Пусть льет Боулз Пол

1

Уже была ночь, когда маленький паром подтянулся к причалу. Даер сходил по трапу, и вдруг порыв ветра швырнул ему в лицо теплые капли дождя. Других пассажиров было немного, одеты скверно; вещи свои несли в дешевых картонных чемоданах и бумажных пакетах. Он смотрел на них, безропотно стоя перед таможней, ждал, чтобы открыли двери. Полдюжины сомнительных марокканцев уже заметили его из-за забора и кричали.

— Отель «Метрополь», мистер!

— Эй, Джонни! Давай!

— Гостиница надо?

— «Гранд-отель», эй!

Как будто он предъявил им свой американский паспорт. Даер не обращал внимания. На минуту или около того дождь зарядил всерьез. Когда чиновник открыл дверь, Даер уже был неуютно влажен.

Комнату внутри освещали три масляные лампы, выставленные на стойку, по одной на инспектора. Те Даера приберегли напоследок, и все втроем очень скрупулезно обшарили все его пожитки, без проблеска дружелюбия или юмора. Когда он снова сложил саквояжи так, чтобы застегнулись, их пометили лавандовым мелком и неохотно его пропустили. У окошка, над которым печатными буквами значилось «Policia», пришлось ждать в очереди. Пока Даер там стоял, его внимание привлек высокий мужчина в кепке с козырьком — он крикнул:

— Такси!

Человек был прилично одет, поэтому Даер кивнул ему: да. Тут же, шагнув забрать багаж, мужчина в кепке ввязался в потасовку с остальными. Даер в тот вечер был единственной добычей. Он с омерзением отвернулся, а вопящие фигуры вывалились за дверь вслед за таксистом. Даера все равно подташнивало.

И в такси, пока дождинки обстреливали ветровое стекло, а скрипучие дворники болезненно елозили по нему взад-вперед, Даеру по-прежнему было неважно. Вот он и впрямь тут; назад пути нет. Разумеется, о пути назад вопрос никогда и не стоял. Написав, что согласен на работу, и купив билет из Нью-Йорка, он знал, что это решение неотменимо. Человек не передумывает насчет такого, если у него осталось меньше пятисот долларов. Но теперь, тут, стараясь разглядеть тьму за стеклами, он впервые ощутил отчаяние и одиночество, которые, как ему казалось, остались позади. Даер закурил и предложил пачку водителю.

Он решил, что пусть таксист сам за него решит, где ему остановиться. Человек был марокканцем и очень мало понимал по-английски, но слова «дешево» и «чисто» знал. С мола они выехали на сушу, притормозили у ворот, где в машину через передние окна засунули головы два полицейских инспектора, а затем некоторое время не спеша катились по улице, на которой горело очень мало тусклых огоньков. Когда подъехали к гостинице, таксист не предложил ему помочь с багажом, а носильщика в поле зрения не оказалось. Даер еще раз оглядел вход: фасад был как у крупного современного отеля, но за парадной дверью горела одна свеча. Он вышел и принялся выгружать багаж. Затем вопросительно глянул на таксиста — тот наблюдал, как он освобождает такси от чемоданов; ему не терпелось поскорее уехать.

Выставив все свое имущество на тротуар и заплатив таксисту, Даер толкнул гостиничную дверь и увидел, что за маленькой конторкой сидит молодой человек с зализанными черными волосами и пижонскими усиками. Свет давала только свеча. Даер спросил, «Отель ли это де ла Плая», и не понял, рад он или нет, услышав, что так оно и есть. Затащить багаж в вестибюль заняло какое-то время. Потом, вслед за маленьким мальчиком, несшим свечу, он поднялся по лестнице в номер; лифт не работал, потому что не было электричества.

Взбирались три пролета. Вся гостиница была огромным бетонным резонатором; стук каждого шага усиливался, разносился во все стороны. В здании ощущалась некая напряженная и чистая убогость, что достигается лишь в дешевых новых сооружениях. В стенах уже возникли широкие трещины, куски декоративной гипсовой лепнины вокруг дверных проемов облупились, а там и тут в полу недоставало плиток.

В номер мальчик зашел первым и поднес спичку к новой свечке, воткнутой в бутылку из-под куантро. По стенам выстрелили тени. Даер недовольно принюхался. В комнате пахло смесью сырой штукатурки и немытых ног.

— Фу! Здесь воняет, — сказал он. С подозрением глянул на кровать, отвернул синее покрывало в пятнах — посмотреть на простыни.

Напротив двери было одно большое окно, которое мальчик поспешно распахнул. Из тьмы налетел порыв ветра. Слабо бился прибой. Мальчик сказал что-то по-испански, Даер предположил — сообщает, что номер хороший, потому что смотрит на пляж. Ему было довольно безразлично, куда выходит окно: он не в отпуск сюда приехал. Сейчас ему больше всего хотелось помыться. Мальчик захлопнул окно и поспешил вниз за багажом. В углу номера, отделенный от всей комнаты замызганной перегородкой, был душ с серым цементным полом и стенами. Даер крутнул кран, подписанный «caliente», и удивился — вода была сравнительно горяча.

