Метод Шерлока Холмса (сборник) Томсон Джун

Дело о пропавшем кардинале

В одном из опубликованных рассказов[45] я как-то заметил, что 1895 год оказался особенно памятен для моего старого друга Шерлока Холмса. Он приобретал все большую известность и был буквально завален интересными делами, в числе которых были случай со знаменитым дрессировщиком канареек Уилсоном[46] и трагедия в Вудменс-Ли, отчет о которой я опубликовал под заглавием «Черный Питер»[47].

Возможно, самым необычным среди этих дел явилось расследование внезапной смерти кардинала Тоски, предпринятое Холмсом по спешно изъявленному желанию его святейшества папы[48].

Помнится, случилось это в марте. Кнам в квартиру на Бейкер-стрит заглянул нежданный посетитель – отец О’Ши, священник римской католической церкви. Это был пухлый, упитанный розовощекий человечек, судя по лучистым морщинкам вокруг глаз, – натура жизнерадостная и добродушная, хотя в тот день выражение его лица, подозреваю, было куда серьезней, чем обычно.

Священник пришел в сопровождении пожилой респектабельной дамы в черном, которую он представил как миссис Уиффен. Дама тискала в руке носовой платочек, будто лишь недавно утирала глаза и собиралась делать это вновь.

Первым заговорил отец О’Ши. Извинившись за внезапное вторжение, он зачастил своим ирландским говорком:

– Однако дело настолько важное, мистер Холмс, что я счел возможным пренебречь условностями и явиться к вам без приглашения.

– Что это за дело? – спросил Холмс, указывая посетителям на кресла.

– Оно касается вчерашнего исчезновения ватиканского кардинала Тоски, – ответил священник, а миссис Уиффен приложила платочек к губам и начала тихо всхлипывать.

– Ну-ну, моя милая, не надо плакать, прошу вас, – ласково укорил ее отец О’Ши. – Я уже говорил, вы не виноваты в исчезновении кардинала. Как же вы расскажете мистеру Холмсу о случившемся, если будете точить слезы, словно ива под апрельским дождиком?

Не знаю, подействовала ли на даму эта причудливая метафора или что другое, но, услыхав его слова, она слабо улыбнулась и, к облегчению всех присутствующих (в том числе, подозреваю, и своему собственному), убрала платок от лица.

– Очень хорошо, – живо продолжал отец О’Ши, – а теперь позвольте мне изложить мистеру Холмсу имеющиеся факты. Факты эти, сэр, таковы.

Кардинал Тоска прибыл в Лондон из Рима три дня назад по личному делу, не связанному с делами церковными. По этой причине он поселился не в одной из официальных резиденций, предназначенных для прелатов, а в «Приюте святого Христофора» – маленькой частной гостинице в Кенсингтоне, где останавливаются духовные лица. Миссис Уиффен – владелица «Святого Христофора». Мой храм – церковь Святого Алоизия – находится неподалеку от гостиницы, персонал которой, а также миссис Уиффен и ее постояльцы – мои прихожане.

Вчера кардинал Тоска не вернулся в гостиницу, и миссис Уиффен тотчас поспешила ко мне, чтобы сообщить о его исчезновении; я же, осознав серьезность положения, отправился прямиком в Скотленд-Ярд, ибо счел, что следует привлечь к этому делу не местных констеблей, а отборные силы полиции. Но полицейский инспектор порекомендовал мне обратиться к вам, мистер Холмс, – лучшему частному сыщику-консультанту в стране, к тому же умеющему держать язык за зубами.

– Как звали этого инспектора? – спросил Холмс.

– Его фамилия Макдональд; судя по акценту, он шотландец, к тому же пресвитерианин, что неудивительно. Впрочем, это не страшно.

Я заметил, что великодушное замечание отца О’Ши вызвало у Холмса легкую улыбку, которую он тут же подавил.

– Разумеется, – продолжал маленький священник, – прежде чем прийти сюда, мне пришлось испросить разрешения у его святейшества папы, чтобы этим делом занимались вы (в случае, если вы согласитесь). С этой целью вчера я телеграфировал его святейшеству, а сегодня утром получил его благословение. Теперь остается лишь узнать ваш ответ, мистер Холмс. Итак, сэр, возьметесь вы за расследование?

