Пусть льет Боулз Пол
— Guten Abend,[51] — сказала она и несколько опешила, когда он заговорил с ней по-английски. Но она все поняла и подробно описала, как дойти, добавив, что ходу отсюда всего минута.
Бар он нашел легко. То было очень маленькое заведение, запруженное людьми, по большей части, похоже, знавшими друг друга: между столиками часто перекрикивались. Поскольку места у самой стойки не было — даже тем, кто уже был в баре, — а все столики заняты, Даер сел на скамью в оконной нише и стал ждать, когда освободится столик. Две девушки-испанки, смущенные в своих парижских модельных платьях и с длинными серьгами, стиравшими все остатки шика с их одежды, вошли и подсели к нему на скамью. За столиком перед ним сидела французская пара, пила «Бакарди». Слева от него — две несколько суровые с виду английские дамы средних лет, а справа и немного дальше столик обсели американцы, которые то и дело вставали и ходили к стойке общаться с теми, кому удалось там зацепиться. В дальнем углу за крохотным пианино сидела маленькая очкастая женщина, пела по-немецки. Ее никто не слушал. Даеру место вполне понравилось; ему оно казалось определенно шикарным, но не чопорным, и стало интересно, почему маркиза сказала, что Уилкокса сюда и калачом не заманишь.
— Y pensabamos irnos a Sevilla para la Semana Santa…
— Ay, quehermoso![52]
— Господи, Хэрри, ну ты его и выхлестал!
— Alors, tu ne te decides pas? Mais tu es marrante, toi![53]
— Полагаю, она до ужаса несчастна, что приходится возвращаться в Лондон в такое время года.
Женщина за пианино пела:
— Wunderschn muss deine Liebe sein.[54]
— Y por fin nos quedamos aqu.
— Ay, que lastima![55]
— Ne t’en fais pas pour moi.[56]
— Эй, официант! То же самое, всем.
Он подождал, заказал виски, выпил, ждал дальше. Женщина спела несколько старых песен Дитрих.[57] Их никто не услышал. Настала четверть восьмого; скорей бы она пришла, думал он. Американцы напивались. Кто-то заорал:
— Смотри у меня, ублюдок тупой! — И на плиточном полу хрястнул стакан.
Дамы-англичанки поднялись, расплатились и вышли. Даер решил, что они подгадали свой уход так, чтобы продемонстрировать неодобрение. Две девушки-испанки заметили пустой столик и, собрав вещи, двинулись к нему, но, когда добрались, за ним на одном из стульев уже сидел Даер.
— Я жду даму, — объяснил он, не добавив, что в бар он все равно пришел раньше них.
Они даже не потрудились на него взглянуть, всю свою энергию пустив на выражение крайнего отвращения. Вот разбился еще стакан. Женщина в углу заиграла «Боже, благослови Америку»,[58] без сомнений — с сатирическим намерением. Один американец услышал и очень громко принялся подпевать. Даер поднял голову: у столика стояла маркиза де Вальверде, в линялых синих брючках и замшевой куртке.
— Не вставайте, — распорядилась она, когда он торопливо вскочил. — a va?[59] — окликнула она кого-то за другим столиком.
Даер посмотрел на нее: она казалась не такой внушительной, как накануне ночью. Быть может, потому, что не накрашена, подумал он, но ошибся. Ее макияж для улицы был еще тщательнее, чем тот, что она накладывала по вечерам. Он просто не бросался в глаза. Теперь она была вся сплошь теплота и обаяние.
— Сказать вам не могу, до чего, по-моему, вы любезны, — сказала она, когда у нее в руке появился виски с содовой. — В наши дни так мало мужчин остались поистине добры. Помню своего отца — он говаривал, что понятие о благородстве быстро исчезает с лица земли. Я тогда не понимала, о чем он, конечно, но теперь знаю, и, боже мой, как же я с ним согласна от всей души! А благородство и доброта идут рука об руку. Вы можете быть не благородны — кто знает? — но определенно нельзя отрицать, что с вашей стороны было чертовски любезно все бросить и встретиться со мной, когда я предупредила вас заранее, что ожидаю от вас услуги.
