За Землю Русскую! Каневский Александр

Поэт следующим образом рисует нам бурные сцены, происходившие в то время в Новгороде:

  • В шумной толпе и мятеж и раздор…
  • Все собралися концы и шумят…
  • «Все постоим за Святую Софию! – вопят. —
  • Дань ей несут от Угорской земли до Ганзы.
  • Немцам и шведам страшней нет грозы…
  • Сам ты водил нас, – и Биргер твое
  • Помнит досель на лице, чай, копье!.
  • Рыцари, – памятен им пооттаявший лед!.
  • Конница словно как в море летит кровяном —
  • Бейте, колите, берите живьем
  • Лживый, коварный, пришельческий род!.
  • Нам ли баскаков пустить
  • Грабить казну, на правеж нас водить?
  • Злата и серебра горы у нас в погребах, —
  • Нам ли валяться у хана в ногах!
  • Бей их, руби их, баскаков поганых татар —
  • И разлилася река, взволновался пожар…

Среди бушующей толпы появляется князь.

  • Очи сверкнули огнем,
  • Грозно сверкнули всем гневом высокой души,
  • Крикнул: «Эй вы, торгаши!
  • Бог на всю землю послал злую мзду.
  • Вы ли одни не хотите Его покориться суду?
  • Ломятся тьмами ордынцы на Русь, – я себя не щажу, —
  • Я лишь один на плечах их держу!.
  • Бремя нести – так всем миром нести!
  • Дружно, что бор вековой, подыматься, расти,
  • Веруя в чаянье лучших времен,
  • Все лишь вконец претерпевый – спасен!.»

Оставаться долго в Новгороде Александр, однако, не мог. Дела, касавшиеся всей Руси, требовали его присутствия во Владимире. Между тем новгородцы хотя успокоились и покорились старому князю, но не отказались от надежды, что беда со стороны татар миновала.

События, казалось, оправдывали эти надежды, потому что в течение нескольких месяцев не было слышно о требованиях из Орды. Но Александру обстоятельства известны были лучше, чем новгородцам. Он знал, что татары не успокоятся до тех пор, пока не будет исполнено все, чего они требовали. Вероятно, получив новое напоминание из Орды, Александр решился довести дело до конца и заставить новгородцев разделить общую тяготу.

Изведав по опыту, что речами и убеждениями нельзя подействовать на изменчивую, поддающуюся разным внушениям толпу, Александр зимой с 1258 на 1259 г. послал к ним известного уже нам Михаила Пинешинича, который, еще раз объяснив своим согражданам необходимость принять «число» и платить дань, должен был объявить им следующую угрозу: «Аще не иметеся по число, то уже полки в Низовской земли».

Эта хорошо рассчитанная угроза, равно как и свежая память о недавней крутой расправе князя с мятежниками возымели надлежащее действие. Бурное вече стихло, голоса не возвышались для ободрения упавшего духом народа. Под влиянием страха новгородцы отправили обратно к великому князю того же Михаила Пинешинича заявить Александру о своей покорности его воле и в то же время послали посольство в Орду с челобитьем и богатыми дарами хану, «да отдаст им свой гнев и да исчислит землю их, якоже хощет».

Действительно, зимой 1259 г. явились в Новгороде «окааннии сыроядцы внуци Агарины, рабы Авраамли, Беркай и Касачик и с женами своими, и иных много множество». Великий князь также поспешил в Новгород: он справедливо опасался, что малейший повод может изменить настроение своенравной толпы и навлечь тяжкие бедствия на город, судьба которого близка была его сердцу. Его опасения вполне оправдались.

В то время как в остальной Руси хорошо знакомы были с татарами и с их варварским обращением, в Новгороде знали обо всем лишь по слухам. Лишь только татары рассеялись по Новгородской земле и начали сбор дани с обычными тиранствами, настроение новгородцев быстро изменилось».

Загудел призывный звон колокола, собралось бурное вече, на котором все благоразумные советы заглушались неистовыми криками: «Смерть окаянным сыроядцам! Они осквернили своим присутствием Великий Новгород, порешить их!» «Дайте нам их! Мы на куски разорвем их, костей не оставим!» «К оружию!» Озадаченные всем виденным, татары пришли в ужас и обратились с требованием к Александру: «Дай нам сторожу ать не избьют нас!»

Князь немедленно распорядился, чтобы сын посадника собрал всех боярских детей и поставил стражу вокруг домов, занятых татарами. Страшные волнения в городе не прекращались. Разгорелась вражда богатых и бедных. Поводом к этой вражде послужило то обстоятельство, что татары при раскладке и сборе дани не принимали во внимание достатка плательщиков, а считали только число душ в каждом семействе. Понятно, что для богатых граждан гораздо удобнее было согласиться платить сравнительно легкую для них дань, чем подвергаться риску при нашествии потерять все. Они старались склонить народ к покорности.

– Своим сопротивлением вы наведете гнев ханский на город. Припомните, как вся Русская земля, кроме нас, ополчалась на татар. Что ж, разве устояла она? Что сталось с Киевом, Владимиром и другими городами? Вы хотите, чтобы и с Новгородом было то же самое?! Разве хватит наших сил? Ведь вместе со своими полчищами хан пошлет против нас и все русские полки.

– Вы боитесь нашествия, потому что у вас много всякого добра, а нам терять нечего! Разве это – правда, что окаянные берут одинаковую дань с богача и бедняка? Что легко богатому, то смерть бедняку! Вы сохраните свои богатства, а мы должны для этого продать свободу новгородскую и принять тяготу на себя и на детей наших! Да не будет этого! Лучше смерть, чем позор! Умрем честно за Святую Софию и за домы ангельские! Кто добр, тот по святой Софии и по правой вере!

Между тем татарам наскучило вынужденное бездействие, и они объявили новгородцам: «Дайте нам число, или мы убежим!». Бояре старались отговорить их от бегства и решились было ударить на толпу, но в конце концов и у них недостало единодушия. Многие ужаснулись при мысли пролить кровь граждан в защиту «сыроядцев». Общее горе превозмогло все разногласия, и к концу дня все пришли к единодушной решимости сложить свои головы у Св. Софии… Несчастный город сам обрекал себя на погибель.

Александр решился поразить воображение народа решительным шагом: из городища, где он находился вместе с ханскими послами, в город пришло известие, что князь внезапно удалился вместе с татарами. Отъезд Александра подействовал на толпу, как неожиданный громовой удар: новгородцы поняли, что доблестный князь, которому интересы Новгорода не менее дороги, в гневе предоставлял их собственной участи и всем последствиям ханского гнева.

Они вдруг почувствовали себя осиротелыми. Ужас охватил всех… То обстоятельство, что князь на этот раз даже не счел нужным обратиться к гражданам с увещанием, но молча и грозно удалился, ясно говорило новгородцам, что пора для всякого рода переговоров миновала. Став на краю бездны, новгородцы опомнились и поспешили заявить князю, что согласны допустить исчисление. Александр немедленно возвратился с татарами.

Мертвая тишина водворилась в недавно еще столь шумном городе, точно траур надел на себя Великий Новгород. Молча, но со злобой в душе смотрели граждане, как «начата окааннии ездит по улицам, пишуще домы христианскыи». Спокойно окончив перепись, татары удалились

Александр и на этот раз остался на некоторое время в городе. Народ смирился, но затаил непримиримую злобу в душе. Лютое горе грызло сердца всех, точно каждый схоронил дорогого, близкого человека. Не страшна была дань богатым новгородцам, – их самолюбие сильно страдало при мысли, что они сделались рабами татар. От горя не могли хлеб есть в сладость. Меньшие люди продолжали злобиться на бояр. «Злых советом яшася по число», – говорили в народе. «Творяху бо себе бояре легко, а меньшим зло».

Только Александр мог успокоить город. Он разъяснил гражданам, что благодаря его искусным действиям с ханскими послами ему удалось добиться для новгородцев от татар таких выгод, какими не пользовался ни один город в Руси. В Новгороде не было оставлено ни баскака, ни какого-либо другого чиновника. Новгородцам предоставлено право самим собирать дань и отсылать в Орду через великого князя или со своими послами.

Только дань напоминала им об их подчиненности татарам. Напротив, разгром Новгорода татарскими полчищами окончательно подорвал бы благосостояние города и лишил бы его граждан и тени независимости. Народ постепенно убедился, что их старый князь своей мудростью еще раз спас их от пропасти, в которую по неразумию они стремились. Все спешили выказать неизменную преданность свою великодушному заступнику.

В чувстве благодарности граждане усердно просили князя утешить их, продолжив на несколько времени свое пребывание среди них. Устроив порядок в городе и поставив на место Василия князем другого своего сына – Димитрия Александр прогостил у новгородцев до начала следующего года и мирно распрощался с гражданами, которые еще раз выразили ему свои чувства многими дарами и почестями.

Так, несмотря на то, что Александр сильно теснил вольнолюбивые стремления и сурово поражал новгородцев за их непокорность, распоряжался делами в Новгороде с такой властью, как ни один князь до него, «деял насильне в Новегороде», по словам новгородцев, всякий раз обаяние его личности производило неотразимое действие на народ: любовь и доверие к нему не только не уменьшались, но возрастали: редкий дар покорять сердца!.

Между тем благодаря его политике Новгород тесно примкнул к остальной Руси, став неразрывною частью одного громадного целого. Оттоле судьбы его крепко связаны были с судьбами общего отечества: вместе нести тяжесть ига и вместе дружными, соединенными силами стремиться к независимости сделалось как бы завещанием Александра.

Если бы удалось новгородцам каким-нибудь способом уклониться от общего плена и таким образом разъединить свою судьбу с судьбами Русской земли, для поддержания своей независимости они должны были бы примкнуть или к Литве, или вступить в союз со своими старинными врагами шведами и немцами, которые, без сомнения, мало-помалу овладели бы их землями.

Правда, впоследствии, долгое время спустя, новгородцы, спохватившись, вздумали было о союзе с Литвой для поддержания своих порядков, но было уже поздно: Великий Новгород стоял лицом к лицу уже с русским самодержцем, распоряжавшимся всеми силами объединенного государства. Поставив Новгород под общую зависимость с остальной Русью и уничтожив один из предлогов к разъединению, Александр подготовил дело Иоанна III.

Глава 17

Два года отдыха. – Пребывание Александра в Ростове. – Рождение сына Даниила. – Учреждение Саранской епархии

Весной 1259 г. Александр спешил из Новгорода в Ростов. Он казался чрезвычайно утомленным, да это и понятно: только что окончены были тяжкие хлопоты в Орде, требовавшие страшного напряжения сил, как начались волнения в Новгороде. Много пережил и перечувствовал за последнее время Александр Ярославич. Нелегко ему было заставить согнуться под ярмо свободный народ, тяжело отдавались в его сердце укоры новгородцев: князь-де стоит заодно с сыроядцами…

Отдых, хотя бы только временный, был необходим для него, и он надеялся его найти среди семьи и близких его сердцу родственников. В Ростове жила почтенная княгиня Мария Михайловна, старшая в роде и всеми глубоко почитаемая дочь замученного в Орде св. князя Михаила Черниговского и вдова доблестного князя-страстотерпца Василька Константиновича.

Ее сыновья Борис и Глеб Васильковичи более всех понимали Александра и были его всегдашними и лучшими помощниками. В Ростове же он должен был встретиться с епископом Кириллом, пользовавшимся глубоким уважением от князей и народа. К приезду Александра в Ростов поспешила, конечно, из Владимира и его семья.

Как ни спешил великий князь прибыть в Ростов к Вербному воскресенью, но, вероятно, весенняя распутица задержала его в дороге: он мог приехать только в среду Страстной недели. Семья, дорогие родственники и народ готовились с радостью встретить великого князя. Престарелый Кирилл также вышел навстречу ему с крестом и благословил его.

«Отче и господине! – воскликнул Александр, здороваясь с маститым пастырем. – Благодарю тебя: твоею молитвою я благополучно и в добром здоровье съездил в Новгород и твоею же молитвою благополучно возвратился».

Только небесной помощи и святым молитвам приписывал благочестивый князь все, что ему удавалось совершить во благо своего народа. Вера в небесное покровительство давала ему силы для великих подвигов, для тяжких трудов, поддерживала его изумительную, не знавшую устали энергию.

Поздоровавшись со всеми, Александр прежде всего отправился в соборную церковь Успения Пресвятой Богородицы и горячо помолился, благодаря Бога и испрашивая благословения свыше на дальнейшие труды. Поклонившись мощам «сопричастника апостолов» св. Леонтия, князь просил священномученика научить и его до конца понести свой крест и «пострадать Богови крепко».

Бысть тишина велика християном!» – свидетельствуют наши летописи о 1260–1261 гг. Может быть, в этот краткий промежуток и неутомимый труженик земли Русской и в то же время «благ домочадец своим» имел несколько времени для отдыха и для устройства своих семейных дел.

О личном своем благоденствии он уже не думал: мог ли он наслаждаться благополучием при тогдашних обстоятельствах? Неутомимая деятельность на благо родины едва оставляла время для недолгих свиданий с близкими. Тем задушевнее были эти свидания, тем теплее родственные беседы.

Любящее сердце Александра открыто было для всех: даже те, которые причиняли ему обиды, сознав свою вину, немедленно получали прощение. Так брат его Ярослав, прогневавший было Александра своим появлением в Новгороде, после изгнания новгородцами Василия Александровича, теперь снова пользовался любовью старшего брата.

В Ростове Александр находился среди любившей и благоговевшей пред ним семьи: княгиня Мария и ее сыновья не упустили, без сомнения, ничего, чтобы сделать пребывание у них великого князя как можно более сладостным.

В дружественных беседах с близкими и дорогими людьми Александр отводил свою душу и, может быть, высказывал свои задушевные думы и упования на лучшую будущность для России. О, если бы возможно было, перенесясь через столетия, хотя однажды послушать его «словеса, услажающа паче меда и сота!».

Всякий, имевший счастье внимать Александру, исполнялся желанием после его беседы «реченная и делом исполни». «Сродницы же его видяще в таковых добродетелях преспевающа и зело пользовахуся и тщахуся всячески угодити Богу, яко же и той всеми нравы угожаше…»

Из многочисленного потомства Ярослава Всеволодовича далеко уже не все были в живых: в 1255 г. Александр похоронил брата своего Константина, княжившего в Галиче, «и бысть плач велик». В следующем году скончался другой брат – Даниил Ярославич. Михаил Хоробрит, как мы уже знаем, умер еще во время путешествия Александра в Монголию.

В живых оставались Андрей, бывший владимирский князь, теперь княживший в Суздале, Ярослав Тверской и Василий Костромской. Зато на глазах великого князя поднималось молодое поколение сыновей и племянников: мы уже знаем его сыновей – Димитрия и Василия. Димитрий княжил в Новгороде вместо провинившегося Василия. Третьему сыну – Андрею – отец предназначал Городец с Нижним.

Дочь Евдокия была замужем за Константином, сыном смоленского князя Ростислава, одним из участников похода 1262 г. против ливонских немцев. Воспользовавшись тишиной, без сомнения, князья-родственники собрались вокруг великого князя, чтобы выразить ему свое уважение и любовь. Присутствие Александра, устраняя соперничество, водворяло – увы! – лишь временный мир между князьями. С кончиной Александра многое изменилось точно тихий ангел отлетел из среды русских князей.

Отдохнув в Ростове, Александр отправился во Владимир. В 1261 г. Бог обрадовал его рождением четвертого сына – Даниила, будущего князя московского и родоначальника князей – собирателей Русской земли. Радостное событие, без сомнения, было светло отпраздновано в присутствии собравшихся во Владимире князей – ближайших родственников. Благочестивые родители в чувстве благодарности посвящали свое дитя Богу.

Однако не одни семейные дела занимали в это время Александра. Бесконечная доброта его сердца непрестанно побуждала его заботиться о тех несчастных, «иже бяху пленени от безбожных татар». «Милостилюбец, а не златолюбец» не жалел сокровищ для выкупа пленных, но, конечно, всех его средств не хватило бы для возвращения всех на родину.

Много русских постоянно проживали в Орде по торговым делам, но несравненно больше было пленных. Если нельзя было выкупить всех, то по крайней мере можно было позаботиться об их духовных нуждах: вера в Бога доставляет лучшее утешение в несчастии. Прискорбна была благочестивому князю мысль, что множество православных христиан живут без освящения таинствами, умирают без христианского напутствия.

И вот вместе с митрополитом Кириллом Александр начинает ходатайствовать перед ханом о дозволении устроить епархию в столице ханской – Сарае. Ходатайство великого князя и митрополита было уважено. В 1261 г. поставлен был первым саранским епископом Митрофан, которому также подчинена была и древняя епархия Переяславская. Впоследствии пределы новой епархии обнимали земли по Нижней Волге и притокам Дона, откуда ее название – Сарская и Подонская.

С учреждением епархии в Орде, без сомнения, стали воздвигаться храмы, и в них совершалось богослужение: сколько дорогих, отрадных впечатлений ложилось на душу русского человека, принужденного жить вдали от родины!. Были примеры обращения в христианство и самих татар. Первый и самый трогательный пример такого обращения в княжение Александра представляет св. Петр, царевич ордынский, родной племянник Беркая.

Однажды прибыл в Орду с ходатайством за свою паству ростовский епископ Кирилл и много рассказывал хану о святынях земли Ростовской, о том, как она просвещена была св. Леонтием, о чудесах, совершавшихся при его гробе «и ина многа учениа от евангельскых указаний глагола».

Теплая, одушевленная беседа епископа глубоко запала в душу присутствовавшего здесь юного царевича. Желание истины пробудилось в душе его; часто уходил он в поле, «уединяася и размышляа, како си веруют цари наши солнцу сему и месяцу, и звездам, и огневи? Кто сей есть истинный Бог?». С какой радостью узнал царевич, что его державный дядя вновь вызывает в Орду епископа Кирилла, «да исцелит сына его, един бо бе у него».

Святитель, заповедав всем молиться в Ростове, «освятив воду и пришед в татары, и исцели сына». Как изумлен и обрадован был старец-епископ, когда однажды явился к нему племянник хана с усердной просьбой взять его с собой в Ростов! Однако это было дело опасное: мать и родные, без сомнения, могли бы покарать не только беглеца, но возбудить гнев хана и против Кирилла, но, с другой стороны, епископ не мог отвергнуть души, жаждущей истинного света.

Царевич выразил решимость тайно от всех скрыться из Орды и прибыть в Ростов. Так действительно и случилось. И вот татарский царевич, плененный благолепием соборного храма и стройностью христианского богослужения, усердно просит епископа окрестить его: «огнь взгореся в сердцы его, и восия солнце в души его!».

Но опытный старец советует ему подождать еще несколько времени: царевича могли отыскивать на Руси и в самом Ростове. Когда наконец опасность миновала, епископ крестил царевича, назвав его Петром, «и бе Петр учение Господне (слушая) по вся дни во святилище и у владыки». Год от года Петр все более свыкался с жизнью на Руси. Князь Борис Василькович так полюбил его, что побратался с ним.

Часто они вместе делили досуг, занимаясь охотой с ловчими птицами по берегу Ростовского озера, часто приходилось Петру засыпать под открытым небом, среди дубрав, «по обыщней молитвен, и тогда посещали его дивные видения. На месте одного из таких видений, «при езери» Неро, Петр, с благословения епископа Игнатия, преемника Кирилла, построил монастырь во имя св. апостолов Петра и Павла.

Женившись на дочери ордынского вельможи, он имел детей, и в глубоце старости, в монашеском чине к Господу отъиде, Его же возлюби». Без сомнения, царевич Петр горько оплакивал кончину Кирилла в 1262 г. Но еще более скорбели о потере маститого пастыря русские князья – Александр Ярославич, Борис и Глеб Васильковичи вместе с княгиней Марией.

Все они горячо любили и почитали Кирилла, который «князьям и бояром и всем вельможам был на успех, обидимым помогал, печальных, нищих миловал». Все дивились его святой жизни, «все спешили из окрестных мест в город, в соборную церковь Св. Богородицы, как для того, чтобы послушать ученья его от святых книг, так и желая посмотреть на великолепие церкви, которую он дивно украсил».

Ничем он не отстал от прежних епископов ростовских, святых Леонтия, Исайи и Нестора, последуя их нравам и учению! – говорили при его гробе. – Он был истинный святитель, а не наемник!.

А князья припоминали, как незабвенный страстотерпец Василько Константинович в предсмертной молитве своей просил Бога сохранить вместе с его семейством и епископа Кирилла, как покойный пастырь горько плакал, разыскивая на месте несчастного побоища при реке Сити тело великого князя Георгия Всеволодовича и, узнав его по княжескому одеянию, положил в Ростовском соборе, вместе с телом Василька.

Утешением для всех, любивших старца, было то, что блаженный Кирилл скончался, «исполнь дний, в старости глубоце и в истинней добродетельной седине». Похоронив епископа, князья озаботились избранием ему преемника, который намечен был уже заранее. Еще в 1261 г. «блаженный князь Александр, Борис и Глеб, волею Божиею и поспехом Св. Богородицы, благословением митрополита и епископа Кирилла взведоста архимандрита Св. Богоявленья Игнатия».

Этот Игнатий и был преемником Кирилла. Около этого же времени, по всей вероятности, Бог помог Александру Ярославичу привести к окончательному совершению давнишнее его желание – достроить женскую обитель в Суздале, в которой в 1262 г. опочила добродетельная княгиня Мария Михайловна, принявшая перед кончиной иночество под именем Марфы.

Так среди великих правительственных забот Александр умел отзываться на все нужды своего народа, входить во все обстоятельства своего времени, всюду внося душевную теплоту и самое искреннее участие.

Глава 18

Последний великий подвиг св. Александра. – Бесермены. – Восстание народа. – Гнев хана. – Путешествие св. Александра в Орду «ради христиан». – Успех ходатайства.

Предчувствовал ли Александр Ярославич, что протекшие два года мирной и сравнительно спокойной жизни будут лишь кратковременной ослабой, какую среди тяжких трудов и забот послал ему Господь, «да почиет, прежде даже не отъидет» (Псал. 38, 14)? Не только предчувствовал, но, можно сказать, изо дня в день ожидал новых беспокойств. Отстояв самостоятельность государства, он неизбежно должен был согласиться на тяжелую дань.

При этом, с одной стороны, он хорошо знал жадность татар, их грубость и склонность к насилиям всякого рода, с другой – понимал всю неподготовленность русского народа к рабской покорности, к тяжким жертвам и терпеливому перенесению невзгод. До монгольского ига власть русских князей вовсе не была отяготительна для народа.

Хотя наши князья и вели воинственный образ жизни, но в обращении с народом они нередко проявляли черты истинно отеческой заботливости, добродушия и кротости. В народных песнях не слышится ни малейшей жалобы на притеснения со стороны бояр и князей, на худую, тяжелую жизнь, – значит, жить было хорошо. За самые тяжкие преступления виновный платился лишь своим имуществом, отдавая определенную законом пеню.

К телесному наказанию не прибегали. Слова: «Да будет мне стыдно» – служили порукой в верности и ненарушимости принятых на себя обязательств. У монголов были другие обычаи: требуя дани, они без церемонии ставили неисправных должников на правеж, секли кнутом, прибегали к пыткам, казнили смертью, чтобы страхом и муками добиться того, чего им хотелось. Убить человека другой народности им ничего не стоило, по словам современного наблюдателя.

Наконец, сами повинности могли показаться народу весьма обременительными. Наши князья довольствовались небольшой данью. Внутреннее управление больших издержек с их стороны не требовало. Все государственные расходы главным образом ограничивались издержками на содержание князя, его семейства и двора, которые не могли быть тяжелы для населения, так как для покрытия их князья обыкновенно имели свои княжеские села, доставлявшие им все необходимое, свои заповедные леса, рыбные ловли и т. п.

Естественно, что при сборе дани с подвластной страны, большей частью натурой – хлебом, воском, медом, живностью, – князья довольствовались лишь избытком достояния. Не то предстояло теперь… Народ действительно сразу почувствовал всю тягость возложенных на него повинностей, но пока терпел, слушаясь своих князей. Приходилось, конечно, не раз Александру Ярославичу разъяснять народу необходимость повиновения и исправного отбывания повинностей.

Вполне возможно, что иной раз он вынужден был, в случае сопротивления, силой заставлять народ исполнять требования татар и наказывать за непослушание. Горько было ему все это… Как часто приходилось ему слышать, что он не жалеет своего народа, действует заодно с безбожными!. Болезненно сжималось его сердце при этих упреках со стороны современников, из которых очень немногие понимали, что только тяжелая необходимость заставляла его так поступать.

Александр страдал больше, чем народ, страдал нравственно, видя бедствия своих подданных, которых любил, как братьев во Христе. «Не обижайте простых, бедных людей, – часто говаривал он своим боярам. – Сии братиею Божиею именуются по слову Господню и о нас ходатаи к Богу. Бог взыщет их кровь и слезы из рук ваших!» Как же тяжело было ему видеть, что татары терзали русских за малейшую неисправность!

Но что же он мог предпринять со своей стороны в защиту своих подданных? Не он ли ручался перед ханом в исправном платеже дани и полной покорности своего народа? Если бы он вздумал предпринять какую-нибудь решительную меру, не постигла ли бы его участь брата Андрея? Не забота о себе, конечно, имела тут место, нет: сам он «не токмо живота не щадяше, но и душу свою всегда тщашеся полагати».

Заступничество за народ могло лишить его ханского доверия, а вместе с тем отнять и всякую возможность ходатайствовать перед ним за свой народ. Последствия ханского гнева были бы ужасны. Оставалось одно – терпеть в надежде на лучшее будущее. Но бедный угнетенный народ мало думает о будущем, которое ему темно и непонятно, он живет более настоящим, а оно так безотрадно, что можно предпочесть самую смерть горькому «сиротскому житью».

Однако пока все было тихо. Монгольские сборщики дани, без сомнения, старались и сами нажиться, и угодить корыстолюбию своих начальников, но из-за своей дикости они далеко не были искусны в разного рода вымогательствах. Но вот восточные купцы – хивинские или хозарские, «бесермены», как называли их наши предки по их религии, – предложили татарам взять дань, собираемую с русского народа, на откуп, причем, разумеется, обязывались выплачивать хану значительно больше, чем он получал через своих сборщиков.

Очевидно, они не опасались остаться в проигрыше. Хан, знавший, что значительная часть дани присваивается его чиновниками и не доходит до него, с охотой принял услуги бесерменов. Хитрые торговцы придумали целую систему вымогательства, чтобы получать огромные барыши. Под видом облегчения плательщиков они назначили различные сроки для уплаты, но с огромными процентами.

В случае неаккуратной уплаты дани и процентов, что, разумеется, случалось нередко, количество долга возрастало до таких размеров, что несчастные должники не видели уже никакой возможности рассчитаться с бесерменами. Тогда последние начинали ходить по селам и городам, забирали должников и беспощадно били их палками на улицах, площадях и перекрестках, допытываясь, не спрятали ли они своего имущества.

Убедившись, что у бедняков нечего больше взять, они забирали сыновей, дочерей или самих и уводили в рабство, распродавая в разные страны с огромной выгодой для себя. До сих пор народ вспоминает в песнях о том, как лютые хищники собирали дань.

  • Брали дани, невыходы,
  • Царски невыплаты
  • С князей по сту рублей,
  • С бояр по пятидесяти.
  • У которого денег нет,
  • У того дитя возьмут,
  • У кого дитяти нет,
  • У того жену возьмут,
  • У кого жены-то нет,
  • Того самого головою возьмут.

У самых сильных работников опускались руки. Стоило ли работать? Заведешь хорошее хозяйство, заработаешь тяжким трудом довольство и изобилие – это не ускользнет от жадных взоров хищников. Матери обливались слезами, глядя на своих детей и думая горькую думу об их будущности: ужели злой варвар завладеет ими?

Бесерменов сопровождали отряды татарских наездников, которые также не желали вернуться домой с пустыми руками, притом надменные варвары, являясь на Руси, считали себе все позволенным и всегда готовы были

  • И вдовы-то бесчестити,
  • Красны девицы позорити,
  • Надо всеми наругатися,
  • Над домами насмехатися.

Глубокую ненависть затаил народ к своим поработителям. Эта ненависть слышится в поговорках: «Злее злого татарина», «У них, что у собаки, души нет: один пар…» Люди пришлые, откупщики дани не понимали, что имеют дело с народом, не привыкшим к подобным тиранствам, – с народом, который был покорен после отчаянного сопротивления и хорошо помнил об утраченной свободе. Наконец мера терпения переполнилась, когда народ был оскорблен в самых заветных своих чувствах – в своей преданности святой вере…

Бывши прежде язычниками, татары при Беркае приняли магометанство. Хотя в общем они не утратили прежней веротерпимости, но уже вследствие самого характера магометанства между ними, естественно, могли появляться отдельные фанатики, старавшиеся о распространении новой религии между подвластными народами. В 1262 г. явился на Руси «злой бесерменин» Тетям.

Какой-то монах по имени Зосима в угоду мусульманину отрекся от христианства и, «вступив в прелесть лжаго пророка Махметя», с ободрения Тетяма, «того поспехом-то начал ругаться над своей прежней религией. В словах летописца живо отражаются чувства ужаса и отвращения современников к поступку Зосимы. «Бе мних образом точию, сотоне же съсуд, бе бо пияница, и студословец, и празднословец, кощунник».

Народ не мог пересилить чувства негодования при виде того, как «окаанный лишеник веры» бесчинствовал, «кресту и святым церквам ругаяся». «Беззаконнаго и сквернаго, и законопреступника, и еретика Зосиму убиша в городе Ярославле. Бе бо тело его ядь псом и враном, а ноги его, то на злое беху быстри, те же влачими бяху от псов по граду, всем людем на удивление; от Божия суда на преступнице тако бысть конец лишеному нечестивому его телу, а души нечестиваго, глаголеть: червь их не умреть, а огнь их не угаснеть (Марк. IX, 44, 46); и инде глаголеть: оскуде беззаконный, и погибе нечестивый, и потребишася беззаконнующи во злобе (Исайя XXIX, 20).

Точно электрическая струя пробежала по нервам народа: по всем городам Суздальской и Ростовской земель загудели вечевые колокола. Точно сговорившись, вдруг поднялся народ и решился сам расправиться со своими притеснителями. Забушевала, точно ураган, страшная буря народного негодования… Пущены были слухи, что сам великий кннзь Александр разослал по городам грамоты, «что татар бити». Откупщикам пришлось теперь расплачиваться за свои бесчеловечные поступки.

С одушевлением говорят об этой поре летописцы, очевидно разделявшие чувства, охватившие народ:

  • «Благый человеколюбец Бог наш, и моления
  • Материя послушав, и избави люди своя
  • от великыя беды мелосердием Своим!»
  • «Избави Бог от лютаго томленья
  • бесерменскаго люди ростовския земли, вложи
  • ярость в сердца крестьяном, не терпяще
  • насилья поганых!»

«И точно, – замечает историк, – на этом событии, кажется, лежало особое благословение Божие, ибо народ, несмотря на справедливую ненависть к притеснителям, рассчитался с ними с беспримерною в таких случаях умеренностью». Черта весьма характерная! Христианский народ, видимо, удерживался от пролития крови и, предоставляя суд Богу, ограничился изгнанием откупщиков. Убитых было немного, и то из числа наиболее ненавистных и свирепых хищников.

Собственно из татарских чиновников никто не пострадал. Замечательно, что ярость народа мгновенно утихала, когда догадливые люди, прося прощения и пощады, изъявляли намерение креститься. Так, например, в Устюге народ немедленно простил все свои обиды главному откупщику Буге, когда тот явился на вече и просил народ пощадить его. Буга крестился и назван был Иоанном.

Женившись на взятой им еще ранее христианке Марии, он постарался заслужить любовь народа доброй христианской жизнью. Память о нем сохраняется в местных преданиях: в Устюге указывают место, которое носит название Сокольей горы, потому что Буга однажды среди соколиной охоты на этой горе дал обет построить здесь храм, посвященный св. Иоанну Предтече.

Причиной умеренности народа могли быть и увещания князей, «ибо русскому всегда священна власть государя, и по одному слову его он удерживает порывы мщения».

Бесерменам дан был хороший урок, который забыть было нельзя. Они должны были понять, что всему есть мера, что русский народ хотя и побежден, но не примирился с рабством. Но за этот урок предстояло ужасное возмездие. Можно было ожидать нового нашествия татар вследствие ханского гнева. Слышно было, что полчища татар уже готовы ворваться в пределы Русской земли. Итак – снова опустошение, снова избиения целыми массами, может быть, конечное порабощение и пагуба…

Александр готовился в это время к походу против ливонских немцев, но теперь ему было не до похода: отдав свои полки сыну Димитрию, он решился немедленно отправиться в Орду, «дабы отмолил люди от беды». Положение его было весьма затруднительно.

«Это путешествие, – справедливо говорит историк, – было одним из величайших подвигов самоотвержения со стороны Александра: хотя он не участвовал в народном восстании и в душе и на деле был прав перед ханом; но тем не менее он шел в Орду почти на верную смерть; ему предстояли неодолимые трудности; войска ханские получили приказание идти на Россию, следовательно, хан не намерен был слушать оправданий и уже решил излить свою месть на строптивых данников; с какими же глазами мог явиться перед ним Александр и чего ждать от него?

Не прошло еще пяти лет, как Александр уверял хана, что русские будут самыми покорными данниками, лишь бы он не предавал народ совершенному порабощению; хан согласился на его уверения и дал России права государства почти самостоятельного, а россияне уже произвели всеобщее восстание и изгнали ханских сборщиков дани.

Очевидно, таким образом, что Александр, как не исполнивший обещания, был кругом виноват в глазах хана и, отправляясь в Орду, прежде всего должен был видеть перед собою участь Михаила Черниговского и других князей, сложивших там свои головы; он должен был принять на себя весь пыл ханского гнева.

Летописи не говорят о подробностях Александрова путешествия; но дело говорит само за себя; об этом подвиге Александра нельзя вспоминать без благоговения к высокому характеру подвигопо-ложника. Ясно, что Александр, решаясь отправиться в Орду, совершенно забывал о себе и думал только о любезной ему России и о священном долге государя, защитника подданных, – он шел как добровольно обреченная искупительная жертва за Русскую землю».

Горячо молился перед своим отправлением Александр Ярославич и трогательно прощался с родными, точно предчувствовал, что ему уже не суждено свидеться с ними. Посылая свои полки с Димитрием, он говорил своей дружине: «Служите сынови моему, акы самому мне, всем животом своим». Без сомнения, много слез было пролито при этой разлуке. Тяжелые предчувствия томили всех, но другого исхода не предвиделось…

Между тем тяжелое само по себе положение дел усложнялось еще другим обстоятельством. Незадолго перед тем умер верховный хан Менгу. Начались обычные кровавые распри из-за престола, продолжавшиеся целых три года, пока наконец не был возведен, при могущественном содействии опять-таки кипчакского хана, один из сыновей Тулуя – Кубилай, родной брат Менгу и двоюродный – Беркая.

В царствование Кубилая произошли весьма важные обстоятельства, которые сильно потрясли могущество монголов. Кубилай переселился из Каракорума, родины Чингизидов, в Северный Китай и занялся окончательным покорением этого государства. Монгольская держава обратилась в Китайскую империю. Властвуя в различных, отдаленных друг от друга, землях, монголы, естественно, подвергались влиянию покоренных народов.

Так, в Китае монголо-татары подпали влиянию китайской образованности и, оставив кочевой образ жизни, обратились к земледелию. Между тем монголы, властвовавшие над Русью, хотя сохранили первобытный образ жизни, зато изменили вере отцов и в скором времени позабыли и родной язык, заменив его тюркским наречием.

Ослабление внутреннего единства естественно вело к политическому разъединению: отдельные ханства сделались независимыми государствами, между которыми не замедлили открыться междоусобные войны.

Беркай, обращенный в магометанство, по одним известиям, каким-то дервишем из Средней Азии, по другим – бухарскими купцами, под влиянием мусульманских улемов решился вступить в борьбу с другим своим двоюродным братом – персидским ханом Гулагу, с которым у него и без того шел постоянный раздор из-за границ.

Гулагу, остававшийся язычником, около того времени нанес окончательный удар Багдадскому халифату и умертвил халифа. Беркай вступил в тесный союз против Гулагу с его непримиримым врагом Бибарсом, сирийско-египетским султаном. Замечательна судьба этого государя. Он был родом из половцев. Татары в юных годах продали его в Крыму венецианским купцам.

Затем Бибарс очутился в Египте, где его завербовали в мамелюкскую гвардию египетского султана. Дослужившись до звания военачальника, Бибарс при помощи коварства и злодеяния достиг престола. Гулагу вскоре после своего удачного похода в Персию умер, и на престол вступил сын его Абак, уже не спрашивая соизволения верховного хана, и начал распоряжаться в своих землях совершенно самостоятельно. Назначая наместников в отдельные области своего царства, он отдал брату своему Яшмуту Дербент и Ширван.

Открыв враждебные действия, Беркай отправил одного из своих царевичей – Буку – с большим войском для завоевания Дербента, но Яшмут мужественно выступил против неприятеля и в 1262 г. отразил его, разбив наголову войска Беркая. Беркай пришел в ярость от неожиданного поражения и решил собрать все силы своего царства, чтобы загладить позор неудачи. 300 000 войска готовы были двинуться в Персию.

Все подвластные правители должны были выставить вспомогательные отряды, в том числе и русские… «Беше тогда велика нужа от поганых и гоняхуть люди, веляхуть с собою воиньствовати». Только того еще недоставало, чтобы русские проливали кровь на полях битв за своих поработителей… Среди таких-то обстоятельств хан получил известие о восстании на Руси и избиении бесерменов…

В страшном гневе он решил сперва покарать русских, и 300 000 свирепых варваров готовы были броситься на наше отечество, чтобы окончательно истерзать его. Что пережил Александр Ярославич за время своего пребывания в Орде, мы можем судить по результатам путешествия: Россию он спас, но здоровье его расстроено было безнадежно…

Беркай отправился на войну в Персию, но, собираясь дать решительное сражение на берегах Куры, внезапно заболел и умер, а его полчища вернулись обратно домой. Повелителем Кипчака сделался Менгу-Тимур. Прошло довольно времени, прежде чем новый хан мог заняться делами России и выслушать смиренные извинения и мольбы Александра. Дело ведено было так искусно, что хан не только простил русских, но освободил их от обязанности воевать за монголов. Господь, видимо, благословлял усилия самоотверженного героя, и успех его путешествия превзошел все ожидания.

Глава 19

Кончина св. Александра. – Скорбь народа. – Чудо при погребении. – Нравственный образ святого князя.

Пробыв более года в Орде «избавы ради христианский» и испив до дна чашу горести и унижений, Александр наконец получил от хана позволение возвратиться в отечество. Можно вообразить, как спешил он с отъездом из Орды, чтобы обрадовать свой народ добрыми вестями! Вот уже миновал он степи и пустыни, вот уже первые русские поселения, недалеко и Нижний… Но жестокий недуг крушит страдальца, его мощный организм, истомленный необыкновенными трудами, отказывается служить всегда бодрому духу.

Сколько храбрых пало на его глазах более чем в 20 битвах, в которых он участвовал! Сколько раз приходилось ему ездить в Орду и в далекую Монголию к грозным ханам, где многие из князей окончили свою жизнь под ножами варваров! Скольким опасностям подвергался он во время своих путешествий!

Но Бог хранил его: отовсюду он выходил невредим, мечи врагов и ножи убийц щадили его – только он сам не щадил себя, и вот теперь, обессиленный неимоверными трудами, он видит, что ему приходится умереть во цвете лет, не имея и 45 лет от роду!.

«Что дивного, – восклицает благочестивый описатель его жития, – если преждевременно истомился в таком кипящем горниле испытаний, и если самое тело, хотя благообразное и крепкое, ослабело от частых странствий в дальнюю Орду и не вынесло наконец постоянного напряжения сил? Неодолимый в битвах, еще в полном цвете мужества, изнемог под бременем великокняжеского венца, который был для него венцом терновым, едва достигнув сорокатрехлетнего возраста».

Приехав в Нижний, Александр так ослабел, что не мог продолжать путешествия и должен был остановиться на несколько времени. Немного оправившись, он снова продолжал путешествие, но, доехав до Городца (Волжского), занемог так сильно, что не в состоянии был ехать далее.

Стояла глубокая осень – половина ноября. Суровое время года ускорило роковую развязку. Александр понял, что приближается конец его многотрудной жизни, и стал готовиться к переходу в вечность. По обычаю того времени, он стал просить о пострижении в иночество и схиму с именем Алексия.

«Отче, се болен есмь вельми… Не чаю себе живота и прошю у тебе пострижения…»

С глубокой, гнетущей сердце тоской, едва сдерживая душившие грудь слезы, стояли около одра умирающего его приближенные. Об этой скорби живо говорят нам слова современника-летописца: «Горе тебе, бедный человече, како можеши написати кончину господина своего, великаго князя Александра Ярославича? како не испадета зеници твои вкупе со слезами? како ли не разеедеся сердце твое от многыя тугы? отца бо человек может забыти, а добра господина, аще бы с ним и в гроб лег».

Долго сдерживаемые рыдания вырвались наружу. «Ужасно бе видети, яко в толице множестве народа не обрести человека, не испустивша слез, но вси со восклицанием рыдающе глаголаху: “Увы нам, драгий господине наш! Уже к тому не имамы видети красоты лица твоего, ни сладких твоих словес насладитися. Кому прибегнем и кто мы ущедрить? Не имущ бо чада от родителя такова блага приягти якоже мы от тебе приимахом, сладчайший паю господине!”»

Но эти вопли возмутили спокойствие души, уже отрешившейся от всего земного, и Александр, «зело стужився», кротко просил их оставить его одного: «Удалитесь и не сокрушайте души моей жалостью!» Сколько любви сказалось в этих немногих словах! Прошло несколько минут, и уже инок Алексий снова призвал к себе своих приближенных – всех бояр и простых людей – и начал трогательно прощаться, давая последнее благословение и слабеющим голосом прося у всех прощения.

Горькое то было зрелище общего неудержимого плача и рыдания «о поборнике всей земли Русской, предстателе бояр, питателе убогих, отце вдов и сирот и заступнике церкви, которую защищал от врагов, утверждая в ней веру Христову»! Слеза скатилась из глаз Александра…

Еще раз открыл он уста и выразил желание сподобиться в последнюю минуту причащения пречистых тайн Своего Господа и Спасителя, Которого возлюбил от юности своей. Его желание исполнилось, и тогда он тихо предал свою чистую душу в руки Божии, 14 ноября 1263 г., в день памяти св. апостола Филиппа.

Поэт живо рисует нам картину последних мгновений земной жизни Александра:

  • Ночь на дворе и мороз.
  • Месяц – два радужных светлых венца вкруг него…
  • По небу словно идет торжество;
  • В келье ж игуменской зрелище скорби и слез.
  • Тихо лампада пред образом Спаса горит;
  • Тихо игумен пред ним на молитве стоит;
  • Тихо бояре стоят по углам,
  • Тих и недвижим лежит головой к образам
  • Князь Александр, черной схимой покрыт.
  • Страшного часа все ждут: нет надежды, уж нет
  • Слышится в келье порой лишь болящего бред.
  • Тихо лампада пред образом Спаса горит…
  • Князь неподвижен лежит…
  • Словно как свет над его просиял головой —
  • Чудной лицо озарилось красой.
  • Тихо игумен к нему подошел и дрожащей рукой
  • Сердце ощупал его и чело —
  • И, зарыдав, возгласил: «Наше солнце зашло!»
Майков

Божественная служба совершалась в соборном храме в стольном Владимире. митрополит Кирилл вместе со своей паствой возносил теплые молитвы Богу, молился, может быть, об отвращении опасностей, грозивших отечеству, о благополучном возвращении великого князя, которого все так долго и с нетерпением ожидали.

Устремляя свои взоры горе, как бы к самому престолу Всевышнего, святитель внезапно был поражен необычайным видением: перед ним, как живой, но озаренный неземным сиянием, великий князь Александр… Тихо, как бы возносясь на крылах ангельских, удаляясь вверх, скрылось от очей святителя «подобие образа блаженного великого князя Александра».

Предстоявшие с изумлением смотрели на святителя, на лице которого, без сомнения, сияло отражение необычайного явления. митрополит понял, что доблестного защитника отечества не стало, и слезы закапали из глаз старца. «Зашло солнце земли Русской!» – тихо проговорил святитель. Но никто не понял рокового значения этих слов.

Наконец митрополит, с глубоким вздохом, голосом, в котором слышались рыдания, громко произнес: «Чада моя милая, знайте, что ныне благоверный князь великий Александр преставился!.» Ужас охватил всех при этих словах. Храм огласился воплями скорби и отчаяния. «“Погибаем!” – воскликнуло единодушно все собрание – иерея, и диаконы, и черноризцы, нищии, богатии и вси людие мнозии…» Это внезапно вырвавшееся восклицание всего лучше показало все значение Александра для отечества…

Опустел стольный город… «Князи и бояре, и весь род, мали и велиции» устремились навстречу печальной процессии с телом Александра. Не так надеялся встретить его осиротелый теперь народ! митрополит «с чином церковным» остановился в Боголюбове, приготовившись встретить тело Александра со свечами и фимиамом кадильным. Бесчисленное множество народа покрыло окрестности.

Скоро показался стяг почившего князя. Неудержимый плач раздался кругом… Вот и печальное шествие… Волны народа неудержимо ринулись навстречу. «От множества народа изгнетаахуся людие, хотяще прикоснутся честнем теле его, бысть же плач велий, и кричание, и туга, яко же несть такова бывала, токмо и земли трястися». 23 ноября совершалось торжественное отпевание в соборном храме.

Пение надгробных песен заглушалось нередко вздохами и едва сдерживаемыми рыданиями осиротелой семьи и народа. «И бысть тогда чудо дивно, памяти достойно»: эконом Севастьян, приблизившись к гробу, хотел было разогнуть руку усопшего, «да вложить митрополит грамату душевную».

Но блаженный князь «яко жив» сам простер руку, чтобы принять «свиток грехов прощения» и затем снова сложил крестообразно руки на груди. «Ужас велик» объял присутствовавших, «яко от раки отступиша». «Се же слышавше, братие, кто не дивится о сем, яко телу бездушну сущю, привезену от далних мест во время зимы? тако прослави Бог угодника Своего, иже много тружшеся за землю Русьскую, и за Новгород, и за Псков, и за все великое княжение живот свой отдавая, и за православную веру».

В глубоком благоговении приблизившись ко гробу, подняли его и с пением понесли уже как инока из храма, где покоились славные предки Александра, в иноческую обитель Рождества Богородицы, где и положили в соборной церкви.

Как жил святой и благоверный князь и при жизни «распаляшеся божественным, небесным желанием», так и скончался. Приняв схиму, он последовал не одному только обычаю времени. «Это было, – по словам одного из его жизнеописателей, – изволение святого сердца его, во всю жизнь преуспевавшего в стремлении к Богу, – это было венцом его постоянного, верного, разумного служения Богу.

То истинно ангельское спокойствие, с каким после принятия ангельского образа совершил он последнее прощание со своими приближенными и со всеми, кто мог быть при одре его, – та последняя просьба, с какой он обратился к окружавшим одр его с невольными слезами и рыданием: «Удалитесь и не сокрушайте души моей жалостью», – служат живым свидетельством, как искренни были его обеты, как живо было стремление его к Богу, Которому он посвятил себя у врат смерти на всю вечность, приняв, наконец, и схиму».

Позволим привести здесь следующие, проникнутые теплым чувством размышления, которые внушила тому же благочестивому жизнеописателю святого князя его блаженная кончина: «Так рановременно по суду человеческому и благовременно по намерениям Промысла Божия, так свято пред очами Божиими и человеческими, кончилась жизнь св. Александра Невскаго!. Кончилась?. Нет!

Кончилось видимое общение святого князя с любившим его народом; но вместе с ним началась бессмертная жизнь имени его в благодарной памяти народной, передававшей из века в век славу подвигов героя Невскаго. Кончилось предопределенное ему время подвигов; но вместе с тем началось нескончаемое время его наград и воспарившему к небу его духу, и успокоившемуся от трудов телу, – наград, которых не заменила бы самая продолжительная жизнь со всеми ее радостями…

О, ведомы ли были блаженному духу твоему, отец отечества своего, спасавший его в самую тяжкую годину от самого тяжкого горя, – ведомы ли были духу твоему те рыдания и слезы, с какими народ твой принял весть о кончине твоей, с какими принял он драгоценное сокровище – останки твои и предал их земле?

Немало огорчений среди непрерывных, тяжких и в высшей степени благотворных трудов испытал ты со стороны неразумных чад твоих – твоего народа: теперь утешился бы дух твой, если бы нуждался в земных утешениях; теперь увидел бы ты, как ценили тебя, как любили тебя, ангел-хранитель добраго народа русскаго!. Владимир твой ждет своего князя с радостными вестями…

Не ту весть вещает ему первосвятитель Кирилл: «Чада моя милая! Зайде солнце земли Русския». Посмотрел бы ты, как народ принял эту горькую истину, как первосвятитель передал ее. Народ как будто не понял, – он, может быть, не хотел понять слов своего архипастыря… Как, без сомнения, и святитель желал бы объяснить их не так! Но уже все кончено: народ должен узнать свое горе!

«Благоверный великий князь преставился», – говорит со слезами святитель; но у народа в ответ нашлось только два слова, в которых вылилась вся скорбь, вся туга сердечная по тебе, защитник земли Русской, – «Уже погибаем!». Пришел и самый мрачный день скорби и сетования, когда, пораженный печалию, престольный град твой вышел сретить и принять на могильный покой святые останки твои…

В дни ожидания святого тела народ успел припомнить все доблести, все подвиги, все благодеяния князя, который с ангельскою добротою, неусыпностью и терпением трудился во благо его… И приникал ли свыше блаженный дух твой, благодетель своего родного края, к умилительному зрелищу, какое было у твоего гроба, когда, в торжественном шествии во Владимир, толпы, беспрестанно возрастая, спешили хоть прикоснуться к святому телу твоему, к честному гробу твоему; когда рыданиями народными, каких дотоле не бывало, заглушалось пение погребальное; когда собственными слезами певцов прерывалось пение?.

Ведомо ли, наконец, тебе то, что переходит из века в век, вместе с памятью твоих доблестей и подвигов, – трогательное выражение всей скорби по тебе, всей любви к тебе, какое читаем мы, отдаленные потомки облагодетельствованных тобою прапрадедов наших, в письменах свидетелей твоей кончины: «Отца человек может забыти, а добра господина не может оставити; аще бы лзе, и в гроб бы лег с ним».

Мы, по крайней мере, знаем теперь чувства своих предков к тебе, и разделяем их, отдавая предкам и честь, и славу, и искреннюю признательность за их добрые чувства!.

За тебя же, слава не только царства русского, но и святой Церкви Христовой, радуемся мы, не столько припоминая ту честь, какую воздал тебе народ твой, сколько с благоговением приникая к славе, какую достойно воздал тебе Господь! С радостью припоминаем явныя знамения прославления твоего на небе, так видимо отражающегося на покоющихся среди нас нетленных останках твоих.

В славе твоего, просиявшаго нетлением, тела, мы прозираем вечную славу твоего духа, блаженствующаго в обителях Отца Небеснаго, и благословляем святейшее имя Господа, дарующаго верным рабам Своим вечную славу в воздаяние за их труды, являющаго и другим эту славу еще во времени, в ободрение в труде угождения Ему.

Благословляем и твое святое имя, благоговея пред множеством твоих подвигов и трудов, а еще более – пред высотою и чистотою святой души твоей, всегда бодрственной, всегда всецело Богу преданной, умевшей каждое из дел жизни возводить в достоинство жертвы и служения Богу!»

Сурова, полна тяжких, самоотверженных трудов была жизнь Александра. Без сомнения, ясное представление его многострадальных подвигов внушило историку следующие строки: «Имя Святаго, ему данное, гораздо выразительнее Великаго; ибо Великими называют обыкновенно счастливых».

Это суждение вызывает некоторое недоразумение. Если под счастьем разуметь одни громкие успехи, отсутствие неудач и страданий, беззаботное наслаждение всеми утехами жизни, то, конечно, в жизни св. Александра Невского мы немного найдем такого счастья. Его жизнь, скорее, есть жизнь скорби.

