Дым. Поиск любви Веряскин Дмитрий

– Коля, – пожал я ему руку, заметив больные, уродливые ногти на его руках и местами изъеденную кожу экземой.

Я вытер лицо и сел напротив. На столике стояла бутылка коньяка «Арарат», несколько салатов в пластиковых контейнерах, нарезанный лимон, буженина и вино в тетрапаке.

– Сколько времени? – спросил я, одновременно пытаясь найти мобильный в куртке.

– Почти сутки спишь! – с явным упреком сказала Юля. – Что ищешь?

– Трубу, – ответил я.

– Вот – она протянула мне мобильный – Ира твоя извелась, бедная.

Мне не понравился ее тон, но я ничего не сказав, взял мобильный из ее рук. От Иры было семь СМС, она просила позвонить или написать, когда я проснусь. Я написал: «Я проснулся, все нормально, не переживай, ты как?».

– Ты как коньячку? – спросил меня Саша.

– Положительно, если чуть позже, еще не до конца проснулся.

– А я вот выпью, вы как, Юлия?

– Я еще то не допила, – ответила она.

– Ваше здоровье! – произнес он тост, моментально осушив рюмку, зажевал лимон, – Коля, я, как и ты, могу вечно спать в поезде, – говорил он, – для меня эти тук-тук, тук-тук словно гипноз, ничего меня так не успокаивает, как стук колес.

– Может быть и на меня, но я этого не знал, – отвечал я.

Юля засмеялась.

– Именно из-за этого ты и проспал сутки, поешь, – предложила она.

– Я не помню, в какой из этих сумок сок? – смотрел я на нее, надеясь получить ответ.

– Над тобой, посмотри там, – ответила она.

Действительно, на верхней полке лежали две коробки персикового сока и бутылка минеральной воды. Я открыл одну из коробок и практически залпом осушил ее наполовину. Пришло СМС от Иры: «Зая, какого хера эта сука берет твой телефон? Я звоню тебе, а говорю с ней. Я тоже спала, как убитая, вечером с Аней идем в кино. Целую!».

– Ну что, хряпнем по пятьдесят? – опять предложил он.

– Сейчас можно, – согласился я.

Он наполнил две рюмки.

– За знакомство!

Я взял рюмку, взглянув на Юлю.

– У меня есть, ты покушай.

Она была права, есть я хотел сильно, коньяк приятно обжог горло и, смешавшись в желудке с соком, отозвался теплой волной.

– Вы знаете, – начал он, не морщась пережевывая дольку лимона, – в Туву, далековато.

– В Тыву, если быть точным, – жуя салат, не известно зачем поправил его я.

– Какая на хер разница, ой, прошу прощения, – посмотрел он на Юлю. – А ты знаешь, обращаясь ко мне, говорил он, – там кроме баранов и конопли ничего нет, и народец они очень тяжелый.

Юля оторвалась от телефона, вероятно, писала в месседже или во что-то играла.

– А вы что, там бывали?

– Нет, не был, и слава богу, – сказал он так, будто речь идет о преисподней, – приходилось мне по роду службы сталкиваться с ними. Я ведь зам по БиОР, – сообщил он ничего не говорящую мне аббревиатуру, но по тому, с каким выражением он говорил, можно решить то, что, говоря о себе, он Господь Бог и не меньше, – чтобы вы понимали, я заместитель начальника по безопасности и оперативной работе, – сказав это, он вытянулся.

На моих глазах он превратился в какого-то павлина из передач по каналу Discovery, которые смешно вытягивают шею, раскрывают хвосты, пытаясь произвести впечатление на самку.

– Юля, работаю я в исправительной системе и ежедневно имею дело с отъявленными негодяями, в том числе и с Тувинцами. И, скажу я вам, может, выпьем? – взглянул он на меня.

В знак согласия я кивнул головой, поглощая буженину. Он быстро наполнил рюмки.

– Выпьем, – поднял он рюмку, – за то, чтоб у нас все было, и нам ничего за это не было, – произнося тост, он как-то странно улыбнулся, видимо, вспомнив именно то, благодаря чему у него что-то появилось, но мысль о том, что за это могут наступить негативные последствия, тяготит его. Типичная жизнь российского чиновника.

Выпили, я практически смёл все то, что было на столе, и еще не чувствовал себя сытым.

– Юля, я прервался, прошу прощения, – лебезил он, – и вот тувинцы такой народ, скажу я вам, неуправляемый и непробиваемый.

Юля смотрела на него, не отрывая глаз, судя по всему ей было интересно.

– Понимаете, что я имею в виду?

– Не совсем, – ответила она.

– Наша исправительная система, это не европейское сюсюканье, к преступникам у нас особый подход, есть особые учреждения, где к этим подонкам применяют древние, но очень эффективные методы. В одном из таких учреждений работает ваш покорный слуга, – чуть поклонившись, продолжил он, – задача таких учреждений заключается в исправлении или, как говорится, в ломке особо отъявленных, воров в законе, криминальных авторитетов, лидеров ОПГ, радикальных правдолюбов. Скажу вам честно, у меня исправлялись все и отказывались от принципов, которыми жили долгие годы, – сжав ладонь в кулак, явно зверея от воспоминания применяемых методов. – Но вот тувинцы… Выпьем?

– Я пас, – отказался я, радуясь за тувинцев всей душой.

– Вы, Юля? – схватил он коробку с вином, готовый наполнить ей бокал.

– Нет, у меня еще есть, – подняла она бокал, наполненный чуть больше половины.

– Совсем немного, – настаивал он.

Юля ничего не ответила, и он долил вина. В купе я находился как неодушевленный предмет, как биологическая камера, ведущая видео– и аудионаблюдение. Я не существовал для него, слившись со стеной, что меня вполне устраивало. Такие, как он – очевидные звери! Абсолютно не отличающиеся ничем, а порой на порядок превосходящие тех, кому по роду службы они обязаны показать гуманность и верховенство закона, напротив, уничтожают людей, озлобляют их и со спокойной душой отправляют в общество. Вероятно, он считает себя настоящим мужчиной, брутальным мужчиной, а такие, как я, на его фоне считаются офисными серыми мышами. Жаль тех людей, кто находится под гнетом этого кровожадного создания. Я смотрел в его глаза, видя сияющие небоскребы тщеславия, из его уст лился яд, а из брюха выпирало надутое, детское, ранимое эго, дыры которого он латал, втаптывая в грязь всех тех, до кого дотягивалась его нога в берцовом ботинке. Он с остервенением топтал, стараясь как можно сильнее измарать людей. Он ненавидит людей, он уничтожил бы нас всех до единого, и все потому, что он не имеет в себе ничего из того, что присуще людям.

– И вот тувинцы, – пьянеющим голосом продолжил он, – особые отморозки, с ними приходилось потеть, что бы они понимали, куда попали и где их вещи, – засмеялся он, – а воспитываем мы, так сказать, не по Макаренко, – практически истерически разразился он хохотом.

Не исключаю, что этот оборотень, Омский подполковник, и удостоился бы большего внимания одной из красивых девушек Ижевска, если бы не его повествования о пытках, которые безумно испугали Юлю.

Я надел куртку, взглянул в глаза Юли, читая мольбу не оставлять ее. Оборотень с капающими слюнями не обратил на меня никакого внимания, не предлагая кому-либо из нас выпить. Открыл новую бутылку коньяка, налил рюмку и опрокинул ее в свою мерзкую пасть.

– Хорошо! – удовлетворенно сказал он, продолжая рассказ о каком-то авторитете по прозвищу Седой, который, после того как его насильно засунули в унитаз, маршировал в камере.

– Пошли в ресторан, – сказал я Юле.

– Пошли, Коля.

Если бы не ее ответ, он и не услышал бы моего предложения к ней, для него я давно прекратил существование.

– Как?.. Куда? – моментально отрезвев, не веря своим ушам, спрашивал он, зло сверкнув на меня глазами. Юля воспользовалась его замешательством, протиснулась между ним и столом, накинула шубу, готовая следовать за мной.

– Меня никто не приглашает, – грустно, еле слышно говорил он. – Ну, хорошо! – подскочил он, голос его превратился в писк щенка, – приятного вам времяпрепровождения!

Меня ужасно веселила эта сцена, ничего не отвечая, я открыл дверь, пропустил Юлю, вышел в след за ней, раздавив его глаза, налитые кровью, и прищемил язык дверью купе.

– Ну и придурок же он! – быстро шагая вслед за мной, сказала она, вызвав у меня истерический смех.

Еще тридцать минут назад ее мнение о нем было абсолютно иным. Она словно под гипнозом тонула в его пустых, алчных, кровожадных глазах. Не исключено, ее воображение самым наилучшим образом рисовало командировочную интрижку с подполковником, а теперь она, как ошпаренная кипятком, бежит за мной.

Ресторан поезда Абакан – Москва практически пуст, только трое молодых парней выпивали, жарко обсуждая какие-то умопомрачительные вещи, связанные с автомобилестроением.

Восхищаемся чем угодно, но не жизнью, планшетами, мобильными телефонами, с замиранием сердца следим за запуском разрушающей ракеты «Булава», но не следим за жизнью.

Я заказал две чашки эспрессо.

– Ты кушать не хочешь? – заботливо спросила Юля.

– Нет, я же все там смёл.

– Коля, я думаю, нам нужно обратиться к начальнику поезда, чтобы его от нас убрали, пусть другим рассказывает о своем бесстрашии и зверствах.

– В этом нет необходимости, уверен, он уже осознал глупость, допущенную им, и, наверное, мирно спит.

– У меня такой уверенности нет.

– Не переживай, мы не у него в колонии, здесь такие, как он, беззащитны, как дети.

– И все-таки… – продолжила она.

– Может, хватит, – прервал я ее.

– Ну, хорошо, – сдалась она. Официант поставил на столик кофе.

– Коля, мы можем посидеть здесь, он через четыре часа сходит.

– Кто он? – не сразу поняв, о ком идет речь, спросил я.

– Как кто? Саша!

– Юлия, вам бы стоило забыть о нем давным-давно.

– Легко тебе говорить, – обиженно сказала она.

– Ну да, действительно, я интересовал и интересую, точнее сказать, я вообще его не интересую.

– Что ты хочешь этим сказать? – непонимающе смотрела она.

– То, что и тебе вполне очевидно, его интересовала ты, – она засмеялась.

– Его интересовал коньяк, но не я.

– Юлия Николаевна, не думал, что вы такая скромница. Выпивший и даже трезвый мужчина в вашем присутствии не может думать ни о чем, кроме вас.

– Хватит шутить, Коля.

– Я вполне серьезно.

– Значит, ты плохо знаешь мужчин.

– До настоящего момента я думал иначе.

СМС от Иры: «Зая, как ты? Я сильно соскучилась. Безумно люблю тебя, твоя малышка!»

Что ответить? Ее признания в любви – пустой звук, слова, не значащие ничего, полный ноль, они пусты, пустее романов Донцовой, пустее пустоты Пелевина в интервью Esquire, пустее Хасимы. Ее чувства нуждаются в таком же расчетливом чувстве, она не способна любить, не требуя чего-то взамен. Она нуждается только в том, чтобы любили ее. Она лишь освоила привычную систему манипуляционных уловок, полагая, что любовь именно таковой и является. Я не могу дать ей то, чего она требует, могу отказаться от всего, могу отдать ей все, но я не могу ее любить. Я не могу любить трупы! «Ир, всё в порядке, приеду на место, позвоню».

Мы просидели около полутора часов, выпили по две чашки кофе, съели пирожное. Юля рассказывала о предстоящей работе, об очень милой, как ей показалось Оксане Владимировне, которая на две недели наш босс. Всю свою жизнь я чей-то подчиненный, кто-то у меня Босс, начальник, президент, я постоянный баран, которого пасут. Я всегда часть безрассудного, слабого стада, не способного жить без пастуха с хлыстом.

– Вернулся? – спросила Юля.

– Можно сказать и так.

– Коля, это не мое дело, но мне давно жутко интересно, вы так давно вместе и не женитесь, почему?

– Почему мы должны жениться? – улыбнулся я.

– Как почему? У вас серьезные отношения, логическим завершением которых является свадьба.

– Логических цепочек в отношениях с женщиной, в том смысле, о которой ты ведешь речь, я не выстраиваю.

– А что ты строишь, если не секрет?

– Секретов нет, с ней ничего.

– Как это?

– Обыкновенно, – спокойно ответил я.

– Я тебя не понимаю.

– И я себя тоже.

– Ты когда-нибудь серьезно говорить можешь?

– Всегда, и сейчас я серьезен, я не серьезен к мертвому, а от нас с ней пахнет мертвичиной.

– Вы расстались что ли?

– Нет.

– Я ничего не понимаю, объясни, пожалуйста.

– По-моему, все предельно ясно, мы вместе без будущего, без прошлого, без чувств, без надежд на их появление.

– Как же вы тогда живете?

– Обыкновенно, как все, ведем совместное хозяйство, вместе спим, едим, моемся, дышим.

– Ясно, что ничего не ясно, – вздохнула она, совершенно не понимая, о чем я говорю. – И все-таки, так нельзя.

– Дай руку, – попросил я ее.

– Какую? – не ожидая подобной просьбы, растерялась она.

– Давай правую, – сказал я, протягивая руку.

Как-то робко и неуверенно она протянула мне руку. Я взял ее кисть в свои ладони, повернул тыльной стороной, рассматривая красивые маленькие пальцы, маникюр и нарисованные британские флаги на ногтях, которые и привлекли мое внимание.

– А почему именно британский флаг? – не выпуская ее руки, спросил я, – триколор патриотичнее.

– Не знаю, – улыбнулась она, – красиво, плюс я не патриот.

– Это почему же?

– Мне не нравится холодная, варварская Россия.

– Что же это такое? Не любить Родину, как можно? Быть честным, считал то, что ваш труд есть некий вклад в Родину. Как оказалось, я вас не знал вовсе.

– Хватит, Коля, – улыбнулась она, – я далеко не эгоистична, работаю я для себя, вернее для реализации своих идей. А что касается любви к Родине, это только тренд для радио и телевизора, в действительности кто ее любит и за что?

– Почему всегда нужно любить за что то? Можно любить или не любить и не иначе, я не о чиновниках и отдельно взятых людях, кто Россию видит как какое-то болото, из которого нужно высосать, откачать остатки чего-то ценного и свалить. Проблема нашей страны именно в том, что мы не хотим любить ее, себя, никого. Только поэтому мы так живем, хая во всех бедах Путина и еще кого-то, мы сами говно и живем так.

– Меня не переубедить, для меня актуальнее воплощения собственных планов, и на остальное мне все равно.

«Кто бы сомневался».

– Что это? Если не секрет.

– Это секрет, которым с тобой я поделюсь.

– Чем же я удостоен такого?

– Давай без издевок и лишних вопросов, удостоен и все!

– Хорошо, никаких вопросов, издевок, только острый слух, уже готовый уловить все, что ты произнесешь.

Огонь вспыхнул в ее глазах, энергия, которой были наполнены ее планы, лилась на меня. С юношества она мечтала стать модельером. Платье на выпускной бал, которое по ее словам, вызвало у других девушек злую зависть, она сшила сама. Я никогда не обращал внимания на ее одежду, больше интересовало, что под ней, как оказалось, все это она шила сама. Весной она планировала открыть собственный бутик для деловых женщин.

– Что ты смеешься? – с наигранной обидой спросила она.

– Одежда для деловых дам, вот что меня смешит.

– На мой взгляд, нет ничего смешного, смешны современные мужчины, безынициативные, инфантильные.

– Может быть, их делают такими рвущие под ногами землю женщины? Может нужно быть не бизнес-леди, а просто леди? Давая раскрыть заглушенный потенциал мужчинам. Мужчина не настолько приземист и материалистичен, какой является женщина, и, соответственно, в бешеном рвачестве мужчине вас никогда не превзойти. Мы давно ушли от того, когда наши потребности ограничивались добычей куска мяса и шкур животных, в чем мужчина, несомненно, превосходил женщин. Сейчас мышцы лишь для эстетического удовольствия, но не для схваток с мамонтом или сеянья полей. Физическая сила сейчас – это пыль. Так что, Юлия, претензии к мужчинам не обоснованы. Мужчины еще до конца не приспособились, сейчас переходный период. Иногда возникают такие мысли, эпоха мужей политиков, властителей мира на закате, и мы уже совсем близки к матриархату, а мужчина в идеале должен быть ученым мужем, творцом, писателем, поэтом.

– Долго он будет длиться, этот переходный период, точно! А мысль о матриархате мне симпатичная и, как я думаю, рациональная, раз вы абстрактно мыслящие, в отличие от нас, вот и двигайте прогресс, а бюрократию и прочее не приятное вам оставьте нам, – сказала она, улыбнувшись.

Юля страшно не хотела идти в купе, и мне стоило не малых усилий убедить ее в отсутствии какой бы то ни было опасности. К нашему общему удивлению, в купе Саши не было, более того, не было его вещей.

Юля закрыла за мной дверь, несколько раз дернув ее, проверяя, надежно она заперта или нет.

– Надо убрать весь этот срач, – сказала она, имея в виду остатки пищи, контейнеры, бутылки, находившиеся на столе.

– Давай, – согласился я.

– Сиди, я сама, – отказалась она от моего участия.

Освободив пакет майку, она просто смела все, что было на столе, протерла его тряпкой, предварительно смочив её минералкой, и, удовлетворенная проделанной работой, села напротив.

– Как хорошо, что его здесь нет, если честно, я почему-то так устала, козел этот разбудил меня своим шуршанием, я даже сначала испугалась, а ты спишь и носом не пошевелишь, – говорила она, улыбаясь.

– Извини, в случае опасности я бы подскочил в любой момент.

– Конечно, – смеялась она, – подскочил бы он, оставил меня одну, а я ведь просила у Василия Евгеньевича не просто сотрудника, но и еще и плечо, на которое можно если что положиться.

– Сейчас не этот момент, – смеясь, подставил я ей плечо.

– Коля, перестань дурачиться, – смущалась она.

– Я не дурачусь, в любой момент я рядом.

– Ну, хорошо…. Еще целые сутки ехать, надо сканворды, что ли, купить, интернета еще нет, умрем со скуки.

– У меня, – засмеялся я, – конечно, есть в запасе пара идей, как весело провести время, но проклятая корпоративная этика мешает мне.

– Иди-ка ты со своими идеями, – смеясь, говорила она, – я буду спать, а ты охраняй меня.

– Иначе зачем я здесь? Приятных снов.

Сняв только спортивную кофту, оставшись в трико и обтягивающей футболке, сквозь которую я отчетливо видел ее грудь, без лифчика, она залезла под одеяло.

– Скучно станет, буди, – сказала она.

– А как будить тебя?

– Ты умеешь по-разному?

– Само собой, – ответил я.

– Даже не хочу знать, обыкновенно, как еще?

– Еще…

– Коля, и не продолжай, иначе я так и не усну.

– Хорошо, приятных снов.

– Спасибо, ты что делать будешь?

– Музыку послушаю.

– Ну и хорошо, я сплю, – сказала она, отвернувшись к стенке. Вероятно, думая о том, как я мог бы ее разбудить.

Я взял мобильный, включил режим без звука, достал из кармана куртки наушники, забрался под одеяло и включил Estate of Trance Armin Van Buuren.

Хотел зайти на «мыло», но соединения не было, несмотря на то, что связь была устойчивой. Пора уже точки Wi-Fi установить в поездах, высказал я претензию руководителю РЖД, которую он не услышал.