Природа зверя Попова Надежда
– А почему я?
– Потому что я так сказал! – повысил голос Ван Ален; Вольф поморщился, отстранив с пути насупленного парня, и двинулся к лестнице.
– Я закрою, – отмахнулся он. – Все равно как надо не сделает.
– Уцелел один, – неспешно произнес охотник, проследив взглядом за тем, как хозяйский сын поднимается к бойницам. – Неплохо, – повторил он, усевшись за стол напротив Курта. – Я зацепил всех троих; если у него в кустах не запрятана армия, сейчас под его началом осталась одна-единственная тварь, пусть целая и здравая, но порядком напуганная. Прочие восстановятся не скоро, посему, надеюсь, до утра они отвяжутся.
– Уверен? – уточнил фон Зайденберг хмуро, и охотник огрызнулся:
– Я сказал «надеюсь». В подобном положении мне бывать пока не доводилось, и я даже представления не имею, что еще они могут учудить. Обожженные будут приходить в себя еще несколько часов, до самого рассвета, когда станут просто людьми… тоже, кстати, неведомо что могущими выкинуть… Но если, назло моим надеждам, уцелевший оклемается от испуга довольно скоро, то под началом нашей безрукой животины все же будет одна тварь, способная к активному действию. Дверей он, конечно, в одиночку не вышибет, но все равно в его арсенале возможностей немало. Посему – все ж не расслабляйтесь.
– Есть и хорошее, – с улыбкой произнес Вольф, с рамой в руке стоящий у бойницы. – Они не каменные, и их можно победить.
– Господь смилостивился, – согласно закивал торговец, зажавшийся в угол у очага. – Господь не дал на растерзание дьявольским созданиям детей своих. Чем бахвалиться своими победами, мальчик мой, лучше вознеси благодарение Богу. Жив Господь и благословен защитник мой! Да будет превознесен Бог, убежище спасения моего. Ибо кто Бог, кроме Господа, и кто защита, кроме Бога нашего…
– Ну, – обиженно возразил Вольф, – мы ж не сидели сложа руки, так? Это мы их отогнали. И ведь мы были не готовы, и все равно смогли проучить их; а теперь они нас врасплох не застанут.
– Не торжествуй слишком, – одернул его Ван Ален. – А лучше призадумайся над тем, что сам сказал: не были готовы. А должны были б.
– Ну откуда нам было… Мы мирные люди. Как мы можем быть готовы к вот такому вот?
– Не повезло с отцами-параноиками, – заметил Курт, и охотник скорчил мину, раздраженно поджав губы, когда склонившийся к бойнице Вольф издал неприятный, сипящий смешок.
– Не вижу, над чем потешаться… – начал Ван Ален и замер вдруг, через мгновение вскочив на ноги одним резким движением.
Хозяйский сын не смеялся. Он стоял, выгнувшись и держась за шею ладонями, и сквозь пальцы неторопливо, точно масло, струилась ярко-красная жижа – в горле чуть правее кадыка торчал узкий и плоский, словно нож, кусок льда, пущенный со двора трактира чьим-то немыслимо мощным броском. Кровь плавила лед, пробивая себе дорогу; Вольф пошатнулся, отступив назад, толкнулся спиною в перильца, ограждающие галерею, и рухнул на площадку перед бойницами, судорожно содрогаясь всем телом.
– Вот ведь дерьмо… – ошарашенно произнес Карл Штефан спустя миг тишины.
– Вольф… – растерянно выронил Велле и крикнул уже во весь голос, сорвавшись с места: – Вольф!
– Стоять! – рявкнул Курт, метнувшись ему наперерез, и, схватив за локоть, отшвырнул назад. – К окнам не подходить!
– Там мой сын! – вымолвил трактирщик, сорвавшись на стон, пытаясь прорваться вперед, и Ван Ален шагнул в сторону, преградив ему путь и оттолкнув.
– Ему не поможешь, – жестко одернул охотник. – Он умрет меньше чем через полминуты.
– А я должен стоять и смотреть на это?!
– Не смотри, – кивнул Ван Ален. – Но подставиться этой твари мы тебе не позволим.
– Иди к их комнате, – шепотом велел Курт, подтолкнув помощника в плечо. – Сейчас на крик прибежит его жена, а это совершенно ни к чему – вот тогда точно начнется хаос и паника. Предотврати.
– Как?
– Придумай. Бегом. Перехвати и удержи любыми способами… Всем стоять на месте, – повысив голос, приказал он. – К бойницам не подходить.
– Там мой сын… – уже едва слышно вымолвил Альфред Велле, обессиленно опустившись на скамью позади себя; Курт на миг обернулся к площадке, с края которой на пол трапезного зала струился тонкий рдяный ручеек.
– Он умер, – чуть сбавив тон, но по-прежнему строго произнес он. – Ему ты уже не поможешь и уж тем паче ничего не исправишь, если ляжешь рядом… Всем оставаться на месте, – повторил Курт, обведя взглядом притихших защитников. – Я закрою ставни.
– Пошлю на вас зверей полевых, – тихо и потерянно пробормотал торговец, – которые лишат вас детей, истребят скот ваш и вас уменьшат, так что опустеют дороги ваши… Господи Иисусе, отврати от нас гнев свой…
– Вот ради Господа Иисуса и помолчи! – прошипел Карл Штефан разозленно. – Без тебя тошно!
– Ты там должен был стоять, – наставительно и уверенно проговорил Феликс. – Тебе было велено закрывать ставню, а бедный парень заступил на твое место. Тебя должен был поразить гнев всевышний!
– Так стало быть, Господь промахнулся, – заметил парень язвительно.