Когда мальчик втащил чемоданы, навалил их не там, где нужно, получил на чай, с трудом закрыл дверь и ушел, оставив ее все-таки приотворенной, Даер отошел от окна, где стоял, щупая шторы, и выглядывал в черноту. Он захлопнул дверь, услышал, как выпавший ключ звякнул об пол в коридоре. Потом кинулся на кровать и сколько-то полежал, глядя в потолок. Надо немедленно позвонить Уилкоксу, сообщить, что приехал. Даер повернул голову и попробовал разглядеть, есть ли на низкой тумбочке у кровати телефон, но тумбочка стояла в тени изножья, и в таких потемках точно не скажешь.

Здесь точка опасности, чувствовал он. В этот миг его будто не существовало. Он отказался от всякой надежности в угоду, как все его уверяли, а сам он подозревал, тому, что было гусиной охотой вслепую. Старое пропало, не вернешь, новое пока не началось. А чтобы началось, надо позвонить Уилкоксу, однако Даер лежал недвижно. Друзья говорили ему, что он спятил, родня возражала и с негодованием, и с грустью, но почему-то — сам не очень понимал, почему именно, — он затыкал уши.

— Хватит с меня! — кричал он, немного истерично. — Я уже стою у этого чертова окошка в банке десять лет. До войны, во время войны и после войны. Я больше не могу, вот и все! — А когда высказали предположение, не полезнее ли будет сходить к врачу, он презрительно расхохотался, ответил: — Со мной ничего такого, чего не излечила бы перемена. Нет таких, кому полезно сидеть в клетке из года в год. Мне просто обрыдло, вот и все.

— Ладно, ладно, — сказал его отец. — Да вот только что, по-твоему, ты тут можешь поделать? — На это у Даера ответа не было.

Во время Депрессии, когда ему исполнилось двадцать, он был в восторге получить работу в транзитном отделе банка. Все друзья полагали, что ему чрезвычайно повезло; его приняли в такое время лишь из-за отцовой дружбы с одним из вице-президентов. Перед самой войной его повысили до кассира. В те дни, когда все пахло переменами, ничто не казалось постоянным, и хотя Даер знал, что у него шумы в сердце, ему смутно воображалось, что так или иначе это можно будет обойти и ему поручат какую-нибудь полезную военную работу. Что угодно стало бы переменой, а потому приветствовалось. Но ему просто отказали; пришлось и дальше стоять в клетке. Затем он пал добычей деморализующего ощущения бездвижности. Сама его жизнь была мертвым грузом — таким тяжелым, что ему никогда не удастся сдвинуть его оттуда, где лежал. Даер привык чувствовать крайнюю безнадежность и уныние, облекавшие его, и постоянно их ненавидел. Не в его натуре было унывать, и родня заметила.

— Ты просто делай все по мере того, как оно подходит, — говаривал отец. — Бери легче. Поймешь, что на каждый день тебе хватит с горкой. Что тебе даст волноваться о будущем? Само сложится. — И затем переходил к знакомым предупреждениям о неполадках с сердцем.

Даер скупо улыбался. Он был бы не прочь, чтобы каждый день складывался сам, — будущего мысли его не касались и близко. Будущему мешало настоящее; враждебны были сами минуты. Каждая пустая, непомерная минута, наставая, отталкивала его чуточку дальше от жизни.

— Ты мало из дому выходишь, — возражал отец. — Дай себе поблажку. Да я в твоем возрасте дождаться не мог, когда день закончится, чтоб на теннисный корт бежать, или на старую нашу реку рыбу удить, или домой штаны гладить на танцы. Ты нездоров. О, я не в смысле физическом. Это сердчишко твое — пустяк. Если станешь жить, как полагается, от него тебе никаких хлопот быть не должно. Я про твое отношение. Вот оно у тебя нездоровое. Сдается мне, все поколение нездорово. Либо одно, либо другое. Перепить и отключиться на тротуаре — или же ныть по углам, что жизнь-де жить не стоит. Что за чертовщина с вами со всеми?

Даер, бывало, улыбался и отвечал, что времена теперь другие. Времена всегда меняются, парировал отец, а природа человеческая — нет.

