Маяковский без глянца Фокин Павел
Он сам признавался, что не умеет отдыхать.
Николай Федорович Денисовский (1901–1981), художник, плакатист:
Поразительна его трудоспособность.
В 12 часов ночи мне звонит Маяковский: «Завтра в 9 утра надо сделать двенадцать плакатов Наркомздраву. Приезжайте работать». Я растерялся. Что за срок? Успею ли?
Минут тридцать собирал краски, час ехал до Таганки. За эти полтора часа все темы и подписи были готовы. Маяковский примерно нарисовал и то, что надо было изобразить. Перед этим Маяковский приехал с какого-то выступления, где целый вечер читал стихи.
– Я прилягу на час, полтора, – сказал Маяковский, – вы за это время все сделаете. Если не успеете, то потом помогу я.
Мне не верилось, что удастся сделать за эту ночь хотя бы два плаката, но сознаться было очень стыдно. Встал Маяковский.
– Ну как? Все готово? Ну ничего, сейчас дело пойдет веселее.
И действительно, дело пошло веселее. Указал, что плохо, что хорошо. Опыт у него в этом деле был колоссальный. Скажет, пройдется, шагнет в свою комнату, нагнется к столу, что-то запишет. Спросит, хорошо ли рифмуется то или другое слово, запишет и опять ходит. Так Маяковский работал. К утру ему еще надо было сдать стихотворение в «Комсомольскую правду».
В восемь часов плакаты были готовы. В девять мы были с Маяковским в Наркомздраве, и он возмущался неаккуратностью сотрудников, которые приходят на работу с опозданием. Заведующий отделом пришел только в половине десятого. Маяковский обрушился на него:
– Что же вы неточны? Плакаты просили вам в девять сдать, а сами еще спите.
Плакаты были все приняты.
Лили Юрьевна Брик:
Если он слышал или появлялись в печати какие-нибудь хорошие новые стихи, он немедленно запоминал их, читал сто раз всем, радовался, хвалил, приводил этого поэта домой, заставлял его читать, требовал, чтобы мы слушали.
Наталья Александровна Брюханенко:
Маяковский купил в вокзальном киоске несколько номеров свежих журналов. Когда мы расположились в вагоне читать и Маяковский увидел у меня Уткина, он спокойно и молча взял у меня из рук книжку и выбросил ее в окно.
Сам он во всех журналах – «Новый мир», «Красная новь» – разрезал, вернее, разрывал пальцем только отдел поэзии, прочитывал стихи и выбрасывал весь журнал в окно, так, как не задумываясь выбрасывают в окно вагона окурок. До дачи мы довезли только номер «Нового Лефа».
К газетам у него было иное отношение. Газет он покупал столько экземпляров, сколько было присутствующих, – чтобы никому не ждать.
Эльза Триоле:
Он любил ходить всегда в одно и то же место, как привычный посетитель, садиться за тот же столик и даже есть то же самое.
Вероника Витольдовна Полонская:
Было у него много своих привычек, например, ботинки он надевал, помогая себе вместо рожка – сложенным журналом, хотя был у него и рожок. В своей комнате были у Владимира Владимировича излюбленные места. Обычно он или сидел у письменного стола, или стоял, опершись спиною о камин, локти положив на каминную полку и скрестив ноги. При этом он курил или медленно отпивал вино из бокала, который стоял тут же на полке. Потом вдруг он срывался с места, быстро куда-то устремлялся, приводя что-то в порядок, или записывал что-нибудь у письменного стола, а то просто прохаживался – вернее, пробегался – несколько раз по своей маленькой комнате, опять возвращаясь в прежнее положение.
Валентин Петрович Катаев:
Он привык носить с собой в коробочке кусочек мыла и особую салфеточку, и, высморкавшись, он каждый раз шел в кухню и там над раковиной мыл руки этим своим особым мылом и вытирался собственной, особой салфеточкой, причем, доставая их из кармана, по своей неизменной привычке, начинал перекладывать из кармана в карман различные предметы: из заднего кармана брюк извлекал, например, пачку бледно-зеленых двадцаток, приготовленных для уплаты фининспектору подоходного налога, и перекладывал ее в боковой карман пиджака, а на место пачки двадцаток засовывал маленький маузер, извлеченный из левого кармана брюк вместе с кусочком мыла, завернутого в салфетку, а мыло и салфетку перекладывал в правый карман, откуда на миг доставал стальной кастет и быстро прятал его обратно, причем заодно проверял, на месте ли в нагрудном кармане авторучка, или, как он любил ее называть несколько высокопарно, – «стило».
Подобные операции с перекладыванием вещей он производил довольно часто. Доставая один какой-нибудь предмет, он как бы приводил в движение некий скрытый механизм, после чего происходил неотвратимый, законченный цикл перекладывания предметов, их появления и исчезновения, щелканья, чем-то напоминавший движение механических фигурок в тире, приведенных в действие метким выстрелом в маленькую красную мишень.
Эльза Триоле:
Известна крайняя чистоплотность и брезгливость Маяковского, которая отчасти объясняется тем, что отец его умер, уколовшись, от заражения крови. Володя мыл руки, как врач перед операцией, поливал себя одеколоном, и не дай бог было при нем обрезаться! А как-то он меня заставил мазать руки йодом, оттого что на них слиняла красная веревочка от пакета.
Давид Давидович Бурлюк:
Всякая царапина, ссадина на его больших, красных, обветренных руках (первые годы нашего знакомства поэт часто ночевал на бульварах) всегда приводили его в ужас и заставляли прибегать к йодам и коллодиям.
Вероника Витольдовна Полонская:
Был очень мнителен, боялся всякой простуды: при ничтожном повышении температуры ложился в постель.
Павел Ильич Лавут:
Десятки раз на день больной мерил температуру. Порой он ставил градусник по три-четыре раза кряду. Часто вынимал термометр раньше положенных минут, посмотрит на него, и обратно. Он разбил сперва свой термометр, за ним тот, который принесла медсестра. Раздобыли третий. И его постигла участь предыдущих. Только тогда интерес к температуре несколько снизился.
– Ирония судьбы, – улыбнулся Маяковский, – значит, пора выздоравливать.
Владимир Владимирович Маяковский. Из письма Л. Ю. Брик, 28 апреля 1928 г:
Прости меня дорогой детик что я не выздоравливаю я делаю все что можно – целый день жру пилюли, закручиваюсь в компрессы и ставлю банки, а главным образом два термометра и все таки с трудом изгоняю каждые четверть градуса.
Василий Абгарович Катанян:
В стихотворении сказано:
- Пока перед трюмо разглядываешь прыщик…
Очень похоже. Когда он подходил к зеркалу, то именно разглядывал свое лицо пристально и подозрительно – не привязалась ли какая-нибудь гадость, не грозит ли ему смерть от незамеченной царапины.
Лев Александрович Гринкруг:
Маяковский был мнителен, чистоплотен и брезглив до болезненности. <…> Боялся любой царапины, грязи. <…> Никогда не выпьет из чужого стакана, не съест из чужой тарелки, в чужих домах, в гостиницах всячески старался не прикоснуться к дверной ручке, по возможности избегал городского транспорта, предпочитал шагать через весь город пешком, лишь бы не дотрагиваться к чему-нибудь руками, десятки раз в день мыл руки и всегда держал для этой цели одеколон.
Наталья Александровна Брюханенко:
На лестнице, этажом ниже, жил венеролог. Маяковский предупредил меня:
– Не беритесь за перила – перчаток у вас нету. – И потом когда я стала часто бывать у него, он каждый раз не забывал напоминать об этом.
Вероника Витольдовна Полонская:
Никогда не брался за перила, ручку двери открывал платком.
Наталья Александровна Брюханенко:
Всегда очень щепетильный в отношении чистоты <…> Маяковский требовал, чтобы фрукты, помидоры и даже бокалы еще раз специально для нас перемывались кипяченой водой.
Вероника Витольдовна Полонская:
Стаканы обычно рассматривал долго и протирал. Пиво из кружек придумал пить, взявшись за ручку кружки левой рукой. Уверял, что так никто не пьет и поэтому ничьи губы не прикасались к тому месту, которое подносит ко рту он.
Лили Юрьевна Брик:
Он ставил свой бокал на шкаф, чтобы никто не мог до него дотянуться и отхлебнуть. В поездки он брал столовые приборы в кожаном футляре, всегда носил в кармане маленькую мыльницу, чтобы после неприятного рукопожатия можно было вымыть руки.
Павел Ильич Лавут:
В Сочи, поселившись в скромном номере «Ривьеры», Маяковский тотчас достал из чемодана каучуковую ванну (это был большой складной таз с громким именем «ванна») и потребовал у горничной горячей воды. Та всплеснула руками:
– Просто удивительно! Вздумали в номере купаться! Кругом море, а они баню устраивают!
Маяковский вежливо уговаривал ее:
– Не понимает девушка, что в море основательно помыться невозможно. Грязь может долипнуть еще.
Вероника Витольдовна Полонская:
Возвращаясь, еще из коридора услышала в номере крики. Посредине комнаты стоял огромный резиновый таз, который почти плавал по воде, залившей всю комнату. А кричала гостиничная горничная, ругалась на то, что «гражданин каждый день так наливает на полу, что вытирать нету сил».
Владимир Владимирович Маяковский. Из письма Л. Ю. Брик, 29 ноября 1926 г.:
Местный хроникер сказал мне гуляя по улице:
«Говорят – гений и зло не совместимы а у нас в Ростове они слились вместе». В переводе это значит что у них несколько месяцев назад прорвались и соединились в одно канализационные и водопроводные трубы! Сейчас сырой воды не пьют а кипяченую советуют пить не позже чем через 4 часа после кипения – а то говорят что какие-то «осадки».
Можешь себе представить, что я делал в Ростове!
Я и пил нарзан и мылся нарзаном и чистился – еще и сейчас весь шиплю.
Любимые вина, закуски и десерты
Павел Ильич Лавут:
– В винах надо разбираться, – говорил он. – Это большая специальность.
- Шипенье пенистых бокалов
- И пунша пламень голубой.
Вот кто понимал и чувствовал, что такое вино!
У нас же некоторые поэты пишут о винах, не имея о них понятия. Надо браться только за то, что знаешь. Надо учиться у Пушкина. Это вам не есенинское «дррр». Вы чувствуете, как это здорово сделано! Шш и пп – ппенистых, ппунша, ппламень – товарищи, это здорово! Дай бог всякому! Я и то завидую. Пушкин понимал, что такое пунш, с чем его едят и как он шипит. Надо чувствовать это шипение.
Лев Вениаминович Никулин:
Если он пьет вино, то может быть много, и притом не пьянеет, как южанин, кавказец, родившийся у виноградной лозы.
Софья Сергеевна Шамардина:
Когда появлялись деньги – то обязательно был рислинг и финики. При этом можно было не обедать – это не обязательно.
Вероника Витольдовна Полонская:
Пил он виноградные вина, любил шампанское. Водки не пил совсем. На Лубянке всегда были запасы вина, конфет, фруктов…
Павел Ильич Лавут:
Маяковский на публике говорил: «Вино я всосал с молоком матери – родился среди виноградников и пил его, как дети пьют молоко».
Ведь сам-то Владимир Владимирович слыл знатоком винных дел. Зато уж в другую крайность он не впадал: водки не признавал, разве что изредка, за компанию или в торжественно-новогодние дни.
Юрий Карлович Олеша:
Маяковский пил мало, главным образом вино того сорта, которое теперь называется «Советским шампанским», а в те годы называлось шампанским «Абрау-Дюрсо». Когда я однажды крикнул официанту: «Шампанского!» – Маяковский сказал: «Ну, Юра, что это вы! Просто скажите „Абрау“!»
Хотя пил мало, но я слышал от него, что любит быть подвыпивши, под хмельком. Однако это никак не был пьющий человек. Помню вазы с крюшоном. Вот крюшон действительно пользовался его любовью, но это сладкая штука, скорее прохладительная, чем алкогольная, с апельсиновыми корками, с яблоками, как в компоте.
Валентин Петрович Катаев:
– Выпьем по этому случаю шампанского, – предложил я.
– Сколько раз я говорил вам, чтобы вы никогда не произносили этого глупого слова. Только выскочки и парвеню кричат на весь кабак: «Шампанского!» А всякий уважающий себя человек должен говорить «вино». А уж все окружающие должны сразу понять, что раз вы говорите: вино, то имеете в виду именно шампанское, а не что-нибудь другое. И в ресторане никогда не кричите: «Шампанского!» Заказывайте официанту вполголоса, но внушительно: «Будьте так добры, принесите мне вина». Он поймет. Уж будьте уверены. Принесет, что надо.
Чтобы не вызвать язвительной полуулыбки у Маяковского, который не переваривал «хлопанья пробок», хотя и вполне признавал волшебную звукопись «шипенье пенистых бокалов и пунша пламень голубой» и «вошел – и пробка в потолок», – я снял железную скобку, почти совсем бесшумно отвинтил пробку «абрау-дюрсо» и скромно налил в наши стаканы шипучее вино. Маяковский его только пригубил. Видно, не хотел пить. Он вообще пил немного, преимущественно легкое виноградное вино, в чем сказывалось его грузинское происхождение.
Водку совсем не признавал. С презрением говорил, что водку пьют лишь чеховские чиновники.
Павел Ильич Лавут:
Маяковский говорил не раз:
– Пища – вещь немаловажная, от нее зависит твоя работоспособность.
Он высмеивал тех, кто считал неудобным распространяться о таких «низменных материях», как пища и сон:
– Таких товарищей я расцениваю как аристократов в кавычках.
Елена Владимировна Семенова:
Иногда раздавался звонок: «Шашлык любите? Поехали на Арбат?» Там был такой грузинский подвальчик.
Мария Мейерова:
Все ели с аппетитом. Барашек издавал приятный запах, и Маяковский все же почувствовал, что голоден, наклонился <…> и взял с блюда кусок барашка. При этом он не переставал говорить дальше, очевидно, не замечая, что делает. Так он ходил вокруг стола, рассуждая, и, когда съел первый кусок, взял с блюда второй, третий – видно, ему понравилось. Только когда захотел вытереть руки и механически стал искать салфетку, он понял, что увлекся, и засмеялся. Мы тоже засмеялись, и всем стало еще веселее.
Наталья Федоровна Рябова (урожд. Самоненко; 1907–?), знакомая В. Маяковского:
К столу были поданы корнишоны. Маяковский набросился на корнишоны, и скоро все они были съедены. Я широко открытыми глазами, чуть не с отчаянием глядела на Маяковского. Вид великого русского поэта, поглощающего огурцы в таком невероятном количестве, казался мне оскорбительным. Еще хуже было то, что Владимир Владимирович, увидев мое удивление и поняв, к чему оно относится, растерялся и тоже почти с ужасом посмотрел на пустую вазочку. Слава богу, принесли сладкое, и инцидент разрешился сам собой.
Лили Юрьевна Брик:
Кельнер, не выказывая удивления, подавал ему на сладкое пять порций дыни или компота, которые дома в сытые, конечно, времена Маяковский привык есть в неограниченном количестве. В первый раз, когда мы пришли к Хорхеру и каждый заказал себе после обеда какой-нибудь десерт, Маяковский произнес: «Их фюнф порцьон мелоне и фюнф порцьон компот. Их бин эйн руссишер дихтер, бекант им руссишем ланд, мне меньше нельзя».
Павел Ильич Лавут:
Соблюдать предписанную врачом диету оказалось здесь нелегким делом. Владимир Владимирович решил ограничиться своим любимым блюдом – компотом. Он пригласил официанта и попросил, невзирая на февраль, добыть свежих фруктов.
– За любые деньги, но сделайте компот. И обязательно много, чтобы вышла большая миска.
Обычная порция компота стоила в ресторане 20–30 копеек. Он же вручил официанту невероятную, по тем временам, сумму – 20 рублей. Компот был сварен.
– Надеюсь, что вы не дадите мне лопнуть и осушите вместо со мной это море компота, – обратился ко мне Владимир Владимирович, увидя огромную миску.
Он заставил присоединиться к нам и медицинскую сестру. Но и с нашей активной помощью «компотное море» просуществовало целых три дня.
Людмила Владимировна Маяковская:
В августе 1918 года, собираясь приехать в Москву, Володя в письме Оле писал: «Остановлюсь я скорее всего у Вас, думаю, Вы не запротестуете. Если захотите меня привести в умиление – сделайте в мою честь вареники с вишнями. Расходы возмещу первым же заработком. Пока у меня все в будущем.
Целую крепко мамочку, Людочку и тебя».