– Не богохульствуй, похабник!
– Никто не должен быть на его месте, – возразил фон Зайденберг тихо. – Ни на его месте, ни на месте никого из нас. Во всем, что здесь происходит, что-то неправильное. Это какая-то одна большая ошибка Господа.
– Нет, – внезапно просветлев лицом, мотнул головой торговец, – нет, вы неправы, господин рыцарь, и я неправ, Господь никогда не ошибается, и здесь все верно! Мы тут и должны были оказаться – мы все. Наверняка Господь собрал нас в одном месте, потому что каждый из нас сотворил что-то, достойное кары. У всякого есть грехи, есть простительные, но есть и тяжкие, и, видно, каждый здесь содеял что-то, за что достоин понести наказание.
– А сколько таких достойных отсиживается по городам и весям, – заметил Курт тихо, обойдя неподвижное тело убитого, и осторожно, стараясь держаться у самой стены, в стороне от бойницы, вклинил в проем ставню. – Работы просто-таки невпроворот.
– Не высовывайся, – посоветовал охотник, и он отмахнулся:
– Не учи ученого.
– Что ты такое несешь, Феликс? – с болью отозвался Велле, сидящий на скамье кривобоко, точно раненый. – Что такого сделал мой Вольф, а? Ты ж его знаешь, так скажи мне, что, кому он мог сделать, чтобы заслужить смерть?
– А откуда нам знать, что в душе у других, пусть и у собственных детей? Что угодно он мог совершить, о чем ты не знал и не узнаешь никогда; что угодно мог сделать кто угодно. Этот вот непотребный сучий сын незнамо сколько девиц испортил и обокрал…
– Так, маму мою не трогаем! – возмутился Карл Штефан; торговец лишь отмахнулся.
– Да и девица тоже хороша – родительский дом обворовать ради какого-то проходимца!.. И господин рыцарь, пока странствовал, наверняка не одним лишь честным трудом добывал себе пропитание…
– Да как ты смеешь, торгаш! – вскинулся фон Зайденберг. – Не один уж раз меня ткнули здесь носом в то, что я излишне беден, и – да! Я не сорю серебром, и все потому, что никогда, ни разу за всю свою некороткую жизнь не совершил ничего недостойного!
– Вы попустили смерть человека не далее как вчера ночью.
– Выходит, – хмыкнул охотник, – Господь приволок его сюда, чтоб он тут сотворил грех, достойный покарания… Что-то в твоей логике не клеится, Феликс. И – а что ж ты сам? Давай-ка колись, раз уж сам речь о том завел: что ты такого сделал, чтоб заслужить быть подброшенным под волчьи зубы?
– Неделю тому назад я обсчитал своего помощника, – не замедлив с ответом, вздохнул торговец. – Дал ему за работу меньше, чем было заслужено; он спорил, а я вывернул все так, словно он мне остался должен. По мелочи, но, как знать, быть может, именно той мелочи и недостало ему для чего-то важного?
– Оцени, Молот Ведьм, – призвал Ван Ален. – Когда еще ты слышал столь скорое признание?
– И майстер инквизитор наверняка тоже далеко не ангел, – уверенно продолжил торговец, и Курт, склонившийся над мертвым телом, молча повернул голову, ожидая продолжения.
– Да? – подбодрил он, когда тот запнулся.
– Ну… – внезапно сорвавшись со своего проповеднического тона, пробормотал Феликс. – Работа такая… Наверно ведь уйму народу замучили…
– А то, – согласился Курт, приподняв убитого за плечи, и осторожно попятился, нашаривая ступени позади. – Сам в ужасе.
– Я к тому, что, быть может, и понапрасну кого…
От оглушительного вопля за спиной Курт дернулся, едва не соскользнув со ступеньки подошвой и не скатившись по лестнице вместе с телом Вольфа; крикам трактирщицы вторил успокаивающий голос Бруно, однако слова утешения явно своего действия не имели. Велле сорвался с места, кинувшись к жене и не давая ей приблизиться, и вопль перешел в рев, в котором невозможно уже было различить ни слова.
– Я велел не пускать ее! – перекрывая воцарившийся гвалт, крикнул Курт, стягивая мертвое тело почти бегом, уже не церемонясь, бухая пятками трактирщикова сына по ступеням. – Утащите ее прочь – немедленно!
– Черт! – вскрикнул Ван Ален, и за спиною загрохотало падающее тело. – Держите эту фурию!
– Вольф! – прорвалось, наконец, сквозь нечленораздельный вопль одно-единственное слово, и мощный толчок отшвырнул Курта прочь.
Он ругнулся, схватившись за стену, едва не упав, и отскочил в сторону, чтобы не оказаться погребенным под телом Берты Велле, повалившейся на мертвого сына. Оттащить ее никто уже не пытался, понимая тщетность подобных усилий, лишь Альфред, сам едва не плачущий, вяло и безнадежно пытался отодвинуть лицо жены от окровавленного горла.
– Я не мог ее удержать, – оправдательно произнес помощник, и он лишь отмахнулся, понимающе кивнув.
– Еще бы, – прошипел Ван Ален, морщась и потирая плечо. – Это похлеще иного вервольфа будет… Гром-баба. С ног сшибла, как цыпленка.
– Ну, словом, так, – подытожил Курт, оглядев хмурых постояльцев. – Что там и кто наворотил в своей многогрешной жизни – о том не нам сейчас судить и уж тем паче не тебе, Феликс. Это – понятно? Если ты и впрямь полагаешь себя пророком Господним, я с тобою обязательно побеседую в связи с этим вопросом, но позже. Сейчас же всерьез мы станем обсуждать лишь одну задачу: как сделать так, чтобы остаться в живых, ибо прежняя установка – а именно сидеть и не рыпаться – явно утратила свою действенность. Рыпаться придется. Противник не просто опасен, а еще и относительно смышлен и многочислен. Большую часть его армии мы временно вывели из строя, и происшествие с Вольфом, как мне кажется, более похоже не на продолжение атаки, а на небольшую гадость напоследок…
– Смерть моего сына – небольшая гадость? – выдавил трактирщик; он вздохнул:
– Я говорю о том, что это для них. Для них смерть любого здесь – лишь небольшое происшествие, Альфред. Сейчас для них случившееся с Вольфом – как для кого-то из нас после ссоры плюнуть вслед; это, повторяю, маленькая пакость перед тем, как отступить, и отступить надолго. Ян, эксперт здесь ты. Мои рассуждения близки к правде?
– Похоже на то.
Уверенности в голосе охотника было мало, однако заострять на этом внимание Курт не стал, лишь кивнув:
– Хорошо. Будем надеяться на это.
– И что же вы предлагаете делать сейчас, майстер инквизитор? – уточнил фон Зайденберг сумрачно. – Просто разойтись по комнатам и забыть обо всем?
– А хорошая мысль, – заметил отставной возлюбленный, косясь на мертвое тело с опасливой брезгливостью. – Меня дважды просить не придется.
– Иди, – с готовностью согласился Курт, и парень настороженно нахмурился, глядя на него с подозрением. – Иди, – повторил он серьезно, обернувшись к торговцу. – Да и ты тоже. Проку от вас никакого, лишь сеете ненужную панику. Если, паче чаяния, ваша помощь потребуется – мой помощник придет за вами.
– Нет в этом смысла, майстер инквизитор, – уверенно возразил Феликс. – Попомните мое слово – никто из нас отсюда живым не выйдет. От Господней кары не убежишь и не отобьешься…
– Обсудим это на досуге, – оборвал Курт, нетерпеливо махнув рукой в сторону лестницы. – Свободен.
– Ты и вправду полагаешь, что до утра ничего более не произойдет? – с сомнением вздохнул рыцарь, когда оба ушли, и Ван Ален неопределенно передернул плечами:
– Не уверен, однако на что еще у этих тварей остались силы? Двери им не одолеть, раненые сейчас пусть не безвредны, но уже не столь опасны, проникнуть как-то иначе внутрь нельзя, а мы не намерены выходить наружу… Все к тому, что до утра мы в относительной безопасности.
– Когда наплачется, – тихо распорядился Курт, кивнув помощнику на Берту, – уведи ее отсюда; да и ее благоверного тоже.
– А Вольф?
– Тело утром перенесем к покойнику в амбар. До утра, я так мыслю, он тут никому не помешает – сосед он ненадоедливый и, в отличие от прошлого почившего, не духовитый.
– Ваше отношение к чужой жизни и смерти, майстер инквизитор… – начал рыцарь укоряюще, и Курт перебил, не дав закончить:
– Если через полчаса-час не будет никаких происшествий, господин фон Зайденберг, уходите в свою комнату и вы.
– Хотите сказать – от меня тоже мало проку?
– Попросту не будет смысла торчать здесь всем скопом. Ни к чему завтра нам всем быть не выспавшимися и усталыми, в полной силе и бодрости должен быть хоть кто-то из способных держать оружие. Если сейчас это затишье продолжится, спать уйдете вы и Ян.
– Черта с два я уйду, – возразил охотник; Курт раздраженно отмахнулся:
– Брось. Сам ведь говорил – на сегодня все.
– Я говорил «надеюсь». Замечу – когда я сказал это в прошлый раз, возник труп.
– Спорить не будем, – твердо произнес Курт. – Если ничего не случится, ты и господин фон Зайденберг уходите отсыпаться; ты, кстати сказать, именно в это время и должен будешь сдать мне смену – еще по исходному плану.
– Как у вас все просто, – проронил рыцарь. – Как можно заснуть после такого?
– Легко, – отозвался он в один голос с охотником, и Ван Ален невольно усмехнулся, вяло махнув рукой:
– Ладно. В самом деле – ни к чему тратить силы всем… Ждем час. Ничего не будет за это время – не будет и до утра. Надеюсь.
Глава 11
Надежды Ван Алена на сей раз оправдались всецело – временами Импала в своей кладовке раздраженно топталась и настороженно фыркала, за стенами сквозь голос вьюги по-прежнему слышался то близкий вой, то чье-то озлобленное рявканье, однажды в доски двери что-то царапнулось, но никаких попыток нападения более не предпринималось. Макс Хагнер, вопреки ежесекундным опасениям, не выдал своего присутствия ни звуком, и, выпроводив наконец прочь обессилевшую от слез трактирщицу с мужем и рыцаря с охотником, Курт поднялся в комнату наверху, дабы оценить обстановку самолично. Амалия держалась вполне достойно, связанный волчонок на полу выглядел испуганным и напряженным, однако в целом все шло неплохо, и в трапезную залу он возвратился, облегченно переведя дух.
Снова в отдаленную комнату Курт вошел спустя несколько часов, под утро, пронаблюдал обратное превращение и проследил за тем, чтобы оба вернулись в свое промерзшее за ночь обиталище без помех и не попавшись никому на глаза.
– Этой ночью что-то случилось, – уверенно сказал Хагнер, когда он, удостоверившись, что в коридоре никого, собрался уйти.
Курт остановился на пороге, снова прикрыв дверь, и обернулся.
– С чего ты это взял? – уточнил он, и парнишка пожал плечами под наброшенным на них одеялом:
– Вы слишком серьезны и не стремитесь обсуждать то, что увидели. И мама испугана. А кроме того… кажется, я что-то помню, – докончил Максимилиан нерешительно. – Кажется, я помню… Не уверен.
– Скажи, – подбодрил Курт. – Возможно, не кажется.
– Кто-то пытался причинить ей вред. Я хотел этому помешать… Я что-то натворил?
– Мой помощник погладил ее по плечу, утешая, – пояснил он с усмешкой. – А ты, судя по твоему взгляду, если б мог, с удовольствием откусил бы ему руку.
– Это не смешно, майстер Гессе, – помрачнел Хагнер. – Особенно в моем случае.
– Ошибаешься, Макс. Вот именно в твоем случае можно посмеяться от души; спроси у матери, почему. У нее для тебя хорошая новость. Но есть и пара плохих – об этом она тебе тоже расскажет. Я, ты прав, на обсуждение чего бы то ни было сейчас не так чтобы не настроен, однако не способен ввиду сложившихся обстоятельств. Когда улучу время, мы обсудим, и обсудим многое, но сейчас я должен уйти: надо вернуться вниз, пока какая-нибудь ранняя пташка не застукала меня в вашей комнате и не начала делать неправильные или, упаси Боже, правильные выводы.
Хагнер нахмурился, переглянувшись с матерью, однако настаивать на продолжении разговора не стал, лишь кивнув:
– Как скажете, майстер Гессе. Наверняка вам виднее.
– Учись, – порекомендовал Курт помощнику, пересказав эту краткую беседу. – В моей работе многое было бы проще, если б я слышал такое почаще, в особенности от некоторых личностей.
– Он просто еще не осознал, что тебе нельзя потакать, – возразил Бруно хмуро и вздохнул, указав на тело Вольфа, покрытое серым пропыленным полотном, найденным в одной из кладовых: – Быть может, разбудим нам в помощь хоть бы и любителя богатых девиц, да вынесем его, наконец, отсюда?
– А к наличию окровавленных покойников в близлежащем пространстве я бы советовал начать привыкать, – заметил Курт серьезно. – В одном наш кликуша, вполне возможно, окажется прав: этот труп, боюсь, не последний.
– Пусть так. Но вскоре проснутся его родители, и если не их душевное равновесие, то хотя б собственное тебя должно озаботить. Ты ведь не хочешь повторения вчерашней истории со слезами и воплями? Слезы все равно будут, однако… Procul ab oculus, procul ex mente[32]. У нас есть четкий indicator безопасности: Макс; если обратился он, стало быть, и те, за стенами, тоже, а значит, можно выйти наружу.
– Там, снаружи, восемь человек, – возразил Курт. – Неизвестно, насколько опасных. Это primo. Secundo: неизвестно, здесь ли они еще или, в самом деле, впрямь соорудили себе берложку в этом леске и отсиживаются там. Или, быть может, попросту бродят под стенами. Хочу обратить твое внимание на то, что нам известно о Максе, а именно – на тот факт, что он в чем мать родила разгуливал в метели, где мы с тобою в подбитых мехом одеяниях едва не отдавали Богу душу, и все, что он получил через это – небольшая простуда. Любой взрослый человек, сколь угодно тренированный и закаленный, на его месте давно бы уже преставился в горячке, причем после первой же подобной ночи.
– Это к чему?
– Помнишь, что сказал Ян? Даже в человеческом облике эти ребята вполне терпимы к холоду, посему я не отметаю сходу того предположения, что все они не мудрствуя лукаво сидят в сугробе перед нашей дверью. Ну или делают это поочередно, прячась время от времени в покинутой нами и никем не контролируемой теперь конюшне. И, наконец, tertio: я не знаю, насколько раненные нами этой ночью пришли в себя, насколько они могут быть здравы или недужны – у меня нет столь подробных сведений о способности ликантропов к регенерации. Conclusio[33]. Я не намерен ничего предпринимать, пока не переговорю с Яном; быть может, он выскажет какую дельную мысль по этому поводу.
– Вот я и дожил до этого дня, – невесело усмехнулся Бруно. – Ты придерживаешь лошадей, ожидая чьего-то совета… В таком случае – не лучше ли нашего expertus’а разбудить? Не думаю, что Ян станет злобствовать.
– Не стоит утруждаться, – долетело с лестницы вместе с зевком, и Ван Ален, вяло нашаривая ступени, спустился в трапезный зал. – Эксперт уже давно пробудился сам и, замечу, злобствует. Какие проблемы?
– Бруно кажется, что я не умею обставлять дом. Он полагает, что труп – это лишнее. По его мнению, это не оценят хозяева.
– Не могу не согласиться, – снова смачно, с хрустом, зевнув, заметил охотник. – Покойника, ясное дело, надо удалить, вот только выходить наружу сейчас… Не знаю, насколько это хорошая мысль. Чтобы сделать это, надо разгрести снег у двери – наверняка там намело по самую задницу; нужны по меньшей мере двое, чтобы тащить тело, и не меньше двоих же в охране, а кроме того – кто-то бодрствующий внутри, кто-то достаточно вменяемый, чтобы, случись какая напасть, не запрятаться тут, трясясь от страха и слушая, как нас бьют, а открыть нам дверь, причем быстро. Не слишком ли сложная операция ради того, чтобы просто избавиться от трупа?
– И что же ты предлагаешь? – отозвался Бруно недовольно, и тот молча указал глазами в потолок.
– Взгромоздить его на чердак – эта идея и мне приходила в голову, – кивнул Курт, – однако к тому, чтобы совершить эту вылазку, есть и еще один повод: осмотреться.
– Разведка боем? – усмехнулся Ван Ален одними губами, сохранив лицо серьезным; он дернул плечом:
– Почему нет. Я уж не говорю о всевозможных необходимостях, которые связаны с выходом наружу, я думаю о том, что будет завтра ночью. Как показала практика, бездействие выходит боком, а эти ребята не намерены отступаться. Я бы сказал, что выход у нас один: искать способ нанести удар первыми.
– Как бы при том самим не удариться.
– Id est, – уточнил Бруно, – и ты тоже полагаешь, что эти восьмеро залегли в сугробах и подстерегают нас?
– Скажем так, я не исключаю этого, – подтвердил охотник и, помедлив, вздохнул, безнадежно махнув рукой: – Ничего я, парни, не знаю. Я впервые вляпался в такую кучу дерьма и просто не имею понятия, как ее теперь с себя соскребать. Восемь тварей в одном месте; Господи, да я о таком только слышал! Если выживу, стану рассказывать своим – ведь и поверят не сразу… Что-то я знаю, что-то могу вспомнить, что-то предположить, но полагаться на меня во всем я б не советовал – я, в конце концов, не всеведущ. К примеру, Молот Ведьм, та самая срединная ночь полнолуния, «ночь полной силы», которой ты мне всю плешь проел – я ведь лишь вчера понял до конца, что она значит, что дает ему.
– И что же?
– Власть. Именно что полную силу… Вот что я слышал от стариков: бывает, что одиночки, живущие сами по себе, тем не менее являются по факту стаей и могут собраться вместе по повелению вожака – как бродячие рыцари вроде фон Зайденберга по призыву Императора соберутся в армию, случись что. И в скопище таких вот тварей, что мы видели вчера, наш любитель конины – вожак по определению. Он главный, и это никем даже не оспаривается. Закон их вервольфьего бытия, если угодно. Он управляет ими, они подчиняются ему, слушаются его повелений – все это есть и в иные ночи, но в такую, как вчера, он, видно, получает особую власть над ними. Вспомни, как они действовали – слаженно, четко, точно он приказывал каждому лично.
– Хочешь сказать, вчера он управлял ими? Внушал нужные действия?
– Не берусь утверждать, – неуверенно качнул головой Ван Ален. – Всех деталей я еще не понял, но… да, думаю, что-то вроде этого. Или просто в такие ночи они сами становятся чуть более рассудительны и разумны, а их общение рыками и подвываниями становится более похожим на наше общение с помощью слов… Не знаю. Одно точно: в ночь полной силы власть вожака над прочими членами стаи крепнет. Это я слышал и прежде, но до сей поры полагал, что имелся в виду просто, как ты сказал, «пик единения с волчьей сутью».
– Это было в полнолунную ночь… – задумчиво проронил Бруно. – А что следующей ночью?
– Ни малейшего представления. Я ведь только что сказал: все происходящее для меня самого в новинку. К примеру, я в упор не понимаю, почему они так привязались к нам. Ты вчера сам заметил – все это странно; и я с тобой соглашусь. Ты прав: для простой охоты в отдаленном местечке все слишком сложно, и им от этого больше неприятностей, чем пользы. Им что-то нужно здесь, они целенаправленно шли именно в это место, в этот трактир, теперь это стало ясно, как Божий день, но вот – для чего? Не понимаю. Быть может, им нужен именно трактир, само здание, а мы попросту путаемся под ногами? Черт его знает, что тут было прежде. Хозяин говорит – охранная башня и блокпост. Возможно. Но, как знать, чем здесь и кто занимался, что тут может быть спрятано или зарыто, или выстроено… Быть может, у нас под ногами какая-нибудь вервольфья реликвия, а мы мешаем ее заполучить.
– Мысль о том, что они выследили и решили устранить тебя, ты не допускаешь? – уточнил Курт, и охотник отмахнулся:
– Нет. Я после твоих предположений об этом призадумался; нет. Не пройдет. Меня наши приставили к этому делу, когда твари уже пустились в путь, уже начали собираться вместе. Что бы там ни было, а их цель – не я. Этот гад со своими нелюдями здесь на что-то другое имеет виды.
– А что будет со стаей, когда умрет вожак? – поинтересовался Бруно. – Будет убит или умрет от болезни или старости… Стая распадется, или он передаст свое место кому-то другому?
– Своему отродью, само собою, – передернул плечами Ван Ален. – Если таковое отыщется, конечно. Эти плодятся с еще большей редкостью; сама по себе разновидность нечастая, в своем роде чистая кровь, а потомство – и вовсе вещь исключительная. Если потомка не будет – да, скорее всего, стая разбредется, потому что среди них, других, не отыщется того, кто смог бы взять на себя роль вожака. Не то чтобы его не признают – он просто не сможет. А что?
– Ну… – неуверенно отозвался помощник, спешно собирая мысли под пристальным, испепеляющим взглядом своего начальства. – Я подумал – если его убить, то, быть может, остальные разбегутся.
– Хорошо сочинил, – многозначительно выговорил Курт, и охотник задумчиво покачал головой:
– Не уверен. Но возможно, это и сработает; все зависит от того, насколько им нужно то, что они хотят найти. И в любом случае – это задачка непростая. Я уж не говорю о том, что такую тварь с полпинка не завалишь; вспомни, этой ночью он и на глаза-то не показывался – все делали его подручные. Это бестия осторожная и хитрая; считай – человек, только здоровенный и с зубами.
– Кстати, – кивнул Курт, – о здоровье. Что говорят твои познания – в каком состоянии сейчас могут быть раненые? Ждать ли, что они, пусть и в человеческом облике, но всецело восстановившиеся, либо же некоторые последствия еще могут иметь место?
– Они в полном порядке, – вздохнул Ван Ален удрученно. – Будь на их месте простое зверье – зализывались бы с неделю, но… Если я верно понял твой интерес, то – да, в случае некоторых бойцовских навыков с их стороны можно ожидать серьезных неприятностей. А опыт показывает, что эти твари такими умениями не пренебрегают – хотя б и по той причине, что им, таким всевластным пять ночей в месяц, зазорно проявлять слабость в прочее время. Вообрази, что это за чувство, когда тебя, в иное время могущего любого человека порвать за три мгновения, кто-то из этих хилых людишек тыкает носом в землю. Досадно, верно?.. Посему я почти уверен, что эти парни умеют владеть не только собственной пастью. Почти уверен, что они вооружены; правда, случай с беднягой Вольфом показывает, что стрелкового оружия при них, как видно, нет. Это утешает.
– Скоро светает, и проснутся хозяева, – заметил Бруно настойчиво, и охотник нехотя кивнул:
– Хорошо. Поднимай остальных. Торгаш с парнем потащат тело, Молот Ведьм со мной в охране, фон Зайденберга оставим здесь.
– А я?
– А ты будешь надзирать за ним – мало ли, что еще ему взбредет в голову.
– Он прав, – подтвердил Курт, когда помощник вопросительно взглянул на него. – Кроме того, надо оставить здесь хоть одного лояльного человека, ибо все прочие нет-нет, да и скатываются к нехорошей идее затеять бунт. Будешь присматривать за ними, не то, боюсь, им может прийти в голову запереть за нами дверь и больше ее не открывать; и не поворачивайся спиной.
– К кому?
– Ко всем. Любой здесь может внезапно понять, что мы ему не нравимся. Любой, – повторил он с нажимом. – Это – понятно?
– Вполне, – отозвался помощник недовольно, и Курт кивнул:
– Хорошо. Давай по комнатам. Пусть спускаются.
Мужская часть населения их маленькой крепости собралась в трапезном зале нескоро и безмолвно, косясь друг на друга и на укрытое тело Вольфа, и к идее покинуть стены трактира отнеслась без особенного воодушевления. Возражать, однако, никто не пытался, воспринимая мысль о дальнейшем соседстве с убитым еще более прохладно.
Альфред Велле явился, когда укутанное в полотно тело подтащили к порогу. В гробовой, какой-то неловкой тишине трактирщик приблизился к мертвому сыну, остановившись над ним, помедлил и отвернулся, так и не прикоснувшись и не взглянув на лицо.
– Будут пожелания касательно завтрака? – спросил он ровно, не глядя ни на кого.
– Ничего крепче пива, – во все той же тишине произнес Курт категорично. – Из пищи – что-нибудь, что можно съесть немного и насытиться быстро, но не до тяжести. Мальчишки с матерью это тоже касается. Не скупись.
– Уже ни к чему, – равнодушно отозвался Велле, уходя к кухне. – Снявши голову, майстер инквизитор, по волосам не плачут.
– По истине и по суду навел Ты все это на нас за грехи наши, – вздохнул торговец сокрушенно, и Карл Штефан зло поджал губы, пробормотав что-то неразборчивое.
– Говори за себя, – посоветовал фон Зайденберг с подчеркнутым спокойствием.
– Не скажете же вы, что не грешны?
– Довольно, – одернул Курт и кивнул рыцарю. – Отодвинете засов и откроете дверь. Закроете ее за нами и запрете снова. На стук, крики и стоны – не открывать, отопрете, только если услышите голос кого-то из нас.
– Это еще почему? – возмутился неудачливый любовник. – А если эти твари еще там, если они меня ранят, если я доберусь до двери из последних сил и просто не смогу ничего сказать? Меня оставят там издыхать?
– Если тебя ранит одна из тварей, тебе и без того конец, – заметил Бруно. – Помнишь, что было сказано? Небольшая царапина, полученная от них – это в любом случае заражение крови и смерть.
– Сейчас никому из нас это не грозит, – возразил охотник. – Сейчас они люди. Однако это не значит, что, если они впрямь еще здесь, ожидать от них неприятностей не надо, посему по сторонам смотрит не только охрана. Все меня поняли?
– Что там можно увидеть, в такой пурге? Не околеть бы – и то хорошо.
– Вот, – все так же тихо, как и прежде, произнес Альфред Велле, снова приблизившись и протянув парню дубленую шубу сына. – Держи. Ему она теперь не понадобится.
Тот дрогнул губами, неуклюже приняв подношение, и, влезши в рукава, выговорил, не глядя на хозяина:
– Ну, спасибо…
– Ладно, – решительно отмахнулся Ван Ален. – Довольно разговоров. Выходим. Все готовы?
– Нет, – буркнул Карл Штефан, берясь за край полотна с телом убитого. – Но кого это волнует.
– Вперед, – скомандовал Курт, и рыцарь, вздохнув, с натугой сдвинул тяжелый засов в сторону.
Внутрь трактира шлепнулся огромный пласт сугроба, прежде подпираемого дверью, и в снегу Курт утонул почти по бедра, слабо видя различие меж белым ковром под ногами и белым воздухом вокруг себя. В эту взвесь за порогом он шагнул, словно в воду – черствую, колючую холодную воду; ветер и сугробы сковывали движения, в капюшон фельдрока, сброшенный на спину, дабы не мешать обзору, как в мешок, сыпался снег, царапая лицо и слепя глаза. Ладони, держащие меч, уже через считанные мгновения оледенели так, что рукоять почти не чувствовалась, лишь тяжесть, пригибающая руки к земле, давала понять, что оружие все еще в них.
– Господи, – криком прохрипел Карл Штефан, едва двигаясь в глубоком снегу, согнувшись пополам. – Можно же было просто выложить его за дверь!
– Идиот! – прошипел охотник, развернувшись к нему так, что острие его железного клинка почти уткнулось в лицо парню. – Крикни погромче – по-моему, они тебя плохо слышат!
– Да никого здесь нет! – зло отозвался тот. – Только мы и этот чертов труп!
– Двигай копытами пошустрей, – приказал Ван Ален жестко, – или за дверью окажешься ты.
Курт молча приподнял клинок, плашмя хлопнув Штефана по спине, и тот, одарив его недобрым взглядом, перехватил полотно поудобнее и зашагал дальше.
Слепяще-белый ковер укрыл все вокруг, спрятав от взора остатки каменной стены и изменив окружающий мир до неузнаваемости; темная туша конюшни виделась сквозь занавесь метели едва-едва, перестроенная башня в отдалении не различалась вовсе, и, не будь сарай, исполняющий сейчас роль мертвецкой, так близко, по пути к нему вполне можно было бы заплутать. До двери, запертой на висячий замок, в другие дни наверняка можно было дойти менее чем за полминуты, однако сейчас путешествие к месту назначения заняло, казалось, вечность. Створу пришлось еще долго откапывать, в скважину замка набился снег, масло в механизме смерзлось, и запоздало подумалось, что надо было прихватить с собою кипятка в какой-нибудь бутыли. На то, чтобы отпереть дверь, ушло не меньше двух минут, и дужка, нехотя клацнув, выскочила, когда Курт уже готов был, на все плюнув, попросту сбить замок вовсе.
Поместив Вольфа подле заледеневших останков крестьянина, Карл Штефан остановился, глядя на уложенные рядом тела, зябко поеживаясь под тяжелой шубой.
– Как-то, в общем, не по себе, если вообразить, что и я тоже тут лечь могу, – проговорил он медленно. – Какой бес меня дернул повестись за этой кралей…
– Вот, – наставительно кивнул Феликс. – Вот-вот. И я говорю о том же самом. Всё это нам за грехи. Все это Господня воля, сынок.
– Рурский волк тебе сынок, – огрызнулся Штефан, отойдя от тел и подтолкнув в спину Ван Алена, что стоял у порога, сосредоточенно глядя в пургу за дверью. – Ну, примерз, что ль? Двинулись обратно.
– Со страху так осмелел? – поинтересовался Ван Ален равнодушно, не поворачивая к нему головы, и кивнул: – Идемте. Судя по всему, на день они все-таки уходят отсюда; видно, в этих снегах им самим не слишком весело. Да и должны ж они когда-никогда спать.
– Отлично, – нетерпеливо подытожил Штефан, обойдя стоящего на пути охотника, и, пригнув голову, двинулся по своим уже почти занесенным снегом следам.
– Выпороть бы раздолбая… – пробормотал Ван Ален с чувством, вышагнув в метель. – Стоять, придурок, и ждать сопровождающих!
Курт пропустил торговца вперед, закрыв дверь и вставив на место замок, и, развернувшись, окликнул ушедшего уже далеко вперед парня:
– Карл, сказано в одиночку не ходить!
Отставной возлюбленный не обернулся, лишь вяло отмахнувшись опущенной головой.
– Убью паршивца… – выговорил охотник, ускоряя шаг.
Курт подтолкнул торговца в спину, направив вперед себя, щурясь от снежинок, налипших на ресницы, растаявших и теперь смерзающихся в крохотные ледяные шарики; с век снежная вода, тая, стекала в глаза, мешая смотреть, и когда справа мелькнула быстрая туманная тень, он скорее догадался, чем осознал и увидел отчетливо, кто или что перед ним.
Волк, при дневном свете видимый еще отчетливей и оттого кажущийся еще больше, перемахнул огромный снежный бархан одним прыжком, утонув в снегу по грудь, и оттолкнулся всеми четырьмя лапами, снова взмыв в воздух. Курт рванулся вперед, и охотник, на долю мгновения замерший, ругнулся во весь голос, метнувшись наперерез зверю. Тот достиг цели первым – приземлившись в шаге от остолбеневшего Карла Штефана, волк ухватил его поперек, точно домашний щенок тряпичную игрушку, с коротким рыком мотнув головой, отбросил в сторону, развернувшись к новым противникам, и, не промедлив на месте, прыгнул снова, немыслимо извернувшись в воздухе, как кошка, когда навстречу зверю взлетел железный меч Ван Алена.
Благословить мысленно инструктора зондергрупп, изводившего его поединками на забросанном камнями оледенелом плацу, Курт успел от души, когда, едва не споткнувшись в снегу, перескочил снежный горб, отделяющий его от зверя, и ударил снизу вверх, надеясь попасть под брюхо. Тот развернулся на месте, почти поднявшись на задние лапы, увернувшись от его удара и тем же движением снова уйдя от меча охотника, скакнул вперед; Курт отпрянул и, едва не заваливаясь на спину, продолжил не достигший цели удар теперь сверху вниз. Полуослепшие от снега глаза не видели раны, но руки ощутили сопротивление под полотном клинка, и сквозь водянисто-морозную пелену на ресницах увиделась тонкая кровяная радуга, ярко-красная на фоне белого покрывала. Темно-бурая туша, воняющая мокрой псиной, ринулась навстречу, ударив лапами. В плечо и грудь словно выстрелили два камня, брошенные удачливым пращником, перекрыв дыхание, и занавешенное метелью небо опрокинулось.
Бойцы зондергруппы говорили правду – в том, что касалось быстроты атаки, волк и в самом деле уступал любому, даже самому неопытному стригу, однако сейчас его скорости хватило с лихвой. Левая рука, держащая оружие, онемела, и, сжав кулак крепче, чтобы не выпустить рукояти, Курт лишь надеялся на то, что у него это получилось – пальцев он не чувствовал. Пасть, жаркая и смрадная, возникла перед самым лицом, лязгнув зубами; он дернул головой, отпрянув, и напрягся, пытаясь вскинуть словно окаменевшую руку с клинком, слишком длинным для удара в таком положении. Где-то на краю видимости в мутном невидимом солнце сверкнула сталь, и лишь по этому неясному отблеску Курт понял, что рука двигается. Меч пошел в сторону, но ни на что большее замерзшие и одеревеневшие от удара мышцы сейчас были не способны, и когда челюсти клацнули снова, увернуться до конца он на этот раз не успел. Рука снова ощутила сопротивление пронзаемой плоти в один миг с тем, как голову прострелило резкой болью, коже лба стало горячо от плеснувшей на него крови, а правый глаз словно искусный палач выхватил из глазницы одним резким рывком. Уже совершенно ослепнув и оглохнув от пронзительного звона в ушах, Курт услышал рык пополам с болезненным визгом, и тяжесть волчьей туши исчезла, позволив, наконец, дышать почти полной грудью.
– Подымайся! – пробилось сквозь все нарастающий звон, и за плечо ухватились чьи-то пальцы, помогая встать.
В вертикальное положение Курт возвратился с усилием, голова кружилась, словно ночная бабочка у выставленного на крыльцо фонаря. Звон стихал с неохотой, позволяя слышать лишь обрывки слов и путая мысли, горячо было уже всей половине лица и, судя по теплоте на шее, кровь тонким ручейком текла за ворот. Правая глазница пульсировала жаркой болью, отдаваясь под макушкой и в затылке; дороги он не видел и шел, пошатываясь, вслед за направляющей его рукой.
– Открывай! – рявкнул голос Ван Алена рядом, и до слуха донесся удар в доски двери. – Живо!
Того, как скрипнул засов, Курт не слышал и открытой двери не видел, снова идя вперед за рукой, тащившей его за плечо. Позади грохнула запираемая дверь, и все та же рука протащила его вперед, усадив на скамью и прислонив к столу спиной.
– Черт! – сквозь все более тихий звон донесся задыхающийся голос Карла Штефана. – Черт, вот черт! Чертова шуба спасла! Ни царапины – смотри, одни синяки!
– Бедняга Вольф спасает тебя вот уже второй раз, это Господь дает тебе время одуматься и раскаяться…
– Заткнитесь оба! – прикрикнул Бруно с давно не слышимым от него озлоблением, и в тотчас наставшей тишине прозвучало уже рядом, сдавленно и тускло: – Господи…
– Пусти, – приказал голос охотника, и за подбородок, поднимая лицо кверху, взялись ледяные пальцы.
– Почему он зверь? – сорвано выкрикнул Штефан. – Почему он сейчас – зверь?! Сейчас, черт возьми, утро, ты говорил, что он человек, он должен быть человеком днем, почему он зверь?!
– В каком смысле зверь? – растерянно уточнил рыцарь, и Ван Ален повысил голос, перекрывая вновь назревающий шум:
– После! Заткнулись все быстро, или я за себя не отвечаю! Не дергайся, – предупредил охотник, повернув голову раной к себе, и Курт сжал зубы, когда тот, отирая кровь, провел ладонью по лбу. – Порядок. Глаз цел.
– А столько крови… – проронил нерешительно помощник, и сквозь красную пелену он разглядел, как Ван Ален отмахнулся:
– Раны на голове всегда кровят дай Боже. Голова тоже цела – просто два небольших пореза, немного оцарапана кость и бровь задета… А ты везунчик, Молот Ведьм. Могли ведь и котелок оттяпать.
– «Везунчик» – это, думаю, ты поспешил, – отозвался он с усилием, приняв протянутый кем-то клочок мягкого полотна, и, отерев глаз, прижал ткань ко лбу. – Если судить по опыту таких же счастливчиков из нашей зондергруппы, жить мне осталось часов десять.
– Почему? – оторопело переспросил рыцарь и запнулся; Курт вздохнул:
– Вот поэтому. Как уже не раз говорилось – доставшиеся от них раны – это всегда заражение и смерть; ампутация поврежденной части тела еще оставляет шансы на то, чтобы выжить, однако с головой провернуть подобный фокус весьма проблематично… Ну, – усмехнулся он, поморщась от вновь отдавшегося под макушкой звона и болезненного прострела в глазу, – как тебе, Бруно? Продолжим диспуты об избранности или все же признаем существенную значимость случайностей в нашей невеселой жизни? Согласись, смерть для избранника Господня довольно дурацкая.
– Ты уверен, что нет никаких способов справиться с инфекцией? – уточнил Бруно угрюмо, и он отмахнулся свободной рукой, с удивлением заметив, что все еще сжимает в ней оружие.
– Проверено все, что только могли придумать наши эскулапы, – возразил Курт, бросив меч на пол у ноги, и покрутил плечом, проверяя целость костей и связок. – Доживу в лучшем случае до вечера, посему ночью вас будет на одного человека меньше; возьмите это в расчет.
– Вы так спокойно говорите об этом, майстер инквизитор…
Читать бесплатно другие книги:
