Град на холме Некрасов Илья

– Авнер, – царь повысил голос, и Ионофан отошёл в сторону.

С поразительной проворностью к ним подскочил громадного роста военачальник. В боевом облачении, с узнаваемым огнём в глазах. Готовый разорвать любого, на кого укажет господин.

– Что в городе?

– Всё спокойно, мой господин. Ни один пёс не решился поджечь храм Гивы. Воины верят в тебя, господин. Мы пойдём с тобой до конца.

– Тогда слушай приказ.

– Да, господин.

– Люди должны забыть о скинье. Пусть она исчезнет… Когда они отойдут от города подальше… Ты понял меня?[30]

– Да, господин. Мы всё сделаем. Только…

– Что?

– Священники и левиты покинули храм Гивы. Они ушли вслед за Самаэлом. За скиньей. Твой храм опустел.

Суул посмотрел в чернеющее небо и сжал кулаки. Он будто обдумывал что-то, глядя в бездонную темноту. Затем царь произнёс понизившимся, угрожающим голосом, каким обычно объявлял войну:

– Пусть другой отряд отправится в Эн-Дор. Ты знаешь к кому… Старик не захотел освящать мой храм, и это сделает кое-кто другой.

– Слушаюсь, господин.

Ионофан и Авнер поклонились царю. Они поспешил к казармам, собирать отряды.

С неба полился дождь. Его влага пообещала облегчение. Суул перегнулся через перила, чтобы подставить под воду голову – та буквально раскалывалась от напряжения.

«Убейте Давида, сына Ессея, преступника и…» Эти слова, начертанные на листе пергамента, смывались дождём. Зажатый в ладони Суула приказ на глазах терял смысл. Теперь уже не узнать, что было написано после этого «и». Вода сделала работу за само время.

Дождевая влага струилась по лицу господина народа. Пришедший в себя Суул смотрел на темнеющую Гиву.

«Интересно», – сказал я про себя, оценивая прочитанный фрагмент текста.

В нём кое-что изменилось. Теперь Суул был представлен по-другому. Он уже не казался источником зла, а, скорее, выглядел жертвой. Жертвой долга и обстоятельств. Странно.

К чему клонил Эрасмуссен? Если в самом начале власть рисовалась как зло само по себе, то теперь появился намёк, что её можно изменить к лучшему. Если так, то это идёт вразрез с версией об оголтелом анархизме. Значит, Эрасмуссен пытался обслуживать другой интерес. Какой?

Интересно то, что парень пытался протащить в свою библию откровенное двоебожие: у пророка Самаэла обнаружился конкурент, живший в Эн-Доре. В таком случае материал Эрасмуссена не христианский. Это язычество, замаскированное под христианство.

Впрочем… у меня уже возникало похожее ощущение, когда я знакомился с сокращённым вариантом современной Библии. Она сама выглядела странновато. Будто в Ветхом завете описывается один Бог, ревнивый, жестокий, непонятный, скрывающийся во мгле, а в Новом завете – совершенно другой, милосердный и понятный, принявший образ человека.

Итак, из текста пока следовало два вывода. Первое. Он имел, скорее, языческую направленность. Второе. Всё вертится вокруг вопроса о власти. Это более-менее соответствует версии о том, что Эрасмуссен мог вести дела с политически активными неоязычниками. Может, парень хотел создать собственную секту? Или секту под чей-то заказ?

Нужно было выбираться из клиники «МаКо». Пусть адаптация организма не завершилась, но не сидеть же тут, потакая капризам организма.

Я огляделся: всё тот же длинный больничный коридор, в стенах которого угадывались силуэты дверей. Позади что-то приглушённо хлопнуло. Надо полагать, дверь. Я поднялся, сложил книги Эрасмуссена в карман плаща и двинулся в поисках выхода… Налево? Пускай, налево. Выхода не было видно ни сзади, ни спереди.

«Да что ж такое?» – Я вертел головой по сторонам. Единственная человеческая фигурка, показавшаяся в конце однотонного коридора, нырнула в неприметную дверь.

Даже спросить не у кого. Не к болвану же возвращаться.

«Хотя нет. Вот табличка», – удалось разглядеть надпись слабого серого цвета. Лифт?..

Это похоже на затухающие колебания, в конце которых возвращаешься в норму. Нервишки силятся вспомнить, как нужно ощущать мир трёхмерного пространства. Коридор постепенно превращался в обыкновенный, со множеством мелких деталей, которые не были прежде видны. Те же дверные ручки, например. Поручни для больных, кому трудно передвигаться. Бледная керамическая плитка на стенах. Показались и зеленоватые лампы, встроенные в потолок.

Рядом открылись двери лифта. Из него вышли двое медиков в белых халатах и масках, лишь мельком посмотревшие на меня.

– В следующий раз не забудьте сменную обувь, – гнусаво протянул один, едва повернув голову через плечо.

– Или бахилы, – добавила белая спина второго.

– Конечно. Простите.

Медики направились дальше по коридору, а я продолжал смотреть им вслед. Двери лифта дёрнулись, но мне удалось проскочить внутрь. Кабинка не двигалась, пока я раздумывал, куда ехать. На серую металлическую стену проецировалась голограмма, отражавшая схему здания. Я почти выбрал нужную точку, как двери вновь распахнулись. Внутрь вошёл врач в белом халате и маске.

– Это ещё вы?

– М-м… подскажите, где…

– Выход?

Я кивнул. Сознаваться, говоря «да» отчего-то было стыдно.

– Центральный или гараж?

Двери закрылись, а мы так и не трогались с места.

– Ладно. Пока думаете, вызову свой этаж, – он ткнул пальцем в светящуюся точку голограммы.

Вначале мы спускались секунд десять. Потом кабинка остановилась, и мы поехали в сторону, по горизонтальной шахте. Чуть дольше. Лифт замер, и направление движения опять изменилось. Мы молчали, пока кабинка плутала по невидимому лабиринту.

Затем она неожиданно встала, и окрылись двери. Врач загородил просвет:

– Ну как? Надумали?

– Центральный… Давайте, туда.

Врач хмыкнул и, не говоря ни слова, ткнул в голограмму. Причём так быстро, что было непонятно, куда именно. Он выскользнул из лифта за мгновение до того, как двери закрылись.

– Спасибо! – крикнул я вслед белому халату. Кто знает, вдруг, ещё пересечёмся.

Снаружи тоже послышался неопределённый звук. Надо полагать, ответное «не за что». Кабинка поехала. Казалось, лифт повторяет путь сюда. Вначале назад, потом в сторону и наверх… Но нет. Ещё немного по горизонтали и вниз. Кабинка остановилась, и двери открылись. Я только шагнул вперед, как путь преградила женщина в белом халате, снимавшая маску с лица. Она посмотрела на меня, на голограмму и усмехнулась:

– Вам дальше.

– Да? – я отступил назад. – Спасибо.

Она ткнула в две точки голограммы:

– Отниму немного времени. Чуть-чуть.

– Конечно… Доктор.

Она встала рядом, подавив смешок под вновь надетой маской. Мне было видно только смутное отражение её лица на металлической поверхности двери. Мы проехали вверх секунд десять. Остановились, и она вышла.

– А-а…

– Ничего не трогайте! – бросила она. – Лифт приедет куда надо.

– Хорошо, – произнёс я в закрывшиеся двери, и меня вновь повезла машина.

Моё отражение также выглядело озадаченным. Двойник, маячивший напротив, в течение извилистого пути смотрел по сторонам: на глухие стены, потолок и пол. Везде видя кого-то похожего на себя, искоса поглядывающего куда придётся.

Наконец, нас привезли. По мере того как двери расходились в стороны, мне открывалась обнадёживающая картина: огромные прозрачные панели во весь холл, за которыми мерцал город. Не Гива, слава Богу. А родной Париж-3.

Снаружи вновь шёл дождь. На большие стёкла холла ложились извилистые струи воды, разноцветные пятна огней, блики. Там смешивалось всё: город и его отражения, вода, а через какое-то время там показалась подступающая фигура… Я. Потоки воды деформировали изображение и размывали контуры. Предметы и силуэты будто лишились чётких границ. Одно переходило в другое. Небоскрёбы, мосты, силуэт человека в плаще, сигнальные маяки, пятна света.

Ночной город. Верхний ярус. Выше некуда – здания под настоящим темнеющим небом. Я даже не заметил, как пошёл навстречу ему. Передо мной раскрывалось влажное, сверкающее, глубокое пространство. Чистый воздух. В нём достаточно темноты, чтобы стать незаметным, и достаточно огней, чтобы не потеряться в сумраке.

На верхнем ярусе дождь природный, прохладный. Чистый. Кислот и остальной химии вода нахватается по мере прохождения через слои пирога Парижа-3. Тут самая прозрачная вода, с неба, ещё не коснувшаяся города.

Мне нравился здешний дождь, из-за чего я часто не брал зонта или шляпы. Даже этот шум, капель и шелест… возникало ощущение, будто нечто похожее происходит внутри меня, а мысли, чувства, желания текут подобно потокам дождя. Ты словно смотришь внутрь, на потоки сигналов, что льются по нервам. Видишь, как влага охватывает, струится, пузырится, разбивается на капли, растекается по сторонам, заполняя пространство.

Стёкла расступились, когда я подошёл вплотную. Навстречу хлынула приятная прохлада, и только теперь стало ясно, насколько душно было в клинике.

Небольшой козырек над входом. С него струились настоящие ручьи, и падали крупные капли. Почти музыка. Даже лучше.

На стоянке не нашлось ни одного такси. Лишь пустые спинеры, которые можно взять в аренду. Только сегодня это не для меня. Вряд ли стоит садиться за штурвал в таком состоянии. Вмажусь в кого-нибудь. Лучше в аэроавтобусе.

Значит, общественный транспорт? Добро пожаловать в настоящий Париж-3. Я заметил, как к остановке приближается нужный рейс. Средней степени набитости.

Схватив из ближайшего автомата бумажную газету и прикрывшись ей от дождя, я побежал к остановке. Успел вскочить на подножку. И, довольный собой, стал пробираться вглубь салона. Газету я свернул и положил в карман плаща.

Далеко пробиться не удалось. Я словно упёрся в стену и остался в нескольких шагах от двери. Пришлось смириться и уставиться в темнеющее окно.

Внезапно меня толкнули. Больно так, локтём. Он впился как раз в поясницу. Я обернулся и увидел не по годам бойкую старушку. Та пыталась отвоевать побольше жизненного пространства. Я промолчал.

Затем толкнули ещё раз. Уже с другой стороны. Парень пробирался к выходу. Простить его на сегодня? Ладно, пусть чешет дальше.

Я постоял немного безо всяких мыслей, уставившись в окно, а потом… потом…

Стоп! Не обокрали ли меня? Это же обычный приём! Потолкаться, отвлечь, сместить фокус зрения, да залезть в вещи. Я сунул руку в карман с книгами.

На месте. Ничего не стащили. В другом – газета. Вот только… там ещё обнаружилась солидная дыра. Не выходящая наружу. Вряд ли её прорезали сейчас. Да и спросить уже не с кого.

Тот, кто меня толкал, уже вышел на остановке. Я посмотрел в закрывающиеся двери. Мы поехали дальше.

Вроде бы вещи на месте. Но эта дыра в кармане продолжала смущать. Не помню, чтобы она была раньше.

Я полез в дыру. Далеко – она уходила под подклад. Я долго копался во внутренностях плаща, не обращая ни на кого внимания.

Да пошли они. Ну, что уставились, мадам? Это к вам относится!

– Твою… Что за… – кажется, произнёс я. По крайней мере, на меня покосилось полсалона.

Наткнувшись на металлическую цепочку, я замер. Вот чёрт! Я осторожно потянул за неё, уже догадываясь, что извлеку на свет.

На глаза показался крестик. Из квартиры Эрасмуссена. Даже запах тот. Какие-то редкие духи. Ни с чем не спутать.

Нет, ну, какого чёрта! Какого чёрта, а?!

Я не знал, что делать: плясать от радости или доставать пистолет, чтобы застрелится от стыда.

Из ступора меня вывело странное чувство. Я ощутил на себе пристальный взгляд. Если отодвинуть крестик в сторону, то…

Я едва не упал.

В окне, среди толпы, отражалась та женщина из странного сна. Она не мигая смотрела на меня. Пронзительными синими глазами.

Я попытался улыбнуться, но, вероятно, получилось нечто вроде оскала. Лицо женщины не изменилось. Я сглотнул. Сжал крестик в руке.

«Нет, так не бывает!» – заорало что-то внутри. Я покосился на то место, где должна была стоять незнакомка, но…

Её там не оказалось. Там было пусто. Перевёл взгляд в окно и вновь увидел её. Внимательное серьёзное лицо. Не угрожающее, но пугающее. Те люди, что отражались рядом с ней, в реальности стояли где нужно. Однако там, где следовало найтись незнакомке, никого не было.

Пустота. В набитом салоне зияло свободное, никем не занятое место! А в зазеркалье его занимала…

Неожиданно толпа дрогнула. Аэроавтобус остановился. Двери открылись, и народ повалил на выход. Меня увлекло потоком. Я совершенно не мог сопротивляться.

Я пришёл в себя уже на улице. Вновь взглянул в салон и не увидел той женщины. Но это не изменило моей самооценки.

Я был вынужден признать, что тихо схожу с ума. Вижу то, чего нет. Как ещё это назвать? Рядом показалась скамейка, и меня потянула туда. Я устроился на ней. Прямо под дождём. Впрочем, вспомнив про газету в кармане, я прикрылся ей. И сидел так.

С другой стороны, подумаешь, галлюцинации. С кем не бывает. У меня половина знакомых алкоголики, да наркоманы.

«По долгу службы», – поспешно вставил некто внутри.

Те ещё фрукты. На другие планеты летают. Не на ракетах, а на настойках и порошках. Мне до них как до Луны.

Плохая экология. Напряжённая работа. Депрессивный дождь. Вот и чудится всякое.

Ну, что сейчас-то делать? Сдаваться в фирменную дурку «МаКо»? Прокапаться там?

А вдруг само пройдёт? Как пришло так и… Кто знает? Нельзя зацикливаться.

Внезапно ожил коммуникатор, его вибрация прокатилась по пальцу.

– Даа, – протянул я в сторону загоревшегося изображения.

– Ты в порядке? – спросила Жанна.

Я промолчал, обдумывая ответ. Как бы так сказать, чтобы не выглядеть идиотом, и сильно не соврать?

– Я, что, похожа на привидение? – Миловидная брюнетка, улыбнувшись взглядом из-под своего каре, принялась картинно оглядывать себя. Будто сама засомневалась, не привидение ли она.

Её непосредственность вернула меня в чувство. Более-менее.

– Нет, не совсем… Только если очень красивое.

Моя «почти коллега» приняла извинения:

– Рада видеть тебя. Есть одна просьба.

– Сразу к делу. Узнаю. Ты всё ещё в бюро надзора, да?

– Виктор, тут у нас…

В общем, обычное дело. Копы должны прикрывать друг друга. Сегодня поможешь ты, завтра помогут тебе. В нашей среде это почти закон. Много больше, чем закон – естественный порядок вещей. Даже если люди работают в разных системах, в корпоративной безопасности или в бюро прокуроров, или в конторке полиции, они, чаще всего, знают друг друга. Знают, что рано или поздно наступит случай, когда будет нужно обратиться к «коллегам». К тем, кто научился распознавать разницу между защитой общества и защитой его заблуждений.

Есть вещи, о которых не пишут в инструкциях. В мире, где полиция затерялась среди корпоративных служб, а армия встала в один ряд с ЧВК, где государство выродилось в непонятно что, инструкции слишком запутаны. Собственные полномочия не ясны, и остаётся полагаться на что-то другое.

Жанна сказала, что у них, в прокурорском офисе, аврал. Дела по авариям передали им, и проблемы накатывают подобно волне. Накануне столкнулись два магнитных поезда. Три сотни пострадавших. Погибшие. Часа два назад за пределами космопорта упал гражданский борт. Сколько трупов – и то не ясно. Только фрагменты тел. Данные регистрации на рейс утеряны. Преступление походит не на обычную диверсию, а на целенаправленную ликвидацию VIP-персоны, кого-то из чиновников, по некоторым данным, севших на рейс. Остальные жертвы могли служить только маскировкой.

Вопросов множество. Вот и приказали рыть землю, а на них ещё прошлогодние дела по терактам. Подкинули дело по взломам электронных патрульных, после которого робокопов верхнего яруса пришлось отключить.

Текучку никто не отменял. На неё, в основном, Жанна и жаловалась. Рутинное дело. За ней будет должок. Точнее, за всем бюро.

Вот такой порядок вещей. Наверное, это правильно. Взаимопомощь. Солидарность. Без них было бы невозможно работать.

– А кто он? – переспросил я.

– Никто. Случайный человек. Его попросили передать небольшой подарок.

Я было усмехнулся:

– Обычно так и…

– Ты сделаешь? – перебила Жанна. – Я очень прошу. Это настоящий вал. Не хватает рук.

– Да пожалуйста.

– Я перешлю файл с фрагментом записи.

– Просто…

– Что?

– Ничего. Мне… придётся возвращаться в клинику и выходить в Облако оттуда, раз дело срочное. Проще так.

– Ну, всё. Я побежала, – Жана бросила взгляд в сторону. – Мы все побежали, – она профессионально улыбнулась.

– Давайте там… Удачи.

Я обрадовался тому, что позвонила Жанна. Работа. Чёртов крестик нашёлся. А галлюцинации… Что ж, бывает. Не ты первый, не ты последний. В принципе, лечится. Проходит. Главное, не делать из этого проблемы. Нужно взглянуть на ситуацию с другой стороны.

Может, я в том аэроавтобусе не туда посмотрел. Может, она стояла в другом месте. А я как дурак пялился в пустоту.

Главное, мне позвонили. Я нужен, и есть чем заняться.

Я побежал обратно к клинике, надеясь, что чистый воздух прочистит голову…

По-неземному красивые, подсвеченные лучами прожекторов, облака и клубящиеся тучи укрывали ночной город. Подобно пуховому одеялу. Дождь на глазах менялся, он переходил в слабый, моросящий и не очень приятный. Мне всегда казалось в такие моменты, что становится холодно. Возможно, сейчас так и было на самом деле. Я поёжился и ещё раз окинул взглядом сверкающий город.

О галлюцинациях и собственном состоянии я старался не думать. Не вспоминать.

Внезапно руку будто кольнуло. Окурок? Я затушил его и уже у дверей в клинику бросил в урну. Попал.

Через стекло было видно, что в холле много людей. У регистрационных столиков в приёмной сидело около двадцати человек. Каждый беседовал с терминалом, и очереди не наблюдалось – как-никак клиника приличная, хорошо оборудованная. «МаКо».

У той пожилой дамы, судя по бинтам, травма ноги. Подписывает договор на операцию. У молодого человека рядом проблема с имплантами-мышцами бёдер. Вот он показывает глазку терминала, как пытался поднять нечто тяжёлое. Машину или псевдобетонную плиту?

У ребёнка в инвалидной коляске свидание с родителями. Он пытается встать, но его усаживают обратно. После операции, значит. Тогда его проблемы позади.

«Выздоравливай», – я подмигнул ему. Подошёл к лифту и вновь столкнулся с собственным отражением.

Тип, отразившийся в зеркальной поверхности дверей, выдавал себя небольшим покраснением вокруг радужки. То есть у него тоже была операция. Со стороны внутреннего кармана плаща проступало что-то серьёзное… Револьвер с лаконичным обвесом, с креплением под фонарик и маскировочный шнур.

Почему револьвер? Потому что механика надёжнее, никаких прошивок и программных лазеек. Только чистить надо, а патроны можно печатать на 3D-принтере. И, в отличие от лазерного луча, пули не отражаются от зеркальных поверхностей, а пробивают их. Это важно в нашем городе. Чем проще оружие, тем меньше фокусов оно выкинет в мире зеркал и туманов.

Отражение раздвоилось и исчезло, когда двери лифта открылись. Навстречу вышли двое врачей, один в маске. Пришлось посторониться. Хотя… Я вспомнил, что смутно представляю, какую кнопочку жать. Лучше спросить.

– Извините! – я окликнул врача, который проходил мимо. – Можно вас?

Тот остановился.

– Понимаете, я здесь проходил обследование и… – говорил я, глядя в очередное лицо в белой маске.

Не дослушав меня, врач запустил руку в карман халата и извлёк оттуда портативный оптический сканер. Поднёс его к моей щеке, и прибор щёлкнул. Затем меня просканировали как купленный овощ в супермаркете. Медик приблизил прибор к своим глазам. Слеповат? Странно. Не ставит глазной имплант, работая здесь…

На его идеально белой маске отразились блики с экрана: тот выдал результаты поиска по посещениям клиники. Врач внимательно и серьёзно посмотрел на меня.

– Там что-то ещё, кроме щетины? – зачем-то съязвил я.

Врач оглядел меня с головы до ног и принял вызов:

– Кожа. Кости… Имплант, замаскированный под… – он не стал продолжать фразу. – Пойдёмте.

Ладно, проехали. Бывает.

Мы вошли в лифт, он ткнул в голограмму и выскользнул из кабинки. Мы с двойником на поверхности металлической двери отправились на повторный приём. На извилистом пути нам попадались случайные попутчики. Они уходили, вежливо посылая нас дальше. Длился этот цирк, по ощущениям, минут пять или дольше.

О галлюцинациях и собственном состоянии я старался не думать. Не вспоминать.

В конце концов, кабинка остановилась, двери открылись, и внутрь никто не вошёл. Приехали? Я вышел в коридор. Вроде сюда.

– Извините, – я подскочил к женщине-медику, которая стояла рядом и читала текст на стеновой инфопанели. – Можно вас?

– Да, – донеслось из-под маски. Получилось так, будто это «да» сказали её красивые глаза. Цвета морской волны.

– Я тут… уже был час назад. Или около того. Где-то здесь, и…

Она извлекла из кармана халата сканер, а я послушно подставил щёку.

– Что там, доктор? – спросил я, осторожно глядя в её полузакрытое лицо и любуясь им.

– Вам лучше побриться.

– Это такая процедура, да? Если у вас, то…

– «Это» лечится амбулаторно. Расслабьтесь, больной, – она указала рукой в сторону нужного мне кабинета и отвернулась к инфопанели. Но я успел заметить, что, отворачиваясь, она улыбнулась. Украдкой, пряча улыбку под непрозрачной белой маской… Или мне так хотелось?

– Как говорил терминатор, я ещё вернусь, – будто бы сторону сказал я, в пол-оборота становясь к симпатичной медсестре.

Та не смогла сдержать смех.

– Уже поняла, – она кашлянула, стараясь прийти в норму. – Но это тоже лечится.

Кажется, она ждала продолжения.

– Вы здесь работаете?

– Как видите, – она провела рукой по халату.

– Я вернусь, чтобы… почитать с вами эту чудесную инфопанель.

– После того как мой муж выпишет вас.

М-м…

– А это не тот… – я запнулся.

– Нет, не робот, – она демонстративно отвернулась к стене, на которой уже висела дежурная заставка. Плавающая среди волн фигурка акулы[31].

– Простите.

Она развела руками.

– Нет, правда. Глупо.

Она утвердительно кивнула: «Глупо». И принялась водить рукой по инфопанели, прогнав с неё акулу, вызвав на экран бесконечный поток документов.

– Мне туда?

Она кивнула: «Ага».

Понятно, что, когда меня выпустят, её тут не будет. Разве что напишет колкость на панели, посоветует пену для бритья или нечто подобное. Хотя… не стоит приписывать другим своё понимание юмора. Если бы все шутили так же, то город бы спал в бронежилетах.

В кабинет я заскочил отчего-то довольным собой… Отчего? Из-за того что могу позволить себе нарываться? Надо с этим завязывать. С медиками лучше не шутить.

То ли врач, то ли техник, в медицинском халате зеленоватого цвета, стоял на стремянке и с отвёрткой в руках ковырялся в участке потолка, что висел над креслом-кушеткой.

– Это вы? – спросил он, не поворачиваясь.

Я не удержался и хмыкнул:

– Дайте подумать.

– Мне только позвонили. Сейчас настрою глазок. Раздевайтесь.

Я снял плащ и повесил его на вешалку. Стянул туфли.

– А где… железный дровосек?

– Ассистент? – врач слез и собирал стремянку. – Да, вид непривычный, – он открыл в стене дверцу и убрал лестницу в нишу. Я заметил, что оттуда отсвечивает болван, металлическим блеском.

– Ну, представьте сами: возвращаешься чёрте откуда, хочешь увидеть нормальных людей, а сталкиваешься с… Можно заикой остаться.

– А вы отнеситесь к этому с юмором. В нашей больнице нельзя по-другому.

Пояснять свою фразу он не стал.

Мне представилась возможность осмотреть комнату и сравнить увиденное с первыми впечатлениями. Вроде обычная медицинская палата, чистая, с белым кафелем и строгой функциональной обстановкой. Изменилось то, что в глазах перестало резать.

– Одна из первых моделей, собранных силами клиники, – продолжил врач. – Неудачная, согласен. Но мы к ней привязались. Жалко бедолагу. Он как талисман.

Мы посмотрели друг на друга.

Ладно… Талисман, так талисман. У каждого свои причуды. Нет проблем. Я вот вижу галлюцинации, что не мешает работать следователем. У нас в отделе есть несколько бывших наркоманов, и это называется толерантностью. А парень врач. Работает в клинике. Так что мы квиты. Вокруг больной мир. Но к нему быстро привыкаешь. Главное, не делать из него проблемы. О галлюцинациях я старался не думать.

Доктор кивнул в сторону кушетки, затем посмотрел в потолок, на оптический порт, с которым только что возился.

– У дровосека было ко мне деловое предложение, – сказал я, устраиваясь на ложе.

Мужчина всплеснул руками:

– Надо им заняться. Всё не до него… Он даже мне это предлагает.