Игрок
Григорий Израилевич Поляков (1903–1982), невролог, профессор:
М. был страстным игроком. Уже в детстве он играл преимущественно в игры, связанные с риском и азартностью, очень любил картежную игру, проявляя при этом большую настойчивость, чтобы заставить взрослых играть с собой. С годами это влечение приняло еще более резкие формы. М. мог играть в какой угодно обстановке и во что угодно вплоть до того, что играл в чет и нечет на номера проходящих трамваев. Когда М. был кому-либо должен, то предлагал кредитору отыграть у него долг. Во время своего пребывания в Берлине настолько увлекся карточной игрой, что не вышел даже взглянуть на город.
Вадим Габриэлевич Шершеневич:
Помню, летом в «Ротонде» на Тверском бульваре (это было задолго до войны) мы пили чай. Сидел Большаков, Ходасевич и я. Подходит Маяковский и предлагает сыграть на трамваи.
Вдоль бульвара под самой «Ротондой» очень часто ходил А и еще два трамвая, кажется, 15 и 13. Маяковский живо организовал игру: один из нас ставил на А, другой на нумерной трамвай. Проигравший заказывал победителю кружку пива.
Николай Николаевич Асеев:
Бренча в горстях серебряной мелочью, на ходу, мы играли в «орла и решку» – сколько орлов и сколько решек окажется в раскрытой ладони. Играли на то, сколько шагов до конца квартала, какой номер первого встреченного трамвая. Азарт был не в выгоде, а в удаче.
Лев Абрамович Кассиль:
Ему дорог самый азарт игры, ее кипяток, ее нерв и риск. Сняв пиджак, засунув большой палец одной руки в пройму жилета, он другой крепко ставит кости на стол, и четыре ветра маджонга скрещиваются над его головой.
Он ставит на что угодно: на номер извозчика – делится на три или не делится? Загадывает, четный или нечетный подойдет номер трамвая. Однажды в Париже он проиграл весь город.
У него был составлен целый план повторных экскурсий по Парижу. Но в последний день с утра ему не везло в игре. Времени для того, чтобы отыграться, оставалось немного. Он поставил на карту Париж. Сперва он проиграл Большую Оперу, потом Лувр, потом Версаль и, наконец, Эйфелеву башню. Времени осталось только, чтобы поспеть на непроигранный вокзал.
Николай Николаевич Асеев:
Как-то ехали вместе к нему на дачу в Пушкино. Вдруг он предложил: сойти на предыдущем разъезде и – вперегонки, от семафора до семафора; но идти шагом, шагом какой угодно длины, не переходящим на рысь, на бег. Пари на червонец. Я тогда занимался гимнастикой регулярно и сейчас же принял пари, так как учел массивность фигуры Маяковского и то, что я легок на ногу. Договорились. Сошли с поезда, спрыгнули с площадки платформы и – раз-два-три – приняли старт. Маяковский ушел метров на двадцать, я растягивал шаги как мог, но сразу было не угнаться за ним. Однако к половине дистанции я подошел вплотную, и дальше мы шли вровень до самого конца. Маяковский потерял на слетевшей шляпе и, пока он нагибался, я обошел его. Потом он вновь нагнал меня, но уже перегнать у него дыхания не нашлось. Кто же выиграл? Решили разыграть в орел-решку.
Павел Ильич Лавут:
Согласно <…> графику мы должны были играть в «1000» до станции Гудермес. Но выясняется, что поезд сильно опаздывает. Я предлагаю отойти от графика – вдруг опоздает на целые сутки. Под разными предлогами выбегаю из купе, устраиваю передышку.
– Довольно бегать и прикидываться! Будьте человеком слова! – сказал Маяковский.
– А почему наш поезд – не человек слова?
– Меня это не касается – мы люди, а не поезда. Пришлось играть до Гудермеса. Здесь поезд стоял очень долго.
Владимир Владимирович предложил другое: до отхода поезда быстро шагать от паровоза до хвоста и обратно и сосчитать количество шагов.
– Но чьими шагами? Ведь у вас вдвое шире.
– В одну сторону вашими, в другую – моими.
Так и шагали – серьезные и озабоченные счетом.
Софья Сергеевна Шамардина:
Если не в карты – то все равно во что, но только обязательно «на интерес». В бирюльки и то играл азартно, весь уходя в игру.
Лили Юрьевна Брик:
Играли в «короля» на «позоры». Составили табличку проигрышей, вроде этой:
столько-то очков – «звать снизу Тоню» (домработницу в пансионе),
больше очков – «мыть бритву»,
еще больше – «жучка ловить» (найти хорошенького жучка и принести домой в общее пользование),
еще больше – «выгнать вечером комаров из комнаты»,
еще больше – «сходить на вокзал за газетой»,
еще больше – «итти за газетой в дождь».
Играли «на мелок», и часто кому-нибудь приходилось несколько дней подряд мыть бритву, ловить жучков, бегать за газетами.
Рита Райт:
– Рита, ну, давайте с вами сыграем, ну, не умеете в карты – давайте во что хотите. Давайте в такую игру, в которую я не умею, – и я вас все равно обыграю.
– Вы умеете в шашки, в «волки и овцы»?
– Нет.
Я объяснила правила игры и с первого же раза обыграла Маяковского.
– Погодите, – сказал он, – давайте следующую партию играть на что-нибудь, а то так неинтересно. Хотите так: я вам – плитку шоколада, а вы мне – целую неделю мыть бритву и кисточку? <…>
Я, конечно, проиграла вторую игру, Маяковский торжествовал.
На следующее утро – воскресенье, идя с купанья, я издали услышала с террасы паровозный рев:
– Ри-и-и-ту-у! Мыть бри-и-и-итву-у!
Маяковский почти никогда не смеялся громко, но когда я, поболтав кисточкой в стакане, стала ее вытирать полотенцем, а из нее вдруг полезла невымытая пена и я выронила ее из рук, Маяковский засмеялся каким-то отрывистым, толчками, смехом и долго не мог успокоиться.
В первый же дождливый день я выпросила реванш.
Отыграв право не мыть бритвы, я опять воспрянула духом и согласилась играть просто на «позор».
И тут же проиграла.
– Ну, теперь я вам выдумаю позор – только держитесь! В воскресенье, когда приедут гости, вы станете на колени посреди террасы, поклонитесь в землю и громко скажете: «Прости, господи, меня, глупую, за то, что я посмела пойти против Володи», – и так пять раз – вот!
В воскресенье с поезда 11.30 густо пошли гости. Я втайне надеялась, что Владимир Владимирович забыл про «позор», надела любимое белое платье, но народ только успел показаться на дачном дворе, как Маяковский уже звал:
– Идите, идите позориться, нечего там…
Гости стояли в дверях, в полном недоумении, а я, давясь хохотом, истово била земные поклоны, прочувствованно повторяя: «Прости, господи, меня, глупую, за то, что я посмела пойти против Володи».
А сам Маяковский, страшно довольный, стоял в стороне и громко считал:
– Раз! Два! Не жульничать! Лбом! Лбом!
Эльза Триоле:
Гуляли, шли на ярмарку, – в Париже ярмарка круглый год переезжает из района в район. Маяковский любил ярмарочный шум, блеск, музыку, толчею, любил глазеть на балаганы, играть во все игры, стрелять в тире и выигрывать бутылки плохого шампанского, покупать билетики в лотерею и смотреть на вертящееся колесо «фортуны» <…>.
Вот, уже ночью, мы все, также гурьбой, спускаемся с Монмартра по узкому тротуару. На одном из домов, перпендикулярно к нему, вывеска в виде золотого венка, – Володя метко бросает трость сквозь отверстие в венке, кто-то берет у него трость и тоже пробует бросить ее сквозь венок… И тут же начинается игра, вырабатываются правила. Володя всех обыгрывает: у него меткий глаз и рука, да и венок почти на уровне его плеча!
Наталья Александровна Брюханенко:
Как-то мы были с ним в кино «Дмитровка, 6». В фойе была лотерея – надо было с большого листа картона срывать бумажки с номерами. Маяковскому эта медленная процедура погони за счастьем не понравилась, и он купил сразу всю лотерею со всеми номерами – и все выиграл. Выигрыши были – мыло, блокноты, что-то из посуды и тому подобные вещи. Все это со смехом мы забрали с собой и привезли на квартиру в Гендриков переулок.
Лев Вениаминович Никулин:
Для него было важно одолеть сопротивление партнера, заставить его сдаться, для него важна была подвижность мысли, которую он мог показать даже здесь, за карточным столом, и он был неутомим и, в сущности, непобедим в игре.
Наталья Александровна Брюханенко:
Маяковский любил играть в карты. Очень любил обыгрывать, но не денежный выигрыш радовал его, а превосходство над противником.
Несколько раз при мне он звонил по телефону Асееву и звал его играть. Причем он так и говорил:
– Приходите! Я вас обыграю.
Или:
– Мне нужно обыграть вас сегодня. Сейчас. Сию минуту.
Асеев немедленно откликался на его зов и, быстро пройдя с Мясницкой на Лубянку, садился играть. Играли в «тысячу». Маяковский выдвигал из письменного стола доску, вроде как из буфета для резки хлеба, и они играли азартно и с каким-то упоением несколько партий подряд.
Николай Николаевич Асеев:
С Маяковским страшно было играть в карты. Дело в том, что он не представлял себе возможности проигрыша как естественного, равного возможности выигрыша, результата игры. Нет, проигрыш он воспринимал как личную обиду, как нечто непоправимое.
Это было действительно похоже на какой-то бескулачный бокс, где отдельные схватки были лишь подготовкой к главному удару. <…> Ну, а в картах темперамент и сила уравнивались с темпераментом и терпеливостью партнера. Но он же чувствовал, насколько он сильнее. И потому проигрыш для него был обидой, несчастьем, несправедливостью слепой судьбы. <…>
Обычно Маяковский был шумен и весел за игрой, острил, увеличивал ставки, убеждал: «Лучше сдайся мне живьем», или: «Не родился еще богатырь такой, чтобы его обыграть», или: «Но на седины старика не подымается рука», в случае более сильной партии. Да мало ли было экспромтов и выдумок специально для карточной терминологии, повергаемых обычно Маяковским на расстроенные ряды партнеров.
Вадим Габриэлевич Шершеневич:
Он играл, кажется, во все игры, начиная с преферанса, кончая железкой и покером. Любил играть крупно и за это одобрял Некрасова.
Вероника Витольдовна Полонская:
Вспоминаю <…> карточные игры в комнате Владимира Владимировича в гендриковской квартире. У Владимира Владимировича были разноцветные фишки, он любил красные, всегда спорил из-за них. Был обычно очень весел и остроумен в игре, тут же на лету изобретал свои словечки, обозначающие карты и их значение.
Перед началом игры Маяковский всегда говорил:
– Давайте играть по принципу сухого чистогана.
То есть у кого кончаются деньги, тот выходит из игры без долгов. Разумеется, в игре это никогда не осуществлялось. Если Владимиру Владимировичу не везло, он вытаскивал какие-нибудь предметы из своего письменного стола – карандаши, коробочки, ключи и т. д. – и клал около себя на столе или брал Бульку на колени и говорил:
– Это на счастье. Вот теперь мне повезет.
За игрой все время что-то бормотал, пел, говорил, подбирал рифмы, и было очень весело играть с ним, и просиживали долгие часы не столько из-за самой игры, сколько из-за Маяковского, уж очень его поведение было заразительно.
Лили Юрьевна Брик:
Непрерывная игра словами шла за картами:
- В ожиданье выигрыша
- приходите вы и Гриша.
- Оборвали стриту зад,
- стал из стрита три туза.
Николай Николаевич Асеев. В записи Григория Израилевича Полякова:
Играл очень нерасчетливо, плохо. Пытался обыграть сразу.
Лев Абрамович Кассиль:
Долг проигрыша он считает священным и, продувшись вконец «на услуги», безропотно подчиняется капризу удачника: терпеливо кипятит ему чай, таскает за ним по саду стулья…
А однажды, как того требует выигравший, напевая песенку тореадора, торжественно и беспрекословно приводит во двор, ухватив за рога, чужую корову… И он выполняет все это с таким снисходительным великолепием, не допускающим насмешки или сожаления, что сам победитель, заказавший эту «услугу», чувствует себя через минуту позорно проигравшим.
Наталья (Нато) Георгиевна Вачнадзе (1904–1953), грузинская актриса, народная артистка Грузии (1941):
К вечеру мы поехали в Дом актера, где он играл на бильярде, обязуясь лазить под стол в случае проигрыша, и действительно это проделывал.
Виктор Борисович Шкловский:
Он играл на бильярде с полным самозабвением и искренностью, проигрывался, создавал свои правила, – например, что за последнюю партию не платит, и с других не спрашивал, и очень дорожил этим правилом.
Борис Михайлович Филиппов (1903–1991), театральный деятель:
Читать бесплатно другие книги:
