Белый Крым. Мемуары Правителя и Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России Врангель Петр

Я всячески торопил постройку железнодорожной ветки Бешуй – Сюрень, с окончанием которой представилась бы возможность пользоваться углем Бешуйских месторождений. К первым числам июня добыча угля достигала тысячи пудов в день, но ввиду недостаточности перевозочных средств (лошадей и повозок) месячная добыча угля не превышала пятнадцати тысяч пудов. Постройка железной дороги Бешуй – Сюрень, несмотря на все усилия, не могла быть окончена раньше октября.

Наше финансовое положение продолжало оставаться крайне тяжелым. Маленькая территория не могла содержать армию. Хлеб в незначительном количестве и отчасти соль могли быть единственными предметами вывоза. При отсутствии местной промышленности и недостатке многих предметов сырья почти все приходилось ввозить.

Наш рубль продолжал падать, несмотря на повышение косвенных и прямых налогов. Переговоры Вернадского и Струве за границей, с целью получения иностранного займа, успеха не имели. В прочность нашего дела за границей мало верили.

15 июня отданы были приказы об учреждении управлений торговли и промышленности, и земледелия и землеустройства. Начальником первого, по выбору А. В. Кривошеина, был назначен B. C. Налбандов, местный землевладелец, бывший член Таврической губернской земской управы и государственный контролер в правительстве Северного Крыма в 1919 году; начальником второго, – сенатор Г. В. Глинка. Через несколько дней, 20 июня, последовал приказ о назначении государственным контролером Н. В. Савича.

Успехи красных войск на Польском фронте продолжались. Польская армия отходила. Общественное мнение Франции, поставивши свою карту на Польшу, волновалось. Интерес к нам во Франции заметно увеличился. Французы отлично учитывали, что наше победоносное наступление должно оказать их союзникам, полякам, огромную помощь в эти тяжелые для польской армии дни.

Находившийся в Париже П. Б. Струве весьма умело использовал обстановку. Он прочел несколько докладов о нашей борьбе, обрисовал наши успехи, подчеркивал новое направление политики Главного командования, останавливался на последних реформах во внутреннем управлении и земельном вопросе. Французская печать поместила несколько заметок об этих докладах, весьма сочувственно отзываясь о «широкой либеральной» политике правительства Юга России.

П. Б. Струве имел свидание с рядом лиц, близких Французскому правительству, и наконец принят был председателем Французского правительства Мильераном. Последний проявил большой интерес к борьбе на Юге России и просил Струве письменно изложить ему взгляд правителя Юга России на русский вопрос.

7 (20) июня Струве вручил председателю Французского правительства нижеследующее письмо:

«Начальник Управления внешних сношений при Главнокомандующем Вооруженными силами на Юге России. Господин председатель Совета министров, Париж, 20 июня 1920 года.

Главнокомандующий Вооруженными силами на Юге России поручил мне поделиться с Вами его идеями и намерениями, а также его дальнейшими видами, в связи с настоящим положением в России. Я уже имел случай устно сообщить Вашему превосходительству те принципы, которые генерал Врангель положил в основу своей внутренней политики. Эти принципы, заключающие в себя весь опыт русской революции, состоят в следующем:

1. Захват крестьянами поместных земель во всех случаях, когда он фактически имел место, должен быть признан. Вышеуказанное составляет отправной пункт для широкой аграрной реформы, долженствующей обеспечить крестьянам, обрабатывающим землю, владение ею на правах полной собственности.

Таким образом, аграрная революция, происшедшая в пользу крестьян, будет легализована и поведет к установлению аграрного строя, основанного на принципе частной собственности, несомненно отвечающего чаяниям крестьян.

2. Будущая организация России должна быть основана на договоре, заключенном между политическими новообразованиями, фактически существующими. Воссоединение различных частей России, в настоящее время разъединенной, в широкую федерацию должно быть основано на свободно заключенном договоре, исходящем из общности интересов и, в первую голову, экономических потребностей. Такая политика ни в каком случае не старается добиться объединения силой.

3. Каковы бы ни были в будущем взаимоотношения различных частей России, в настоящее время разъединенной, политическая организация их территорий и конструкция их федеративного союза должны быть основаны на свободном волеизъявлении населения через посредство представительных собраний, избираемых на демократических основах.

Что же касается настоящего положения в России, раздираемой гражданской войной, то в первую голову надо обратить внимание на то соображение, что желание прекратить гражданскую войну, лежащее в основе настоящей русской политики Британского правительства, отнюдь не влечет за собой обязательной капитуляции перед Красной армией и Советской властью всех тех русских элементов, которые собрались вокруг генерала Врангеля или которые сохранили до сих пор свою независимость по отношению к Советской власти.

Если Британское правительство желает содействовать прекращению гражданской войны, то принуждение лучших элементов Русской армии к принятию неприемлемой для них капитуляции и предоставление всего русского населения террористической диктатуре воинствующего коммунизма, воплощенного в Советском правительстве и Красной армии – не есть ни действительный, ни честный способ достигнуть этой цели.

Прекращение гражданской войны, если бы оно было навязано воюющим сторонам, означало бы, в настоящих условиях, не капитуляцию Вооруженных сил на Юге России перед Красной армией, а разграничение между Россией советской и Россией антибольшевистской, основанное на обеспечении жизненных потребностей обеих территорий.

Независимо от того, насколько вероятно длительное сохранение мира между этими двумя режимами, все же прекращение гражданской войны может быть достигнуто только этим решением, а отнюдь не капитуляцией одной воюющей стороны перед другой. Главнокомандующий Вооруженными силами на Юге России мог бы согласиться на прекращение гражданской войны на этих условиях, но оно было бы ему абсолютно неприемлемо в форме капитуляции перед Советской Россией.

Всякий договор, заключаемый на этот предмет, должен будет установить неприкосновенность территории, занимаемой армией генерала Врангеля, в пределах, обеспечивающих населению удовлетворение его элементарных экономических потребностей, а в особенности его продовольствования питательными продуктами.

Кроме того, казачьи области, историческая автономия которых и бытовые особенности были сызнова признаны генералом Врангелем вследствие договора с выбранными, согласно воле и потребностям населения, казачьими атаманами, – должны быть совершенно изъяты из владений советского правительства.

Генерал Врангель полагает, что политические новообразования, создавшиеся на Кавказе, должны также получить гарантии против агрессивных действий со стороны Советов. Что же касается вопроса о возобновлении экономических сношений с Советской Россией, то мнение, что таковое возобновление будет иметь умиротворяющее действие на состояние России, должно быть признано обоснованным.

Однако, чтобы политика, основанная на этой идее, могла быть успешной, необходимо, чтобы она проводилась последовательно и методично. Эта политика, устанавливая взаимоотношения между русскими и иностранцами, должна будет исходить из двух основных принципов экономической жизни цивилизованных народов: а) права частной собственности и б) свободы в экономическом отношении.

Применение этих принципов, даже в отношении одних только иностранцев, поведет к необходимости организации юридической и политической защиты этого права и этой свободы. Без действительного признания и проведения в жизнь этих принципов возобновление экономических сношений с Россией остается пустым звуком.

Признание частной собственности в будущем, тесно связано с признанием ее в прошлом, т. е. с признанием советским правительством всех прав и интересов иностранцев в большевистской России и всех общественных долгов (государственных, городских самоуправлений и т. д.), принятых ранее на себя Российским государством.

Тут будет уместно заметить, что если иностранные правительства согласились бы теперь признать какое-либо русское правительство, не полагающее себя связанным финансовыми обязательствами Российского государства, – то любое будущее российское правительство, как бы умеренно и здраво оно ни было и как бы ему ни была ясна, в интересах самой же России, необходимость уважать эти обязательства, встретит громадные психологические затруднения к признанию долгов, отрицание которых, хотя бы и безмолвно, но все же было санкционировано правительствами государств-кредиторов.

Из всего вышеизложенного, Ваше превосходительство, изволили усмотреть все то, что генерал Врангель полагает для себя обязательным как представитель элементов Русской армии, оставшихся верными воинской чести и союзам, а также как представитель населения, признающего принципы общественной жизни, свойственные всем культурным народам. Генерал Врангель отдает себе отчет в трудностях своего собственного и международного положения.

Он далек от мысли, что восстановление в России порядка и свободы может быть достигнуто исключительно чисто военными действиями. Он понимает необходимость длительной умиротворительной работы, направленной в первую голову на удовлетворение потребностей крестьян, составляющих большинство русского населения. Это население не желает ни восстановления старого порядка, ни коммунистической тирании.

Дать удовлетворение потребностям крестьянского населения, оздоровить моральную жизнь страны, восстановить экономическую жизнь, объединить все элементы порядка – вот цели, которые себе поставил Главнокомандующий Вооруженными силами на Юге России и достижение которых, по его мнению, выведет Россию из состояния анархии, в которое ее ввергнул коммунистический режим, сделавший из нее опытное поле для чудовищных социальных экспериментов, неслыханных доселе в истории.

Примите, господин председатель Совета, уверения в глубоком моем уважении.

П. Струве Его превосходительству М. Мильерану, Председателю Совета министров».

В то время как французы явно делали шаги нам навстречу, политика англичан в отношении нас оставалась враждебной. Ллойд Джорж продолжал заигрывать с Советами. Открывшееся в Булони заседание Верховного союзного совета, имевшее рассмотреть те предложения, которые должны были быть предъявлены Германии по предмету уплаты Германией военных убытков, одновременно затронуло и ряд других насущных политических вопросов. В русском вопросе обнаружилось резкое расхождение английской и французской точек зрения.

В эти дни меня посетили представители союзнических миссий, принесшие поздравления по случаю одержанной победы. Японский представитель майор Токахасси сообщил мне последние сведения с Дальнего Востока. Между Дальневосточным правительством демократического характера, возглавляемым каким-то Медведевым, и атаманом Семеновым при участии японцев будто бы ведутся переговоры, и атаман Семенов в ближайшие дни должен стать во главе Дальневосточной власти.

После заявления Великобританского правительства об отклонении от себя всякой ответственности за возобновление борьбы на Юге России, Великобританская военная миссия была отозвана. В Крыму оставался лишь небольшой осведомительный орган. Представитель Английской миссии генерал Перси во всех предшествовавших переговорах держал себя истинным джентльменом.

По получении предложения англичан вступить в переговоры с большевиками генерал Перси телеграфировал своему правительству, что он отказывается участвовать в этих переговорах. Мне было известно, что в своих донесениях он горячо поддерживал невозможность для меня отменить наступление.

Я давал отъезжающей миссии прощальный обед. В кратких словах я выразил сожаление, что с отъездом генерала Перси и его офицеров Русская армия лишится искренних друзей, что независимо от политики русские и великобританские офицеры и солдаты связаны кровью, пролитой в Великой войне, и дорогими для каждого воина понятиями о рыцарстве и чести.

Я видел доказательства этому со стороны начальника Английской военной миссии и его офицеров. Это особенно дорого мне и моим соратникам в настоящие дни, когда армия в своей борьбе одинока.

Генерал Перси отвечал, что с грустью оставляет армию, великий подвиг которой не только для русского дела, но и для всего мира должен быть ясен всем, кто был беспристрастным свидетелем ее борьбы, что как солдат он стоит вне политики, но как англичанин он верит, что английский народ не оставит свою недавнюю союзницу, Русскую армию, в ее героической борьбе, что он и его офицеры сочтут долгом поведать о том великом подвиге русских патриотов, о котором так мало знает Европа.

После обеда, уезжая, он еще раз говорил мне, что сделает все возможное, чтобы обратить внимание своего правительства на те гибельные последствия, которые неминуемо будут иметь место для всей Европы, если оставленная одинокой Русская армия погибнет в борьбе: «Я хочу верить, что политика нашего правительства будет другой и не теряю надежды вновь во главе военной миссии вернуться к вам. Если этого не будет, то мне останется заняться своей фермой», – полушутливо сказал он.

Я, конечно, не придал его словам серьезного значения, однако через несколько месяцев получил от него письмо. Он писал, что, убедившись окончательно в гибельной политике своего правительства, оставляет службу и, отказавшись от предложенной ему дивизии, уезжает в Канаду, где будет заниматься своей фермой. Впоследствии, от своих английских друзей я получил подтверждение этого.

Представитель Американской миссии адмирал Мак-Колли пригласил меня с женой и А. В. Кривошеина пройти в Ялту на американском миноносце. Среди нервной лихорадочной работы я с наслаждением оторвался от дел и провел несколько часов, любуясь морем и чудными видами крымского побережья. Однако отдыхать пришлось недолго.

В Ялте я получил переданную из Севастополя телеграмму о переходе противника в наступление в районе Большого Токмака. Получены были сведения о подходе на восточный участок фронта конного корпуса «товарища» Жлобы. Части последнего прибыли с Кавказа по железной дороге и высаживались на станциях Волноваха, Розовка, Царевоконстантиновка. 14 июня я вернулся в Мелитополь.

Я решил не дать противнику закончить сосредоточение и вырвать у него из рук инициативу. В тот же день я отдал приказ:

«К 16 июня войскам принять следующую группировку: Донскому корпусу, оставив заслон на Бердянском и Мариупольском направлениях, сосредоточить главную массу конницы в район Верхний Токмак – Черниговка – Семеновка, имея задачей атаковать в дальнейшем противника на фронте Пологи – Вербовое; 2-му корпусу, оставив заслон на александровском направлении, главную массу своих сил, в том числе и всю конницу и Дроздовскую дивизию, сосредоточить к северо-западу от Большого Токмака, имея задачей атаковать противника на фронте Вербовое – Орехов».

Однако 15 июня противник силою до полутора дивизий конницы, поддержанной бронепоездами и бронеавтомобилями, сам повел решительное наступление на фронте Поповка – Новополтавка, продвигаясь на Верхний Токмак. Части 3-й Донской дивизии генерала Гусельщикова после жестокого, доходившего до рукопашной схватки, боя, отошли на линию Михайловка – Бегам – Чокрак.

Одновременно противник повел наступление и против 2-й Донской дивизии к северо-западу от Бердянска. На всем фронте 2-го корпуса шли упорные бои. Я послал приказание донцам перейти в наступление и разбить Верхне токмакскую группу красных.

Генералу Слащеву с Дроздовской и 2-й конной дивизиями – продолжать выполнять прежнюю директиву, действуя против северной группы противника. Вместе с тем я решил подтянуть резервы и отдал распоряжение Корниловской дивизии перейти в село Веселое.

Попытки донцов перейти в наступление успехом не увенчались. Противник продолжал теснить их по всему фронту.

Я послал приказание генералу Слащеву действовать возможно решительнее, с тем чтобы по разгроме находящегося против него противника отряд генерала Витковского спешно направить на поддержку донцам в районе Гальбштадта. Отряд должен был прибыть туда к ночи на 17 июня. Я намечал нанести противнику, наступающему к юго-западу от Верхнего Токмака, согласованный дружный удар утром 18 июня.

Во исполнение этого 16 июня войскам даны были задачи: генералу Кутепову – к 12 часам 17 июня сосредоточить всю свою ударную группу (Корниловская, Дроздовская и 2-я конная дивизии) в районе Молочное – Тигервейде – Лихтенау; на рассвете 18-го атаковать противника; генералу Кутепову – обрушиться на правый фланг и тыл верхнетокмакской группы красных, донцам – 3-й конной дивизии атаковать с фронта, 2-ой – в левый фланг и тыл; генералу Слащеву – удерживать фронт Большой Токмак – Васильевка.

16 июня конница Жлобы продолжала теснить донцов. С тяжелыми арьергардными боями 3-я Донская дивизия продолжала отходить. На рассвете 17 июня 3-я Донская дивизия располагалась на фронте Нейкирх – Рикенау; 2-я Донская дивизия расположилась в Марьяновке – Ново-Спасская. На фронте 2-го корпуса наши части продвигались с большим трудом.

16 июня красные стали переправляться через Днепр в районе Малой Знаменки, но после короткого боя были отброшены нашими частями на правый берег. С утра 17-го красные опять форсировали Днепр, но вновь были отброшены, потеряв пленных и пулеметы.

17, 18 и 19 июня донцы продолжали отходить, конница Жлобы продвигалась к юго-западу. Понеся значительные потери от наших аэропланов, Жлоба избегал двигаться днем, совершая ночные переходы. Между тем на фронте 2-го корпуса бои продолжались, и скованный противником генерал Слащев не имел возможности оказать отрядом генерала Витковского помощь изнемогавшим в тяжелых боях донцам.

Лишь 17 июня обозначился решительный успех на фронте 2-го корпуса. В этот день части генерала Слащева атаковали противника на фронте Щербаковка – Янчокрак и наголову его разбили. 18-го числа генерал Витковский с Дроздовской и 2-й конной дивизиями выступил в районе Гальбштадт – Молочное. Таким образом, лишь к 19 июня наши части заняли намеченное мною для нанесения охватывающего удара исходное положение.

Наши части располагались:

2-я Донская дивизия (1500 шашек и около 1000 штыков) главными силами – в районе деревни Ореховка; 3-я Донская дивизия (2–3 тысячи штыков) – в районе деревни Астраханки, держа в Варваровке связь с Корниловской дивизией. Общая сила Донского корпуса 3500–4000 штыков, 1500 шашек, 18 орудий;

1-й армейский корпус: Корниловская дивизия (1800 штыков) в районе Орлов – Тиге – Розенрот – Линденау; Дроздовская (2150 штыков) и 2-я конная (1500 шашек) дивизии в районе Гальбштадт – Молочное. Общая численность 1-го армейского корпуса 4000 штыков, 1500 шашек, 50 орудий; в районе Большого Токмака, фронтом на севере – 13-я пехотная дивизия; на участке железной дороги Федоровка – Стульнево – три бронепоезда.

Общие силы ударной группы – 10 000—11 000 штыков и шашек. Общая численность частей на фронте армии – 15 000 штыков, 6500 шашек.

Главные силы конницы Жлобы группировались в районе Моргенау – Александеркрон – Клефельд – Тигервейде – Фриденсдорф.

Общая численность корпуса – 7500 шашек и 6000 пехоты и, кроме того, две кавалерийских дивизии общей численностью в 4500 шашек и 1600 человек пехоты (на время операции «товарищу» Жлобе подчинялись: 2-я кавалерийская дивизия «товарища» Блинова, две конные бригады 40-й дивизии и части 42-й и 46-й стрелковых дивизий). Численность всех частей 13~й армии – 25 000 штыков и 12 000 шашек.

В шесть часов вечера 19 июня я отдал директиву:

генералу Абрамову – обеспечивши себя на бердянском направлении, перед рассветом 19 июня главной массой своих сил решительно атаковать противника в общем направлении на Гнаденфельд;

генералу Кутепову – произведя необходимые перегруппировки, в ночь на 20-е, перед рассветом 20-го, нанести главный удар противнику, атакуя частью сил вдоль реки Крульман, а большей массой – в охват правого фланга и тыла противника в общем направлении на Вальдгейм;

генералу Слащеву —, активно обороняя свой фронт, надежно обеспечить левый фланг генерала Кутепова;

генералу Ткачеву всеми аэропланами способствовать уничтожению конной группы противника.

Директива заканчивалась указанием, «что успех операции зависит от скрытности, внезапности и согласованности удара».

Соединившись проводом с командирами корпусов, я лично отдал каждому из них соответствующие указания.

В развитие моей директивы корпусам отданы были приказы:

1-му корпусу – атаковать Тигервейде (корниловцы) и Фриденсдорф (дроздовцы). Коннице 1-го корпуса (генерал Морозов) наступать севернее дроздовцев на Вальдгейм;

Донскому корпусу – 2-й дивизией перед рассветом в пять часов нанести удар в общем направлении на Гнаденфельд, держать связь с 3-й Донской дивизией, оказывая ей содействие ударом в фланг и тыл противника; 3-й дивизией в пять часов двадцать минут атаковать Александеркорн – Штейнфельд и далее на Гнаденфельд, держа связь с 1-м армейским корпусом.

Едва забрезжил рассвет, как на фронте 3-й Донской дивизии завязался встречный бой. Перешедшие в наступление донцы встретились с наступлением красных, 3-я Донская дивизия с трудом удерживала свои позиции.

Я телеграфировал начальнику 3-й Донской дивизии генералу Гусельщикову, требуя удержания во что бы то ни стало линии Астраханка – Варваровка, дабы дать возможность 1-му армейскому корпусу выйти во фланг и тыл врага. Благодаря донцов за блестящую работу последних дней, я выражал уверенность, что они выполнят свой долг.

В Мелитополе на станции явственно слышалась орудийная стрельба. К поезду тянулись толпы обывателей с пожитками, справляясь, не пора ли оставлять город. Работа в штабе шла своим порядком, однако чувствовалось, что нервы всех напряжены до крайности. В моем резерве для прикрытия города оставался всего один юнкерский полк, выдвинутый в район села Вознесенского.

К полудню напряжение достигло предела. Корпуса находились в движении, и непосредственной связи с ними не было. Явственно доносился беспрерывный гул стрельбы… Наконец приближающийся звук пропеллера… Над поездом, низко снизившись, пронесся аппарат, бросил сигнальную ракету и выбросил донесение: противник разбит наголову, окружен нашими войсками, генерал Ткачев сообщает о полном «разгроме врага».

Стремительно наступая на Тигервейде, корниловцы к десяти часам утра заняли Рикенау и повернули на юг. Районы Клефельда, Александеркрона оказались занятыми значительными силами красной конницы, теснившей 3-ю Донскую дивизию. Корниловская артиллерия с открытых позиций открыла огонь по наступавшим на донцов красным. Наши броневики, ворвавшись в колонны конницы Жлобы, расстреливали красные полки.

Одновременно эскадрилья аэропланов осыпала красных кавалеристов сверху пулеметным огнем. Остановив атаку на 3-ю Донскую дивизию, «товарищ» Жлоба всеми силами, до пяти кавалерийских бригад, бросился на корниловцев. Однако корниловцы выдержанным ружейным и пулеметным огнем встретили атаку красной конницы. Наша артиллерия, выскочив на открытую позицию, открыла огонь во фланг атакующим. В то же время 3-я Донская дивизия, быстро оправившись, сама перешла в наступление на север.

Атакованные с фронта и фланга и поражаемые метательными снарядами нашей воздушной эскадрильи, массы красной конницы смешались и бросились бежать в разных направлениях. Большая часть, до двух дивизий, во главе с самим Жлобой, прорываясь на северо-запад, бросилась на Гальбштадт и Большой Токмак, но здесь была встречена резервами 13-й пехотной дивизии и бронепоездами, в упор расстреливавшими беспорядочно метавшиеся толпы красных кавалеристов.

Жлоба бросился на юг, но здесь вновь попался под удар дроздовцев. Последние, частью сев на повозки, преследовали противника, перехватывая ему дорогу и расстреливая в упор из пулеметов… Остатки красных дивизий были настигнуты в районе Черниговки конницей генерала Морозова и окончательно рассеяны.

Вторая группа красной конницы из района Александеркрона бросилась на север в направлении на деревню Моргенау, но здесь наткнулась на дроздовцев и, встреченная убийственным огнем, бросилась на восток, но была перехвачена 2-й Донской дивизией, овладевшей на рассвете деревней Штейнфельд и преследующей выбитых из этого селения красных, отходивших на Фриденсдорф.

Передовые части конницы генерала Морозова и донцов долго преследовали остатки разгромленного противника, бегущего на Черниговку. Красные кавалеристы уже не оказывали никакого сопротивления. Многие бросали загнанных коней и разбегались по хуторам и балкам.

Конная группа «товарища» Жлобы была разгромлена совершенно. Вся артиллерия противника, свыше сорока орудий, до 200 пулеметов и до 2000 пленных попали в наши руки. Мы захватили до 3000 коней. Полки 2-й конной и Донских дивизий полностью пополнили свой конский состав. Штабы двух дивизий красной конницы были захвачены нами.

Я в тот же день телеграфировал А. В. Кривошеину, сообщив о нашей блестящей победе, и отдал распоряжение о широком распространении телеграммы среди населения Крыма. 21 июня в Мелитополе был отслужен торжественный молебен по случаю дарования нам победы.

В течении 19 и 20 июня красные вновь переправились через Днепр в районе Бериславля, Каховки и Корсунского монастыря. Временно захватили эти пункты, однако вновь были отброшены за Днепр с большими потерями.

В то же время корпус генерала Слащева сдерживал настойчивые атаки красных, особенно упорные к северу от Большого Токмака. С целью развить достигнутый успех я приказал войскам:

генералу Абрамову – обеспечивши себя со стороны Большого Токмака, в кратчайший срок разбить Бердянскую группу красных;

генералу Кутепову – подчинив себе 2-й армейский корпус, разбить ореховскую и Александровскую группы красных. По окончании указанной операции сменить части 2-го армейского корпуса.

Не ожидая, что наши части успеют так быстро произвести перегруппировку, красные перешли 21 июня в наступление и ворвались в Большой Токмак. При поддержке танков противник был выбит из города и отброшен на север. Одновременно противник повел наступление против 34-й пехотной дивизии, вдоль линии железной дороги Александровск – Мелитополь и к ночи 22 июня занял Михайловку, западнее станции Пришиб.

Частями Сводного корпуса генерала Писарева красные были атакованы 23 июня во фланг и бежали на север. Части 1-го и 2-го армейских корпусов очищали от красных район Большого Токмака, Щербаковки и Янчокрака. 23 июня противник начал отход на всем указанном фронте. За операцию с 20-го по 23 июня на Ореховском и Александровском направлениях было захвачено свыше 3000 пленных и много трофеев.

За период с 15 по 23 июня (вторая крупная операция Русской армии) взято свыше 11 000 пленных, 60 орудий, 300 пулеметов, два броневика и большое количество огнестрельного и холодного оружия. План красного командования очистить Северную Таврию от Русской армии потерпел полную неудачу.

Новая наша победа укрепила еще более положение власти и вселила в население уверенность в твердости нашего положения… В Севастополе радость победы была омрачена несчастием, 21 июня в два часа дня взорвались передаточные артиллерийские склады в районе Килен-бухты. Взрыву предшествовал пожар в химической лаборатории. Причины пожара, несмотря на все усилия, выяснить не удалось.

Производившиеся впоследствии несколько дознаний так и не могли выяснить, был ли налицо злой умысел или небрежность. На самом складе находились преимущественно старые немецкие снаряды и лишь небольшое количество русских полевых и ружейных патронов, предназначавшихся к очередной отправке на фронт.

В непосредственной близости от склада стояли только что прибывшие с артиллерийскими грузами из-за границы два транспорта «Саратов» и «Чита и Венеция». Пожар грозил им взрывом. Дождь снарядов и осколков осыпал все кругом. Команда близстоящего линейного корабля «Генерал Алексеев» вывела на буксирах оба парохода, предотвратив возможность большого несчастия. Жертв почти не было; всего лишь несколько раненых, но город пережил тревожные часы.

Воспользовавшись временным затишьем на фронте, я проехал к донцам. Полки успели полностью сесть на коней. Огромное количество захваченных при разгроме конного корпуса Жлобы лошадей, седел, оружия и обозов дали возможность пополниться дивизиям.

Еще недавно, непривычные к пешему бою, казаки едва могли считаться боеспособными; теперь казачья конница представляла грозную силу. Когда я смотрел на проходившие мимо меня стройные ряды, мне казалось, что я вижу сон – чудесное возрождение русской конницы.

Вернувшись в Мелитополь по объезде донских частей, я немедленно проехал в Севастополь.

Объявленная мобилизация проходила успешно. Тяжелые беспрерывные бои в течение пяти недель вывели из строя массу людей. Ряды армии таяли. Новые пополнения не могли возместить всех потерь. Являлась необходимость искать новых источников пополнения. Известное число офицеров и солдат мог дать тыл. Принятыми мною решительными мерами бесконечно размножившиеся и разросшиеся до моего вступления в командование штабы и управления беспрерывно сокращались.

За последние два месяца было расформировано более трехсот шестидесяти учреждений, однако я надеялся иметь возможность расформировать еще не менее ста пятидесяти. Рядом приказов по военному и гражданскому ведомствам было предложено немедленно отчислить в строй из всех тыловых учреждений всех здоровых воинских чинов, исключение делалось для специалистов и лиц, занимавших должности не ниже начальников отделений, заменив отчисленных полными инвалидами.

Главному интенданту приказано было принять все меры к выяснению действительной численности всех войсковых частей и исключить с довольствия всех лишних людей. Однако, несмотря на все эти меры, отношение боевого состава к общей численности находившихся на довольствии ртов оставалось около одной пятой.

Огромное число раненых, пленных и большое число возвращающихся в Крым эвакуированных ранее, в большинстве случаев престарелых или категорийных воинских чинов, увеличивало число ртов в тылу. Лишь небольшое число уволенных в тыл по категориям инвалидов могли быть использованы для укомплектования запасных полков, где проходили краткий курс обучения, как призванные по мобилизации, так и некоторая часть пленных, составлявших по-прежнему значительную часть наших пополнений.

В большинстве случаев командиры частей и начальники дивизий сами отбирали известное число солдат из пленных и пополняли ими частью обозы и тыловые учреждения, частью ставили в строй. Остальные пленные содержались в лагерях под наблюдением агентов контрразведывательного отделения и, по изъятию коммунистов, отправлялись в запасные полки.

Конечно, все эти источники пополнения по своему качеству не могли возместить наших потерь, особенно в офицерском составе. Приходилось искать новые источники пополнения. Таковыми могли быть остатки северо-западных и северной армий, а также те части генерала Шиллинга, которые во главе с генералом Бредовым отошли из Новороссии в Польшу, где и были интернированы.

Я предписал всем нашим военным представителям принять все зависящие от них меры для направления в Крым всех боеспособных офицеров и солдат. Переговоры с Польшей и Румынией относительно возвращения отряда Бредова близились к благоприятному разрешению.

Вновь занятый нами район, весьма богатый конскими средствами, дал возможность посадить на коней полки регулярной конницы и Кубанские казачьи полки и запрячь часть артиллерии. Однако, все же для обозов лошадей не хватало, и я вынужден был объявить дополнительную конскую мобилизацию 3000 коней.

В страдную летнюю пору поставка такого количества лошадей была для населения особенно тяжела. Стремясь всеми мерами облегчить тяготы населения от падающих на него натуральных, на военные нужды, повинностей, я требовал от войсковых частей помощи населению по уборке урожая и засеву озимых полей свободными от наряда людьми и лошадьми войсковых обозов.

Начальники гражданских частей при корпусах обязаны были собирать сведения по волостям о числе требуемых для уборки лошадей и повозок. Командиры корпусов делали соответствующие наряды. Ответственность за выполнение приказов возлагалась на командиров частей, наблюдение лежало на начальниках дивизий и командирах корпусов. О сделанных нарядах корпуса доносили мне каждую неделю.

Я предупреждал войска, что, ежели при объездах буду видеть вблизи расположения войсковых частей неубранные поля, взыскивать буду с начальника части.

При огромном численном превосходстве противника для нас приобретали особое значение технические средства борьбы – аэропланы, танки, бронеавтомобили. В последних боях наши аэропланы оказали нам неоценимые услуги, однако аппараты (всего 20–30) были в таком состоянии, что их могло хватить всего на один – полтора месяца.

Танки, броневики и автомобили разного типа были в таком виде, что лишь беззаветная доблесть офицеров давала возможность ими пользоваться. Бензин, масло, резина доставлялись заграницей с великим трудом, и в них ощущался огромный недостаток.

Все необходимое нам закупалось частью в Румынии, частью в Болгарии, частью в Грузии. Делались попытки использовать оставленное в Трапезунде русское имущество, однако все эти попытки встречали непреодолимые затруднения. Англичане чинили нам всевозможные препятствия, задерживали пропуск грузов под всевозможными предлогами.

Всякими ухищрениями и пользуясь доброжелательным отношением местных представителей Великобритании в Константинополе, мы кое-как эти препятствия обходили. Однако терялось огромное количество времени и напрасных усилий.

Другое препятствие представлялось еще более серьезным. На приобретение всего необходимого мы не имели валюты. Наше финансовое положение становилось тяжелее. Небольшие запасы иностранной валюты истощались, новых поступлений не было, наш рубль продолжал падать.

Нашим единственным предметом вывоза мог быть хлеб, и единственной возможностью обеспечить дальнейшее боевое снабжение армии был обмен этого хлеба на предметы боевого снабжения. Приходилось остановиться на мысли монополизации вывоза хлеба. Мера эта неизбежно должна была вызвать неудовольствие в тех коммерческих кругах, которые преследовали прежде всего личную наживу, но другого исхода с государственной точки зрения не было.

Жизнь в Северной Таврии постепенно налаживалась, восстанавливались органы местного самоуправления. Весь сложный земский аппарат был совершенно разрушен, все приходилось создавать сызнова. Мелитопольской земской управе, ввиду полного отсутствия средств, выдана была двадцатимиллионная ссуда. Восстанавливалось и городское самоуправление.

26 июня мною был отдан приказ (№ 3372):

«Войска наши встречают повсеместно сочувствие населения.

Правительственным учреждениям мною поставлена задача водворить законность, охранить свободу и безопасность мирных граждан и дать населению земельный порядок и самоуправление.

Основанная на таких началах правительственная политика не нуждается в особых мерах искусственного влияния на общественное мнение и настроение народной мысли, редко достигающих своей цели. Пусть судят власть по ее действиям.

В виду сего нахожу излишним существование специальных военных и гражданских организаций политической пропаганды и осведомления, все же дела о печати нахожу своевременным сосредоточить в ведении начальника гражданского управления.

Посему приказываю:

1) отдел печати и местные политические отделения передать в ведение начальника гражданского управления;

2) центральное управление политической части и политические отделения при штабах корпусов упразднить;

3) телеграфное агенство “Юрта” передать в ведение начальника управления иностранных дел;

4) остальные отделения, а также издательство «Военный голос» с типографией оставить в ведении обер-квартирмейстера отдела Генерального штаба военного управления;

5) преобразования закончить к 1 июля сего года, остающихся за штатом чинов обратить по назначению».

Давно задуманная мною мера проведена была в жизнь. Отныне штаб ведал исключительно военным делом и гибельной двойственности в политической работе был положен конец.

Проведение этой меры встретило немало затруднений со стороны штаба, видевшего в этом умаление своих прав. Со стороны второго генерал-квартирмейстера полковника Дормана и его помощника, заведывавшего политической частью, полковника Симинского и их сотрудников делалось все, чтобы воспрепятствовать проведению этой меры в жизнь. Однако я остался непреклонен.

Ближайшее будущее показало, что, помимо неуместного самолюбия, со стороны полковника Симинского имелись и другие, более веские причины для противодействия намеченному мною мероприятию. С расформированием политической части штаба чины этой части остались за штатом, и полковник Симинский отпросился в отпуск в Грузию.

По отъезде его обнаружилось исчезновение шифра и ряда секретных документов, а произведенным расследованием было выяснено, что полковник Симинский состоял агентом большевиков. Через несколько месяцев по моему настоянию полковник Симинский был задержан в Грузии и отправлен в Крым, однако везший его пароход прибыл в Феодосию через день по оставлении нами родной земли. Полковник Симинский был освобожден большевиками и избег заслуженной кары.

26 июня состоялось заседание совета под моим председательством. Я ознакомил совет с общим положением на фронте и указал в общих чертах наши ближайшие задачи.

Задуманная красными против Русской армии операция закончилась их разгромом. Победа дает нам некоторую передышку. Эту передышку необходимо использовать – привести в порядок тыл, пополнить и правильно организовать армию. В дальнейшем я намерен бить по частям подходящего противника.

Необходимо энергично продолжать расформирование и сокращение тыловых учреждений, принимая вместе с тем меры для улучшения материального обеспечения служащих. Для усиления боеспособности армии необходимо обратить внимание на техническое ее оборудование. Снабжение армии аэропланами, автомобилями, броневиками и обеспечение достаточным количеством снарядов и патронов является непременным условием нашего успеха.

Для приобретения всего этого необходим достаточный запас иностранной валюты. Таковой должен быть хлеб. Принимая все меры для того, чтобы победить врага, мы ни минуты не должны забывать необходимости обратить Крым, наше последнее убежище, в неприступную крепость, дабы в случае неудач на фронте мы могли бы держаться в Крыму. Крым должен быть обеспечен всем необходимым: запасом продовольствия, фуражом, углем, нефтью, артиллерийскими запасами.

Отношение населения к армии особенно благожелательно. Необходимо взамен приносимых населением жертв дать населению порядок и улучшить его экономическое положение.

Необходимо принять самые срочные меры, чтобы наладить гражданское управление в тылу, ввести волостные земства, обеспечить население наиболее необходимыми товарами: углем, железом, земледельческими орудиями, мануфактурой, обувью – устранить задержки в уплате денег по реквизиционным квитанциям, облегчить крестьянам подводную повинность.

То же и в отношении городского населения и, в частности, рабочих. Все, что возможно с государственной точки зрения, должно быть сделано для разрешения рабочего вопроса в интересах рабочих. Вместе с тем необходима самая решительная борьба с попытками саботажа, забастовок и т. д. Необходимо, чтобы главнейшие жизненные центры были обеспечены для непрерывного действия правительственного аппарата.

Надо подобрать соответствующий кадр рабочих из военнообязанных для обслуживания экспедиции заготовления денежных знаков, главнейших железных дорог, водопроводных и электрических станций, в частности обращаю внимание на электрическую станцию в Симферополе, центральную для всего фронта.

В заключение я обратил внимание на необходимость требования от всех учреждений и лиц, в настоящих условиях, самой напряженной работы. Работа должна идти революционным темпом, рутины быть не может. Объявленные правительством мероприятия не только должны проводиться быстро, но и так, чтобы население верило, что со стороны власти нет колебаний в проведении в жизнь намеченных мер.

В этом отношении особенно необходимо обратить внимание на проведение в жизнь Приказа о земле. Необходимо, чтобы у крестьян была уверенность, что этот Приказ власть искренне готова провести в жизнь. Из бесед моих с крестьянами во время последнего моего объезда я убедился, что этого нет.

Недостаток людей чувствовался во всем. Если в войсках было мало опытных строевых начальников, то гражданские управления были особенно бедны людьми. Еще при моем предшественнике эти управления пополнялись людьми случайными, в дальнейшем, по развале Вооруженных сил Юга России значительное число служащих оставили пределы Родины и в большинстве управлений оставались лишь те, кто не мог по тем или иным причинам выехать за границу или, обремененный семьей, вынужден был из-за куска хлеба тянуть служебную лямку.

При этих условиях трудно было требовать от них творческой работы.

С первых же дней вступления своего в должность моего помощника и председателя совета А. В. Кривошеин написал целому ряду лиц, призывая их к работе. Однако, кроме Никанора Васильевича Савича, ни один из этих лиц не решился отдать свои силы на дело, казавшееся безнадежным. Большинство отнекивалось под тем или иным предлогом. Одни ссылались на свое здоровье, другие на свои личные частные дела, некоторые признавались, что потеряли веру в дело и в самих себя.

Так, бывший министр земледелия, А. А. Риттих, намечавшийся Александром Васильевичем на должность начальника гражданского управления, телеграфировал, что «потерял веру в свои силы».

А. В. Кривошеин горько жаловался мне на трудность в работе в таких условиях. «За исключением Савича и Струве, мне даже и посоветоваться не с кем, – говорил он. – Помощников совсем нет, приходиться всю мелкую работу делать самому». Он действительно работал по двенадцати часов в сутки.

Однако, духом не падал. Наши последние победы в значительной степени ободрили его. «Все зависит от наших дальнейших успехов, увеличится занятая нами территория, удастся захватить нам каменноугольный район или нефтеносные кавказские земли, будет и поддержка иностранцев, будут и деньги, тогда все пойдут к нам», – говорил он.

Подолгу обсуждали мы вместе настоящее положение, искали выходов. Маленькая территория Крыма не могла долго прокормить армию. Незначительная база не давала возможности, опираясь на нее, начать обширные операции против армий Советской России. Расширение этой базы, захват новых, обладающих естественными богатствами областей, могущих дать новые источники пополнения и обеспечить заграничный кредит, являлись необходимыми.

Однако расширение занятой территории требовало увеличения численности армии. Последнее при отсутствии технических средств, оружия и снаряжения, являлось недостижимым. Перед нами был заколдованный круг. Поляки отходили по всему фронту. За последние дни их отступление обращалось в беспорядочное бегство.

Уже теперь красное командование получило возможность, снимая войска с Польского фронта, направлять их на юг. За последнее время против нас было обнаружено несколько прибывших с запада новых дивизий. В недалеком будущем, покончив с поляками, красные получали возможность всей массой своих сил обрушиться на нас.

Единственным источником пополнений армии могли быть еще казачьи земли. При развале армии генерала Деникина десятки тысяч казаков разошлись по домам с конями, оружием и снаряжением. Огромные боевые запасы были оставлены на Северном Кавказе и на Дону. Несмотря на то что на Дону и на Кавказе в течение нескольких лет велась кровавая борьба, эти края были богаты еще местными средствами.

Все это заставляло склоняться к перенесению нашей борьбы в казачьи области. Сведения нашей разведки с Кубани и Дона были благоприятны. В целом ряде станиц казаки восставали против Советской власти. Население укрывало наших разведчиков и всячески помогало им. Правда, имелись сведения о том, что по занятии Кавказа красное командование приняло ряд мер к обезоружению населения; большое число казаков было выселено в центральные губернии России…

Операция по расширению нашей базы путем захвата казачьих областей могла вестись лишь опираясь на местные силы, рассчитывая, что при появлении наших частей по всей области вспыхнут восстания. Для операции мы не могли выделить значительных сил, т. к. удержание нашей житницы, Северной Таврии, являлось жизненной необходимостью.

Лишь впоследствии, в случае первоначальных крупных успехов и захвата богатых областей Северного Кавказа, мы могли бы, оттянув войска к перешейкам Крыма и закрепившись здесь, направить большую часть сил для закрепления и развития достигнутых на востоке успехов.

После всестороннего обсуждения я принял план: пополнив армию, приведя в порядок тылы, нанести противнику новый удар на Северном фронте и тем развязать себе руки. Затем, удерживаясь в Северной Таврии, перебросить часть сил (кавказские казачьи полки) на Кубань и, опираясь на местное казачество, очистить от большевиков кубанские земли. В дальнейшем, оставив Северную Таврию и удерживая 1-м корпусом крымские дефиле, перебросить на помощь кубанским донские полки.

В предвидении начала операции по очищению от красных казачьих земель, представлялось необходимым окончательно разрешить «казачий вопрос». В связи с этим надо было точно определить взаимоотношения правительства Юга России с казачьими правительствами. Широкая местная автономия, дающая возможность использовать налаженный уже аппарат местного казачьего управления, мне представлялась желательной.

В то же время для обеспечения успеха нашей дальнейшей борьбы все наиболее жизненные отрасли государственной власти – вооруженную силу, финансы, пути сообщения, почту и телеграф – я считал необходимым сохранить в полном своем распоряжении.

Для заключения соглашения с казаками обстановка была благоприятной. Самостийные течения потеряли у казаков всякое значение. Строевое казачество относилось к ним явно враждебно. Чувствуя недоверие в строевых частях, находясь в полной зависимости от правительства Юга России, атаманы и их правительства всячески искали сближения с Главным командованием.

Донской атаман генерал Богаевский и терский – генерал Вдовенко были сами по себе чужды «самостийности». Они лишь не имели ни достаточно широкого государственного кругозора, ни должной силы характера, чтобы бороться с демагогией казачьих политиканов.

Что касается кубанцев, то, за сложением с себя звания атамана генералом Букретовым, атаманская булава оказалась в руках председателя Кубанского правительства инженера Иваниса, весьма близкого к самостийным кругам рады. Против него в среде кубанских частей было большое озлобление, его считали одним из виновников позорной сдачи Кубанской армии.

Собравшиеся, с моего согласия, 25 июня в Феодосии, для обсуждения некоторых своих казачьих дел, члены Кубанской рады объявили генерала Букретова и инженера Иваниса изменниками и потребовали сложения ими с себя полномочий, однако Иванис от этого отказался, ссылаясь на то, что постановление членов рады незаконно, за отсутствием кворума. Последнее было справедливо.

Вместе с тем Иванис официальным письмом уведомил меня, что считает для себя обязательным подписанное в апреле соглашение с Главным командованием. В разговоре со мной он выражал готовность дополнить этот договор отдельным соглашением на намеченных мною основаниях.

Члены рады продолжали настаивать на сложении Иванисом своих полномочий. В одном из заседаний члены рады единогласно объявили об избрании ими кубанским атаманом генерала Улагая. Постановление было явно незаконно. Это сознавал и сам генерал Улагай, категорически отказавшийся от принятия атаманской булавы.

Помимо незаконности избрания, генерал Улагай указывал и на другие причины своего отказа. Он вообще уклонялся от политической деятельности, считая себя исключительно строевым начальником.

После долгих переговоров члены рады согласились отложить вопрос о выборе нового атамана до того времени, когда рада получит возможность собраться в законном составе.

Весьма озабочен я был вопросом о печати. С упразднением политической части штаба отдел печати переходил в ведение начальника гражданского управления. Как чины этого отдела, так и большинство цензоров на местах были прежними служащими ОСВАГа. ОСВАГ не без основания оставил по себе недобрую память. Там пристраивались те, кто имел руку, и состав служащих был чисто случайный.

Ни опыта, ни определенных твердых убеждений в большинстве случаев у этих людей не было. За исключением одной серьезной газеты «Великая Россия», издававшейся под редакцией В. М. Левитского и при участии Н. Н. Львова, Н. Н. Чебышева и В. В. Шульгина, остальная печать была типично мелкопровинциальной. Печать эта весьма слабо отражала значение русского национального дела и характер Южно-Русской власти в вопросах внешней и внутренней политики.

Сплошь и рядом, преднамеренно или случайно, по вине редакции, или недосмотру, или непониманию цензора, в печать проскальзывали заметки, сообщения или статьи, долженствующие произвести за границей весьма для нас неблагоприятное впечатление.

В газете монархического направления «Русская Правда», издававшейся в Севастополе, появился целый ряд статей определенно погромного характера.

Весьма дружественно к нашему делу расположенные представители Америки – адмирал Мак-Колли, и Франции – заменивший генерала Манжена майор Этьеван – почти одновременно один за другим пришли ко мне с номерами газеты в руках и предупреждали меня о том неблагоприятном впечатлении, которое помещенные в газете статьи неминуемо произведут на общественное мнение в этих странах.

Я тогда же отдал приказ, объявив вновь выговор, и закрыл газету.

В настоящей сложной политической обстановке при господствующих на западе демократических влияниях и полной зависимости нас от западноевропейских государств приходилось быть особенно осторожным. Враждебные нам круги русской зарубежной общественности вели предательскую работу, подыгрываясь к западноевропейской демократии.

В нашей борьбе хотели видеть борьбу не национальную, а националистическую, не освобождение, а реставрацию, пользуясь всяким поводом. Так, в обращении моем к «русским людям», выпущенном в дни нашего перехода в наступление, слово «хозяин», напечатанное к тому же крупным шрифтом, вызвало в левой прессе целую бурю.

К сожалению, органы печати, подобные «Русской правде», давали к этому повод. 5 июля в газете «Великая Россия» была помещена, имеющая декларативный характер, беседа моя с представителем этой газеты Н. Н. Чебышевым:

«На днях я имел случай беседовать с генералом Врангелем о политике Главного командования.

Генерал Врангель при этом высказал свои взгляды по общим вопросам политики, выдвинутым ходом событий.

За что мы боремся?

– На этот вопрос, – заявил генерал Врангель, – может быть только один ответ: мы боремся за свободу… По ту сторону нашего фронта, на севере, царит произвол, угнетение, рабство. Можно держаться самых разнообразных взглядов на желательность того или иного государственного строя, можно быть крайним республиканцем, социалистом, даже марксистом и все-таки признавать так называемую советскую республику образцом самого небывалого, зловещего деспотизма, под гнетом которого погибает и Россия, и даже новый ее, якобы господствующий класс пролетариата, придавленный к земле, как и все остальное население.

Теперь это не составляет тайны и в Европе. Над Советской Россией приподнята завеса. Гнездо реакции в Москве. Там сидят поработители, трактующие народ как стадо. Только слепота и недобросовестность могут считать нас реакционерами. Мы боремся за раскрепощение народа от ига, какого он не видел в самые мрачные времена своей истории.

В Европе долгое время не понимали, но теперь, по-видимому, уже начинают понимать то, что мы ясно сознаем: все мировое значение нашей домашней распри. Если наши жертвы пропадут даром, то европейскому обществу, европейской демократии придется самим встать на вооруженную защиту своих культурных и политических завоеваний против окрыленного успехом врага цивилизации.

“Хозяин”.

– Слову “хозяин” посчастливилось. Оно стало ходячим словом. Россия сейчас не имеет “хозяина”. Им я себя никоим образом не считаю, что признаю долгом засвидетельствовать в самой решительной форме. Но я никак не могу признать “хозяином” земли Русской неведомо кем уполномоченный московский совнарком – бурьян, выросший из анархии, в которую погружена Россия.

“Хозяин” – это сам русский народ. Как он захочет, так и должна устроиться страна. Если он пожелает иметь монарха, Россия будет монархией. Если он признает полезной для себя республику – будет республика.

Но дайте народу возможность выразить свои желания без чрезвычаек и без наведенных на него пулеметов. Большевики разогнали Учредительное собрание, рассадили по тюрьмам, убили некоторых его членов. Большевики боятся всякого правильного законного правительства, в котором может вылиться воля народа.

А мы стремимся установить минимальный порядок, при котором народ мог бы, если пожелает, свободно собраться и свободно выразить свою волю. Мои личные вкусы не имеют никакого значения. С минуты принятия на себя власти я отрешился в своей официальной деятельности от личных влечений к тому или другому порядку. Я беспрекословно подчиняюсь голосу Русской земли.

Еврейский вопрос.

Я поинтересовался узнать мнение генерала Врангеля о еврейском вопросе.

– В народных массах действительно замечается обострение ненависти к евреям. Чувство это все сильнее развивается в народе. В последних своих проявлениях народные противоеврейские настроения буйно разрастаются на гнойнике большевизма. Народ не разбирается, кто виноват.

Он видит евреев-комиссаров, евреев-коммунистов и не останавливается на том, что это часть еврейского населения, может быть оторвавшаяся от другой части еврейства, не разделяющего коммунистических учений и отвергающего Советскую власть.

Всякое погромное движение, всякую агитацию в этом направлении я считаю государственным бедствием и буду с ним бороться всеми имеющимися у меня средствами. Всякий погром разлагает армию. Войска, причастные к погромам, выходят из повиновения. Утром они громят евреев, а к вечеру они начнут громить остальное мирное население.

Еврейский вопрос, вопрос тысячелетний, больной, трудный, он может быть разрешен временем и мерами общественного оздоровления, но исключительно при наличности крепкой, опирающейся на закон и реальную силу, государственной власти. В странах, где анархия и произвол, где неприкосновенность личности и собственности ставится ни во что, открыт простор для насильственных выступлений одной части населения против другой.

Наблюдаемое в последнее время обострение вражды народа к еврейству, быть может, один из показателей того, насколько народ далек от коммунизма, с которым он склонен ошибочно отождествлять все еврейство. С оживлением деятельности большевистской власти в известной местности там растут и противоеврейские течения.

Россия и Европа.

– Я всей душой жажду прекращения гражданской войны. Каждая капля пролитой русской крови отзывается болью в моем сердце. Но борьба неизбежна, пока сознание не прояснилось, пока люди не поймут, что они борются против себя, против своих прав на самоопределение, что они совершают над собой немыслимый акт политического самоубийства.

Пока в России не установится настоящая государственная власть любого настроения, но такая, которая будет основана на освященных вековыми исканиями человеческой мысли началах законности, обеспеченности личных и имущественных прав, на началах уважения к международным обязательствам, в Европе никогда не наступит ни мира, ни улучшения экономических условий.

Невозможно будет заключить ни одного мало-мальски прочного международного соглашения и ни о чем как следует договориться. История когда-нибудь оценит самоотречение и труды горсти русских людей в Крыму, которые в полном одиночестве на последнем клочке Русской земли боролись за устои счастья человеческого, за отдаленные очаги европейской культуры.

Дело Русской армии в Крыму – великое освободительное движение. Это священная война за свободу и право».

А. В. Кривошеин, так же как и я, сознавал необходимость упорядочения печатного дела, подбора соответствующих лиц в центральных и местных отделах цензуры. К сожалению, в этом деле приходилось считаться с отсутствием людей. Заведование отделом печати было предложено профессору Новгородцеву и профессору Алексееву. Однако оба отказались; отказались и другие лица, находящиеся вне Крыма.

Впредь, до подыскания соответствующего лица, начальником отдела печати оставался Г. В. Немирович-Данченко, назначенный на эту должность по рекомендации и. д. начальника гражданского управления С. Д. Тверского. Человек крайне ограниченный, без всякого опыта и достаточных знаний, Немирович-Данченко был совершенно не на месте.

В связи с успехами большевиков на Польском фронте положение представителя Советского правительства в Лондоне значительно окрепло. На поляков англичане оказывали давление, побуждая заключить мир. Итальянцы также склонялись к заключению соглашения с Советами. Одни Франция и Америка оставались верными прежней политике.

Мильеран в палате депутатов 24 июня заявил, что не собирается вступать в сношения с Советским правительством, ибо оно не есть правительство.

Если оно примет облик правительства, если оно поймет, что нельзя одновременно вести переговоры с Англией и предлагать ее же рабочим делать революцию, и поймет, что первой обязанностью правительства, претендующего на такое название, должно быть признание обязательным для него всех международных соглашений, заключенных предшествующими русскими правительствами, – тогда мы посмотрим».

Основным условием официальных сношений союзников с большевиками Французское правительство ставило признание последними всех предшествующих обязательств Русского правительства. Ллойд Джорж готов был идти и в этом вопросе на уступки.

Франция поэтому воздержалась от переговоров, а Английское правительство отправило ноту советскому, содержащую предложение заключить перемирие с поляками и согласиться на установление союзниками границ между Россией и Польшей.

Польские войска должны будут уйти на линию, установленную в прошлом году конференцией как предел бесспорно польских территорий, т. е. за линию, проходящую через Брест-Литовск. Большевикам предлагается не переходить за черту, отстоящую от этой линии на 50 километров к востоку.

В случае установления перемирия, для заключения мира с Советским правительством и решения всех вопросов, с ним связанных, предлагается собрать в Лондоне в начале августа конференцию с участием, кроме Польши, еще Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы, а также представителей Восточной Галиции для предоставления последним возможности отстаивать свои притязания на независимость.