– Возьмусь, отец О’Ши, – ответил Холмс. – А теперь, миссис Уиффен, – обратился он к хозяйке гостиницы, которая, пока отец О’Ши распинался, ни разу не раскрыла рта, – не угодно ли вам поведать мне об обстоятельствах исчезновения кардинала Тоски? Значит, он не появлялся у вас со вчерашнего дня?

– Именно так, мистер Холмс, – дрожащим голосом проговорила дама, по-прежнему нервно теребя в руках свой платочек. – Он ушел из «Приюта святого Христофора» вчера утром, вскоре после завтрака, сказав, что вернется к полднику, ровно в двенадцать. Но больше он так и не появился, сэр! Он никогда не опаздывал к трапезе, поэтому, когда пробило три, я поняла: с ним что-то случилось. И сразу побежала в церковь, к отцу О’Ши.

Казалось, она была готова опять разрыдаться. Чтобы остановить новые потоки слез, Холмс не позволил ей задержаться на тягостных подробностях и быстро спросил:

– Во что он был одет перед уходом?

– На нем был обычный костюм, сэр. Черный сюртук и брюки, крахмальная сорочка, шелковый цилиндр и черный галстук.

– Не сутана?

– О нет, сэр. Когда кардинал посещает Лондон частным образом, по своим благотворительным делам, он никогда не носит сутану.

– По благотворительным делам? Каким именно, миссис Уиффен?

– Точно не знаю, сэр. Он никогда мне не рассказывал. Знаю только, что раз в год он на неделю приезжает в Лондон, останавливается в «Святом Христофоре» и навещает тех людей, которым помогает; думаю, это бедняки, вполне заслуживающие помощи, мистер Холмс.

– Да, разумеется, – пробормотал Холмс и взглянул на отца О’Ши, который лишь пожал плечами и развел руками, давая понять, что ничего не знает о тех делах, которыми кардинал занимался по долгу службы.

Холмс снова обратился к миссис Уиффен:

– Давно ли кардинал Тоска ведет филантропическую деятельность?

– Простите, сэр? – неуверенно проговорила она, совершенно растерявшись оттого, что внезапно оказалась в центре всеобщего внимания.

Холмс с изумительным терпением перефразировал вопрос:

– Когда кардинал Тоска впервые приезжал в Лондон по своим благотворительным делам?

– О, давным-давно, сэр, он был тогда совсем молод.

– А точнее?

Миссис Уиффен на минутку задумалась, подсчитывая, сколько прошло лет с той поры.

– Это было двадцать девять лет назад, в тысяча восемьсот шестьдесят шестом году. Я помню его первый приезд, потому что только начала работать в «Святом Христофоре» помощницей тогдашней владелицы. Он тогда как раз…

Она неожиданно осеклась, опустила голову и стала пристально разглядывать свой платочек, который по-прежнему беспрерывно теребила в руках.

– Как раз что, миссис Уиффен? – настойчиво спросил Холмс.

Окончательно смешавшись, женщина ляпнула первое, что пришло ей на ум:

– Как раз начал учить английский, мистер Холмс. Кажется, Ватикан специально послал его в Лондон, чтобы он выучил язык.

Тут в разговор вмешался отец О’Ши, который при этих словах неодобрительно нахмурился:

– Можно спросить, где вы об этом узнали? Такие вещи обычно держат в секрете.

Миссис Уиффен была близка к тому, чтобы опять разрыдаться.

– Миссис Поттер, хозяйка гостиницы, говорила мне об этом, святой отец, – виновато пробормотала она. – Не знаю, откуда она это взяла.

– Ах, миссис Поттер! Тогда все понятно, – воскликнул отец О’Ши, не скрывая возмущения. – Верно, подслушивала у замочной скважины! До чего ж была охотница до чужих дел, прямо хлебом не корми – дай послушать, что творится за закрытой дверью! Я иногда спрашивал себя: не притаилась ли она позади моей исповедальни, чтобы подслушивать признания несчастных грешников.

Миссис Уиффен ничего не ответила, только еще ниже опустила голову и снова принялась изучать свой платочек. Первым нарушил молчание Холмс. Сделав вид, что хочет переменить тему, он спросил:

– Миссис Уиффен, не могли бы вы подробно описать кардинала Тоску?

Миссис Уиффен немного приободрилась, когда скользкий вопрос о том, каким образом ей удалось узнать о конфиденциальном поручении, данном кардиналу Тоске в Ватикане, был оставлен и речь зашла о внешности ее постояльца.

– Что ж, сэр, – начала женщина, – он среднего роста, а фигурой напоминает этого вот джентльмена, – и она указала глазами на меня.

– То есть хорошо сложен и широк в плечах, вы хотите сказать? – спросил Холмс, и в глазах его зажглись лукавые огоньки – как всегда, когда кто-нибудь обращал на меня внимание. – Но в отличие от доктора Уотсона он, по-видимому, не носил усов?[49]

– О нет, сэр, – воскликнула миссис Уиффен так, словно была шокирована подобным предположением. – Кардинал был гладко выбрит.

– Какого цвета у него волосы и глаза? – продолжал Холмс.

– Волосы седые, вернее сказать, серебристые – очень благородного оттенка, как мне всегда казалось. Глаза? Знаете, у меня никогда не было случая рассмотреть их вблизи, – призналась миссис Уиффен с нервным смешком, будто считала дерзостью приближаться к столь высокопоставленному духовному лицу.

Отец О’Ши, явно не разделявший ее щепетильности и очень страдавший оттого, что не принимает участия в разговоре, обрадовался случаю продемонстрировать свою осведомленность:

– Темно-карие, – решительно вмешался он.

– Возраст? – спросил Холмс.

Перехватив инициативу, отец О’Ши не собирался сдавать позиции.

– На вид ему около пятидесяти пяти, мистер Холмс. Я горжусь тем, что могу угадать возраст любого человека, будь то мужчина, женщина или ребенок, с точностью до пяти лет. Но он отлично сохранился. А какие красивые у него руки! – неожиданно добавил он. – Это руки настоящего джентльмена. И может, я слегка преувеличиваю, но у него поистине царственная осанка!

– Благодарю вас обоих за превосходное описание, – серьезно проговорил Холмс, не забыв отдать должное и миссис Уиффен, отчего почтенная женщина зарделась как маков цвет.

– А теперь перейдем к филантропической деятельности кардинала Тоски, – начал было Холмс, но отец О’Ши тотчас перебил его, предостерегающе подняв палец.

– Я ничего об этом не знаю, – отрезал он и, чтобы Холмс не вздумал спрашивать о том же даму, торопливо добавил: – И миссис Уиффен тоже. Насколько я понимаю, кардинал услыхал об этих бедных людях много лет назад, во время визита в Лондон, и с тех пор помогает им из собственных средств. Он очень щедр, но при этом скромен и никому не рассказывает о своей благотворительности, за исключением своего духовника в Ватикане. Кстати о Ватикане. Вы все так же уверены, что беретесь за это дело, мистер Холмс?

– Да, уверен.

– Тогда я не откладывая пошлю туда еще одну телеграмму, чтобы уведомить его святейшество о вашем решении. У вас больше нет вопросов?

Отец О’Ши вдруг засобирался, торопливо пожал нам руки и ретировался, уведя с собой миссис Уиффен.

– Занятное дельце! – заметил Холмс, когда дверь за посетителями закрылась. – Пропавший кардинал и приходский священник, который, судя по всему, знает куда больше, чем хочет или, возможно, смеет показать.

– Вы тоже это почувствовали, Холмс? – спросил я. – Но в чем тут загвоздка, как вы считаете?

Холмс пожал плечами.

– Возможно, этого мы никогда не узнаем. Однако теперь есть дела поважнее, чем старые тайны. Необходимо установить нынешнее местонахождение кардинала Тоски. А для этого нам придется навестить Макдональда и его коллег.

На деле вопрос разрешился гораздо быстрее, чем мы ожидали; разгадку принес нам не сам инспектор Макдональд, а его посланец – краснолицый констебль в штатском, который примчался на Бейкер-стрит в наемной пролетке, задыхаясь, ввалился в нашу гостиную и объявил, что инспектор Макдональд велит нам срочно ехать к нему.

Согласно адресу, который констебль дал извозчику, ожидавшему нас на улице, нам предстояло ехать в Патерностер-Ярд, что в Спиталфилдз.

– Очевидно, тело уже нашли, – заметил Холмс, как только мы забрались в пролетку и понеслись по лондонским улицам.

Констебль был ошеломлен.

– Вы уже знаете о погибшем, сэр?

– Я знаю о пропавшем, – ответил Холмс. – Исходя из того, что инспектору Макдональду срочно понадобилось наше присутствие, я заключил, что этот человек, скорее всего, мертв; возможно даже, убит. Но Спиталфилдз! Никогда не подумал бы, что его тело найдут в таком месте.

Я понял, чему так изумлялся Холмс, когда наша пролетка оказалась в бедном квартале, располагавшемся к востоку от вокзала Ливерпуль-стрит, и кучер высадил нас у входа в Патерностер-Ярд – большой, мощенный булыжником двор, с трех сторон окруженный высокими закопченными кирпичными стенами заброшенной фабрики и отделенный от нее высокими, выкрашенными черной краской воротами, увенчанными железными зубцами.

В углу двора, утопавшего в грязи и заваленного зловонными отбросами, виднелось нечто напоминавшее кучу старого тряпья, едва прикрытого какими-то мешками. Рядом стояли инспектор Макдональд и два полицейских в форме. Над трупом склонился самоуверенный пухлый человечек в цивильном платье, рядом с ним стоял кожаный медицинский саквояж. Вероятно, то был полицейский врач, который должен был констатировать смерть, прежде чем тело увезут на вскрытие.

Когда мы вошли во двор, от этой группы отделился и направился к нам высокий рыжеволосый человек – инспектор Макдональд.

– Наш пропавший кардинал? – вполголоса спросил Холмс.

Макдональд криво усмехнулся:

– Боюсь, что так, мистер Холмс. Он соответствует описанию, данному отцом О’Ши и миссис Уиффен. А кроме того, у него в кармане я нашел вот это.

Он протянул нам ладонь, на которой лежали золотое распятие на толстой цепи и золотое кольцо с темно-красным камнем.

– Не у каждого в кармане сыщутся такие вещички, – продолжал инспектор. – Но какого дьявола занесло сюда добропорядочного христианина, тем более кардинала!

– Да уж! – мрачно согласился Холмс. – Когда его обнаружили?

– Около двух часов назад. Нашедший его человек выгуливал рядом собаку. Она погналась за крысой и забежала во двор. Хозяин пошел за нею и увидел, что она возбужденно обнюхивает кучу ветхого тряпья. Подойдя ближе, он понял, что это вовсе не ветошь, а труп. Он сообщил об этом местному констеблю, тот, в свою очередь, уведомил инспектора; наконец эти сведения дошли до Скотленд-Ярда и меня.

– А какова причина смерти? – спросил Холмс, когда инспектор Макдональд закончил свой рассказ. – Она установлена?

Последний вопрос он задал уже в полный голос. Услышав это, к нам подошел полицейский врач, чтобы представиться и обменяться рукопожатиями.

– Мистер Холмс! – воскликнул он, расплываясь в улыбке. – Я много слышал о вас и ваших удивительных способностях, сэр. Счастлив с вами познакомиться!

– Так что там с трупом? – спросил Холмс, пресекая эти разглагольствования.

– А, corpus delicti![50] – ответил врач, щегольнув латинской фразой, точно шелковым шейным платком. – Видимые повреждения отсутствуют, так что причина смерти не ясна, но вскрытие поможет ее установить. Разумеется, он мог умереть своей смертью, например от сердечного приступа. Теперь о времени смерти, – самодовольно продолжал он, вытаскивая из кармана золотые часы и бросая взгляд на стрелки. – Сейчас двадцать минут четвертого. По самой приблизительной оценке, он скончался около двадцати восьми часов назад.

– Следовательно, смерть наступила вчера, примерно в одиннадцать часов утра, – подхватил Холмс.

– Именно так, сэр!

Маленький доктор, несомненно, был поражен тем, как быстро мой друг произвел подсчет[51].

– Благодарю. Вы нам очень помогли, – сдержанно проговорил Холмс и пожал врачу руку, давая понять, что в его услугах больше не нуждаются, ибо тому явно хотелось остаться и присутствовать при повторном осмотре трупа, предпринятом Холмсом и Макдональдом. Тело кардинала Тоски лежало на спине, ноги были вытянуты, руки скрещены на груди, будто кто-то намеренно взял на себя труд придать им такое положение.

Как только полицейский врач понял намек и удалился, Холмс с горящими глазами, словно терьер, завидевший кроличью нору, присел перед мертвым телом на корточки, стараясь не прикасаться к следам, видневшимся в грязи рядом с трупом. Там было много отпечатков подошв, а кроме того, две отчетливые параллельные бороздки, шириной три четверти дюйма каждая, идущие на расстоянии двух футов одна от другой. Сначала он ни к чему не притронулся, лишь быстрым цепким взглядом осмотрел лицо и одежду покойного, давая беглые комментарии – скорее для себя самого, чем для нас.

– Безусловно, это и есть исчезнувший кардинал, – говорил он. – Одежда и лицо в точности подходят под полученное нами описание. – Взяв полную белую кисть руки мертвеца, Холмс перевернул ее в своей ладони. – Отец О’Ши был совершенно прав: у него прекрасные руки. Это ухоженные руки человека, непривычного к физическому труду. А вот след на пальце, где он носил кольцо, – знак духовного сана. Следов, которые свидетельствовали бы о том, что на него напали и он защищался, ни на руках, ни на лице нет. Быть может, доктор прав и он умер своей смертью. Теперь одежда. Крови не видно, ткань нигде не порвана. Ага! Что это? – внезапно воскликнул Холмс. В этот момент он, перевернув тело на правый бок, проводил ладонью по сюртуку, в который был одет покойный. Судя по всему, его рука нащупала во внутреннем кармане какой-то предмет. Это был кожаный бумажник. Открыв его, Холмс нашел внутри несколько смятых бумажек. Когда он расправил их, оказалось, что это десять пятифунтовых банкнот.

– Любопытно! – промолвил Холмс. – Зачем кардиналу понадобилось носить при себе такие деньги? В любом случае, ясно одно: если он был убит, то не грабителем.

Передав бумажник Макдональду, Холмс вернулся к изучению одежды покойного и с помощью лупы, которую всегда носил в кармане, стал разглядывать правый рукав сюртука, к которому прилипли какие-то крупные желтые крошки, а затем приступил к осмотру нижней части тела.

– На брюках никаких следов, – продолжал он, – теперь обувь. Что у нас тут? Сколько грязи, это просто замечательно! Однако же кардинальские ботинки – настоящий кладезь важных улик.

Открыв свое портмоне, он достал оттуда несколько маленьких бумажных конвертиков, которые всегда носил при себе, а затем лезвием перочинного ножа принялся осторожно соскабливать с ботинок образцы грязи и складывать их в конвертики. Насколько я мог заметить, это были те же желтые крошки, что и на рукаве, а кроме того – какая-то серая пыль и белая пастообразная масса, забившаяся в угол между каблуком и подошвой ботинка. Запечатав конверты, Холмс положил их обратно в портмоне.

Тут Макдональд, который до сих пор молча наблюдал за тем, как Холмс собирает образцы, подошел к нему и сказал:

– Думаю, вы и без меня приметили возле трупа эти следы в виде параллельных борозд.

Холмс посмотрел на него:

– Верно, дружище Мак. Я их уже осмотрел. Судя по расстоянию между ними, это следы от колес тачки. Поскольку заканчиваются они совсем рядом с телом, рискну также предположить, что тачку использовали, чтобы перевезти сюда покойника оттуда, где он умер. Обратите внимание на следы ботинок вокруг тела, – добавил он, указывая своим длинным пальцем на утоптанную грязь. – Тут побывали двое, согласны? А здесь, – продолжал он, – тачку уже откатили назад, и следы колес стали менее четкими: труп сбросили на землю, поэтому тачка сделалась значительно легче.

Он низко опустил голову и направился ко входу во двор, следуя за отпечатками колес; мы с Макдональдом шли за ним по пятам. Там, где двор заканчивался и начиналась улица, Холмс снова остановился и указал вниз.

– Если вы внимательно посмотрите, господа, то увидите, что здесь следы колес сворачивают налево, а значит, владельцы тачки обитают в той стороне.

Разглядеть на земле слабые отпечатки колес, к тому же основательно затоптанные Макдональдом, его коллегами, полицейским врачом и человеком, который обнаружил труп, было непросто, но все еще можно; теперь, когда Холмс привлек к ним наше внимание, мы увидели, что двойной след действительно поворачивает налево и исчезает на гораздо более чистой поверхности уличного тротуара.

– Если обобщить все выявленные нами факты, – заявил Холмс, когда мы вернулись во двор, – думаю, можно с уверенностью утверждать, что это было не предумышленное убийство и не убийство с целью ограбления. В Патерностер-Ярде тело кардинала Тоски спрятали двое мужчин, профессия которых связана с перевозкой каких-то материалов. Их остатки вы, вероятно, найдете также на спинке сюртука покойного кардинала, когда перевернете тело.

– Очевидно, вы имеете в виду те вещества, которые вам удалось обнаружить на его обуви? – спросил я.

– Совершенно верно, дружище.

– И что это за вещества? – подхватил инспектор Макдональд.

Холмс загадочно улыбнулся.

– Это, мой милый инспектор, я вам скажу после того, как подвергну их химическому анализу, – уклончиво ответил он. – Как только я узнаю результаты, то, разумеется, сразу сообщу вам.

С этими словами он пожал инспектору Макдональду руку, кивком поманил меня за собой и, выйдя на улицу, остановил проезжавший мимо кэб.

По дороге на Бейкер-стрит он ни словом не обмолвился об этом деле, а приехав домой, сразу устроился в гостиной со своими химическими приборами и реактивами, чтобы проанализировать содержимое маленьких бумажных конвертиков. Опыт научил меня не задавать Холмсу вопросов, когда он поглощен расследованием, поэтому, поскучав минут двадцать у камина с «Ивнинг стандард» в руках, я сдался и ушел из дому, отправившись в свой клуб, где провел время куда приятнее, играя в бильярд со своим старинным приятелем Сэрстоном.

Когда я вернулся домой, Холмса не было, но в комнате остались явные свидетельства его недавнего присутствия: на его рабочем столе в беспорядке валялись пробирки, лакмусовая бумага и пузырьки с химическими реактивами. Однако он не оставил записки, в которой бы объяснялось, куда он ушел и когда намерен вернуться, поэтому мне пришлось добрых три четверти часа томиться в ожидании. Наконец хлопнула входная дверь, и на лестнице раздались энергичные шаги.

– Идемте, Уотсон! – крикнул Холмс. – Внизу ждет кэб!

– Но куда, Холмс? – спросил я, спешно натягивая пальто, хватая трость и недоумевая, зачем ему опять срочно понадобилось уходить, когда он только что вернулся домой.

– Скоро увидите, дружище, – через плечо ответил он, спускаясь по лестнице, по которой только что поднимался. – И никаких вопросов, Уотсон! Я все равно не отвечу. Знаю, что вы хотите спросить, но скоро вам все станет ясно.

Словно для того, чтобы не дать мне нарушить запрет, он всю дорогу до совершенно незнакомой мне Мейкпис-корт болтал на отвлеченные темы вроде готической архитектуры или филологических штудий[52], и мне оставалось только зачарованно внимать его монологу, ибо когда Холмс был в ударе, он умел поражать своими искрометными суждениями. Впрочем, порой я все равно обращался мыслями к тем запретным вопросам, которые по-прежнему роились в моей голове: что такого он обнаружил во время своих химических опытов, отчего теперь пребывал в столь приподнятом настроении? куда он только что уходил из дому? и что ожидало нас на Мейкпис-корт, куда мы сейчас направлялись?

Слушая Холмса и одновременно размышляя над этими вопросами, я иногда выглядывал в окно, пытаясь определить наше местонахождение, и наконец начал смутно узнавать улицы, по которым мы ехали. Одна из них показалась мне особенно знакомой, а когда кэб прогрохотал по какому-то темному переулку и я заметил на стене дома указатель с надписью: «Патерностер-Ярд», до меня наконец дошло, что мы вернулись в Спиталфилдз – туда, где лишь сегодня осматривали тело кардинала Тоски. Однако на этот раз мы не остановились у вышеупомянутого двора и еще с четверть мили ехали по грязным тесным улочкам, застроенным жилищами рабочих вперемежку с убогими тавернами, ломбардами, лавками старьевщиков, среди которых изредка попадались бывшие дома шелкоткачей, построенные в восемнадцатом веке – когда-то элегантные, но давно пришедшие в упадок. Вскоре наш кэб остановился у другого двора, чем-то напоминавшего Патерностер-Ярд, и мы сошли.

Это оказалась не столь обширная, но куда более опрятная территория. Здесь хранились строительные материалы: в одном углу – строевой лес под навесом, в другом кирпичи и черепица, по дальней стене лежали прикрытые брезентом кучи гравия и песка, а рядом стояла пустая тачка с поднятыми кверху ручками. На одной из ее стенок значилось: «Дж. С. Баскин и сын», а ниже заглавными буквами: «ПОДРЯДЧИК».

Те же слова были начертаны на вывеске, укрепленной над входом в одноэтажное здание по левую руку от нас. Судя по всему, оно служило конторой и одновременно складом: через распахнутые двери я увидел высокую старомодную деревянную стойку со стулом, стоявшую у окна, а в сумрачной глубине помещения, под низкими потолками, на полках хранились, очевидно, более хрупкие или скоропортящиеся товары – банки с краской и мешки с цементом, защищенные здесь от непогоды.

Наш приход не остался незамеченным: едва мы ступили во двор, из здания вышел какой-то человек и направился прямо к нам.

Это был широкоплечий седовласый мужчина с длинными висячими усами. На нем была поношенная рабочая одежда: тяжелые башмаки, жилет, потертые вельветовые штаны с испачканными коленками и фланелевая рубашка без воротничка, с закатанными рукавами, обнажавшими сильные, мускулистые руки. Он был сердит и хмур.

– Мистер Баскин? – приветливо улыбаясь, спросил Холмс.

– Чего надо? – проговорил мужчина.

– Меня зовут Шерлок Холмс, – все так же учтиво продолжал мой друг, – а это мой коллега, доктор Уотсон. Мы явились сюда от имени полиции, чтобы расспросить вас о внезапной смерти кардинала Тоски, с которым вы, кажется, были знакомы.

Эти слова как громом поразили мистера Баскина. Он издал дикий вопль, шатаясь, отступил назад, смертельно побледнел и схватился руками за горло, словно ему не хватало воздуха. Испугавшись, что с ним случится удар, я бросился к нему на помощь и, подхватив под руки, повел внутрь здания. Там я нашел какой-то перевернутый ящик и усадил беднягу на него.

На крики из недр конторы выскочил молодой человек – по-видимому, его сын, которого мы прежде не заметили.

– Эй! Что происходит? – воскликнул он, и на его приятном, гладком лице отразилось сильное беспокойство.

Я оглянулся на него и отрывисто приказал:

– Принесите воды!

Молодой человек бросил на отца испуганный взгляд, затем схватил стоявшую на конторской стойке кружку, выплеснул на пол остатки чая, выскочил во двор, наполнил ее водой из находившегося там крана и бегом вернулся обратно.

– Неужто он тоже умирает, как… – начал он, но тут же осекся и не закончил вопроса.

Меня в данный момент больше волновало состояние моего пациента, чем обрывок странной фразы, но Холмс тотчас навострил уши. Как только я, к великому своему облегчению, заметил, что мистеру Баскину стало лучше и он смог сделать небольшой глоток воды из кружки, которую я поднес к его губам, Холмс повернулся к молодому человеку и решительно сказал:

– Как тот, кто приходил к вам вчера утром, верно?