Даер был не читатель; даже кино ему не нравилось. От развлечений неподвижность существования только обострялась, не только когда увеселение заканчивалось, но и по ходу его. После войны он приложил определенное усилие примирить себя со своей жизнью. Время от времени выходил с парой-тройкой приятелей, каждый брал с собой девушку. Пили коктейли в квартире какой-нибудь из них, шли в кино на Бродвей, потом ели в каком-нибудь китайском заведении поблизости, где можно было танцевать. Затем начинался долгий процесс провожания девушек по домам, каждой по очереди, после чего они обычно шли в бар и сравнительно сильно напивались. Иногда — нечасто — подбирали в баре или на улице кого-нибудь подешевле, отводили в комнату к Биллу Хили и по очереди ее сношали. Обычай был общепринят; вместо него никакого другого, похоже, не предлагалось. Даер все думал: «Любая жизнь будет лучше такой», но никакой иной возможности не видел.

— Как только примешь тот факт, что жизнь — не веселье, станешь гораздо счастливее, — говорила ему мать.

Хоть Даер и жил с родителями, он с ними никогда не обсуждал, каково ему; это они, чуя, что он несчастлив, приходили к нему и невнятно-укоризненным тоном старались помочь. Он с ними был учтив, но внутри презирал. До чего же ясно, что им нипочем не понять той пустоты, что он ощущает, не осознать, до какой степени он ее чувствовал. То был прогрессирующий паралич, он наваливался на Даера неизменно, а с собой приносил страх, что когда дойдет до определенной точки — произойдет что-то ужасное.

До него доносился далекий шум волн, разбивавшихся на пляже снаружи: глухой накат, долгая тишина, еще накат. Кто-то вошел в номер над ним, хлопнул дверью и принялся деловито расхаживать от одного края комнаты к другому. Похоже на женщину, только тяжелую. Пустили воду, и раковина в номере у Даера забулькала как бы сочувственно. Даер закурил, то и дело стряхивая пепел на пол у кровати. Через несколько минут женщина — он был уверен, что это женщина, — вышла из номера, хлопнув дверью, и он услышал, как она идет по коридору в другой номер и закрывает другую дверь. Смыли в туалете. Затем шаги вернулись в комнату над ним.

«Надо позвонить Уилкоксу», — подумал он. Но медленно докурил, стараясь растянуть сигарету на дольше. Интересно, почему ему так лень звонить. Он сделал огромный шаг — и полагал, что поступил правильно. Весь переход с другой стороны до Гибралтара он твердил себе, что это здоровый поступок, что, когда он доберется, станет будто другим человеком, полным жизни, освобожденным от ощущения отчаяния, что так давно его тяготило. А теперь он понял, что чувствует себя точно так же. Он пытался вообразить, каково б ему было, к примеру, если бы перед ним была вся жизнь, живи как хочешь, а зарабатывать на нее совсем не нужно. В таком случае ему б не пришлось звонить Уилкоксу, не требовалось бы менять одну клетку на другую. Оторвавшись в первый раз, он бы затем оторвался и во второй — и был бы совершенно свободен. Даер поднял голову и медленно оглядел полутемный номер. Окно забрызгало дождем. Скоро ему придется выйти наружу. Ресторана в гостинице не было, а до города наверняка далеко. Он ощупал поверхность тумбочки — телефона нет. Затем встал, взял свечу и обыскал номер. Вышел в коридор, поднял с пола ключ и спустился, думая: «Он бы у меня уже был на проводе, будь у кровати телефон».

Человека за стойкой не было.

— Мне нужно позвонить, — сказал он мальчику, с ухмылкой стоявшему у пальмы в горшке. — Это очень важно… Телефон! Телефон! — закричал он, жестикулируя, потому что мальчик не подал виду, что понял.

Мальчик подошел к стойке, вытащил из-под нее старомодный аппарат и поставил сверху. Даер вынул из кармана письмо — посмотреть номер гостиницы Уилкокса. Мальчик попробовал письмо у него взять, но Даер списал номер на оборот конверта и отдал его. Вошел какой-то толстяк в черном плаще, попросил ключ. После чего постоял, просматривая газету, развернутую на стойке. Пока мальчик набирал номер, Даер думал: «Если он вышел ужинать, мне придется все это проделать заново». Мальчик сказал что-то в трубку и передал ее Даеру.

— Алло?

— Отель «Атлантида».

— Мистера Уилкокса, пожалуйста. — Имя он произнес очень отчетливо. Наступила тишина. «Ох, боже мой», — подумал Даер, злясь на себя за то, что ему так или иначе не безразлично, на месте Уилкокс или нет. Что-то щелкнуло.

— Да?

То был Уилкокс. Секунду Даер не знал, что сказать.

— Алло? — сказал он.

— Алло. Да?

— Джек?

— Да. Кто это?

— Это Нелсон. Нелсон Даер.

— Даер! Вот это да, господи боже мой! Так вы все-таки добрались. Где вы? Приезжайте сюда. Знаете, как добраться? Лучше возьмите такси. А то заблудитесь. Где вы остановились?

Даер сказал.

— Господи! Это же… — У Даера сложилось впечатление, что он сейчас скажет: помойка. Но тот сказал: — Это же практически за границей. Ладно, подъезжайте сюда, как только сможете. Вам содовой или воды?

Даер рассмеялся. Он и не знал, что будет так рад слышать голос Уилкокса.

— Содовой, — ответил он.

— Секундочку. Послушайте. У меня есть мысль. Я вам перезвоню через пять минут. Никуда не выходите. Дождитесь моего звонка. Просто сидите на месте. Мне надо только секундочку, кое-кому позвонить. Здорово, что вы здесь. Сейчас перезвоню. Лады?

— Хорошо.

Он повесил трубку и подошел к окну постоять. Дождь, бившийся о стекло, просочился внутрь и стекал по стене. Кто-то положил на пол тряпку, чтобы впитывала воду, но теперь она плавала в мелкой лужице. В двух-трех сотнях футов от гостиницы был фонарь. Под ним на ветру взад-вперед метались поблескивавшие острия пальмовой ветки. Даер принялся расхаживать с одного края маленького вестибюля на другой; мальчик, стоявший у стойки, пристально за ним наблюдал, заложив руки за спину. Даер немного злился на Уилкокса из-за того, что приходится ждать. Тот, конечно, считал, что он звонит из номера. Интересно, подумал Даер, много ли зарабатывает Уилкокс в своем бюро путешествий. В письмах говорил, что да, но Даер помнил, что по натуре своей Уилкокс многовато блефует. Его восторженность не обязательно значила больше того, что ему требовался помощник, и он предпочитал, чтобы им стал кто-нибудь знакомый (плата была достаточно низка, а за билет от Нью-Йорка Даер платил сам), или что его радовала возможность показать свою важность и великодушие; эта возможность сделать щедрый, по мнению Уилкокса, жест ему бы приглянулась. Даер считал, что, скорее всего, дело в последнем. Дружба их никогда не была особо тесной. Хоть они и знакомы с детства — отец Уилкокса служил семейным врачом Даеров, — ни тот ни другой никогда не проявляли к жизни друг друга ничего, кроме вежливого интереса. Между ними было мало общего — даже возраст, вообще-то, поскольку Уилкокс был на десять лет старше. Во время войны Уилкокса отправили в Алжир, а потом Даеру никогда не приходило в голову интересоваться, что с ним стало. Однажды отец вернулся домой и сказал:

— Похоже, Джек Уилкокс остался в Северной Африке. Устроил себе дельце и, судя по всему, преуспевает.

Даер спросил, что это за дельце, и лишь с вялым интересом услышал, что это туристическое агентство.

Однажды в ярких осенних сумерках он шел по Пятой авеню и остановился перед крупным бюро путешествий. В ветре, налетавшем из Центрального парка, похрустывал октябрьский вечер, он нес с собой обещание зимы, парализующего времени года; Даер предвкушал возрастание несчастья. С одной стороны в витрине стояла крупная модель судна, черно-белого, с блестящими бронзовыми деталями. Другая сторона представляла собой тропический пляж в миниатюре — море из бирюзового желатина и крохотные пальмы, криво торчавшие из настоящего пляжного песка. «ЗИМНИЕ КРУИЗЫ БРОНИРУЙТЕ СЕЙЧАС», — гласил плакат. Даеру пришла в голову мысль, до чего мучительно, должно быть, работать в таком месте — планировать маршруты, заказывать номера в гостиницах и бронировать билеты во всякие места, которых сам никогда не увидишь. Интересно, сколько мужчин, стоявших внутри и глядевших в свои папки, расписания, списки и карты, чувствуют себя в ловушке так же, как на их месте ощущал бы он; тут наверняка еще хуже, чем в банке. Затем он подумал о Уилкоксе. И вот снова тронулся с места, пошел очень быстро. Добравшись домой, написал письмо и тут же отнес его на почту. Сумасшедшая мысль. Ничего из нее не выйдет, разве что Уилкокс, быть может, сочтет его проклятым дураком, — такая перспектива его не тревожила.

Ответ его потряс, как ничто другое в жизни. Уилкокс говорил о совпадении. «Должно быть, в телепатии что-то есть», — писал он. Только тогда Даер сообщил об этом плане домашним — и начались упреки.

С сожалением отойдя от стойки, толстяк зашагал обратно к лифту. Когда он закрыл за собой дверь, зазвонил телефон. Мальчик кинулся к нему, но Даер его опередил. Мальчик зло на него посмотрел. Звонил Уилкокс — сказать, что будет в «Отеле де ла Плая» через двадцать минут.

— Хочу вас познакомить кое с кем из моих друзей, — сказал он. — Маркиза де Вальверде. Она замечательная. Хочет, чтоб и вы тоже на ужин пришли. — А поскольку Даер воспротивился было, он перебил: — Мы не одеваемся. Вот еще, господи! Тут так не принято. Я за вами заеду.

— Но, Джек, послушайте…

— До встречи.

Даер поднялся в номер, досадуя, что ему не дали возможности принять приглашение или отказаться от него. Спросил себя, подняло бы его в глазах Уилкокса, если б он явил независимость и отклонил, извинившись. Но очевидно, ничего подобного он делать не намеревался, поскольку, зайдя в номер, содрал с себя одежду, наскоро ополоснулся под душем, при этом все время насвистывая, открыл чемоданы, побрился насколько мог гладко при одинокой свече и надел свой лучший костюм. Закончив, задул свечу и поспешил вниз ждать у главного входа.

2

Дейзи де Вальверде сидела за туалетным столиком, лицо озаренное — на него под разными углами отбрасывали свои лучи шесть разных маленьких прожекторов. Если она удовлетворительно накрасится в безжалостном свете этих резких ламп, потом ей будет непринужденно при любом свете. Но требовались время и умение. Вилла «Геспериды» никогда не оставалась без электричества, даже если всему городу свет давали через вечер часа на два. Об этом позаботился Луис, когда они строили дом; перебои с питанием он предвидел. В этом среди прочего обаяние Международной зоны — можно получить все, что хочется, если за это заплатил. Да и делать, вообще-то, что угодно — неподкупных здесь нет. Вопрос только в цене.

Снаружи ревел ветер, а в кипарисах гремел водопадом. Грохот волн об утесы доносился далеко снизу. С отражениями огней в комнате мешались другие огоньки в черных листах оконного стекла, маленькие дальние точки: Испания за проливом, Тарифа и мыс Камариньяль.

Ей всегда нравилось принимать в доме американцев, потому что с ними она не чувствовала стеснения. Могла пить сколько влезет, и они пили с ней вместе, а вот ее английские гости растягивали виски на целый час — не говоря о французах, просивших мартини из вермута с капелькой джина, или испанцах с их единственным бокалом хереса.

— Американцы — нация будущего, — провозглашала она, как водится, энергично. — За них. Боже, благослови их устройства, великие и малые. Боже, благослови «Фриджидэр», «Тампэкс» и «Кока-Колу». Да, дорогуша, даже «Кока-Колу». — (Было общепризнано, что реклама кока-колы портит живописность Марокко.)

Маркиз ее восторгов насчет американцев не разделял, но не мешал ей приглашать их, когда ей хотелось; домом она правила, как ей угодно.

У нее были швейцарец-дворецкий и итальянец-лакей, но, если к ужину звали американцев, прислуживать за столом она позволяла старому Али — у него имелся роскошный мавританский костюм; хоть он и был не очень умел, она считала, что внешний вид его производит на них больше впечатления, чем великолепное обслуживание, которое могли предоставить два европейца.

Трудность заключалась в том, что и дворецкий, и лакей так рьяно не одобряли подобной договоренности, что, если она сама в последний момент не заходила в кухню и не повторяла свои распоряжения, они вечно отыскивали какой-нибудь предлог помешать бедному Али обслуживать стол, поэтому, подняв от тарелки голову и рассчитывая увидеть яркие парчи и золотой кушак из дворца султана Мулая Хафида,[3] она утыкалась взглядом в пресный черный мундир Хуго или Марио. Лица их были бесстрастны; она никогда не знала, что там произошло. Есть вероятность, что и сегодня случится то же самое, если она сейчас же не спустится и не даст им ясно понять, что прислуживать за столом должен Али. Она встала, вдела левую руку в тяжелый браслет и вышла через крохотный коридор, соединявший ее комнату с остальным домом. Кто-то оставил открытым окно в конце верхнего вестибюля, и несколько свечей перед крупным гобеленом задуло. Она не терпела такого анахронизма — электричества в тех комнатах, где висят гобелены. Позвонив в колокольчик, подождала, когда возникнет запыхавшаяся горничная, после чего несгибаемым пальцем показала на окно и свечи.

— Mire,[4] — неодобрительно произнесла она и пошла вниз по лестнице.

Тут же снаружи донесся звук мотора. Она поспешила вниз, чуть не пробежала по вестибюлю, чтобы успеть юркнуть в кухню, а когда вышла снова, Хуго снимал с гостей плащи. К двум мужчинам она подошла царственно.

— Милый Джек. Как славно, что вы пришли. Да еще в такую мерзкую погоду.

— Как любезно с вашей стороны нас принять. Дейзи, это мистер Даер. Маркиза де Вальверде.

Даер посмотрел на нее и увидел хорошо сохранившуюся сорокалетнюю женщину с копной черных кудрей, фарфорово-голубыми глазами, в черном атласном платье с низким вырезом — втискиваться в него наверняка было довольно болезненно.

— Как приятно вас видеть, мистер Даер. Кажется, у нас в гостиной зажжен камин. Бог весть. Давайте зайдем и посмотрим. Вы промокли? — Она пощупала рукав Даера. — Нет? Хорошо. Пойдемте. Джек, вы бармен. Желаю крепчайшего питья, какое вы сумеете смешать.

Сели перед жарко пылающими поленьями. Дейзи хотела от Уилкокса «колясок».[5] После первого же глотка Даер осознал, до чего на самом деле проголодался; он глянул украдкой на часы. Без двадцати десять. Наблюдая за Дейзи, он думал, что бессмысленнее женщины он еще не встречал. Но дом производил впечатление. Вошел Хуго. «Вот и ужин», — подумал Даер. Но это звонили Madame la Marquise.

— Налейте мне еще, голубчик, и я возьму с собой в утешение, — сказала она Уилкоксу.

Когда она ушла, Уилкокс повернулся к Даеру.

— Роскошная она деваха, — сказал он, качая головой.

— Да, — ответил Даер без убежденности и прибавил: — А она для вас не слишком потертая?

Уилкокс напустил на себя негодование, понизил голос:

— Вы о чем это, мальчик мой? У нее супруг в доме. Я сказал только, что бывать с нею роскошно. Что вам за чертовня вообще в голову взбрела? — (Марио вошел подложить полено в камин, и то, что могло за этим последовать, прервалось.) — Послушайте только, что за ветер, — произнес Уилкокс, откидываясь на спинку с бокалом.

Даер понимал, что Уилкокс его раздражает; любопытно было почему. «Какой-то он стал обидчивый в старости», — сказал он себе, оглядывая громадную комнату. Марио вышел. Уилкокс снова подался вперед и, по-прежнему не повышая голоса, сказал:

— Дейзи и Луис практически мои лучшие друзья здесь. — (Из вестибюля донеслись голоса. Вошла Дейзи с аккуратным смуглым человечком — у него, судя по виду, была язва желудка.) — Луис! — воскликнул Уилкокс, вскакивая.

Представили Даера, и четверо уселись, Дейзи рядом с Даером. «Вряд ли это надолго, — подумал он. — Уже почти десять». Живот его совершенно впал.

Все выпили еще. Уилкокс принялся обсуждать с маркизом транзакции местного банкира, попавшего в неприятности и внезапно уехавшего в Лиссабон, он так и не вернулся. Даер недолго послушал их.

— Простите, не расслышал, — сказал он Дейзи; та с ним разговаривала.

— Я сказала: как вам нравится наша маленькая Международная зона?

— Ну, я же ее совсем не видел пока. Однако… — он оценивающе обвел комнату взглядом, — отсюда смотрится прекрасно. — Он робко улыбнулся.

В голосе ее зазвучали материнские нотки.

— Конечно. Вы же только сегодня приехали, верно? Дорогой мой, вам столько всего предстоит! У вас столько всего еще впереди! Откуда же вам знать. Но вам понравится, это я вам обещаю. Сумасшедший дом, конечно. Совершенный, несусветный сумасшедший дом. Молю Бога только, чтоб он таким и остался.

— Вам здесь очень нравится? — Даер начинал ощущать в себе напитки.

— Обожаю, — ответила она, подавшись к нему. — Совершенно преклоняюсь перед этим местом.

Он аккуратно поставил пустой бокал на стол рядом с шейкером.

Из дверей Хуго объявил ужин.

— Джек, еще по капельке всем. — Она протянула бокал и получила в него то, что осталось. — Вы все мне вылили, чудовище. Я не хотела все выпивать. — Она встала и, неся бокал с собой, повела мужчин в столовую, где Марио стоял, откупоривая бутылку шампанского.

«Напьюсь», — подумал Даер, внезапно придя в ужас: вдруг какой-то недочет застольного этикета привлечет к нему внимание?

Медленно они приступали к трапезе, обещавшей быть нескончаемой.

Напротив него в стену был встроен зеленый прямоугольник — аквариум среди темных панелей; скрытые лампы освещали в нем камни, ракушки и сложные морские растения. Даер поймал себя на том, что за едой разглядывает его. Дейзи разговаривала не умолкая. В какой-то миг, едва она остановилась, он сказал:

— Я в нем не вижу никаких рыбок.

— Каракатицы, — пояснил маркиз. — Мы держим только каракатиц. — И, поскольку Даер, похоже, не понял: — Знаете — маленькие осьминоги. Видите? Вон одна, слева, прицепилась к камню. — Он показал; теперь Даер увидел ленточки бледной плоти, ее щупальца.

— Они гораздо симпатичнее золотых рыбок, — сказала Дейзи, но так, что Даер заподозрил: она их терпеть не может.

У него таких знакомых никогда не было; она производила впечатление незаинтересованности во всем, что бы ни говорила и ни делала. Будто бы играла в сложную игру, чьи правила придумывала сама.

Подали салат, и где-то в глубине дома поднялась суматоха: приглушенные женские голоса и торопливые шаги. Дейзи отложила вилку и оглядела трех мужчин за столом.

— Боже! Я знаю, что это. Просто уверена. Эта буря пригнала муравьев. — Она повернулась к Даеру. — Каждый год они приходят миллионами, крохотные. Когда видишь их на стене впервые, можно поклясться, что это огромная трещина. А подойдешь ближе — больше похоже на веревку. Так и кишат. Все они держатся вместе. Миллионы. Ужас просто. — Она встала. — Простите меня; нужно сходить посмотреть, что происходит.

Даер сказал:

— Я могу чем-то помочь? — и получил мимолетный неодобрительный взгляд от Уилкокса.

Она улыбнулась:

— Нет, дорогой мой. Ешьте салат.

Дейзи не было почти десять минут. Вернувшись, она смеялась.

— Ах, радости жизни в Марокко! — весело сказала она.

— Опять муравьи? — спросил маркиз.

— О да! На сей раз в швейной комнате горничных. В прошлом году было в кладовой. То было гораздо хуже. И трупы пришлось лопатой выгребать. — Она вновь принялась за салат, и лицо ее посерьезнело. — Луис, я опасаюсь, что бедный старый Тамбанг недолго на этом свете протянет. Я зашла на него взглянуть. Мне показалось, ему хуже.

Маркиз кивнул:

— Дай ему побольше пенициллину.

Дейзи провернулась к Даеру:

— Это старый сиамец, я стараюсь его спасти. Он ужасно болен. Проведаем его после ужина. Луис отказывается и близко к нему подходить. Терпеть не может котов. Я уверена, вы же к котам хорошо относитесь, правда, мистер Даер?

— О, мне всякие животные нравятся.

Он повернул голову и увидел осьминога. Тот не шевельнулся, но появился второй и вяло покачивался на дне аквариума. Как будто что-то плавало в банке с формальдегидом — желудок, быть может, или поджелудочная железа. От зрелища ему сделалось как-то нехорошо — или же от смеси «колясок» и шампанского.

— Тогда вы не будете против мне с ним помочь, да? — гнула свое Дейзи.

— Буду рад.

— Вы не знаете, на что напрашиваетесь, — произнес Уилкокс, неприятно хохотнув.

— Чепуха! — воскликнула Дейзи. — Наденет огромные толстые перчатки. Их даже Тамбанг когтями не продерет.

— Черта с два не продерет! Зубы у него тоже есть, правда?

— Именно поэтому, — сказал маркиз, — надо убедить Джека сходить и помочь.

— Нет, — твердо сказала Дейзи. — Со мной пойдет мистер Даер. Кто-нибудь хочет фруктов? Предлагаю пойти и сразу пить кофе. А бренди потом, когда мы спустимся. — Она поднялась из-за стола.

— Вам понадобится, — сказал Уилкокс.

Из гостиной они теперь слышали, что буря громче прежнего. Дейзи проглотила кофе, не садясь, закурила и направилась к двери.

— Скажи Марио, чтобы огонь поддерживал, Луис, а то начнет дымить. Уже начало, вообще-то. Поднимаемся, мистер Даер?

Она пошла впереди к лестнице. У каждого подсвечника отблески на ее атласе вспыхивали.

Из небольшой гардеробной в голове лестницы она достала две пары толстых садовых перчаток и одну протянула Даеру.

— Вообще-то, они нам не нужны, — сказала она, — но лучше защититься.

Стены комнатки были увешаны старыми французскими литографиями тропических птиц. На антикварной кровати с драным пологом лежал крупный сиамский кот. К голове его придвинули эмалированную миску с комьями сырой печенки, но кот утомленно смотрел в другую сторону. В комнате пахло зверинцем.

— Боже, ну и духота! — воскликнула Дейзи. — Но окно открывать нельзя.

Снаружи бушевала буря. Дом время от времени содрогался. В окно часто билась ветка, словно кто-то просился внутрь. Кот не обращал внимания, пока Дейзи спиливала кончики ампул, наполняла шприц и ощупывала ему ляжки, куда лучше колоть.

— Ему нужно делать четыре разных укола, — сказала она, — но первые два можно вместе. Теперь встаньте над ним и будьте готовы держать ему шею, но не давите, если не нужно. Почешите ему шейку.

Шерсть у старого кота вся свалялась, глаза были огромны и пусты. Один раз, когда игла сверкнула над кошачьей головой, Даеру показалось, что на морде у животного мелькнула настороженность, даже страх, но он чесал сильнее, обеими руками, под ушами и вдоль челюстей. Даже когда игла робко вошла, затем углубилась, кот не шевельнулся.

— Теперь всего два еще, — сказала Дейзи.

Даер смотрел, до чего уверенны ее жесты. Ни один ветеринар не мог быть умелее. Он так и сказал. Она фыркнула:

— Только любители — хорошие ветеринары. Я к своему животному ни одного профессионала не подпущу.

Запах эфира был очень силен.

— Это эфир? — спросил Даер; ему становилось тревожно-нехорошо.

— Да, для стерилизации. — Она снова наполнила шприц. — Так, подержите его. — (Ветер ревел; казалось, ветка сейчас разобьет стекло.) — Может жечь. Он наверняка почувствует.

Даер поднял взгляд к окну; его собственная голова смутно отражалась в ночи за стеклом. Показалось, что его вырвет, если он еще раз увидит, как игла входит в шерсть. Лишь когда Дейзи отступила от кровати, он осмелился посмотреть вниз. Глаза кота были полузакрыты. Даер нагнулся: кот урчал.

— Бедный зверь, — сказала Дейзи. — Теперь последний. Этот будет легкий. Тамбанг, миленький мальчик, что такое?

— Он урчит, — сказал Даер, надеясь, что она не станет смотреть в лицо ему самому. Губы у него заледенели, и он знал, что наверняка очень побледнел.

— Видите, как я была права, что привела вас? Вы ему нравитесь. Джек бы его как-то против себя настроил.

Дейзи все-таки посмотрела на него, и ему показалось, что ее взгляд задержался на миг дольше, чем нужно. Но она ничего не сказала.

«Не говорите мне только, что он упадет в обморок, — подумала она. — Бедняга совершенно без связи с жизнью». Но Даер очень старался.

— Кот, похоже, ничего не чувствует, — сказал он.

— Да, боюсь, он не жилец.

— Но урчит.

— Подержите его, пожалуйста? Это последний.

Ему хотелось поговорить, отвлечься от дурноты, от того, что происходило на кровати у него под самым носом. Что сказать, он придумать не мог, а потому молчал. Кот слегка шевельнулся. Дейзи выпрямилась, и в тот же миг откуда-то из тьмы снаружи донесся треск и тяжелый удар. Они посмотрели друг на друга. Дейзи положила шприц на стол.

— Я знаю, что это. Один из наших эвкалиптов. Боже, ну и ночь! — произнесла она восхищенно.

Они закрыли дверь и спустились. В гостиной никого не было.

— Предполагаю, они пошли посмотреть. Давайте зайдем в библиотеку. Там в камине тяга лучше. Этот дымит.

Библиотека была маленькой и приятной; потрескивал огонь. Дейзи нажала на кнопку в стене, и они сели на диван. Она посмотрела на него в раздумье:

— Джек мне говорил, что вы приезжаете, но я почему-то думала, что вы никогда не доберетесь.

— Отчего же? — Ему стало немного лучше.

— Ой, ну знаете. Такое обычно не удается. Ужасно хорошая мысль дает осечку. А еще, конечно, я не понимаю, вообще-то, зачем Джеку еще кто-то в этой его крохотной конторе.

— Хотите сказать, у него дела не ладятся? — Даер постарался, чтобы голос звучал ровно.

Она положила руку ему на плечо и рассмеялась. Словно поверяя довольно стыдный секрет, тихо произнесла:

— Дорогой мой, если вы считаете, что он там даже на обед себе зарабатывает, вы серьезно ошибаетесь.

Она всматривалась в Даера слишком уж пристально, стараясь разглядеть, как подействуют ее слова. Он откажется реагировать. Ему опять стало жарко, но он не заговорил. Вошел Хуго с подносом бутылок и бокалов. Они взяли себе по бренди, а дворецкий поставил поднос на столик у локтя Даера и вышел.

Дейзи по-прежнему смотрела на него.

— О, все идет не очень хорошо, — сказал Даер. Он не мог произнести того, чего, он был уверен, она от него ждала: как же Уилкокс справляется?

— Совсем нехорошо. И никогда не шло.

— Жаль это слышать, — сказал он.

— Не стоит жалеть. Если бы все шло хорошо, осмелюсь сказать, он бы за вами не посылал. У него было бы, считайте, все, с чем он и сам бы мог справиться. А так, мне кажется, вы ему нужны гораздо больше.

Даер скроил озадаченное лицо:

— Тут я не очень понимаю.

Дейзи, похоже, была довольна.

— Танжер, Танжер, — сказала она. — Скоро поймете, лапушка моя.

Из прихожей донеслись голоса.

— Уверена, вам захочется прочесть множество книг, — сказала она. — Не стесняйтесь, берите здесь все, что вас заинтересует. Есть, конечно, и библиотека с абонементом в американском представительстве, она гораздо лучше английской. Однако новые книги до них добираются веками.

— Я не очень много читаю, — сказал Даер.

— Но, бяша мой дорогой, что же вы собираетесь делать целыми днями? С ума сойдете от скуки.