Бывших ведьмаков не бывает! Романова Галина
Помотав головой, Лясота решительно отогнал посторонние мысли. Он должен найти способ выбраться из ловушки старого колдуна. Выход есть! И они его отыщут!
Однако час спустя он уже не был в этом уверен. Они блуждали по редколесью, то забираясь в густые заросли орешника, то выходя к крутобокому оврагу, на дне которого бежал знакомый ручей, и всякий раз при этом оказывались на обрыве, разве что ухитряясь подойти то с одного берега, то с другого. То они кружили по редколесью, натыкаясь на одни и те же приметные деревья — двойную березу, рябину с сухой вершиной, дуплистую липу… Солнце давно уже скрылось за деревьями, стемнело, и приходилось идти медленно, выбирая, куда поставить ногу. Ветер шелестел в листве, где-то истошно завопила ночная птица, еж прошуршал в траве. Силы убывали. Каждый шаг давался с трудом. Владислава, цеплявшаяся за его руку, спотыкалась о каждый корень и камешек. Один раз, чуть не упав, она расплакалась, повиснув на его локте.
Вдруг порыв ветра донес далекий звон колокола. Услышав его, Владислава встрепенулась.
— Туда? — Она дернула Лясоту за руку. — Там люди!
— Никого там нет, — ответил Лясота, уже зная, что это не так.
Через несколько минут впереди показался слабый огонек. Последние отзвуки колокольного звона еще плыли в воздухе, когда усталые, измученные беглецы остановились перед знакомым крыльцом.
Старый колдун стоял в дверном проеме, держа в руке свечу. Он без улыбки поглядел в их лица.
— Проходите, — только и промолвил. — Ужин на столе.
В просторной комнате все было по-прежнему. Так же горел в очаге огонь. Так же хозяин дома сидел во главе стола. Так же, как утром, ждало гостей угощение. Лясота опустился на скамью, положил кулаки на стол.
— Отпусти нас, колдун!
— Пожалуйста! — всхлипнула Владислава.
— Хорошо, — неожиданно ответил старик. — Но с одним условием. — Посмотрел на их ошарашенные лица и добавил, разделяя каждое слово: — Вы оба сможете покинуть это место вдвоем только в том случае, если кто-то третий захочет взять вас с собой.
Ночью ему не спалось — терзали тревожные, горькие мысли. На соседней лежанке, немного повозившись, притихла княжна Владислава. Сначала девушка лежала молча, потом начала еле слышно всхлипывать, и от каждого звука Лясоту словно выворачивало наизнанку. Ему, если разобраться, даже хорошо — в конце концов, он беглец. Его могут до сих пор искать, а после той встречи на пароходе небось уже по всем городам и весям объявили в розыск. Отчим княжны уж точно не оставит его в покое, как «похитителя невинных дев». И избушка старого колдуна может, оказаться отличным выходом из положения — есть, во всяком случае, убежище, где он в безопасности. А Поленька… ну что ж, ждала столько лет, авось еще бы подождала. Но вот княжне Владиславе-то за что? Такая жизнь не для нее. Что ее ждет в избе у колдуна? Ничего хорошего. Надо ее отсюда вызволять.
— Простите, барышня, — прошептал Лясота. — Это я во всем, виноват.
Всхлипывания стали громче. Вот женщины! Чуть что — глаза на мокром месте.
— Не ревите, слезами горю не поможешь, — проворчал Лясота. — Да успокойтесь вы! Я что-нибудь придумаю!
Всхлипывания прекратились. Княжна завозилась на своей лежанке, повернулась к нему. В темноте белело ее лицо с черными линиями бровей, черными провалами глаз и припухшими губами.
— Правда? — пролепетала она.
— Побожусь! И не из таких передряг выбирался! — В доказательство он перекрестился, и почти сразу внизу что-то громко затрещало и хрустнуло, словно сломалась балка.
Владислава взвизгнула. Лясота метнулся к ней, зажимая рот ладонью.
— Цыц!
Он уловил краем уха далекие злобные вопли чертей на мельнице и шаркающие старческие шаги.
— Лежите! — придавил девушку к постели. — Закройте глаза. Спите.
— Боюсь! — Она тем не менее послушно зажмурилась.
— Надо. И запомните, что бы вы ни увидели, что бы ни услышали — не шевелитесь и не выдавайте себя. Лучше вообще не открывайте глаз, будто вас тут и нету.
Только успел перевернуть ее лицом к стене, только метнулся к своей лежанке, как откинулась крышка. Снизу ударил бледный свет. Медленно, бесшумно поднялась голова, потом плечи…
— Не спишь, — сказал колдун, бросив взгляд в темноту.
— Не сплю, — признался Лясота.
— Твоя работа?
Черти все визжали и ругались на своем языке.
— А что я такого сделал?
— Мельницу остановил. Не знаешь, что это значит?
— Догадываюсь. Но я ничего не делал. И пальцем не шевельнул!
— Ишь ты, — усмехнулся колдун, — ничего не делал… Знаем мы таких. А ну-ка пошли со мной!
Лясота ощутил, как против воли шевельнулось его тело, сползая с лежанки. Он попытался сопротивляться, но в ответ его пронзила резкая боль — словно раскаленные иглы вогнали в каждую мышцу. Он стиснул зубы, послушно сползая на пол. Боль отпустила, но осталась зудящим в мышцах напоминанием — мол, только дернись без разрешения, узнаешь!
Не смея повернуть головы, бросил взгляд на лежанку княжны. Вроде незаметно, но колдун захихикал:
— Боишься? Ничего с нею не случится. Иди уж! Она спать будет!
И точно — Лясота скорее догадался, чем заметил, что девушка мгновенно провалилась в глубокий, без сновидений, сон.
Они вдвоем — старик впереди — спустились в ту самую комнату. Огонь горел по-прежнему, но теперь почему-то не разгонял, а словно сгущал темноту. Сели друг напротив друга. Визг чертей у замершей меленки был слышен плохо. Лясота невольно прислушивался к этим звукам. О чертовых мельницах он в свое время был наслышан достаточно, чтобы теперь начать беспокоиться о своей судьбе. На веки вечные стать рабом чертей и до скончания мира таскать зерно в жизни и после смерти — вот самое малое, что ему грозило.
— Оставь их. — Колдун заметил его внимание. — Пусть себе орут и бесятся. Не они надо мной — я над ними господин. Слово скажу — и пальцем не тронут, да еще и сапоги лизать начнут.
Он сказал это так спокойно и буднично, что Лясота поверил.
— Кто ты?
— Твой хозяин. И учитель.
Старик шевельнул рукой — и из темноты к нему по столу сама собой выползла, волоча за собой цепь, толстая книга в деревянном окладе, выкрашенном в черный цвет. Еще одно движение руки — и она распахнулась, подъехала к Лясоте, демонстрируя ровные ряды букв и символов. В каждом углу на каждой странице была помещена яркая картинка, так что сам текст располагался крестообразно. Некоторые слова и символы были знакомы. При желании Лясота мог бы их прочесть: «Нечистого духа, коий служит тебе, дабы из воли не выходил и договора не нарушал, усмиряют так: берут кровь черной козы, которую еще ни разу к козлу не тягали, сушат траву болиголов и богородицыну травку, варят отвар, мешая с кровью и приговаривая…»
— Читай-читай, — кивнул колдун, заметив, что Лясота отвел глаза. — Тебе их усмирять придется, когда черед настанет! Готовься.
— Нет, — не обращая внимания на боль в мышцах, Лясота выпрямился. — Я не могу.
— Боишься.
Он промолчал.
— Зря. Чую в тебе Силу, и немалую. А что спит она, так только до срока. По своей воле лишился ты ее — в твоей воле и воротить ее в прежнем размере. Лишился ты Силы своей, — продолжал старик, глядя на ошарашенное лицо собеседника, — потому, что супротив себя пошел. От страха или по иной какой причине — не суть важно. А важно то, что отринул ты долю свою, для которой был на свет рожден. Решил иную судьбу себе взять, да не то на роду было написано. Вот и наказали тебя силы высшие — Силу твою запечатали замками. Но жива она. И как примешь свою суть, как решишь все вспять поворотить, так она и вернется.
— А что за суть у меня? — решившись, Лясота поднял глаза.
— Аль сам не заметил? — Колдун почти смеялся. — Тебе, я смотрю, понятно прописанное в книге сей. Хитра, мудра эта книжица, — он щелкнул пальцами, и она сама подползла ближе к хозяину, — не каждому даже из тех, кто от рождения Силой наделен, позволяет она прочесть то, что в ней прописано. Одни видят лишь пустые листы, другие — картинки срамные, третьи знаки непонятные. А тебе вот дано прочесть ее. Знать, признала она тебя своим хозяином, а мне — преемником.
Каждое движение причиняло боль, но Лясота покачал головой.
— Не могу. Отпусти нас, колдун.
— Хозяин! — Пристукнул тот ладонью по столу. — Хозяином меня величай! Ибо волен я над тобой, над твоей жизнью и смертью, коли не покоришься!
— Нет.
В тот же миг сильный удар сшиб его с лавки на пол. Невидимая рука сгребла за рубаху, проволокла по полу и ударила о край сундука, стоявшего в углу. Лясота охнул. В воздух взлетел какой-то мешок и рухнул на него сверху, едва дух не вышиб. Тут же откатился, но лишь для того, чтобы прилетевшее от очага полено ударило по голове — еле-еле удалось успеть поднять руки, защищая темя. Вздыбилась лавка, лягнув его по ногам, как необъезженный конь. Посыпалась с полок посуда. Чугунный горшок наделся на макушку, и тут же полено ударило опять, уже по нему. В голове загудело, а лавка взбрыкнула еще раз.
Лясота перекатился на бок, срывая чугунок, но полено успело еще раза два приложить его по голове, после чего вместе с мешком и лавкой принялось лупить с трех сторон. Он попытался вскочить, отбежать, но лавка нырнула под ноги и, споткнувшись об нее, Лясота покатился по полу, преследуемый разошедшейся вконец утварью. Сквозь стук было слышно, как хохочет, заливаясь дробным смехом, злобный старик, подначивая вещи: «Так его, голубчика! Еще! Сильнее бей!» Понимая, что только этого он и добивается, Лясота сопротивлялся, сколько мог, но, когда полено чувствительно приложило его по ребрам и внутри что-то хрустнуло, не выдержал и взмолился:
— Прекрати! Хватит… хо-зяин…
— Фьюить!
Услышав резкий свист, вся утварь мигом ринулась на свои места, а колдун встал и шаркающей походкой подошел к избитому Лясоте. Тот боялся пошевелиться, боялся вздохнуть — болело все тело, по разбитому лицу текла кровь. Полено несколько раз попало по пальцам, и теперь они не гнулись и распухали на глазах.
— Экий ты дурень упрямый, — промолвил старик. — Ну нешто можно себя до такого доводить? Тебе ж еще жить да жить! Так что давай вставай… Вставай-вставай, — промолвил он, заметив изумленный взгляд молодого человека. — Сам я не наклонюсь. А ты, коли жить хочешь, так подымись, найди силы.
Болело все — голова, руки, ноги, ребра. Даже на каторге ему не было так тяжело и плохо. Скрипя зубами, постанывая при каждом движении, он кое-как выпрямился, мешком рухнул на лавку — ту самую, заразу, подкравшуюся сзади! — и колдун провел горячими сухими руками по его избитому телу, принося неожиданное облегчение. Не прошло и минуты, как об избиении напоминали лишь синяки и размазанная по лицу кровь. Ну, еще порванные порты.
— Что, — колдун смотрел почти весело, — понял теперь, кто ты есть?
— Понял. — Лясота стер со лба кровь, сплюнул на пол ту, что насочилась в рот из разбитой губы. — Служить я тебе буду, учиться согласен, только есть у меня одно условие. Просьба даже.
— Не проси!
— Но княжна…
— Не отпущу! Одна — пусть уходит, с тобой — не пущу.
— Да вернусь я! — чуть не сорвался на крик Лясота. — Христом-Бо…
— Цыц! — Неожиданно сильный удар старческой руки свалил молодого крепкого мужчину с лавки на пол. — Не смей это имя тут поминать! Изыди! Изыди! — Старик плюнул на все четыре стороны. — Еще раз услышу — пеняй на себя!
— Но…
— Я свое слово сказал, — отрезал колдун, возвращаясь на свое место во главе стола. Книга, не дожидаясь знака, поползла навстречу. — Или одна уходит, или остается тут навеки с тобой. А тебе из моего дома хода нет!
Лясота поднялся, сел за стол.
— Вчера, помнится, ты, хозяин, говорил другое. Мол, есть условие, чтобы нам уйти вместе — если кто-то захочет нас обоих забрать с собой.
— Помню, — нахмурился старик. — Сказанного не воротишь, и слово мое крепко. Да только это когда еще будет. Смирись!
Лясота кивнул. У него вдруг мелькнула шальная мысль, что в таких книгах написано много всего — в том числе и то, как одолеть колдуна-хозяина. Если бы только вычитать… Но он поскорее загнал эту мысль подальше, пока старик ни о чем не догадался.
18
Вот уже третий день Юлиан Дич приходил на службу с одной мыслью: как отыскать того человека, которого он повстречал на борту парохода «Царица Елизавета». Умевший видеть невидимое, дознаватель-инквизитор почувствовал его спящую Силу. Поразмыслив на досуге, он понял, что его так привлекало в том мужчине — его возраст. На вид незнакомец был уже в возрасте — обветренная кожа, морщины, обильная седина, — и в то же время он был еще молод, моложе самого Юлиана Дича. Не старше тридцати. В эти годы Сила, если она есть, уже пробудилась и развилась. Более того, она впервые и появляется у кого в двенадцать, а у кого в четырнадцать лет. Даже есть такое уложение, что девушка моложе тринадцати годов ведьмой не может считаться. Не проснулась Сила до шестнадцати годов — не проснется и позже, значит, ее нет и нечего надеяться. Но как так случилось, что у мужчины тридцати годов она спящая? Тут что-то не так. Тут была загадка, а Юлиан Дич не любил загадок.
Издавна в Третьем отделении вели картотеку, куда заносили имена и фамилии всех людей, обладавших волшебным даром. Писали, как зовут, кто и откуда, какая у него Сила, да где и кем тот человек служит. Давали словесный, а иногда и рисованный портрет. Уже лет двадцать как подобные записи велись не от случая к случаю, а систематически. И в империи и в сопредельных странах все обладавшие даром мужчины и женщины были известны наперечет. Юлиан Дич в свое время стоял у истоков создания картотеки и помнил многих из нее.
А есть ли Петр Михайлик там?
Юлиану Дичу понадобилось не так уж много времени, чтобы убедиться в том, что никакого Петра Михайлика среди нескольких десятков наделенных Силами мужчин и женщин нет. Но неудача его не обескуражила. Он уже догадался, что имя это вымышленное, и начал поиски сначала.
Перво-наперво отобрал всех мужчин и выделил тех, кому на данный момент могло быть около тридцати лет. В картотеке таковых обнаружилось всего девятнадцать. Перечитав словесные описания каждого, Юлиан Дич остановился на четверых. Роста среднего, сложения крепкого, здорового, волос русый, глаз серый, нос прямой, кожа чистая, усы и бороду бреет. Но только у одного из них имелась примета в виде шрама на подбородке. Вот только имя было другое — Александр Травникович. И это на его карточке вместо адреса стояло только: «Лишен имени и звания и выслан по приговору военного суда за участие в мятеже на каторгу, на тридцать лет в Закаменьские земли». Случилось это девять лет тому назад.
Внимательно перечитав надпись на карточке, старший дознаватель-инквизитор Юлиан Дич отложил ее в сторонку, даже не глядя на имя, выведенное на ней. Александр Травникович. Его бывший ученик. Все вставало на свои места, и Юлиан Дич снова ощутил горячее желание пообщаться с этим человеком.
Вот только где его теперь искать?
Зайдя под навес дровяного сарая, Лясота подавил вздох. Толстые поленья были накиданы беспорядочной кучей, как будто их вовек не касался топор. А ведь только вчера и позавчера, как и третьего дня, он исправно махал топором, а потом укладывал поленья одно к одному. Трудился так, что ныли приученные к кайлу плечи и спина, а руки тряслись, хоть муку просеивай. А дровами дело не ограничивалось.
Вообще-то работы в хозяйстве старого колдуна было не так уж и много. Наколоть дров, натаскать в две огромные бочки воды из ручья, карабкаясь с полными ведрами по склону, вычистить конюшню и засыпать в ясли овес и сено, поставить ограду, набрать растущих поблизости целебных трав по указке хозяина и повесить их сушиться на чердаке. Ну и расставить в сенях бочки, бочонки и мешки так, чтобы не мешали ходить. Лясота от работы не бегал, без удовольствия — кому же охота в неволе быть! — исполняя все приказы. Но колдун знал свое дело, и каждое утро все начиналось сызнова. Каждое утро расколотые поленья каким-то злым чудом опять становились целыми. Каждое утро в пустой конюшне грязи было чуть ли не по колено, вода из бочек исчезала, а ограда оказывалась разобранной. Лясота злился на хозяина, но поделать ничего не мог и продолжал терпеть, выжидая удобного момента.
Засучив рукава, принялся за дело. Пока руки работали, мысли шли своим чередом! Было ясно, что хозяин его испытывает, что все это не просто так. Должен быть способ разорвать этот круг. Но как? Несмотря на обещание обучить черному колдовству и даже сделать своим преемником, старик не торопился снова доставать черную книгу. Миновало уже четыре ночи с той, первой. Может, уроки ему будут давать только раз в неделю? Или вовсе раз в месяц? Сколько же тогда пройдет времени? Как долго ждать?
«Я ничего не помню, — билась в голове мысль. — Я ничего не могу. Все ушло, старый шаман ошибся. Именно сейчас, когда мне так надо уметь видеть, я слеп!» Колдун обещал, что Сила его проснется, когда он опять станет тем, кем рожден. Но не случится ли это слишком поздно?
Ко всему прочему добавлялась тревога за княжну Владиславу. Колдун не загружал девушку работой. Ей было дозволено бродить везде, и не раз вечером старик за ужином намекал, что для нее путь-дорога открыта, стоит лишь пожелать уйти. Но Владислава вместо этого день-деньской сидела на чердаке или держалась где-то поблизости.
Стоило ему вспомнить про девушку, как рядом послышались шаги.
— Осторожней, — буркнул сквозь стиснутые зубы. — Зашибу.
Замахнулся топором, ударив по полену. Топор вгрызся в дерево, застрял, напоровшись на сучок. Выругавшись сквозь зубы, Лясота поудобнее перехватил рукоять, чтобы расколоть чурку новым ударом, ударил колуном, разбивая пополам, раз и другой.
Наконец полено разлетелось на две половинки. Лясота выпрямился, бросил взгляд через плечо.
— Вы еще здесь?
— Я принесла вам воды, — робко промолвила Владислава, делая шаг вперед. В руках она держала большую глиняную кружку.
— Спасибо, — вогнав топор в бревно, он принял кружку, сделал глоток.
— Вы не устали? Вы так много работаете… даже не присядете ни на миг.
Он усмехнулся.
— Когда вы рядом — нет!
Это было действительно так. Еще минуту назад Лясота чувствовал, как отчаянно ноют мышцы, как слабость сковывает члены, а теперь ощущал себя бодрым и свежим, словно только что встал с постели.
— Вы смеетесь надо мной, — почему-то обиделась княжна.
— Помилуйте, барышня! И в мыслях не было! Благодарю за воду.
Вернув кружку девушке, он снова взялся за топор, но тут неожиданно услышал:
— А что это у вас… с руками?
Топор едва не выпал из онемевших пальцев. Лишь привычка помогла сдержать свои чувства. Дурак! Трижды дурак! Мало тебя били? Однажды она, конечно, должна была это заметить, но лучше поздно, чем рано. А еще лучше — вообще никогда. А сам-то хорош — распустил хвост.
Лясота посмотрел на свои руки. На запястья и следы на них, оставленные временем и железом. Принимаясь за работу, он закатал рукава рубашки до локтей.
— Болел я.
Вот сейчас она спросит, что это за болезнь. И что ей ответить?
— Не беспокойтесь, барышня. Это не заразно. Все давно уже прошло. И даже больше не болит.
Она все стояла рядом, волнуясь и кутаясь в свою шаль.
— А вы правда офицер?
Топор опять чуть не вырвался из руки. Промахнувшись, Лясота ударил по сучку и еле выдрал топор.
— С чего вы взяли, барышня? — Он опасался смотреть на девушку.
— Ну вы же сами сказали этому старику…
— Мало ли что я сказал. Не обращайте внимания! Я сказал то, что он хотел услышать, не более того.
Он снова взялся за работу, замахиваясь топором изо всех сил, промахиваясь, ударяя в сучки и теряя время и силы, пытаясь извлечь застрявшее лезвие из неподатливого дерева. Если бы можно было так же легко разрубить всю прошлую жизнь, начать с чистого листа!
— Помогите мне, — нарушила молчание Владислава. — Я больше не могу тут оставаться. Мне страшно! Он так на меня смотрит…
— Знаю.
Взгляды, которые хозяин дома бросал на девушку, были чисто мужскими взглядами. Сегодня утром, например, старик предложил княжне переменить платье — мол, негоже такой красавице который день в одном и том же ходить, так пусть примерит обновки. Сказать по правде, у Владиславы глаза загорелись — ей надоело серо-зеленое дорожное платье и хотелось переодеться во что-нибудь другое. Но колдун, распахнув перед нею один из стоявших у стены в большой комнате сундуков, так потирал руки, так торопил ее немедленно сбросить с себя одежду, что она опомнилась и отказалась наотрез. Лясота не сомневался, что это тоже была ловушка, расставленная специально для нее. Кто знает — может быть, эти обновки крепче привяжут гостью к хозяину дома. Или, наоборот, исчезнут в самый неподходящий момент, оставив девушку голой.
— Я хочу отсюда уйти. Но я боюсь! Спасите меня!
Он обернулся, и Владислава, порывисто шагнув вперед, взяла его за руку. Ее глаза неожиданно оказались так близко. Лясота собрал в кулак волю, чтобы не выпустить из второй руки топор и не обнять, прижимая к себе. «Поленька!» — пришла спасительная мысль.
— Вы свободны, барышня, — прошептал он внезапно севшим голосом. — И вольны уйти отсюда в любой момент.
— Но я не хочу! Не хочу уходить одна! Я боюсь! Мне страшно! Я пропаду одна. И там мой отчим.
— Ваш отец защитит вас, — сказал он. — Хозяин обещал, что вы попадете к нему целой и невредимой…
И избавит его от искушения. Видит бог, ему намного легче будет перенести мысль о вечной разлуке с невестой, если княжны Владиславы не станет рядом. Ее стройная фигурка, большие глаза, длинные косы будоражили воображение, будили желания, с которыми бороться было все труднее.
— Я ему не верю! Я его боюсь. Помогите мне! Вы обещали!
— Я не могу отсюда уйти, — напомнил он. — Вы же знаете.
— Он заколдовал вас?
— Нет, барышня. Я просто не могу.
Сказал — и отвел взгляд, решив не напоминать девушке поставленного хозяином условия. Но она не должна догадываться о том, что колдун взял его в ученики. Лясоте приходилось слышать о невольных колдунах, кто не хотел, а через обман или насилием обрел колдовской дар. Их судьба была ужасна. Не желая заниматься черным колдовством, они погибали мучительной смертью, но и после кончины не находили себе покоя. Призраками летали по миру, иногда перерождаясь в чудовищ и упырей, которые убивали всех без разбора, пытаясь чужими муками заглушить собственную боль. Помнится, когда Лясота был совсем мал, в соседнем хуторе умерла ведьма, перед смертью наделив своим даром родную внучку. Девушка так испугалась открывшейся ей судьбы, что кинулась в омут. Тело ее искали и не нашли, а на третью ночь она пришла под окна родного дома, стала плакать и причитать, умоляя простить ей глупый поступок и впустить в дом. Младшая сестренка не выдержала и отперла дверь. Упыриха проникла внутрь и загрызла девочку. На другую ночь она вернулась прямо к гробу, причитая, что хочет попросить у сестры прощения. Бабка, наполовину оглохшая и ослепшая от старости, расслышала все по-своему, отомкнула засов — и тоже была убита. Испуганные родители взяли двух оставшихся детей и пошли ночевать к соседям. Но упыриха достала их и там, после начав убивать всех селян без разбора. Набеги прекратились, только когда распухшее тело невольной ведьмы все-таки отыскали, вбили в грудь осиновый кол, после чего спалили на костре и развеяли пепел по ветру. Тогда был жив отец, вместе с остальными мужчинами достававший останки девушки, и Лясота, хотя ему в ту пору не было и восьми лет, на всю жизнь запомнил, как страшно кричал и ругался труп, пока его, с колом в груди, волокли на костер. Как он корчился и умолял вытащить его из пламени. И как потом долго еще над омутом слышались стоны и вздохи неупокоенной души. Помнил — и не хотел для себя такой судьбы. Но, если не случится чуда и не явится сюда кто-то, пожелавший взять их обоих с собой, рано или поздно ему придется стать черным колдуном.
Легкая рука коснулась его щеки. Он вздрогнул, прогоняя туман воспоминаний — и рука тотчас же отдернулась.
— Петр, что с вами? — Княжна Владислава с тревогой заглядывала ему в глаза. — Вы не больны?
Девушка стояла так близко, ее присутствие просто опьяняло. Широко распахнутые серые глаза сейчас казались еще больше. В них жила тревога, любопытство, нетерпение… На какой-то миг забыв обо всем на свете, Лясота отбросил в сторону мешавший топор, потянулся коснуться ее плеч, прижать к себе, ощутить тепло мягкого девичьего тела. Она стояла перед ним прямая, тоненькая, странно спокойная. Она его не боялась. Она просто ждала, когда он ее обнимет.
Владиславой овладело странное спокойствие. До этого момента она не слишком обращала внимание на мужчину, которого судьба выбрала ей в попутчики. Его лицо было обыкновенным — такие лица встречались на каждом шагу, — разве что черты его были правильные. Он сказал, что был офицером. Но разве офицер — это не на всю жизнь? Девушка была уверена, что тут какая-то странная, возможно, трагическая история. Петр Михайлик был молчалив, сдержан, но девушка уже давно заметила, что ее не пугает и не раздражает его молчание. Рядом с ним ей было спокойно, и поняла она это только здесь, в доме колдуна.
И сейчас, едва он отвел взгляд, стоило упомянуть колдовство, Владиславу пронзила острая жалость. «Какой он несчастный, — подумала девушка. — Как ему тяжело!» И она потянулась дотронуться до него, как-то приласкать, утешить. И, встретившись с ним взглядом, внезапно поняла, что сейчас может произойти. И совсем не испугалась, «Я знаю, он не причинит мне вреда!»
Напуганный странным доверием, Лясота стоял как парализованный, не зная, что делать. Руки решили все сами. Тихо, медленно, стараясь не спугнуть, поднялись, коснулись локтей девушки, поползли вверх на плечи. Она просто стояла и ждала, глядя ему в глаза. А он в это время думал, как будет ее целовать. И наплевать, что она — княжна, а он — беглый каторжник, бывший мятежник. Какое это имеет значение сейчас, когда она так близко, что можно услышать ее дыхание, когда руки касаются ее плеч, когда она смотрит в глаза…
«Лясота! Я буду ждать!»
Пронзительный женский крик ворвался в уши. Их словно раскидало в стороны. Владислава тихо охнула, роняя кружку. Лясота, сделав шаг, запнулся ногой о полено, чудом не упал, задев торчавший из него топор.
— Вы что? — В голосе девушки зазвенела обида. — Что я вам такого сделала?
Он только помотал головой. Крик Поленьки стоял в ушах.
— Вы считаете, что я дурная, что я невоспитанная, что я поступаю неправильно, — взволнованно говорила княжна. — Но это просто благодарность. Я только хотела…
— Ничего, — выдавил он. — Я вовсе не думал…
— Думали! — со слезами закричала Владислава. — Я по глазам видела, что вы думали! Только это все неправда! Слышите?
Развернувшись, она кинулась бежать. Выругавшись, Лясота кинулся за нею.
Девушка сломя голову влетела на крыльцо, он бросился туда же, но дверь захлопнулась перед его носом. Раздосадованный Лясота рванул ее на себя с риском выломать совсем — и попятился, когда на пороге возник старый колдун. Глаза его горели таким огнем, что молодой человек похолодел.
— Бегаешь? — промолвил он. — Сил, стало быть, много? Ступай на конюшню и жди меня там!
— На конюшню? — удивился Лясота. — Но я там все вычистил и…
На губах колдуна появилась улыбка, от которой его бросило в жар.
— Никак вздумал взбрыкивать, ученик? Ступай добром, не то поведут поневоле!
— Я здесь и так, — начал было Лясота, но оборвал сам себя и, бросив последний взгляд в темноту сеней — вдруг увидит Владиславу? — направился к распахнутым дверям конюшни.
— В стойло встань! — догнал его окрик.
Он только чертыхнулся сквозь зубы.
Внутри было сумрачно и тихо. Очень тихо. В конюшне обычно переступают с ноги на ногу, вздыхают и хрумкают сеном лошади. Изредка всхрапывает жеребец, тоненьким ржанием перекликаются матки. Возятся под стрехой воробьи — один непременно мечется туда-сюда с дурным чириканьем; дробно простучит копытами козел, мягко спрыгнет откуда-то сверху кошка, послышится звон уздечки, шаги и голоса людей. Конюшня живет. А тут — тишина. Ни звука, ни шороха. Пустые стойла, пустые денники, пустая каморка, где обычно хранятся щетки, метлы, упряжь. Только в ларе у стены есть немного зерна, да в дальнем углу гора сена. Странно. Час тому назад Лясота своими руками натаскал в ясли овса, а теперь там пусто? Когда и кто успел?
Он прошел вдоль денников, проверяя. Во всех было пусто, только в последнем в яслях было сено. Подошел, запустил внутрь руку…
— Ага!
Молодой человек обернулся. Колдун стоял на пороге, держа в руке уздечку, один вид которой заставил Лясоту похолодеть. Дорогая, тонкой выделки красная кожа была усыпана золотыми бляшками. Но напугало его не это, а исходившая от нее Сила.
— По-онял, — протянул колдун, делая шаг. — А раз понял, поди-ка сюда, мил-человек.
Лясота попятился. Ему не хотелось даже думать о том, что сейчас будет.
— Чего ж ты? Струсил? Как девок тискать, так смелый, а тут оробел? Богатырь, Аника-воин! Тоже мне выискался! Живо сюда, я кому сказал?
Его что-то невидимое толкало в спину, силой подтаскивая к колдуну. Лясота уперся ногами в пол, отчаянно сопротивляясь. Старик довольно рассмеялся. Тут же что-то ударило его по ногам, и молодой человек рухнул на колени. Тело больше не принадлежало ему. Как со стороны наблюдал он, как колдун взял его за волосы, заставляя поднять глаза.
— Забудь, — промолвил он. — Ты принадлежишь мне. И только мне. И лишь я могу делать с тобой, что захочу! Я — твой господин и повелитель!
Не выпуская пряди волос из руки, другой колдун ловко набросил на голову молодого человека уздечку, и, ощутив во рту железо мундштука, Лясота почувствовал сильную боль. Она окутала его от кончиков пальцев до макушки, скрутила тело в дугу, ломая кости и выворачивая наизнанку. Он закричал, но из-за мундштука во рту вместо крика родился жуткий рев, совершенно не похожий на человеческий голос. Рев перешел в визг. Его рвануло вверх. Он резко вскочил, но чуть не потерял равновесие и был вынужден, наклоняясь вперед, опереться об пол руками. Шею рвануло вперед и вверх. Затрещали ребра, ему словно на дыбе ломали все кости. Сквозь боль, шум крови в ушах и собственные дикие крики он слышал довольный смех колдуна.
Боль схлынула так же неожиданно, как и возникла, оставив лишь дрожь в измученных мышцах. Постепенно успокаиваясь, Лясота сообразил, что изменился, и это вселило в него страх. Расставив ноги, вытянув шею, мелко дрожа всем телом, он стоял перед своим хозяином и не мог поверить, что с ним это произошло. Но это был не сон. Он действительно превратился в коня, а на полу, под ногами, лежала его порванная, превратившаяся в груду тряпок одежда.
— Хорош, ох хорош! — Колдун обошел его кругом, похлопывая по спине, плечам и бокам. — Мастью, правда, не вороной, а каурый, так то не важно. Непривычно? Ничего, обвыкнешь! Вот обломаешься малость — и обвыкнешься. А ну-ка…
Забросив повод на спину, старик молодецки крякнул и вдруг одним прыжком, как кот, очутился на спине жеребца. Лясота попробовал взбрыкнуть, но колдун так резко дернул за повод, разрывая губы железом, с такой силой и злостью ударил по бокам, что он только заржал от боли.
— Вперед! Н-но!
Сопротивляться не было сил. Неловко, путаясь в ногах, Лясота вынес колдуна из конюшни. На дворе он пошатнулся, едва не свалившись и чудом устояв — на крыльце стояла княжна Владислава. Прижав руки к груди, она во все глаза смотрела на невесть откуда взявшегося коня.
— Пошла в дом! — как дворовой девке, крикнул ей колдун, а сам замахнулся возникшей в руке плетью.
Было больно. Завизжав, Лясота запрыгал по двору. Новый удар заставил его ринуться прочь, не разбирая дороги.
— Ага! Хорош! Ай да молодец! Ай да жеребец! — покрикивал колдун, время от времени нахлестывая его плетью. — А ну быстрее! Что плетешься! Вихрем несись! Ввысь! Ну-ка ввысь!
Лясота мчался, не разбирая дороги, не чуя под собой ног. Ему было так страшно, что он подчинялся слепо, не думая ни о чем — только бы убежать от боли, от того, что хозяин делает с ним. «Этого не может быть! Я не верю! — билась в голове мысль. — Я сплю. Это сон. Так не бывает! Так не…»
Впереди встал овраг. Оттолкнувшись от земли, Лясота взвился в воздух — и неожиданно сообразил, что летит. Овраг мелькнул внизу, за ним — поляна. Потом пошли деревья. А он все летел по воздуху, как пущенный из пращи камень. Испугавшись возможного падения, закричал — получилось ржание, — забил по воздуху ногами, и тут же его опять принялись стегать плетью.
— Чего буянишь, травяной мешок? Не старайся, не скинешь!
А было бы неплохо! Ринуться оземь, разбиться вместе с проклятым колдуном! Мысль об этом была столь сладка, что Лясота всем телом устремился вниз. Ветер засвистел в ушах, на глазах навернулись слезы…
И копыта грянули оземь.
От досады он заржал. Трус! Слабак! Не смог! Ну почему все не так? Удар плети заставил его снова пуститься вскачь.
Было уже поздно, когда шатаясь, роняя с порванных губ пену пополам с кровью, Лясота подвез хозяина к дому. Ноги с непривычки дрожали, перед глазами стоял туман. Легкие горели, и каждый вздох отзывался болью где-то под ребрами. Колдун спешился, потянул за узду, и он с трудом сделал несколько шагов.
Его привели к стене конюшни. Где-то в глубине души у Лясоты затеплилась надежда, что сейчас с него снимут уздечку, позволив принять человеческий облик, но она угасла, когда колдун прикрутил повод к вбитому в стену крюку так, что коню пришлось задрать голову. Скосив глаз, он увидел, что старик принес откуда-то кнут.
— Что, понял? — усмехнулся он. — Это впредь тебе наука! Чтоб не смел хозяину перечить!
Он размахнулся, и Лясота еле успел закрыть глаза, чтобы по ним не попало кнутом.
Удары сыпались один за другим. Старый колдун только на первый взгляд казался немощным. Кнут свистел в его руке, то рассекая кожу до мяса, то просто обжигая как огнем. Когда-то его, перед отправкой на каторгу, били батогами вместе с другими мятежниками, кто избежал плахи и виселицы, но такого Лясота не испытывал. Тогда палач делал свою работу, стараясь лишь отсчитать нужное число ударов и следя, чтобы не перешибить хребта или не покалечить. А старый колдун упивался чужой болью. Испуганное ржание и визг только радовали его.
— Я здесь хозяин! Я, — повторял он, хлеща по спине, бокам, по ногам и шее. — Будешь еще своевольничать? Будешь норов выказывать?
Свистел кнут, звенела уздечка, и ее звон напоминал издевательский смех, сводивший с ума. Лясота ничего не соображал. Им владели только гнев и страх — за что? Почему?
— Не смейте!
Отчаянный пронзительный крик раздался внезапно. Колдун сбился. Новый замах сорвался, и удар пришелся о землю. Княжна Владислава, подлетев, повисла на его занесенной руке, цепляясь за запястье.
— Не надо! Прекратите!
— Не твое дело! Пошла вон!
— Да как вы смеете? — У девушки на глаза навернулись слезы от обиды, но она не отступила. — Кто вам дал право…
— Я! Я тут закон! Что хочу, то и делаю!
— Но ему же больно!
Не ожидавший отпора со стороны девушки, колдун все-таки опустил кнут, и Владислава попятилась, вставая между человеком и конем. Дрожавший всей шкурой Лясота, вывернув шею, не сводил с нее глаз. Он словно увидел ее в первый раз и не верил тому, что видел.
— Больно? — рассмеялся старик. — Поболит и перестанет. Впредь наука! Потом мне в ноги поклонится, благодарить станет за то, что ума всыпал… Эй, ты! Станешь благодарить?
Лясота молчал. Его всего трясло. И что он мог сказать? Что, если откроет рот, раздастся лишь лошадиное ржание?
— Гордый, — усмехнулся колдун. — Ничего, и не таких ломали. Авось постоишь — присмиреешь. Впредь наука!
Отбросив кнут, он шаркающей стариковской походкой направился к дому. Задержался на крыльце.
— Идите в дом, барышня.
Девушка заколебалась:
— Я не пойду. Я боюсь…
— За себя небось боитесь, барышня? — В устах старика это обращение звучало издевательски. — Вам не за себя, а за него бояться надо. Не пойдете в дом — ему же хуже сделаете.
Владислава бросила на привязанного коня быстрый взгляд и, опустив голову, мышкой шмыгнула на крыльцо. Хлопнула дверь. В маленьком окошке загорелся слабый огонек. Лясота остался один. Короткий повод уздечки не позволял ему опустить голову. А после бешеной скачки так хотелось пить и есть! Но даже если бы ему предоставили больше свободы, все равно поблизости не было ни ведра воды. А трава… мало того что росла далеко, за покосившейся оградой, так еще было трудно представить, как он возьмет ее в рот. За Каменным Поясом, когда бродил по тамошней тайге, с голодухи что только не приходилось есть. Даже сосновую хвою, случалось, жевал. Но чтобы траву… Впрочем, если хозяину вздумается надолго оставить его в облике жеребца, придется жевать овес и сено.
Вечер спустился быстро, словно только и ждал, когда колдун уйдет в дом. Сизые сумерки наползали, как туман, как вода в половодье — исподволь. Где-то в стороне догорал закат. Первые комары завели свою гнусавую песню, привлеченные запахом его крови и пота. Машинально шлепнув хвостом по бокам, Лясота попал жесткими конскими волосами по едва заветревшимся ранам и взвизгнул от боли. В овраге послышался какой-то шум, неразборчивое бормотание и повизгивание. Лошадиным острым слухом Лясота различал малейшие звуки, но отнюдь не радовался своему дару.
Читать бесплатно другие книги:
