Генерал Брусилов. Лучший полководец Первой Мировой войны Рунов Валентин

Незавершенная операция

Ранним утром 22 мая 1916 года, после долгой артиллерийской подготовки (в 7-й армии она продолжалась двое суток), русские войска перешли в наступление в полосе всего Юго-Западного фронта. За время артиллерийской подготовки русским войскам удалось огнем проделать достаточно много проходов в проволочных заграждениях противника (в 8-м корпусе 8-й армии – до 50 проходов).

23 и 24 мая соединения 8-й армии прорвали позиции австро-венгерских армий. При этом исключительное значение для успеха имел артиллерийский обстрел, заставивший противника часами не покидать своих убежищ. Наибольшего результата достиг 40-й армейский корпус, усиленный бригадой 4-й финляндской пехотной дивизии, который за это время углубился в оборону противника на 15–17 км. К вечеру четвертого дня наступления частями 40-го армейского корпуса был захвачен город Луцк. По имеющимся данным, на четвертый день русского наступления на этом участке австрийская армия представляла собой в этот момент толпу безоружных людей, которые бежали в панике через Луцк, бросая все на своем пути. Наибольшему разгрому подверглись 2, 13 и 11-я дивизии, численность которых теперь составляла всего две тысячи человек вместо 61 тысячи, положенных по штату. За три дня 8-й армией было захвачено в плен до 45 тыс. человек, 66 орудий, 150 пулеметов, много винтовок, патронов, целые склады снарядов и другого имущества. В свою очередь, и потери 8-й армии были также значительными и составляли 6 тысяч человек убитыми, 26 тысяч ранеными и одну тысячу пропавшими без вести, то есть 15 % от ее начального состава. По итогам этих боев командующий 4-й армией эрцгерцог Йозеф Фердинанд был смещен со своей должности[44].

Развертывание артиллерии на огневых позициях.

Однако такой успех имели не все армии Юго-Западного фронта. Наступавшая несколько южнее 11-я русская армия не смогла прорвать австро-венгерские позиции и противодействовать переброске противником войск с этого участка под Луцк.

Наступавшая еще южнее 7-я армия в первый день с большими для себя потерями (до 6 тысяч человек убитыми и ранеными) смогла прорвать первую позицию в обороне противника и продвинуться на глубину до 2 км. В последующие два дня командующий армией стремится к развитию успеха, и ему удается отбросить и частично уничтожить 15-ю пехотную дивизию противника, захватив до 9 тысяч пленных. Но за трое суток непрерывных боев русские соединения были слишком измотаны для того, чтобы развивать наступление собственными силами.

Наступление войск 9-й армии генерала от инфантерии П. А. Лечицкого началось с газовой атаки и мощной артиллерийской подготовки с расходом в 30 тысяч снарядов. После этого началась атака пехоты. За первые двое суток соединения ударной группы 9-й армии, продвинувшись всего на 2–3 км, захватили порядка 11 тысяч пленных, большое количество орудий и пулеметов.

Тем не менее сразу же развить достигнутый успех войска армии не смогли. Причин было две: во-первых, отсутствие специально нацеленных на это подвижных войск, во-вторых, огромные людские потери в соединениях 9-й армии. Так, известно, что за первые два дня наступления 11-й армейский корпус потерял 1740 человек убитыми, 1390 пропавшими без вести и 7620 ранеными, то есть около 35 % от своего состава. Поэтому в последующие двое суток наступление было приостановлено с целью закрепления достигнутого положения, перегруппировки и пополнения материальных запасов. После этого войска 9-й армии после шестичасовой артиллерийской подготовки снова перешли в наступление. Им удалось прорвать оборону противника, захватить более 18 тысяч пленных и 10 орудий. Но и на этот раз преследование противника сразу же организовано не было.

Горькая правда войны.

Австрийское командование, не имея достаточных сил для противодействия противнику перед фронтом наступления 9-й русской армии, было вынуждено отдать приказ своим войскам об отступлении на новые позиции. Этот отход привел к новым потерям, которые русское командование не смогло использовать в своих интересах в полной степени.

В итоге за 10 дней наступления войска 9-й армии Юго-Западного фронта смогли продвинуться на глубину от 20 до 50 км, нанести значительное поражение 7-й австрийской армии и захватить более 38 тысяч пленных[45].

Таким образом, в целом начало наступления войск Юго-Западного фронта было удачным. Три из четырех армий фронта смогли на разную глубину вклиниться в оборону противника, вынудить его к отступлению, захватить большое количество пленных. В частности, сам Брусилов пишет, что «было взято 1240 офицеров, свыше 71 000 нижних чинов и захвачено 94 орудия, 179 пулеметов, 53 бомбомета и миномета и громадное количество всякой другой военной добычи». Наиболее успешно действовали правофланговая 8-я и левофланговая 9-я армии. В то же время и русские войска понесли значительные потери.

Проведение ряда самостоятельных армейских операций на широком фронте не позволило Брусилову немедленно развить тактический успех в оперативный, и противник получил время для ответных действий. В частности, пользуясь преимуществом над русскими в пропускной способности железных дорог, австро-германское командование начинает стягивать под Ковель свои резервы с других участков фронта, а также с Франции и Италии.

Узнав о приготовлениях противника, 27 мая начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М. В. Алексеев директивой предложил Брусилову поменять направление удара и следовать не на Ковель, к которому стягивались германские войска, а на Раву-Русскую и Львов с тем, чтобы выйти в тыл австро-венгерским армиям. Но Брусилов не желал отказываться от наступления на Ковель и даже смог убедить в этом Ставку.

3 июня противник перешел в контрнаступление в районе Луцка. Русские войска сопротивлялись отчаянно, и за три дня врагу удалось продвинуться всего на 2–3 км. Но к началу июля германские и австро-венгерские войска отбросили 8-ю армию к Луцку и значительно потеснили к востоку соседнюю 11-ю армию. К тому времени только 9-я армия генерала Лечицкого продолжала наступать, отбросив противника за реку Серет. 6 июля они достигли Яблоницкого перевала на венгерской границе.

К тому времени русское командование, стремясь продолжить наступление в полосе Юго-Западного фронта, решило направить туда дополнительные силы. Ставкой было решено перенести главный удар в полосу Юго-Западного фронта, усилив его гвардией и корпусами с Северного и Западного фронтов. Прибывшие гвардейские корпуса вошли в специально создаваемую армию генерал-адъютанта В. М. Безобразова.

Таким образом, против 580 тысяч бойцов, в том числе 21 тысячи кавалеристов противника, на вооружении которых имелось 3096 пулеметов, 3446 орудий и 8 бронепоездов, к началу нового сражения за Ковель А. А. Брусилов располагал почти 984 тысячами бойцов, в том числе 91,2 тысячи кавалеристов, а также 4158 пулеметами, 3224 орудиями и двумя бронепоездами.

Несмотря на некоторое превосходство в силах и средствах, новое сражение под Ковелем привело только к выходу русских войск в некоторых местах к реке Стоход. Правда, именно на берегах этой реки полег весь цвет российско-императорской гвардии.

Несколько удачнее для русского командования развивалось наступление на южном крыле Юго-Западного фронта. Наступавшая там 7-я армия продолжала медленно продвигаться к Днестру, а 9-я армия 29 июля заняла Надворну и Станиславув.

Надежды Ставки на глубокий прорыв в полосе Юго-Западного фронта постепенно угасали. В начале августа 3-я армия и Гвардейская армия генерала Безобразова были возвращены Западному фронту. Наступление армий Брусилова постепенно угасало, и только в Карпатах велись упорные затяжные бои за ключевые проходы и позиции.

Командующий 9-й армией генерал П. А. Лечицкий.

Но в августе, когда у Австро-Венгрии появился новый противник в лице полумиллионной румынской армии, Ставка решила снова возобновить наступление в полосе Юго-Западного фронта, и туда вновь была возвращена Гвардейская армия. Однако на этот раз ударные силы (875 482 бойца, 3743 пулемета, 2546 орудий) были сосредоточены против германо-австро-венгерской группы армий А. фон Линзингена на Волыни, а не против сил, действующих в Карпатах. Но и это наступление закончилось неудачно.

К концу августа 1916 года войска Юго-Западного фронта потеряли в боях, согласно ежедневным донесениям в Ставку, 1798 офицеров и 114 627 солдат убитыми, 8819 офицеров и 663 560 солдат ранеными и 475 офицеров и 95 750 солдат пропавшими без вести. Потери противника также были огромными. Так, германские войска в полосе Юго-Западного фронта потеряли за это же время 59 тысяч убитыми и ранеными и 26 тысяч пропавшими без вести. Австро-венгерские войска более 30 тысяч убитыми, 154 тысячи ранеными и 327 тысяч пропавшими без вести. По данным штаба Юго-Западного фронта, было пленено 8924 офицера и 408 тысяч солдат противника, захвачено 581 орудие, 1795 пулеметов, 448 бомбометов и минометов[46].

Но Брусилов в своих воспоминаниях напишет: «К 1 августа для меня уже окончательно выяснилось, что помощи от соседей, в смысле их боевых действий, я не получу; одним же моим фронтом, какие бы мы успехи ни одержали, выиграть войну в этом году нельзя. Несколько большее или меньшее продвижение вперед для общего дела не представляло особого значения; продвинуться же настолько, чтобы это имело какое-либо серьезное стратегическое значение для других фронтов, я никоим образом рассчитывать не мог, ибо в августе, невзирая на громадные потери, понесенные противником, во всяком случае большие, чем наши, и на громадное количество пленных, нами взятых, войска противника перед моим фронтом значительно превысили мои силы, хотя мне и были подвезены подкрепления. Поэтому я продолжал бои на фронте уже не с прежней интенсивностью, стараясь возможно более сберегать людей, а лишь в той мере, которая оказывалась необходимой для сковывания возможно большего количества войск противника, косвенно помогая этим нашим союзникам – итальянцам и французам».

Конвоирование пленных австрийцев.

Но это было не совсем так. В сентябре 1916 года, с целью продолжения наступления, Юго-Западный фронт вновь получил Особую армию (бывшая Гвардейская. – Авт.), командование которой принял от генерала от кавалерии В. М. Безобразова генерал от кавалерии В. И. Гурко. К середине сентября его войска были усилены еще 8 пехотными и 4 кавалерийскими дивизиями, достигнув 1036,5 тысячи бойцов при 5056 пулеметах, 3213 орудиях, 538 бомбометах и 59 минометах. Однако все три его попытки начать наступление с целью прорыва на Владимир-Волынский, Львов и Галич потерпели неудачу. При этом потери русских войск были огромными. Так, только на фронте 8-й армии у деревень Локачи и Свинюхи был потерян 2871 человек убитыми, 12 428 ранеными и 1613 пропавшими без вести. При этом противник потерял там 473 человека убитыми, 1811 ранеными и 590 пропавшими без вести. Командующий германским корпусом генерал от кавалерии Г. фон дер Марвиц отмечал, что в районе наступления 8-й армии «русская артиллерия стреляла в собственные окопы, чтобы заставить пехоту атаковать». 22 сентября после неудачи нового штурма Николай II заявил: «Я решительно против дальнейшего развития операции 8-й и Особой армий, операции, обещающей нам минимальный успех при громадных потерях».

В то же время в сентябре 1916 года австро-венгерские и германские войска предприняли ряд успешных контрударов с целью ликвидации русских плацдармов в Карпатах, на ковельском и владимир-волынском направлениях. При этом были разгромлены 3-я Туркестанская, 9-я и 10-я Сибирские стрелковые дивизии. На других участках фронта успех русских войск был самым незначительным. Однако наступательного порыва уже не было. «Что же тут удивительного? – оправдывался Брусилов. – Люди дрались с мая по сентябрь 1916 года. Они утомились и физически, и нравственно, а с выдохшимся сердцем драться нельзя».

Однако в октябре и ноябре 1916 года армии Юго-Западного фронта продолжали свои безрезультатные атаки. В ноябре – декабре часть сил Юго-Западного фронта была направлена в Румынию, и Брусилов был вынужден отказаться от своих наступательных планов.

Теперь вполне уместным будет вопрос о том, как сам Брусилов оценивал результаты наступления войск Юго-Западного фронта и какую оценку они получили из уст императора и других крупных военачальников русской армии.

Временное затишье.

Сразу же нужно сказать, что в отношении своих действий как военачальника Алексей Алексеевич был очень прямолинеен. Он писал: «По тем средствам, которые имелись у Юго-Западного фронта, он сделал все, что мог, и большего выполнить был не в состоянии – я, по крайней мере, не мог. Если бы вместо меня был военный гений вроде Юлия Цезаря или Наполеона, то, может быть, он сумел бы выполнить что-либо грандиозное, но таких претензий у меня не было и быть не могло».

В то же время он был вынужден признать, что намеченной задачи его войска не выполнили. Объясняя причины, он в своих мемуарах, написанных уже в советский период, останавливается на нескольких моментах.

В том, что наступление Юго-Западного фронта не было развито до стратегических масштабов, Брусилов винит всех, кроме себя самого. Он прямо пишет, что командующий Западным фронтом генерал А. Е. Эверт не поддержал это наступление, так как из-за чувства зависти не хотел ему помогать. Также он обвинял и командующего Северным фронтом генерала А. Н. Куропаткина и Верховного главнокомандующего императора Николая II, а заодно и весь строй императорской России. Он писал: «Будь другой Верховный главнокомандующий – за подобную нерешительность Эверт был бы немедленно смещен и соответствующим образом заменен, Куропаткин же ни в каком случае в действующей армии никакой должности не получил бы. Но при том режиме, который существовал в то время, в армии безнаказанность была полная, и оба продолжали оставаться излюбленными военачальниками Ставки». И несколько ниже: «Ставка, по моему убеждению, ни в какой мере не выполнила своего назначения управлять всей русской вооруженной силой и не только не управляла событиями, а события ею управляли, как ветер управляет колеблющимся тростником». И еще далее: «…при таком способе управления Россия, очевидно, выиграть войну не могла».

О том, что наступление войск Юго-Западного фронта было выражением всенародного порыва и в определенной мере шло вразрез с планами императора, говорит и такая его запись: «Все это время я получал сотни поздравительных и благодарственных телеграмм от самых разнообразных кругов русских людей. Всё всколыхнулось. Крестьяне, рабочие, аристократия, духовенство, интеллигенция, учащаяся молодежь – все бесконечной телеграфной лентой хотели мне сказать, что они – русские люди и что сердца их бьются заодно с моей дорогой, окровавленной во имя родины, но победоносной армией. И это было мне поддержкой и великим утешением. Это были лучшие дни моей жизни, ибо я жил одной общей радостью со всей Россией… И только несколько дней спустя мне подали телеграмму от государя, в которой стояло всего несколько сухих и сдержанных слов благодарности».

Второй причиной незавершенности наступления Юго-Западного фронта Брусилов считал недостаток авиации, которая не смогла отвоевать у противника господство в воздухе и, следовательно, вести эффективную разведку и корректировать огонь артиллерии.

В качестве третьей причины он рассматривает низкие боевые качества командного состава Гвардейской армии, переданной на усиление Юго-Западному фронту во время наступления. Он пишет: «Прибывший на подкрепление моего правого фланга гвардейский отряд, великолепный по составу офицеров и солдат, очень самолюбивых и обладавших высоким боевым духом, терпел значительный урон без пользы для дела потому, что их высшие начальники не соответствовали своему назначению. Находясь долго в резерве, они отстали от своих армейских товарищей в технике управления войсками при современной боевой обстановке, и позиционная война, которая за это время выработала очень много своеобразных сноровок, им была неизвестна…».

Император не очень высоко оценил заслуги А. А. Брусилова во время летнего наступления Юго-Западного фронта. Существует информация, что за успешное проведение этого наступления А. А. Брусилов большинством голосов Георгиевской думы при Ставке Верховного главнокомандующего был представлен к награждению орденом Святого Георгия 2-й степени. Однако император Николай II не утвердил этого представления. 20 июля 1916 года был издан указ о награждении его Георгиевским оружием с бриллиантами – шашкой с надписью «За поражение австро-венгерских армий на Волыни, в Буковине и Галиции 22–25 мая 1916 г.».

Сегодня, спустя много лет после описанных событий, мы имеем право говорить о том, что ни одной из поставленных в ходе кампании 1916 года целей, вопреки громким декларациям, наступление Юго-Западного фронта не достигло. Союзники, конечно, получили определенное облегчение, но и только. Под Верденом противник продолжал наступательные действия и перешел к обороне только в сентябре, после выступления Румынии на стороне Антанты. Италия от удара со стороны Австро-Венгрии спаслась своими силами, и массированного оттока с этих фронтов вражеских войск не произошло. Не были оттянуты дивизии врага и из полосы русского Западного фронта, которому поручался вначале главный удар кампании. Более того, брусиловское наступление поглотило и те силы, которые предназначались для масштабной операции в районе Барановичей.

Алексей Алексеевич писал: «Я русского солдата всегда любил и люблю, и эта любовь вынуждала меня кончать во что бы то ни стало начатое дело, чтобы кровь не была пролита даром… Я действовал по-своему, широким фронтом. Это моя метода, при которой наступление развивается от всего сердца, и никто не знает, где настоящее наступление и где демонстрация».

Но именно в этом наступлении «от всего сердца» был истреблен цвет русской армии – последний ее кадровый состав и лучшие части гвардии, преданные Родине, царю и присяге. На смену им пришли другие люди – великовозрастные резервисты и молодежь «без царя в голове». Запасный и ратник шли на войну не для того, чтобы умереть, а для того, чтобы вернуться домой, к своему разоренному войной хозяйству. Поэтому самоубийственное истребление армии во время затянувшегося наступления Юго-Западного фронта вызвало чувство бурного негодования не только в российском обществе, но и среди генералитета.

Схема 8. Наступление войск 8-й армии Юго-Западного фронта 22 мая – 2 июня 1916 г.

Так, председатель IV Государственной думы М. В. Родзянко заявил: «Русское высшее командование либо не имеет заранее подготовленных планов операций, либо если их имеет, то их не выполняет… Высшее командование не имеет единообразных методов обороны и нападения и не умеет подготовлять наступление… Высшее командование не считается с потерями живой силы и не проявляет достаточной заботливости о солдатах… Армия отчетливо сознает, что если эти причины не будут устранены, то победы мы, несмотря ни на какие жертвы, не добьемся».

Начальник штаба 8-й армии генерал-лейтенант П. С. Балуев писал: «Операция на Юго-Западном фронте велась при значительном превосходстве сил с нашей стороны, но тем не менее порыва едва хватило на учинение прорыва, дальше для использования не было уже ни сил, ни средств».

Командир 30-го армейского корпуса, затем командующий Добруджанской армией генерал от инфантерии A. M. Зайончковский отмечал: «Брусиловский прорыв действительно удался отлично, но когда мы вышли в поле, когда мы сбили с себя оковы неприятельских укрепленных полос, когда нам надо было маневрировать и мы встретились со злой волей противника в более разнообразных ее проявлениях, чем при прорыве, то стратегия отплатила за пренебрежение к ней и привела нас к ковельскому тупику… Традиционная судьба русского народа вытаскивать каштаны из огня для других не оставила его и в летнюю кампанию 1916 года. Она принесла больше пользы нашим союзникам, чем нам».

Командир 8-го Финляндского стрелкового полка полковник А. А. Свечин: «…Летняя операция 1916 г. является первым фактом, обусловившим разложение русской армии, проявившееся осенью и зимой этого года. Это разложение представляется крупным звеном цепи событий падения прежней государственности».

Начальник штаба 7-й армии генерал-лейтенант Н. Н. Головин: «Эти потери были тем более чувствительны, чем слабее было сознание в необходимости их для России… В народных массах доверие к правительству и вера в союзников были окончательно подорваны».

С точки зрения современного военного искусства наступление Юго-Западного фронта нужно оценивать с нескольких позиций.

Во-первых, нужно признать, оно стало крупнейшей успешной фронтовой наступательной операцией периода Первой мировой войны, несмотря на то что цели этой операции достигнуты не были. Но при этом нужно указать, что конкретных целей по глубине ни Ставкой, ни фронтом не ставилось. Из этого следует, что вся задача операции на ближайшую, последующую и конечную не делилась, а это значит, что рубежи ввода вторых эшелонов и способы действий на этих рубежах не назначались. Войска были направлены вперед и должны были действовать на свое собственное усмотрение. При этом нужно понимать, что в любой стратегической операции фронты и армии не могут рассматриваться как независимые организмы без координации их усилий по рубежам, времени и способам выполнения задач.

Во-вторых, выбор самостоятельно командующими армиями участков прорыва привел к тому, что в ряде случаев они оказались оторванными друг от друга. Поэтому даже относительно высокие плотности сил и средств, достигавшие от 3 до 5 тысяч штыков и 15–50 орудий на 1 км фронта, не всегда давали положительные результаты. Безусловно, эффект мог быть значительно выше, если бы наступление велось усилиями не одной, а двух армий при условии, что участки прорыва находились бы на их стыках.

В-третьих, при наличии больших масс конницы (в 8-й армии – 4-й и 5-й кавалерийские корпуса, в 9-й армии – 3-й конный корпус) они не использовались в качестве эшелона развития успеха, а спешившись, действовали как пехота. Кроме того, по воле Брусилова конница была загнана в болота. Поэтому она в данной операции не сыграла той роли, к которой постоянно готовилась в мирное время, – глубокими рейдами не изолировала район операции от постоянно прибывавших резервов противника. Это стало причиной и относительно невысоких темпов наступления соединений Юго-Западного фронта, в среднем от 1 до 6 км в сутки. При таких темпах противник получал возможность последовательно отводить свои войска на новые оборонительные рубежи, прорыв каждого из которых требовал больших жертв.

В-четвертых, Брусилов был настолько увлечен идеей наступления на Луцк и Ковель войск 8-й армии, что практически не обратил внимания на успехи левофланговой 9-й армии, которая могла создать реальную угрозу всей австро-венгерской группировке противника. При этом и наступление на правом крыле фронта велось недостаточно интенсивно, а 10-суточная пауза позволила противнику нарастить усилия на данном направлении.

В-пятых, общее соотношение потерь русских войск к потерям противника составило 2:1, но безвозвратные были гораздо выше. Это было вызвано тем, что почти из миллиона раненых в мае – октябре 1916 года в строй вернулось только 204 тысячи человек. Поэтому для восполнения понесенных потерь с осени 1916 года начали призывать на службу 16-17-летних подростков, составивших основное ядро запасных полков в 1917 году. Это не только обескровило русскую армию, но и существенно подорвало ее боевой дух.

И наконец, это рациональное использование прибывающих резервов, хотя сам Брусилов писал, что необходимых резервов фронт практически не получал, но архивные документы свидетельствуют совсем о другом. Так, известно, что с июня по сентябрь фронт был усилен Гвардейской (Особой) армией (1-й и 2-й гвардейские, Гвардейский кавалерийский, 1-й и 4-й Сибирский стрелковые, 26-й армейский корпуса). В это же время 8-я армия получила 5-й Сибирский стрелковый, 1-й армейский и 1-й Туркестанский корпуса, 50-ю и 78-ю пехотные дивизии. 9-я армия – 25-й армейский корпус, 59, 61, 64, 79, 108, 113-ю пехотную и Уссурийскую казачью дивизии. 3-я армия – 3 и 34-й армейские корпуса[47]. Это в общей сложности 36 пехотных и три кавалерийские дивизии, то есть достаточные силы даже для самостоятельной операции, не то что развития успеха в рамках уже ведущейся.

Несмотря на многочисленные критические замечания, также нужно признать, что наступление Юго-Западного фронта летом 1916 года стало одной из самых ярких страниц в истории Первой мировой войны. Оно было начато по инициативе генерала А. А. Брусилова и привело к существенным результатам, выразившимся в больших потерях со стороны противника. В области военного искусства это наступление стало памятным неординарным подходом командующего фронтом в выборе нескольких направлений главных ударов, в его умении мобилизовывать подчиненные войска на овладение ключевыми объектами.

Правда, эйфория в русском обществе после первых побед под Луцком и в Буковине сменилась затем тяжелым разочарованием. Противник не был сокрушен. Его фронт по-прежнему держался, хотя и откатился на Стоход, Лугу, верховья Серета, Злоту Липу, Быстрицу Солотвинску и Карпатский хребет. В то же время разгром Румынии и отражение генерального русского наступления укрепили дух армий Четверного союза. Не случайно 1 декабря 1916 года германское правительство обнародовало условия мира, ясно дающие понять, кто побеждает в войне. Мирный проект предусматривал, в обмен на очищение Франции и Бельгии, возврат германских колоний, «исправление» границ Италии и Сербии, раздел Черногории между Австро-Венгрией и Албанией, включение в состав Германии Курляндии и Литвы, Люксембурга, восстановление независимого Польского королевства. Это были условия победителей, но нисколько не мольба о пощаде побежденных.

Отдых после боя.

В завершение этого раздела хотелось бы коротко остановиться на том, как к летнему наступлению Юго-Западного фронта 1916 года относились отечественные историки в различные времена.

Историография Брусиловского прорыва довольно обширна, тем не менее в ней есть существенные пробелы и нерешенные вопросы. Первыми на эту тему начали писать сам А. А. Брусилов и его начальник штаба генерал В. Н. Клембовский. В 1929 году вышел труд А. А. Брусилов «Мои воспоминания», но впервые по этому вопросу Брусилов высказался во время дискуссии о Луцком прорыве в августе 1920 года, и его выступление было опубликовано в 1924 году в труде «Луцкий прорыв: Сборник материалов Военно-исторической комиссии». Труд В. Н. Клембовского «Стратегический очерк войны 1914–1918 гг. Ч. 5. Период с октября 1915 г. по октябрь 1916 г. Позиционная война и прорыв австрийцев Юго-Западным фронтом» вышел в свет в 1920 году.

Но уже в начале 20-х годов многие исследователи не соглашались с заключениями Брусилова и Клембовского, явно преувеличивших и собственные заслуги, и значение действий руководимых ими войск. В частности, подчеркивая значимость прорыва австро-венгерского Северного фронта для Италии и Франции, такие крупные военные специалисты, как А. А. Свечин, П. С. Балуев, А. И. Литвинов и A. M. Зайончковский, упрекали Брусилова в недостаточной подготовке войск, просчетах в оценке обстановки и при выборе направления главного удара, в колоссальных потерях Юго-Западного фронта[48].

В 30-е годы в целом сложилась вполне стройная система взглядов на наступление Юго-Западного фронта в 1916 году. Они сводились к разделению всей стратегической операции на две основные части – прорыв (май – июнь) и развитие дальнейшего наступления без ярко выраженной завершающей даты. В частности, военные историки А. А. Базаревский и Л. В. Ветошников рассматривали действия русских войск после июля 1916 года как нанесение разрозненных ударов по обороне, имевшей позиционный характер. При этом в вину Брусилову ставилось: недостаточность подготовки к большому наступлению, его неумение связать воедино действия всех армий Юго-Западного фронта, пассивность Ставки Верховного главнокомандующего в вопросах своевременной и эффективной поддержки войск Юго-Западного фронта, ведение боевых действий, быстро истощавших русские войска. В Сборнике документов Центрального государственного военно-исторического архива СССР (ныне Российский государственный военно-исторический архив), изданном в 1940 году, почему-то не рассматривались действия войск Юго-Западного фронта в июле – сентябре 1916 года.

Великая Отечественная война инициировала повышенный интерес к отечественной военной истории. Тогда журналисты вспомнили и о А. А. Брусилове. Это породило большое количество популярных и художественных изданий о Брусиловском прорыве, особенно после статьи в «Красной Звезде» от 18 августа 1943 года. Но эта популяризация, однако, не опиралась на серьезные научные исследования, и изучение наступательной операции Юго-Западного фронта 1916 года осуществлялось на базе слепого цитирования мемуаров А. А. Брусилова. На основании этого Н. А. Таленский, например, утверждал, вопреки выводам историков 20-30-х годов, что в ходе Брусиловского прорыва «весь восточный фронт австро-германских войск от Полесья до румынской границы был разгромлен»[49].

После завершения Великой Отечественной войны на протяжении нескольких десятилетий интерес к личности А. А. Брусилова и наступлению Юго-Западного фронта в 1916 году явно упал. Хотя время от времени к нему возвращались различные исследователи под углом зрения различных политических задач. Было принято считать, что это наступление было осуществлено как помощь союзникам России – Италии и Франции, что он поглотил много сил центральных держав и привел к их если не разгрому, то поставил в чрезвычайно тяжелое поражение. При этом продолжает «гулять» по страницам исторических книг и статей мифическая оценка потерь Германии и Австро-Венгрии, принадлежащая самому Брусилову, – свыше 400 тысяч пленных и 1,5 млн убитых и раненых. При этом потери русской стороны, понесенные войсками в период с 22 мая по 30 июня 1916 года, показываются как потери, понесенные на протяжении всей операции. Кроме того, исследователи этого периода почему-то не указывают число соединений, переданных А. А. Брусилову в ходе наступления, в то время как еще в 1940 году Л. В. Ветошников опубликовал перечень из 36 пехотных и трех кавалерийских дивизий, передислоцированных на Юго-Западный фронт в июне – сентябре 1916 года.

Таким образом, и в отношении углубленного исследования наступления Юго-Западного фронта летом 1916 года остается еще немало проблем. Но я не ставлю своей целью их выявление и раскрытие и поэтому предлагаю продолжить рассмотрение личности Брусилова на фоне последующих событий отечественной истории.

Конец русской монархии

В двадцатых числах ноября 1916 года начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М. В. Алексеев, сославшись на плохое состояние здоровья, взял отпуск и уехал на лечение в Крым. Вместо него временно на эту должность был назначен генерал В. И. Гурко. 24 ноября Николай II с семьей также уехал из Могилева в Царское Село. Там он принимал министров, подолгу гулял с детьми, посещал храмы, встречался с Григорием Распутиным.

В Ставку он вернулся 6 декабря вместе с сыном. Выслушав доклад начальника штаба, задал всего несколько общих вопросов и уехал в свою резиденцию. По всему было видно, что император остался доволен тем, что за время его отсутствия на фронтах особых перемен не произошло.

17 декабря 1916 года в очередной раз был собран военный совет в Ставке. На этот раз Брусилов приехал в Могилев со своим новым начальником штаба генералом Сухомлиным, так как Клембовский по его представлению был назначен командующим 11-й армией, сменив на этом посту генерала Сахарова, назначенного помощником командующего Румынским фронтом короля Румынии Карла. Брусилов настоял на назначении Сухомлина, так как хорошо знал его по совместной работе в должности начальника штаба 8-й армии и не сомневался в этом человеке.

А. А. Брусилов – командующий Юго-Западным фронтом (1916 г.).

В Ставке, по ранее заведенному порядку, все прибывшие представлялись Верховному главнокомандующему перед завтраком. Выстроившись в ряд, они ждали выхода Николая II. По стечению обстоятельств Брусилов оказался рядом со своим предшественником в должности командующего Юго-Западным фронтом генералом Н. И. Ивановым. Встреча была не из приятных. Брусилов не мог простить Иванову, что после военного совета, состоявшегося 1 апреля 1916 года, когда он заявил, что возглавляемый им фронт готов к наступлению и добился разрешения на его начало, Иванов, уже после его отъезда, добившись аудиенции у императора, доложил ему, что «по долгу совести и любви к отечеству он считает себя обязанным, как знающий хорошо Юго-Западный фронт и его войска», просить отменить решение о переходе его в наступление. Тогда Иванов убеждал царя в том, что горячность Брусилова может привести к тому, что он не только напрасно погубит вверенные ему войска, но и может привести к потере всего Юго-Западного края вместе с Киевом.

Командующий 11-й армией генерал В. В. Сахаров.

Но Николай II, выслушав генерала, спросил его, почему же он не заявлял это на военном совете, на котором он присутствовал. Иванов смутился и ответил, что его никто ни о чем не спрашивал и он не находил удобным напрашиваться со своими советами.

– Ну что же. В таком случае я единолично не нахожу возможным изменять решения военного совета и ничего тут поделать не могу, – развел руками император. – Советую вам более подробно поговорить об этом с Алексеевым.

На этом разговор и закончился. Иванов пытался поговорить и с Алексеевым, но так как его аргументы выглядели неубедительными, а Ставка была нацелена на решительные действия, то никто уже ничего не стал менять. Правда, в штабе Ставки нашлись люди, доложившие Брусилову о разговорах Иванова с Николаем II и с Алексеевым.

Совещание началось сразу же после завтрака и, к удивлению Брусилова, было очень коротким. По его воспоминаниям, царь был очень рассеян и беспрерывно зевал. Он сидел молча, ни в какие прения не вмешиваясь. «Этот военный совет, – отмечал генерал А. М. Зайончковский, – радикально отличался от проводимых Алексеевым… Он носил характер санкционирования предложений Ставки или, вернее, мыслей Гурко, которые он хотел заставить разделить с собой командующих». Брусилов записал: «Генерал Гурко, невзирая на присущий ему апломб, с трудом руководил заседанием, так как не имел достаточного авторитета».

Брусилов пишет, что на том совещании в отношении плана военных действий на 1917 год «абсолютно ничего определенного решено не было». В то же время он вспоминает, что выяснилось, что положение с материальным снабжением войск действующей армии, особенно с продовольствием, весьма тяжелое. Брусилов видел причину этого в частой смене министров, многие из которых приходили на эти посты из других министерств, совершенно не зная дела. Поэтому «каждый из них должен был начинать с того, что знакомился с теми функциями, которые ему надо было исполнять». А в это же самое время им также нужно было вести борьбу и с Государственной думой, и с общественным мнением, которые постоянно искали виновных во всех неудачах и промахах.

Николай II, М. В. Алексеев и М. С. Пустовойтенко в штабе Ставки.

Николай II в своем дневнике в этот день сделал следующую запись: «17 декабря, суббота. Доклад был совсем короткий. Завтракали все три главкома. Прогулку сделал туда же в архиерейский лес. Вернулся домой в 4. После чая в штабе происходило совещание по военным вопросам до обеда, а затем от 9 ч. до 12 ч.».

Военный совет в этот день не закончился. На следующий день, также после завтрака у царя, заседание продолжалось еще полтора часа. Никаких серьезных решений также выработано не было. Командующим войсками фронтов был представлен новый генерал-квартирмейстер Ставки генерал-лейтенант А. С. Лукомский. Царь, получив известие о убийстве Распутина, не дождавшись конца военного совета и не простившись с генералами, вместе с сыном сел в поезд, который направился в Царское Село.

После отъезда царя командующие фронтами почувствовали себя несколько свободнее. Была сделана попытка поговорить о планах предстоящих действий, но из нее ничего не вышло. Исполняющий должность начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал Гурко конкретных предложений не имел, а каждый из командующих по этому вопросу имел собственное мнение. Тем не менее было решено формировать в каждом корпусе по одной новой пехотной дивизии, но без артиллерии, так как ни орудий, ни лошадей для такого количества артиллерийских бригад найти было нельзя. Также все согласились с тем, что весной 1917 года главный удар должен наноситься войсками Юго-Западного фронта. Но при этом никаких подробностей в отношении того, каких целей должно достигнуть это наступление и в каком направлении должен наноситься главный удар, оговорено не было.

Встреча Николая II в Самборе.

Из Могилева в тот день Брусилов уехал сильно расстроенный. Сидя в вагоне у окна со стаканом чая, под мерный стук колес, он, по его воспоминаниям, думал о том, «что государственная машина окончательно шатается и что наш государственный корабль носится по бурным волнам житейского моря без руля и командира».

Фронты словно замерзли. Ставка молчала. Верховный главнокомандующий 21 декабря со всей семьей присутствовал на погребении Распутина. После его похорон Николай II задержался в Царском Селе почти на два месяца. Приемы, доклады, прогулки были содержанием его жизни в это время. Без Верховного главнокомандующего на фронтах завершилась кампания 1916 года и началась кампания 1917 года.

К тому времени уже становилось ясным, что ни одна из воюющих коалиций в 1916 году не смогла выполнить свои стратегические задачи. Тем не менее Россия смогла оттянуть на себя главные силы противника – в ходе кампании на Восточный фронт, по подсчетам Ставки, прибыло семнадцать дивизий с французского фронта, тринадцать из внутренних округов Германии. В результате боев огромными были потери русской армии, которые с начала войны, по приблизительным подсчетам, достигли только убитыми и ранеными более 90 тысяч человек. Кроме того, числилось более 2,3 млн человек, взятых противником в плен, в том числе 13 400 офицеров. Следовательно, общее количество потерь России к тому времени уже приближалось к 7 млн человек.

Позиции.

И все же итоги кампании 1916 года были более благоприятным для стран Антанты, которая добилась перехвата стратегической инициативы. Германия и Австрия вынуждены были перейти к жестокой обороне. В сложнейшем положении оказалась Турция. Но Николай II не смог воспользоваться этими возможностями.

В двадцатых числах января в Царское Село приехал начальник штаба Ставки генерал В. И. Гурко с проектом плана военных действий на 1917 год. 24 января Верховный главнокомандующий утвердил этот план. Началась подготовка новых наступательных операций.

После этого Брусилов собрал командующих армиями для того, чтобы распределить роли каждой армии при наступлении весной этого года. Им было решено, что на этот раз главный удар будет наноситься войсками 7-й армии в северо-западном направлении на Львов. Туда же должна была наступать и 11-я армия своей ударной группой. Особая и 3-я армии должны были продолжать свои операции с целью овладения Владимир-Волынским и Ковелем. 8-й армии на этот раз отводилась лишь вспомогательная роль.

Спустя неделю в Петрограде была проведена очередная встреча представителей союзных армий. Участники конференции подтвердили свое намерение в предстоящую кампанию довести войну до победного конца. «Кампания 1917 года, – отмечалось в постановлении, – должна вестись с наивысшим напряжением и с применением всех наличных средств, дабы создать такое положение, при котором решающий успех был бы вне всякого сомнения».

После оживленной дискуссии представители союзного командования согласились начать наступление на всех фронтах не позднее 5–8 мая. Российский император согласился с этим решением, при этом он, как Верховный главнокомандующий русской армии, уже не учитыал реально сложившиеся на то время обстоятельства.

22 февраля Николай II выехал из Царского Села в Ставку. В Могилеве его встречал генерал М. В. Алексеев, вернувшийся к исполнению обязанностей начальника штаба после болезни. Доклад о положении дел на фронтах продолжался около часа. Верховный скучал по семье и не был настроен на работу. «Пусто показалось в доме без Алексея (сына)», – записал он в тот день в своем дневнике.

В. И. Гурко (Ромейко-Гурко).

Меж тем обстановка в стране становилась все более взрывоопасной. Первые волнения начались еще 23 февраля, в день отъезда императора в Могилев. К вечеру в Ставку поступили сведения о том, что в Петрограде толпы народа запрудили улицы, требуя хлеба. Слух о введении хлебных карточек взволновал жителей города. В следующие дни характер уличных скопищ стал видоизменяться. Волнения широко охватили заводы. На улицы выходили рабочие. Среди них появились агитаторы. Из народных толп стали выкрикивать лозунги: «Долой самодержавие! Долой войну!» Появились красные флаги, носившие аналогичные надписи. Распевались революционные песни.

В ночь на 25 февраля по распоряжению Николая II в Петрограде были проведены многочисленные аресты, подлившие еще больше масла в огонь. Как доносил в Ставку командующий войсками Петроградского военного округа генерал С. С. Хабалов, число бастовавших исчислялось в 250 тысяч человек.

В ответ на полученное донесение император направил в столицу телеграмму, требуя прекратить беспорядки. Утром 26 февраля войска в разных местах столицы открыли огонь по возбужденным народным толпам. Тучи сгущались…

В полдень 25 февраля император получил от Александры Федоровны телеграмму: «Я очень встревожена положением в городе…» – писала она.

Февраль 1917 г. на улицах Петрограда.

Спустя час поступило сообщение от М. В. Родзянко: «Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца».

Прошло не менее получаса, и в Ставку пришла новая телеграмма от М. В. Родзянко. Она была рассчитана прежде всего на генерала М. В. Алексеева, но копии ее были адресованы командующим войсками фронтов. Телеграмма гласила: «Обстановка настоятельно требует передачи власти лицу…, которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения». В данной телеграмме Родзянко просил военных руководителей высказаться по этому вопросу.

Политический кризис в стране, брожение в армии зимой 1916/17 года угнетающе действовали на Брусилова. Он с грустью наблюдал, как день за днем падает боеспособность войск. Готовя следующее крупное наступление, он вполне справедливо опасался, что по вине высшего военного руководства оно может быть сорвано. Поэтому, когда 26 февраля председатель Государственной думы М. В. Родзянко обратился к нему с просьбой поддержать передачу власти «…лицу, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения», Брусилов не стал возражать.

«Считаю себя обязанным доложить, что при наступившем грозном часе другого выхода не вижу, – сказал он. – Смутное время совершенно необходимо закончить, чтобы не сыграть на руку внешним врагам. Это столь же необходимо и для сохранения армии в полном порядке и боеспособности».

Переговорив с Брусиловым и другими командующими фронтами и армиями, 27 февраля утром председатель Государственной думы М. В. Родзянко обратился к Николаю II с очередной телеграммой: «Положение ухудшается, надо принять немедленно меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии».

Сам государь, обеспокоенный участью своей семьи, утром 28 февраля поехал в Царское Село, не приняв никакого определенного решения. Оставшийся во главе Ставки генерал Алексеев, как считал А. И. Деникин, «не обладал достаточной твердостью, властностью и влиянием, чтобы заставить государя решиться на тот шаг, необходимость которого осознавалась даже императрицей…».

На следующий день на узловой станции Дно, через которую шел путь в Царское Село, комиссар по железнодорожному транспорту Бубликов распорядился остановить императорский поезд, а также состав с его свитой. Узнав, что путь через станцию Дно закрыт, царь после лихорадочных консультаций с приближенными приказал отправить состав в Псков, где находился штаб командующего Северным фронтом генерала Н. В. Рузского. Путь в этом направлении был еще свободен.

1 марта в 7.30 вечера Николай II прибыл в Псков, где его встретил генерал Н. В. Рузский с офицерами своего штаба. По свидетельству очевидцев, «во время этой нелегкой поездки царь не проявлял никаких признаков нервозности или раздражения. В этом и не было ничего удивительного, ибо ему была всегда свойственна какая-то странная способность равнодушно воспринимать внешние события. Спустя час он заслушал в своем личном вагоне доклады генерала Рузского и начальника штаба фронта о происшедших за время его поездки событиях. Они никоим образом не изменили состояния его духа.

В 11.30 вечера генерал Рузский передал царю только что полученную телеграмму от генерала Алексеева. В ней начальник штаба Ставки сообщал о растущей опасности анархии, распространяющейся по всей стране, дальнейшей деморализации армии и невозможности продолжать войну в сложившейся ситуации. В телеграмме также говорилось о необходимости опубликовать официальное заявление, желательно в форме манифеста, которое внесло бы хоть какое-то успокоение в умы людей, и провозгласить создание «внушающего доверие» кабинета министров, поручив его формирование председателю Думы. Алексеев умолял царя безотлагательно опубликовать такой манифест и предлагал свой проект документа.

Прочитав телеграмму и выслушав соображения генерала Рузского, царь согласился обнародовать манифест. Немедленно по принятии этого решения он направил генералу Иванову телеграмму, в которой потребовал не предпринимать до его прибытия никаких акций. Тогда же Николай II распорядился о возвращении на фронт всех частей, направленных в Петроград для подавления мятежа силой оружия.

А. Ф. Керенский и М. В. Алексеев.

Подводя итоги прошедшего первого весеннего дня, Верховный главнокомандующий, по своему обыкновению, сделал запись в дневнике. Сжато описав маршрут движения и отметив факт встречи с генералом Рузским, он позволил себе огорчиться. «Стыд и позор! – сокрушался император. – Доехать до Царского не удалось. А мыслями и чувствами все время там! Как бедной Аликс должно быть тягостно одной переживать все эти события! Помоги нам Господь!»

Революционные перемены

Предпринятые императором шаги и надежда на Бога не дали ожидаемых результатов. События развивались стремительно.

1 марта в столице началось формирование Временного правительства во главе с князем Г. Е. Львовым. Днем в Ставку доставили копии телеграфных лент переговоров генерала Рузского с Родзянко, не приехавшего на встречу с императором в Псков. Ознакомившись с текстом, генерал Алексеев составил на имя командующего войсками фронтов телеграмму, которая приобрела поистине историческое значение в последующих событиях в России. В ней излагалась общая обстановка, так как она была обрисована М. В. Родзянко в разговоре с Рузским, приводилось мнение председателя Государственной думы о том, что спокойствие в стране, а следовательно, и возможность продолжения войны могут быть достигнуты только при условии отречения императора Николая II от престола в пользу его сына, при регентстве великого князя Михаила Александровича.

«Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения, – писал М. В. Алексеев. – Необходимо спасти действующую армию от развала, продолжить до конца борьбу с внешним врагом, спасти независимость России и судьбу династии. Это нужно поставить на первом плане, хотя бы ценой уступок. Если вы разделяете этот взгляд, – обращался к военным руководителям Михаил Васильевич, – то не благоволите ли вы телеграфировать весьма спешно свою верноподданническую просьбу его величеству, известив меня».

Эти телеграммы были разосланы 2 марта. Ответы командующих фронтами были почти одинаковыми. Командующие Кавказским фронтом великий князь Николай Николаевич, Юго-Западным фронтом генерал А. А. Брусилов и Западным фронтом генерал А. Е. Эверт в разных выражениях просили императора принять решение, высказанное председателем Государственной думы, признавая его единственным могущим спасти Россию, династию и армию. Несколько позднее были получены телеграммы примерно с такими же ответами от командующего Румынским фронтом и Балтийским флотом.

Утром того же дня генерал Рузский довел до императора содержание его разговора с Родзянко. По его словам, положение складывалось так, что спасти его могло только отречение. После некоторых колебаний император согласился. Из Ставки тут же прислали проект манифеста об отречении. Николай II, почти не читая, подписал этот исторический документ. Сам он по итогам того дня записал в дневнике: «…В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!»

Итак, время императорской России навсегда было закончено.

11 марта 1917 года штаб Юго-Западного фронта, находившийся тогда в Бердичеве, присягал Временному правительству. Первым слова присяги произнес командующий фронтом генерал от кавалерии Алексей Алексеевич Брусилов. Тогда он не знал, да и не мог знать, что этим шагом он приблизил развал и гибель армии, которой верно служил уже почти 50 лет.

А. А. Брусилов и Н. В. Рузский. Осень 1916 г.

Но надо признать, что Брусилов не был исключением из общего правила. Фронт, оторванный от тыла боевой работой, смертью, кровью и лишениями, жил своей жизнью, состоявшей из атак, оборонительных боев, маневров, перегруппировок, смен войск, пополнений боеприпасами, продовольствием и т. д. Каждый командир, с самого низа до самого верху, ежедневно жил только этими проблемами, не вникая глубоко в политическую игру партий и группировок, происходившую в глубоком тылу. Однажды запущенный механизм войны не терпел сбоев, и если на повестку дня ставился конкретный вопрос, то решать его нужно было немедленно, невзирая ни на что. А перед командующим фронтом таких вопросов стояло немало, и ему было неважно, по большому счету, какое правительство решит эти вопросы. Спустя десятки лет точно так повело себя офицерство во время трагического для Советского Союза 1991 года.

Остро встал вопрос о назначении нового Верховного главнокомандующего. Временное правительство после некоторого колебания свой выбор остановило на кандидатуре генерала Алексеева. Временный комитет Государственной думы предлагал на этот пост назначить Брусилова.

18 марта Родзянко отправил Львову письмо, в котором давался нелестный для Михаила Васильевича отзыв, выражалась также уверенность в том, что он не подходит для поста Верховного главнокомандующего. Утром следующего дня Временный комитет Думы рассмотрел этот вопрос. Он постановил: «Признать, что в интересах успешного ведения войны представляется мерой неотложною освобождение генерала Алексеева от обязанностей Верховного главнокомандующего, что желательным кандидатом (по рекомендации Родзянко) является генерал Брусилов». В постановлении подчеркивалось, что «общее руководство ведением войны, за исключением стратегии, управления и командования всеми сухопутными и морскими силами, должно быть сосредоточено в руках Временного правительства».

Однако Временное правительство пока твердо стояло за Алексеева – сказывалась, вероятно, совместная работа многих его членов со Ставкой, с одной стороны, с другой – это было противодействие мнению Председателя Думы, о плохих взаимоотношениях которого с Алексеевым было известно в правительственных кругах.

Правительство, следовательно, продолжало отстаивать свою кандидатуру, причем теперь уже и из престижных соображений. Гучков тем временем направил командующим войсками фронтов и армий следующую телеграмму: «Временное правительство, прежде чем окончательно решить вопрос об утверждении Верховным главнокомандующим генерала Алексеева, обращается к вам с просьбой сообщить вполне откровенно и незамедлительно ваше мнение об этой кандидатуре».

Большинство генералов ответило на запрос военного министра полным согласием. Лишь командующий 5-й армией генерал Драгомиров высказал опасение, что «вряд ли генерал Алексеев способен воодушевить армию, вызвать на лихорадочный подъем…». Уклончиво ответил и генерал Рузский: «По моему мнению, выбор верховного должен быть сделан волею правительства».

Брусилов, который, вероятно, знал о том, что является основным соперником Алексеева, был в своем ответе довольно прямолинеен. «По своим знаниям подходит вполне, – телеграфировал он. – Но обладает важным недостатком для военачальника – отсутствие силы воли и здоровья после перенесенной тяжелой болезни».

А. А. Брусилов и военный министр Временного правительства А. И. Гучков.

Тем не менее генерал Алексеев был назначен Верховным главнокомандующим русской армией и флотом. Должность начальника штаба принял генерал от инфантерии В. Н. Клембовский. Проработал в этой должности он, правда, недолго. 25 марта в Ставку прибыл генерал А. И. Деникин с предписанием военного министра о вступлении в должность начальника штаба. «Такой полупринудительный порядок назначения Верховному главнокомандующему ближайшего помощника, – отмечал в связи с этим Антон Иванович, – не прошел бесследно: между генералом Алексеевым и мною легла некоторая тень, и только к концу его командования она рассеялась. Генерал Алексеев в моем назначении увидел опеку правительства… Вынужденный с первых же шагов вступить в оппозицию с ним, оберегая Верховного – часто без его ведома – от многих трений и столкновений своим личным участием в них, я со временем установил с генералом Алексеевым отношения, полные внутренней теплоты и доверия».

Весной 1917 года Брусилов пригласил военного министра Керенского прибыть на Юго-Западный фронт, чтобы на митингах подтвердить требование наступления от имени Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, так как к этому времени солдатская масса более не признавала Государственной думы. К тому времени войска всех фронтов совершенно вышли из повиновения, и никаких мер воздействия предпринимать было невозможно. Да и назначенных комиссаров слушались лишь постольку, поскольку они потворствовали солдатам, а когда они шли им наперекор, солдаты отказывались исполнять и их распоряжения. Например, 7-й Сибирский корпус, отодвинутый с позиций в тыл для отдыха, наотрез отказался по окончании отдыха вернуться на фронт и объявил комиссару корпуса Борису Савинкову, что бойцы корпуса желают идти для дальнейшего отдыха в Киев, и никакие уговоры и угрозы Савинкова не помогли. Таких случаев на всех фронтах было много.

Правда, при объезде Юго-Западного фронта Керенским его почти везде принимали горячо и многое ему обещали, но когда дошло до дела, то, взяв сначала окопы противника, войска затем самовольно на другой же день вернулись назад, объявив, что так как аннексий и контрибуций требовать нельзя и война до победного конца недопустима, то они и возвращаются на свои старые позиции. А затем, когда противник перешел в наступление, армии фронта без сопротивления очистили свои позиции и пошли назад. Ясно, что и Керенский, и тогдашний Совет рабочих и солдатских депутатов также потеряли к этому времени свое обаяние в умах солдатской массы, и мы быстро приближались к анархии, невзирая на старания немощного Временного правительства, которое, правду сказать, само твердо не знало, чего хотело.

1 мая 1917 года генерал Алексеев вызвал в Ставку командующих войсками фронтов, флотов, некоторых командующих армиями. Вопрос, по сути дела, стоял один – о готовности войск к предстоящему наступлению.

Брусилов взял слово. Он вышел к трибуне, несколько секунд помолчал, а затем начал говорить, словно размышляя вслух, делясь с присутствующими давно наболевшим, что последние месяцы не давало ему покоя ни днем ни ночью:

– До Пасхи у нас были разные прорухи, так как на нас неожиданно свалилось много забот, и мы не могли рассчитывать на полное их восстановление. Во время Пасхи развились братания, которые приняли повальный характер по всему фронту, после чего наступила сильная дезорганизация войск. Лейтмотивом общего настроения было следующее: «Немец ничего себе, человек недурной, воевать не хочет, в этом виноваты французы и англичане. Наступать нам нечего, если объявлен мир без аннексий и контрибуций, то не для чего нам кровь проливать». В частности, в одной из частей, совсем пропащей, 8-м Заамурском полку, мне говорили: «Зачем теперь мы будем умирать? Нам дана свобода, обещана земля, зачем же мы будем калечиться: нам надо сохранить себя, и мы, и семьи наши будут этим довольны. Нам нужен мир…»

Я много говорил им о неправильности для нас наступления, мне ничего не возразили и только попросили разрешения принести их резолюцию. Я согласился. Принесли и поставили большой и красивый плакат: «Долой войну, мир во что бы то ни стало». Хотели было они уйти с позиций, но удалось уговорить остаться. Я рассчитываю, что этот тяжелый и неприятный дух может измениться, и мы к концу мая – началу июня сможем перейти в наступление, которое могло бы дать хорошие результаты, так как у нас теперь много сил и средств. Однако если выйдет приказ с декларацией, то наше дело будет безнадежно – для переварки этого приказа понадобится много месяцев.

Отношение солдатских масс к правительству и Совету рабочих и солдатских депутатов следующее: на правительство они не надеются, для них все в Совете рабочих и солдатских депутатов. Если затронуть последний – это вызовет у них злобу и раздражение. Большинство офицеров – до 75 процентов – спрятались в свою скорлупу, считая себя обиженными событиями. Среди солдат много было рабочих и людей, уже подготовленных к политической жизни, многие из солдат были большевиками. Это объясняет распространение в солдатской массе зловредных идей, которые заразили даже самые прочные части. Ни главнокомандующие, ни командующие никакой силы больше иметь не могут. Следствия произвести не представляется возможным, наложить дисциплинарное взыскание ни один из начальников не решается. Солдаты ныне управляются лишь нравственным авторитетом Совета рабочих и солдатских депутатов, офицеры и начальники вообще для них не больше чем буржуи, так как стоят за Временное правительство и против Совета. Последнее обстоятельство объясняет возникшую между солдатами и офицерами рознь, поэтому быстрое сцепление их – невозможно…

Штурм походной лавки.

Я говорил уже, что при установившемся ныне перемирии наши войска стоять на месте не могут, но если немцы ударят, последует отход, который при существующей дезорганизации приведет к катастрофе.

Поэтому я должен доложить, что в данное время наступать я не могу. Если не выйдет вышеуказанного приказа, то в первых числах июня рассчитываю на возможность наступления. За последнее я не отвечаю, но надеюсь.

Закончив речь, Алексей Алексеевич платком вытер со лба пот, а может, и невольно набежавшую слезу.

Подавляющее большинство присутствовавших согласились с Брусиловым. Однако мер, способных остановить разложение армии, найдено не было. Участники совещания, признавая необходимость наступления на фронте, тем не менее высказали убеждение, что в настоящее время, то есть в мае, армия не готова сколько-нибудь успешно осуществить наступательные операции. К такому выводу они пришли не только из-за низкого морального состояния солдатских масс, но также учитывая недостаточную подготовленность войск в чисто военном отношении. По мнению командующих, провести наступление можно было в лучшем случае в июне 1917 года.

По просьбе Алексеева на совещании был рассмотрен также вопрос об отношении с союзниками, которые настойчиво требовали, особенно после провала весеннего англо-французского наступления на Западном фронте, скорейшего проведения русской армией наступательных операций. Генерал Алексеев проинформировал присутствовавших о заявлении союзного командования, что если в ближайшее время русская Ставка не сможет организовать наступление, то в дальнейшем Россия может остаться без поддержки союзников».

Участники совещания ознакомились также с двумя секретными сообщениями от поверенного в делах России в Швейцарии. В первом из них говорилось, что между правительствами Англии, Франции, Италии и Японии состоялся обмен мнениями по вопросу о дальнейших действиях союзников в случае неспособности русской армии осуществить крупную наступательную операцию. «Обмен мнений, – указывалось в сообщении, – привел будто бы к следующему решению: если русская армия не сможет или не захочет начать наступление, то Япония пошлет на Европейский театр, на Итальянский и Французский фронты миллионную армию и будет вести войну до полного поражения Германии».

За этот вклад в победу Япония получала бы права на владение Маньчжурией, а Россия должна была бы уступить ей Уссурийский край. «В случае успеха этой комбинации, – говорилось в сообщении, – окончание войны ожидалось не позднее осени 1917 года». Во втором донесении того же поверенного в делах Берке сообщалось: «Один из видных членов японской миссии в частной беседе заявил, что если Россия заключит сепаратный мир, то Япония нападет на Россию».

Поездка в Петроград

В завершение совещание решило, что генерал Алексеев и командующие войсками фронтов должны выехать в Петроград, чтобы там согласовать вопросы подготовки наступательных операций с Временным правительством.

«Выехали экстренным поездом, – вспоминал А. А. Брусилов. – Утром 3 мая прибыли в Петроград. На вокзале нас ждал новый военный министр. Гучков ушел в отставку, его заменил А. Ф. Керенский. Вместе с ним приехавших встречал и командующий Петроградским военным округом генерал Л. Г. Корнилов. Увиденное наводило на печальные мысли: солдаты почетного караула, невзирая на команду, продолжали стоять вольно, на приветствие Алексеева отвечали вяло, как бы с усмешкой, прошли небрежно, как бы из снисхождения к такому лицу, как Верховный главнокомандующий…

Поразил и вид города. Не существовало более чиновного, строгого, казенного Петербурга. Все кипело, шумело, волновалось».

Совещание высшего военного руководства началось в полдень на квартире Львова в доме на Театральной площади.

Верховный главнокомандующий М. В. Алексеев и командующий Юго-Западным фронтом А. А. Брусилов. На груди у обоих красные революционные ленты. Март 1916 г.

Первым выступил Алексеев. Он подробно охарактеризовал военно-стратегическое положение, раскрыл планы Ставки. Остановился на положении в армии:

– Армия на краю гибели. Еще шаг, и она будет ввергнута в бездну, увлечет за собой Россию и ее свободы. Возврата не будет. Виновны в этом все. Мы сделали все возможное, отдаем и теперь все силы, чтобы оздоровить армию. Мы верим Керенскому, что он вложит все силы ума, влияния и характера, чтобы помочь нам. Но этого недостаточно. Должны помочь и те, кто разлагал армию своими приказами и директивами, четко разъяснив их суть.

Армия – организм хрупкий. В ней должна быть твердая власть. Мешать лицам, издающим приказы, не должен никто. Мы все отдаем себя Родине. Если мы виноваты, предавайте нас суду, но не вмешивайтесь в наши дела, отданные приказы… Материальные недостатки мы переживем. Духовные требуют немедленного лечения. Если в течение ближайшего месяца мы не поздоровеем, то потеряем престиж в международных делах…

Затем выступили все командующие, дополнив и развив мысли, высказанные генералом Алексеевым. После обеда продолжили работу до одиннадцати часов вечера. Свое видение вопросов высказали Львов, Церетели, Керенский. На следующий день в Мариинском дворце собрались послушать генералов министры, часть членов Государственной думы, депутаты Петроградского Совета.

7 мая открылся Всероссийский съезд офицеров армии и флота. Он высказался за поддержку Временного правительства, за продолжение войны, за наступление на фронте, за ограничение деятельности войсковых комитетов. На съезде выступил и Верховный главнокомандующий.

Митинг на фронте, 1917 г.

«В воззваниях, в приказах, на столбцах повседневной печати мы часто встречаем короткую фразу: «Отечество в опасности», – подчеркнул генерал Алексеев. – Мы слишком привыкли к этой фразе. Мы как будто читаем старую летопись о днях давно минувших и не вдумываемся в грозный смысл этой короткой фразы. Но, господа, это, к сожалению, тяжелая правда. Россия погибает. Она стоит на краю пропасти. Еще несколько толчков вперед, и она всей тяжестью рухнет в эту пропасть. Враг занял восьмую часть ее территории. Его не подкупишь утопической фразой: «Мир без аннексий и контрибуций». Он откровенно говорит, что не оставит нашу землю. Он протягивает свою жадную лапу туда, где еще никогда не был неприятельский солдат – на богатую Волынь, Подолию, Киевскую землю, на весь правый берег нашего Днепра.

А мы на что? Разве допустит до этого русская армия? Разве мы не вышвырнем этого дерзкого врага из нашей страны, а уже потом предоставим дипломатии заключить мир с аннексией или без аннексии?

Будем откровенны, – продолжал Михаил Васильевич, – упал воинский дух русской армии. Еще вчера грозная и могучая, она стоит сейчас в каком-то роковом бессилии перед врагом. Прежняя традиционная верность Родине сменилась стремлением к миру и покою. Вместо деятельности в ней заговорили низменные инстинкты и жажда сохранения жизни. Где та сильная власть, о которой горюет наше государство? Где та мощная власть, которая заставила бы каждого гражданина нести честно долг перед Родиной? Нам говорят, что скоро будет, но пока ее нет.

Где любовь к родине? Где патриотизм? Написали на нашем знамени великое слово «братство», но его не начертали в сердцах и умах. Классовая рознь бушует среди нас. Целые классы, честно выполнявшие свой долг перед Родиной, взяты под подозрение, и на этой почве возникла глубокая пропасть между двумя частями русской армии – офицерами и солдатами.

И вот в такие минуты собрался первый съезд офицеров русской армии. Думаю, что нельзя выбрать более удобного и неотложного момента для того, чтобы единение водворилось в нашей семье, чтобы общая дружная семья образовалась из корпуса русских офицеров, способная подумать, как вдохнуть порыв в наши сердца, ибо без порыва – нет победы, без победы – нет спасения, нет горячо любимой России…

Братание на фронте, 1917 г.

Согрейте же ваш труд любовью к Родине и сердечным расположением к солдату, наметьте пути, как приподнять нравственный и умственный склад солдат, для того чтобы они сделались искренними и сердечными вашими товарищами. Устраните ту рознь, какая искусственно посеяна в нашей семье. В настоящее время – это общая болезнь – хотели бы всех граждан России поставить на платформы и платформочки, чтобы инспекторским оком посмотреть, сколько стоит на каждой из них.

Мы все должны, – заключил Верховный главнокомандующий, – объединиться на одной великой платформе: Россия в опасности. Нам надо, как членам великой армии, спасать ее. Пусть эта платформа объединит вас и даст силы к работе, которая обеспечит в итоге победу над врагом Отечества».

Произнесенная речь, в которой вылилась тревога за судьбы армии, послужила прологом к уходу генерала Алексеева с занимаемого поста. На следующий же день в левой печати началась кампания против Верховного главнокомандующего. Временное правительство сочло необходимым отстранить Михаила Васильевича от руководства армией и флотом, переместив его на пост Главного военного советника при правительстве.

Во главе русской армии

В ночь на 22 мая Верховным главнокомандующим был назначен генерал А. А. Брусилов. В своих воспоминаниях по этому поводу он запишет следующее: «Так как я решил во всяком случае оставаться в России и служить русскому народу, то я согласился на это предложение, которое мне сделал Керенский».

18 июня по плану, еще весной разработанному Брусиловым, войска Юго-Западного фронта перешли в наступление. 27 июня соединения 8-й армии под командованием генерала Л. Г. Корнилова заняли Галич, а на следующий день – Калуш. Однако дальше солдаты отказались выходить на позиции. Воспользовавшись паузой, 6 июля германское командование нанесло контрудар. Войска начали отступление, которое сразу же переросло в паническое бегство. Одновременно заглохло и имевшее на первых порах успех наступление Румынского фронта.

Верховный главнокомандующий А. А. Брусилов.

Верховный главнокомандующий предпринял попытку поднять в наступление войска Северного и Западного фронтов – безрезультатно. Солдаты не хотели идти в бой. Соединения 5-й армии, как доложили генералу Брусилову, после исключительно эффективной артиллерийской подготовки все-таки двинулись в атаку, прошли церемониальным маршем две-три линии окопов противника, побывали на его батареях, сняли прицелы с орудий, а затем вернулись в свои окопы. Подобные случаи, совершенно не вписывающиеся в правила ведения войны, имели место и на других участках фронта. Нередко офицеры, пытавшиеся остановить своих подчиненных, расстреливались на месте. Поэтому неудивительно, что июньское наступление, на которое Временное правительство и сам Брусилов возлагали такие надежды, потерпело полную неудачу.

Выступление Верховного главнокомандующего А. А. Брусилова перед войсками. Июнь 1917 г.

Оно дорого обошлось русской армии. Было убито, ранено и попало в плен около двух тысяч офицеров, более 50 тысяч солдат. Так бесславно закончилась единственная крупная стратегическая операция, которой руководил Алексей Алексеевич в качестве Верховного главнокомандующего. Безусловно, и решение Временного правительства о восстановлении смертной казни, подтвержденное приказом Брусилова от 12 июля 1917 года, положение на фронте уже не могло спасти. Эта правильная, но явно запоздавшая мера еще больше подорвала авторитет Верховного главнокомандования, чем немедленно воспользовались оппозиционные партии для окончательного развала армии.

16 июля в Ставке ждали гостей из Петрограда. «В 9 часов утра, – вспоминал генерал Лукомский, – по телефону сообщили, что подходит экстренный поезд, в котором ехал господин Керенский… Генерал Брусилов решил на вокзал не ехать. Он послал встречать Керенского генерала для поручений, который должен был доложить, что Верховный главнокомандующий извиняется, что не встретил, что у него срочная работа… Впоследствии мне передавали, что господин Керенский, ожидавший почетный караул и торжественную встречу, был страшно обозлен и возмущен тем, что генерал Брусилов осмелился даже не приехать его встретить. В присутствии ехавших с ним он заявил: «При царе эти генералы не посмели бы себе так нагло держаться…»

У тела хозяина.