Ванечка Тополь Эдуард

– А чё? Элементарно, – сказала четвертая и показала за окно: – Вон их, козлов, – пол-Москвы на «мерседесах»…

Действительно, внизу, под окнами общежития, гуртовались роскошные иномарки, это московские ухажеры кавказского разлива караулили будущих кинозвезд…

Тут на кухню вбежала еще одна юная кинодива с глазами Лайзы Минелли:

– Девочки! Достала голливудскую диету! Шарон Стоун, Деми Мур и эта, как ее, жена Тома Круза – все на ней сидят!

Все заинтересовались:

– Ну-ка! Ну-ка!

– Значит, принцип простой, – сообщила «Минелли». – Вот список продуктов! Сто грамм каждого продукта имеет свое количество жировых единиц, и в день таких единиц можно съедать не больше сорока. То есть, смотрите, икру и омары можно есть сколько угодно…

– Это нам не грозит, – сказала грузинка.

– А картошку? – спросила молдаванка.

– В ста граммах картошки – шестнадцать единиц, – сообщила «Минелли». – То есть в твоей сковородке еды на пять дней!

– А я за день съедаю и ни хрена! – сказала Лара. – Подруга, шла бы ты со своей диетой знаешь куда? Мы тут серьезным делом заняты, Надьку замуж выдаем.

– Как замуж? За кого?

– Да вот думаем. Но она боится.

– Чё – замуж боишься? – повернулась «Минелли» к Наде. – Целка, что ли?

– Ну! – подтвердила Лара.

– Ну и что? – сказала «Минелли» Наде. – Чему быть, того не миновать!

Тут на кухню вошла Зина, и все разом умолкли, глядя на нее в упор.

Зина с независимым видом взяла одну из сковородок с картошкой и унесла с кухни.

– Сучка гребаная! – сказала молдаванка. – Ребенку – сливовый сок…

– Знала бы я, что это ее сковородка, – нассала бы, сука буду! – заявила Лара и спросила у Нади: – Ты Достоевского читала? Все страдания мира не стоят слезы невинного ребенка. – И оторвала бязь от ляжки. – А ты замуж боишься. Смешно.

Электричка, грохоча, летела по Подмосковью. В вагоне, в простенках меж окнами, в обрамлении свастик красовались лозунги:

«Россия, стряхни с себя паразитов жидов!»

«Убей жида!»

«На этой линии общественный порядок охраняют раменские члены Российского Национального Единства».

Под одним из таких лозунгов – одни на скамье – сидели Надя и Лара.

Вагон был пуст, но по мере движения электрички постепенно заполнялся пассажирами.

Надя, держа в коленях свой заплечный рюкзачок-сумочку и пачку визиток, читала с визиток:

– Мамедов Имран Расимович, председатель совета директоров…

Лара, прищурившись, сказала после паузы:

– Нет, Мамедов отпадает. Следующий.

– Мамаладзе Вано Ризоевич, генеральный директор…

– Не годится. Дальше.

– Гужиев Армен…

– Слушай, к тебе что – одни чурки клеятся? – перебила Лара. – Ни грузины, ни армяне тебе не нужны.

– Почему? Разве у тебя сейчас не грузин?

– Это для другого. А тебе… Неизвестно, сколько у них там дома детей! Следующий.

Надя, пожав плечами, прочла со следующей визитки:

– Лукашенко…

– Ты что – Лукашенко сняла? – изумилась Лара.

– Наверное, однофамилец…

На остановке в вагон зашли новые пассажиры.

Надя прочла с новой визитки:

– Шапиро Борис Яковлевич, Русский купеческий банк.

– Еврей… – Лара, прикидывая, в сомнении покачала головой: – Нет, в принципе для мужа это ничего. Евреи не пьют. Но…

– Но что?

– Ладно, отложи в запас. И запомни: тебе нужен мужик, за которым и ты, и ребенок будете как за каменной стеной.

Надя прочла со следующей визитки:

– Кибицкий Павел Антонович, банк «Энергия века». Не помню, кто такой…

По вагону, уже полному пассажиров, в инвалидном кресле покатил молодой одноногий и однорукий парень в камуфляже и берете десантника. Держа на колене алюминиевую кружку, пел про Афганистан и матерей, которые получают «груз-200»…

А из другого конца вагона навстречу ему двигался патруль баркашовцев – трое молодых парней в черной гестаповской форме и с красными повязками на локтях. На повязках – свастика и буквы «РНЕ». Патруль сопровождал милиционер с погонами капитана.

– Документы! – говорили патрульные пассажирам. – Документы!..

Пассажиры послушно предъявляли паспорта, кто-то попробовал возмутиться:

– А вы по какому праву?

– А вы мне предъявите! – тут же вмешался капитан милиции. – Паспорт!

Тут патрульные остановились возле другого пассажира, пожилого кавказца. Рассматривая его паспорт, процедили:

– Так… Аслуханов… Прописан в Раменках… А что, Раменки уже Чечня, что ли?

Пожилой кавказец молчал.

Патрульный отдал паспорт капитану милиции:

– Здесь печать похожа на подделку.

– Пройдемте, – сказал капитан пассажиру.

– Да вы что? – испугался кавказец. – Я тридцать лет в Раменках живу!

– Ну и хватит, – сказал патрульный. – Россия теперь для русских.

– Пройдемте! – повторил капитан.

– Куда я пойду?! До Раменок еще!..

Один из патрульных, юный и скуластый брюнет, наклонившись к кавказцу, негромко попросил:

– Лучше встань и сам выйди, сука!

– Не выйду я. – Пожилой кавказец повернулся к другим пассажирам: – Люди!

Но пассажиры индифферентно отвернулись.

А двое патрульных загородили этого кавказца от вагона, скуластый коротким боксерским ударом ударил его под дых. Кавказец охнул, согнулся, двое других ловко и быстро заломили ему руки и почти волоком повели из вагона. А скуластый в сопровождении капитана милиции продолжил движение по проходу:

– Документы! Прошу документы!..

В другом конце вагона инвалид-афганец продолжал петь и собирать подаяние.

Поезд остановился на станции, в окно Наде и Ларе было видно, как патрульные баркашовцы вывели кавказца на платформу и сдали группе молодчиков в такой же гестаповской форме с повязками «РНЕ».

Надя попыталась встать:

– Они его бить будут!

– Сиди! – одернула ее Лара. – Ну, теперь тебе все ясно? Сегодня без мужика за спиной жить невозможно.

Поезд тронулся, группа баркашовцев, окруживших кавказца, осталась на уплывающей за окном платформе.

Скуластый юноша-патрульный подошел к скамье, на которой сидели Надя и Лара.

– Паспорта! Документы!

– А ты кто такой? – сказала Лара.

– Что-о? – изумился скуластый.

Лара медленно поднялась во весь свой рост и оказалась на голову выше скуластого.

– Я Иванова, – сказала она сверху вниз. – И не тебе, татарские зенки, у меня документы проверять!

Скуластый опешил:

– Да я русский. Ты чё?

– Ты – русский?! – усмехнулась Лара. – Ты на себя в зеркало давно смотрел? – И села, небрежно повернулась к капитану милиции: – Уведите его! Пока я тут Куликово поле не устроила!

– Пошли, оставь ее, – сказал капитан скуластому, и они оба ретировались. Скуластый говорил на ходу:

– Да я русский, ей-богу!..

«Афганец», проезжая мимо девушек, молча отдал Ларе честь и уехал.

– Ты разве Иванова? – негромко спросила Надя. – Ты же Сташевская…

– Тихо, актриса! – ответила та. – Это был этюд. Я паспорт забыла…

В двухэтажном кирпичном здании с незаконченным ремонтом часть стен была с обнаженной дранкой и без штукатурки. Директриса Дома малютки, махонькая, как Евдокия Германова, шла по комнатам-палатам. В первой палате 30 или 40 грудных малышей возраста до восьми месяцев лежали в некрашеных деревянных кроватках. Они были не в памперсах, а в серых тряпичных пеленках. Сиротно копошились, теряли соски, хныкали. Нянька в застиранном халате возилась с одним из них.

Во второй палате, в загончике за низким барьером, были малыши от восьми месяцев до полутора лет. Тоже в матерчатых подгузниках, кто босиком, кто в блеклых носках… Ползали, сосали пальцы, пытались встать и ходить. Игрушек почти не было. Да они и не очень нужны – дети были какие-то вялые, заторможенные и с трагически пустыми глазами…

За директрисой шли Лара и Надя.

Директриса на ходу говорила низким прокуренным голосом:

– Работы у меня сколько угодно! И ночные няньки нужны, и дневные. Только платить мне нечем. Видите, что делается? Ремонт начали и бросили – ни Москва, ни область уже третий месяц не дают ни копейки. И бастовать не можем, дети – это ж не уголь, их не бросишь. Даже не знаю, что вам сказать…

– Понимаете, мы согласны и без зарплаты, – ответила Лара. – Нам справки нужны о практике. Мы в пединститут поступаем. У нас стажа не хватает…

Ванечка, сидевший в загоне с остальными малышами, увидел Надю и уставился на нее, Надя на ходу дернулась было к нему, но Лара резко одернула ее, и все трое, пройдя через палату, вышли из нее.

Следом раздался Ванечкин рев.

– Это новенький, – сказала директриса, идя по коридору. – Остальные, когда видят взрослых, уже и не плачут. Я прошу нянек хоть десять минут в день каждого подержать на руках. Конечно, ужасно, что у меня нет для них ни витаминов, ни даже памперсов. Но куда хуже, что они растут без любви. Кем они вырастут без любви? – Она зашла в свой кабинет и взяла трубку звонившего телефона: – Да! Слушаю!.. Кого? Недоношенного?.. Ну, Сергей Ильич, ну, вы же знаете, как я к вам отношусь! Я б сама от вас родила! А вы мне… Ну, я вас очень прошу: пусть его в роддоме хоть до месяца доведут!.. – И бросила трубку, сказала в сердцах: – Блин! Детей бросают! Зарплату не платят! Какая-то страна вся брошенная… – Наде и Ларе: – Так что мне с вами делать? Ведь через два дня сбежите!

– Нет, нет! Что вы! – разом возразили они.

– Ладно! – Директриса закурила. – Значит, так. Беру с испытательным сроком. Работа – неделю в ночь, неделю – днем. Поселю наверху, в медчасти, там есть раскладушки. На экзамены можете ездить. Если месяц продержитесь, дам справку, что работали полгода. И рекомендацию в пединститут. Годится?

– Спасибо! Конечно!..

Толкнув Надю локтем, Лара посмотрела на свои ручные часики:

– Тогда я смотаюсь в Москву за вещами.

– Ну вот, одна уже слиняла! – сказала директриса.

– Нет, что вы! – возразила Лара. – Я туда и обратно!

«Германова» устало отмахнулась:

– Езжай! – И Наде: – Ты-то остаешься?

Но Надя не успела ответить – на столе зазвенел телефон, «Германова» взяла трубку.

– Алло! Ой, Пал Антоныч! Рада вас слышать! Мы? Скучаем без вас… – И махнула Наде и Ларе на дверь.

Надя и Лара вышли, Лара сказала:

– Все, с тебя бутылка.

В конце июля жара по ночам спадала, за окнами Дома малютки стрекотали цикады, и невесомый ночной туман плыл над лугами…

Как написал бы Довженко, «среди этих росистых туманов и хрупкого запаха яблок», в полутемных палатах Дома малютки, на своих клеенчатых матрацах копошились во сне грудные дети и годовалые малыши. Их много, их очень много – кто спит, кто плачет, кто соску сосет, кто – палец.

Над ними жужжали комары, кусались.

Малыши просыпались, садились, обиженно плакали и кулачком вытирали слезы.

Вслед за ревом одного пускались в рев соседи в соседних кроватках.

Кто-то из малышей просто сидел и молча раскачивался взад-вперед, как истукан или старый еврей на молитве. Кто-то лежал с открытыми глазами, философски созерцая не то потолок, не то весь этот безжалостный мир.

А кто-то дрался во сне, отбиваясь от приснившегося кошмара…

Надя в одной палате, вторая нянька в соседней всю ночь переходили от кроватки к кроватке – меняли пеленки, давали соски, укладывали на правый бок или брали на руки и укачивали, расхаживая меж кроваток…

Так на фронте, в тумане ходили санитарки по полю боя, спасали раненых…

Но даже когда няньки брали этих детей на руки, у малышей были какие-то странные, словно потусторонние или замороженные глаза. Только Ванечка, едва Надя брала его на руки, тут же обнимал ее своими ручонками. А Надя, став с Ванечкой у окна, молилась вслух:

– Боженька! Дева Мария! Дорогие! Родненькие! Помогите нам, грешным! Ну пожалуйста!..

Эта молитва поднималась над Домом малютки, над ночными лугами, лесами и туманами и еще выше, над всей Россией, брошенной в тот 1998 год Господом Богом. Или забытой…

Кто слышал ее?

А днем в двух больших баках кипели и варились детские подгузники и пеленки. Надя и другие няньки, стоя в пару над баками, какими-то черпаками вычерпывали отстиранное и шлепали в жестяное корыто. Еще одна нянька заглянула в открытое окно прачечной:

– Девки! Идите помогите!

Надя выглянула в окно.

Во дворе дома, у несуществующих ворот, стоял «кадиллак» с открытыми дверьми и распахнутым багажником. Из багажника и салона машины шофер выгружал ящики с детским питанием «Хипп», «Baby», сухой молочной смесью «Бона» и фруктовыми консервами фирмы «Гербер».

Надя и еще три няньки перетащили эти продукты в дом, шофер закрыл багажник, щеткой и бархатной тряпицей вытер кожаные сиденья «кадиллака».

А из дома, из кабинета директрисы вышел Павел Кибицкий, направился к «кадиллаку». Надя с последним ящиком «Хипп» шла ему навстречу. Их глаза встретились, но он прошел мимо, не узнав ее.

Надя взошла на крыльцо, Кибицкий уже от машины все-таки оглянулся, поморщил свой лоб, но так и не вспомнил, сел в машину, и «кадиллак» уехал – с крыльца была видна его крыша, проплывшая за забором.

Тут на крыльцо выбежала директриса с кожаной борсеткой в поднятой руке:

– Пал Антоныч! Павел!.. – И огорченно: – Блин, борсетку забыл…

– А кто это, Дина Алексеевна? – спросила Надя.

– Наш спонсор, Кибицкий. Эти банкиры хоть и жулики, но у некоторых все-таки есть совесть.

Длинный автомобильный гудок прервал их беседу, обе посмотрели в сторону этого гудка.

За забором возникала крыша «кадиллака» – машина задним ходом шла назад к несуществующим воротам.

– О, вспомнил! – сказала Германова и побежала с борсеткой к воротам.

Надя, поглядев ей вслед, заторможенной походкой поднялась на второй этаж, зашла в медпункт. Здесь на стенах висели стандартные врачебные плакаты «БЕРЕГИ МАТЕРИНСТВО!», диаграммы роста и веса детей и призыв «СРОЧНО СДЕЛАЙ ПРИВИВКУ ОТ ОСПЫ!». А из мебели, помимо высокого столика для осмотра ребенка и стеклянных медицинских шкафчиков, здесь стояла Надина раскладушка.

Подойдя к настенному зеркалу, Надя посмотрела себе в глаза и перевела взгляд за окно.

Там, у несуществующих ворот Дома малютки, стоял «кадиллак» Кибицкого. Нагнувшись в открытую дверь машины, директриса, переминаясь с ноги на ногу, кокетливо крутила задом. Потом закрыла эту дверь, помахала рукой вслед укатившей машине, повернулась и медленно, эдак задумчиво и по кривой пошла к дому, на ходу поддев ногой какую-то гальку…

Две няньки приносили раздетых малышей купаться – по одному на каждой руке. Надя и еще одна нянька, пожилая, – распаренные и голые по пояс – купали малышей в двух больших пластиковых корытах. Дети радостно барахтались в воде и играли с надувными крокодильчиками и утятами…

Подняв голову, Надя – вся мокрая и простоволосая – вдруг увидела перед собой Кибицкого с двумя голыми малышами на руках – по одному на каждой.

– Ой! – испугалась она и закрыла руками голую грудь. – А вы тут как…

– Я вакцину привез, от коклюша, – улыбнулся Кибицкий, глядя на ее руки, прикрывающие грудь.

– А Дины Алексеевны нет, она в министерстве…

– Я знаю, но в министерстве нет вакцины. А мне из Парижа прислали, Ростропович. Вот, – он показал на малышей, – решил вам помочь. Можно?

– Я уже закончила, мне на электричку…

Один из малышей на его руках заплакал и засучил ногами, Кибицкий чуть не выронил его.

– Ой, держите, а то уроню!

Надя рефлекторно подставила руки, подхватила ребенка.

Держа на руках второго малыша, Кибицкий залюбовался полуголой Надей с ребенком в руках.

– Мадонна! Усыновите меня, – сказал он, не отводя глаз от ее груди.

Держа ребенка одной рукой, Надя второй влепила Кибицкому пощечину.

Да так, что он покачнулся.

Кибицкий оторопел:

– Ты что? Сдурела?

– Скажите спасибо, что у вас ребенок в руках…

Кибицкий, смутившись, уже не знал, куда деть второго ребенка.

– Давайте уж… – сказала Надя. – И идите отсюда! Нахал!

– Я хотел помочь…

– Идите!

Кибицкий ушел, а пожилая няня, купая ребенка, заметила:

– Банкир, бля! Они думают, что за деньги все могут!

– Я этих двух докупаю, и все, ладно? – сказала Надя. – У меня завтра экзамен.

Но как она ни спешила, а выбежала из Дома малютки только затемно. И бегом припустила, чтоб успеть к электричке. Свернула со двора на улицу и увидела – у тротуара стоит «лексус» Кибицкого. Она прошла мимо, «лексус» тронулся, окно в машине опустилось.

– Садись, я подвезу, – сказал Кибицкий, ведя машину рядом с ней.

Надя с независимым видом молча шла вперед.

Где-то вдали прогудела и проклацала проходящая электричка.

– Электричка ушла, ты опоздала, – сказал он.

– Будет другая, – бросила она на ходу.

– Следующая через час.

– А вы откуда знаете?

Он кивнул на свой мобильный:

– Я звонил, узнал расписание. Следующая в 21.20.

Некоторое время Надя молча и независимо шла рядом с машиной. Затем повернулась, открыла дверь и села в машину.

– Мне только до метро!

Кибицкий пожал плечами:

– До метро так до метро…

Машина отчалила от тротуара и набрала скорость, окно с правой стороны автоматически поднялось.

Надя сидела прямая как аршин, глядя строго вперед.

Кибицкий присмотрелся к ней сбоку и озадачился:

– Мне кажется, я тебя уже подвозил. А? На Красной Пресне…

– На Красной Пресне была другая, – мстительно ответила она.

– Да?.. Но я точно помню, что я… О! Вспомнил! Ты же актриса, во ВГИК поступала! Провалилась?

– Ничего не провалилась!

Он улыбнулся:

– Ну как же! Мне сказали, ты здесь стаж набираешь, в пединститут сдаешь. Значит, во ВГИК провалилась. Но это не страшно…

Почувствовав себя в ловушке, Надя нахмурилась:

– Никуда я не провалилась. Я в оба поступаю. И туда, и сюда.

– А! Ну, это правильно, детка. За двумя зайцами…

– Я вам не детка!

– Хорошо – Наденька.

– И не Наденька.

– А кто?

Она резко повернулась к нему:

– Я – Надежда! Ясно?

Он посмотрел ей в глаза:

– Чья?

Страницы: «« 1234567 »»

Читать бесплатно другие книги:

В авторский сборник вошли фантастические и мистические рассказы, в которых вымысел и реальность соед...
В новую книгу поэта Феликса Чечика вошли стихи, написанные в 2014 году. Минимализм формы и глубина с...
«Сказки Эртрюд» – это книга с небольшими историями о том, как человеческая душа преображается под во...
"…На что я жизнь свою потрачу – не для измученных ушей…", – так бы я начал свою новую книгу. Так и н...
Непростые взаимоотношения наших современников, мужчин и женщин, чьи жизненные пути причудливо и неож...
Эта книга – попытка понять истоки возникновения стихов. Иногда слово, иногда звук или мелодия, иногд...