Но справедливо сказано, что «скорбь» и «радость» – близки между собой, как две родные сестры, и можно полагать с уверенностью, что если в его жизни было много скорби, происходившей главным образом от сострадания к своему народу, то, с другой стороны, были и радости. Не худшее ли из бедствий в жизни составляют терзания нечистой, преступной совести?

Но его праведная жизнь служит ручательством, что он не испытывал горечи этого бедствия, часто удручающего людей, по-видимому пользующихся всеми житейскими благами. Скорее, напротив – он должен был испытывать радость безупречно исполненного долга, радость незапятнанной совести, радость чистой души, далекой от всякой низости, радость святой жизни, всецело отданной на служение Богу и ближним.

«Это, – по словам знаменитого писателя, – конечно, едва ли то, что люди собственно называют радостью; это не веселость легкомыслия, которая подобна кратковременному мерцанию апрельского солнца над мелководным потоком; это не смех безумцев, который подобен «треску шипов под горшком» – таких радостей мало в жизни человека, который понимает истинный смысл жизни».

Но истинно сказал один великий учитель церкви: «Crede mihi, res sеvеra est verum gaudium (Верь мне, суровая жизнь есть истинна радость)», и из этого источника всего истинно доброго и благородного и всего истинно великого он мог почерпать с избытком новые силы для преодоления предстоявших ему трудностей, мог почерпать ту энергию, ту изумительную бодрость, которая проявляется во всех его действиях.

Не забудем при этом, что в течение всей жизни его одушевляло пламенное благочестие, никогда не оставляло молитвенное настроение духа, и вследствие этого «везде благодать Божия осияваше его», а это составляет источник высшего блаженства, доступного человеку. Зависть и злоба, эти самые горькие отравы жизни, не находили места в его сердце, исполненном доброты, кротости, сострадания и всепрощения.

Нет, великий подвижник земли Русской был счастлив в высшем, благороднейшем значении этого слова! Вместе с тем на его подвигах лежит печать истинного величия: стоя на рубеже двух эпох, между киевским и московским периодом русской истории, он совместил в себе лучшие стороны, отличающие выдающихся деятелей той и другой эпохи: с блестящей храбростью соединяя редкое благоразумие, он одинаково далек был как от бесцельных порывов и стремлений, ведущих иногда к громким, но малополезным поступкам, так равно и от себялюбивых, узкоэгоистических наклонностей, вызывающих иногда неразборчивость в средствах к достижению намеченных целей.

Неуклонная правдивость и прямота души побудили его решительно, без малейших колебаний, отвергнуть всякий союз с Западом, что навсегда бесповоротно определило характер нашей духовной самобытности. В то же время, безусловной покорностью обезоружив татар и устранив их вмешательство в наши внутренние дела, он обеспечил в будущем и политическую независимость своего государства.

Но его покорность варварам далека от раболепства: он всегда умел поддержать и сохранить достоинство человека и христианина и внушил к себе невольное уважение и полное доверие своих грубых повелителей.

Дивный, озаренный лучами святости образ истинно русского человека из глубины минувших веков встает перед нами в лице Александра: светлый, практический ум, широта взгляда, могучая воля, беззаветная преданность своей родине, искренность и задушевность чувства, благородство и великодушие, неизменно бодрое и трезвенное настроение духа, беспредельная любовь к Богу, – словом, все черты, которые мы замечаем на протяжении веков в лучших представителях нашей народности, мы встречаем в нашем национальном герое – Александре!

«О, даруй Бог, – скажем вместе с благочестивым описателем жизни св. Александра, – чтобы благодарная память о святом князе-праведнике была жива… во всех краях России, чтобы слава его от нас перешла к потомкам нашим, как к нам перешла от благочестивых предков, возрастая вместе с распространением своим, чтобы пример святой его жизни находил как можно более верных подражателей и нынешние сыны России всегда так же достойны были благоволения Божия и покровительства и помощи своего заступника – святаго благовернаго великаго князя Александра и всех святых, как в дни своей жизни достоин был он – герой Невский!»

Глава 20

Небесное покровительство св. Александра над Русской землей. – Исцеления, полученные по молитве к святому угоднику

«Не оставил и после преставления блаженный Александр своей паствы, день и ночь о ней бдящий как живой, заступая ее от врагов видимых и невидимых. Отселе начинается ряд его посмертных подвигов, столь же светлых, как и во дни временной жизни», – говорит о чудесах св. Александра благочестивый описатель его жития. «То достойно внимания, что сей благоверный поборник земли Русской, всю жизнь подвизавшийся для ея спасения, действовал в том же духе и за пределами гроба, проявляя небесный покров свой в самыя тяжкия годины испытания».

Прошло около ста лет после блаженной кончины Александра, и его надежды на лучшее будущее своего отечества блистательно оправдались: идя по пути, указанному великим предком, московские князья, при помощи самих татар, успешно действовали в смысле собирания и объединения сил Русской земли.

Вместе с тем, по мере возвышения Москвы, Орда ослабела вследствие непорядков, грозные признаки которых обозначились уже во время Александрово: в Орде сразу являлось по нескольку ханов, споривших за престол и свергавших один другого. Сыновья убивали отцов, братья – братьев-соперников, и ханы беспрестанно сменялись: во второй половине XIV ст. было десятилетие, в которое сменилось 15 ханов…

Казалось, наставала для Руси великая пора освобождения от ига, когда наши князья должны были перестать ездить в Орду, возить дань и получать ярлыки. Праправнук св. Александра великий Димитрий Иоаннович стал собирать ополчение, и скоро вся Русь пришла в движение, ратники отовсюду стекались к Москве. Все ожило, встрепенулось, как будто проснувшись от долгого сна…

Святые отшельники, и в челе их преподобный Сергий, возносили теплые молитвы к Богу и благословляли князя и воинство на великий подвиг освобождения. Как живой, воскресал в это время в памяти народной образ великого заступника земли Русской – св. Александра Невского.

О, если бы он, как некогда против шведов, восстал теперь и явился в челе полков русских! Во Владимире, в обители Рождества Пречистой Богородицы, в тиши ночного уединения, близ гроба Александрова, с 7 на 8 сентября 1380 г. благочестивый отшельник повергается с пламенной молитвой к Богу и просит заступничества святого благоверного князя в тяжкой борьбе с притеснителями отечества.

Молитва его услышана: внезапно возжигаются сами собой свечи у гробницы святого князя… Из алтаря появляются два старца, озаренные небесным сиянием, и тихо приближаются к гробнице. Инок явственно слышит, как среди ночной тишины раздается голос старцев: «Восстани, Александре, ускори на помощь сроднику своему великому князю Димитрию, одолеваему сущу от иноплеменних!»

И как живой, перед изумленными взорами инока восстал из гроба Александр… Затем все трое стали невидимы… «Подобало светлому витязю, столько пострадавшему в Орде, явиться на поле ратном в тот день, когда спасенный его смирением народ впервые подымал оружие против неверных».

Дивное видение происходило как раз в ту достопамятную ночь, когда Димитрий Иоаннович готовился наутро в бой с полчищами Мамая, собиравшегося разрушить храмы на Руси и искоренить христианство. Смиренный инок хотел было умолчать о видении, но, узнав точно о времени битвы и ее благополучном исходе, побоялся утаить о столь явном знамении небесного покровительства и обо всем рассказал митрополиту.

Святитель с освященным собором немедленно отправился во Владимир. С молитвой приступили к могиле Александра и раскопали ее. Тело блаженного князя после 117 лет, истекших со времени его погребения, оказалось нетленным. В чувстве глубокого умиления и благоговения перед судьбами Всевышнего, прославляющего угодников, митрополит положил тело святого в раке поверх земли.

Последовавшие затем знамения прославили угодника: близ святых его мощей слепые получали зрение и ноги хромых укреплялись, расслабленным возвращались силы… Прошло еще сто лет. Монгольское иго ослабло и наконец отпало, как отжившая скорлупа. Сама Орда развалилась на части, а судьбами объединенной Руси распоряжался могущественный самодержец великий князь Иоанн III Васильевич.

Последним годом тяготевшего более двух столетий ига признается 1480 г. Более, чем когда-либо, надлежало вспомнить и всенародно прославить того, кто некогда поддержал жизнь умиравшего государства и обеспечил его будущую независимость. Не местное только – всероссийское почитание приличествовало тому, кто больше всех потрудился «за землю Русьскую… и за все великое княжение живот свой отдавая».

В 1491 г. во Владимире, мая 23, в понедельник, над храмом, где почивали святые мощи, «бысть ужасно видение, и страшно явление, и грозно знамение гнева Божия, им же наказуя нас Бог и от грех на покаяние приводя…

Над каменною церковью Рождества Пречистыи Богородица славныя обители честнаго архимандритства, прямо чюдесных мощей блаженнаго великаго князя Александра Ярославича Невскаго, во иноцех же Алексея, от самого верха церкви тоя видеша необычно видение, яко облак легкий протязашеся или яко дым тонок извивался, белостью же иней чист, светлостью же яко солнцу подобообразно блещася, идеже тогда в тонкости и светлости облака того видеша подобие образа блаженного великого князя Александра на кони».

Святой князь явно для всех как бы удалялся на небо… «Людие же видевше сие великим страхом и ужасом одержими бяху и начаша по всему граду звонити». В полдень произошел страшный пожар, испепеливший весь город с посадами. Народ, не находя нигде спасения, устремился к храму Рождества Пречистой Богородицы.

Но и самый храм не уцелел: пламя охватило его и, проникнув внутрь храма, истребило все… «Чудотворныи же мощи святаго и праведнаго великаго князя Александра Ярославича, на них же аще и бысть видети нечто огненаго знамения, но обаче Богом тако сохранени быша, яко и пелена, иже бяше во гробе его, обретеся неврежена».

Дивное и страшное событие во Владимире должно было обратить на себя внимание всей Русской земли, тем более что при гробе святого князя продолжали совершаться разнообразные исцеления, привлекавшие многочисленных поклонников.

Наконец воля Божья о всенародном прославлении угодника открылась с ясностью, не допускавшей более никаких колебаний. Прошло еще полвека после страшного владимирского пожара, и вот в 1541 г. в пяток после вечерни (с такой точностью обозначено время события!) сама собою возгорелась свеча у гроба святого князя как бы в ознаменование того, что светильник не следует более оставлять под спудом, по слову Писания, но надлежит поставить на свещнике, да светит всему миру.

Экклесиарх, видевший чудо, в простоте души погасил свечу, но рассказал немедленно о знамении архимандриту Евфросину. Архимандрит поспешил во храм и нашел свечу еще теплою. Столь явные знамения воли Божьей не прошли бесследно: митрополит Макарий на соборе 1547 г. предложил установить празднование святому блаженному князю Александру Невскому по всей России.

Собор принял и подтвердил предложение. Царствование Грозного царя составляет знаменательную эпоху в истории вековой борьбы русского народа с азиатскими варварами: отселе начинается уже покорение варваров под власть России, – начинается великая миссия русского народа – внести в мир варварства, невежества и застоя не месть за прошлые обиды, не разорение, но блага христианской цивилизации и гражданского благоустройства.

Перед оружием христианского государя первыми пали царства Казанское и Астраханское. Отправляясь в поход против Казани, Иоанн IV на пути остановился во Владимире и у гроба св. Александра Невского испрашивал небесной помощи против татар. Угодник Божий, как бы в знамение предстоявшего славного успеха, исцелил руку одного из спутников царя, Аркадия, который впоследствии написал и житие святого князя.

Передадим об этом событии словами самого исцеленного. «Случися быти ту у целбоноснаго гроба блаженаго и вел. князя Александра и мне грешнейшему и виде близ помосту церковного на гробе блаженаго малу скважню, и яко уразумети хотя, что есть скважня она, и вложих персты руки моея в скважню ту, и очютих яко в масть некую омочих руку мою, на ней же бяше струп некаков мал от многа времяни; и абие исторгнув от скважни руку мою, и чюяшеся на ней яко маслом маститом или яко миром благовонным помазати, и струп на ней не обретеся от дни того и доныне».

Благодарный за столь явное знамение благоволения святого угодника, Иоанн вознамерился собрать сведения о чудесах святого Александра Невского, при ревностном содействии митрополита Макария.

Между тем русскому народу и после освобождения от монгольского ига суждено было перенести еще много испытаний. По мере того как росло и крепло Московское государство извне, нравы народа, вместе с упадком просвещения, грубели и портились.

Плачевными чертами изображают современные памятники состояние народной нравственности в XVI ст. Самоволие, надменность и алчность сильных, притеснения бедных и сирот, коварство, лживость, себялюбие, жестокость, чувственность, «беспримерное беззаконие и неправда, каких не слыхать и у неверных», крайнее невежество и суеверия – вот в каких чертах изображается нравственное состояние русского общества XVI ст.

Кара Божья не замедлила: несчастная ливонская война, опустошительные набеги крымского хана, прекращение царского рода, ужасы смутной эпохи.! Нашествие крымского хана Девлет-Гирея в 1571 г. было особенно губительно: страшный пожар опустошил всю Москву, причем погибло несколько сот тысяч народа.

Хан возвращался домой с огромной добычей и множеством пленных. Не довольствуясь нашествием, Девлет-Гирей требовал обратно «своих юртов Астрахани и Казани». На следующий год татары готовились к новому нашествию. «Хочу венца и головы твоей!» – писал хан Иоанну…

Смиренный инок Антоний, долгие годы подвизавшийся во Владимире в обители Рождества Пречистой Богородицы, проводил бессонные ночи в молитве за отечество у гроба св. Александра Невского, прося заступника отечества оказать свою помощь царю против варваров. И вот – видит он – к вратам обители быстро приближаются двое светозарных юношей на конях. То были святые Борис и Глеб.

Став у гроба Александра, небесные посетители воскликнули: «Восстани, брат наш, благоверный великий князь Александр, да ускорим на помощь нашему сроднику царю Иоанну, ибо ныне предстоит ему брань с иноплеменными». Александр поднялся из гроба, и все трое удалились из храма.

«Пойдем в соборную церковь Пречистой Богородицы, к сродникам нашим, великим князьям Андрею, Всеволоду, Георгию и Ярославу, да возбудим и их с нами на помощь», – сказали святые заступники земли Русской и быстро направились к соборному храму.

В благоговейном изумлении, спешной стопой устремляется за ними и Антоний. Прежде других восстал из гроба Всеволод Великий, за ним – другие князья. Недолго продолжалось видение: семь заступников земли Русской, на конях, поднявшись на воздух, понеслись по направлению к Ростову и скрылись из вида, упоминая царевича Петра и вселяя бодрость в душу инока своими речами… Спустя немного времени Антоний услышал радостную весть, что хан, поднявшийся со всей своей ордой, потерпел страшное поражение на берегах Лопасни и с позором бежал из пределов России.

Прежде других сделалось известным исцеление двух слепых женщин, получивших прозрение, после того как они, с верой и сокрушенным сердцем раскаявшись в грехах, просили предстательства святого князя перед Богом.

Несчастный с иссохшей ногой, потеряв всякую надежду на человеческую помощь, по молитве к угоднику, у самой раки его внезапно на глазах многих свидетелей получил исцеление и бодро встал на обе ноги.

Некто по имени Леонтий, расслабленный руками и ногами, был окроплен святою водою от нетленных мощей святого князя и при молитве священника о нем получил исцеление.

Инок обители Рождества Пречистой Богородицы по фамилии Красовцов подвергся вследствие своего недостойного поведения небесной каре: долгие годы он лежал расслабленным, пока наконец с сердечной верой не воззвал к святому угоднику, и молитва его была скоро услышана: он получил исцеление.

Другой инок той же обители по имени Давид избавился по молитве к святому князю от постигшего его лютого недуга.

Боярский сын Истома Головин, тяжко заболев, уже отчаялся в жизни и ждал скорой смерти, но, будучи принесен к раке св. Александра, по вере его, внезапно выздоровел.

Из Пскова, где особенно жива была память о подвигах св. Александра Невского, привезен был во Владимир к мощам угодника боярский сын Симеон Забелин и по молитве получил исцеление.

В 1572 г. владимирский гражданин по имени Феодор, подвергшись ужасным припадкам, у врат Рождественской обители избавился от приражений духа злобы.

Из владимирского посада принесена была расслабленная и положена на ступенях близ святых мощей. Горяча была ее молитва к святого князю, который, явившись ей, взял ее за руку и воздвигнул от одра болезни.

Слепец из города Владимира Давид Иосифов однажды в день воскресный, во время чтения Евангелия, вдруг увидел свет и, взволнованный до глубины души блеснувшей надеждой на исцеление, с теплой верой прибег к небесной помощи. Окропленный святой водой близ раки святого князя, он совершенно прозрел.

У владимирского дворянина Максима Никитина был сын отрок Иоанн, немой и расслабленный. Родители с верой принесли его в Рождественскую обитель и положили у гроба святого князя – отрок получил исцеление.

Страницы: «« 345678910 »»

Читать бесплатно другие книги:

В своем «Уникальном романе» знаменитый сербский писатель Милорад Павич (1929–2009) снова зовет читат...
Город Холмодол под Луганском контролируется ополченцами. Положение в населенном пункте тяжелое: пост...
«Звездная мантия», роман знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009), состоит из цепо...
В шестой том собрания творений святителя Игнатия (Брянчанинова) помещен Отечник, который был составл...
Перед вами книга уникальных советов и рекомендаций о самом главном в жизни – о нашем здоровье. Она с...
Изысканные, элегантные, умные, брутальные, насмешливые, а порой и откровенно бунтарские современные ...