Эхо Марсельезы. Роман о замках Бенцони Жюльетта

Рошфор-ан-Новалез

(Rochefort-en-Novalaise)

Мандран!

• Орел в небесах
• Менее свободен, чем мы.
• Люди короля, берегитесь!
• Приближается Мандран…

Песня людей Мандрана

Сложенный из серо-розовых камней, с огромной коричневой крышей и квадратной башней, этот замок больше похож на большой добротный дом, чем изысканный дворец. В нем не осталось ничего феодального, кроме воспоминаний и башни, надменно охраняемой большими черными елями. От них веет непередаваемой прелестью и, к чему особенно неравнодушна История – тайной, будоражащей воображение! Здесь закончилась легенда…

Несмотря на то что Рошфор находится всего в четырех льё от Шамбери и не намного дальше от Гренобля, он не входил в состав Франции во времена правления Людовика XV, а принадлежал королю Пьемонта и Сардинии. Ему было присуще все савойское, возможно, даже в большей степени, чем многим другим замкам. Когда в 1754 году грозный месье де Пиоленк, президент парламента Дофине, стал его владельцем, граница проходила рядом, и там все жили одной ногой во Франции, а другой – в Сардинии…

И вот одной ясной весенней ночью дюжина всадников подъехала к замку. Спешившись, они заставили камердинера отпереть дверь, угрожая выбить ее.

– Я не причиню вам никакого вреда, – заявил их предводитель, высокий юноша с интеллигентным лицом и хорошими манерами, облаченный в одежду стального цвета и обшитую галуном треуголку. – Мне нужен ваш хозяин. Я – Мандран.

Мандран! За последние шесть месяцев имя этого человека узнала вся страна, и оно превратилось в легенду, ибо это было имя человека, объявившего войну главным откупщикам[41] и их людям. Это был Мандран-контрабандист!..

Он пустился в авантюру не из какого-то якобы присущего ему духа бандитизма. На самом деле, ничто не предвещало, что этот двадцатишестилетний юноша, сын перекупщика лошадей из Сент-Эньена-де-Сен-Жуара, будет объявлен вне закона. Его семья всегда была уважаемой, известной и жила в определенном достатке, но налоги и поборы, взимаемые с крайней строгостью людьми из откупного ведомства, помаленьку вытянули из нее все запасы экю и вынудили распродать земли. Причина его отчаяния в том, что он неправильно выбрал себе занятие – торговля мулами, которую семья вела с откупным ведомством, привела к тому, что Луи Мандран, старший из шести детей, потерял все, что имел. А вот арест его брата Пьера, объявленного господином Море (бригадиром откупного ведомства) фальшивомонетчиком, приговор, а потом и казнь через повешение, состоявшаяся летом 1752 года, сделали его бунтовщиком.

Поклявшись памятью своего брата отомстить бесчестным негодяям, Луи ушел в горы. И в гроте Эшель он присоединился к банде Белиссара, старого упрямого вора, которому он приглянулся своим мужеством, волей и овладевшей им жаждой мщения. И вот, мало-помалу, Белиссар уступил ему свое место, особенно после ряда смелых и весьма удачных операций, проведенных молодым человеком. А планы Мандрана были такими: добывать товары, провозить контрабанду, бить сотрудников откупного ведомства на собственной территории и заставить всех трепетать. И постепенно ему это стало удаваться! У него сформировалась мощная шайка из трех или четырех сотен человек, хорошо вооруженных, дисциплинированных и бесконечно преданных своему молодому командиру.

Когда они появлялись в деревне со своими мулами, груженными табаком, часами, индийскими тканями или муслином, продовольствием и бижутерией, закупленными за границей, начинался настоящий праздник, ведь цены, по которым они все это продавали, были несравненно ниже цен откупщиков. Дворяне и деревенские жители всегда спешили на такие импровизированные рынки.

Но, успешно ведя торговые дела, Мандран не забывал и о мести. В своей деревне он средь бела дня лично убил Сигизмунда Море, донесшего на его брата: прострелил ему голову. Но надо было уничтожить еще и другого врага – президента Пиоленка, человека, по решению которого отрубили голову Пьеру. Как-то ночью Мандран ворвался в замок Рошфор-ан-Новалез. Там-то он и собирался убить судью.

С пистолетом в руке он поднялся наверх, но неожиданно перед ним появилась белокурая девушка. Она не испугалась его, а мужественно преградила дорогу. Ее звали Жанна де Пиоленк. Президент был ее отцом, и она готова была принять на себя кару, предназначенную ему… Кроме того, он был болен…

– Он окажется на небесах прямо сейчас! – воскликнул Мандран, отталкивая девушку и врываясь в комнату…

Он ожидал увидеть судью, прячущегося от страха в своих одеялах, но ничего подобного. Старик, лежавший перед ним, ничего не боялся. Он знал, что Мандран пришел его убить, но решил не доставлять ему удовольствия и не дрожать от ужаса. Более того, он принялся отстаивать вынесенное ранее решение. Ведь правосудие – есть правосудие, и он, Пиоленк, никогда не отступал от него. Впрочем, если Мандрану так нужна его жизнь, то он может взять ее, но судья не станет защищаться…

Такое мужественное поведение разоружило Мандрана. Оказалось, что Пиоленк – заблуждающийся раб закона, но вовсе не подлец и не убийца. Поклонившись девушке, завороженно смотревшей на него с порога, он вышел из комнаты, спустился вниз и покинул замок как раз в тот момент, когда туда входил молодой человек со шпагой в руке. Этот человек узнал уже успевшего стать известным главаря банды. Но Мандран ему лишь улыбнулся:

– Я не убиваю ни больных… ни честных людей! – сказал он. – Приговаривая моего брата, ваш отец поступил по совести. И я могу понять его и простить…

Молодой человек посмотрел на него, удивленный и уже очарованный. С этого и началась прекрасная дружба, соединившая молодого Пиоленка де Тури и начальника контрабандистов. Когда через месяц после посещения Мандрана президент скончался, его сын широко раскрыл ворота Рошфора перед своим новым другом, который из-за своего нелегального положения в Савойе нуждался в подходящем убежище.

Жанна не оценила этой дружбы. Мандран для нее продолжал оставаться бандитом, и она отказывалась с ним видеться. А может быть, вела себя так потому, что он слишком ей нравился, да и она ему тоже. Чтобы побороть влечение и избежать встречи с ним, она большую часть времени проводила в своем доме в Гренобле…

Известность предводителя банды продолжала расти. Постепенно он становился кем-то вроде национального героя, и Вольтер писал о нем так: «Вот уже три месяца, как Мандран, который был простым вором, стал победителем. Он обложил налогом города Франции и платит своим солдатам больше, чем король – своим. Народ полностью на его стороне потому, что устал от откупного ведомства. Этот разбой может стать знаменитым…»

Но дальше так продолжаться не могло. В Версале считали, что дело уже зашло слишком далеко. И вот главный контролер Моро де Сешель отправил к Савойской границе элитные части: добровольцев полковника Ля Морльера. К ним присоединились егерский полк Фишера, 150 драгун Боффремона, 120 кавалеристов д'Аркура, 50 кавалеристов Фюмеля, 60 кавалеристов Мутье и отдельный отряд драгун из Сент-Этьена. Плюс большинство таможенников и люди откупного ведомства: это было похоже на всеобщую мобилизацию!..

Но даже объединение всех этих военных частей ничего бы не дало – исключительно потому, что все вокруг любили Мандрана. Если бы в дело не вмешался предатель – некий Марсен, представлявшийся венгром. На самом деле он был шпионом откупного ведомства, специально примкнувшим к контрабандистам.

В начале мая 1755 года этот человек дал знать, что Мандран, в отсутствие своего друга Пиоленка, живет в замке Рошфор. И в ночь на 10 мая пять сотен людей Ля Морльера во главе с капитаном д'Итюрбид-Ларром пересекли границу Савойи, стараясь двигаться как можно тише, и окружили замок. Операция полностью удалась. В три часа ночи Мандрана под конвоем из десяти человек вывели из замка. А часом позже его уже доставили во Францию и отправили в Валанс, где базировался трибунал откупного ведомства. Там его ждал самый жестокий и самый неумолимый из судей: Леве де Малаваль.

По словам Вольтера, бичом человечества в то время были чума, разврат, тюрьма, инквизиция… и судебная палата Валанса. Для Мандрана это был конец…

Тем не менее, как только делу был дан ход, поднялся страшный шум. Ведь арест произошел незаконно – была нарушена граница иностранного государства, и Сардиния немедленно на это отреагировала. Король Карл-Эммануил отправил посла в Версаль, чтобы перед королем опротестовать решение суда, плюс он сообщил французскому послу в Турине: он требует, чтобы Мандран, незаконно арестованный на территории его страны, был возвращен обратно.

Страны находились на волосок от серьезного дипломатического конфликта, и пока дипломаты спорили о своем, Леве де Малавель получил приказ срочно провести суд и исполнить приговор. В кратчайшие сроки процесс был завершен, и Мандран приговорен к смерти путем колесования.

Это выглядит странно, но при вынесении приговора Малавель проявил даже некоторую мягкость. В камере, где его содержали в цепях, Мандран имел возможность принимать подарки и посетителей. Что он и делал, разговаривая со всеми приходящими с легкостью и даже с хорошим настроением. Говорят, что в ночь перед казнью в его камеру пробралась некая женщина, плотно закутанная в черный плащ. Это была Жанна де Пиоленк, пришедшая в предсмертный час взглянуть на того, кто, как говорил ей ее брат, так много думал о ней.

Что они говорили тогда друг другу, эта юная девушка и контрабандист? Можно ли за минуту прожить всю вечность любви?

А назавтра, на площади Клерков в Валансе, Мандран мужественно взошел на эшафот. Он попросил стакан воды и отдал его отцу Гаспарини, причащавшему его и при этом рыдающему. Он это сделал со словами:

– Вы нуждаетесь в этом больше, чем я…

После этого в тишине, нависшей над оцепеневшей толпой, он закатал манжеты своей рубашки и штанины и подошел к кресту, на котором его должны были разрубить на части, а потом со спокойствием, заставившим публику содрогнуться, воскликнул:

– Дети, берите с меня пример…

Палач поднял свой меч, и в это мгновение отец Гаспарини упал в обморок. В это же время с площади унесли молодую белокурую девушку, рухнувшую на землю без чувств. Говорят, на следующий день красавица удалилась в один из самых строгих монастырей Гренобля.

В настоящее время замок закрыт для посещений.

Сассенаж

(Sassenage)

Великая любовь принца Джема

• Во время длинных майских дней
• Мне дальних птиц приятно щебетание.
• Когда же я покину этот край,
• Лишь о любви былой я сохраню воспоминание.

Жофр Рюдель

В один из осенних дней 1482 года старый замок Сассенаж (от него теперь мало что сохранилось) стал свидетелем непривычного для христианской страны зрелища. Блестящая кавалькада, окружавшая молодого человека двадцати трех лет, чья благородная осанка выдавала в нем особу царских кровей, въехала в ворота замка. Местный поэт в нескольких свободных от жесткой рифмы строках набросал для нас следующий портрет этого необычного гостя:

Он действительно был принцем, и звали его Джем. Во французских землях, Бог знает почему, его звали Зизим! Он был вторым сыном султана Мехмета II, завоевателя, покорившего Византию и сделавшего из Константинополя столицу могущественной турецкой империи. Конечно, вы можете резонно спросить, а что делал во Франции христианнейшего Людовика XI сын этого неверного султана?

А он искал убежища, опасаясь своего брата Баязида II, ставшего султаном, ибо тот, как он считал, был настроен против него.

Все началось после смерти завоевателя. Джем оспаривал право своего брата на трон. Более того, подбиваемый группой заговорщиков, какие всегда появляются при смене правителей, он направил свое оружие против Баязида. Попытка закончилась неудачно: его войска были трижды разбиты. И тогда, поняв, что никакое укрытие в Турции не сможет спасти его от мести брата, Джем бежал на борту галеры на остров Родос, где попросил убежища у Пьера д'Обюссона, гроссмейстера рыцарского ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Это временное пристанище казалось ему надежным, ибо даже Мехмет II не осмеливался появиться на острове этих солдат-монахов.

Пьер д'Обюссон, один из величайших гроссмейстеров ордена, положивший затем начало и ордену Мальтийских рыцарей, великодушно согласился принять принца, напомнив Джему, что мать его была сербкой, а значит христианкой. Она была принцессой неописуемой грации и красоты, некогда попавшей в гарем, где ей дали имя Зуль-хадр. Так Джем со всей своей свитой получил возможность поселиться в одном из дворцов острова.

Несмотря на это, он жил в постоянном волнении. Конечно, остров-крепость хорошо охранялся, но он находился недалеко от турецкого берега, и подослать туда наемных убийц не составляло труда. Со своей стороны, Баязид тоже был немного обеспокоен: если родосские рыцари решили помогать мятежнику, то его владения, в которых еще было неспокойно, находились под угрозой. И он попросил Пьера д'Обюссона о переговорах, а на них предложил ему следующее: он, Баязид, будет передавать ордену каждый год огромную сумму в сорок тысяч золотых дукатов на содержание Джема, но с одним условием – чтобы рыцари за ним хорошо «присматривали», дабы он даже и не думал делать попытки занять трон Оттоманской империи.

Сделка была удобна для всех… кроме самого Джема, не доверявшего брату. Даже появление первых сорока тысяч дукатов не успокоило его. Он резонно предполагал, что рано или поздно настанет день, когда Баязид спохватится и пожадничает, не захочет платить столь крупную сумму. И тогда он найдет способ устранить неблагонадежного брата. Поразмыслив, Джем пришел за советом к Пьеру д'Обюссону, попросив отправить его во Францию, в один из замков, принадлежавших ордену. Ведь только там он может почувствовать себя в безопасности.

Немного огорченный таким вот недоверием к его протекции, гроссмейстер уведомил о решении высокородного турка короля Людовика XI, без позволения которого нельзя было допустить ни одного неверного на землю Франции. А король был слишком опытным политиком, чтобы отказаться от такого заложника, и на въезд Джема во Францию было дано разрешение.

Пьер д'Обюссон, выходец из простой семьи, выбрал для высадки городок Бурганёф, основательно защищенный, но не имевший достойного причала и помещений для приема столь высокопоставленной особы. Тогда он приказал построить замок, а в ожидании окончания строительства предложил Джему, высадившемуся во Франции, поселиться на время в провинции Дофине, в другом замке ордена, в Рошешинаре.

Средневековое строение было крайне неприветливым, но принцу удалось наполнить его чисто восточной роскошью: своими соколами, лошадьми, шелковыми нарядами и сказочными игрушками. И вскоре в округе только и шли разговоры, что о чудесном госте рыцарей Святого Иоанна. Говорили, что он великолепно поет странные романсы собственного сочинения, что он милый поэт и утонченный кавалер, и местное дворянство начало стекаться туда, как на представление.

Барон де Сассенаж прибыл в числе первых. Он принадлежал к благородным де Беренжерам, что оспаривали у Лузиньянов право вести свое происхождение от феи Мелузины. Его родственниками были графы де Форез и де Лион. Короче, барон с полным правом мог считать себя особо важной персоной. К тому же за двадцать лет до этого его тетушка Маргарита де Сассенаж совершила своего рода подвиг: она стала любовницей Людовика XI, когда тот еще был дофином, и родила ему трех девочек, которые в настоящее время были пристроены в самые благородные семейства Франции.

Это значило, что барон был «на коне». Очарованный любезностью Джема, он взялся устроить ему свидание с самим Людовиком XI, чего принц желал больше всего на свете. А в ожидании он пригласил его погостить некоторое время в своем прекрасном владении Сассенаж.

Приглашение обрадовало принца, но его счастье стало абсолютным, когда он увидел там молодую девушку, которую так и не смог забыть. Ее звали Элен-Филиппина, и она была старшей дочерью барона. Ей было пятнадцать лет. «Правильный овал лица, маленький рот, красиво посаженные умные черные глаза, счастливое выражение лица и изумительный характер», – вот какой была та, что навсегда завладела сердцем турецкого принца.

Джем влюбился в Элен с первого взгляда. Он ничего не мог с собой поделать. Все время, пока он оставался в Сассенаже на охотах, праздниках и пирах, он искал глазами только Элен. И она находила его очаровательным. А так как принц и не подумал скрывать свою любовь, она ее всячески поощряла. Она часами слушала его рассказы о своей родине, о всех тех чудесах, которые он охотно разделил бы с нею. И именно она говорила ему слова утешения, узнав, что король Франции отказался от приема. Людовик XI был на пороге смерти и не хотел осквернять свою душу встречей с неверным.

Но дни восторженной радости закончились. Главный приор Оверни сообщил, что постройка замка завершена… Перед отъездом Джем осмелился открыто заявить о своей любви и попросил Элен последовать за ним и принять ислам, чтобы стать принцессой. Под воздействием страсти он даже сам захотел принять христианство, чтобы поселиться во Франции и жить, как обычный француз… но только рядом с ней! И вот тогда-то она и сказала, что не любит его, а видит в нем лишь друга, плюс она обручена: этот удар был самым тяжелым.

Джем покинул Сассенаж и отправился в суровый замок, построенный из грубого камня, где он и провел долгие скучные дни. Теперь он стал всего лишь игрушкой в большой европейской политике, игрушкой, которая понадобилась папе Иннокентию VIII. Джем отправился в Рим. Потом он вновь потребовался королю Карлу VIII. И Джем уже собрался отправиться к нему, но тут Чезаре Борджа взял на себя труд положить конец существованию одного из самых романтичных турецких принцев… По его приказу принц был убит.

От замка, видевшего принца Джема, сохранилась лишь часть стен. Семейство Беренжер де Сассенаж, в течение нескольких веков обитавшее на дальних отрогах горного массива Веркор, открыло для замка красоты эпохи Возрождения, а затем – классицизма. Нынешний замок был построен при Людовике XIV (между 1661 и 1665 годами), и на него была истрачена часть огромного состояния семьи, которая, если бы лучше распоряжалась своим имуществом, не проводила бы большую часть своей жизни в Версале.

Положение семьи не изменилось и при Людовике XV. Король в честь женитьбы Раймонда де Беренжера, почетного придворного из свиты дофина, на его кузине Франсуазе де Сассенаж подарил супругам восхитительную мебель, ставшую украшением здешних залов.

В наши дни семейство Беренжеров де Сассенаж покинуло замок. После смерти, случившейся несколько лет тому назад, последняя маркиза де Беренжер завещала передать его Французскому фонду, который теперь владеет замком Сассенаж.

ЧАСЫ РАБОТЫ

С 1 мая по 30 июня с 14.00 до 17.00

(только по воскресеньям)

С 1 июля по 31 августа с 14.00 до 18.00

(закрыто по субботам)

С 1 сентября по 31 октября с 14.00 до 17.00

(только по воскресеньям)

http://www.chateau-de-sassenage.com/

Северак

(Sverac)

Кровь Глорианды

• Опасайтесь ревности, сеньор,
• Она – чудовище с зелеными глазами,
• Играющее со своей добычей.

В. Шекспир

По масштабам развалин, которые при желании вы можете увидеть своими глазами, легко себе представить огромные размеры, былую силу и роскошь замка, когда-то царившего над всей округой Руэрг. Безмолвная жертва ветров, свободно гуляющих по его переходам, он защищен лишь жалкими остатками обвалившихся стен, а ведь прежде это монументальное строение тяжелой короной венчало холм, по которому взбирались дома соседнего городка.

В XVII веке Луи д'Арпажону, маркизу де Северак, пришло в голову перестроить средневековый замок, превратить его в богатую резиденцию. В одну из тех, где любая женщина мечтала бы жить… и царствовать безраздельно. Но великолепие очень часто вызывает зависть, которая становится причиной драм и самых коварных заговоров, один из которых случился в Севераке.

Свекровь, любящая свою невестку – вы когда-нибудь такую встречали? О, во все времена это большая редкость! И вдовствующая маркиза де Северак, урожденная Жаклин де Кастельно де Клермон-Лодэв, не была исключением в печальной статистике.

С тех пор, как тринадцать лет назад (1 февраля 1622 года) ее сын женился на прекрасной Глорианде де Лозьер, дочери Пон де Лозьера, маркиза де Темина и маршала Франции, свекровь душила тихая ненависть к невестке. Свои чувства она лелеяла и скрывала под маской добродушия и мягкости. Терпение вдовы было сродни терпению большой кошки, прекрасно понимающей, что глупая мышка все равно когда-нибудь попадет в ее коготки!

Однако брак ее сына не был следствием ни расчета, ни страсти. С самого рождения рука Глорианды была обещана Луи д'Арпажону, маркизу де Северак. Оба семейства, заключившие сделку, были равны родовитостью (может быть, небольшое превосходство оставалось за родом Арпажонов, восходящим к графам де Родез).

Пока обрученная была еще ребенком, маркиза ничего не имела против этого брака. Но Глорианда выросла, превратилась в красивую и кокетливую особу, высокомерную, обожающую праздники и наряды. Ее характер и поведение шокировали и раздражали ее свекровь, строгую кальвинистку. И в один из вечеров, уже после свадьбы, когда первые звуки бальной музыки огласили мрачные своды замка, когда игра веселых скрипок разбудила ото сна его огромные залы, старая маркиза поклялась, что пройдет вслед за гробом той, что своим поведением оскорбляет ее материнские и религиозные чувства.

Но она была не настолько глупа, чтобы сразу перейти к активным действиям. Луи был сильно влюблен в свою молодую и очаровательную супругу (ей было на семнадцать лет меньше, чем ему), упивался ее юностью и грацией. Даже малейшее злословие в ее адрес вызывало в нем приступы холодного, едва сдерживаемого гнева, и мать начала его опасаться. Луи не терпел, чтобы кто-нибудь критиковал Глорианду. Но при этом он очень сильно ревновал ее, и именно на этой струне и решила сыграть его мать, дождавшись первого же удобного случая.

Первые годы брака прошли, и никому так и не удалось причинить вред молодой маркизе. Ее супруг большую часть года жил на своих землях, но когда Людовик XIII призывал его ко двору, ему приходилось приезжать в Париж, где у него были друзья (среди прочих и знаменитый Сирано де Бержерак), и он всегда брал с собой Глорианду.

Вскоре началась Тридцатилетняя война[42], и кардинал де Ришельё нашел занятие для маркиза, чьей главной мечтой было стать маршалом Франции, подобно его тестю. В 1630 году Северак отправился в Италию вместе с маршалом де Ля Форсом, потом – в Германию (в 1631 и 1632 годах) и, наконец, в Лотарингию (в 1634 году).

Все это время легкомысленная Глорианда не слишком волновалась за мужа и продолжала жить в Севераке. Молодая женщина была слишком жизнелюбивой, чтобы удовольствоваться уединением в обществе свекрови. Она приглашала к себе в гости соседей-дворян, которых не надо было просить дважды. Среди тех, кто наиболее прилежно посещал Северак, был молодой сеньор Жан де Лессак…

К тому времени молодая маркиза подарила своему мужу четырех сыновей. Однако старший умер еще при родах, которые с трудом перенесла и сама мать. Через довольно длительный срок (3 июля 1632 года) родился другой сын, названный Жаном-Луи. К моменту его рождения Жан де Лессак был желанным гостем в замке Северак, который этот любвеобильный дворянин регулярно посещал уже год…

Естественно, свекровь заметила, что молодой человек открыто ухаживает за ее невесткой. Но она была хитра и умна, и не стала высказывать свои мысли вслух. Она терпеливо ждала, когда это знакомство затянется и ее подозрения начнут оправдываться. Право же, было бы в высшей степени глупо вспугнуть влюбленных, лишь только потянувшихся друг к другу или еще мечтавших о близости. И старая маркиза довольствовалась тем, что приставила к невестке Катрин Эвек, жену графского судьи[43] Бартелеми Эвека.

Эта женщина имела весьма грубую внешность, но при этом обладала характером мягким и мирным. Она пользовалась полным доверием старой дамы, таким же, каким ее муж пользовался в глазах маркиза. Что же касается Глорианды, то к ней, как и ко всем немного легкомысленным людям, было легко подступиться. Молодая маркиза с радостью приняла Катрин Эвек и даже сделала ее своей доверенной особой. Правда, при этом исключались какие-то сердечные тайны, ибо, зная своего мужа и свекровь, она понимала, что свои увлечения надо скрывать.

В результате, несмотря на все усилия, жене судьи так и не удавалось узнать, были ли основания у подозрений благочестивой вдовы и существует ли между молодой маркизой и Жаном де Лессаком что-либо большее, чем просто кокетство. Вплоть до роковой ночи, когда, спрятавшись в галерее около дверей, она услышала слова страстной любви, без сомнения, обращенные к кому-то по имени Жан…

Этим вечером в замке принимали гостей. Было угощение и веселые игры. И Жан де Лессак блистал больше всех. Остался ли он, тайком спрятавшись, когда прочие гости разъехались? Или же Глорианда потворствовала ему и устроила их встречу? В любом случае мгновенно оповещенная свекровь поднялась к невестке под каким-то предлогом, но она, разумеется, никого не застала в ее личных покоях. Ветреница была захвачена с поличным, цель старой маркизы была достигнута, и ее сыну по приезде в замок было обо всем рссказано… К тому же ей удалось заполучить несколько любовных стихов, написанных Лессаком и украденных Катрин Эвек.

Если гнев маркиза и был ужасен, то он умел, как никто другой, управлять им. Даже не нахмурившись, он выслушал речь обеих женщин, своей матери и Катрин Эвек, но… не изменил своего отношения к жене. Ни одного упрека, ни криков, ни скандала… Старая маркиза была разочарована. Но через несколько дней Жана де Лессака нашли мертвым на одной из дорог, ведущих к его замку. Он был убит, без сомнения, какими-то разбойниками, скрывавшимися в глубоких пещерах Тарна. Плюс он был ограблен.

Если Глорианду и охватила печаль, то она держалась очень уверенно. И она спокойно встретила предложение мужа о паломничестве в Нотр-Дам-де-Сеньяк, чтобы отблагодарить Святую Деву за благополучное возвращение мужа.

На следующий день кортеж направился к знаменитой святыне. Но едва паломники удалились от замка на какое-то расстояние, слуги вдруг внесли носилки Глорианды в небольшой лесок и, несмотря на ее расспросы, продолжили углубляться в чащу. Молодая женщина начала беспокоиться. Что все это значит? Внезапно они вышли на поляну, где их ожидала дюжина вооруженных с ног до головы солдат. Среди них находились и Бартелеми Эвек, а также человек, одетый в черное, который оказался врачом.

Глорианда испугалась, но истинный ужас охватил ее в ту минуту, когда муж обратил к ней свое непроницаемое лицо судьи и обвинителя. Он заявил, что для нее путешествие окончено, ибо она изменяла ему в течение нескольких лет и прелюбодействовала еще до рождения их второго сына. А потом в своей ярости Северак дошел до того, что объявил: все ее дети – бастарды.

Любые попытки Глорианды защитить себя оказались тщетными. Она была приговорена. Но ее смерть должна была показаться естественной… Ее схватили солдаты, и хирург вскрыл ей вены. Земля тут же впитала большую часть крови. Но ей сохранили жизнь – ровно настолько, чтобы она смогла вернуться в замок, чтобы умереть уже там. Удовлетворенная свекровь смогла пройти за гробом той, которую она, по сути, убила.

Позднее началась война между Севераком и его собственным сыном. Дело в том, что один из солдат на смертном одре поведал Жану-Луи об участи его матери. И ночью (19 феврали 1660 года) молодой человек овладел городом и замком. Все, кто был причастен к смерти Глорианды, были заколоты. Дом Бартелеми Эвека был сожжен дотла, а он сам и его жена приговорены к смерти.

В бешенстве маркиз-отец добился от короля разрешения привлечь к урегулированию своего дела французских войск, которые должны были прогнать его сына из замка. Но молодой человек успел бежать, добраться до Парижа и там жениться. Лишь смерть Жана-Луи закончила кровавую вендетту отца и собственного сына. Отец отрекся от него, как отрекся и от двух его братьев. Все свои богатства этот ужасный сеньор оставил своей дочери от третьего брака (после Глорианды он женился на Мари-Элизабет де Симиан де Монша, а затем – на Катрин-Анриетте д'Аркур де Бёврон), в том числе и замок, роскошно декорированный флорентийцем Себастьяно Гаргиоло.

В этом замке старый маркиз де Северак умер в страшных мучениях и в жестокой агонии. Поговаривали, что его преследовала тень некоей женщины, одетой во все белое и с запястьями, по которым стекали ручейки крови… Тень, которая и поныне порой посещает руины Северака…

Сент-Ульрих

(Saint-Ulrich)

Печальные тени…

• Ах! из глубины долины,
• Где туман холодный давит,
• Если бы сумел я выйти,
• Вот была бы радость сердца!..

Фридрих фон Шиллер

Три разрушенных средневековых крепости, покинутых хозяевами с XVI века, возвышаются над прекрасным городком Рибовилль, который затерялся среди холмов, дающих самые прекрасные вина благородной эльзасской земли. Сент-Ульрих, Верхний Рибопьер и Гирсберг – три замка, но одно владение, ибо два последних являются вассалами первого.

Главный по званию и по значению – Сент-Ульрих. Раньше он назывался просто Рибопьер. Величественное спокойное здание располагалось на гранитном отроге горы и на протяжении веков было олицетворением пышной и богатой жизни средневековых сеньоров.

Впервые Сент-Ульрих был упомянут в летописях в 1038 году, когда эльзасский сеньор по имени Рейнбо жил в доме, названном по имени хозяина Рейнбопьер, а позднее – Рибопьер по имени наследника. Первое здание было разрушено примерно через сто лет, и выросший со временем новый замок перешел епископам Базельским, потом – к прусским императорам, которых привлекало выгодное местоположение этой гордой крепости, возвышающейся на фоне прекрасного лесного пейзажа. Но епископы перекупили его опять. Одним из их новых хозяев стал шваб Эгенольф фон Урслинген, и он, в свою очередь, тоже взял имя де Рибопьер для себя и своих потомков.

XIII век стал веком расцвета «Рибопьера». В это время построили Верхний Рибопьер и Гирсберг, чтобы обеспечить полную защиту своих владений. В это время Рибопьер переименовали. У него, единственного из трех замков, имелась часовня, освященная в честь Святого Ульриха. Было решено назвать замок по имени святого покровителя. Это было славное, но и беспокойное время. Ансельм II де Рибопьер отказался разделить свои богатства со своим братом и племянниками – детьми умершего ранее брата, прусского суверена Родольфа фон Габсбурга. За шесть лет до этого Родольфа пышно принимали в замке, и он захотел его завоевать, а посему осадил Сент-Ульрих. Но замок был неприступен, и Родольф вынужден был отступить. Через шесть лет его преемник, решивший справиться с Ансельмом, вновь начал осаду, но Кольмара, который защищал барон. Ансельма взяли в плен, и он вынужден был выполнить требования своего победителя. Лишь его преемникам удалось заполучить обратно свои разделенные владения.

В XIII веке в замках поселились первые привидения. Согласно легенде, в то время в замках Сент-Ульрих и Гирсберг жили два брата, Георг и Конрад, связанные нежнейшей дружбой. Они каждый день встречались, вместе выезжали на охоту, бегали по лесу и пировали. Конечно, когда не участвовали в турнирах или войнах.

В шутку они решили, что каждое утро проснувшийся первым будет будить другого при помощи стрелы, выпущенной в деревянный ставень. И вот однажды утром молодой Конрад проснулся первым. Обрадовавшись, что сумел опередить старшего брата, он побежал к своему окну, схватил лук и выпустил стрелу в направлении Сент-Ульриха… а в это самое мгновение Георг открыл свой ставень, и стрела попала ему точно в грудь.

Испуганный Конрад выбежал из Гирсберга и через долину, разделяющую замки, побежал к Сент-Ульриху, а, подбежав, увидел, что его любимый брат умирает, лежа в луже крови перед окном, распахнутым навстречу прекрасному летнему утру… Говорят, что юноша в отчаянии скрылся в лесу и после этого больше не возвращался домой. Но рассказывают также, что иногда, темными ночами, призрак Конрада появляется на крыше Гирсберга, спускается в долину, бредет в сторону главного замка и, войдя в комнату Георга, исчезает, испуская страшный крик…

А в XV веке пришла очередь и башне Сент-Ульриха принять у себя печальную тень – тень умершей там женщины, которой за ее страшные грехи было отказано в вечном покое. Эта история мне кажется правдивой…

В 1487 году в Гебвиллере жили рыцарь Вильгельм фон Ангерштейн и его жена, урожденная Кунегонда Гельсберг. Нельзя сказать, чтобы они очень подходили друг другу: Кунегонда была молодой и очень красивой, а вот Вильгельм был уже старым и уродливым. Но зато он был богат, а именно это качество в мужчиине больше всего ценят те женщины, которые любят носить роскошные наряды. И Кунегонда в этом смысле не была исключением. Первые годы после замужества она вела, как говорят, развеселую жизнь вместе со своими отцом и братом, которые были весьма небогаты. Но они не видели ничего зазорного в том, что сидели на шее у зятя и шурина, которому якобы слишком повезло с такой красавицей женой, как Кунегонда.

Но терпению и любви пришел конец. В начале 1487 года Ангерштейн закрыл свой кошелек для хищных родственников. Возмущенная Кунегонда решила избавиться от мужа, ставшего вдруг таким неуступчивым. Для этого она наняла двух крепких слуг, пообещав хорошо заплатить за выполненную службу.

Однажды вечером двое мужчин проникли в комнату Вильгельма, схватили его и под угрозами заставили написать письмо жене следующего содержания: во искупление грехов я решил совершить паломничество в Святую Землю и потому оставляю Вас, моя супруга, на попечение своих друзей. Едва он подписал это послание, как вошла его нежная супруга Кунегонда с веревкой, и сообщники задушили несчастного Вильгельма, а потом похоронили его в соседнем лесу.

После этого Кунегонда принялась играть роль брошеной жены, требовала известий о своем муже… и ждала супруга у окошка. При этом она отдала великолепную одежду своего супруга двум слугам. Слугам в замке этот шаг показался весьма странным.

Сюзерен фон Ангерштейн, он же Вильгельм I де Рибопьер, был ландфогтом[44] Верхнего Эльзаса. До него дошли эти подозрения и слухи, и он решил их проверить. По приказу наместника один из слуг был арестован и допрошен с пристрастием, как было принято в те времена, – разумеется, он сознался во всем. Он и его товарищ были наказаны.

Кунегонда тоже была схвачена, осуждена и приговорена к смерти путем утопления. Но ее красота покорила богатого швейцарского сеньора, имя которого, к сожалению, не осталось в Истории. Решив ее спасти, он заплатил палачу двенадцать золотых флоринов. Перед тем как бросить молодую женщину в воду, палач привязал ее веревкой к лодке, и когда она ушла под воду, палач перетащил лодку на другой берег (а это происходило на Рейне), где женщину уже ждал спаситель, готовый отвезти ее в Швейцарию.

Она прожила там три года. Вильгельм де Рибопьер узнал, что преступница жива, и потребовал ее выдачи. Прекрасную Кунегонду привезли связанной по рукам и ногам и бросили в большую квадратную башню замка Сент-Ульрих.

В начале своего долгого заточения (в 1507 году) преступнице, все еще остававшейся очень красивой, удалось обольстить одного из своих тюремщиков. Поддавшийся на ее уговоры бедолага попытался спасти ее ночью, спрятав для нее лестницу в условленном месте. Бесполезно: их план провалился. Кунегонде уже не суждено было покинуть свою темницу, где она и умерла двадцать лет спустя.

Ее призрак появляется грозовыми ночами в виде огромной женщины, лицо которой спрятано под черной и длинной вуалью. Она бродит среди руин и строений некоторое время, а потом с высоты башни, в которой ее содержали, смотрит на открывающийся пейзаж…

Но не все легенды Сент-Ульриха столь трагичны. Иное дело – легенда о дудке, породившей весьма очаровательную традицию. Вот история, которую рассказывает со слов Варио историк Андре Финдели:

«Это произошло летом в день Святого Иоанна. Бедняк, окруженный женой и детьми, в слезах шел по краю дороги. К ним подъехал сир де Рибопьер:

– Почему ты плачешь, добрый человек?

– Потому что я сломал единственную дудку, которой зарабатывал на хлеб…

Тогда сир вынул кошелек, полный экю, и кинул его бедняку со словами:

– Я не люблю, когда плачут в моих владениях. Купи себе другую дудку и приходи как-нибудь ко мне в гости. Мы устроим танцы.

Несколькими месяцами позже ему сообщили, что в замок направляется огромный и очень необычный кортеж: люди играли на дудках воинственный марш, барабанщики, достойные самых лучших оркестров, били в барабаны, а еще там были трубачи, певцы и дрессировщики с медведями. Собаки шли на задних лапах, а обезьяны были одеты в наряды членов магистрата; лошади были украшены разноцветными лентами, как прекрасные дамы; на плечах музыкантов сидели говорящие попугаи – этот кортеж никого не оставил равнодушным.

Один из музыкантов вышел вперед с короной и дудкой:

– Сеньор де Рибопьер, вы помогли мне, когда я потерял свое сокровище. За то, что вы сделали для одного из нас, мы все теперь пришли вас отблагодарить. Теперь вы наш король…

И с того дня всех господ де Рибопьеров стали называть королями музыкантов. С тех пор музыканты каждый год возвращаются петь утренние серенады тому, кому они официально были вассалами. Праздник уличных музыкантов и скоморохов или «Pfifferdaj» и поныне считается официальным праздником в городе Рибовилле…»

К этому добавим, что после многочисленных знаменитых браков Рибопьеры по женской линии стали родственниками королей Баварии.

Что же касается Сент-Ульриха, то в 1972 году при поддержке муниципалитета в замке была создана ассоциация по защите исторического наследия города, которая посвящает все свое время и силы работам по консервации и реконструкции трех замков, помогая сохранить их красоту, свидетельствующую о высоком уровне искусства и зодчества былых времен.

Сирэ

(Cirey)

«Ученая» любовь мадам дю Шатле и Вольтера

Все хорошо, все просто замечательно, все будет еще лучше – настолько, насколько это возможно.

Вольтер

Несмотря на свою статность и импозантность, замок Сирэ представляет собой незаконченное сооружение. Его создателю не хватило времени построить еще четыре павильона, как было изначально запланировано. Впрочем, то, что ему удалось сделать, было очень красиво. При Людовике XIII маркиз Луи-Шарль дю Шатле, вовлеченный братом короля Гастоном Орлеанским в нескончаемую сеть заговоров, чуть было не распрощался с жизнью в своем замке. Приговоренный к четвертованию за оскорбление Его Величества, он сумел совершить побег – его миновала уготованная ему ужасная участь, но он не смог спасти свой замок от разрушения.

Через несколько лет (а точнее, в 1642 году) вернув себе милость короля, он восстановил замок, но лишь частично. Причины банальны: нехватка времени и неумелое составление плана строительства этого слишком амбициозного проекта. И все же замок стал одним из самых чудесных сооружений, воздвигнутых в долине реки Блез! В основном здании самому Вольтеру было суждено провести с 1733 по 1749 г., то есть самые прекрасные дни своей жизни, благодаря своей нимфе и возлюбленной – Эмилии Ле Тоннелье де Бретёй, маркизе дю Шатле…

Эта история началась в 1733 году в салоне госпожи дю Деффан, в одном из самых интеллектуальных салонов Парижа. Его хозяйка была очень богата и обожала пышные праздники. С тех пор как ее выгнал супруг (за чересчур легкомысленное поведение), маркиза дю Деффан, будучи любовницей регента и еще некоторых видных людей, не могла вести прежний расточительный образ жизни. Однако она была так умна, обаятельна и образована, что ее друзья предпочитали сидеть в ее салоне на полу, а не занимать золоченые кресла в каком-либо другом знаменитом особняке.

Самым главным и живописным украшением этого салона, конечно же, был господин Вольтер с его длинным носом, живыми глазами, дьявольским умом и огромными париками. Все дамы (хорошенькие и не очень) млели, читая его произведения и повторяя его слова, а когда он входил в какой-нибудь дом (салон мадам дю Деффан был не единственным, где почитали за честь его присутствие), все застывали в предвкушении чего-то необыкновенного. Тишина нарушалась лишь стонами, так как наиболее чувствительные дамы взяли себе за привычку падать в обморок при одном только появлении этого великого человека. Таким образом они демонстрировали почтение к его исключительной личности…

Мадам дю Деффан хорошо знала, чем грозят такие визиты, и потому всегда тщательным образом готовилась к его приходу, а особенно тогда, когда какая-нибудь красотка собиралась впервые увидеть гения: она размещала по углам множество мягких подушек и шезлонгов, готовых принять слишком впечатлительное создание… И она не забыла об этом ритуале в тот день, когда ожидались одновременно Вольтер и молодая маркиза дю Шатле, которая умолила хозяйку салона дать ей возможность увидеть мужчину ее мечты.

Вольтер пришел первым, пококетничал с хозяйкой дома, потом устроился поудобнее и начал рассказывать. Когда объявили маркизу, у всех захватило дух, и наиболее милосердные мужчины переместились к двери в готовности подхватить на руки жертву слишком сильных эмоций. Но они это сделали напрасно, ибо мадам дю Шатле была не из тех, кто легко теряет сознание.

Когда она появилась на пороге, высокая, темноволосая и уверенная в себе, она пробежала дивными глазами цвета моря по всем присутствующим и, отыскав Вольтера, сидевшего рядом с хозяйкой, быстрым шагом пересекла салон и… обосновавшись на коленях гения, обняла и крепко поцеловала его прямо в губы.

– Как же давно я мечтала сказать вам это! – вздохнула она. – Вы и представить себе не можете, как я люблю вас!..

Можно быть философом-аскетом, можно стать законченным циником, а можно, как оказалось, стать абсолютно безоружным и вмиг поглупевшим мужчиной перед лицом хорошенькой влюбленной женщины: последнее и произошло с будущим создателем «Кандида». Ему было около сорока, но он оказался ослеплен молодой женщиной, взявшей его штурмом. Кто бы смог устоять? Он был покорен и тотчас же влюбился в нее.

Но так ли уж красива была эта мадам дю Шатле? В этом можно и усомниться, читая портрет, который набросала с нее мадам дю Деффан: «Представьте себе высокую худую женщину, без бедер, с плоской грудью, крупными руками и ногами, с огромными ступнями, очень маленькой головой, остреньким личиком, таким же остреньким носиком, двумя маленькими глазками цвета моря, с красноватого оттенка лицом, с тонкими губами и гнилыми зубами…» Впрочем, снисхождение никогда не входило в список добродетелей мадам дю Деффан! Какое злобное суждение! Можно предположить, что она написала так из ревности к любви, которая зарождалась прямо у нее на глазах. В целом же все остальные отмечали блеск и обаяние «красавицы Эмилии»…

Покинув дом мадам дю Деффан, мадам дю Шатле стала любовницей Вольтера. Она не теряла времени даром, а сразу перешла от теории любовной игры к практике. И вскоре весь Париж уже только и говорил о великой страсти, родившейся под крышей знаменитой сплетницы. О страсти, в которой сошлись две исключительные натуры, ибо если Вольтер был великим мужчиной, то Эмилия была экстравагантной женщиной, не такой, как все остальные. Во-первых, она была кладезем знаний. Например, говорила на латыни бегло и грамотно, не хуже Цицерона. Она анализировала теорию математика Лейбница и занималась дифференциальными исчислениями Ньютона. Она прекрасно разбиралась в геометрии и физике, была на «ты» с астрономией и естественными науками.

Обладая мощным умом и жгучим темпераментом, она не могла не привлекать к себе внимания, что, естественно, делало ее центром сплетен досужих кумушек и ухаживаний (она уже пленила не одного человека, обладавшего хорошим вкусом). Однако ее супруга это ничуть не оскорбляло.

Генерал-лейтенант королевской армии, выходец из большой лотарингской семьи, месье дю Шатле, как и все военные, бывал дома крайне редко. С другой стороны, это был очень галантный человек, который считал недостойным и смешным выказывать свою ревность. Его жена подарила ему двоих детей, мальчика и девочку, и он считал, что таким образом она уже выполнила свой супружеский долг. Он даже не нашел ничего предосудительного в том, что Эмилия рассталась с ним, чтобы жить «своей жизнью» подле Вольтера.

– Мое тело и моя душа неотделимы друг от друга, – сказала она ему. – Нить, которая связывает меня с месье де Вольтером, слишком прочна, я не могу принадлежать никому другому.

– Но как же это, дорогая?! – только и ответил месье дю Шатле, поцеловав ручку своей жены, помогая ей войти в карету. А затем он пожелал счастливого пути.

Самый первый костер своей страсти любовники вынуждены были тайно разжечь в замке де Монжё, что возле Отена, который им уступил один из друзей.

Однако в Париже положение стало критическим. Книготорговец Жор издал вольтеровские «Философские письма», которые спровоцировали ужасный скандал. Кардинал де Флёри послал по следу виновника полицию. Надо было спасаться.

Тогда месье дю Шатле и проявил всю широту своей натуры: он предоставил этой парочке (а Эмилия, естественно, отказалась расстаться со своим гением) убежище в своем замке Сирэй-сюр-Блез, который очень выгодно располагался вдали от любых опасностей. Здесь можно было не бояться неуместных визитов, да и вообще каких-либо визитов.

По правде говоря, это отшельничество было восхитительным только с первого взгляда: сооружение было в ужасном состоянии, крыши протекали в дождливые дни, а сады росли так густо, что уходили прямо в лес, напоминая ужасные заросли из сказки «Спящая красавица». Но Вольтер не испугался трудностей и объявил, что все уладит. И точно, несмотря на преследование кардинала, а может быть, и благодаря ему, его авторские права поднялись в цене, причем настолько высоко, что из своего гонорара он смог выделить сорок тысяч ливров на восстановительные работы. И очень скоро затворники оказались в благоустроенном доме, соответствующем их вкусам, в который мало-помалу начали стекаться друзья, не обращая внимания на плохие дороги, и лишь для того, чтобы лицезреть это довольно поучительное счастье.

Не без удивления гости отметили, что замок предназначен не только для любви, но и для учебы. В галерее можно было найти все необходимые приборы по физике, химии и астрономии. Что же касается наших двух героев, то «один из них занимался стихами, другой – геометрией». Вольтер писал трагедию и поэмы, а Эмилия тем временем с головой окунулась в философию, дни напролет размышляя над вопросами подобно такому: «Почему Бог, будучи вечным, так долго ждал, прежде чем создать человека?»

Вот на какие высоты ее занесло! Полагая, что в образовании его подруги существуют еще кое-какие пробелы, Вольтер учил ее английскому и итальянскому языкам, да так успешно, что они вместе сели за перевод Шекспира и Ле Тасса. Короче говоря, эта парочка была так занята, что для любви у них едва ли находилось несколько минут. Но они на это и не жаловались, рассматривая свою жизнь как нечто самое замечательное, что только может быть на свете. Быть может, только их друзья замечали неудобства замка, потому что, если Вольтер жил в прекрасном велюровом «футлярчике» красного цвета, а мадам дю Шатле – в прекрасном желто-голубом гнездышке, наполненном чудесами, гостям приходилось довольствоваться «громадным холлом, где из каждого окна сквозило и куда через трещины проникали все ветра».

Их счастье продолжалось до 1739 года, когда великолепным любовникам пришлось покинуть свое убежище, чтобы отправиться в Брюссель на судебный процесс. А затем им предстояло еще сидеть на многих почтовых стульях. Они переезжали из Бельгии в Париж, из Парижа в Сирэ, из Сирэ в Брюссель, из Брюсселя опять в Сирэ… Понемногу Вольтер освобождался от обвинений в неблагонадежности. У него наладились дела с Версалем. На какое-то время он даже стал, благодаря своему старому другу д'Аржансону, протеже мадам де Помпадур. Кроме того, он продолжал вести переписку с королем Пруссии. Не расстался он и с мадам дю Шатле, но однажды гений вдруг понял, что влюблен в свою племянницу, в мадам Дени. Для Эмилии это стало настоящей трагедией: слезы, крики, угрозы! Необходимо было, чтобы кто-нибудь взял на себя труд ее успокоить, и этим человеком стал не кто-нибудь, а… месье дю Шатле.

– Месье де Вольтер вам изменил? Мадам, для него вы не первая и не последняя. Для меня – единственная. Не следует превращать в драму мимолетные увлечения нашего друга…

Мадам дю Шатле написала ему в ответ следующее: «Я была бы самой последней дрянью, если бы не признала, что месье дю Шатле – лучший из мужей…»

В 1748 году Вольтер и Эмилия покинули Сирэ в последний раз, чтобы отправиться в замки короля Станислава, который их пригласил. Эти веселые беззаботные дни, проведенные у короля, заканчились трагически: 8 сентября 1749 года Эмилия умерла. Безутешный Вольтер поехал к своему другу королю Фридриху II Прусскому. Он никогда больше не возвращался в Сирэ.

Перед самым началом революции сын мадам дю Шатле завещал замок своей племяннице, красавице мадам де Симиан, которая принимала там Лафайетта, к которому питала определенную слабость. В настоящее время замок принадлежит графу де Салиньяк-Фенелону.

ЧАСЫ ДЛЯ ПОСЕЩЕНИЙ С ГИДАМИ

С 1 июля по 1 сентября с 14.30 до 19.00

(все дни)

Май, июнь и сентябрь с 14.30 до 19.00

(только воскресенья и праздничные дни)

Тараскон

(Tarascon)

Добрый король Рене, или Искусство жить

• Они так в своих песнях веселятся,
• Что по двое идут в кустах скрываться…

Рене Анжуйский

Этот человек настолько связан с легендами Прованса, что начинаешь сомневаться в его реальности. Этот человек вполне мог стать героем сказок Альфонса Доде, как папский мул или кюре из Кукуньяна… Тем не менее он существовал на самом деле: настоящий король, носивший короны, которых было больше, чем королевств. И короны эти, в свою очередь, тоже породили многочисленные сказки и легенды. Послушайте! «Рене, милостью Божией король Иерусалимский, Сицилийский, Арагонский, король Валенсии и Майорки, Сардинии и Корсики, герцог Анжуйский, Лотарингский и Барский, граф Провансальский, Барселонский, Пьемонтский, Форкалькье и маркиз де Пон-а-Муссон». Можно ли представить себе более впечатляющую визитную карточку? Однако к концу жизни Рене Анжуйский сохранил за собой лишь герцогство Анжуйское, Прованс и определенные права на Неаполитанское королевство.

Несмотря на все свои громкие титулы, он не был великим королем. Мечтая о славе и рыцарских подвигах, своими ребяческими поступками на европейской политической сцене он добился не многого, не раз испытав горечь поражений.

Едва вступив во владение герцогствами Лотарингским и Барским, которые достались ему благодаря женитьбе на Изабелле Лотарингской, он затеял войну. Стремясь подчинить своей власти Филиппа Доброго, герцога Бургундского и самого сильного из своих соседей, он вступил в открытое противоборство с ним и после битвы при Бульгенвилле оказался в дижонской тюрьме. Пять мучительных лет Рене находился в квадратной башне дворца герцогов Бургундских в Дижоне, которая в память о нем была названа Барской башней. Чтобы освободить его, потребовался огромный выкуп: четыреста тысяч золотых экю. Сумма, которую не так-то просто было найти. Но ему повезло… если можно так сказать. Умер его старший брат, герцог Людовик III Анжуйский, оставив ему все вышеперечисленные владения. Этот прискорбный факт стал причиной его освобождения. Необходимая для выкупа сумма была собрана.

Освободившись, Рене отправился сначала в герцогство Анжуйское, потом – в Прованс, но он практически не уделял внимания строительству. В 1437 году Рене решил вновь организовать военный поход с целью покорить Неаполитанско-Сицилийское королевство, некогда завещанное его семейству знаменитой королевой Жанной.

Увы, арагонцев, владевших этой территорией, оказалось не так-то легко разгромить. Хоть Рене и носил титул короля Арагона (по своей матери Иоланде Арагонской, знаменитой королеве, державшей в самые черные дни Столетней войны на вытянутой руке всю Францию), короли Неаполя и не подумали считаться с этим. И вот после череды успехов Рене был наголову разбит и бесславно вернулся обратно. Впоследствии лишь его сыну Жану Калабрийскому, великому воину, удалось осуществить замысел своего отца.

Итак, Рене не был завоевателем. И все же он был отважным королем! Он был эстетом, ценителем красоты и очарования жизни: музыки, поэзии (Рене был одаренным поэтом), живописи (он был виртуозным художником) и грандиозных представлений (он, как никто другой, умел организовывать праздники и турниры). Но больше всего этот король любил птиц, растения и цветы.

«Он находил удовольствие в посадке и выращивании деревьев, возведении беседок, павильонов и фруктовых садов. Ему нравилось прорывать и углублять каналы, пруды, бассейны, чтобы кормить в них рыб. Он мог часами любоваться, как они беспечно резвятся в прозрачной воде. А еще он любил внимать пению различных птиц…» Или вот еще: «По его воле из разных стран во Францию привозили белых павлинов, красных куропаток, цветы и гвоздики, розы и мускатные орехи…»

Хотите познакомиться с его литературным стилем? Вот что он писал из своего замка в Эксе (ныне он не существует) одному из своих слуг в Анже: «Будьте любезны распорядиться, чтобы наш сад содержали в порядке. А также, чтобы наш маленький огород, по возможности, был улучшен. Этим вы доставите нам огромное удовольствие…»

Этот добрейший человек был самым любезным и куртуазным из монархов. А теперь посмотрим, как он жил в прекрасном провансальском замке в Тарасконе, чьи белые башни купаются в водах одного из притоков Роны, пронося сквозь века самое трогательное воспоминание о нем.

В 1400 году отец Рене Людовик II Анжуйский предпринял попытку реконструировать замок, который к тому времени сильно обветшал. Вместо полуразвалившихся построек решили возвести новое здание. Судьба прежних строений в высшей степени удивительна: они были разрушены сарацинами и восстановлены королями Арля, вновь запущены и вновь оживлены в 1233 году, украшены и увеличены при Карле Анжуйском.

В 1368 году замок еще стоял. В его стенах устраивали прием Бертрану Дю Геклену, которому удалось туда попасть лишь потому, что ему благосклонно открыли ворота. Многочисленные приступы и осады нанесли замку непоправимый урон, и, когда Людовик II Анжуйский решил всерьез заняться ремонтом, он готов был испустить свой последний вздох.

Работы велись грамотно, и ансамбль быстро приобретал должную красоту, однако многое еще предстояло сделать и тогда, когда в 1447 году здесь обосновался Рене. Он пробыл в Тарасконе два года и, смеем утверждать, хорошо употребил это время: он возобновил работы, еще более украсил замок, устраивал в нем пышные праздники, в частности, поставил знаменитый спектакль «Поединок пастушки», стилизованный под пастораль, где героиня «под деревом стережет своих овечек».

Здесь он принимал своего кузена Карла Орлеанского, великого поэта, вернувшегося из двадцатитрехлетнего английского заключения. Большая дружба двух этих людей стала следствием схожести их вкусов. И снова пошли праздники и турниры… Жизнь была красива и изнеженна… И Рене, возможно, задержался бы в Провансе подольше, но на севере дела шли плохо: возобновилась вражда между Францией и Англией, той самой Англией, где королевой была дочь Рене Маргарита Анжуйская, и где вскоре должна была разразиться война Алой и Белой розы[45].

Рене, вассал Карла VII, оставив в Сомюре свою жену Изабеллу, сильно болевшую, без колебаний и сомнений присоединился в Лувье к королю Франции…