру, Дарреном, и не смогла выбрать. Что тогда? Стала бы его ненависть к Монтеро сильнее? К счастью, Фадуна не выбирала. Ее просто убили.

Следующий вопрос так и вертелся на языке, но Регарди заставил себя промолчать. Если бы он не спросил о дяде, сегодняшний день был бы лучше.

Но иман еще раз подтвердил подозрение Арлинга в том, что умел читать мысли и первым нарушил молчание.

– Хочешь спросить, кто такой партутаэ?

Да, он очень хотел задать этот вопрос. И даже не один. Если Абир действительно привел его в качестве партутаэ, то почему иман от него отказался? Неужели Арлинг показался ему настолько неподходящим для этой роли?

Но в ответ он произнес совсем не то, что ожидал:

– Нет, не хочу, учитель, – твердо сказал Регарди, и, запустив руку за пазуху, почесал задремавшего щенка за ухом.

Он почти почувствовал это – иман улыбался.

Зима в Балидете, несомненно, отличалась от зимы в Согдарии, но у них было одно большое сходство, которое затмевало все различия. Они тянулись бесконечно долго.

Сначала Арлинг даже радовался, ведь это значило, что у него все еще было время, но когда один ветреный день сменялся другим – точно таким же, как и предыдущий – в душу закрадывалась паника. Когда-нибудь зима кончится, и через короткую весну наступит лето, а с ним – время испытания.

И хотя его жизнь была по-прежнему наполнена уроками и заданиями, которые должны были укреплять его внимание и усиливать восприимчивость, Регарди все отчетливее казалось, что проверку имана он не выдержит. Беркут прыгал через голову в любую сторону, Финеас без промаха стрелял по любой мишени, а Арлинг мог похвастаться лишь тем, что проходил от одного конца школы к другому без трости и почти не спотыкался. Вряд ли это могло впечатлить комиссию, которая каждый год приезжала проверять учеников имана. Официально она состояла из приглашенных профессоров и мастеров разного уровня, но Шолох считал, что в нее также входили серкеты из легендарной Пустоши Кербала, последнего оплота слуг Нехебкая, за которым и было последнее слово.

Несмотря на то что Арлинг не терял надежду, втайне от самого себя он готовился к худшему. В конце концов, быть пациентом в школе имана, наверное, не так уж и плохо. После таких мыслей становилось особенно тоскливо.

Уж кому нравилась эта зима, так это щенку, которого подобрал иман. Его назвали Тагром, что по-кучеярски означало «загадка». Мистик объяснил, что появление в Сикелии такой редкой породы, как крысолов, да еще и брошенной на улице, уже тайна. Арлинг считал, что имя выбрано неудачно, однако держал свое мнение при себе. Тагр хорошо перенес операцию и уже через две недели ковылял по клетке на перебинтованных лапах.

Регарди не удивился, когда заботу о щенке поручили ему. Он должен был чистить клетку, следить, чтобы у Тагра всегда была чистая вода, и гулять с ним не реже трех раз в день. И хотя выгребать собачьи фекалии было неприятно, гораздо меньше ему нравились прогулки, которые превращались в бесконечную игру «найди и догони меня, если сможешь». Иман запретил выгуливать Тагра на поводке, поэтому Регарди приходилось бегать за ним по всей школе, рискуя сломать себе шею. Ошейник с колокольчиком помогал только первое время. Щенку игра понравилась, и вскоре он научился прятаться, не издавая ни звука. Прогулки с крысоловом в саду порой оказывались сложнее занятий в Доме Неба.

Сегодня утром Тагр спрятался особенно тщательно, и Арлингу пришлось пропустить завтрак, чтобы его найти и успеть на урок к иману. Заперев щенка в клетку, он торопливо направился к Смотровой Башне, так как учитель не любил, когда на его занятия опаздывали. До Дома Неба Регарди прошел, ни разу не споткнувшись, а оставшиеся десять салей преодолел бегом. Довольный собой, он гордо вошел в комнату, но иман его разочаровал.

– Сегодня будем заниматься на улице, – сухо сказал он, шурша какими-то бумагами. – Ступай на Огненный Круг, я следом.

Регарди неохотно покинул комнату, так как нюхать пот других учеников ему не хотелось. Он часто приходил к Огненному Кругу, но никогда не пересекал его границы, терпеливо дожидаясь, когда к нему выйдет выбранный иманом ученик. Площадка была почти не огорожена, если не считать линии камней, выложенных в один слой, которые, тем не менее, служили отличной преградой. Арлинг даже научился чувствовать ее на расстоянии. Подсказкой служил крупный зернистый песок, которым была усыпана территория участка. Ветер беззаботно выносил его за пределы Огненного Круга, щедро посыпая жухлую траву, растущую вокруг.

Услышав скрип песка, Регарди всегда замедлял шаг и вскоре касался ногой теплого булыжника. Дальше ему было нельзя, дальше начиналась совсем другая тропа. Там звенели клинки, падали тела, слышались крики, ругань и стоны, но чаще – восторженные возгласы победы. Этот мир был для него закрыт. Ему оставалось лишь нюхать его пот – резкий, терпкий, смелый запах вызова и свободы. Камни отделяли победителей от проигравших, и Арлингу не трудно было догадаться, на чьей он стороне.

– Ты хорошо справился с первым этапом обучения, – сказал иман, когда они подошли к запрещенному участку. – Сегодня начнется второй. Следуй за мной, я познакомлю тебя с Огненным Кругом.

Еще не веря своим ушам, Арлинг поспешил подчиниться. Иман хвалил его редко, и малейшего одобрения хватало, чтобы Регарди начинал действовать с еще большим усердием. Однако следующие слова мистика его не обрадовали.

– Ты двигаешься, словно старый бык, которого ведут на забой. Цепляешься за каждую корягу, спотыкаешься на ровном месте, ходишь по лестницам, как столетний дед. При этом шумишь так, что тебя слышно на другом конце города.

Арлинг открыл рот, не зная, чем заслужил такую отповедь. Неужели иман забыл, что его ученик слеп и не мог сбегать по ступеням с той же скоростью, что и Беркут? Правильные слова никак не приходили, но, похоже, они были и не нужны.

– Не переживай, – уже другим тоном сказал иман, и в его голосе звучала улыбка. – Мы все исправим. Я хочу, чтобы ты показал мне чудо.

Регарди почтительно склонил голову, с трудом удержавшись от ухмылки. Он ждал чуда с того момента, как Абир привел его в Школу Белого Петуха. А теперь учитель хотел, чтобы чудо показал он сам. Как удивителен этот мир. И как несправедлив к своему слепому сыну.

– Здесь ступай осторожно, – тем временем, говорил иман, ведя его по Огненному Кругу. – Следи, чтобы под ногами всегда были кирпичи. Не сходи в сторону, это опасно. Держи уши открытыми. Если услышишь свист, двигающийся по направлению к тебе, быстро падай на землю. Не все стреляют так метко, как Финеас. Не пытайся определить незнакомые звуки. Здесь их много, но это – не учебная комната. Единственное место, где ты можешь пока находиться, – вот эта площадка. Если ты заметил, до нее тридцать два шага. Она круглая, мы стоим на самой границе. Сначала обойди ее и постарайся запомнить приметы, по которым ты будешь ее отличать. Потом перейдем к уроку.

После таких наставлений хотелось немедленно вернуться в Дом Неба, который вдруг показался самым уютным и безопасным местом в мире. Огненный Круг изнутри разительно отличался от того, что он слышал и чувствовал снаружи. Арлингу показалось, что он очутился внутри огромной ловушки, наполненной смертельными механизмами, которые только и ждали, когда он сделает неверный шаг в сторону. Несмотря на то что они стояли в тени какого-то дерева, ему казалось, что с него сняли кожу и собирались зажарить в печи заживо. Окружавшие его запахи уже не напоминали свободу. Огненный Круг пах изнурительным трудом, страхом и смертью. И звучал точно также. Крики, раздававшиеся с разных сторон, были не возгласами победы, а стонами боли и разочарования. Регарди готов был поклясться, что слышал плач. Какой-то мальчишка неподалеку хныкал, что у него кровь на руках, а суровый мужской голос безжалостно повторял, что он должен поднять палку и вернуться к уроку.

– Новички занимаются, – пояснил иман, видя, как напрягся Арлинг. – Этого, скорее всего, придется отправить обратно. Хотя жаль. Его родители давали неплохие деньги. Ну, так что там с приметами?

– Простите, учитель, – спохватился Регарди. – Камни на площадке холоднее, чем на дороге. И выложена она не из кирпича, а из мрамора. Очень гладкая, хотя чувствуется узор. Где-то рядом цветут азалии. Справа слышны стуки, будто на учебных палках фехтуют, но людей там нет. Похоже, это какой-то механизм. А вот слева раздается плеск воды и будто скрип цепей. Еще деревом пахнет, но мертвым. Наверное, бревно, а может, скамейка.

Регарди остановился, вспоминая, что еще он забыл, но иман, как ни странно, остался доволен.

– Молодец, – сказал он, и это была уже вторая похвала за один час. Достаточно, чтобы насторожиться. Внутренняя интуиция не подвела.

– Твоим первым уроком на Огненном Круге будет равновесие, – почти торжественно объявил иман, и Арлинг понял, что не ошибся. Ничем хорошим этот день для него не кончится.

– Забирайся на этот пень, – велел мистик. – Вот так. Теперь подними левую ногу. Просто подними, ничего делать не надо. Только стой.

– Стоять? – недоуменно переспросил Регарди.

– Да, стоять, пока не упадешь. Весь день. Сначала на одной ноге, потом на второй. На обоих нельзя. Сегодня твои занятия отменяются, работа в саду тоже. Я буду присматривать за тобой из башни.

Арлинг обреченно забрался на колышек, с тоской отметив, что он выше его коленей. Значит, падать будет больно. О том, как стояние на пеньке могло повлиять на его обучение или прозрение, он не спрашивал. Из всех заданий, которые поручал ему иман, это было самым бессмысленным.

И самым трудным. Он понял это через минуту, когда рухнул со столба, больно ударившись о землю. Брусок был гладкий и совсем маленький, рассчитанный на ноги невысоких кучеяров. У Арлинга же с него свисала пятка и выглядывали за край пальцы ног. Ему не удалось простоять и трех секунд – тело неумолимо тянуло вниз.

– Ты словно первый раз падаешь, – недовольно заметил мистик. – Равновесие – это ключ ко всему. Научись ловить крен и компенсировать его. Ты выбрал путь воина Нехебкая. Считай, что сегодня ты сделаешь первые шаги по нему. Или не сделаешь.

А ведь когда-то я мог не только стоять на одной ноге, сердито подумал Арлинг, вспоминая занятия с Бекомбом в императорской школе. Сложные финты и батманы на дуэлях с соперниками, бешеная рубка на учебных мечах с товарищами по классу фехтования, не менее сумасшедшие пьяные драки на кулаках с уличным сбродом – все осталось в прошлом. Сейчас он был рад, если ему удавалось пройти от отхожего места до Дома Утра, не споткнувшись.

– Слепой воин, – пробурчал Регарди про себя, – такое только в сказках бывает…

Но учитель его услышал.

– Сегодня ты стоишь на ноге, завтра фехтуешь двумя мечами.

– Я и один меч не удержу, – фыркнул Арлинг. – Меня любой ваш новичок одолеет. Загонит в угол и отдубасит моим же оружием. На его месте я поступил бы так же.

– А ты подумай о крысе, – предложил иман, и это прозвучало так неожиданно, что Регарди снова свалился. Пятый раз за минуту.

– О крысе? – не поняв, переспросил он.

– О ней самой, – серьезно кивнул иман, помогая ему подняться. – Подумай, во сколько раз она уступает человеку по массе и силе? Думаю, раз в сто. Тем не менее, никто с крысой без нужды не связывается. А знаешь почему? Потому что когда ее загоняют в угол, она бросается в атаку, сопротивляясь любым попыткам ее уничтожить. Острые зубы быстро впиваются в твои руку, ногу или в лицо, ты в ужасе отшатываешься и терпишь позорное поражение. Спрашивается, что толку в твоем физическом превосходстве?

Сравнение с крысой было смешным, но Арлинг задумался.

– Сильная и толстая ветка ломается под тяжестью снега, а слабая прогибается и выживает, – закончил иман и зачем-то его пихнул. Регарди незамедлительно полетел на землю, чувствительно ударившись носом.

– В следующий раз, уклоняйся, – наставительно произнес мистик, удаляясь с площадки.

Арлинг это запомнил. И остался стоять на ноге весь день. Вернее, пытался это сделать, потому что большую часть времени он провел на земле. К вечеру его тело покрылось ссадинами и синяками, голова кружилось от голода, а мышцы дрожали от непривычных усилий. Но когда через несколько дней иман снова привел его на мраморную площадку, Регарди послушно забрался на уже знакомый столб. А еще через неделю приходил туда сам, тщательно слушая звуки и осторожно ощупывая кирпичи под ногами, чтобы не попасть под стрелу или случайно не сойти с дорожки.

Несмотря на то что вначале новое задание имана показалось ему глупым, понимание его значения пришло уже на следующую ночь. Он долго ворочался, пытаясь найти удобное положение для своего разбитого тела, но поняв, что болит везде, растянулся на спине и задумался. И чем больше он думал, тем легче становилось на душе. Его допустили на Огненный Круг. Пусть только на одну площадку, и лишь для того, чтобы постоять на столбе, но это случилось. Теперь Арлинг почти ничем не отличался от других учеников. А значит, надежда на победу все-таки была.

Помимо ссадин и ушибов занятия на Огненном Круге имели и другие, более неприятные последствия. Если с его присутствием в Доме Утра или на кухне ученики мирились, то там, где каждый был сам за себя, его принимать не захотели. Решение имана еще не означало согласие всей школы. И хотя Финеас и другие «избранные» прилюдно его не трогали, он никогда не был уверен в том, чья стрела пролетела мимо его уха или чья рука положила булыжник на его пути – Ола, Сахара или другого мальчишки.

Но сдаваться Регарди не собирался. Даже наоборот – вызов его обрадовал. Он был похож на самум, который так и не появился в Балидете в ту зиму. Простого ветра Арлингу уже не хватало – ему нужна была буря, которая должна была уничтожить его сомнения и страхи. Превратить их в пыль. Унести прочь. Так далеко, как только возможно. И чем больше внимания уделяли ему ученики на Огненном Круге, тем с большим желанием он мчался на мраморную площадку. Не для того, чтобы стоять на ноге, а для того чтобы бороться за право быть равным. Он еще никогда не чувствовал себя настолько живым. Словно он стал частью организма – пусть и плохо прижившейся, но уже не чужой.

Из всех учеников самый большой интерес к его упражнениям на столбе проявлял Ихсан из Муссавората. Он был ровесником Арлинга и тренировался на соседней площадке, где занимался фехтованием. Судя по звукам, мальчишка отрабатывал там удары на деревянном манекене, после чего уходил на другие участки, где, закреплял выученные приемы в парах с другими учениками.