Исповедь души Джонс Лиза

Глава 8

Шанталь оказывается хорошенькой терпеливой двадцатитрехлетней коренной парижанкой. И учитывая, что уже почти полдень, а я сижу с моим новым преподавателем уже два часа, но усвоила пока немногое, она заслуживает моего самого высокого мнения о ней и ее снисходительности во всяком случае.

Я откидываюсь на спинку красного кожаного дивана в изумительной библиотеке на том же этаже, что и наша спальня, и бросаю список слов, который составила для меня Шанталь, на журнальный столик. Знаменитые картины, развешанные у Криса на стенах, все-таки гораздо интереснее обучения французскому.

– Ты знаешь, что для меня сейчас на самом деле часа три-четыре утра? Смена времени, должно быть, влияет на мою способность восприятия знаний. Это мое оправдание, и я буду держаться за него по крайней мере неделю. А потом придумаю какое-нибудь другое.

Шанталь улыбается своей очаровательной улыбкой, исполненной того рода наивности, которая может быть только у того, кто еще ни разу в жизни не обжигался. Той наивности, которая присуща Элле. Или была присуща. Интересно, изменили ли ее эти последние несколько месяцев. Если, конечно… нет, я не дам себе думать о плохом. С ней все в порядке. Она счастлива. Замужем и наслаждается медовым месяцем.

– У меня полно учеников гораздо слабее, чем ты, – заверяет меня Шанталь. Она чопорно сидит рядом со мной в черной юбке и черной шелковой блузе, и ее длинные светло-каштановые волосы прекрасно дополняют зеленые глаза и оливковую кожу.

Я фыркаю, хорошо понимая, что своим дипломатичным ответом она просто пытается утешить меня. И на том спасибо.

– Другими словами, я плоха, но не настолько плоха, как те, кто не умеет как следует говорить даже на своем родном языке.

Она с усмешкой соглашается.

– Совершенно верно. – И ее игривость в самом деле напоминает мне Эллу. Она напоминает мне Эллу. Ну, во всяком случае, характером. Изумительные темно-рыжие волосы и бледная кожа Эллы несравненны и совершенно неотразимы. В животе у меня образуется ком. Ох, как же я скучаю по Элле.

Звонит мой сотовый, и я торопливо хватаю его с журнального столика, полагая, что это Крис с хорошей новостью о том, что его встреча закончилась.

– Привет, – радостно говорю я, увидев его номер на определителе.

– Привет, детка.

– Охо-хо, – вздыхаю я, услышав его усталый тон. – Встреча прошла не так хорошо, как ты надеялся?

– У музея финансовые проблемы.

– Они хотят от тебя денег.

– Моими деньгами этого не решить. Им нужен кто-то, кто сумел бы должным образом распорядиться тем, что у них есть. Они попросили меня временно занять место в правлении и попытаться решить проблемы.

– Ты не против?

– Пока согласился поговорить.

Я озабоченно хмурюсь.

– Пожалуйста, не отказывайся только из-за того, что беспокоишься обо мне. У меня полно всего учить и есть чем заняться.

– Я бы предпочел, чтобы ты делала все это со мной. Для этого я и привез тебя сюда. Чтобы мы вместе узнавали Париж.

Я колеблюсь лишь мгновение, приученная сдерживаться из страха, что будет больно, но Крис уже изменил меня. Колебания только мешают нам двигаться дальше.

– Я здесь для того, чтобы быть частью твоей жизни, Крис, чтобы строить нашу совместную жизнь. Это не каникулы. У нас полно времени.

– И все же я никак не могу избавиться от чувства, что его постоянно недостаточно. – В голосе его слышатся какие-то неотступные терзания, которые омрачают слова. И мне хочется спросить, что он имеет в виду, но он продолжает: – Как бы то ни было, вряд ли я соглашусь заседать в совете директоров. Мы с моей финансовой командой несколько лет назад привели все их дела в порядок, а они опять на том же самом месте.

Я никогда особенно не задумывалась о деловой стороне личности Криса, а, быть может, следовало бы. Несмотря на его утверждение, что он продал свою долю в семейной косметической компании, поскольку ему неинтересно зарабатывать на жизнь, заседая в совете директоров, у его богатства есть объяснение. Он зарабатывает свои деньги, а не просто тратит их.

– Они хотят, чтобы я остался на встречу сегодня днем, – устало добавляет Крис. Должно быть, он, как и я, страдает от сбоя биоритмов, а может, это из-за ситуации с музеем. – Детка, я не хочу покидать тебя в первый же день в Париже.

Я оставляю без внимания легкий укол разочарования и придаю голосу твердость:

– Тебе надо остаться. Ты говорил, там будут люди, которые могут внести вклад в твою благотворительность, так ведь?

– Да, но я могу встретиться с ними и в другом месте.

– Ты же не хочешь, чтобы великий музей разорился, Крис, и я не хочу. У меня все просто прекрасно. Я еще даже не осмотрела дом, и здесь рядом есть магазины. Шанталь может показать, где купить то, что мне нужно.

– С удовольствием, – бодро отзывается Шанталь.

– Прекрасно, – говорит Крис, очевидно, услышав ее. – Не хочу, чтобы ты ходила по городу одна. Город большой, а у тебя языковой барьер.

Я смотрю на Шанталь.

– Ты уверена?

– У меня нет никаких планов, и я с удовольствием прошвырнусь по магазинам. – Ее энтузиазм кажется искренним.

– Ну вот, – говорю я Крису. – У меня знаток парижских магазинов в качестве сопровождающего. Я занята на весь день.

На линии повисает тяжелое молчание, и я почти слышу, как Крис борется с собой.

– Все нормально, правда, – тихо бормочу я. – Не изводись ты из-за этого.

– В том-то и дело, – наконец отвечает он. – Я могу вложить все до последнего цента в борьбу с детским раком и все равно не одолею его. Чтобы добиться каких-то успехов, требуются усилия людей по всему миру. Музей поддерживает это дело, а у этого спонсора хорошие связи в международной компании.

– Значит, тебе просто необходимо сделать это, и если я смогу чем-нибудь помочь, то помогу. Так что давай заделывай брешь, а мне составит компанию Шанталь.

– Скажи ей, что мы заплатим.

– Я слышала, – говорит Шанталь. – Не надо. Я не возьму деньги за поход по магазинам.

Я фыркаю:

– Ты заслужишь большую премию, если умудришься обучить меня французскому.

– Что, настолько плохо? – сочувственно спрашивает Крис.

– Хуже некуда, – подтверждаю я. – Может, реальные жизненные ситуации как-то помогут.

Крис понижает голос:

– Я мог бы придумать систему вознаграждения за изучение новых слов.

Я закусываю губу.

– Осторожнее, а то я ведь могу и не согласиться.

– Прошу тебя, – стонет он, – соглашайся.

– Только на время, – заверяю я его.

– А ты заполни тот шкаф, – приказывает Крис. – Заставь меня почувствовать, что тебе нужны от меня только деньги.

Я смеюсь.

– Так оно и есть. Разве ты не знал?

– Я думал, тебе нужно мое тело.

– Вообще-то «харлей».

– Теперь ты просто подпитываешь еще одну мою одержимость. – Я слышу, как кто-то говорит на заднем плане. – Я все еще могу сказать им «нет» и приехать домой.

Дом. Наш дом. Мне это нравится. Звучит совсем неплохо.

– Не надо. Я буду ждать тебя здесь, когда ты закончишь.

– Будь осторожна и напиши мне, когда вернешься домой, чтобы я знал, что с тобой все в порядке.

Я открываю рот, чтобы ответить: «Слушаюсь, господин», как в шутку говорю время от времени, но тут же захлопываю его. Воспоминание о Ребекке, называвшей так Марка, все еще слишком свежо. Поэтому я просто соглашаюсь.

– Он ездит на «харлее»? – восхищенно спрашивает Шанталь. Пока я говорила по телефону, она разглядывала ряды книг, многие из которых – интересные издания по искусству и путешествиям.

– Крис обожает своих «харлеев», – подтверждаю я, и приходит мой черед улыбаться как кошка, слопавшая канарейку. – А я обожаю его на них.

Шанталь вздыхает, возвращается к дивану и присаживается на краешек рядом со мной.

– Есть что-то такое неотразимое в парне на «харлее». Думаю, тут все дело в девичьей фантазии о «плохом» парне, который настолько хорош, что просто не может не разбить тебе сердце. Правда, когда сердце твое и впрямь оказывается разбитым, то это уже мало походит на фантазию. Но так оно и есть, увы.

Мое сердце болезненно сжимается от воспоминания о том, как Крис появился на своем «харлее» после нашего разрыва. Воспоминание разрушительное, и я не позволю ему завладеть мной.

– Порой по-настоящему опасными бывают как раз те, которые внешне опасными совсем не выглядят, – предостерегаю я ее, думаю о Марке с его безупречно сидящими костюмами и идеально вылепленным телом. – Учтивые и обходительные.

Глаза ее наполняются тоской.

– Хотела бы я, чтобы мое сердце было разбито и одним, и другим хотя бы по разочку. Но поскольку в моей жизни нет мужчин, думаю, нам лучше пойти на ленч и закончить макаронами. Потом отправимся по магазинам.

Ее наивное желание испытать сердечную боль опять настолько напоминает мне Эллу, что несколько мгновений я могу только тупо смотреть на нее, и когда прихожу в себя, ленч и макароны – последнее, о чем я думаю.

– Ты знаешь, где получают разрешение на брак?

– Конечно. В мэрии. А что, ты собираешься замуж?

Собираюсь ли я замуж за Криса?

– Я… нет. То есть не прямо сейчас.

– Но может быть?

С минуту мне приходится переваривать этот вопрос.

Мы с Крисом больше не говорили об этом, но я ловлю себя на том, что улыбаюсь.

– Я бы сказала, что это очень твердое «может быть», больше склоняющееся к «да». – Я не позволяю себе думать о том, как мучительно больно было бы навсегда соединить свою судьбу с Крисом, чтобы потом он опять отгородился от меня.

Шанталь широко улыбается.

– Так, значит, горячие парни на «харлеях» не всегда разбивают нам сердца, а?

– Нет, не всегда. – По крайней мере намеренно. – Но это не означает, что ты не должна сторониться их. Не все такие, как Крис.

– Догадываюсь. Я никогда не встречалась с ним, но моя мама говорит, он особенный. Она знает его через Кэти с Джоном и по ряду благотворительных мероприятий. – Шанталь вытаскивает из портфеля свой ноутбук. – Кстати о Крисе, думаю, он должен быть с тобой, если вы подаете заявление на вступление в брак.

– В данный момент меня интересует не моя свадьба. Я ищу подругу, с которой потеряла связь, она приехала сюда, чтобы выйти замуж. Я подумала, что брачное бюро – хорошее место, чтобы начать поиски. А ты как думаешь?

– Брак должен быть официально зарегистрирован в мэрии до того, как пара сможет обвенчаться, поэтому, если она вышла замуж здесь, должна иметься запись.

Надежда окрыляет меня. Возможно, я на один шаг ближе к тому, чтобы найти Эллу.

Я не люблю толпу. Думаю, это идет из детства, когда отец запирал меня в доме на замок. Сидя с Шанталь в маленьком кафе напротив мэрии, я чувствую себя среди всех этих посетителей одной из сельдей, набитых в бочку. Это неприятное чувство появилось, когда мы вышли из такси и направились к мэрии. Возможно, на меня так действует то, что я впервые в парижском кафе и без Криса.

Я тупо смотрю в меню, которое все на французском, поэтому понимаю не больше, чем те разговоры, которые слышу вокруг.

– Полагаю, ты выбрала это кафе, чтобы научить меня заказывать еду по французскому меню?

– Вообще-то я привела тебя сюда ради макарон. Они ими славятся. – Поколебавшись, она неохотно добавляет: – И мне очень жаль говорить тебе это, но в большинстве ресторанов меню только на французском.

Нет, не может быть. Впрочем, конечно же, может. Почему нет?

– Не смотри так удрученно, – быстро говорит Шанталь. – Через несколько улиц от вашего дома Елисейские Поля. Поскольку это популярное у туристов место, во многих ресторанах там есть меню на английском. Ты также найдешь там «Макдоналдс» и пару «Старбаксов».

Услышав, что два популярных американских заведения расположены рядом с моим новым домом, я испытываю огромное облегчение, однако тревожное ощущение не уходит. Затылок покалывает, и я оглядываюсь, выискивая подозрительных типов. Этот процесс прерывается, когда взгляд мой наталкивается на официантку, смешивающую приправы с сырым гамбургером за столиком прямо слева от меня.

Я с трудом сдерживаю рвотный рефлекс и возвращаюсь взглядом к Шанталь.

– Если ты собираешься заказать сырое мясо, я ухожу. Какой кошмар!

Она смеется.

– Разве ты не знаешь, что тартар у нас очень популярен?

– Нет, я мало где бывала. И я вообще не большой любитель мяса, но если и ем его, то зажаренное чуть ли не до черноты.

– Гм, что ж, – она берет меню, – как насчет эскарго?

– Я не ем улиток.

Она выгибает бровь.

– Очень жаль. Это еще одно любимое блюдо парижан. А что скажешь насчет утки?

– Они слишком умные, чтобы их есть.

Она растерянно моргает, не проявляя признаков нетерпения, вполне мною заслуженных.

– Рыба?

– Аллергия. А пасту здесь едят?

– Это не французское блюдо, но у нас оно есть. Ты найдешь во французских меню много американской еды, но должна предупредить, что большинство американцев не в восторге от наших неумелых попыток приготовить их еду. Не жди, что наши деликатесы будут такими же, как те, к которым ты привыкла. – Она кладет меню и сплетает пальцы. – Нам надо найти что-нибудь, что тебе понравится в классическом французском меню. У нас сказочная выпечка и десерты.

– Бедра девушки не позволяют ей есть много выпечки и десертов.

– Это правда, – признает Шанталь и на минуту задумывается. – Еще у нас изумительные пироги с начинкой. Они особенно хороши своей хрустящей корочкой, но тоже, разумеется, высококалорийны.

– Пирог – это, однако, вариант. Его я могу съесть.

– Еще мы готовим отличную запеченную ветчину с сыром. Это тоже нельзя назвать диетическим блюдом, поскольку она плавает в масле.

Запеченная ветчина с сыром? Она серьезно? Шанталь состраивает гримасу и ворчит:

– Не смотри так испуганно. Это наша версия гамбургеров, и очень даже вкусная. Хлеб у нас домашний, а наши сыры просто изумительны. Как говорите вы, американцы, не отвергай, пока не попробуешь.

– Извини. – И мне правда неловко. Это еда, которую она любит. Мне надо выражать свое неприятие с той же дипломатичностью, которую она проявляет ко мне. – Я люблю сыр, поэтому буду запеченную ветчину с сыром. То есть если она есть у них в меню.

– Есть. И пироги с начинкой, и запеченная ветчина с сыром традиционны для наших ресторанов, поэтому это может быть твоим дежурным заказом. Я научу тебя, как находить их в меню.

– Отличная мысль. – Я стараюсь говорить бодро, хотя меня как-то не слишком вдохновляет идея есть только эти два блюда.

– Итак, «Croque Monsieur» – это запеченная ветчина с сыром. – Шанталь показывает мне это блюдо в меню, и я переснимаю его на свой мобильный телефон. – Если добавишь «мадам», получишь сверху яйцо-глазунью.

Я делаю большие глаза.

– Яйцо поверх запеченной ветчины?

– Да, – со смехом говорит она. – Тебе не доставляет большого удовольствия это исследование французской кухни, верно?

– Это так заметно? – спрашиваю я, молча упрекая себя за такие дурные манеры.

– Очень. – Когда подходит официантка, Шанталь говорит: – Я закажу за нас двоих.

Я бы попыталась понять хотя бы несколько слов из их разговора, если бы снова не почувствовала внезапное покалывающее ощущение в затылке. То же ощущение, которое возникло у меня в аэропорту как раз перед столкновением с карманником.

Я инстинктивно хватаю свою сумочку, ставлю на колени и крепко держу. Борясь с желанием оглянуться из страха показаться грубой или увидеть, как мужчина по соседству ест сырое мясо, я ерзаю на стуле. Я в чужой стране, прошло всего ничего после того, как Эва пыталась убить меня, и это лишь немногие из моих недавних кошмаров, они-то и сделали меня параноиком. Все дело в этом и ни в чем больше.

Если не считать моего сильного, почти непреодолимого желания обернуться.

Официантка уходит, и у меня буквально мурашки бегают по коже.

– Я иду в ванную, – объявляю я и поднимаюсь. На обратном пути посмотрю, кто сидит позади меня.

– Туалет, – говорит Шанталь мне вслед.

Не оборачиваясь, делаю знак, что поняла. К счастью, я легко нахожу «туалет». Внутри никого нет, и я опираюсь ладонями о раковину и смотрю на себя, видя слишком бледную брюнетку, самого некультурного человека на свете. Я даже не в состоянии получить удовольствие от парижской еды.

Тревога грозит захватить меня целиком и превратить в сплошной комок нервов. А вдруг я возненавижу Париж, когда Крис любит его и хочет здесь жить? Даже если я смогу убедить его вернуться в Штаты, не будет ли он чувствовать себя там, как я здесь? Нет. Нет. Он любит Штаты. Но все равно хочет жить тут.

Я качаю головой. Это безумие. Я реагирую чересчур остро. То, что я сразу же не влюбилась в Париж, вовсе не означает, что я не приспособлюсь, или что он мне не понравится. С Крисом он мне понравится, я уверена в этом. Совершенно уверена.

Мне очень надо услышать его голос, но понимая, что сейчас это невозможно, я достаю телефон, чтобы написать ему. Так он сможет ответить, когда будет такая возможность.

«Ты ешь тартар, то есть сырое мясо?»

«Терпеть его не могу», – тут же приходит ответ.

Плечи мои расслабляются, и я облегченно улыбаюсь.

«Улиток?»

«Не любитель».

«Рыбу?»

«Смотря какую».

«У меня на нее аллергия», – пишу я, не уверенная, что когда-нибудь говорила ему об этом.

Мой телефон звонит, и я чувствую себя виноватой, когда вижу номер Криса.

– Прости, мне не следовало мешать тебе.

– Ты мне не мешаешь. Мне надо было отдохнуть от раздутых «эго», которые еще немного и вынесут двери конференц-зала. Где ты?

– В каком-то ресторане, название которого не помню. Еще я не могу читать меню и сомневаюсь, что оно понравилось бы мне больше, если бы могла.

– Не волнуйся, детка. Мы, американцы, живущие в Париже, знаем неплохо все места, куда пойти, чтобы получить еду, которую любим. Все наладится, когда ты будешь со мной.

Он прав, разумеется. Главное, что он будет со мной, а все остальное…

– Знаю. Ты прав.

Короткая пауза, потом он говорит:

– Но ты не уверена?

– Уверена.

– Ты меня не убедила.

– Мне просто пока не нравится еда, вот и все.

– Я тоже от нее не в восторге.

Я наблюдаю в зеркале, как сдвигаются мои брови.

– Иногда ты такой непонятный. – Вообще-то довольно часто, но я придерживаю язык. – Если тебе не нравится здешняя еда, почему тогда ты хочешь тут жить? Еда – это такая важная часть жизни.

За этим следует тяжелое молчание, потом:

– Сара…

Он замолкает при звуке мужского голоса, быстро лопочущего что-то по-французски. Я слышу, как Крис отвечает визитеру недовольным тоном, и меня опять начинает мучить совесть. Я чувствую себя мелочной и эгоистичной за то, что так не вовремя полезла к нему с такими пустяками.

– Сара, – снова начинает он, но я не даю ему закончить.

– Извини. Тебе надо заниматься делами, а я тебе мешаю.

– Ты мне не мешаешь.

– Мешаю. Я люблю тебя, Крис, и наплевать мне на сырые гамбургеры. Главное для меня – это ты. Твое участие много значит для музея и для твоей благотворительной деятельности. Я верю в то, что ты делаешь, и в тебя. Иди работай.

Он колеблется.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

– Сегодня вечером я отведу тебя поесть куда-нибудь. Где тебе понравится. А когда вернемся домой, покажу, как сильно я по тебе соскучился.

Когда мы вернемся домой. Звучит многообещающе. Ах, как мне нравятся эти слова. Дом. Дома. Домой. У меня есть дом, и он с Крисом. Я улыбаюсь в телефон.

– Все это очень заманчиво. – Затем я придаю голосу твердости: – А теперь иди и заставь этих надутых индюков прислушаться к голосу разума.

– Заставлю. – Облегчение в голосе говорит мне, что его гораздо сильнее обеспокоила моя реакция на Париж, чем я заметила. – Не знаю точно, когда мне удастся вырваться отсюда. Я позвоню, когда буду знать. Я люблю тебя, детка.

Мы быстро прощаемся, и я убираю телефон, прислоняюсь к раковине и снова смотрю на себя в зеркало. На этот раз я вижу влюбленную женщину, которой не терпится начать знакомиться с незнакомым ей миром вместе со своим мужчиной. Я направляюсь обратно к столику, чтобы съесть свою запеченную ветчину с сыром, к счастью, без яйца сверху. Когда я бросаю взгляд на два столика, расположенных за моим стулом, то обнаруживаю, что они пусты и накрыты в ожидании новых посетителей. Там никого нет. Я про себя смеюсь над собственными глупыми страхами. Никто за мной не следит и никогда не следил.

Глава 9

Я начинаю понимать, почему Криса тянет в Париж, когда мы с Шанталь проходим через центральный вход в Отель-де-Виль, или мэрию, величественное здание, напоминающее замок, растянувшееся на несколько кварталов. Это здание и сам город – торжество искусства, которое мы с Крисом так любим.

В благоговении я отступаю в сторону и останавливаюсь, чтобы полюбоваться тем, что меня окружает. Всюду – от старинной мебели и шедевров на стенах до мраморных полов – красота. От чего, впрочем, у меня по-настоящему захватывает дух, так это от впечатляющей архитектуры, переплетающейся с произведениями искусства. Белые колонны, арки и изумительной красоты лепнина служат обрамлением для живописных картин на потолках и стенах.

– Внутри даже еще великолепнее, чем снаружи, – бормочу я. Гораздо великолепнее, чем я ожидала от государственного учреждения с отделом по связям с общественностью.

– Здесь еще и музей, только на экскурсию надо предварительно записываться.

– Правда? – восторженно спрашиваю я, отрываю взгляд от стенной фрески и смотрю на нее. – А что тебе о нем известно?

– Слышала, там есть Пикассо, но я живописью не увлекаюсь, поэтому никогда там не была.

Пикассо. Я нахожусь в одном здании с произведением Пикассо. А в Лувре «Мона Лиза». О да, думаю, что Париж мне понравится.

– В бюро регистрации браков сюда, – говорит Шанталь, указывая на эскалатор.

Пятнадцать минут спустя, обойдя несколько разных кабинетов, мы с Шанталь стоим у конторки в большой приемной, которая напоминает «Бюро транспортных средств» в Соединенных Штатах.

– Как зовут твою подругу? – спрашивает Шанталь, переговорив по-французски с чопорной дамой лет пятидесяти за конторкой.

– Элла Джонсон, – быстро говорю я, нетерпеливо ожидая ответов.

Шанталь снова разговаривает с женщиной, которая затем набирает информацию на компьютере и качает головой. Мой желудок ухает вниз.

– А как насчет жениха? – спрашивает меня Шанталь.

Я называю его имя, со страхом ожидая следующего отрицательного качания головой. Спустя несколько ударов по клавишам именно это я и получаю, но женщина еще что-то объясняет Шанталь.

– Она говорит, – переводит мне Шанталь, – что прежде чем зарегистрировать брак, надо прожить во Франции сорок дней и напечатать официальное уведомление. Большинство иностранцев делают это через тридцать дней, но она не нашла ни уведомления, ни заявления. Пробыла она здесь хотя бы тридцать дней?

Внутри у меня все сжимается от дурных предчувствий.

– Да. Вообще-то она уезжала всего на две недели. Должна была вернуться на работу, но так и не вернулась.

– Ох, – испуганно выдыхает Шанталь. – Ты мне не говорила. Я понятия не имела. – Она поворачивается к женщине, и они снова переговариваются, после чего Шанталь бросает на меня мрачный взгляд. – Нет никаких сведений, что она вышла замуж. Они бы знали. Возможно, они с женихом не захотели ждать положенный срок и уехали в другую страну, чтобы пожениться, поскольку здесь двух недель недостаточно.

Если не считать того, что нет никакой записи о ее отъезде, но я этого не говорю.

– Спасибо, Шанталь. Я попробую поискать в других местах. – Я борюсь с желанием позвонить Крису и рассказать, что узнала. – Завтра утром мне надо в консульство. Я потеряла паспорт и хочу расспросить о своей подруге. Сможешь пойти со мной вместо нашего урока? Точнее, как часть его?

– Конечно. – Она сжимает мою руку. – Не переживай. Уверена, с ней все в порядке. В сущности, могу поспорить, ей так понравилась наша еда, что она решила переехать сюда, и они планируют пышную свадьбу после того, как устроятся.

Я смеюсь над ее шуткой и с готовностью принимаю такое предположение. Мне очень надо верить, что Элла жива, здорова и счастлива.

– Может, ей даже нравится тартар, – шучу я.

Она одобрительно улыбается.

– Я знаю, что тебе в конце концов понравится. – Она берет меня под руку. – Давай покажу тебе, что такое шоколад по-французски, а потом прошвырнемся по магазинам. Это поднимет тебе настроение.

«Шоколад» оказался горячим, похожим на какао, напитком, подаваемым со взбитыми сливками сверху в маленьком кафе рядом с Елисейскими Полями. Совершенно декадентский и такой невероятно густой и насыщенный, что даже я, любительница шоколада, не смогла осилить больше одной маленькой чашечки. После кафе мы с Шанталь ходим по магазинам известных брендов, и я борюсь с вернувшимся ощущением, что за мной следят. Я уже начинаю думать, что это неприятное чувство возникает больше из-за того, что я нахожусь в совершенно незнакомом месте, чем из-за чего-то еще.