Он не отрывал от нее взгляда. Она была слишком стара, вот и все. Время от времени в череде постоянно меняющихся выражений, принимаемых ее изменчивыми чертами, проскальзывало мертвое мгновенье, когда он видел под ними недвижное, застывшее разочарование возраста. У него мороз шел по коже. Он думал о соответствии тела и кожи у Хадижи, говоря себе, что это едва ли справедливо; девушке было не больше шестнадцати. И все же вот факты. Он рассматривал, чем это компенсируют натура и светская утонченность, но многого ли они стоят на самом деле? Он склонялся к тому, что нет — в таких случаях. «Тут не пройдет», — думал он. А может, и да, если вольет в себя много выпивки. Но к чему стараться? Ему было непонятно, с чего вообще такая мысль ему явилась. Нет причин думать, что ей в голову она тоже пришла, вообще-то, только он был уверен, что пришла.
Услуга оказалась до нелепости простой, решил он. Ему просто следовало заполнить от ее имени некий бланк; таких в конторе он найдет во множестве. Его требовалось отправить вместе с письмом на бумаге агентства секретарю отеля «Мамуниа» в Марракеше, и в нем бы говорилось, что бронь некой мадам Уэрт на двадцатое января отменена, а номер вместо нее следует забронировать на имя маркизы де Вальверде. После чего ему надлежало отправить ей копию заполненного бланка.
— Сможете все это запомнить? — сказала она, подаваясь к нему через стол. — Мне кажется, вы самый ангельский мужчина из моих знакомых. — (Он делал пометки в крохотном блокноте.) — В сезон в «Мамунию» попасть чуточку труднее, чем на небеса.
Все записав, он допил и наклонился к ней так, что их лбы оказались лишь в нескольких дюймах друг от друга.
— Я с радостью это для вас сделаю… — Он замялся и почувствовал, как краснеет. — Не знаю, как вас называть. Понимаете… титул. Не миссис же де Вальверде. Но я не знаю…
— Если умны, будете звать меня Дейзи.
Он чувствовал, что она развлекается за его счет.
— Ну, прекрасно, — сказал он. — Я вот что собирался сказать — буду очень рад это для вас сделать. Но разве не Джеку лучше этим заниматься? Я в конторе пока лишь невежда.
Она положила руку ему на предплечье:
— О боже мой! Ни слова об этом Джеку, глупый мальчишка! Почему, вы считаете, я вообще к вам обратилась? Ох боже праведный, нет! Он об этом знать не должен, само собой. Я думала, вы понимаете.
Даер встревожился. Он сказал очень медленно:
— Ох, черт, — подчеркнув второе слово. — Тогда я прямо не знаю.
— Джек в этих вещах такая старая кошелка. Поразительно, как он этой конторой управляет. Нет-нет. Я дам чек на залог, и вы его просто пошлете вместе с письмом и бланком. — Она порылась в сумочке и вытащила сложенный чек. — Он выписан на гостиницу. Там поймут, что это потому, что агентство уже получило свои комиссионные, когда мадам Уэрт бронировала в первый раз. Разве непонятно?
То, что она говорила, казалось логичным, но смысла в этом он никакого не видел. Если это нужно держать в секрете от Уилкокса, значит тут кроется больше, чем она признаёт. Она заметила, как он крутит все это в уме.
— Как я вам сегодня говорила, — сказала она, — вам никак не нужно из-за этого напрягаться. Это до ужаса неважно на самом деле, и я чудовище, что вообще об этом с вами заговорила. Если бронь достанется кому-то другому, я легко могу две недели отдохнуть и в «Агадире». Прошу вас, не считайте, будто я в этом деле рассчитываю на вашу галантность.
Он резко перебил ее:
— Я это сделаю завтра утром, как только окажусь в конторе, и скину со своих плеч.
Он вдруг понял, что очень устал. Такое ощущение, что он за несколько миллионов миль отсюда. Она не умолкала; это было неизбежно. Но в конце концов он перехватил взгляд официанта и расплатился по счету.
— У меня машина дальше по улице, — сказала она. — Вам куда бы хотелось поехать?
Он поблагодарил ее и сказал, что зайдет в ближайший ресторан пообедать. Когда она ушла наконец, он какое-то время незряче брел по улице, то и дело ругаясь себе под нос. После обеда ему удалось самому найти дорогу к «Отелю де ла Плая». Даже с работающим электричеством там было сумрачно и тенисто. Он лег в постель и уснул, слушая разбивавшиеся на пляже волны.
Наутро небо было водянистым; на гавани лежал отблеск цвета жести. Даер проснулся в половине девятого и спешно занимался утренним туалетом, рассчитывая не слишком опоздать в «Атлантиду». Просьба Дейзи де Вальверде его по-прежнему озадачивала — она была нелогична. Ему пришло в голову, что это, возможно, просто часть какой-то ее сложной интриги — поощрить воображаемый личный интерес к ней. А может, она думала, будто льстит его тщеславию, обращаясь к нему, а не к Уилкоксу. Но даже если так, механизм процедуры не давал ему покоя. Он решился об этом не думать, а просто сделать все как можно быстрее.
Уилкокс выглядел встревоженным, на его опоздание не обратил внимания.
— Кофе выпьете? — спросил он и показал на поднос с завтраком. Лишней чашки на нем не было.
— Выпью через несколько минут, спасибо, через дорогу.
Уилкокс не настаивал, а снова лег на кровать и закурил.
— У меня есть мысль, что лучше всего сейчас вам будет чему-нибудь научиться, — раздумчиво произнес он. — Как есть — вы мне в конторе без особой надобности. — (Даер застыл, подождал не дыша.) — У меня тут имеется много чего почитать, и вам будет крайне полезно выучить это практически наизусть. Возьмите домой и поизучайте — скажем, недельку или около того, — а потом возвращайтесь, и я вам устрою небольшой экзамен. — Он заметил, каке у Даера лицо, прочел вопрос. — За жалованье. Не беспокойтесь — вы на работе. Я же вам вчера сказал. Со вчерашнего дня.
У Даера немного отлегло, однако недостаточно. «Все это дурно пахнет», — подумал он и хотел сказать: «В этом городе хоть кто-нибудь говорит правду?» Но он решил для разнообразия сам применить немного хитроумия, посчитав, что иначе ему не удастся заказать гостиничную бронь для Дейзи де Вальверде.
— Я бы зашел в контору на несколько минут и допечатал письмо, которое начал вчера вечером. Мне сходить за теми ключами, что вы мне заказали?
Ему показалось, что Уилкокс замялся.
— По правде говоря, мне кажется, на это не будет времени, — ответил он. — Я сейчас сам туда иду и буду весь день довольно занят. Несколько дней фактически. Возникло много неожиданной работы. Еще одна веская причина вам взять отгулы и хорошенько все изучить. Моему графику соответствует идеально. Ключи эти все равно не будут готовы. Здесь никогда не делают, когда обещают.
Даер взял кипу бумаг и брошюр, которые ему подал Уилкокс, повернулся к выходу и, уже стоя в дверях, сказал:
— В какой день мне с вами связаться? — (Он надеялся, что слова эти несут в себе иронический оттенок; а также рассчитывал, что Уилкокс ответит: «Позванивайте каждый день, и я дам вам знать, как все идет».)
— Вы и дальше останетесь в «Плае»?
— Насколько мне известно.
— Значит, я вам позвоню. Так будет лучше всего.
Ответить на это было нечего.
— Понятно. Прощайте, — сказал он и закрыл дверь.
Он не доверял Уилкоксу, а потому чувствовал, что тот его обставил. С таким ощущением у него возникло естественное и всеподавляющее желание поверить кому-нибудь свое затруднение. Соответственно, позавтракав и прочтя номер парижского «Хералда» трехдневной давности, он решил позвонить Дейзи де Вальверде, полагая, будто истинной причиной его звонка будет сообщить, что ему в конечном итоге окажется невозможным оказать ей услугу. В раздражении на Уилкокса, которое он теперь ощущал, ему было взаправду жаль, что не сможет ей помочь, не в этот раз. Он позвонил на виллу «Геспериды». Дейзи завтракала. Он объяснил ей ситуацию и подчеркнул странное поведение Уилкокса. Она мгновение помолчала.
— Дорогой мой, этот человек полоумный маньяк! — наконец воскликнула она. — Я обязана с вами об этом поговорить. Когда вы свободны?
— В любое время, похоже.
— В воскресенье днем?
— Во сколько? — сказал он, думая о пикнике с Хадижей.
— Ох, около шести?
— Конечно. — Пикник закончится задолго до этого.
— Изумительно. Я отведу вас на небольшую вечеринку — уверена, вам понравится. У Бейдауи. Они марокканцы, и я им предана.
— Вечеринка? — Даер был не уверен.
— О, ну не совсем вечеринка, вообще-то. Сборище старых друзей во дворце Бейдауи.
— А я не буду как-то мешать?
— Чепуха. Они обожают новые лица. Хватит быть антиобщественным, мистер Даер. В Танжере так просто не годится. У меня бедное яйцо пашот остывает.
Условились, что она заедет за ним в гостиницу в шесть в воскресенье. Он снова извинился за свое бессилие ей помочь.
— Да и наплевать, — сказала она. — До свиданья, дорогой мой. До воскресенья.
А поскольку воскресенье было не за горами и погода оставалась непонятной, ему было все тревожнее. Вероятно, будет дождь. Если так, они не смогут устроить пикник и без толку ему идти в парк Эспинель на встречу с Хадижей. Однако Даер знал, что все равно пойдет, — вдруг она будет его ждать? Даже если погода прояснится, он должен быть готов к тому, что ее там не окажется. Он принялся мысленно готовиться к такому исходу и твердить себе, что ему совершенно не важно, придет она или нет. Она — не настоящий человек; не имеет значения, что делает игрушка. Но внутри у него не нашлось довода, который он мог бы выдвинуть, чтобы снять напряженное ожидание, которое испытывал насчет воскресного утра. Дни он проводил, уча материал, данный ему Уилкоксом, а когда наутро в воскресенье встал, дождя не было.
8
Там, где закончилась боковая улочка, они вышли на высокий утес. День был ветреный, в небе полно быстрых облаков. Время от времени пробивалось солнце, заплата его света пласталась по темной воде пролива под ними. На полпути вниз, где уклон был не так крут, а склон покрыт бриллиантовой зеленой травой, бродило стадо черных коз. От запаха йода и водорослей Даер проголодался.
— Вот это — жизнь, — сказал он.
— Что ты сказай? — поинтересовалась Хадижа.
— Мне нравится.
— О да! — Она улыбнулась.
В верхней скале по диагонали вытесали длинную череду зарубок, образовалась лестница. Медленно они спустились по ступенькам, он — первым, бережно держа пикниковую корзинку, чувствуя легкое головокружение и не понимая, действует ли на Хадижу крутизна и высота. «Вероятно, нет, — наконец подумал он. — Эти люди вынесут что угодно». Эта мысль раздражала его. Чем ниже они спускались, тем громче шумели волны.
По пути вниз справа от них оказался неожиданный грот, частично прикрытый небольшой порослью тростника. Там на корточках сидел мальчик, сквозь тряпье просвечивала темная кожа его тела. Хадижа показала:
— У него козы. Он guardia.[60]
— Довольно юн. — (На вид мальчику было лет шесть.)
Хадижа так не считала.
— Все такие, — сказала она без интереса.
Там и сям в проливе, на различных расстояниях от берега, вроде бы неподвижные суда смотрели носом на восток или запад. Даер приостановился сосчитать их: различить смог семь.
— Все сухогрузы, — сказал он, показав, но говорил наполовину сам себе.
— Что? — Хадижа остановилась у него за спиной; она осматривала пляж внизу, несомненно — искала местных, которые могли бы ее узнать. Ей не хотелось, чтобы ее видели.
— Суда! — воскликнул он; объяснять казалось безнадежным. Он подвигал руками взад-вперед.
— Америка, — сказала Хадижа.
Со скал рыбачили несколько марокканцев. На отдыхающих они не обратили внимания. Была полная вода. Обходить некоторые мысы было нелегко, поскольку очень часто между утесами и волнами оставалось очень мало места. Один раз они оба вымокли. Даер немного досадовал, потому что солнца, чтобы высушить их, не было, но Хадижа считала, что это забавное развлечение.
Обогнув острый угол скалы, они вдруг вышли на небольшой участок песка, где бегала дюжина или больше мальчишек, совершенно голых. Они были в том возрасте, когда рассчитываешь, что они захотят как-то прикрывать свою наготу при появлении девушки, но это, похоже, заботило их в последнюю очередь. Когда Даер и Хадижа подходили, они подняли радостный гвалт, некоторые принимали непристойные позы, окликая их, другие пускались в групповые действия, несомненно, эротической природы. Даер пришел в ужас и ярость. «Как мартышки», — подумал он и машинально поискал глазами камень — запустить им в середину. Он чувствовал, как пылает его лицо. Хадижа не обратила внимания на выходки. Интересно, подумал он, какие непристойности они ей орут, но спросить не осмелился. Была вероятность, что она считает это неистовое самооголение типичным мужским поведением, но ему было больно видеть, что такое хрупкое существо, как она, вынуждено видеть подобное, и он не готов был поверить, что она способна принимать их с невозмутимостью. Секунду он раздумывал, не погружена ли она в свои мысли настолько, что не заметила мальчишек. Он украдкой глянул на нее искоса и поначалу с облегчением заметил, что она смотрит вдаль через пролив, но затем поймал недвижность ее взгляда.
— Сука сын, — пробормотала она.
— Ну их к черту, — сказал он, поворачиваясь улыбнуться ей. — Не смотри на них.
Они вышли на длинный пляж, совершенно пустой. Впереди вставала низкая гора, покрытая кипарисом и эвкалиптом; среди деревьев, ближе к вершине, уютно расположились крупные виллы. Здесь ветер дул сильнее. Даер взял ее за руку, время от времени подносил ее к губам и легонько целовал пальцы.
Они обогнули еще один скальный выступ. Влажный ветер ударил с новой силой. Перед ними вдаль тянулся берег валунов. Даер повернулся к ней:
— Эй, а где эта пещера?
— Теперь устал?
— Ты знаешь, где она, или тебе просто кажется, что знаешь?
Она весело рассмеялась и показала вперед, на самый дальний утес, выступающий в море.
— Иди мимо там. — И она рукой обозначила поворот налево.
— Ох, да бога ради! У нас целый час займет. Ты это понимаешь?
— Один час. Может. Слишком много? — Она посмотрела на него снизу вверх насмешливо.
— Мне все равно, — неучтиво сказал он. Но был раздражен.
Несколько минут они шли не разговаривая, все свое внимание уделяя выбору наилегчайшего пути вокруг валунов. Когда они слезли в небольшую бухточку, где среди камней был ключ, он решил ее поцеловать. Заняло долго; отвечала она тепло, но спокойно. Наконец он отстранился и посмотрел на нее. Она улыбалась. Невозможно было сказать, каково ей.
— Ей-богу, я тебя еще растормошу! — сказал он и яростно рванул ее к себе.
Она попробовала что-то ответить, но ее голос залетел ему прямо в рот и умер там. Когда он ее отпустил, на месте была та же улыбка. Это несколько обескураживало. Он порылся в карманах и вытащил пачку сигарет, которую она у него забрала и постукала по донышку, пока не вылезла одна. Пачку она протянула к его рту и дала ему взять сигарету губами.
— Обслуживание, — сказал он. — Но теперь мне надо самому ее прикурить. Давай присядем на минутку.
— О’кей. — Хадижа выбрала ближайший камень, и он сел с ней рядом, левой рукой обхватил ее за талию; они смотрели вдаль через пролив.
Даер был рад, что она выбрала для их пикника побережье пролива, а не пляж вдоль бухты, хотя там, вообще-то, было больше гарантий уединенности, чем здесь, где нипочем не скажешь, что возникнет из-за следующего мыска или кто может прятаться в скалах. Но ему нравилось, что вдали видна Европа, когда он знает, что сам — в Африке.
Он показал на большой гребень песочного цвета прямо напротив:
— Испания.
Она кивнула, важно провела пальцем себе по горлу:
— Плохо. Они тебя убивай.
— Что ты об этом знаешь? — с добродушным смешком сказал он.
— Я знай. — Она несколько раз качнула головой вверх-вниз. — У меня друзья приезжай сюда никогда не езжай обратно. Нехорошее билять место.
— Хадижа! Мне не нравится слышать такие разговоры от девушек.
— А?
— Больше так не говори при мне, слышишь?
Она казалась невинной и подавленной.
— Что у тебя так?
Он отшвырнул сигарету и встал:
— Замнем. Пошли, а то никогда не дойдем дотуда.
Он поднял корзинку. Поддерживать разговор с Хадижей было совсем не просто. Ему бы хотелось рассказать ей о многом: что компания американских мальчишек ни за что не вела бы себя так, как юные марокканцы, которых они недавно миновали. (Но поверила б она ему? Ее опыт общения с американцами ограничивался моряками, которые случайно вваливались в бар «Люцифер», лица измазаны губной помадой, а поспешно надетые брюки держатся на одной пуговице. Он не знал.) Ему бы хотелось рассказать ей по-своему, насколько она, как ему кажется, мила и почему он так считает, и чтоб она поняла, насколько большего он от нее хочет, нежели, как она привыкла, хотят мужчины.
Они вышли на широкую плоскую полку суши, где на стороне, что ближе к утесам, некогда был карьер. Поверхность укрывал высохший чертополох, а прямо сквозь него вела узкая тропа. Он по-прежнему шел впереди, против ветра, чувствуя, как тот его толкает всего, от лица до ног, словно огромное, невидимое любвеобильное тело. Тропа, пересекши поле чертополоха, поднялась и завилась между скал. Внезапно они свернули за угол, и перед ними открылось гористое побережье к западу. Под ними из воды отвесно поднимались громадные каменные глыбы.
— Осторожней, — сказал Даер. — Иди вперед, чтобы я за тобой приглядывал.
Впереди слева он различал пещеру высоко в вертикальной скальной стене. Из маленьких расщелин над ней вылетали птицы и влетали в них; рев волн заглушал все звуки.
Он удивился, увидев, что в пещере не грязно. Кто-то разводил костер посередине, и неподалеку валялась пустая жестяная банка. Ближе к задней стене пещеры, в углу, располагалось ложе из эвкалиптовых ветвей, устроенное, вероятно, месяцы назад каким-нибудь берберским рыбаком. У выхода лежал один скомканный лист из старой французской газеты. Вот и все. Он поставил корзинку. Теперь, после всего этого, он робел.
— Ну вот и пришли, — сказал он с ложным воодушевлением, повернувшись к Хадиже.
Она улыбнулась, как обычно, и осторожно прошла в угол, где каменный пол покрывали листья.
— Тут хорошо, — сказала она, маня Даера.
Она села, раскинув ноги, опершись на стену пещеры. Он собирался закурить сигарету, чтобы скрыть смятение. Но вместо этого тремя широкими шагами достиг ее, бросился во весь рост на трескучие листья и веточки и подался к ней, чтобы притянуть ее лицо к своему. Она вскрикнула от удивления, потеряла равновесие. Взвизгивая от хохота, она тяжко рухнула поперек него. Даже еще хохоча, она умело расстегивала на нем рубашку, расцепляла пряжку его ремня. Он перекатился и удержал ее в долгом объятии, рассчитывая ощутить, что ее тело на миг окаменеет, а затем медленно смягчится в наслаждении сдачей. Но все произошло не так. Она приняла его объятие, вернула его нажим одной рукой, а другой и дальше распускала на нем одеянья, стараясь стянуть их вообще. Он отодвинулся. Сел.
— Я сам займусь, — сказал он мрачновато и тут же стащил с себя остатки одежды. — Вот. Ну как? — Голос его звучал неестественно; он думал: если она собирается вести себя как шлюха, так я и относиться к ней, черт возьми, стану так же. — Теперь ты, — сказал он. И обеими руками принялся стаскивать с нее платье через голову.
Она вскрикнула и, отбиваясь, села.
— Нет! Нет!
Он посмотрел на нее. Неловко было сидеть голым перед этой дикоглазой марокканской девчонкой, делающей вид, будто защищает свою честь.
— В чем дело? — резко спросил он.
Ее лицо смягчилось; она подалась вперед и поцеловала его в губы.
— Ты лягай, — сказала она. — Платье оставь.
Когда он в недоумении повиновался, она прибавила:
— Ты плохой такой мальчик, но я тебе хорошо обделаю.
И действительно, еще через минуту она ясно дала понять, что никак не пытается защитить свою добродетель; у нее просто не было намерения снимать платье. В то же время она, похоже, считала совершенно естественным, что Даер должен быть раздет; более того, ей доставляло очевидное удовольствие гладить руками его тело, похлопывать и пощипывать его. Однако он был убежден, что, невзирая на нежное воркование время от времени, для нее все это — игра. Она была недостижима даже в глубочайшей интимности. «И все же вот оно. Она у меня, — думал он. — Чего еще я ждал?» Снаружи пещеры, под утесами, море билось о скалы; воздух даже здесь, наверху, был полон тонкой соленой дымки.
«Сад гесперид. Золотое яблоко», — думал он, пробегая языком по ее гладким точеным зубкам. Вскоре все стало так, будто он парил чуть над водой, там, в проливе, и ветер ласкал ему лицо. Шум волн удалялся все дальше и дальше. Они уснули.
Первой мыслью Даера по пробуждении стала та, что наступили сумерки. Он чуть приподнялся и осмотрел Хадижу: та спала тихо, одна рука под щекой, другая покоилась на его плече. Так она выглядела невероятно юной — не больше двенадцати. Охваченный огромной нежностью, он потянулся к ней, разгладил ей лоб и дал руке мягко проскользить по ее волосам. Она открыла глаза. Возникла мягкая, милая улыбка; выражение ли дружбы или бессмысленная гримаса? Пошарив в ветках и листве, он собрал свою одежду, вскочил и вышел из пещеры одеться. Небо еще больше затянуло тучами, солнце совсем исчезло, свет пригас. На ветру перед ним балансировала чайка, то и дело поворачивая голову поглядеть на скалы внизу. Его окликнула Хадижа. Когда он вошел, она передвинулась к середине пещеры, где сидела, вынимая из корзины свертки еды.
— Нет радио? — спросила она. — Маленькое радио?
— Нет.
— Одна американская дама я знаю у нее маленькое радио. Маленько. Бери на пляж. Бери в комнату. Бери в кафе на Соко-Чико. Слушай музыку каждый раз.
— Я их терпеть не могу. Мне бы здесь не хотелось. Мне больше нравятся волны. Слышишь их? — Он показал наружу и мгновенье послушал.
Она тоже послушала и, похоже, задумалась над теми звуками, что слышит. Наконец кивнула и сказала:
— Хорошая музыка.
— Лучше не бывает, — ответил он, довольный, что она так хорошо поняла.
— Это красивое. Пришло от Бога. — Она как бы между прочим показала наверх.
Он несколько смутился, как с ним бывало всегда, если о Боге заговаривали всерьез. Теперь он не был уверен, поняла она его на самом деле или нет.
— Ну, давай есть. — Он откусил сэндвич.
— Bismil ‘lah,[61] — сказала Хадижа, сделав то же.
— Что это значит? Приятного аппетита?
— Это значит, мы ем для Бога.
— А.
— Ты скажи.
Она несколько раз повторила и заставила произнести его, пока он не сказал так, что она осталась довольна. Затем принялись за еду.
После обеда он вышел и несколько минут карабкался среди скал. Ему нравилось видеть, что в поле зрения — ни души, куда ни посмотри вдоль побережья; он отчасти ожидал, что банда молодежи пойдет за ними и, быть может, продолжит свои кунштюки на скалах внизу. Но никого не было. Вернувшись к пещере, он сел снаружи и позвал Хадижу.
— Выйди посиди тут. Внутри слишком темно.
Она подчинилась. Мгновение спустя они лежали, сцепившись в объятиях друг друга. Когда она пожаловалась, что скала под ней холодная, он вынес из пещеры пиджак, постелил ей и снова лег.
— Знаешь, чего я хочу? — сказал он, глядя на крохотную черную кнопку, которую на фоне неба рисовала его голова у нее в глазах.
— Ты хочешь?
— Да. Знаешь, чего я хочу? Я хочу жить с тобой. Все время, чтоб мы так могли каждый вечер, каждое утро. Знаешь? Понимаешь это?
— О да.
— Я сниму тебе комнатку, хорошую. Будешь в ней жить, а я стану приходить видеться с тобой каждый день. Как тебе это понравится?
— Я приходи каждый день?
— Нет! — Он вытащил из-под нее руку и показал ею. — Я плачу за комнату. Ты в ней живешь. Я прихожу и вижу тебя каждый вечер, да?
Она улыбнулась:
— Ладно. — Будто бы он сказал: «Что скажешь, если мы двинем обратно где-то через час?»
Как только это пришло ему в голову, он действительно сказал:
— Хочешь, скоро пойдем обратно?
— О’кей.
Сердце его немного упало. Он был прав: у нее тот же голос, та же улыбка. Он вздохнул. Все равно она согласилась.
— Но ты даешь слово?
— Что?
— Что будешь жить в комнате?
— О да. — Она взяла его голову в руки и поцеловала его в обе щеки. — Ты сегодня приходи?
— Приходить куда? В комнату? — Он уже собирался было начать снова, объяснить, что он пока не снял ей комнату.
— Нет. Не мне в комнату. Мисс Гуд. Ты прихди я тебя бери. Она очень хороший друг. У нее комната отель «Метрополь».
— Нет. Я не хочу туда идти. Зачем мне это делать? Ты иди, если хочешь.
— Она мне гвари ты неси ты пей виски.
Даер рассмеялся:
— По-моему, она так не говорила, Хадижа.
— Точно гварила.
— Она обо мне даже не слыхала, а я никогда не слышал о ней. Она вообще кто?
— У ней маленькое радио. Я тебе раньше гвари. Сам знай. Мисс Гуд. У нее комната отель «Метрополь». Ты прихди. Я тебя бери.
— Ты с ума сошла!
Хадижа попыталась сесть. Выглядела она очень расстроенной.
— Я с ума? Ты с ума! Ты думай я враки? — Она изо всех сил толкнула его в грудь, стараясь встать.
Он немного встревожился. Чтобы унять ее, сказал:
— Приду! Приду! Не горячись так, ради бога! Что с тобой такое? Если хочешь, чтоб я зашел с ней повидаться, я зайду и повидаюсь, мне все равно.
— Мне все равно. Она мне гвари ты неси ты пей виски. Ты люби виски?
— Да, да. Конечно. А теперь приляг-ка вот тут. Мне нужно тебе кое-что сказать.
— Что? — невинно спросила она, откинувшись, огромные глаза широки.
— Вот это. — Он поцеловал ее. — Я тебя люблю. — Его раскрытые губы обхватили весь ее рот, когда он произнес эти слова.
Хадижа, похоже, не удивилась, услышав.
— Опять? — сказала она, улыбнувшись.
Читать бесплатно другие книги:
