Литература 9 класс. Учебник-хрестоматия для школ с углубленным изучением литературы Коллектив авторов

– Согласен, это досадный промах. И все-таки произведения Глюка подаются в самом выгодном свете.

– Как же! – только и промолвил он, потом горько усмехнулся, и чем дальше, тем больше горечи было в его улыбке.

Внезапно он сорвался с места, и никакими силами нельзя было его удержать. В один миг он словно сгинул, и много дней кряду я тщетно искал его в Тиргартене…

Несколько месяцев спустя холодным дождливым вечером я замешкался в отдаленной части города и теперь спешил на Фридрихштрассе, где квартировал. Путь мой лежал мимо театра; услышав гром труб и литавр, я вспомнил, что нынче дают «Армиду» Глюка, и уже собрался войти, когда мое внимание привлек странный монолог у самых окон, где слышна почти каждая нота оркестра.

– Сейчас выход короля – играют марш, – громче, громче, литавры! Так, так, живее, сегодня они должны ударить одиннадцать раз, иначе торжественный марш обернется похоронным маршем. Ого, маэстозо, подтягивайтесь, детки! Ну вот, статист зацепился за что-то бантом на башмаке. Так и есть, ударили в двенадцатый раз! И все на доминанте! Силы небесные, этому конца не будет! Вот он приветствует Армиду. Она смиренно благодарит. Еще раз! Ну конечно, не успели добежать двое солдат! Что за дикий грохот? А-а, это они так переходят к речитативу… Какой злой дух приковал меня к этому месту?

– Чары разрушены! Идемте! – воскликнул я. Подхватив под руку моего тиргартенского чудака – ибо монолог произносил не кто иной, как он, – я увлек его с собой. Он, видно, не успел опомниться и шел за мной молча. Мы уже выпели на Фридрихштрассе, когда он остановился.

– Я вас узнал, – начал он, – мы встретились в Тиргартене и много говорили, я выпил вина, разгорячился, после этого Эвфон звучал два дня без перерыва… Я немало настрадался, теперь это прошло!

– Я очень рад, что случай свел нас снова. Давайте же короче познакомимся друг с другом. Я живу здесь поблизости; почему бы…

– Мне нельзя ни у кого бывать.

– Нет, нет, вы от меня не ускользнете. Я пойду с вами.

– Тогда вам придется пробежаться со мною еще немного – сотню-другую шагов. Да вы ведь собирались в театр?

– Мне хотелось послушать «Армиду», но теперь…

– Так вы и услышите «Армиду». Пойдемте!

Молча пошли мы по Фридрихштрассе; вдруг он круто свернул в переулок, я еле поспевал за ним – так быстро он бежал. Но вот он остановился перед ничем не приметным домом. Ему довольно долго пришлось стучать, пока нам наконец не открыли. Ощупью, в темноте, добрались мы сперва до лестницы, а затем до комнаты во втором этаже, и провожатый мой тщательно запер дверь. Я услышал, как отворяется еще одна дверь; вскоре он вошел с зажженной свечой, и меня немало поразило странное убранство комнаты. Старомодные вычурные стулья, стенные часы в позолоченном футляре и широкое неуклюжее зеркало накладывали на комнату мрачный отпечаток устарелой роскоши. Посередине стояло небольшое фортепьяно, на нем огромная фарфоровая чернильница, а рядом лежало несколько листов нотной бумаги. Однако, пристальней вглядевшись в эти принадлежности композиторства, я убедился, что ими не пользовались уже давно: бумага совсем пожелтела, а чернильница была густо затянута паутиной. Незнакомец подошел к шкафу в углу комнаты, сперва не замеченному мною, и, когда он отдернул занавеску, я увидел целый ряд книг в богатых переплетах; на корешках золотом было написано: «Орфей», «Армида», «Альцеста», «Ифигения» и так далее – словом, передо мной предстало полное собрание гениальных творений Глюка.

– У вас собраны все сочинения Глюка? – вскричал я.

Он не ответил, только судорожная усмешка искривила губы, а лицо игрою мускулов на впалых щеках мгновенно обратилось в страшную маску. Вперив в меня сумрачный взгляд, он вынул один из фолиантов – это была «Армида» – и торжественно понес к фортепьяно. Я поспешил открыть инструмент и поставить сложенный пюпитр; незнакомец явно этого и желал. Он раскрыл фолиант. И – как описать мое изумление! – я увидел нотную бумагу, но на ней ни единой ноты.

– Сейчас я вам сыграю увертюру, – начал он. – Перевертывайте страницы, только, чур, вовремя!

Я пообещал, и он великолепно, мастерски, полнозвучными аккордами заиграл величавый Tempo di Marcia[16], которым начинается увертюра; здесь он почти во всем следовал оригиналу, зато аллегро было только скреплено основными мыслями Глюка. Он вносил от себя столько новых гениальных вариантов, что мое изумление неуклонно росло. Особенно ярки, но без малейшей резкости были его модуляции, а множеством мелодических мелизмов он так искусно восполнял простоту основных мыслей, что с каждым повтором они словно обновлялись и молодели. Лицо его пылало; лоб временами хмурился, и долго сдерживаемый гнев рвался наружу, а временами на глазах выступали слезы глубокой грусти. Когда обе руки были заняты замысловатыми мелизмами, он напевал тему приятным тенором; кроме того, он очень умело подражал голосом глухому звуку литавры. Следя за его взглядом, я прилежно перевертывал страницы. Увертюра окончилась, и он без сил, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла, но почти сразу же выпрямился опять и, лихорадочно перелистав несколько пустых страниц, сказал глухим голосом:

– Все это, сударь мой, я написал, когда вырвался из царства грез. Но я открыл священное непосвященным, и в мое пылающее сердце впилась ледяная рука! Оно не разбилось, я же был обречен скитаться среди непосвященных, как дух, отторгнутый от тела, лишенный образа, дабы никто не узнавал меня, пока подсолнечник не вознесет меня вновь к предвечному! Ну а теперь споем сцену «Армиды».

И он с таким выражением спел заключительную сцену «Армиды», что я был потрясен до глубины души. Здесь он тоже заметно отклонялся от существующего подлинника; но теми изменениями, которые он вносил в глюковскую музыку, он как бы возводил ее на высшую ступень. Властно заключал он в звуки все, в чем с предельной силой выражается ненависть, любовь, отчаяние, неистовство. Голос у него был юношеский, поднимавшийся от глухого и низкого до проникновенной звучности. Когда он окончил, я бросился к нему на шею и воскликнул сдавленным голосом:

– Что это? Кто же вы?

Он поднялся и окинул меня задумчивым, проникновенным взглядом; но когда я собрался повторить вопрос, он исчез за дверью, захватив с собой свечу и оставив меня в темноте. Прошло без малого четверть часа; я уже отчаялся когда-нибудь увидеть его и пытался, ориентируясь по фортепьяно, добраться до двери, как вдруг он появился в парадном расшитом кафтане, богатом камзоле и при шпаге, держа в руке зажженную свечу.

Я остолбенел; торжественно приблизился он ко мне, ласково взял меня за руку и с загадочной улыбкой произнес:

– Я – кавалер Глюк!

Вопросы и задания

1. Расскажите, какими качествами наделяется «истинный художник» в новелле «Кавалер Глюк».

2. Дайте характеристику повествователю в новелле «Кавалер Глюк».

3. Объясните, для чего в новелле «Кавалер Глюк» используется принцип романтической иронии.

4. Укажите сатирические элементы в новелле «Кавалер Глюк».

5. Охарактеризуйте композицию новеллы «Кавалер Глюк».

6. Расскажите, по какому признаку Гофман разделяет свои персонажи на «музыкантов» и «просто хороших людей» в сказке «Золотой горшок».

7. Объясните, как и для чего используются в сказке «Золотой горшок» вставные эпизоды.

8. Расскажите, в чем главное испытание Ансельма.

9. Охарактеризуйте мир обывателей в сказке «Золотой горшок».

10. Объясните, как используется в произведениях Гофмана фантастика.

11. Сопоставьте «Кавалера Глюка» с «Золотым горшком» и укажите жанровые различия этих произведений.

12. Самостоятельно подготовьте сообщение на тему «Романтический идеал Э. Т. А. Гофмана».

Вальтер Скотт

Айвенго

Вальтер Скотт, создатель жанра исторического романа, был одним из наиболее начительных новаторов в литературе XIX века. Его творчество оказало огромное влияние не только на английскую, но и на всю европейскую и американскую литературу. Литературная деятельность этого писателя начинается в конце XVIII века. Вначале писатель выступает как поэт и собиратель народных поэтических произведений. Изданный им трехтомный сборник «Песни шотландской границы» (1802–1803) является классическим фольклорным источником. В раннем оригинальном творчестве В. Скотта отчетливо проявляется использование фольклорных традиций и поэтики английских предромантиков. Уже в этот период В. Скотт выступает как самобытный и талантливый поэт, заслуженно пользовавшийся широкой известностью. Его баллады (такие, как «Иванова ночь») и поэмы («Песнь последнего менестреля», «Мармион», «Дева озера» и др.) были крупным явлением в английской литературе.

В. Скотт был родоначальником исторического романа, жанра, в котором романтический историзм мог быть реализован полностью. Писатель первым попытался с позиций современности написать роман о прошлом, оценивая это прошлое с учетом опыта и знаний, накопленных человечеством. Он ищет в прошлом истоки настоящего, зная реальный ход исторического процесса, не идеализируя отдельные исторические эпохи, а стремясь показать их взаимообусловленность.

Поскольку цель исторического романа – показать характерные признаки эпохи, В. Скотт избирает для своих произведений ключевые, переломные моменты в жизни общества и государства, когда определяющие черты эпохи проявляются наиболее наглядно или когда происходит исторически закономерная смена эпох. Так, роман «Айвенго» изображает период образования английской нации, «Квентин Дорвард» – централизацию французского государства, «Вудсток» – Английскую буржуазную революцию, «Роб Рой» – якобитское движение в Шотландии.

«Исторический роман В. Скотта, в отношении к нравам, обычаям, колориту и духу известной страны в известную эпоху, достовернее всякой истории», – писал В. Г. Белинский.

Для создания широкой панорамы, показа переплетения интересов различных слоев населения В. Скотт вводит в повествование несколько сюжетных линий, связанных между собой общей интригой, по-разному освещающих отношение разных сословий к происходящим событиям, причем, как правило, все основные сословия имеют в романах В. Скотта своих представителей.

Заметьте, внимание автора всегда сосредоточено на личных интересах героев, частных, казалось бы, событиях. Главными героями его произведений почти никогда не бывают исторические деятели. Писатель оставляет себе свободу в выборе времени, места действия, передвижений героев, в мотивировке их поступков, то есть оставляет широкое поле деятельности для творческой фантазии. Однако частная жизнь людей тесно связана с окружающей их действительностью, с исторической атмосферой, и в романах В. Скотта, уловившего эту закономерность, частное событие становится типичным проявлением общего исторического процесса, отражает в себе те черты, которые определяли жизнь общества в целом. Семейные, личные отношения переплетаются с историческими событиями, вбирают в себя их характерные признаки, зависят от них.

Переломные эпохи изобилуют драматическими конфликтами, поэтому романы английского писателя, изображающие эти эпохи, драматичны.

Заслуга В. Скотта заключается в том, что он не ограничивается односторонней оценкой исторического прошлого, но дает различным героям возможность высказать свое мнение, которое часто оказывается более верным, чем мнения главных героев, выражающих авторскую точку зрения. Именно такое положение главных героев писателя в повествовании отчасти обусловливает то, что они зачастую оказываются лишь связующим звеном различных сюжетных линий, определяют композиционный, но не идейный центр произведения.

Важнейшим достижением писателя было отражение социальных конфликтов эпохи и изображение народных масс как движущей силы исторического прогресса (хотя народ в его романах лишен творческой энергии и полностью зависит от своих предводителей). Реалистические принципы отражения действительности зарождались внутри романтического метода В. Скотта, не противореча ему и не ослабляя его позиций, но дополняя его, придавая особое очарование произведениям писателя и помогая читателю понять объективные закономерности исторического процесса. Именно поэтому В. Г. Белинский говорил, что В. Скотт «дал историческое и социальное направление новейшему европейскому искусству».

Одно из лучших произведений В. Скотта, в котором проявились все основные черты романтического исторического романа, – «Айвенго» (1819). Роман описывает события XII века, когда Англия уже была завоевана норманнами, сопротивление саксов было окончательно сломлено и в стране начался процесс образования английской нации. Период, привлекший внимание романиста, знаменателен и в том отношении, что победа норманнов и укрепление их власти в царствование Ричарда I Плантагенета открывали дорогу феодальным междоусобицам. Борьба саксов с норманнами заставляла баронов поддерживать короля и вождей, от единства борющихся сторон во многом зависела победа. Достижение норманнами своих целей привело к разрушению временных союзов, и в романе В. Скотта читатель уже ясно видит первые вспышки неповиновения баронов своему государю, начало того периода средневековья, который определяется как феодальная раздробленность.

Все эти исторические процессы находят непосредственное отражение в «Айвенго». Писатель избирает для своего повествования тот момент, когда английский король Ричард Львиное Сердце возвращается в королевство из австрийского плена. В это время в стране действуют различные силы, пытающиеся извлечь для себя максимальную выгоду из создавшегося положения. Несмотря на очевидность победы норманнов, в стране остались влиятельные представители саксонской знати, мечтающие о возрождении былой независимости (наиболее ярким их представителем является в романе Седрик Саксонец). В то же время убежденность в невозможности победы саксов развязывает руки баронам, и первый акт неповиновения королю связан с деятельностью его брата, принца Джона Анжуйского, вокруг которого группируются феодалы, надеющиеся извлечь выгоду из предстоящей смуты. Слабость королевской власти проявляется в тех эпизодах романа, где Джон заигрывает с баронами, уговаривает их поддержать притязания принца[17]. В то же время отсутствием короля пытаются воспользоваться руководители ордена рыцарей Храма, стремящиеся укрепить в стране позиции своего ордена. (Духовно-рыцарские ордены – это своеобразные независимые от короля феодальные объединения.) Так в романе сталкиваются различные интересы, отражающие реальную историческую обстановку и определяющие пути, по которым предстоит развиваться государству в будущем.

Роман строится как история сына Седрика Саксонца, рыцаря Айвенго, возвратившегося из Палестины в страну, где его ждет проклятие отца и куда еще не вернулся его покровитель – король. Роман заканчивается благополучной женитьбой Айвенго на любимой им леди Ровене. Формально герой объединяет повествование, именно к нему сходятся различные сюжетные линии произведения. Айвенго стоит в центре системы образов, и с этой точки зрения именно он является главным героем, хотя от его деятельности менее всего зависит развитие сюжета. В соответствии с этой ролью в произведении Айвенго выражает авторское отношение к историческим процессам, происходившим в стране. Характерно, что герой выступает сторонником компромисса между норманнами и саксами, между законной королевской властью и подданными короля. Однако не Айвенго оказывает решающее влияние на развитие событий. Более того, когда происходит решительное столкновение борющихся сторон, он лежит раненый и не может принять никакого участия в происходящем. Айвенго – характерный образец главного героя романов В. Скотта. Но этот персонаж позволяет романисту так построить повествование, что различные интересы и различные социальные силы сталкиваются в одном общем конфликте.

«Компромиссный характер» этого героя позволяет ему связать в единое художественное целое роблему борьбы саксов за независимость и их неизбежного поражения (Айвенго является сыном Седрика, предводителя саксов, а его женитьба на наследнице саксонских королей Ровене мешает объединению группировок порабощенного народа), проблему взаимоотношений короля и феодалов (Айвенго – сторонник единой королевской власти и выступает против непокорных баронов), проблему борьбы с духовно-рыцарскими орденами (Айвенго – враг Буагильбера, одного из предводителей ордена Храма), проблему взаимоотношений феодалов с широкими народными массами и ряд других проблем. Айвенго выражает стремление к примирению конфликтующих сил на основе подчинения королевской власти, которая в свою очередь должна учитывать интересы всех слоев населения и защищать их законные права. Эта программа, безусловно, отражает мировоззрение самого В. Скотта, его удовлетворение результатами «Славной революции» 1688 года.

Однако читатель выясняет особенности исторического развития Англии в XII веке, не безоговорочно следуя за рассуждениями и действиями Айвенго, а исходя из общего содержания романа. Иначе говоря, идейное звучание произведения определяется исторически верным отражением самих противоречий эпохи и тех социальных сил, которые вступают в конфликты, выражающие эти противоречия.

Творчество В. Скотта высоко оценили в России, о нем восторженно отзывался А. С. Пушкин: «В наше время под словом роман разумеем целую историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании. В. Скотт увлек за собою целую толпу подражателей. Но как они все далеки от шотландского чародея!» А позднее В. Г. Белинский отметил главное мировое достижение писателя: «За Вальтером Скоттом остается слава создания новейшего романа».

Вопросы и задания

1. Расскажите, какой исторический момент в жизни Англии выбирает для повествования В. Скотт и почему.

2. Объясните идейную и композиционную роль образа Айвенго в романе.

3. Охарактеризуйте авторскую позицию в романе и объясните, как она выражается.

4. Проследите, как показаны в романе представители различных социальных слоев английского общества.

5. Объясните идейную и композиционную роль образа Ричарда Львиное Сердце в романе.

6. Дайте характеристику образу Бриана де Буагильбера. К какому литературному типу относится этот персонаж:?

7. Назовите основные жанровые признаки исторического романа и проиллюстрируйте их примером «Айвенго» В. Скотта.

8. Объясните смысл и художественное назначение эпиграфов и вставных баллад в этом произведении.

9. На примере романа «Айвенго» покажите основные принципы романтического историзма.

Джордж Гордон Байрон

Великий английский поэт Дж. Г. Байрон, войдя в литературу, сразу же стал кумиром европейских читателей. Созданный в романтических «Восточных поэмах» и «Паломничестве Чайльд Гарольда» характер главного героя вызвал подражания во всех европейских литературах и получил название «байронического героя». «Лира Байрона должна была отозваться в своем веке, быв сама голосом своего века», – писал Д. В. Веневитинов, а другой друг А. С. Пушкина, поэт П. А. Вяземский, уточнял: «Кажется, в нашем веке невозможно поэту не отозваться Байроном, как романисту не отозваться В. Скоттом, как ни будь велико и даже оригинально дарование». И многие русские оригинальные дарования (И. И. Козлов, М. Ю. Лермонтов и др.) «отзывались» Байроном.

Невероятная популярность поэзии молодого английского романтика объяснялась не только могучим талантом самого Байрона, но и бунтарскими мотивами, пронизывавшими большинство его произведений. Читатели видели, что поэт смело бросает вызов ханжеству, корыстолюбию, лицемерию английского общества, и его – английского лорда! – изгоняют из страны. Он поднимает голос в защиту порабощенных народов, умирает в Греции, куда отправляется бороться с оружием в руках против турецких поработителей. Но самое замечательное, что увидели в творчестве Байрона его современники, – это глубокий лиризм. Бунтарские мотивы соединялись в стихотворениях и поэмах Байрона с выражением глубоко личных, интимных чувств, обрамлялись великолепными пейзажами и сопровождались тонким английским юмором. А как блистательно поэт владел стихотворной формой! Он мог написать большую поэму («Паломничество Чайльд Гарольда»), в которой практически нет сюжета, а лирических отступлений едва ли не больше, чем основного повествования. Именно он создал жанр «романа в стихах» («Дон Жуан»), и ему же принадлежит слава введения в романтическую поэму «вершинной композиции» – способа поэтического повествования, в котором почти полностью опускается развитие действия.

Байрон увлекался идеями великих французских просветителей, но сам всегда оставался последовательным романтиком; он приветствовал Великую французскую революцию 1789–1794 годов, но безжалостно издевался над результатами ее победы.

В этих противоречиях отразились характерные черты нового времени, требовавшего новой литературы. Наиболее ярко эти черты проявились в созданном поэтом «байроническом герое». Дело в том, что до конца жизни поэта его кумиром оставался Наполеон Бонапарт, хотя Байрон видел то зло, которое принес Франции император. Поэта мучил вопрос: может ли неординарный, решительный лидер встать во главе народа, не превратившись при этом в тирана. «Байронический герой» и должен был помочь найти ответ на этот вопрос.

Вам сейчас предстоит познакомиться с поэмой «Корсар», в которой «байронизм» получил свое законченное воплощение. Об этой поэме А. С. Пушкин писал: «Корсар» неимоверным своим успехом был обязан характеру главного героя, таинственно напоминающего нам человека, коего роковая воля правила тогда одной частию Европы, угрожая другой… но, вернее, что поэт и здесь вывел на сцену лицо, являющееся во всех его созданиях и которое наконец принял он сам на себя в «Чайльд Гарольде».

Конрад действительно очень любопытный персонаж, в котором как в зеркале отразился «байронический герой». Он окружен таинственностью: неизвестно, откуда он появился на острове, какую обиду нанесло ему общество, где и когда он познакомился с Медорой. В его облике нет внешнего величия («он худощав и ростом – не гигант»), но он способен подчинить себе любого, а его взгляд «сжигает огнем» того, кто осмелится по глазам прочесть тайну души Конрада, а душу эту разрывают две страсти: жажда мести и любовь к Медоре. Первая – заставляет его отправляться в разбойничьи набеги и рисковать своей жизнью и жизнями экипажа брига. Вторая – влечет его обратно на остров, где живет его возлюбленная, чьей любви он должен быть достоин. Обратите на это внимание: именно здесь Байрону удается найти хрупкое равновесие между безусловной властью лидера и опасностью превратиться в тирана, пока Конрад помнит о необходимости сохранять чистоту рук; руками, которыми он обнимает Медору, он не смог убить спящего врага (Сеида). Он не может допустить смерти женщин в горящем серале, не разрешает своим корсарам превратиться в шайку грабителей. Но смерть Медоры не только разрушает это равновесие. Лишившись любви, Конрад вынужден отказаться от мести. Он покидает остров, потому что, ослепленный горем и обидой на весь мир, не чувствует сдерживающих сил, способных помочь ему остаться человеком.

Вся поэма пронизана романтическим пафосом. Корсары, поставившие себя вне закона, борются не за богатство и личное благополучие, они отстаивают право человека на свободу. Стремление к свободе дает право рабыне нанести смертельный удар спящему Сеиду. Но ярче всего романтическое понимание свободы проявляется в образе моря. «Он был, о море, твой певец», – писал о Байроне А. С. Пушкин. И действительно, английский романтик не только создал символ свободы – морской пейзаж, он передал в нем диалектику вечного противоборства человека с изменчивой, но всегда прекрасной стихией.

Читая поэму «Корсар», обратите, пожалуйста, внимание на образы моря и на романтические детали, создающие образы «свободных корсаров» и «восточный» колорит.

Корсар. Повесть

Перевод А. Оношкович-Яцыной

I suoi pensieri in lui dormir non ponno.

Tasso. Gerusalemme  Liberata, canto X[18]

Песнь первая

…nessun maggior dolore,

Che ricordarsi del tempo felice

Nella miseria…

Dante. Inferno, V, 121–123[19]
1
  • «Над бурной далью темно-синих вод
  • Царит наш вольный, беспокойный род;
  • Везде, где ветер, где волна кругом, —
  • Держава наша, наш свободный дом!
  • Владеньям нашим нет нигде границ,
  • Пред нашим флагом все склонились ниц.
  • Вся наша жизнь – кипение борьбы
  • И радость переменчивой судьбы.
  • Кто знает?., нет, не похотливый раб.
  • Изнежен роскошью и духом слаб,
  • Не честолюбец, жаждущий утех,
  • Чей сон не крепок, чей не весел смех.
  • Кто знает, как не тот, кто ликовал,
  • Встречая грудью разъяренный вал,
  • Волненье чувств, горячей крови ток.
  • Знакомый всем скитальцам без дорог?
  • То чувство делает прекрасным бой,
  • Опасность – упоительной игрой.
  • Где трусу – страх, ему – высокий взлет,
  • Где слабый гибнет, там оно живет,
  • Живет, в груди взволнованной родив
  • Надежд и вдохновения прилив.
  • Коль недруг гибнет – гибель не страшна,
  • Хоть и скучнее отдыха она.
  • Мы взяли жизнь – иди же, смерть, сюда!
  • Что кончится – болезнь или вражда?
  • Пусть тот, кто, немощью пленен, живет,
  • Лелея хворь свою из года в год,
  • Трясясь в жару, считая каждый вздох.
  • Ему – постель, а нам – зеленый мох.
  • Он испускает дух за часом час.
  • Haш дух мгновенно покидает нас.
  • Пусть ждет его богатый саркофаг[20]
  • И льстит его костям исконный враг.
  • У нас скупые слезы – не обман,
  • Когда хоронит наших океан.
  • На пиршествах о нас идет рассказ,
  • И красный кубок ходит в память нас.
  • Герои над добычей в час побед
  • Припомнят тех, кого уж больше нет.
  • Сказав – и омрачится блеск их глаз:
  • «Как тот, кто пал, смеялся бы сейчас!»
2
  • Такая речь звучала до утра
  • На острове Пиратов вкруг костра.
  • От слов таких шел трепет между скал,
  • Их звук, как песня, для бойцов звучал!
  • На золотом песке они сидят,
  • Кинжалы точат, мечут банк[21], едят
  • И смотрят, взяв оружие свое,
  • На тусклое от крови лезвие.
  • Кто чинит лодку – руль или весло,
  • Кто бродит в думах, опустив чело;
  • Кто поусердней, ловит птиц в силки
  • Иль сушит сеть и правит поплавки;
  • Впиваясь взором в сумрак голубой,
  • Ждут дальних парусов, несущих бой;
  • Ведут делам давно минувшим счет,
  • Гадают, где-то их удача ждет.
  • У них есть вождь. Добычу делит он,
  • Никто из них не будет обделен.
  • Но кто же этот вождь? Известно им,
  • Что он прославлен и неустрашим.
  • Повелевает он, и сух приказ,
  • Но безошибочны рука и глаз.
  • Не делит с ними он веселый смех —
  • Ему прощают мрачность за успех.
  • Его не радует стаканов звон,
  • Ни разу кубка не пригубил он,
  • Но и простой еды его зато
  • Не захотел отведать бы никто.
  • Коренья, черный хлеб, глоток воды,
  • А летом овощи или плоды.
  • Такой неслыханно суровый стол
  • Отшельнику скорей бы подошел.
  • Так он лишает плоть свою забот,
  • Но в воздержанье дух его растет.
  • «Держи на берег!» Держат. «Стой!» Стоят.
  • «Теперь за мной!» За ним тотчас спешат.
  • Он их ведет, спокойный средь побед,
  • И все послушны, и отказа нет,
  • А тем, что, сомневаясь, возразят,
  • Ответ – два слова и надменный взгляд.
3
  • «Вон – парус! парус! Наконец борьба!
  • Что говорит подзорная труба?»
  • Знакомый парус, хоть, увы! не враг,
  • Высоко вьется ярко-красный флаг.
  • Да, это наш домой спешащий бриг.
  • Сильней дуй, ветер! Пусть домчится вмиг!
  • Он огибает мыс, в родной залив
  • Влетает, брызгами себя покрыв,
  • Стремительный и легкий, как стрела!
  • Широко вскинув белые крыла,
  • Он по воде несется, как живой,
  • Готовый к бою с небом и водой.
  • Кто не поспорит с бурей и огнем,
  • Чтоб первым стать на корабле своем!
4
  • Со скрипом якорный ползет канат,
  • И спущенные паруса лежат,
  • И видно с берега стоящим там,
  • Как шлюпки замелькали по волнам.
  • Взмах весел быстр, размерен и широк,
  • И вот уж киль царапает песок.
  • О, крик привета! И слова – рекой,
  • Когда рука встречается с рукой,
  • Вопрос, стремительный ответ и смех,
  • И праздник, ожидающий их всех!
5
  • Толпа растет, и новости текут,
  • Гул разговоров, хохот там и тут.
  • И женщин речь тревогою полна,
  • Звучат мужей и братьев имена.
  • «О, живы ль наши? с кликами побед
  • Вернутся ль снова? иль уж многих нет?
  • Где бой грохочет, где бушует вал,
  • Как львы дрались они, – скажи, кто пал?
  • Пусть поскорей обрадуют нас, пусть
  • Лобзанием рассеют нашу грусть!»
6
  • «Где вождь? Есть новости издалека.
  • Свиданья радость будет коротка:
  • Чудесный миг уж скоро позади.
  • Скорей, Хуан, к вождю нас проводи!
  • Устроим пир, когда назад придем.
  • И все тогда узнают обо всем».
  • К высокой башне, сумрачной во мгле,
  • Тропинкой, высеченною в скале,
  • Где вьется плющ, где дикие цветы
  • И где ключи, спадая с высоты,
  • Текут и плещут, как потоки слез,
  • И пить зовут, с утеса на утес
  • Они взбираются. Кто, одинок,
  • Стоит меж скал и смотрит на восток,
  • На меч опершись сильною рукой,
  • Отринувшей утехи и покой?
  • «То он, Конрад, задумчив, как всегда.
  • Хуан, скажи, что мы пришли сюда!
  • Он видит бриг, – дай знать ему тотчас,
  • Что спешные известия у нас!
  • Как быть? Ты знаешь сам, что ждет того,
  • Кто оборвет задумчивость его».
7
  • Хуан пошел, и ждут они вдали.
  • Вождь молча сделал знак, чтоб подошли.
  • Хуан зовет, – идут; на их поклон
  • Кивнул, но слова не промолвил он.
  • «Вот письма, вождь, от грека-старика:
  • Опасность кажется ему близка,
  • И новости, что он собрал вокруг,
  • Мы все…» – «Довольно!!» – загремело вдруг.
  • Они в смущенье отошли гурьбой
  • И тихо шепчутся между собой,
  • Украдкою взирая на чтеца,
  • Чтоб уловить игру его лица.
  • Но он в волненье, словно им назло,
  • Гордыни полный, отвернув чело,
  • Читал письмо. «Таблички мне, Хуан!
  • Гонзальво где?» —
  •                «На бриге, капитан!» —
  • «Так хорошо, снеси приказ ему.
  • В походе сам участье я приму,
  • Готовы будьте ж к делу моему!» —
  • «Сегодня в ночь?» —
  •                «Да, ночь мы подождем!
  • Свежее ветер вечером, чем днем.
  • Мой плащ и латы! Через час уйдем!
  • Надень свой рог, а также посмотри,
  • Не заржавел ли карабин внутри,
  • И надо меч мой наточить опять,
  • Да пусть исправит мастер рукоять.
  • Последний раз, когда был бой суров,
  • Меч утомлял меня, а не врагов.
  • И помни, чтоб с закатом прозвучал
  • К отплытью в море пушечный сигнал».
8
  • Они спешат послушно, – снова в путь,
  • Хотя и не успели отдохнуть.
  • И все ж они не ропщут, а молчат.
  • Кто будет спорить, раз сказал Конрад?
  • Таинственный и мрачный человек,
  • Не улыбнется, не вздохнет вовек.
  • При имени его любой храбрец
  • Бледнеет под загаром, как мертвец.
  • Он правит, изумляя без конца,
  • И властным словом леденит сердца.
  • Но что за власть, чей беззаконный ход
  • Понятен всем, так всех к себе влечет?
  • Что отдает их воле одного?
  • Власть Разума и Мысли торжество!
  • Удачи блеск, умение в борьбе
  • Чужую слабость подчинять себе.
  • Он их руками правит; одному
  • Их подвиги присвоены ему.
  • Так было, будет впредь: как крот слепа,
  • На одного работает толпа.
  • Но пусть не судит тот, чья доля – труд,
  • Того, к кому добычи все текут:
  • Когда б он знал, как этот крест тяжел,
  • Он горести свои бы предпочел.
9
  • Поступками на демона похож,
  • Герой преданий был лицом хорош;
  • Мы красоты в Конраде не найдем —
  • Лишь темный взор его горит огнем.
  • Он крепок, хоть не Геркулес, и стан
  • Его высок, хоть он не великан,
  • Но посмотревший на него смущен
  • Сознаньем, что от всех отличен он.
  • И видят все они, что это так,
  • Но отчего – им не понять никак.
  • Лицо обветрено, на белый лоб
  • Густых кудрей спадает черный сноп,
  • Надменные мечтанья гордый рот,
  • Обуздывая, все же выдает.
  • Хоть ровен голос и спокоен вид,
  • Но что-то есть, что он в себе таит;
  • Изменчивость подвижного лица
  • Порой влечет, смущает без конца,
  • И кажется, что прячется под ней
  • Игра глухих, но яростных страстей.
  • Кто может знать?.. А кто спросить готов?
  • Угрюмый взгляд не допускает слов.
  • Не многие способны смельчаки
  • Открыто посмотреть ему в зрачки.
  • Когда ему в упор встречать пришлось
  • Взгляд острый и пронзающий насквозь,
  • Противника игру он понял вмиг
  • И взором в душу сам ему проник;
  • Тот скрытых мыслей утаить не смог,
  • Но тайны у Конрада не извлек.
  • Усмешка дьявольская на устах
  • Внушает бешенство и тайный страх,
  • А если гневно изогнется бровь,
  • Беги, надежда и прости, любовь!
10
  • Нет на челе преступных дум следов, —
  • В груди ж его мятежный дух суров.
  • Любовь ярка, но гордость, гнев, обман
  • Улыбки горькой заволок туман.
  • Лишь складка губ иль бледность щек и лба
  • Покажут вдруг, что в нем идет борьба
  • Глубоких чувств, увидит больше тот,
  • Кто невидимкой тайно подойдет.
  • Тогда, сжав руки и подняв глаза,
  • Он слушает, как в нем растет гроза,
  • И вздрагивает, если близкий шаг
  • Непрошеный крадется, словно враг;
  • Тогда нет маски на лице его,
  • И чувств свободных крепнет торжество,
  • Они растут, и жгут, и леденят,
  • Румянят щеки, зажигают взгляд.
  • Тогда, прохожий, если сможешь ты
  • Глядеть, не вздрогнув, – вот его мечты!
  • Смотри, – на грудь его, как глыбы льда,
  • Язвящей памятью легли года!
  • Смотри, – но нет на свете мудреца,
  • Что тайну душ постиг бы до конца.
11
  • И все ж его природа не звала
  • Вести преступных, быть орудьем зла.
  • Он был совсем другим, пока на бой
  • Людей и небо не позвал с собой.
  • Разочарован в жизни без конца.
  • С большим умом, с поступками глупца,
  • И слишком стоек и самолюбив,
  • Обману обречен и несчастлив,
  • Он добродетель счел виной всему —
  • Не тех, кто изменял и лгал ему;
  • Когда б на лучших расточал дары,
  • Ту радость знал бы и до сей поры;
  • Обманут, избегаем все сильней,
  • Он с юных лет уж презирал людей
  • И, гнев избрав венцом своих утех,
  • Зло нескольких стал вымещать на всех.
  • Сам зная о себе, что он злодей,
  • Других считал преступнее и злей.
  • Про честного он думал: лицемер!
  • И ставил дерзкого ему в пример.
  • Он знал, что ненавидим, нелюбим.
  • Но знал, что враг трепещет перед ним.
  • Он непонятен был, и дик, и нем,
  • Не связан чувством никогда ни с кем.
  • Он удивлял, он был в поступках смел,
  • Но презирать его никто не смел.
  • Ты червяка раздавишь, но с тоской
  • Помедлишь над уснувшею змеей.
  • Червь погибает, смерть не отомстив,
  • Змея умрет, но враг не будет жив:
  • Его петлей опутает она,
  • Раздавлена, но не побеждена.
12
  • Но возле сердца, смутно и темно,
  • Ютилось чувство нежное одно:
  • Казалась страсть ему в других жалка —
  • Игра ребенка или чудака,
  • И все же страсть его мутила кровь,
  • И даже в нем она звалась – любовь!
  • Непобедимый, неизменный зной,
  • Пылающий для женщины одной.
  • Он часто видел пленниц молодых,
  • Их не искал и не бежал от них.
  • Томились многие в тюрьме его
  • И не дождались взгляда одного.
  • Любовь – глубокой нежности полна,
  • В соблазнах, в горестях закалена,
  • Крепка в разлуке, вдалеке горда,
  • Все та же – чудо – долгие года!
  • Разбитые надежды, злые сны
  • Ее улыбкою отражены.
  • Болезнь, тоску иль ярости прилив
  • Он перед ней скрывает, терпелив,
  • Спокойно перенесть готовый все,
  • Лишь только бы не огорчить ее;
  • Бежать не мысля, к бегству не вольна,
  • Коль есть любовь на свете – вот она!
  • Он был элодей, – и горестный поток
  • Упреков мрачных заслужить он мог,
  • Но добродетель в нем была одна
  • Сильней злодейства – вечна и нежна.
13
  • Остановился он, пока отряд
  • Тропинкою на берег шел назад.
  • «Как странно! Я не раз бывал в огне,
  • Но этот бой последним мнится мне.
  • Так чует сердце! Все ж в нем страха нет,
  • И в битву я пойду, как для побед.
  • Навстречу смерти незачем бежать,
  • Но здесь остаться – значит смерти ждать;
  • Коль замысел хорош – удача в нем,
  • И плачущих для тризны мы найдем.
  • Пусть спят они, и сон их будет тих.
  • В таких лучах не грело солнце их,
  • Как эта ночь (но, ветер, дуй сильней!)
  • Согреет сонных мстителей морей.
  • Теперь к Медоре! Сердце сжалось… пусть
  • Ей будет незаметна эта грусть.
  • Я смелым был, но и толпа смела!
  • Ведь, защищаясь, жалит и пчела.
  • Простая храбрость с зверем нас роднит,
  • Ее усилья страх десятерит —
  • Цена ей грош: других я ждал утех,
  • Уча моих сражаться против всех.
  • Лить кровь напрасно не давал я им,
  • Теперь же мы умрем иль победим!
  • Да будет так – и пусть угаснет свет.
  • Но их веду и знаю – бегства нет!
  • Себя я проклинаю и виню,
  • Что в эту я попался западню.
  • Поставить все на карту? в страшный час
  • И власть и жизнь – все потерять за раз?
  • О рок!.. Вини безумье, а не рок…
  • Но подождем – еще не вышел срок».
14
  • Так говорил с собой он; в этот миг
  • Своей высокой башни он достиг
  • И замер на пороге – из окна
  • Струилась песня, бурна и нежна.
  • Любимый голос сладостно звенел,
  • И вот слова, что этот голос пел:
  • «На сердце тайна у меня живет,
  • Ее я не открою никому.
  • Когда мы вместе, то она цветет
  • И снова молча падает во тьму.
  • Ночной лампады золотая нить, —
  • Горит в душе моей незримый свет,
  • И черный мрак не в силах погасить
  • Его лучей, хоть их почти что нет.
  • О, не забудь меня! Скажи «прости»,
  • Но на могиле вспомни иногда.
  • Лишь одного нет сил перенести —
  • Тобою быть забытой навсегда.
  • Пролей, прошу тебя в предсмертный час —
  • И просьб моих уж не услышишь вновь, —
  • Единственный, последний, первый раз
  • Одну слезу за всю мою любовь».
  • Он преступил порог, прошел портал,
  • С последним звуком он вошел к ней в зал:
  • «Моя Медора! песнь твоя грустна!» —
  • «Конрада нет – невесела она!
  • Хоть ты не слышишь эту песнь мою,
  • Все ж душу в ней свою передаю,
  • Все ж мысль моя в ней царствует, чиста.
  • Немолчно сердце, хоть молчат уста.
  • Как часто ночью сны, как злой дурман,
  • Вдруг окрыляют ветер в ураган,
  • И легкий бриз, надувший парус твой,
  • Мне мнится настигающей грозой.
  • Напев могильный слышит в нем мой страх
  • Тебе, погибшему в седых волнах;
  • И я бегу, чтоб посмотреть маяк —
  • Не погасил ли свет коварный враг.
  • И долго блещут звезды с высоты,
  • И будет утро – но далеко ты!
  • О, как мне сердце ветер леденил,
  • Для мокрых глаз как день вставал не мил!
  • Все снова я искала вдалеке
  • Твой парус, посланный моей тоске.
  • И наконец – был зноем день томим —
  • Вдруг парус, но он скоро стал незрим,
  • Потом другой – и этот был твоим!
  • Пройдут ли эти дни? Когда-нибудь
  • Захочешь ли, Конрад, ты отдохнуть?
  • Ты так богат, и множество домов
  • Прекраснейших нам предлагают кров.
  • Ты знаешь, я страшусь не за себя,
  • Но я дрожу, когда здесь нет тебя,
  • За эту жизнь, что так мне дорога,
  • Но от любви бежит на зов врага;
  • И это сердце, нежное ко мне,
  • Проводит жизнь и в брани и в огне».
  • «Да, сердцем изменился я, пойми.
  • Как червь раздавленный – я мстил, как змий.
  • Вся радость на земле – в твоих устах
  • Да слабый луч прощенья в небесах.
  • Но злоба, что клянешь ты, не тая,
  • Есть то же чувство, что любовь моя.
  • Они так связаны, что если я
  • Мир полюблю, то разлюблю тебя.
  • Но нет, не бойся! Прошлые года —
  • Залог любви безмерной навсегда.
  • Но… пусть слеза не смочит милых глаз, —
  • Мы расстаемся снова и… сейчас!» —
  • «Ах, сердце чуяло… уедешь ты…
  • Так вечно тают сладкие мечты.
  • Сейчас? возможно ль, – в этот самый миг?..
  • Но в бухту только что вошел твой бриг;
  • Другой в отсутствии, а экипаж
  • Уверен, что ему ты отдых дашь.
  • Друг! шутишь ты иль хочешь уж сейчас
  • Разлуки дальней подготовить час?
  • Ты забавляешься моей тоской,
  • Но шутки слышать не хочу такой!
  • Молчи, Конрад! Пойдем со мной! Нас ждут
  • За трапезой покойный ряд минут.
  • Тебе готовить яства – легкий труд!
  • Плоды тебе сбирая для стола
  • И не умея выбрать, я брала
  • Прекраснейший; я долго вдоль гряды
  • Искала самой ледяной воды.
  • О, как шербет сегодня сладок твой,
  • Как он сверкает в вазе снеговой!
  • Вино тебе не навевает снов:
  • К нему, как мусульманин, ты суров.
  • Я не браню тебя, нет! я хвалю
  • Прекрасную воздержанность твою.
  • Уж стол накрыт, и лампа зажжена
  • Серебряная; ночь нам не страшна.
  • Я девушек своих здесь соберу,
  • И мы затеем песни иль игру.
  • Моя гитара сладкие мечты
  • Тебе навеет, или хочешь ты,
  • Чтоб повесть Ариосто[22] я прочла,
  • Как брошена Олимпия была?
  • И знай, ты был бы хуже во сто раз,
  • Чем тот злодей, когда б ушел сейчас.
  • Тот вождь… Но, помнишь, улыбнулся ты,
  • Когда, увидев с этой высоты
  • Скал Ариадны[23] дальние черты,
  • Сказала я шутя, хоть жег мне грудь
  • Страх, что случится так когда-нибудь:
  • «И от меня навек уйдет Конрад!»
  • И вот он обманул… придя назад».
  • «Назад – назад, всегда назад к тебе,
  • Пока он жив, пока не пал в борьбе,
  • Вернется он – теперь же близок час,
  • Разлука птицей настигает нас.
  • Не спрашивай: зачем? куда пути?
  • Ведь все равно нас оборвет «прости».
  • Будь время, все б тебе открыл я сам…
  • Не бойся: этот враг не страшен нам,
  • Здесь оставляю крепкий гарнизон.
  • Готов к защите и к осаде он;
  • Я уезжаю, но не будь скучна:
  • Средь жен и дев ты будешь не одна.
  • Когда ж мы снова встретимся, мой друг,
  • Спокойствие украсит наш досуг.
  • Но слышу рог! Играй, Хуан, играй!
  • Дай поцелуй! Еще!., еще! Прощай!»
  • Она вскочила, бросилась к нему,
  • И сердцем погрузился он во тьму,
  • Не смея прочитать в ее глазах
  • Тоску, не растворенную в слезах.
  • Волос упавших светлая волна
  • Была прелестной дикости полна.
  • Едва дышала грудь, где он один
  • Навек всех чувств был полный господин.
  • Чу! гулкий выстрел возвестил закат!
  • И проклял солнце в этот миг Конрад.
  • Он прижимал к себе – опять, опять —
  • Ту, что его пыталась удержать.
  • На ложе снес ее, свою любовь,
  • Взглянул, как будто не увидит вновь.
  • Здесь было все, что в жизни он нашел.
  • Поцеловал, шагнул – как? он ушел?
15
  • «Ушел? – Не в первый раз уж этот крик
  • Ей в сердце одинокое проник. —
  • Ведь он был здесь тому назад лишь миг —
  • И вдруг…» Она рванулась на порог,
  • И хлынул слез отверзшийся поток.
  • Они ей чужды, тяжко их снести,
  • И все же губ не разомкнет «прости»!
  • Ведь в этом слове – хоть мы верим, ждем,
  • Надеемся, – отчаяние в нем.
  • На строгий мрамор белого чела
  • Печаль неизгладимая легла,
  • А взгляд больших влюбленных синих глаз
  • Застыл недвижно и почти угас.
  • Вдруг этот взгляд на милого упал.
  • Как оживился он, как заблистал,
  • Хоть мрак ресниц, пушистый и густой,
  • Еще был влажен горькою росой!
  • «Ушел!» – и руку поднесла к глазам,
  • И медленно воздела к небесам,
  • Потом взглянула: океан бурлил,
  • Был поднят парус. Ей не стало сил!
  • Пошла от двери, словно с похорон.
  • «Покинута… И это явь, не сон!»
16
  • С утеса на утес спешит Конрад,
  • Он головы не повернет назад.
  • Он содрогнется, если поворот
  • Откроет то, что так его влечет:
  • Пустынный замок там, над крутизной,
  • Что видит с моря он, спеша домой;
  • Ее, звезду печали, чьи лучи
  • Его находят в море и в ночи.
  • Не должен думать он, что здесь любим, —
  • Хоть здесь покой, но гибель вместе с ним.
  • Но раз помедлил, он желанья полн
  • Отдать все воле случая и волн;
  • Нет, он разлуку с болью перенес,
  • Но вождь не знает власти женских слез.
  • Он видит бриг, он слышит ветра шум,
  • С усильем отрывается от дум
  • И снова поспешает дальше; вдруг
  • Его углей достиг неясный звук
  • Тревоги шумной делового дня:
  • Сигналы, крики, всплески, суетня;
  • На мачту лезет юнга, якорь стал,
  • Уж паруса надул попутный шквал,
  • И с берега приветствуют платки
  • Всех тех, что скоро будут далеки.
  • Он видит: алый вымпел вознесен,
  • И мягкости своей дивится он.
  • Огонь – в глазах, в груди – безумный зной,
  • Теперь он тверд и стал самим собой.
  • Он мчится, он летит – и вскоре бег
  • Его приводит на песчаный брег.
  • Он бег сдержал не с тем, чтобы вздохнуть,
  • Наполнив океанским ветром грудь,
  • Но чтобы шаг размерен стал опять,
  • Чтоб пред людьми бегущим не предстать.
  • Конрад знал тайну, как владеть толпой,
  • Под маскою скрывая облик свой.
  • Его сухой, высокомерный вид
  • Внушает уваженье и страшит,
  • Спокойна поступь и надменен взор —
  • В них вежливый, но ледяной отпор:
  • Все к послушанью призывает в нем…
  • Но он привлечь умеет и добром.
  • Тому, с кем ласков он, а не суров,
  • Его слова ценнее всех даров,
  • И, кажется, из глубины идет
  • Приветливый и низкий голос тот.
  • Но ласковым бывает редко он —
  • Порабощать и властвовать рожден,
  • Считать привыкший в людях с юных дней
  • Повиновение всего ценней.
17
  • Охрана здесь на берегу ждала.
  • Стоял Хуан. «Ну, каковы дела?» —
  • «На бриге все, и шлюпка у камней
  • Ждет только вас!..» —
  • «Мой меч и плащ! скорей!»
  • Уж к поясу пристегнут крепко меч,
  • И темный плащ спадает с ловких плеч.
  • «Позвать мне Педро!» Вот он. И Конрад
  • Его приветствует, как друг и брат:
  • «Таблички ты прочтешь! Они важны,
  • В них указанья ценные даны.
  • Удвоишь стражу и отдашь приказ
  • Ансельмо, как вернется он, тотчас.
  • Пройдут три дня, и полдень золотой
  • Возврат наш озарит!.. Друг, мир с тобой!»
  • Пирату верному он руку жмет,
  • Надменный, как всегда, садится в бот[24],
  • И весла, погружаясь в глубину,
  • Свеченьем ярким бороздят волну.
  • Вот и корабль, на палубе – Конрад;
  • Свисток свистит: все к парусам спешат.
  • Как точно слушается бриг руля!
  • Команду ободряет вождь, хваля.
  • К Гонзальво взоры обращает он.
  • Но вдруг он вздрогнул; чем он омрачен?
  • Высокий замок перед ним возник,
  • И вновь он пережил разлуки миг.
  • Медора! смотрит ли на бриг она?
  • Любовью к ней его душа полна.
  • Но до восхода слишком много дел —
  • Он, стиснув зубы, больше не глядел.
  • В каюте, сев с Гонзальво у стола,
  • Он обсуждает с ним свои дела
  • И развивает план свой, горделив,
  • При свете лампы карту разложив;
  • До поздней ночи разговор течет.
  • И времени они забыли счет.
  • Меж тем попутный ветер свеж и прям;
  • Как сокол, бриг несется по волнам,
  • Минует острова, ему пора
  • Скорее в порт – задолго до утра.
  • Но вот увидели в ночной тиши
  • Средь бухты множество галер[25] паши[26].
  • Считают их и видят, что заснул
  • Беспечный мусульманский караул.
  • Бриг незамеченный их миновал
  • И лег в засаду меж высоких скал.
  • Его скрывал гранитный черный мыс,
  • Чей странный выступ над водой навис.
  • Конрад призвал команду – не от сна:
  • Всегда готова к подвигам она, —
  • И был, над плещущей волной царя,
  • Спокоен он, о крови говоря.

Песнь вторая

…conosceste i dubiosi desiri?

Dante. Inferno, V, 120[27]

1
  • Залив Корони от галер пестрит,
  • Из окон города свет ламп разлит.
  • Затеял нынче пир паша Сеид,
  • Тем пиром торжествуя наперед,
  • Как он пиратов пленных приведет;
  • А в этом поклялся аллахом он;
  • Фирману[28] верный, был он принужден
  • Стянуть сюда весь флот могучий свой;
  • Матросы бродят шумною толпой
  • И спорят о призах один с другим,
  • Забыв, что враг еще недостижим.
  • Сомнений нет, что солнечный восход
  • Пиратов побежденными найдет.
  • Покуда ж часовые могут спать,
  • Когда хотят, и в грезах убивать.
  • А у кого велик избыток сил,
  • На греках тот свой изливает пыл.
  • К лицу герою с чалмоносным лбом[29]
  • Кичиться храбростью перед рабом!
  • Он грабит дом, но жизнь щадит пока…
  • Сегодня милосердная рука
  • Не бьет затем, что сила велика,
  • Хотя иной уже разить готов,
  • Воображая завтрашних врагов.
  • Гуляет, буйствует паши оплот.
  • Кто хочет жить, смеется с ними тот
  • И подает им лучшие блюда.
  • Когда уйдут, – их будут клясть тогда.
2
  • Высоко в зале возлежит Сеид.
  • Сонм бородатых шейхов[30] вкруг сидит.
  • Пилав[31] доеден, шумный пир затих.
  • Паша пьет вина, хоть запрет на них,
  • А остальным плодов и ягод сок
  • Рабы подносят, как велел пророк.
  • Дым чубуков[32] струится все сильней,
  • И вьется в пляске легкий рой альмей.
  • Заря увидит шейхов на волнах,
  • Ночное море им внушает страх;
  • Гуляке слаще спать среди перин,
  • Чем над ревущей бездною пучин.
  • Пируй; а надо драться, так в борьбе
  • Корану доверяй, а не себе;
  • И все ж так многочисленны войска,
  • Что их победа кажется легка.
3
  • С поклонами приходит от ворот
  • Раб, караулящий наружный вход;
  • Сперва коснулся он рукой земли,
  • Потом его уста произнесли:
  • «Бежавший из пиратского гнезда
  • Здесь дервиш[33], может он войти сюда?»
  • Короткий взгляд Сеида он поймал
  • И ввел святого человека в зал.
  • Ладони дервиш на груди скрестил,
  • И слаб был шаг его и взор уныл.
  • Его состарил пост, а не года.
  • Бескровным сделала его нужда,
  • И небесам была посвящена
  • Под капюшоном черная копна.
  • Скрывали складки рясы стан его
  • И грудь, что пела бога одного.
  • Выдерживал спокойно взгляды он,
  • Его сверлящие со всех сторон
  • И жаждущие знать, какую весть
  • Паша сейчас позволит произнесть.
4
  • «Откуда ты?» —
  •         «Меня держал пират,
  • Но спасся я…» —
  •              «Где и когда ты взят?» —
  • «Из порта Скаланова на Хиос
  • Шел наш корабль; но счастья не принес
  • Нам тот поход: товаром овладел
  • Пират с командой; плен был наш удел.
  • Других богатств я потерять не мог,
  • Как лишь свободу выбора дорог.
  • Однажды ночью, в душной тишине,
  • Рыбачий бот надежду подал мне,
  • И я бежал, и здесь укрылся я.
  • И кто ж, паша, страшится близ тебя?»
  • «Ну, что пираты? как у них дела?
  • Готова ли к защите их скала?
  • Не чуют ли, что пламя навсегда
  • Сотрет следы змеиного гнезда?» —
  • «Паша! у пленного печален взгляд.
  • И быть шпионом может он навряд.
  • Я только слышал, как шумит волна,
  • Спасти меня из плена не вольна,
  • И видел блеск сияющего дня,
  • И был он слишком ярким для меня.
  • Я знал – чтоб радостным опять мне быть,
  • Свои оковы должен я разбить.
  • Но сам судить ты можешь, раз я тут, —
  • Они опасности совсем не ждут;
  • Бежать бы рвался ночи я и дни
  • Напрасно, если б стерегли они;
  • Но тот, кто не видал, как я бегу,
  • Беспечно даст приблизиться врагу.
  • Паша! я слаб и морем утомлен,
  • Нужна мне пища, нужен крепкий сон.
  • Позволь уйти мне! Мир тебе! Прости.
  • Мир всем вокруг! Дай отдых, отпусти!»
  • «Стой, дервиш! Я не все еще спросил!
  • Ты слышишь?.. Сядь, коль не хватает сил.
  • Накормит раб тебя и напоит.
  • Пируем мы, ты тоже будешь сыт.
  • Поевши, дашь ответ, о чем спрошу,
  • Полно и ясно – тайн не выношу».
  • В смущенье все на дервиша глядят.
  • Он бросил на Диван недобрый взгляд,
  • И пиршество не нравится ему,
  • И нет в нем уваженья ни к кому.
  • Как в лихорадке, в нем вскипела кровь,
  • Но лишь на миг, – он стал спокоен вновь;
  • Он сел в молчании, и строгий взор
  • Был полон мира, как и до сих пор.
  • Пир длился; дервиш отвергал блюда,
  • Как будто яд подмешан был туда.
  • Но после дней жестокого поста
  • Таким бесстрастным был он неспроста!
  • «Ты болен, дервиш? Ешь… Иль этот дом —
  • Дом христиан? или враги кругом?
  • Ты отвергаешь соль – священный знак!
  • С тобою соль деливший уж не враг:
  • Враждебные связует племена,
  • Братает ненавидящих она!»
  • «Соль приправляет лакомства; еда
  • Моя – коренья, а питье – вода;
  • И мой обет и мой закон таков:
  • Не ем ни средь друзей, ни средь врагов.Пусть будет странным то, что я скажу,
  • Но головой своей не дорожу:
  • За власть твою – нет! за султанов трон
  • Не стану есть, не преступлю закон.
  • Когда б его нарушил, то пророк
  • Не дал бы в Мекку[34] мне найти дорог».
  • «Что ж, хороню! Пути ты ищешь в рай…
  • Ответь мне только, а затем ступай.
  • Их сколько?.. Как, уж день?., иль свет звезды?
  • Что там за солнце встало из воды?
  • Туда! Туда! На зарево беды!..
  • Предательство! Где стража? О пророк!
  • Пылает весь мой флот, а я далек!
  • Проклятый дервиш!.. Взять его в тюрьму!..
  • Так ты шпион! Держите! Смерть ему!»
  • Поднялся дервиш заодно с огнем.
  • Была ужасной перемена в нем;
  • Поднялся дервиш – больше не святой,
  • А воин вдруг, бросающийся в бой:
  • Снял капюшон, хламиду[35] бросил с плеч,
  • Блеснули латы, ярко вспыхнул меч,
  • Взвилось над шлемом черное перо,
  • И взгляд зажегся мрачно и остро.
  • Он адским духом показался им,
  • Который бьет, но сам неуязвим.
  • Смятенье дикое и темный жар,
  • Внизу свет факелов, вверху пожар,
  • Крик ужаса и смешанный с ним стон,
  • Проклятья громкие и ятаганов[36] звон!
  • И самый воздух адом насыщен!
  • Рабы, спасаясь, видят, как во сне,
  • В крови весь берег, океан в огне.
  • И камнем крик паши идет ко дну:
  • «Взять дервиша! Держите сатану!»
  • Их видя ужас, с сердца сбросил тот
  • Отчаяния неподвижный гнет:
  • Ведь слишком рано; раньше, чем он ждал,
  • Пожар зажжен, хоть не был дан сигнал.
  • Их видя ужас, он свой рог схватил
  • И коротко, но резко протрубил.
  • Ему ответили… «Ответ мне мил!
  • И вашей быстроте не верил я!
  • И думал – бросили меня друзья».
  • В его руке мелькает лезвие,
  • Он мстит за промедление свое;
  • Их сводит бешенство его с ума,
  • Хоть он, как перст, один, а их – их тьма.
  • И множество тюрбанов[37] тут и там
  • Лежат раскроенные пополам.
  • Сеид, измучен, разъярен, тесним. —
  • Сражаясь, отступает перед ним.
  • Хоть он и смел, но все ж его страшит
  • Противника великолепный вид!
  • И, видя флот, пожаром залитой,
  • Он, вырвав бороду, бросает бой.
  • Уже пираты ворвались в гарем,
  • Несутся, смертью угрожают всем.
  • Рабы бросают меч, моля с тоской
  • Пощады, – тщетно: кровь течет рекой!
  • Корсары ломятся туда скорей,
  • Куда звал рог Конрада, где сильней
  • Стон жертв, где озверевшие мольбы
  • Свидетельствуют им исход борьбы.
  • Он перед ними, одинок и смел,
  • Как тигр насыщенный средь груды тел!
  • На их привет он кратко отвечал:
  • «Паше готовлю смерть, но он бежал!
  • Еще не все доделаны дела:
  • За флотом – город должно сжечь дотла!»
5
  • Они хватают факелы в ответ —
  • Пылает все: дворец и минарет[38]
  • В глазах вождя жестокий блеск возник,
  • Но вдруг погас – внезапный женский крик
  • Был для него как похоронный звон;
  • В боях бестрепетный – тут вздрогнул он.
  • «Они в гареме[39]! Не прощу вину
  • Тому из вас, кто тронет хоть одну:
  • Месть рока упадет на наших жен.
  • Мужчина – враг, пусть будет он сражен,
  • А нежный пол быть должен пощажен.
  • Да! Я забыл! Но небеса и ад
  • Смерть беззащитного нам не простят.
  • Еще не поздно! Я зову вас всех
  • Снять с наших душ хотя бы этот грех».
  • Взлетел по лестнице и в дверь вошел,
  • Хоть жег ступни ему горящий пол,
  • Хоть черный дым душил, стесняя грудь,
  • Из зала в зал он пролагал свой путь.
  • Нашли! Спасли! Несут сквозь гарь и жар
  • Добычу, полную волшебных чар;
  • Заботлив каждый; пестует, как друг,
  • Беспомощной красавицы испуг.
  • Так вождь умеет усмирять их нрав,
  • Кровавые их руки удержав.
  • Но кто же та, что он спасать готов
  • Среди развалин тлеющих столбов?
  • Любовь приговоренной им души —
  • Краса гарема и раба паши!
6
  • Гюльнару он приветствовал едва
  • И не был щедр на теплые слова.
  • Покуда доблесть поступала так,
  • Объятым страхом, отступавший враг,
  • Погони не увидя за собой,
  • Замедлил бег и вновь рванулся в бой.
  • Сеид смотрел, и вдруг он увидал,
  • Что был отряд корсаров очень мал.
  • И вспыхнул он: вот что наделал страх
  • И неожиданность в его рядах!
  • Аллах! Аллах! Отмщенье возопит!
  • В слепую ярость вырастает стыд.
  • Зуб за зуб! Кровь за кровь! Пусть подтвердят,
  • Что миг удачи повернул назад.
  • Бежавший – в бой бросается теперь,
  • Разивший – защищается, как зверь.
  • Конрад опасность видит, видит он —
  • Его отряд врагами окружен.
  • «Сломаем цепь, прорвемся сквозь нее!»
  • Сомкнулись, бросились – напрасно все.
  • Сильней теснимы дикою ордой,
  • Без страха, без надежд кончают бой.
  • Уж беспорядка их ряды полны:
  • Они разбиты, смяты, сражены,
  • Но каждый борется еще, как лев,
  • И падает на землю, ослабев,
  • Удары расточая до конца,
  • И меч блестит в руке у мертвеца!
7
  • Но прежде чем вернулся враг назад
  • И с ним сражаться бросился Конрад,
  • Гарем с Гюльнарои, солнечным цветком,
  • Доставлен был в магометанский[40] дом
  • И безопасностью там окружен,
  • И слезы высохли у дев и жен.
  • Прелестная Гюльнара смущена;
  • Припоминая, думает она
  • О том, каким учтивым был пират,
  • Как был приветлив голос, мягок взгляд.
  • Как! тот корсар, запачканный в крови,
  • Добрее, чем Сеид в часы любви?
  • Паша, лаская, ждал, чтобы она
  • Была той ласкою восхищена;
  • Корсар спасал и говорил тепло,
  • Как будто быть иначе не могло.
  • «Мне суетная мысль волнует кровь:
  • Того вождя хочу увидеть вновь.
  • Свершил он подвиг смелый и большой,
  • Спасая жизнь, забытую пашой».
8
  • Его увидела она: стеснен,
  • Завидуя убитым, дрался он.
  • Своих он потерял, но страшно враг
  • Платил за каждый выигранный шаг.
  • Упал в крови, но смерти не найдя,
  • И взяли в плен сраженного вождя
  • Затем, чтоб искупал вину и жил,
  • Чтоб месть его терзала свыше сил,
  • За каплей каплю кровь беря из жил,
  • Чтоб знал Сеид, жесток, нетороплив,
  • Что, вечно умирая, все ж он жив.
  • Победоносный вождь! Как, это он,
  • Чей взмах руки был только что закон?
  • Да, он! Обезоруженный стоит,
  • Не огорчен лишь тем, что не убит.
  • Ничтожны раны, кровью не истечь,
  • Он целовать готов разящий меч.
  • И неужели раны не хотят
  • Его отправить… в небо или в ад?..
  • Из всех один неужто не умрет
  • Он, потерявший им, сраженным, счет?
  • И он познал все то, что знает тот,
  • Кого низверг Фортуны поворот.
  • Гнев победителя сулил ему
  • Ужасных пыток медленную тьму,
  • И он страдал; но гордость, что вела
  • Его ко злу, снимала грусть с чела.
  • Торжественной суровостью хорош,
  • Конрад на победителя похож.
  • Ослаб от битвы, от засохших ран,
  • Но взор уверен и не согнут стан.
  • Хоть громко издали его клянет
  • Забывший страхи прежние народ,
  • Бойцы к нему почтения полны
  • И мужеством его удивлены.
  • А мрачный страж, ведя его в тюрьму,
  • Присматривался с ужасом к нему.
9
  • Явился лекарь, чтобы посмотреть,
  • Что может он еще перетерпеть:
  • Нашел, что цепь ему не тяжела,
  • И обещал, что пытка будет зла:
  • Назавтра солнце, опускаясь в дол,
  • Увидит казнь сажания на кол,
  • А утром, начиная новый бег, —
  • Как эту казнь выносит человек.
  • Страшней и длительнее пытки нет.
  • Сверх страшных мук – томящей жажды бред.
  • Смерть не придет, не сжалится судьба
  • Лишь коршуны кружатся вкруг столба.
  • «Воды! воды!» Но не омочит рот
  • И капля влаги: выпив, он умрет.
  • Вот приговор Конраду! Все ушли,
  • И он один в оковах и в пыли.
10
  • Хоть много чувств кипело в нем глухих,
  • Но он и сам не разбирался в них.
  • Бывает хаос в сердце и в уме,
  • Когда все спутано и все во тьме.
  • Сил потревоженных разорван круг,
  • И угрызение проснулось вдруг,
  • Как демон злой, молчавший много лет,
  • Когда все кончено – дает совет.
  • Напрасный голос! Разум не смущен,
  • Тот чужд раскаяния, кто силен!
  • И даже в час, когда душа полна
  • И для себя раскрыта вся до дна,
  • Нет страсти, нету мысли ни одной,
  • Что остальных затмила бы собой,
  • Лишь, как на смотр, летит со всех сторон
  • Живых воспоминаний миллион.
  • Тщеславие мертво, любовь нема,
  • И под угрозой честь и жизнь сама;
  • Восторг иссяк, лишь ненависть жива
  • К тому, кто не скрывает торжества;
  • Уныло прошлое, а впереди
  • Ни злого, ни хорошего не жди!
  • Дела, слова и мысли, что года
  • Не вспоминались, выплыли тогда!
  • То, что казалось просто и светло,
  • Вдруг преступленьем на сердце легло;
  • Ужасен смысл зла, сокрытого от глаз.
  • И тайный грех губителен подчас.
  • Здесь все, что возмущает, взор страша, —
  • Как гроб разверстый: голая душа
  • Во всей печали, – гордость все ж сильна,
  • И разбивает зеркало она.
  • Да, гордость скроет, смелость даст отпор.
  • Все поправимо – только не позор.
  • Страх знает каждый! Скрыть его от всех —
  • Хоть ложь, но все-таки похвальный грех.
  • Не тот, кто чванством потрясает твердь, —
  • Храбр тот, кто молча принимает смерть
  • И так привык к «последнему прости»,
  • Что сам встречает смерть на полпути!
11
  • В высокой башне, в крепостных стенах,
  • Конрад сидит, закованный в цепях.
  • Погиб дворец паши в пожаре, – тут
  • И пленник, и весь двор нашли приют.
  • Не кажется Конраду жребий строг:
  • Казнил Сеида так же, если б мог.
  • Он в одиночестве – и погружен
  • В свое былое; но не грустен он.
  • Одну лишь мысль не смог он перенесть:
  • «О, как Медора примет эту весть?»
  • Тогда – тогда лишь! – был на все готов
  • И рвался в исступленье из оков.
  • Потом нашел забвенье иль покой
  • И рассмеялся над своей тоской.
  • «Пусть завтра пытка истерзает грудь, —
  • Чтоб твердым быть, мне нужно отдохнуть!»
  • Подполз к матрацу, слабостью томим,
  • И сны мгновенно овладели им.
  • Начался бой лишь час тому назад,
  • И времени не тратил зря Конрад.
  • Секундам цену знает и злодей,
  • Свершая преступленье поскорей.
  • За час один с ним столько перемен:
  • Был дервишем, разил, был схвачен в плен.
  • Смотрел на пламя, слушал ветра гул,
  • Губил, спасал, попал в тюрьму, уснул.
12
  • Он спит спокойно, даже иногда
  • Дыханья нет, – о, если б навсегда!
  • Он спит. Но кто над этим сном склонен?
  • Враги ушли, друзей не знает он.
  • Иль он утешен ангельским гонцом?
  • То женщина с божественным лицом!
  • В руке лампада; свет ее прикрыт,
  • Чтоб вдруг не осветить того, кто спит.
  • Незримой скорбью истомленных век,
  • Что раз открыв закроет он навек.
  • Прекрасна, темноглаза и строга,
  • В кудрях ее сверкают жемчуга,
  • Легка как тень, ступни обнажены,
  • Как снег слепительны, как снег нежны…
  • Но как сквозь стражу пробралась сюда?
  • О, женщины бесстрашны иногда,
  • Когда влечет их жалость и беда!
  • Гюльнаре не спалось; пока Сеид
  • Во сне с пиратом пленным говорит,
  • Она вскочила, взяв кольцо-печать,
  • Что ей привычно было надевать,
  • И с ним прошла сквозь непроглядный мрак,
  • Показывая сонной страже знак.
  • Они устали, давит тяжесть грудь,
  • Им, как пирату, хочется уснуть.
  • Зевая и от холода дрожа,
  • Не сторожат уж больше сторожа:
  • Подымутся, посмотрят на печать
  • И, не спросив: «Зачем?», – уснут опять.
13
  • Она дивилась: «Спит спокойным сном!
  • Другие плачут и скорбят о нем.
  • И мой покой его судьбой смущен.
  • Зачем внезапно стал мне дорог он?
  • Да, правда, жизнь мою и честь он спас
  • И от позора оградил всех нас…
  • Но думать поздно! Сон его смущен!
  • Он дышит тяжко… вот проснулся он!»
  • Он поднял голову и, ослеплен,
  • Своим глазам сперва не верил он;
  • Пошевельнул рукой, и звон оков
  • Вернул его в тюрьму из царства снов.
  • «Что за виденье вижу пред собой?
  • Неужто так красив тюремщик мой?» —
  • «Меня не знаешь ты! Суров и смел,
  • Не много совершил ты добрых дел.
  • Взгляни и не забудь! Ты спас меня
  • От ужасов позора и огня!
  • Зачем к тебе пришла, хоть ночь темна?
  • Хочу помочь – мне смерть твоя страшна», —
  • «Красавица, ты будешь здесь одна,
  • Кому конец мой не зажжет очей.
  • Победа их!., пусть пользуются ей!
  • Но все же их любезность высока:
  • Прекрасней не встречал духовника»[41].
  • Как странно, что в союзе иногда
  • С веселостью смертельная беда!
  • Так хочет обмануть себя тоска
  • Улыбкой, но улыбка та горька.
  • Мудрейший и прекраснейший идет
  • С забавной шуткою на эшафот[42]!
  • Так обмануть не стоит ничего
  • Сердца людей, – все, кроме одного.
  • Что б ни было с Конрадом, в этот миг
  • Смех дико развязал ему язык
  • И сеть морщин разгладил на челе, —
  • В последний раз, быть может, на земле.
  • Смех не к лицу тому, кто жизнь свою
  • В унынии провел или в бою.
14
  • «Корсар! ты на смерть осужден! Но я
  • Перед пашой защитница твоя.
  • Тебя жалею я, хочу, чтоб жил.
  • Сейчас для бегства у тебя нет сил.
  • Но что могу, то сделаю, чтоб скор
  • Не был бы так твой страшный приговор.
  • Ты видишь, большего нельзя сейчас,
  • А неудача гибельна для нас».
  • «Готов на все! Мне чужды боль и страсть!
  • Я низко пал, мне ниже не упасть…
  • Не соблазняй, свободою маня:
  • То недостойно было бы меня.
  • Ужель бегу, врага не победив,
  • Из всех моих один останусь жив?
  • Есть женщина – о ней скорблю душой,
  • И взор мой увлажняется слезой.
  • Мне озаряли мрак земных дорог
  • Мой бриг, мой меч, моя любовь, мой Бог.
  • Покинув Бога, я покинут им
  • И волею его теперь казним.
  • Не оскорблю молитвой горний трон,
  • Как трус, что молит, страхом удручен.
  • Я все снесу, и не раздастся стон.
  • Пусть выбит меч из недостойных рук —
  • Он был мне верный и надежный друг!
  • Пусть бриг на дне – лишь о моей любви
  • Готов молитвы расточать мои.
  • О! к жизни лишь она меня зовет.
  • Но смерть моя ей сердце разобьет.
  • Увянет цвет… Гюльнара, до тебя
  • Я равных ей не замечал, любя». —
  • «Другую любишь? Что мне до того?
  • Что? Ничего!., навеки ничего…
  • И все ж… ты любишь! Как счастлива та,
  • Что верным сердцем верно понята,
  • Не зная пустоты, грез не тая,
  • Не мучаясь о вымыслах, как я». —
  • «Как, ты того ласкаешь, не любя,
  • Кому я из огня вернул тебя?» —
  • «Любить пашу! Любить его! О нет!
  • Старалась прежде я найти ответ
  • На страсть его, но лед в моей крови.
  • Я знаю: без свободы нет любви.
  • А я раба, хоть избрана пашой,
  • Хоть кажется, что счастлива душой!
  • Я сердце спрашиваю иногда:
  • «Ты любишь ли?» – но не ответит: «Да!»
  • Как выносить ту нежность тяжко мне,
  • Сражаясь с отвращеньем в глубине,
  • И, ужас в сердце затаив своем,
  • От одного скрывать другого в нем!
  • Берет он руку – ах! мне все равно,
  • И кровь течет спокойно, холодно:
  • Отпустит – падает, как не жива,
  • И ненависти нет, и страсть мертва,
  • Лобзание не греет мне уста,
  • Я ледяною дрожью облита.
  • Когда б я знала чувств горячих пыл,
  • Быть может, гнев мне б сердце обновил,
  • Но встреч не жду и расстаюсь легко.
  • Он – здесь, я в мыслях – где-то далеко.
  • Приходят думы – я боюсь и жду,
  • Когда до омерзенья я дойду.
  • Чем быть его женою, – что мне честь! —
  • Я рабство предпочла бы дальше несть.
  • Когда б ту страсть развеяли ветра,
  • Когда б ласкал другую до утра,
  • Счастливой стала б я – еще вчера!
  • Коль любящей я буду в эту ночь,
  • Знай, пленник, – это чтоб тебе помочь.
  • Я жизнь за жизнь тебе надеюсь дать.
  • И будешь ты с любимою опять
  • Делить любовь, которой мне не знать.
  • Прощай! уж утро! Пусть мне будет ложь
  • И тяжела – но завтра не умрешь».
15
  • Прижала к сердцу пленника персты,
  • И были грустны нежные черты;
  • Потом исчезла, как чудесный сон.
  • Была ли здесь? Один ли снова он?
  • Но на цепях его горит алмаз —
  • Слеза, пролитая из ясных глаз
  • Святой и сострадательной тоской,
  • Граненная нездешнею рукой.
  • Волнующа, опасна, как гроза,
  • Пленительная женская слеза!
  • Оружье слабой женщины, она,
  • Как щит и меч, спасительно сильна.
  • Что Добродетель перед ней сама,
  • Раз Мудрость сходит от нее с ума?
  • Пал целый гордый мир, бежал герой[43]
  • За робкой Клеопатриной слезой.
  • И многие – не только триумвир[44] —
  • Земной теряли и небесный мир
  • И принимали ужас вечной мзды,
  • Чтоб выручить кокетку из беды!
16
  • Уж утро. На чертах его немых
  • Играет луч, но нет надежды в них.
  • Что ждет его? Быть может, на чело
  • Опустит ворон черное крыло,
  • Его сомкнувшимся глазам незрим,
  • И сядет солнце, и роса, как дым,
  • Прохладою тумана своего
  • Все оживит, но только не его!

Песнь третья

…come vedi, ancor non m'abandonna.

Dante. Inferno, V, 105[45]
1
  • Холмы Морей превратив в пожар,
  • Садится медленно багровый шар;
  • Нет, здесь не Север, где обвит он мглой,
  • Здесь блеск неомраченный и живой!
  • И желтый луч, пронзая глубину,
  • Сверкает сквозь зеленую волну.
  • Эгинских скал позолотив хребет,
  • Бог радости последний шлет привет;
  • В родной стране он длит конец зари,
  • Хоть здесь его разбиты алтари.
  • Уж тени гор бросают длинный клин
  • На твой залив, суровый Саламин!
  • Их арок голубых далекий ряд
  • Багрянцем зажигает жаркий взгляд,
  • И краской нежной, видною чуть-чуть,
  • Бог отмечает свой веселый путь,
  • Покуда, мрак раскинув в ширину,
  • За скат Дельфийский не сойдет ко сну.
  • В такой же вечер так же цвел закат,
  • Когда – Афины! – умирал Сократ.
  • О, как была страшна ночная тень,
  • Кончавшая его последний день!
  • О нет! о нет еще!.. и день не гас,
  • И долго длился драгоценный час.
  • Но что лучи тому, чей меркнет взор?
  • Ему безрадостно сверканье гор.
  • Заря казалась скудна и тускла,
  • А прежде Феб не хмурил здесь чела.
  • Еще он не зашел за Киферон,
  • А кубок с ядом был уж осушен. —
  • Бесстрашно тот покинул мир земной,
  • Кто жил и умер, как никто иной.
  • Чу! над Гиметом, высока, светла,
  • Царица ночи медленно взошла.
  • Предвестник бурь – туманное кольцо —
  • Не закрывал ей дивное лицо;
  • Колонна возносила в лунный хмель
  • Свою сверкающую капитель[46],
  • И, словно разлитой дрожащий свет,
  • Серп воссиял, венчая минарет.
  • Густые рощи трепетных олив,
  • Там, где Кефис струится, говорлив,
  • Печальный, черный кипарис, мечеть
  • И над киоском блещущая медь,
  • И пальма, чей таинственный шатер
  • На храм Тезея тени распростер, —
  • Все чар полно и взоры все влечет,
  • И лишь бесчувственный здесь не вздохнет.
  • Опять беззвучно море, присмирев,
  • Баюкая в груди уснувший гнев,
  • И волны нежной радугой горят,
  • То золотой, то изумрудный ряд
  • Сливая с тенью дальних островов,
  • Где океан и ласков и суров.
2
  • Не о тебе пою, но мысль с тобой!
  • Увидев моря твоего прибой,
  • Как имя я твое не назову?
  • Как не отдамся снова волшебству?
  • Афины! Солнца твоего заход
  • Кто видел раз, уж не забудет тот.
  • И сердцем сквозь пространство и года
  • К Цикладам я прикован навсегда.
  • Но не чужда героям ты моим:
  • Конрадов остров прежде был твоим,
  • Тебе его с свободой возвратим!
3
  • Закат потух. Последние лучи
  • Истаяли, и мечется в ночи
  • Медоры сердце, – третий день минул.
  • И нет его! ее он обманул!
  • А ветер слаб, и ласков моря гул.
  • Вернулся бриг Ансельмо; ничего
  • Они не знали о судьбе его.
  • Когда б Конрад – о, если бы он знал! —
  • Один вот этот парус подождал!
  • Поднялся сильный бриз. Весь день вдали
  • Ей мачты чудились и корабли.
  • Гонима нетерпением, она
  • К ночному берегу сошла одна
  • И там бродила; яростный прибой
  • Мочил ее одежды, гнал домой.
  • Покинуть берег не хватало сил,
  • Ей холод только сердце леденил.
  • Уверенность росла, страшней всех мук, —
  • Она б сошла с ума, явись он вдруг.
  • И наконец… потрепанный баркас!
  • Гребцы увидели ее тотчас.
  • Измучены и скупы на слова
  • Они сказали, что спаслись едва,
  • И замолчали, слов не находя,
  • Чтобы гадать об участи вождя.
  • И что могли сказать? Ведь неспроста
  • Им вид Медоры связывал уста.
  • Все было ясно! Не склонив чела,
  • Она всю тяжесть горя приняла.
  • Величье чувств, готовое к борьбе,
  • Плоть нежная ее несла в себе.
  • Была надежда – плакала она;
  • Погибло все, и вот она сильна.
  • И эта сила говорила ей:
  • «Уж ничего не может быть страшней!»
  • Такой же темной мощностью согрет
  • Жестокой лихорадки жаркий бред.
  • «Безмолвны вы, но в вашем сердце тьма.
  • Не говорите!.. Знаю все сама!
  • Хочу спросить… а губы не хотят…
  • Скорей ответьте, где лежит Конрад?» —
  • «Не знаем, госпожа! Но говорит
  • Товарищ наш, что не был он убит…
  • Он был пленен, в крови… но он был жив!»
  • Она не внемлет: волю сокрушив,
  • Прорвались чувства, хлынув, как волна.
  • Ее душа была побеждена:
  • Она шатается и падает; прибой
  • Готов ей быть могильной пеленой.
  • Здесь много грубых рук и мокрых глаз.
  • И помощь ей оказана тотчас:
  • Кропят водой, стараются поднять,
  • И жизнь к ней возвращается опять…
  • Позвав к ней жен и девушек скорей,
  • Которые расплакались над ней,
  • Идут к Ансельмо: будет нелегко
  • Сказать о том, что было, коротко.
4
  • Они совет держали меж собой;
  • Их речь дышала местью и борьбой.
  • Ни отдыха, ни страха! Как везде,
  • Был дух Конрада с ними и в беде.
  • Что б ни было, те, чей был вождь Конрад,
  • Коль жив – спасут его, коль мертв – отмстят.
  • Враг, берегись! Еще не сражены
  • Все, кто храбры и чьи сердца верны.
5
  • В своем гареме сумрачный сидит
  • И думает о пленнике Сеид.
  • И мысль его то в неге, то во тьме:
  • То близ Гюльнары, то опять в тюрьме.
  • У ног его рабыня без конца
  • Готова тень сгонять с его лица.
  • На взгляд огромных пристальных зрачков
  • Не отвечает взглядом он, суров.
  • И кажется, что к четкам он склонен,
  • Но мысленно терзает жертву он.
  • «Паша! настал твой час… Какой удар
  • Тобою нанесен!.. В плену корсар.
  • И он умрет… он заслужил того.
  • Но что та смерть для гнева твоего?
  • Ценой сокровищ эта голова
  • Могла бы выкуплена быть сперва:
  • Пиратский клад богат, неоценим.
  • О, если б, мой паша, владел ты им!
  • Пирата пустишь, но возьмешь опять
  • И трудно ли затравленного взять?
  • Остатки шайки, коль умрет Конрад,
  • В другие страны увезут тот клад».
  • «Когда б за каплю крови он мне дал
  • За каждую алмаз или опал,
  • Когда б за каждый волос вместо мзды
  • Сияли горы золотой руды
  • И сказочные клады всех времен
  • Лежали б здесь, – не откупился б он!
  • И час бы я не медлил ни один,
  • Когда б над ним я не был господин.
  • Я страстно выбираю месть мою
  • И, долго муча, долго не убью».
  • «Сеид, твой гнев смягчить я не хочу.
  • Он слишком справедлив, и я молчу.
  • Хотелось мне добыть тот ценный клад
  • Тебе, – отпущен, не уйдет пират,
  • Бессильный, потерявший мощь и рать:
  • Прикажешь ты – он будет взят опять». —
  • «Он будет взят опять… И должен я
  • Его пустить… когда в руках змея?
  • Простить врага? Чья просьба? Ах, твоя!..
  • Ходатай мой прекрасный! хочешь ты
  • Так отплатить за проблеск доброты,
  • С какой гяур[47] спасал одну лишь ту,
  • Чью, верно, не заметил красоту?
  • Его превозношу за это сам.
  • Но дай ушко, совет тебе я дам:
  • Тебе не верю, женщина! От слов
  • Твоих сомненьям доверять готов.
  • В его объятьях, бросив свой сераль[48],
  • Скажи, мечтала ль ты бежать с ним вдаль?
  • Ответ не нужен – вижу, как зажег
  • Преступный пламень бледность этих щек.
  • Смотри, прекрасная, поберегись,
  • И не о нем одном теперь молись!
  • Лишь слово… Нет… молчи на этот раз…
  • Будь проклят миг, когда тебя он спас
  • Из пламени, уж лучше б ты… Но нет…
  • Был без тебя бы горек этот свет.
  • Обманщица! ты слишком уж смела.
  • Тебе подрежу быстрые крыла.
  • Напрасных слов я тратить не люблю,
  • Но знай, измены я не потерплю!»
  • Он встал и медленно к дверям пошел,
  • С угрозой на устах, угрюм и зол.
  • Ты плохо знаешь женщину, Сеид!
  • Проклятие ее не устрашит.
  • Тебе ль представить, как она
  • Бесстрашна в гневе и в любви нежна.
  • Она обижена; ей невдомек,
  • Что корень состраданья так глубок.
  • Сама рабыня, знает всю печаль
  • Она неволи, пленника ей жаль.
  • И вот, не думая себя беречь,
  • Опять о нем она заводит речь,
  • И вновь свирепствует паша… пока
  • Не закрадется в сердце к ней тоска.
6
  • Меж тем страшны, без радостей, без дел,
  • Тянулись дни и ночи. Он был смел.
  • Но ужас и сомненья этих дней!
  • Ведь каждый час мог смерти быть страшней,
  • Ведь каждый раб, что за стеной прошел,
  • Мог быть за ним, вести его на кол.
  • Ведь каждый звук, раздавшийся во мгле,
  • Мог быть уже последним на земле.
  • Но дух его, надменен и суров,
  • Был смерти чужд и к смерти не готов.
  • Он был измучен, но безмолвно нес
  • Сомнения ужаснее угроз.
  • Тревога бури, битвы жаркий глум
  • Не оставляют времени для дум.
  • Но, ослабев от непривычных пут,
  • Стать жертвой настроений и минут,
  • Припоминать и каяться себе
  • В своих ошибках и в своей судьбе,
  • Хоть ничего уж не вернешь назад;
  • Считать мгновенья, что к концу спешат,
  • Без друга, кто потом сказать бы мог,
  • Что перед смертью ты не изнемог,
  • А черной клеветою вражья рать
  • Последний час твой рада запятнать;
  • Ждать мук, которых не страшится честь,
  • Но телу, может быть, не перенесть;
  • Глубоко знать, что за единый стон
  • Ты будешь доблести своей лишен;
  • Жизнь оставляя здесь, взамен не ждать
  • Небесную скупую благодать,
  • Эдем неверный, – но земной свой рай
  • Терять, возлюбленной сказав: «Прощай!»
  • Вот мысли, что переносил Конрад, —
  • Тоску смертельней, чем телесный ад.
  • И он терпел ее! Хватало ль сил?
  • Не все ль равно – раз он переносил!
7
  • Проходит день – Гюльнара не идет,
  • Второй и третий – он напрасно ждет.
  • Но все же в том, что он живет еще,
  • Угадывает силу чар ее.
  • Прошел четвертый день, и ночь пришла.
  • Был мрак жесток, была погода зла.
  • Как шумом моря наслаждался он!
  • Впервые этот шум был так силен.
  • И дикий дух, желаний диких полн,
  • В ответ на грохот разъяренных волн
  • Как часто взнуздывал крылатость ту,
  • Как буйную любил он быстроту!
  • И каждый всплеск в ушах звучал родным…
  • Так близок… но, увы! недостижим.
  • Протяжно выла буря; и кругом,
  • Все сотрясая, с силой падал гром;
  • Но за решеткой молний борозды
  • Ему милей полуночной звезды.
  • К окошку цепь свою он приволок:
  • О, если б смерть найти сейчас он мог!
  • К сполохам поднял руку в кандалах,
  • Моля, чтоб тело обратили в прах;
  • Их призывали и мольбы и сталь —
  • Но, не сразив, гроза умчалась вдаль.
  • Все тише гул… Как будто страшный стон
  • Неверным другом был пренебрежен!
8
  • Пробила полночь. Легкий шаг к дверям
  • Приблизился… затих… помедлил там.
  • Ключ повернулся, загремел засов:
  • Она! К ее приходу он готов.
  • Как ни погряз в грехах он, в эту тьму
  • Прекрасный ангел послан был ему.
  • Но изменилась в эти дни она,
  • Так стала трепетна и так бледна.
  • Был взгляд ее тревожен и несмел,
  • Он говорил без слов: «Смерть – твой удел…
  • Смерть – твой удел, и близок страшный час,
  • Но все же пытка хуже во сто раз». —
  • «Что мне спасенье! так три дня назад
  • Я говорил… Не стал другим Конрад!
  • Зачем пирата хочешь ты спасти?
  • Свой приговор он заслужил нести.
  • За все дела, которых и не счесть,
  • Наградой будет мне Сеида месть».
  • «Зачем хочу спасти тебя?.. Тот раз
  • Меня от страшной участи ты спас.
  • Зачем? Ты, как слепой, не видишь ничего,
  • Коль не узнал волненья моего.
  • Скажу ль тебе о том, чем вся полна?
  • О чувствах женщина молчать должна.
  • Преступный, душу ты смутил мою,
  • Тебя боюсь… жалею… и люблю.
  • Но о другой не говори мне вновь,
  • Напрасной не зови мою любовь:
  • Пусть хороша другая и нежна,
  • Того, что я, не сделала б она.
  • И разве, сердцем преданным любя,
  • Покинула б я одного тебя?
  • Жена корсара!.. Что же господин
  • Ее скитается всегда один?
  • Не возражай… теперь не к месту речь:
  • На волоске висит над нами меч!
  • Коль не боишься рваться напролом —
  • То вот тебе кинжал! Встань и пойдем». —
  • «Да, в кандалах! Пожалуй, слишком тих
  • Меж спящих сторожей пройду я в них.
  • Ты не подумала про цепь мою?
  • И это ли оружие в бою?»
  • «Неверный… Стражу подкупила я,
  • Готовя к бунту, золотом маня.
  • Скажу лишь слово – цепи упадут.
  • Была б я разве без подмоги тут?
  • Я говорила с ними день и ночь,
  • Была коварна, чтоб тебе помочь…
  • Нет! наказать тирана не грешно.
  • Конрад! Паша умрет… так быть должно!
  • Ты содрогаешься? Но как простить?
  • Я им оскорблена, я жажду мстить.
  • Он обвинил в неверности меня, —
  • Не изменяла я, обет храня. Да!
  • Смейся… только в чем моя вина?
  • Тебя не знала и была верна.
  • Но так сказал он, ревностью томим,
  • И над тираном злобным мы свершим
  • Судьбу, предсказанную им самим.
  • Меня купив, был щедр он, может быть,
  • Но сердца моего не смог купить.
  • Была безропотной – он смел сказать,
  • Что я с тобой хотела убежать.
  • Но пусть авгур[49] познает торжество:
  • Исполнится пророчество его…
  • Ты жив еще не по моей мольбе:
  • Готовит он мучения тебе
  • И мрак отчаянья – своей рабе.
  • Да, мне грозит он: но пока влюблен,
  • Для прихоти меня оставил он;
  • Когда же чар рассеется туман, —
  • Мешок готов и близок океан!
  • Что ж? Так и быть игрушкой для глупца,
  • Покуда краски не сойдут с лица?
  • Тебя увидела, тебя люблю
  • И благодарность докажу мою.
  • Когда бы не грозила мне беда
  • (Угрозы выполняет он всегда!),
  • Тебя б спасла, не трогая пашу.
  • Вот, я твоя! тобой одним дышу!
  • Меня не любишь и не знаешь ты.
  • То – первый гнев мой… первые мечты…
  • Ты б не боялся, испытав меня,
  • Души Востока страстного огня.
  • Он твой маяк спасения, он тот,
  • Что в гавани нас к шлюпке приведет,
  • Но в комнате, там, где наш путь лежит,
  • Спит – не проснется больше он – Сеид!»
  • «Гюльнара! до сих пор я сам не знал,
  • Что так бессилен и так низко пал;
  • Сеид, мой враг, готовил гибель мне
  • В открытой, хоть безжалостной войне;
  • И я пришел на корабле своем,
  • Чтобы разить разящего мечом;
  • Мое оружье меч, а не кинжал,
  • Я спящих никогда не убивал.
  • И не для этого тебя я спас,
  • Не дай о том мне пожалеть сейчас.
  • Теперь прощай! Найди себе покой.
  • Коротким будет сон последний мой!»
  • «Сон! сон! А завтра хлынет пот со лба,
  • И будешь корчиться вокруг столба.
  • Но взор мой не увидит муки той,
  • И, если ты погибнешь, – я с тобой!
  • Жизнь, ненависть, любовь мою, корсар, —
  • Все на земле решает твой удар!
  • Как без того бежим мы? Ведь Сеид
  • Догонит нас. И не отмщу обид…
  • Всю молодость… ужасные года!
  • Один удар сотрет их навсегда.
  • Но если только меч ты признаешь,
  • То женская рука подымет нож.
  • Корсар! с удачей я вернусь сюда —
  • Иль мы не встретимся уж никогда.
  • И завтра солнце, в нашем встав краю,
  • Увидит саван мой и казнь твою».
9
  • Исчезла прежде, чем ответил он,
  • Но он следил за ней, воспламенен;
  • И, цепи подобрав свои как мог,
  • Чтобы, звеня, не путались у ног,
  • Взволнован видом отпертых дверей,
  • Он бросился в проход, спеша за ней.
  • Мрак, повороты, и в ночной тиши
  • Нигде ни лампы, ни живой души.
  • Вдруг сумеречный свет мелькнул сквозь тьму.
  • Что обещает этот луч ему?
  • Он наугад идет… вот холодок
  • Предутренний ему лицо обжег.
  • Он – в галерее… перед ним встает,
  • Уже бледнея, звездный небосвод,
  • Но он не смотрит даже – огонек
  • В покое дальнем взор его привлек.
  • Туда спешит: из двери на него
  • Струится свет, и больше ничего.
  • Скользнула тень, во мраке неясна,
  • Остановилась… дрогнула… Она!
  • Но нет следов содеянного зла.
  • «Она убить Сеида не смогла!..»
  • Но взор ее, исполненный огня,
  • Внезапно испугался света дня,
  • Поток волос отбросила она,
  • Лицо скрывавший, словно пелена,
  • Как будто наклонялась перед тем
  • Над кем-то, кто ужасен был и нем.
  • Он видит – чуть заметно и бледно,
  • Ее рукой оставлено пятно
  • На лбу, где черная змеится бровь,
  • Знак преступления – чужая кровь!
10
  • Он видел битвы… он в тюрьме скорбел,
  • Угадывая страшный свой удел,
  • Терпел соблазн и кару, был суров
  • Под беспросветным бременем оков
  • И, зная бой, плененье и позор,
  • Ни перед чем на свете до сих пор
  • Так не бледнел в ознобе ледяном,
  • Как перед этим пурпурным пятном.
  • Неясный знак, почти что ничего —
  • Но вся краса исчезла для него!
  • Он часто видел кровь, не дрогнув, – та
  • Была мужской рукою пролита.
11
  • «Все кончено! Он лишь вздохнул во сне…
  • Он мертв… и дорого ты стоил мне.
  • Теперь слова напрасны все… Прочь!., прочь!..
  • Нас ждет баркас… уж миновала ночь…
  • И пусть примкнет, кто предан мне и смел,
  • К тем из твоих бойцов, кто уцелел.
  • А мой поступок объясню потом,
  • Когда от берега мы отойдем».
12
  • Ударила в ладоши – и скорей
  • Бегут и мавр[50] и грек, покорны ей.
  • Они спешат с него оковы снять.
  • Как ветер гор, свободен он опять,
  • Но на душе смертельно тяжело,
  • Как будто бремя уз туда легло.
  • В молчании Гюльнарой подан знак,
  • Открылась дверь, ведущая во мрак.
  • Они спешат, и вот уж у их ног
  • Волна ласкает золотой песок.
  • Конрад – за ними. Равнодушен он
  • К тому, обманут он или спасен.
  • Он ко всему готов и терпелив,
  • Как если бы паша еще был жив.
13
  • Играет ветер, паруса шуршат,
  • И погрузился в прошлое Конрад.
  • Внезапно вырос черной грудой скал
  • Мыс, где недавно якорь он бросал.
  • С той ночи минули – так коротки! —
  • Века злодейства, ужаса, тоски.
  • Когда ж над мачтою утес навис,
  • Закрыв лицо, его склонил он вниз
  • И вспомнил все: Гонзальво, час борьбы,
  • Свою победу, поворот судьбы.
  • Но, грустью по возлюбленной томим,
  • Он поднял взор – убийца перед ним!
14
  • Гюльнара изнывает оттого,
  • Что видит отвращение его,
  • И гаснет жаркий гнев в ее глазах
  • И в поздних проливается слезах.
  • Ему сжимает трепетно персты:
  • «Пусть не простит меня Аллах, но ты…
  • Что было бы с тобой, когда б не я?
  • И хоть сейчас не упрекай меня!
  • О, ночь ужасная! Себя сама
  • Не узнаю… почти схожу с ума.
  • Любви не зная, зла не совершив,
  • Была б чиста, но ты бы не был жив!»
15
  • Она ошиблась: он ее ни в чем
  • Не обвинял, виня себя во всем.
  • В его груди, незримы, глубоки,
  • Изнемогали мысли от тоски.
  • А между тем бриз гонит их домой,
  • Лазурный вал играет за кормой.
  • Вдруг точкой… бликом… парусом возник
  • Из дальней мглы вооруженный бриг.
  • На нем давно заметили баркас
  • И парусов прибавили тотчас:
  • И приближается к ним с быстротой
  • Высокий нос и пушек грозный строй.
  • Вдруг вспышка! За баркасом взрыв волну,
  • Шипящее ядро попело ко дну.
  • Тогда от дум очнулся вдруг Конрад,
  • И радостью его зажегся взгляд:
  • «Мой бриг… мой алый флаг… Кто б думать мог?..
  • Я на море еще не одинок…»
  • На бриге узнают сигнал и крик
  • И шлюпку на воду спускают вмиг.
  • Уж с палубы приветствуют его,
  • На лицах всех восторг и торжество.
  • Взволнован каждый и безмерно горд,
  • Следя, как снова всходит он на борт;
  • Улыбка раздвигает им уста,
  • И радость искренняя их проста.
  • Он, вдруг забыв беду и неуспех,
  • Как старый вождь приветствует их всех,
  • Ансельмо руку жмет и уж опять
  • Готов приказывать и побеждать!
16
  • Но не один пират был огорчен
  • Тем, что без боя вождь их возвращен.
  • Неужто правда женщина могла
  • Свершить такие смелые дела?
  • Ее царицей сделают тогда.
  • Разборчивость Конрада им чужда.
  • К Гюльнаре взоры их обращены,
  • Улыбки изумления полны.
  • И смущена их любопытством та,
  • Кем кровь была бесстрашно пролита.
  • Чтоб скрыть лица тревожную игру,
  • Она спускает легкую чадру[51]
  • И, руки на груди сложив крестом,
  • Покорно ждет, что будет с ней потом.
  • Безумным бешенством исступлена,
  • В любви, в борьбе чудовищна, нежна,
  • Все оставалась женщиной она!
17
  • Как мог ее не пожалеть Конрад?
  • Того, что было, не вернуть назад;
  • Его не смоют слезы тысяч глаз,
  • И небо покарает в страшный час.
  • Да! для того чтоб стал свободен он,
  • Кровь пролилась, кинжал был занесен,
  • И отдала она, забывши страх,
  • Все на земле и все на небесах!
  • На черноокую взглянул в упор;
  • Она печально опустила взор,
  • Смиренна, и покорна, и слаба.
  • Подчеркнута тенями бледность лба
  • И щек, – румяно лишь одно
  • Оставленное мертвецом пятно.
  • Он сжал ей руку; дрогнула она,
  • В любви покорна, в ярости страшна.
  • Он сжал ей руку, – и его рука
  • Уж не была сурова и жестка.
  • «Гюльнара… Милая!..» Ни слова – нет!
  • Лишь очи подняла ему в ответ
  • И молча бросилась ему на грудь!
  • Ее бесчеловечно оттолкнуть
  • Не согласилось сердце бы ничье,
  • И даже он не оттолкнул ее.
  • Не будь предчувствий у людских сердец,
  • Пришел бы верности его конец.
  • Изменой не был поцелуй его,
  • Он не просил иного ничего.
  • Второго слабость не смогла украсть
  • Для губ, чьи вздохи напоила страсть,
  • Для губ, чей аромат, казалось, был
  • Навеян взмахами незримых крыл.
18
  • На дальний остров уж спустилась мгла,
  • Но им знакома каждая скала.
  • В их гавани шум, голоса, свистки,
  • Привычный свет струят к ним маяки,
  • Навстречу им уже спешат челны,
  • И прыгают дельфины из волны,
  • И даже чаек хриплый, резкий стон
  • Приветствием веселым окрылен!
  • И каждый луч в решетчатом окне
  • Им говорит о друге иль жене.
  • О, как очаг священен для того,
  • Кто с гребней моря смотрит на него!
19
  • Там, где маяк сияющ и высок,
  • Конрад Медоры ищет огонек.
  • Но нет! Как странно: изо всех одно,
  • Ее окошко не освещено.
  • Как странно: он не встречен в первый раз!
  • И неужели свет ее угас?
  • На берег первым мчаться он готов,
  • Нетерпеливо торопя гребцов.
  • О, если б крылья сокола иметь,
  • Чтоб на вершину, как стрела, взлететь!
  • Но вот передохнуть гребцы хотят.
  • Их ждать нет сил! Уже в воде Конрад,
  • До берега добрался вплавь, потом
  • Наверх тропинкой поспешил бегом.
  • Вот он у двери… В башне тишина
  • Глубокая, и ночь вокруг темна.
  • Он громко постучал, но ничего
  • Не говорит, что слышали его.
  • Он постучал слабее, и робка
  • Была его дрожащая рука.
  • И кто-то дверь открыл, но не она.
  • Не та, что так любима, так нужна!
  • Молчание… и дважды он вопрос
  • Хотел задать, но все ж не произнес.
  • Взял факел… – все увидит он сейчас! —
  • Но уронил его, и тот погас.
  • Другого не подумал ждать огня,
  • Как здесь не стал бы ждать прихода дня.
  • Но в темном коридоре, где он шел,
  • Далекий свет чертил тенями пол.
  • И он вошел к ней… и увидел то,
  • Что сердце знало, страхом облито.
20
  • Он стал без слов, вперив недвижный взор,
  • И больше не дрожал, как до сих пор.
  • Так смотрим мы, боря печаль и бред,
  • Боясь сознаться, что надежды нет!
  • Она цвела спокойной красотой,
  • И смерть оставила ее такой.
  • И вложены холодные цветы
  • В холодные и нежные персты.
  • Казалось, спит она притворным сном,
  • И было бы смешно рыдать о том.
  • Скрывали шелк ресниц и холод век
  • То, перед чем бледнеет человек.
  • Смерть не жалеет блеска ясных глаз,
  • И волей смерти разум в них угас.
  • Пришел закат двух голубых светил;
  • Но рот еще всю прелесть сохранил.
  • Вот-вот улыбкой дрогнет уголок,
  • И лишь на миг так замкнут он и строг…
  • Но пелена, но каждая из кос —
  • Ряд светлых и безжизненных волос —
  • Бывало, разлетались, так легки,
  • И летний ветер с них срывал венки!..
  • Все дышит смертью, мрачен облик весь,
  • Она ничто… Тогда зачем он здесь?
21
  • Зачем вопросы? Правдою была
  • Недвижимая мраморность чела.
  • Не все ль равно, как смерть она нашла?
  • Его любовь, надежда лучших дней,
  • Живая радость, всех других нежней,
  • Единственное в мире, что любил,
  • Похищено; он это заслужил,
  • Но он страдал. У праведных есть свет
  • Спасительный, его у грешных нет.
  • Гордец, себе избравший здесь, внизу,
  • Земной восторг и горькую слезу,
  • Теряет все, лишаясь пустяка.
  • Но всем потеря радостей горька!
  • Порою мужественный взор таит
  • Глухую боль мучительных обид,
  • И безнадежностью подавлен тот,
  • Кому улыбка изгибает рот.
22
  • Тот говорит о муках не легко,
  • Кто их переживает глубоко.
  • Без счета мысли сходятся к одной
  • И замкнуты безвыходной стеной.
  • Для тайны сердца слов не подберешь,
  • И многословное страданье – ложь!
  • Конрад до дна опустошен тоской,
  • И мертвый в сердце у него покой,
  • И так он слаб, что взор влажнит слеза,
  • И горько плачут гордые глаза.
  • Но малодушия глухой порыв
  • Вскрывает муки, их не облегчив.
  • Когда б один он не был, никогда
  • Не пролилась бы горькая вода.
  • С разбитым сердцем, без надежд, без сил,
  • Уйдя отсюда, их он осушил.
  • Восходит солнце – день Конрада сер!
  • Приходит ночь – ей нет краев и мер!
  • Страшнее мрака нет, чем ночь сердец,
  • И горе – безнадежнейший слепец!
  • Смотреть боится, прячется во тьму,
  • И не найти поводыря ему.
23
  • Добра не ведав, злу предался он,
  • Обманут рано, долго обольщен.
  • Но мысль его, как капля, что течет,
  • Просачиваясь сквозь пещерный свод,
  • Свершив свой путь, уж больше не светла,
  • Но холодом и камнем проросла.
  • Вдруг молния ударила в утес;
  • Как он, Конрад грозы не перенес.
  • Над краем бездны расцветал цветок,
  • В своей тени утес его берег,
  • Гром поразил обоих, – и разбит
  • Лилеи цвет и сумрачный гранит.
  • От молнией сожженного цветка
  • Не сохранилось даже лепестка;
  • А где стоял его холодный друг,
  • Осколки черные лежат вокруг!
24
  • Уж утро. Кто же грусть его прервет?
  • Ансельмо на скалу к нему идет.
  • Там нет его, он не сходил к воде;
  • До ночи ищут, не найдя нигде.
  • И снова день, и нет его опять;
  • Лишь эхо устает им отвечать.
  • Пядь каждая обыскана земли:
  • От шлюпки цепь на берегу нашли,
  • И тотчас вышли в море корабли.
  • Напрасно все – день катится за днем,
  • Конрада нет, и нет вестей о нем.
  • И нет нигде судьбы его следа:
  • Погиб ли он иль скрылся навсегда?
  • Пираты плакали о нем одни…
  • Медоре камень возвели они.
  • Конраду памятник не водружен:
  • Кто знает, может быть, не умер он —
  • Корсар, чье имя воскрешает вновь
  • Тьму преступлений и одну любовь.
Вопросы и задания

1. На примере этого произведения покажите характерные признаки романтической поэмы.

2. Покажите, как утверждается в поэме идея романтической свободы.

3. Проследите, как проявляется в этом произведении авторская позиция и в чем ее особенности.

4. Назовите основной конфликт поэмы, проследите его развитие и охарактеризуйте композицию поэмы.

5. Объясните идейную и композиционную роль Медоры.

6. На примере образа Конрада покажите, как создается характер «байронического героя».

7. Покажите, какими художественными средствами создается романтический пафос «Корсара».

8. Объясните, как проявляется в поэме «романтическая ирония».

9. Сформулируйте идею произведения Байрона.

Виктор Гюго

Виктор Гюго – самый почитаемый на родине французский романтик, творивший на протяжении почти всего XIX века и снискавший себе заслуженную мировую известность. Его перу принадлежит тонкая и глубокая романтическая лирика, постановка его пьес ознаменовала победу романтизма над классицизмом в парижских театрах, он был одним из теоретиков романтизма, а его романы «Собор Парижской Богоматери», «Отверженные», «93-й год», «Человек, который смеется» и др. до сих пор с увлечением читаются во всем мире.

Выдающуюся роль, которую сыграл В. Гюго в мировой литературе, лучше всех охарактеризовал Ф. М. Достоевский, написавший: «Его мысль есть основная мысль всего искусства девятнадцатого столетия, и в этой мысли Виктор Гюго, как художник, был чуть ли не первым провозвестником. Это мысль христианская и высоконравственная; формула ее – восстановление погибшего человека, задавленного несправедливым гнетом обстоятельств, застоя веков и общественных предрассудков. Эта мысль – оправдание униженных и всеми отвергнутых парий общества».

Справедливость суждения русского писателя прекрасно подтверждает произведение, которое предлагается вашему вниманию. По своим жанровым признакам «Клод Гё», написанный в 1831 году, является художественным очерком, поскольку в основе его лежат реальные события. Трагическая судьба заключенного, несоизмеримость преступления и наказания произвели глубокое впечатление на писателя. Его искреннее возмущение очень хорошо слышится во второй части «Клода Гё», в которой Гюго произносит гневную речь, выступая против смертной казни, каторжных работ, против всей системы французского правосудия.

Писатель не предлагает мириться с преступлениями, не отрицает необходимости законов в обществе. Он призывает понять социальные причины преступности и направить силы на искоренение этих причин. Здесь проявляются лучшие черты В. Гюго, бывшего не только писателем, но и общественным деятелем.

Подготавливая читателя к восприятию своей публицистической речи, писатель рассказывает историю Клода Гё. Если не знать о том, что рассказ этот строго опирается на реальные факты, его можно принять за блестяще сделанную новеллу. За сдержанным, спокойным стилем повествования скрывается бурный темперамент писателя, прорывающийся в текст ироническими замечаниями и глубоким состраданием, которое освещает образ главного героя. А сам главный герой поражает простотой своего величия. Трагизм этого образа заключается в нереализованности заключенных в нем возможностей: ведь Клод Гё способен глубоко и преданно любить (обратите внимание, как умело выбирает писатель художественные детали, например, ножницы), ценить друга, у него – золотые руки, он справедлив и честен (отметьте поведение Клода Гё во время следствия), наконец, у него недюжинный ораторский дар… Но как воспользовалось общество этими талантами? Сначала оно подтолкнуло молодого француза к преступлению, затем превратило несоизмеримое преступлению наказание в каждодневную пытку и заставило стать убийцей.

Да и жертва Клода Гё погибает не только от топора заключенного, но по вине все того же общества, возложившего на этого человека власть, нести бремя которой он неспособен. Не выполняют своих обязанностей перед страной и ее гражданами ни законодатели, ни суд. Объективно, они оказываются большими преступниками, чем заключенные Клерво. Им недоступно благородство Клода Гё или Альбена. Это все вызывает гневный протест писателя, бросающего обвинение истинным преступникам, дающего блестящий урок подлинного «следствия по делу» юристам и судьям.

«Клод Гё» – не единственное произведение писателя, в котором звучит тема «униженных и оскорбленных», но оно дает очень точное представление об особенностях гуманизма Гюго и о силе его писательского дарования.

Попытайтесь нарисовать устный портрет-образа повествователя в очерке «Клод Гё».

Клод Гё

Перевод Г. Бергельсона

Лет семь-восемь тому назад жил в Париже бедный рабочий по имени Клод Гё. Некая девица, ставшая сожительницей этого человека, родила ему ребенка. Я говорю об этих вещах без всяких прикрас: пусть читатель сам решает, нужно ли ему воспользоваться нравоучениями, которые факты рассыпают на своем пути. Щедроты природы, но не блага воспитания выпали на долю этого даровитого, проворного, сметливого рабочего, не умевшего читать, однако умевшего мыслить. Как-то зимою он остался без работы. Ни дров, ни хлеба не было в его лачуге. Мужчина, женщина и ребенок мерзли и голодали. И мужчина украл. Что и где он украл, я не знаю. Но вот что я знаю точно: кража эта принесла женщине и ребенку три дня, прожитых с хлебом и с дровами, и пять лет тюрьмы – мужчине.

Его отправили отбывать срок в Клерво, в центральный арестный дом. Клерво – это аббатство, превращенное в тюрьму, келья, превращенная в камеру, алтарь, превращенный в позорный столб. Так понимает и так осуществляет кое-кто прогресс, о котором мы сейчас беспрестанно твердим. Вот чем оборачивается у них это слово.

Но продолжим наш рассказ:

На ночь Клода Гё запирали в камере, а на день – в мастерской. Только не подумайте, что я противник таких мастерских.

От этого человека, еще недавно честного рабочего, а ныне вора, веяло достоинством и величием. Несмотря на молодость, его высокий лоб был уже изрезан морщинами, и несколько седых волос поблескивали в черных прядях; глубоко посаженные глаза под четко очерченными бровями глядели на мир кротко, но пронзительно; у него были широкие ноздри, сильный подбородок и суровая складка у рта. Это было красивое лицо. Подглядим же, что сделало с этим человеком общество.

Он был скуп на слова и жесты, и весь его облик пронизывала властность, приносившая ему послушание окружающих. Он был задумчив, и выражение лица у него было серьезное, но отнюдь не страдальческое. А ведь страдал он всю жизнь.

Как и в других домах заключения, в тюрьме Клерво имелась должность начальника мастерских, совмещавшего в одном лице тюремщика и подрядчика: рабочий, выслушивающий его приказания, – это узник, за которым он следит; он вкладывает вам в руки инструмент, а ноги ваши заковывает в кандалы. Человек, занимавший здесь эту должность, принадлежал к одной из разновидностей этой породы: суровый и деспотичный, он был рабом своих помыслов и никому не позволял подрывать основы его власти; впрочем, при случае он мог вести себя как славный, компанейский малый, был жизнерадостен и шутил не без изящества; скорее упрямый, чем решительный, он не вел долгих разговоров ни с кем, даже с самим собой, был, вероятно, хорошим отцом и мужем, но ведь это долг, а не добродетель; короче говоря, он был человек не злой, но скверный. Он был из того сорта людей, кому не дано ни живой отзывчивости, ни гибкости; кто состоит из одних только недвижных молекул; кто не способен воспринять толчок какой бы то ни было мысли, прикосновение какого бы то ни было чувства; кто равнодушно злобствует, угрюмо ненавидит, гневается без тени волнения; кто и охваченный огнем не согревается, ибо по сути своей чужероден теплоте; кто словно вырублен из куска дерева и, даже воспламенившись с одной стороны, все так же холоден с другой. Главной чертой, чертой, определявшей характер этого человека, было упорство. Он гордился им и сравнивал себя с Наполеоном. Но ведь это нечто вроде обмана зрения: есть люди, которые заблуждаются, принимая упорство за волю, как на известном расстоянии они принимают свечу за звезду. Наклеив мысленно какому-то нелепому своему действию ярлык «моя воля», он шагал с высоко поднятой головой сквозь все препоны к последним пределам этой нелепицы. Безрассудное упрямство – это блажь, присоединившаяся к глупости и являющаяся ее продолжением. Такое заводит далеко. Вообще, когда, став жертвой бедствия в личной или общественной жизни, мы идем по следам случившегося и как бы изучаем структуру разбросанных кругом обломков, стараясь разобраться в характере происшедшей катастрофы, нам почти всегда становится ясно, что она была вызвана слепотой какого-то недалекого, самовлюбленного упрямца. Их немало на свете, этих ничтожных посланцев злого рока, почитающих себя слугами провидения.

Вот каков был начальник мастерских центральной тюрьмы Клерво. Вот каково было то огниво, которым общество изо дня в день било по узникам, высекая из них искры.

А искры, которые такое огниво выбивает из таких кремней, не раз приводили к пожарам.

Как уже было сказано, по прибытии в Клерво Клод Гё был зачислен в одну из мастерских, где за ним закрепили некую определенную работу. Начальник мастерских пригляделся к нему и, увидев, что у него золотые руки, стал относиться к нему по-хорошему.

Говорят даже, что однажды, когда сам он был в хорошем расположении духа, а Клод Гё на его глазах ходил печальный, потому что беспрестанно думал о той, кого называл своей женою, начальник завел с заключенным веселую беседу, как бы развлекая его, и рассказал, что несчастная стала уличной девкой. Не теряя самообладания, Клод спросил, что сталось с ребенком. Об этом сведений не было.

Прошло несколько месяцев, Клод приобвык к тюремной жизни, и теперь уже его, казалось, ничто не заботило. Суровое спокойствие, свойственное натуре этого человека, вновь овладело им.

Приблизительно за это же время Клод приобрел удивительное влияние на своих сотоварищей. Все эти люди по какому-то молчаливому сговору, так что ни они, ни он сам не знали почему, стали советоваться с Клодом, прислушиваться к его словам, восторгаться им и подражать ему, а это уже есть высшая степень восхищения. Да, тому, кому покорились все эти непокорные души, было чем гордиться. Эта власть пришла к нему неожиданно для него самого. Источником ее был взгляд Клода. Глаз человека – это окно, через которое можно увидеть мысли, снующие в его мозгу.

Поселите человека мыслящего среди его немыслящих собратьев, и вы увидите, как в силу неодолимого закона притяжения по истечении определенного срока все эти темные умы столпятся со смирением и обожанием вокруг ума, от которого исходит свет. Одних людей можно уподобить железу, других – магниту. Клод был магнитом.

Не прошло и трех месяцев, как Клод стал душой, законом и уставом своей мастерской. Все эти стрелки ходили по его циферблату. Порою он сам не знал, кто он – король или узник. Он походил на папу римского, плененного вместе со своими кардиналами[52].

И благодаря совершенно естественному процессу, который сказывается на всех ступенях общества, любимец заключенных был ненавистен тюремщикам. Так бывает всегда. Популярность и опала всегда шагают в ногу. Ненависть рабовладельцев – обратная сторона любви рабов.

У Клода Гё был волчий аппетит. Таков уж был его организм. Желудок этого человека был устроен таким образом, что его едва могла бы насытить дневная порция двух простых смертных. Сеньор де Котадилья[53], обладавший таким же аппетитом, сам пошучивал на этот счет, но то, что может служить поводом для веселого настроения у герцога, испанского гранда, которому принадлежат пятьсот тысяч овец, становится тяжелым бременем для рабочего, а для арестанта – великим бедствием.

На свободе Клод Гё, трудясь целый день на своем чердаке, зарабатывал на четыре фунта[54] хлеба, которые он и съедал. В тюрьме Клод Гё, также трудясь целый день в мастерской, неизменно получал за свою работу полтора фунта хлеба и четыре унции[55] мяса. Тюремный паек безжалостен. И Клод был всегда голоден в тюрьме Клерво.

Он был голоден, вот и все. Об этом он не говорил. Таков был его характер.

Однажды, проглотив свой скудный обед, Клод принялся за работу, пытаясь трудом заглушить чувство голода. Остальные арестанты продолжали есть, оживленно разговаривая друг с другом. Белокурый молодой человек, бледный и худосочный, подошел к Клоду. В руках у него была его обеденная порция, к которой он еще не прикоснулся, и нож. Видно было, что юноша – он продолжал стоять возле Клода – хочет, но не решается заговорить. И вид этого человека, и хлеб, и мясо в его руках – все это раздражало Клода.

– Чего тебе? – резко спросил он.

– Окажи мне услугу, – робко произнес юноша.

– Какую еще?

– Помоги мне съесть это. Мне много.

Слезы затмили гордые глаза Клода Гё. Он взял нож, разделил порцию молодого человека на две равные части, вернул ему одну из них и принялся за еду.

– Спасибо, – сказал юноша. – Если хочешь, будем всегда делать так.

– Как тебя зовут? – спросил Клод.

– Альбен.

– Ты как сюда попал? За что?

– За кражу.

– Я тоже, – сказал Клод.

С той поры они и в самом деле стали каждый день делить пополам еду Альбена. Клоду Гё было тридцать шесть лет, но иногда ему можно было дать все пятьдесят, до того мучительны были мысли, которые грызли его каждодневно. Альбен же, которому было двадцать лет, выглядел как семнадцатилетний, столько невинности сохранилось во взгляде этого вора. Эти два человека были теперь связаны крепкими узами дружбы, которая походила скорее на дружбу отца и сына, чем двух братьев. Альбен был чуть ли не ребенком, Клод – чуть ли не стариком.

Они работали в одной и той же мастерской, спали под теми же сводами, выходили на прогулку в том же дворе, откусывали от той же краюхи хлеба. Каждый из них заменял другому целый мир. Казалось, они были счастливы.

Мы уже говорили о начальнике мастерских. Чтобы заставить арестантов повиноваться, этот ненавистный им человек был зачастую вынужден прибегать к помощи Клода Гё, их любимца. Не раз и не два, когда нужно было утихомирить недовольных и предотвратить бунт, негласное владычество Клода Гё оказывало мощную поддержку официальной власти начальника. И впрямь десять слов Клода могли не хуже, чем десять жандармов, обуздать арестантов. Клоду часто приходилось оказывать такие услуги начальнику. И тот возненавидел его всей душой. Он ревновал к этому вору. В глубине его сердца затаилась неумолимая, рожденная завистью ненависть к Клоду, ненависть законного повелителя к тому, кто был им на деле, власти силы – к власти духа.

Нет ничего злее такой ненависти.

Альбена Клод очень любил, а до начальника ему и дела не было.

Однажды утром, когда охранники отводили заключенных по двое из камер в мастерские, один из тюремщиков подозвал Альбена, шагавшего рядом с Клодом, и сказал, что его вызывает начальник.

– Что им от тебя надо? – спросил Клод.

– Не знаю, – ответил Альбен. Надзиратель увел Альбена.

Прошло утро. Альбен в мастерскую не вернулся. Подошел обеденный час, и Клод был уверен, что встретит Альбена в тюремном дворе. Там его не было. Арестанты возвратились в мастерскую. Альбен и там не появился. Так прошел день. Вечером, когда заключенных разводили по камерам, Клод тщетно искал глазами Альбена. Тяжела была для него, как видно, эта минута, ибо он сделал то, чего не делал никогда: заговорил с одним из надзирателей.

– А что, Альбен захворал? – спросил он.

– Нет, – ответил тюремщик.

– Почему же его сегодня не было?

– А потому, – равнодушно сказал надзиратель, – что его перевели в другое отделение.

Свидетели, которых впоследствии допрашивали, заявляли, что, когда Клод услышал эти слова, его рука, державшая зажженную свечу, слегка задрожала.

– Это кто так распорядился? – спросил он спокойным тоном.

– Господин Д., – ответил надзиратель. Господином Д. звали начальника мастерских. Следующий день прошел так же, как и предыдущий, – без Альбена.

Вечером, перед окончанием работ, Д., совершавший, как обычно, свой обход, появился в мастерской. Не успел он поравняться с Клодом, как тот уже снял свой грубошерстный колпак, застегнул на все пуговицы серую куртку – эту печальную ливрею узника Клерво, – ибо, как водится в тюрьмах, наглухо застегнутая куртка знаменует почтение к приближающемуся начальству, и с колпаком в руке остановился возле своего рабочего места, ожидая минуты, когда начальник окажется рядом с ним. И вот это произошло.

– Господин начальник! – сказал Клод.

Д. остановился и повернулся к нему вполоборота.

– Господин начальник! – проговорил Клод. – Верно ли, что Альбена перевели в другое отделение?

– Да, – ответил Д.

– Господин начальник, – продолжал Клод, – я не могу жить без Альбена. Вы ведь знаете, – добавил он, – что тюремного пайка мне не хватает, а Альбен делился со мной хлебом.

– Это его дело, – сказал Д.

– А нельзя ли все-таки вернуть Альбена к нам?

– Нельзя. Решение принято.

– Кем?

– Мною.

– Господин начальник, – сказал Клод, – на карту поставлена моя жизнь, и все зависит от вас.

– Я своих решений никогда не меняю.

– Господин начальник, я чем-нибудь провинился перед вами?

– Ничем.

– В таком случае, – сказал Клод, – почему вы нас разлучили?

– Потому, – ответил начальник.

Дав такое объяснение, Д. отправился дальше своим путем.

Клод молча опустил голову. Бедный лев, у которого отобрали собачку, сидевшую с ним в одной клетке!

Следует сказать, что горечь разлуки никак не сказалась на неумеренном и в известной степени болезненном аппетите нашего арестанта. И вообще в нем, казалось, не произошло никаких перемен. Ни с кем из заключенных он не говорил об Альбене. Один шагал по двору в часы прогулок. И был голоден. Вот и весь сказ.

Но между тем арестанты, знавшие его лучше других, стали замечать, что день ото дня мрачные тени все чаще и чаще ложатся на его лицо. Впрочем, он был более кроток, чем когда-либо.

Кое-кто из арестантов предлагал ему часть своей еды – он отказывался, улыбаясь.

С той поры как начальник мастерских по-своему объяснил Клоду свои действия, тот каждый вечер допускал некую выходку, удивительную для столь степенного человека, как он: в ту минуту, когда Д., совершая в одно и то же время свой обход, проходил мимо его рабочего стола, Клод Гё поднимал голову и пристально глядел на него, затем тоном, который был исполнен тоски и гнева и в котором слышались и мольба, и угроза, он произносил всего лишь четыре слова: «А как с Альбеном?» Пожав плечами, начальник мастерских удалялся или просто делал вид, что ничего не слышит.

Нет, не следовало этому человеку пожимать плечами, – ведь каждому, кто был свидетелем тех странных сцен, было ясно, что Клод что-то задумал. Вся тюрьма с тревожным напряжением следила за тем, чем кончится этот поединок настойчивости и самоуправства.

Позднее было установлено, что во время одной из встреч с начальником Клод сказал ему:

– Послушайте, господин начальник, верните мне моего друга. Вы хорошо сделаете, уверяю вас. Запомните мои слова.

В другой раз, это было воскресенье, в тюремном дворе он сидел на камне несколько часов в одной и той же позе: закрыв лицо ладонями и упершись локтями в колени. Подойдя к нему, заключенный Файет крикнул, смеясь:

– Какого черта ты здесь торчишь, Клод?

Клод поднял не торопясь лицо и сказал с суровым видом:

– Я сужу одного человека.

Наконец вечером 25 октября 1831 года, когда начальник мастерских совершал свой обход, Клод с силой раздавил стекло от часов, которое он нашел в то утро в одном из коридоров.

– Что за шум? – спросил Д.

– Ничего особенного, – сказал Клод. – Это я. Господин начальник, верните мне друга.

– Это невозможно, – ответил начальник.

– И все-таки это необходимо, – твердо сказал Клод, понизив голос, и, глядя в упор на начальника, добавил: – Подумайте. Сегодня у нас двадцать пятое октября. Даю вам сроку до четвертого ноября.

Один из надзирателей обратил внимание господина Д., что Клод ему угрожает и что за это полагается карцер.

– Зачем же карцер? – улыбнулся начальник, презрительно скривив губы. – С этой публикой надо быть подобрее!

На следующий день заключенный Перно подошел к Клоду, который одиноко прогуливался, погруженный в свои мысли, тогда как на другом конце двора остальные арестанты оживленно грелись на небольшой освещенной солнцем площадке.

– Послушай-ка, Клод, о чем ты думаешь? Ты какой-то грустный.

– Боюсь, – ответил Клод, – что нашему доброму господину Д. скоро придется худо.

Десять дней отделяют 25 октября от 4 ноября. Не пропустив ни одного из них, Клод каждый раз самым серьезным образом ставил начальника мастерских в известность о все более плачевном состоянии, в котором он оказался после исчезновения Альбена. Уставший от Клода, начальник один раз посадил его на сутки в карцер, потому что просьба заключенного теперь уже весьма походила на требование. Вот и все, чего добился Клод.

Наступило 4 ноября. Клод проснулся с таким лицом, какого никто не видел у него с того дня, как решение господина Д. разлучило его с другом, – это лицо дышало спокойствием. Поднявшись с постели, он порылся в стоявшем у кровати некрашеном деревянном сундучке, где хранилось его тряпье, и вытащил оттуда пару небольших ножниц. Ножницы да один из томиков «Эмиля»[56] – вот все, что осталось у него от любимой женщины, матери его ребенка, память об их нехитром хозяйстве тех счастливых времен. Эти два предмета были для него бесполезны: такие ножницы предназначены для женщин, которые шьют, а книга – для людей грамотных. Клод же не умел ни читать, ни писать.

Проходя по галерее старинного, ныне оскверненного и побеленного известкой монастыря, служившей местом зимних прогулок арестантов, он приблизился к заключенному Феррари, который внимательно рассматривал толстенные решетки на одном из окон. В руках у Клода была пара маленьких ножниц; показав их Феррари, он сказал:

– Вот ножницы, которыми сегодня вечером я перережу эти решетки.

Феррари взглянул на Клода с недоверием, затем расхохотался. Засмеялся и Клод.

Этим утром он трудился с особым тщанием, и работа у него спорилась, как никогда. Казалось, что он должен во что бы то ни стало закончить за утро соломенную шляпу, которую ему заказал и заранее оплатил некий добропорядочный житель Труа по имени Брессье.

Незадолго до полудня под каким-то предлогом он спустился в столярную мастерскую, которая помещалась на первом этаже, под мастерской Клода. Его и там, как повсюду, любили, но бывал он у столяров редко. И вот послышалось:

– Глянь-ка! Клод явился!

Его обступили. Радостно зашумели. Клод мгновенно окинул взглядом всю мастерскую. Ни одного надзирателя не было поблизости.

– Кто мне топор одолжит? – спросил Клод.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Как не быть белой вороной
Как не быть белой вороной
Преображенская Милена
Белая ворона – как часто мы слышим эти слова. А вот что они значат, что таится за этим понятием, хор...
«Кодекс Плохиша»
«Кодекс Плохиша»
Квакин Михаил
Вашему вниманию представляется книга, содержащая альтернативные руководства и рекомендации по самосо...
Когда мы были взрослыми
Когда мы были взрослыми
Ларина М.
Вашему вниманию представлена приключенческая история друзей-школьников, случайным образом ставших об...
Краткость – душа остроумия
Краткость – душа остроумия
Васильева Лариса
В книге описываются наиболее употребительные фразеологические единицы – словосочетания, пословицы и ...
Логика в вопросах и ответах
Логика в вопросах и ответах
Лучков Николай
Вашему вниманию представлено учебное пособие по логике....
Лучшая 1000… (лучшая 1000 анекдотов ушедшего года)
Лучшая 1000… (лучшая 1000 анекдотов ушедшего года)
Атасов Стас
Лучшая 1000 анекдотов ушедшего 2013 года...