Чтобы встретиться вновь Грей Джулиана
Маркем слегка склонил голову, вытащил из кармана пиджака сложенный лист бумаги и направился к Роланду, держа письмо перед собой как щит.
– Спасибо, – своим самым вкрадчивым голосом сказал Роланд и взял записку. Сложенная втрое, она была запечатана большим куском черного воска.
– Вы что, не собираетесь его открывать? – вопросил Маркем.
Роланд пожал плечами.
– Вообще говоря, я предпочитаю читать свою корреспонденцию в одиночестве, мистер Маркем.
– Мною получены инструкции дождаться ответа.
– Хмм. – Роланд провел пальцем по краю бумаги. У молодого человека – точнее, еще мальчика – было тонкое лицо, чуть повлажневшая кожа, пятна легкого румянца на скулах, но вот карие глаза казались старыми и смотрели серьезно. Сердце Роланда сочувственно дрогнуло. – Вы замечательно добросовестный секретарь, мистер Маркем.
– Я очень стараюсь, ваша милость. – Румянец на щеках юноши усилился, но взгляд не дрогнул.
– Да, мне тоже так кажется. Ну что ж. Можете подождать в кресле.
Маркем, делая большие, какие-то жеребячьи шаги, вернулся в угол и снова сел в кресло, скрестив изящные ноги. Тень поглотила приглушенное пламя его золотисто-каштановых волос, и теперь на фоне бледного лица они казались неприятно коричневыми.
Роланд сломал печать.
«Сердечно предлагаем вам появиться в Палаццо Ангелов, на виа Дукале, чтобы решить судьбу жены и сына графа С.».
Пальцы стиснули письмо. Голова резко закружилась, но он жестоким усилием воли справился с дурнотой.
Угрозы, на которую намекало письмо, он не боялся. Каким бы ловким ни был Сомертон, Роланд сможет перехитрить его. У него за спиной годы тренировок под руководством сэра Эдварда, он силен, проворен и умен, и на его стороне справедливость. Расположение палаццо – где-то на окраине города – тоже его не волновало. Предместья предоставляют тактическое преимущество; он сможет подчинить любые обстоятельства своим нуждам.
Нет, написанное в письме, собственно предложение, его ничуть не тронуло. За свою карьеру он получил бессчетное множество подобных инструкций и запросто с ними разбирался. Другое заставило его сердце стукнуться о ребра, другое вызвало тревогу, охватившую его целиком, – то, что слова, написанные на листке бумаги, были выведены рукой Лилибет, ее каллиграфическим почерком.
– Но вы понимаете, мой добрый друг, что наделал ваш хозяин? – Экипаж качнулся, резко завернув за угол, и Роланд схватился за кожаный ремень, свисавший с потолка.
Маркем даже не поморщился.
– Да, понимаю. Он вновь обрел своего сына, увезенного из семейного особняка несколько месяцев назад.
– Собственной матерью. – Экипаж снова качнулся, но теперь Роланд держался крепко. Другую руку он сунул под пиджак, где в потайном кармане прятал небольшой пистолет.
– Не сообщившей лорду Сомертону ни адреса, ни каких-либо указаний на новое местожительство, ни даже страны, в которую сбежала. – Маркем не отводил от него взгляда карих глаз, смотрел с полной убежденностью.
– Потому что боялась его. Боялась, что он причинит вред мальчику или ей самой.
Наконец Маркем отвел взгляд, с непроницаемым лицом уставившись в маленькое окошко кеба.
– Значит, она совсем его не знает.
Роланд удивленно хмыкнул.
– Чушь собачья, молодой человек. Уж вы – из всех людей! – должны знать, на что способен Сомертон. Вы, из всех людей…
Взгляд юноши вновь метнулся к лицу Роланда.
– Он бы никогда не ударил ее! И мальчика тоже!
Роланд подался вперед.
– Физически – возможно. Но существуют куда худшие вещи, на которые способны мужчины.
Маркем приоткрыл рот, втянул воздух и… промолчал.
Роланд сел на место.
– Вы понимаете, о чем я. И предупреждаю вас, Маркем: если леди Сомертон или ее сыну будет причинен хоть малейший вред, отвечать за это будете вы оба. Я не стану делать скидок на вашу молодость.
– С мальчиком все в полном порядке, – коротко бросил Маркем. – Еще часа не прошло, как я оставил его улыбающимся и всем довольным.
– Вы его видели? Где? Когда? – Роланд так крепко сжал кожаный ремень, что тот больно врезался ему в ладонь. В экипаже становилось все жарче, не хватало кислорода. Казалось, что воздух липнет к лицу и шее.
– Сразу по прибытии в город. Славный мальчик. Пришел в восторг, увидев отца. Меня это очень тронуло.
Роланд покрутил сказанное в голове, пытаясь понять, насколько оно искренне. Лицо Маркема по-прежнему оставалось бесстрастным и неподвижным, в словах не слышалось и намека на эмоции.
– А ее милость? – спросил наконец Роланд.
Взгляд Маркема посуровел, насколько Роланд смог увидеть в прямоугольнике падавшего из окна света.
– Ее милость в добром здравии.
– Тогда как он сумел заставить ее написать эту записку? – Роланд похлопал себя по карману. – Это можно было сделать только силой, либо физической, либо моральной. И клянусь вам…
– Об этом мне ничего не известно, – резко ответил Маркем.
Роланд внимательно посмотрел на него.
– Она сейчас с Филиппом?
Мгновенная заминка, затем ответ:
– Они оба в палаццо.
Роланд выглянул в окно. Экипаж замедлил ход и накренился набок, взбираясь по идущей вверх дороге. Палаццо Ангелов, насколько он знал, располагалось на одном из невысоких холмов вдоль реки, к востоку от города. Холмы справа спускались вниз рядом зеленых террас, изобилующих щедростью лета. Внизу серовато-желтый город раскинулся по обеим сторонам реки; мосты, как длинные искривленные пальцы, соединяли ее берега; большой красный купол собора сверкал надо всем прочим, как солнце. Флоренция уже казалась совсем далекой. Роланд успел оставить на стойке портье записку для Биддла, но даже если коллега ее прочтет, нельзя ждать помощи раньше чем через два часа. Рассчитывать следует только на себя. Он повернулся к Маркему и негромко заговорил:
– Ну вот что, молодой человек. Вы должны знать, что он не прав. Должны знать, что он натворил. Чудовище, а не муж, и плохой отец.
– Он любит своего сына.
Роланд пожал плечами.
– Как другие любят свою собаку, к примеру. Или ценную картину в галерее. Скажите, как долго вы работаете на графа?
– Немногим больше года.
– За это время вы хоть раз видели, чтобы лорд Сомертон обнял своего сына? Хоть как-то показал ему свою любовь?
Снова короткая заминка.
– Он не из тех, кто выставляет свои чувства напоказ, это правда…
– Он холоден как покойник, и вы это знаете! – Роланд вытащил руку из-под пиджака и кулаком ударил по сиденью. – У этого мальчика самое открытое сердце на свете. Он бы сделал все, что угодно, за каплю привязанности отца, но получал лишь упреки, крики и равнодушие – если его вообще замечали. Слава Богу, слава Богу, что его мать – самый любящий ангел на земле!
Вот тут в темных глазах Маркема сверкнул гнев.
– О, в самом деле! Самый любящий ангел! Это не она бежала из страны, чтобы кинуться в объятия любовника? Не она ввергла своего сына в беззаконную…
Голос его оборвался задушенным кашлем. Роланд метнулся вперед и сжал в кулаке девственно-белую рубашку Маркема и аккуратные лацканы шерстяного пиджака.
– Не вздумайте, – прошипел он, – еще хоть раз осквернить имя леди Сомертон!
Глаза Маркема превратились в большие коричневые блюдца.
– Я не предам, – продолжал Роланд, – ее доверие перечислением преступлений Сомертона против нее. Должно быть достаточно и того, что он изменял ей в тысячу раз больше, причем задолго до того, как она позволила себе хотя бы задуматься о его неверности. – Он отпустил рубашку Маркема и уронил руку на колени. – Она ничего ему не должна. Ни верности, ни преданности и уж точно ни любви.
Маркем поднял руку и поправил воротничок.
– Я понял вашу точку зрения.
Роланд скрестил на груди руки и всмотрелся в юношу – в выражение его лица, сделавшееся угрюмым, в покатость плеч, в замедленные движения руки.
– Скажите мне, старина, – протянул он в ленивой манере Пенхэллоу, – вы, случайно, не знаете планов его милости на сегодня?
Маркем исподлобья глянул на его.
– Случайно не знаю.
– Вы не знаете, я вам верю, – сказал Роланд. Экипаж еле полз, заворачивая за угол. За окном промелькнул каменный воротный столб. – Верю, что вам известно о происходящем в голове Сомертона не больше, чем мне. И подозреваю, что за это вы на меня обижаетесь. Хо-хо. Похоже, мы с вами в одной лодке.
Маркем расправил плечи, выпрямился и заговорил холодно, даже презрительно:
– Мы с вами, ваша милость, не в одной лодке, как вы выразились. Основное различие вот в чем. – Экипаж дернулся и остановился; юноша взялся за дверную ручку. – Я – доверенный помощник Сомертона, а вы, – он распахнул дверку, выпрыгнул наружу и повернулся, сердито сверкнув на Роланда глазами, – всего лишь любовник его жены. – Он смерил Роланда взглядом и усмехнулся. – Хотя, как мне кажется, уже нет.
И быстро пошел через усыпанный гравием двор.
Роланд неторопливо выбрался из кеба и повернулся к кучеру, чтобы заплатить.
– Attendere l’angolo [7], – сказал он, сунув ему в руку лишнюю купюру в десять лир.
– Grazie, синьор, – ответил тот, широко распахнув глаза, и прикоснулся к кепке. Затем взмахнул кнутом, и лошадь сдвинулась с места, быстро пересекла двор и выехала за ворота на дорогу. Под колесами хрустел гравий.
Роланд повернулся. Маркем ждал его у входа в квадратное палладианское здание, расставив ноги и заложив руки за спину. Странный паренек этот Маркем. Очевидно, что в душе он совсем не плохой, и все же предан мерзавцу Сомертону и не особенно высокого мнения о Лилибет. Чем же граф его держит?
Роланд позволил себе скользнуть взглядом по окнам, выходящим на фасад. А вдруг Лилибет или Филипп сейчас стоят за одним из них и смотрят на него? Он зашагал через двор к Маркему, запоминая каждую деталь на случай, если это может пригодиться позже: высоту окон, расстояние до ближайших деревьев, строение высоких каменных стен, окружающих территорию, направление дороги.
У дверей Маркем отступил в сторону и позволил ему пройти первым. Роланд вошел в просторный холл, прекрасных пропорций, но совершенно пустой. Окинул быстрым взглядом кремовые стены, двери, изогнутую лестницу, ряд французских окон, ярко освещенных солнцем, в дальнем конце, и широкую каменную террасу, на которую они выходили. Ухо улавливало только скрип собственных сапог по старым мраморным плиткам, и больше ничего.
Роланд остановился, заложил руки за спину и повернулся к Маркему.
– Ну? – вопросил он. – Вы привезли меня сюда. И где добрый мой приятель, лорд Сомертон?
И что еще важнее – где, дьявол все побери, Лилибет?
Глава 21
Двумя часами ранее
Лилибет сидела на стуле в центре комнаты на втором этаже Палаццо Ангелов и ждала графа Сомертона.
Ритуал был ей уже знаком. В последний вечер перед тем, как Лилибет покинула своего мужа, личный секретарь графа Сомертона, мистер Маркем, постучался в детскую, где она читала Филиппу перед сном. «Его милость просит оказать ему честь побеседовать с ним в его кабинете», – произнес он своим негромким голосом, глядя на нее темными бесстрастными глазами. Ну или что-то в этом роде, что-то официальное и корректное, каким-то образом умудрившись обычными словами дать понять, что за ними скрывается нечто зловещее.
Она пошла в его кабинет и обнаружила, что там никого нет. Это ее не удивило. Он всегда поступал так – заставлял людей дожидаться, потея и ерзая на стуле у письменного стола, а затем входил, чтобы чем-нибудь как следует уколоть. Так что она села на стул, расправила юбки, сложила руки на коленях и сосредоточилась на том, чтобы пульс бился неторопливо и ровно. На том, чтобы ослабить нить тревоги, стягивающую грудь и живот. На том, чтобы помнить – она графиня, леди, женщина добродетельная и достойная. Что ей нечего бояться. И только через несколько минут сообразила, что элегантная позолоченная шкатулка для драгоценностей, стоящая в центре стола мужа, принадлежит ей. Но пока она это обдумывала, все сильнее гневаясь на то, что шкатулку забрали из ее комнаты, открыли без ее разрешения и поставили, откинув крышку, на Сомертонов широкий сверкающий стол красного дерева, в комнату вошел ее муж.
Внезапно Лилибет поняла, что ее появление в Палаццо Ангелов было частью плана Сомертона. Он тщательно продумал все до мелочей, начиная с той минуты, когда она увидела Маркема, вынырнувшего из толпы туристов у Понте Веккио.
Большая пустая комната вообще без мебели, за исключением кресла, секретера и стула с прямой высокой спинкой, на котором она сейчас сидела.
Лампа, перо, лист писчей бумаги на секретере.
Топот маленьких ножек, звук приглушенных голосов, то и дело вспыхивающий смех, перетаскивание каких-то предметов в комнате наверху.
Окна, закрытые и запертые, не впускающие свежий ветерок с вершины холма, чтобы хоть немного ослабить жару в комнате, где солнце со всей силы светит в стекла.
Часы, тикающие на каминной полке.
В точности как и в тот вечер, много месяцев назад, она внимательно следила за своей осанкой. Спина прямая, мышцы напряжены. Она тоже может ждать. У нее есть время. И власть.
В конце концов, она вовсе не дура и предвидела эту вероятность. У господ Беллуотера и Кноббса лежит бумага, где перечислены все до единой любовные связи Сомертона, каждая мерзкая встреча, каждая сомнительная компания. К бумаге приложены инструкции предоставить всю эту информацию личному секретарю королевы, в случае если Филипп будет вынужден появиться в Англии в обществе графа. Она тщательно собирала все эти свидетельства в течение прошлого года. Тенью следовала за Сомертоном и все записывала. Проследила за каждым человеком, входившим в его кабинет. Подкупила лакея в его клубе, чтобы узнать имена его компаньонов.
Это ее боезапас, она копила его в течение некоторого времени. И на этот раз победит.
К тому времени как Роланд их отыщет, у нее на руках уже будет подписанное Сомертоном согласие на развод. Так почему же пульс по-прежнему лихорадочно бьется в горле?
Лилибет смотрела на потолок, откуда слышался топот маленьких ножек Филиппа, всего в нескольких футах от нее, и старалась не считать громкие «тик-так» часов, отмеривающих минуты. Каждая частичка ее тела жаждала кинуться вверх по лестнице, обнять Филиппа, зацеловать, унести как можно дальше отсюда. Прочь от холодной, симметричной виллы назад, в такой любимый замок Святой Агаты, купающийся в июньском солнце. В ждущие объятия Роланда.
Но пока она не может позволить себе этой роскоши. Сначала нужно уладить все с Сомертоном. Нужно с этим покончить.
Струйка пота потекла между лопатками. Лилибет попыталась открыть хотя бы окно, но они были огромными: двенадцать панелей на двенадцать, высотой со взрослого мужчину. Кроме того, сам этот поступок выдаст ее нервозность. Лучше сидеть спокойно и истекать потом.
Шум наверху на минуту затих, и в этот промежуток она почувствовала, как дрожат половицы, сильно и ритмично.
Шаги.
Лилибет сделала глубокий вдох, наполнив легкие горячим несвежим запахом разогретой штукатурки и старого дерева и на мгновение закрыла глаза, пытаясь определить, откуда идет источник раздражения. «Топ-топ». Теперь она их слышала, тяжелые шаги обутых в сапоги ног, целеустремленно ступающих по мраморной лестнице.
Еще громче. Тут уж не ошибешься.
В последнюю секунду она откинулась на спинку стула, положила руки на подлокотники и устремила взгляд в окно, где за стеклом тянулся целый ряд кипарисов, каждый следующий копия предыдущего.
Дверь негромко заскрипела, открываясь, и громко скрипнула, закрывшись.
– Моя дорогая леди Сомертон, – произнес знакомый голос. – Выглядите просто превосходно. Похоже, Италия идет вам на пользу.
Лилибет отсчитала одну секунду, две, три и только потом повернула голову к двери.
– Я тоже считаю, что она мне на пользу, сэр. Благодарю.
Он не изменился. Ни один волосок не выбился из прически. Высокий, широкоплечий, массивный, черноволосый, черноглазый, он стоял перед ней как гранитная глыба, на которой с исключительной точностью вырезали презрительную усмешку.
Он подошел к Лилибет, остановился, протянул руку и приподнял ее подбородок.
– Замечательно, – сказал он. – Я и не думал, что вашу красоту можно усовершенствовать. Однако это произошло. – Он наклонил голову, разглядывая ее с другого угла. – Да, замечательно. Конечно, жаль, что все это потрачено на такое ничтожество, как Пенхэллоу, но ваши вкусы всегда стремились к банальности.
– Он стоит тысячи таких, как вы.
Сомертон расхохотался.
– Какая галантность! Право же, моя дорогая, вы ужасно забавны. Можно подумать, меня когда-либо интересовало ваше мнение.
– Обычно мужей интересует.
– О, но вы же больше не считаете меня своим мужем, разве нет? Вы желаете развестись со мной. – Он произнес слово «развестись» резко, словно хлестнул кнутом, одновременно сильно подавшись вперед.
Лилибет не дрогнула.
– Да, желаю.
Он улыбнулся, точнее – насмешливо усмехнулся, отошел и устроился в стоявшем неподалеку кресле.
– Что ж, очень хорошо, моя дорогая. У меня нет никаких возражений. – Он скрестил ноги, положил руки на подлокотники. – Каковы ваши условия?
Лилибет изумленно уставилась на него.
– Мои условия?
– Я вполне готов пойти навстречу любой разумной просьбе. Разумеется, денежное содержание. Дом. Вы можете забрать мальчика, хотя я рассчитываю, что мне будут сообщать о его успехах и, возможно, на ежегодные посещения. Кажется, вы удивлены.
– Признаюсь, да. – Спина, влажная от пота, прилипла к спинке стула. Лилибет выпрямилась. – Я думала, вы будете возражать.
– Ни за что на свете. Чего ради я захочу оставаться мужем женщины, которая делит постель с другим мужчиной? – Он произнес это холодно, расчетливо, впиваясь в нее взглядом, даже ни разу не моргнув.
Ее щеки обдало жаром. Щеки и почему-то кончик носа.
– Если и так, меня вынудили вы. Вы нагрешили в тысячу раз больше, чем я. В десять тысяч.
– Разве? Возможно, я позволил себе большее разнообразие, но значение имеет только сравнительное качество греха.
– Это неправда! Я никогда… Он не был моим любовником! До тех пор…
– Да бросьте, моя дорогая, – успокаивающим тоном произнес Сомертон. – Давайте не будем попусту тратить время на бессмысленное отрицание. Все эти годы его фотография лежала в вашей шкатулке с драгоценностями. – Он резко подался вперед, упершись ладонями в колени и напоминая паука. – В вашей шкатулке с драгоценностями.
Лилибет с силой моргнула. Он мог заставить ее плакать всего несколькими словами, произнесенными этим резким тоном, единственным злобным взглядом черных глаз, и она ненавидела его за это. Огромным мысленным усилием она заставила свои расшатавшиеся нервы успокоиться.
– Вы знаете, что когда-то мы с Роландом увлеклись друг другом. Это общеизвестно. Затем по воле Божьей я стала вашей женой. И я никогда не изменяла вам, Сомертон. Ни словом, ни делом, до тех пор пока не покинула Англию. До тех пор пока случай не свел нас снова…
С губ Сомертона сорвался сухой смешок. Он откинулся на спинку кресла.
– Случай! О, моя дорогая! Случай!
– Случай! – свирепо воскликнула Лилибет. – Я понятия не имела, что он в Италии, понятия не имела, что направляется в тот же самый замок! Мы откликнулись на объявление в «Таймс», ради всего святого!
– Я не видел такого объявления.
– Значит, называйте это промыслом Божьим. Или волей судьбы. – Лилибет крепко сжала подлокотники, впиваясь пальцами в резное дерево. – Все это время я отказывалась от самой себя, Сомертон. Я так сильно старалась быть хорошей женой! Хотела любить вас, забыть о прошлом, забыть об утраченных мечтах. Создать новые с вами. Но вы подняли кулак и разрушили их, вот просто так – своим обманом и неверностью, своими женщинами без числа, своим дурным нравом и холодностью. Я прожила шесть лет в бесконечной зиме, шесть лет в горечи и одиночестве, и лишь Филипп слегка согревал мое сердце. Я жила как монашка, я словно несла кару за ваши грехи до той самой последней ночи, той ужасной ночи, когда вы обвинили меня в прелюбодеянии. Меня! В любовной связи с мужчиной, от которого я отказалась ради вас, которого не видела много лет!
Сомертон резко встал с кресла, подошел к окну и одним рывком отворил его, впустив в комнату ветерок.
– Его фотография, моя дорогая! Среди твоих драгоценностей!
– Я положила ее туда давным-давно, – спокойно произнесла Лилибет, следя за ним. – И ни разу не вытащила. Меня всего лишь утешало то, что она там лежит.
Он стоял у окна, жадно глотая воздух.
– Среди твоих драгоценностей, – повторил он почти неслышно; ветер относил его слова прочь.
– Я вам не изменяла.
За окном запела птичка, звонко и восторженно. Видимо, сидит на одном из тех одинаковых деревьев, что растут вдоль границы сада. Ароматы улицы, пряный запах кипарисов и сладкий – цветов, запах солнца на листве окутывали их обоих.
Над головой раздался удар и веселый смех. Сердце Лилибет заныло от тоски.
– Надеюсь, вы приставили к нему какую-нибудь няню, – сказала она.
Он отвернулся от окна, облокотился на него, упершись ладонями в старый деревянный подоконник.
– Разумеется. Его прежнюю няню, которую вы бросили в Милане.
– Узнав, что она носит вашего ребенка.
Он пожал плечами.
– Вообще-то не моего. Я всегда предпринимаю самые тщательные меры предосторожности, чтобы избежать подобных неприятностей. Надо полагать, какого-нибудь лакея.
Щеки снова обдало жаром. Чтобы скрыть смущение, Лилибет заговорила высоким будничным голосом:
– В любом случае, думаю, нам следует вернуться к нашему делу.
– К делу?
– К условиям развода. Мне бы хотелось завершить дело как можно быстрее.
– Да, конечно. – Оттолкнувшись от окна, Сомертон вернулся в кресло, закинул руки на спинку и уставился на нее мрачным взглядом. – Тысяча фунтов в год вас устроит?
– Мне не нужны ваши деньги.
– Разумеется, если вы снова выйдете замуж или примете покровительство какого-нибудь мужчины, я буду вынужден прекратить выплаты. Впрочем, вы со своим личиком сумеете найти достаточное количество глубоких карманов, чтобы и дальше жить, как вам нравится, даже несмотря на слово «развод», прилагающееся к вашему имени. – Он говорил ровным голосом, но костяшки пальцев, сжимавших резную позолоченную спинку кресла, побелели.
– Я уже сказала, что не приму ваших денег.
– Если пожелаете, я предоставлю вам дом в городе, но рассчитываю, что до отъезда в школу Филипп будет проводить не меньше шести месяцев в году в деревне как ради его здоровья, так и ради нравственного развития.
– Нравственного развития? О, вот это особенно отрадно слышать, – сказала Лилибет. – Из ваших-то уст.
– Вдовий дом в моем имении будет приведен в порядок, если он вас устраивает. Филипп, как будущий граф, должен хоть что-то знать о земле, которую наследует. С юридической точки зрения я исхожу из того, что он действительно мой сын.
– Вы можете передать все эти вопросы на рассмотрение моим адвокатам. Они будут только счастливы составить удовлетворяющее всех нас соглашение. – Лилибет встала. – Право же, я не понимаю, зачем все это было так необходимо. Вам всего лишь следовало послать письмо, а не похищать моего сына и не заставлять меня мчаться следом через холмы верхом на…
– Погодите минуту, моя дорогая. – Он поднял руку. – Я еще не закончил. В обмен на мою готовность к сотрудничеству я жду от вас несколько уступок.
Что-то в том, как он произнес слово «уступок» – вкрадчивый голос, заблестевшие глаза, – заставило кровь похолодеть в ее жилах.
Лилибет нервно сплела пальцы.
– Что за уступки? Если речь о визитах, я, разумеется, позволю Филиппу…
Он махнул рукой на секретер, на перо и бумагу, лежавшие на превосходно отполированной поверхности.
– Прежде всего я хочу, чтобы вы написали письмо.
– Письмо? Что за письмо? – настороженно спросила она.
– Я вам его продиктую, если вы не возражаете.
Лилибет колебалась.
– Кому оно предназначено?
И мгновенно, еще не услышав ответа, поняла кому. Увидела это в его удовлетворенно скривившихся губах, в торжествующе изогнутой брови.
– Ну как же, вашему любовнику, разумеется. Лорду Роланду Пенхэллоу, нашему галантному герою, доблестному соблазнителю чужих жен. – Сомертон снова махнул рукой в сторону секретера. – Думаю, он заслуживает хотя бы дружеской записки с благодарностями за то, что вломился в мою супружескую постель. Вам так не кажется?
– Не впутывайте его в это, Сомертон. Он не имеет никакого отношения к краху нашего брака. Задолго до того, как мы снова встретились, я знала, что больше не могу жить под одной с вами крышей.
– Скажите, – непринужденно произнес граф, снова закинув руки на спинку кресла, – он вас удовлетворял? Заставлял вас кричать как слабоумную, когда доводил до пика? Мог ли…
– Прекратите! Прекратите немедленно! Как вы смеете?
– Радовался ли, обнаружив, что у вас аппетиты как у шлюхи? Расскажите же мне, Элизабет. Я хочу знать все подробности. Сосал ли ваши титьки? Совал язык вам между ног?
Она зажала уши.
– Прекратите! Прекратите!
Сомертон схватил стул и швырнул его через всю комнату. Раздался треск ломающегося дерева.
– А его член такой же годный, как мой, Элизабет? Кричали вы от наслаждения, как со мной, когда он тыкал его в вас?
Лилибет оторвала руки от ушей и уронила их вдоль платья. Пульс отчаянно колотился в горле.
– Прекратите, – негромко сказала она. – Вы позорите себя.
Он остановился перед ней, огромный и взбешенный, грудь тяжело вздымается, глаза на грубо вырубленном лице сверкают. Правый кулак выжидающе сжимается и разжимается, а сердце Сомертона бьется так, будто вырвалось из грудной клетки.
Лилибет заговорила более мягко:
– Разве мы не можем повести себя цивилизованно, Сомертон? Разве не можем просто договориться, расстаться и пожелать друг другу всего хорошего?
Он сделал глубокий вдох, еще один, еще и заставил себя ответить спокойно:
– Проще всего на свете, мадам. Всего лишь напишите записку, о которой я прошу, и можно продолжать.
– Не буду. Роланд Пенхэллоу не имеет к этому никакого отношения. – Ладони вспотели. Лилибет сжала складки платья.
Губы Сомертона тронула усмешка.
– Моя дорогая, дорогая жена. Неужели вы думаете, что я привез вас сюда, привез сюда вашего сына только для того, чтобы по-дружески обсудить условия развода?
– Представления не имею, зачем вы меня сюда привезли.
– Или вы думаете, что я надеюсь заманить вас обратно? Снова назвать своей женой? Или увезти Филиппа домой и самому воспитать его?
Лилибет ничего не сказала, лишь ответила на его взгляд, со страхом дожидаясь следующих слов.
Он взял ее за подбородок большим и указательным пальцами и наклонился так низко, что дохнул парами бренди прямо ей в нос.
– Слишком поздно для этого, моя дорогая. Я не желаю больше видеть в своей постели тебя, шлюху другого мужчины. И не желаю, чтобы твой сопляк цеплялся мне за ноги.
Лилибет оттолкнула его руку.
– Так чего же ты хочешь, чертов невыносимый ублюдок?
– Что за выражения, Элизабет!
Читать бесплатно другие книги:
![Обман [Bubble]](/book/mini/37850.jpg)
