Злой медик Сборник

Так что, коллеги, не надо терпеть и сдерживаться. Сами за себя не постоим – никто не постоит.

Работаю на деревенском ФАПе.

Пришли две пьяных бабы ко мне домой с требованием, чтобы я пошла и «сказала Пашке, чтобы не дрался».

Я переадресовала их к участковому. За что они резво стали называть меня всеми матерными выражениями, касающимися женских половых органов и занятий древнейшей профессией. В связи со своим выходным и отсутствием белого халата, я им так наваляла, что устали рука и нога. Добро должно быть с кулаками.

В 3.00 вызов: температура 38.9, 7 месяцев. На адресе, мать:

– Это я вызвала к себе скорую, сказала, что к ребёнку, так быстрее приедете! А с мелкотой всё хорошо, спит. Просто я болею 3-й день, сделайте мне укол от гриппа. В итоге, ни сказав ни слова, разворот на 180 градусов и на п/с.

Не приносите детей врачам, приложите их к монитору, пусть всезнающий Интернет их и полечит! И прививок ни в коем случае не делайте, пусть половина народу повымирает, и привитым детям больше жизненного пространства останется! Меньше очереди в садах и школах, меньше конкурс в институты, меньше конкуренции на рабочие места… Ни в коем случает не давайте никаких лекарств ребёнку, если он заболеет, и никакой профилактики, если здоров – этим вы ему только навредите! Пусть растёт как-нибудь сам, как трава в поле, выживет – молодец, помрёт – ещё родите, что вам, жалко, что ли?

7 утра, повод к вызову: «ОТВАЛИЛАСЬ нога». Мужчина 35 лет. Приезжаем, и действительно: сидит парень, рядом на кровати его нога лежит, чёрненькая…

Как оказалось, отморозил по пьяни ногу, началась сухая гангрена (боли, как правило, нет), чернеет, да и всё, никуда не обратился.

На это утро с кровати встал, а нога лежать осталась.

Так и везли его в БСМП с ногой в пакете. Так они ещё и возмущались с женой:

– Как это, пришить нельзя обратно?!

Глубокой осенью зашли в заброшенный парк, раскрутили старую тяжеленную карусель. Как его туда затянуло? Хрен его знает.

Принёс его молодой парень на руках.

Дитё в сознании, только белый, как снег.

А губки и ручки уже синеют… Ни капельки крови на нём.

Сделали УЗИ, а там месиво, ничего сделать нельзя…

А он только одно твердит:

– Мамке не говорите, ругаться будет. Умер мальчонка…

Приехали родители, бабушка и два деда.

Я этот крик никогда не забуду…

А через 15 минут второй труп – у деда сердце не выдержало…

Поздний вечер, на кухне квартиры на 5-м этаже обычной хрущёвки скандалили муж с женой. Традиционный пьяный скандал в этом семействе – мат, вопли, швырянье посуды и мебели в друг друга. Семейка давно замучила и соседей, и пожилого участкового. Очередная брошенная тарелка разбила окно – посыпались осколки… Проходивший в этот момент мимо дома мужчина получил ранение шеи. Скончался в машине скорой. Нормальный работяга, любимый муж и отец.

Девочка, 2,5 года. Утонула в ванной, мама с бабушкой проглядели.

У меня в памяти до сих пор: как иглу в грудную клетку, вой в ушах от этих двух «нянек». Это было 14 лет назад.

Первый ребёнок умерший на руках.

Потом были другие, разные – и молодые, и старые, всех уже не вспомню, иногда в памяти возникают, мелькают.

Но эта девочка до сих пор перед глазами.

На приём родственники привели бабушку 1925 года рождения, говорят, что бабуля жалуется на боль в левом глазу, пару дней. При этом правый был удалён в 80-х из-за травмы.

Родственники, на первый взгляд приличные, бабуля слепая, очень тощая, но одета в абсолютно новую одежду.

Пытаюсь осмотреть, бабуля кричит, не даёт к глазу даже притронуться. С горем пополам открываю веки, а оттуда гной ручьём. Промываю… Кое-как добираюсь до того, что когда-то было глазом, и вижу контактную линзу. Старую, грязную, пропитанную гноем. Медсестра находит карту, последняя явка в 2010 году. «Лечебную» линзу поставили, дальше посещений нет. Родня наивно хлопает ресничками, якобы не понимая, как такое могло произойти. Ведь болит «два дня, ну может три». Бабуля плачет, на вопросы не отвечает. Заподозрив неладное, пытаюсь выгнать родню в коридор, удаётся это только с помощью огромной санитарки Ларисы…

И тут бабулю прорывает: дед в 2010 году помер, родственники переехали к ней в дом, оформили опекунство, пенсию её (со всеми льготами, очень даже приличную) исправно получают. Её же кормят лапшой быстрого приготовления. Глаз болит четыре года, не видит она ничего, уйти не может, помощи ждать неоткуда.

Последние два месяца выла страшно из-за боли, видимо, спать не давала им. Одели в отложенные на похороны вещи и привезли.

Вот никогда её не забуду… Линза четыре года в глазу, и то, как она умоляла вырезать ей глаз и позвонить в соц. службу.

Как же задрали товарищи с историями типа «врач меня чуть в гроб не утащил». Включите мозг, ощутите причинно-следственную связь. Это врач вас заразил пневмонией/генетическим заболеванием/раком и т. д.? Нет, блин, врач тут не при чём.

И врач не бог, он не может одним только взглядом определить, что у вас там внутри творится. Врач по кусочкам собирает КОСВЕННЫЕ признаки заболевания и далеко не всегда имеет возможность подтвердить диагноз. Более того, по секрету рассказываю, далеко не всегда заболевание себя проявляет как в учебниках и монографиях. Да и многие методы диагностики требуют времени, посев на чувствительность к антибиотикам занимает неделю, а лечить ту же пневмонию надо уже сейчас. Участковые вообще резко ограничены в методах. В моей больнице, например, есть холтера, УЗИ всего подряд, КТ… Но участковым дают талоны только на ОАК, ОАМ, БХ и ЭКГ, в очень ограниченных количествах, и за каждый показатель дерут перед начальством как растратчика. Хочешь холтер – посылай к кардиологу, кардиологи дадут. УЗИ сосудов – через хирурга или невролога. Такие вот мы плохие, гробовщики-терапевты, мясники-хирурги. Я уже не терапевт, я шаман, гадаю по звукам фонендоскопа и наложению рук.

Повод к вызову – «огнестрел». Входим вслед за ментами. Труп на полу. На кровати – сигнальный пистолет, модифицированный под боевой. На столе лежат стопочкой паспорт, полис, инструкция к пистолету, выписка из истории болезни и предсмертная записка. Над столом – фото погибшего с иконостасом орденов из Афгана. Анамнез морби: обнаружили рак грудной железы, лечение без эффекта, метастазы, повисла правая рука. Дождался получения квартиры, переписал на сестру (мать одиночка с тремя детьми). Одной левой рукой переделал пистолет и, чувствуя себя обузой, дождался ухода детей в школу, сложил документы на тумбочку и убил себя. Всё спокойно, взвесив за и против в записке, без истерик.

Вечная память.

Вызов скорой. Типичный диалог. Типичный массаракш. Невидимые миру слёзы.

– Здравствуйте… Что случилось и когда?

– У меня поднялось давление.

– Какое ваше рабочее давление?

– Оно у меня скачет…

– Понятно, а рабочее какое?

– Ох, разное… Бывает 120, а бывает и 200.

– При каком давлении вы себя хорошо чувствуете?

– Вы понимаете, в прошлом месяце я… Ведь до этого год назад…

– Какое давление для вас нормальное?

– Наша участковая…

– Какое. Ваше. Рабочее. Давление.

– Я принимаю таблетки, вот, посмотрите, подождите, вот ещё в мешке…

– КАКОЕ. ВАШЕ. РАБОЧЕЕ. ДАВЛЕНИЕ.

– Я вот веду учёт, каждый час измеряю, вот, посмотрите, за этот месяц, особенно в прошлую среду я вообще…

– …Какое давление для вас хорошее?

– Да я же вам дала тетрадку – посмотрите и определите.

– Какое у вас давление в норме?

– Вот когда я лежала в больнице, и врач на обходе измерял давление…

– ННУ?!

– То они мне никогда ничего не говорили. Никто не говорит. Кому нужны старики?

Когда здороваюсь или разговариваю с человеком, то сразу смотрю на его руки и ищу вены. Потом оцениваю телосложение, чтобы знать, какую, в случае чего, пихать ему в горло ларингомаску. А, если этот человек меня бесит, то представляю, как провожу на его теле реанимацию, ломая рёбра и херача дефибриллятором.

Поступил мальчик, 4 года, живот болит 3 дня. В итоге разлитой перитонит, 200 мл гноя с пуза. 4 часа наркоз, ребёнок в реанимации, экстубирован, спит. Подхожу снять показатели мониторинга, поворачиваюсь к ребёнку, а он смотрит на меня с ужасом в глазах и говорит:

– Тётенька, Вы меня не убьёте?

Отойдя от шока, от только что услышанного, говорю:

– Зайка, кто тебе такое сказал?

И ответ:

– Мне мама сказала, что все врачи – убийцы.

Не нашла слов, что ответить, просто в ах*е вышла из палаты. И это врачи-то убийцы! Люди, вы сами себе вредите, что за мать будет дома держать ребёнка с острой болью в животе или лечить ребёнка препаратами для взрослых, разбрасывать по дому заколки, булавки, пуговицы, монеты и батарейки! А потом бежать в больницу с криком о помощи и, забрав орущего ребёнка из реанимации, успокаивать и приговаривать:

– Эти злые врачишки тебя обидели, ну, я им покажу!

Суки!!! А то, что по их вине здоровый ребёнок восьми месяцев был под наркозом 2 часа из-за грёбаной булавки (которую так трудно убрать в дальний ящик), это х*йня! Это-то нормально!!!

Все самые ох*енные врачи и политики в нашей стране лежат дома на диване и сутки напролёт лупят в ящик, а шарлатаны и тупицы сидят в поликлиниках, больницах, ездят на скорой.

Зачем отменили вытрезвители!? Вся эта синяя мразь теперь сидит в приёмном отделении! А мы, медсёстры и врачи, должны их обследовать и лечить… лечить от чего? Мы должны ковыряться в этом дерьме, общаться с этим дерьмом и не дай бог что-то не дообследуешь этой синей мрази – так полетишь с работы…

При поступление алкашей (по мнению нашего руководства), мы должны бросать всех больных и бежать к ним… И не важно, с чем мы бросили больного, будь то ОНМК или гайморит, но мы должны бежать к пьяни, который и трезвым-то уже себя не помнит!

Я одну даму-соседку отучила на раз.

Она в швейном ателье работала, как узнала, что я медик, повадилась то давление померить, то уколы, притом не подружка мне, не хорошая знакомая – так, соседка на «здравствуйте».

«Извините, – говорит, – в доме больше ни одного медика нет, а я не умею».

Ну, мне надоело, прихожу к ней с бельишком рваным, говорю:

– Извините, вы мне вот тут пару дырочек не зашьёте, а то, как назло, в доме ни одной швеи больше нет, а я не умею.

Вы бы видели, товарищи, её глаза – как у третьей собаки в сказке Андерсена. Теперь как отрезало – видно, научилась и давление измерять, и укольчики делать.

С утра получаем вызов «ранение шеи, кровотечение» – летим с сиреной. По дороге лихорадочно вытаскиваю из памяти способы пережатия сосудов на шее для остановки кровотечения, напихиваю бинты и салфетки в карманы.

Подруливаем на адрес, у подъезда стоит молодой человек, лет 25, без видимых признаков кровотечения.

– Вы вызывали?

Входит в машину, садится, отгибает ворот рубашки – на шее три царапины (как от ногтей – параллельные).

С выражением вселенского страдания ипохондрик вопрошает:

– Я родинку сковырнул? Посмотрите. Оказалось – спал, во сне (с его слов) царапнул себя по шее и СИЛЬНО кровь потекла. Чайная ложечка с горкой. Тут без экстренного врача никак – надо же, чтоб подули и пожалели. Даже бинтовать нечего было. Перекисью промокнули. Зато какова подача – «ранение шеи, кровотечение»…

Со смены…

Посмотрела – кого привозят, кто приходит сам. ЖУТКО…

Припадочная мамаша приволокла своего «мальчика», возрастом 43 года, очень болит пальчик… В поликлинику, не пойдём – хирург не нравится. У вас лучше и быстрее. Мамка визжит и причитает, что сынулька: «сейчас умрет у нас на глазах…» А мы, падлы, ничего не делаем, не спасаем чадо.