Лицо молодого человека побледнело, он опять бросил исполненный ужаса взгляд на отца, который в этот момент пытался выпрямиться и обрести равновесие.

– Расскажи им, Джек, – хрипло велел он сыну.

Но даже получив родительское позволение, сын, казалось, не мог выдавить из себя ни слова, и тогда заговорил Холмс.

– Вчера утром с вами и вашим отцом приходил повидаться один богатый итальянец, который вот уже много лет оказывает вам финансовую поддержку. Я прав? – Он дождался, пока молодой человек утвердительно кивнул, а затем продолжил: – Во время разговора вашему гостю внезапно стало плохо, и он скончался.

Он снова сделал паузу, но на этот раз Джек Баскин ничем не подтвердил слова Холмса, лишь провел языком по губам. За него ответил Баскин-старший. Он громко застонал и всей тяжестью тела навалился на мою руку, пытаясь встать на ноги.

– Холмс! – предостерегающе воскликнул я.

Уразумев, что старшему Баскину нехорошо, Холмс быстро сказал:

– Я на время прерву свой рассказ, мистер Баскин. Не хочу, чтобы вы страдали.

Но Баскин-старший отверг это предложение.

– Нет уж, говорите, сэр! – проговорил он, знаком прося Холмса не останавливаться. – Я рад, что все наконец откроется.

– Тогда, с вашего позволения, я продолжу, – ответил Холмс и вернулся к своему повествованию. – Не знаю, что стало причиной смерти вашего посетителя, однако я уверен, что она произошла по естественным причинам. Вероятно, это был сердечный приступ или удар. Как бы там ни было, вы и ваш сын были поставлены перед ужасным выбором. У вас в конторе лежал покойник, а вы понятия не имели, где он остановился, и вообще, вам, по-видимому, мало что было о нем известно. Мистер Баскин, под каким именем вы знали этого итальянского господина?

– Синьор Морелли.

– А чем он занимался?

– Говорил, у него свое дело в Риме – вроде бы что-то связанное с церковным строительством.

– Понятно, – задумчиво промолвил Холмс. Лицо его было совершенно непроницаемо. – А теперь перейдем к главному, а именно к вопросу о том, как синьор Морелли познакомился с вами и вашей семьей.

Я заметил, что Баскин-старший бросил на сына робкий, смиренный взгляд и заговорил, обращаясь уже к нему, а не к Холмсу.

– Я всегда надеялся, что мне не придется рассказывать тебе об этом, Джек, но теперь, когда синьор Морелли умер, правда все равно выплывет наружу. Дело в том, что мы с женой – вовсе не твои родители, хотя взяли тебя на воспитание еще в младенчестве и все это время любили, словно собственного сына. Твоим настоящим отцом был синьор Морелли, а твоей матерью – моя покойная сестра Лиззи.

Тут мистер Баскин, силы которого, казалось, были уже на исходе, замолчал и закрыл лицо своей большой мозолистой рукой.

Всегда тяжело видеть, как плачет взрослый мужчина, тем более такой большой и сильный, поэтому я ощутил немалое облегчение, когда Баскин-младший взял еще один ящик, поставил его возле своего мнимого отца, уселся рядом с ним и крепко обнял его за плечи.

– Ну что ты, па! – промолвил он. – Не терзайся так, ты навек останешься моим отцом! Мало ли что было да быльем поросло. Главное, мы с тобой всегда будем вместе. Я понимаю, мистер Холмс должен все вызнать для полиции (или на кого он там работает), только я надеюсь, он настоящий джентльмен и не откажется прийти в другой раз, когда ты сможешь с ним поговорить. Верно я говорю, мистер Холмс?

– Разумеется, – начал мой друг, но Баскин-старший перебил его. Поднявшись на ноги, он с достоинством произнес:

– Спасибо, мистер Холмс, но я должен рассказать всю правду до конца, и чем раньше, тем лучше. Вот она, эта правда.