Наркоманы, заперлись, пускают слюни до порога, зачем пришли – не помнят.

Два бомжа, с парфюмом от ведущих производителей и вшами на всю область… С туберкулёзным кашлем…

Муж с женой, в крови по пояс. Подрались, жена откусила ухо, муж в долгу не остался, сломал нос.

Две подружки-бабки, нажрались какой-то херни, не могут посрать неделю и только сегодня вспомнили, что надо что-то предпринимать.

И только в уголке молчал мужичок, ему было по-настоящему хреново…

Пришёл сам, попросил помощи и молчал, в то время как остальные брали штурмом врачей…

Заваливается мадам в кабинет.

И прям с порога:

– Так! Вы мне ОБЯЗАНЫ сделать КТ, МРТ, быстренько всё написать, объяснить и показать! Понятно?!

А рядом сидит дедок:

– Слышь, девка, а к Путину на ужин ты не хочешь поехать? А то у меня пары нет!

– Ваши таблетки не помогают ни хрена!

– А какие Вы принимаете?

– Да никакие. Они же все на печень влияют…

Каждый год приезжаю на мото-авто ДТП. Просто месиво. Особенно тяжёлые на спорт-байках.

У меня предложение, чтоб они ездили уже с кубитальными катетерами в вене и желательно заинтубированные.

Чтоб времени не терять.

В одно из дежурств нам в бригаду дали молоденького фельдшера-стажёра.

Со «скоропомощным» сленгом он ещё знаком не был, и, в связи с этим на одном из вызовов сложилась довольно забавная ситуация: хрущёвка, 5-й этаж, лифта нет, тяжёлый, как по состоянию, так и по весу (120–130 кг) больной мужчина. Необходима госпитализация. Пешком не поведёшь, нести втроём носилки – весьма проблематично.

Говорим стажёру:

– Спустись вниз, найди пару «негров» и пусть они с носилками поднимаются в квартиру.

(На сленге «03» – «НЕГР» – это просто какой-нибудь прохожий мужик, который добровольно и бескорыстно, подбадриваемый тобой, а самое главное ВМЕСТО тебя, потащит в машину носилки с пациентом.)

Обрадованный первым серьёзным поручением стажёр, по-военному лихо щёлкнув каблуками, унёсся вниз по узкой лестнице. Минут через 15 – звонок…

Жена больного открывает дверь и… чуть не падает в обморок.

На пороге стоял счастливый новичок в сопровождении 4-х НАСТОЯЩИХ негров, один из которых был с носилками наперевес.

Рядом, оказывается, находилось студенческое общежитие пищевого универа. Больного до кареты «03» они донесли довольно резво, хотя и пыхтели, как локомотив.

Мы, в свою очередь, с умилением на лицах и почти что слезами счастья на глазах, следовали налегке за героями.

Посередь ночи вызов: 17 лет, колет, чешется, трясёт, короче, полный набор подрастающей психопатки.

Дело происходит 27 января (это важный момент) сугробы по естеству, морозяка градусов 20.

Дома 2 бабы, мама и доча, мужицких вещей дома нет.

Выясняю: эта молодая НЦДшница за день разругалась с мамой, подругой в институте, со своим молодым человеком и теперь спать не может – пальцы ног сводит (бл*дь), ну и прочее, прочее. Спрашиваю, в душе скрипя зубами:

– А я чем помогу, в институте проблемы порешаю, или как?

Мама выдаёт:

– Вы её посмотрите внимательнее, у неё полиноз?

– На что? – спрашиваю.

– На цветение тополя и пыльцу полыни! Пытаясь не матерится, говорю фельдшеру:

– Оксана, подойди к окну, глянь, там тополя не цветут, в конце января?

Маман начинает покрываться полосами зебры.

А когда я сказал, что полынь цветёт в августе, начала меня стращать жалобами в ООН.

– Ради бога, а пока наберите ванну валерьянки и ныряйте по очереди, утром решайте вопросы с молодым человеком. Выходим, не в силах сдержать хохот. Водитель смотрит на нас, как на идиотов:

– Поехали Валера, а то ты подвергаешься смертельной опасности, стоишь под цветущим тополем и нифига не чуешь.

Был у нас терапевт. Идеальный доктор. Работал после работы ещё часа четыре бесплатно, в отпуске постоянно помогал пациентам, никуда отдыхать не ездил. Говорил, что нельзя, как, мол, без него. Он же врач. Семью завести не успел. Умер в 36 лет от инсульта. На похоронах было много пациентов его. Прошло девять лет. Могилка заброшена. И только одинокая грамота Минздрава за заслуги в медицине висит на стенде почёта, напоминая о нём как надгробная эпитафия.

Сама медик, но стоматологов с детства боюсь до жути, терплю до последнего, употребив последнее обезболивающее, не спав три ночи волочу свою тело на кресло, которое сниться мне в кошмарах. Прошу ввести меня в анабиоз и побольше. Экзекуция прошла успешно, голова по ощущениям напоминает дирижабль от наркоза. Чувствительность отсутствует, пытаюсь попить водички, а она не всасывается, приходится наклонять голову и вливать.

Еду домой в автобусе, сидит дядечка, аппетитно так ест булочку… Его взгляд медленно с булочки переползает на мой «дирижабль».

Я в панике, что не так-то?!

Достаю зеркало – зомбиапокалипсис, *пта, рот приоткрыт и кровавая слюна медленно стекает…

Повезло мне ночью быть диспетчером, пересменка, 50 вызовов висит на экране, 15 бригад вместо 36.

Перезванивает мадам (дальше дословно): – Мы машину заказывали 3 часа назад, вы что, охренели, нарочно не едете (весь монолог на уровне ультразвука, как будто в соседнем селе порося колют).

Я на экране ищу вызов, есть – ждут час двадцать, начинаю объяснять:

– Ваш вызов есть, пока не поехали, бригад мало, уличных много.

В ответ:

– Я буду жаловаться.

– Конечно, жалуйтесь, нас обязательно всех уволят, а так как работать больше будет некому, службу, слава богу, закроют, и в следующий раз к вам никто не приедет.

Ответ:

– И что – даже пожаловаться тогда будет не на кого?

Когда-то наш старший фельдшер, будучи ещё на линии, осматривая очередного пациента с болями в животе, надел перчатки, на вопрос:

– Доктор вы в перчатках, вы мною брезгуете?

Выдал:

– Да я вас просто ненавижу.

А зачем напрягаться, в чем-то себя ограничивать, соблюдать диету, режим, назначения?

Станет плохо – приедет скорая, в больничку увезет, капельницу поставят.

А не поможет – так жалобу накатаем или в суд подадим!

Это уже сложившийся менталитет, его не исправишь.

Самые тяжёлые визиты для меня – это к тяжёлым больным. Когда помочь хочешь, но не можешь.

Сначала мчишься с мигалками через весь город, потом бежишь по лестнице с сумками. Вот и дверь, за которой ждут. Конечно же, слова: «Ну почему же так долго?!». А что такое 7 минут? Один светофор, второй, лежачий полицейский, несколько пешеходов, которые не могут уступить машине скорой – им, видимо, нужнее, заставленные машинами дворы, где также никто не пропустит… Объяснять это? Нет. Для тех, кто ждёт, каждая секунда тянется мучительно долго и отмеряется болью и тревогой. Стискиваешь зубы и молчишь. Проходишь в дом.

Все дома одинаковы, и каждый из них неповторим. В каждом есть что-то особенное: фотографии в рамках из счастливых времён, сувениры из мест, о которых хочется помнить, от людей, которых хочется помнить, маленький отпечаток хозяев во всём… Ты идёшь через этот уютный мирок в обуви, обезличивающей тебя форме, с тяжёлым чемоданом. Идёшь, потому что мирок сломался – пришла беда, а ты извечный её спутник… Люди, смотрящие на тебя, никогда не рады тебе. Они боятся. Не тебя, а то, что всегда рядом с тобой. Иногда себя чувствуешь падальщиком, прилегающим на праздник смерти.

Тело на полу. Глаза родственников, горящие мольбой, страхом, отчаянием. Быстрый осмотр, спутанные слова родственников «Смотрели телевизор… упала… болела… помогите… она будет жить? Всё будет хорошо?» Ты видишь их впервые в жизни, провёл осмотр всего в несколько минут, но уже знаешь приговор – нет, не будет. Выживаемость крайне мала, и эта женщина/мужчина имеет слишком мало шансов. Сказать людям такое? Нет. Сухая избитая фраза: «Мы сделаем всё, что сможем» или «Выйдете в другую комнату, не мешайте работать». Они очень хотят, чтобы случилось чудо и их мама/папа, жена/муж, бабушка/дедушка жила…

Они следят за каждым твоим движением, ждут любого слова. Катетер, капельница, ампулы, шприцы, вызов спецов на себя. Если только ты сегодня не спец… Тогда всё ещё печальнее. Жалобные глаза пациентки, её хриплое тяжёлое дыхание, слёзы… Я не могу выражать эмоции. Мне нельзя этого делать. Не могу медлить. Ещё ампулы, бежит лента ЭКГ. Приезжают наши спецы. Суровое молчание, носилки, смена капельницы, вопросы родственников. Мигалки.

Садишься в машину. Старший берёт листочек и рацию. Новый визит, новые люди. Нет ни времени, ни права переживать и чувствовать… Такая работа…

«Скоряки» выгорают первыми. Очень быстро становится безразлично. Мало работать – есть нечего. Много – некогда. Итог – два года, и ты тот ещё «ублюдок». Ты работаешь, но уже насрать.

Стыдно признаваться, но мне уже тоже частенько насрать. Не жалко алкашей. Не жалко истеричек. Не жалко страдающих обычных людей. Не жалко стариков. Их очень много. Вы не представляете сколько стариков умирает ежедневно. И часть из них умирают при скорой помощи. Жалко молодых. Жалко детей. Выворачивает на изнанку от мёртвых младенцев и детей. Так выворачивает, что смену можешь проработать молча. Бывало, что сутками молчал. Просто нет желания говорить. От кульков в мусорных баках, в которых груднички. От маленьких трупиков упакованных в десять одежек, которых прислонили к батарее: «Чтобы согрелся. Руки ведь холодные были!» Ребёнка просто забыли у батареи и сварили заживо. Честно признаться, очень жалко детей так, что сделать в мышцу укол от температуры и то жалко.

Жалко онкологию молодых. Жалко мать, которая агонизировала при нас и при нас умерла. За правую руку держал муж и ревел молча, а за левую держала дочь и ревела навзрыд. Муж не дал разрешение на реанимацию. Мы просто стояли и смотрели. Очень тяжко такое наблюдать. Почему-то нет желания после такого говорить.

По секрету: всех, кого знаю, кто на скорой более пяти лет, имеют проблемы со здоровьем. Почти все, кого знаю, кто работает на реанимационной бригаде более семи лет употребляют во всех смыслах. На западе это называют эмоциональное выгорание. Частенько такие состояния переходят в психозы, а затем в серьёзные психические нарушения. Читал статью, где описывались способы избежать подобных состояний. Либо каждые три года менять место работы (нереально для скоропомощника), либо постоянно проходить какое-либо обучение, повышение квалификации или просто подтверждение категории (при ценовой политике таких курсов и дорожной карте НЕРЕАЛЬНО), либо иметь серьёзное увлечение. Моим стали книги. Когда кончились изданные книги, пришла очередь самиздата. Когда стало трудно находить объемистые интересные книги, начал марать килобайты…

Работаю на скорой.

Констатировали смерть бабушки, криминала нет, всё путём… Родственники пригласили батюшку отпевать, так вот… То ли он с похмелья был, то ли еще чего, но говорит он родственникам:

– Много я покойников видывал, но ваша дюже хороша! Лежит как живая, щёчки румяные. Не мёртвая она, летаргический сон у неё!

Понятное дело – среди собравшихся паника.

Сто звонков на скорую, приехали, пока носом в трупные пятна и характерный запашок не сунули – не успокоились! А по городу слухи…

Скорая, уроды такие, чуть живого человека не похоронили!

У нас в поликлинике медсестре высказались, что, пока она на 5 минут по нужде вышла (пациентов тогда не было под кабинетом), бедная пациентка её аж 5 минут прождала! Сказала, что с вашими зарплатами вы должны от звонка до звонка высиживать в кабинете, а в туалет ходить во время обеденного перерыва.

Медсестра просто молча достала расчётный листок за прошлый месяц. А затем спокойно приняла резко утихшую пациентку.

У меня родители врачи. Когда я родилась, они были на третьем курсе, бабушек не было – соответственно я была с ними в ординаторских с детства. Когда мне было 7 лет, при мне в школе девочке стало плохо – стошнило. Я тогда на полном серьёзе сказала, чтобы она не волновалась – она беременна. Правда девочка очень расстроилась, плакала, и мои родители долго извинялись перед её родителями!

Это был мой первый диагноз.

Работал участковым. Прихожу на вызов, набираю домофон. Там бабуля идёт очень долго. Сзади подходит мужик с чипом. Я ему говорю, что вот врач, пришёл на вызов, но не открывают, откройте дверь.

Он начинает читать лекцию, что если ты врач, то и жди, пока откроют через домофон, а у жильцов есть чипы, и у нас такое правило, мы никому не открываем.

И так минут 10 гундит сзади. Тут бабуля дошаркала до домофона и открыла мне.

Я захожу в подъезд, а мужик пытается за мной зайти. Я его не пускаю и спрашиваю: «А ты куда идёшь?» Он – мол, я живу здесь. «У жильцов этого дома правило никого не пускать, а пользоваться чипами».

Отталкиваю его и перед носом закрываю дверь. Настроение на весь день отличное!

Приснилось после суток (работаю на скорой).

Идёт война, ползу по окопу, за спиной огромная сумка медицинская, на ремне.

Из окопа встаёт раненый солдат в каске, грязный, весь в крови, закопчёный. С оторванными руками. И говорит мне: «Помоги!» – а я ему сую бланк вызова и кричу: «Подпись, сначала подпись!!!»

Потому что сейчас в нашей работе главное – правильное заполнение документации!

Однажды целые сутки пахали между приёмником и оперблоком без продыху.

И вот под утро привезли девицу, с аппендицитом, но пьяненькую.

Выхожу из операционной в сестринскую (благо помещения рядышком, почти смежные).

Говорю:

– Подавайте эту белку.

А сам голову к подушке на диване сестёр и провалился.

Ассистент пошёл в туалет и благополучно уснул в ординаторской, мол, позовёте. Проснулся от возни и шёпота.

Открываю глаза и вижу: у меня под боком лежит эта девица, почти без… всего, рядом с ней оперсестра.

И последняя ей шепчет:

– Ну, и что, что замёрзла, ты уже выспалась. Дай нам немного.

Оказалось, санитарка отделения привезла её к оперблоку и смоталась. А та пьяненькая увидела через открытую дверь диван и примостилась.

Сестра тоже уставшая, не придавая этому никакого значения (доктор же спит – команды не было), примостилась рядом. Спали около часа.

Потом, правда, всё отделение ржало.

Ну, ничего, пережили…

Проводили с медсестрой противогриппозную иммунизацию. На участке была девочка-даун, Сашенька, лет до 4-х слова членораздельно не произносила, так, междометия и слоги.

Картина маслом: мама держит Сашеньку на руках, медсестричка прицеливается и колет, Сашенька поворачивается через плечо, смотрит на медсестру и совершенно отчётливо произносит: «Вот бл*дь!» Мамаша счастлива – дитя заговорило.

Я в медицине 21 год. Работала в отделениях. Теперь 11 лет в рентгене. Мне не стыдно то, что я помню многих своих пациентов, особенно по рентгену. И очень приятно было, когда в магазине со мной поздоровалась женщина с девочкой лет 15. Я в ответ тоже поздоровалась и пошла дальше. На выходе из магазина эта девочка подошла ко мне и вручила большую и не из дешёвых шоколадку. Я удивилась:

«За что?» Она ответила: «За то, что Вы боролись за мою жизнь».

Я стояла в растерянности, пока не подошла её мама. Она сказала:

– Помните, 14 лет назад, к Вам в инфекцию попал ребёнок с температурой 40 и судорогами?..

Я вспомнила – девочка еле дышала, горела огнём и вдруг дала судороги прямо в ПП инф. отд. Больница-то одна, но наш корпус отдельно. И курирующий врач в вечернее время и выходные был у нас реаниматолог. А реанимация на пятом этаже в другом корпусе. А я работала первый месяц после училища. Сначала растерялась, а потом из шкафчика неотложки схватила реланиум, шприц вколола ребетёнку и через двор попёрла в реанимацию. Понимала, что пока дозвонюсь, пока доктор придёт – можно потерять ребёнка. Успела. Добежала, донесла. Потом реаниматолог сказал, что те считанные минутки спасли жизнь девочке.