Эхо Марсельезы. Роман о замках Бенцони Жюльетта
Рене нежно любил Изабеллу. И очень ценил ее. Помимо ума и женского обаяния, она обладала сильным и мужественным сердцем, достойным воина, а это большая редкость во все времена. Пока он находился в бургундской темнице, именно она держала в своих руках рассеянные по большой территории и трудно управляемые владения мужа, именно она сделала все возможное, чтобы собрать тот самый сказочно огромный выкуп.
Поучаствовав на стороне Карла VII в кампаниях, приведших к освобождению Нормандии, а затем и Аквитании, Рене вернулся в Анже, чтобы ухаживать за своей женой. Но Изабелла уже была при смерти и 26 февраля 1453 года скончалась, оставив супруга безутешным. Впрочем, его отчаяние длилось не слишком долго. Король был еще молод, и друзья советовали ему жениться еще раз. Не ограничиваясь одними советами, они даже подыскали Рене невесту.
«В благородном семействе де Лаваль, чей род весьма древен… имелась очень красивая девушка по имени Жанна, добродетельная, разумная, да к тому же подходящего для брака возраста. И анжуйским баронам показалось, что сам Господь выбрал эту невесту для их монарха, тем более что они и не пытались поискать где-нибудь подальше…»
Рене, вернувшись в Прованс, увидел Жанну, полюбил ее и женился на ней. Ей был двадцать один год, а ему в два раза больше, и он не был красавцем, однако пара получилась отличная. Получилась семья на долгие годы, в течение которых они постоянно перемещались между Анже и Тарасконом, а в 1471 году…
Этот год стал ужасным для Рене. Его сын герцог Жан Калабрийский умер, а дочь Маргарита оказалась в плену у англичан. Он устал и не чувствовал более сил следовать предначертанным ему великим путем. И тогда он решил окончательно распрощаться с Анже и со своей дорогой супругой Жанной де Лаваль. Страдалец отправился в Прованс, чтобы прочно осесть там.
В Тарасконе его встречали с радостью. Он принес городу много веселья: чего стоили хотя бы празднества, посвященные легенде о Тараске, сказочном чудовище, которого Святая Марта заставила утонуть в Роне! Эти празднества он возглавлял лично.
В 1474 году он основал орден рыцарей Тараска, как уже в свое время основал орден Полумесяца[46], ибо любил, чтобы его рыцарские подвиги и победы в состязаниях служили его славе. Но смерть уже приближалась. 10 июля 1480 года, несмотря на молитвы всего Прованса, добрый король Рене отдал свою душу богу и направился в рай поэтов. Кто знает, возможно, нашептывая при этом стихи из своей «Книги о сердце, охваченном любовью», длинной поэмы, которую он сочинил сам, приказав украсить книгу многочисленными миниатюрами:
- Всем вам, любезные и милые сердца,
- Что желают покорять во имя благосклонности
- Бога Любви, а также ваших дам:
- Благословенье вам и счастливая благодарность,
- Упорства вам в осуществлении ваших планов.
- Но не оставляйте вашу первую любовь,
- Будьте добры, не изменяя никогда,
- И милосердие пусть никогда вам не наскучит…
ЧАСЫ РАБОТЫС 1 апреля по 31 августа с 9.00 до 19.00
С 1 сентября по 31 марта с 10.30 до 17.00
Закрыто по понедельникам,
а также 1 января, 1 мая, 11 ноября и 25 декабря.
Фрюкур
(Frucourt)
Страдания жены маршала Шулемберга
Что могут сделать законы там, где царствуют одни лишь деньги?..
Петроний
8 сентября 1640 года в ярко освещенном Амьенском соборе кардинал де Ришельё присутствовал на свадьбе своей воспитанницы Мадлен де Форсевилль и выходца из старинной немецкой семьи Жана де Шуленбурга, чье имя, одному Богу известно почему, во французском произношении изменилось на Шулемберг. Он был графом де Мондежё из области Арденны, где находился его фамильный замок.
Церемония была великолепна. С разных концов страны все представители высшего света спешили присутствовать на венчании блистательной пары: самой богатой наследницы Пикардии и одного из самых храбрых солдат королевства. Торжество тускнело лишь в заплаканных глазах Мадлен, смотрящих на него из-под вуали. Ей было из-за чего убиваться: она любила молодого мушкетера по имени Лорак, а ее заставляли выйти замуж за безупречного незнакомца, внушавшего ей страх и годившегося ей в отцы. Невесте действительно было всего 20 лет, а Шулембергу – уже 51.
Со своей стороны, жених тоже не производил впечатление счастливца. Чтобы он согласился на эту женитьбу, потребовался строгий приказ кардинала. Ришельё воспользовался Мадлен как приманкой, чтобы приблизить к себе человека, слишком склонного к независимости, чья преданность внушала ему опасения. Девушка была полной сиротой, и ее состояние привлекало к себе многих. А «добрейшей души» опекун прибавил к этому еще и отреставрированный замок Фрюкур, перестроенный из древней крепости XII века.
В конце концов Шулемберг, будучи любителем денег и роскоши, решил смириться и примерить халат мужа, хотя ему было бы намного приятнее получить состояние без какой-либо жены. Его вкусы – это были вкусы заядлого пьяницы, его не волновали ни красота, ни грация девушки, которая стала его супругой. Но при этом он твердо решил дать ей понять, кто в доме хозяин…
Для Мадлен мучения начались с первой же брачной ночи. Ее супруг обращался с ней, как с девицей в боевом лагере: он не один раз брал ее силой, а затем возвращался к своим приятелям, ждавшим его на первом этаже, чтобы отпраздновать победу. Там он во всех подробностях описывал анатомические особенности своей жены, запивая байки вином, а в качестве заключения заявлял:
– Это обыкновенная индюшка, но с более красивым оперением, так что ее довольно приятно было ощипывать…
Первую брачную ночь молодожены провели в фамильном особняке Форсевиллей в Амьене. Именно здесь, а не в замке Фрюкур, начала складываться их совместная жизнь. Но разве можно это назвать жизнью?! Мадлен уже была знакома с месье де Ланнуа, племянником мужа и одновременно его адъютантом. А на следующий день она познакомилась и с остальной семьей, совершенно беспардонно обосновавшейся в доме. Речь идет о сестре Шулемберга мадам де Сингли, высокомерной вдове со слащавой улыбкой, которую сопровождал другой племянник, месье де Ролан. Никто из всего этого семейства не проявил должного уважения и не понравился юной новобрачной.
Мадам де Сингли – алчная и корыстная особа – была на несколько лет моложе брата, на чье наследство она рассчитывала. Сначала, когда она узнала о свадьбе, ее охватила досада. Что за нужда жениться в таком возрасте? Но вскоре холодный расчет взял свое: новоявленная мадам де Шулемберг была сказочно богата и слаба здоровьем, так что оставалась надежда, что она уйдет из жизни раньше своего мужа. А тогда выгода будет очень даже большой…
И эта дама обосновалась на завоеванной территории и под предлогом первого же недомогания невестки, связанного с беременностью, полностью захватила управление домом, отослав Мадлен в обществе старенькой служанки Гюдюль в ее комнату. Порог спальни муж переступал разве что для того, чтобы разразиться бранью типа:
– Вы, дорогуша, никогда ничего не доводите до конца и наверняка произведете на свет какого-нибудь едва дышащего заморыша.
Плюс все вокруг развили бурную деятельность, чтобы оборвать беременность Мадлен. Например, однажды вечером ее (конечно же, нечаянно) столкнула с лестницы мадам де Сингли. Но безрезультатно! Тогда молодую женщину заперли в собственной комнате и стали очень даже нерегулярно приносить еду. И без Гюдюль, тайком пробиравшейся к ней с пищей, несчастная бы просто умерла от голода.
Несмотря на плохое обращение и многочисленные колкости, Мадлен все же произвела на свет маленького мальчика. Несчастный ребенок прожил не больше недели. Однажды утром молодая мать нашла его бездыханным в колыбели: чья-то преступная рука придушила младенца… И тогда к отчаянию несчастной женщины прибавился еще и страх. Без сомнения, и ее тоже рано или поздно убьют…
Но она напрасно беспокоилась. Удивительно, но сам Шулемберг прекратил все преступные действия своей семейки против жены. Ведь слишком быстрая смерть его супруги могла бы вызвать подозрение у грозного кардинала, который внушал страх даже самым суровым людям. Кроме того, Шулемберг был достаточно умен, чтобы понять, что после смерти Мадлен его собственная семья переключилась бы на него и расправилась бы с ним. В конце концов, раскрыв замыслы своей коварной сестры, он встал на защиту жены. Хотя при этом продолжил по-прежнему грубо обращаться с ней, заставляя приглашать в замок его любовниц и держа взаперти, пока не наступит время предстать рядом в качестве хозяйки дома. Как бы то ни было, этот вояка вдоволь попользовался женушкиным состоянием и даже не посчитал нужным изменить свое поведение после смерти кардинала де Ришельё, имевшей место в 1642 году. А Мадлен находилась в полной зависимости от мадам де Сингли.
Между тем Шулемберг сделал блестящую военную карьеру. В 1650 году он стал генерал-лейтенантом во Фландрии, в 1652 году – губернатором Арраса, который он блестяще сумел защитить от испанцев. Удивительно, но этот солдафон действительно был великим воином!
После освобождения Арраса он потребовал немедленного приезда жены, но лишь для того, чтобы привлечь на свою сторону побольше знатных жителей города. Потом какое-то время он полностью за ее счет содержал свою удивительно красивую любовницу Анну де Суастр. Из-за всех этих страданий Мадлен пришла в голову мысль уйти в монастырь. Имея двух сестер-монахинь, она оказалась перед выбором: одна была настоятельницей монастыря в Париже, другая – в Дуллане. Но Дуллан находился слишком близко от Арраса, и Мадлен выбрала для себя Париж.
Она воспользовалась случаем: ни мужа, ни мадам де Сингли не было дома – и сбежала из Арраса, переодевшись служанкой. Это случилось в марте 1658 года. Она сумела нанять почтовую карету и добралась до монастыря Буа в Париже, не будучи никем узнанной. И только тогда она испытала облегчение! Ее сестра Мария пообещала, что здесь ей больше ничто не будет угрожать. Более того, обратившись к судьям Шатле, она помогла ей добиться раздела имущества. Это дало Мадлен возможность полностью распоряжаться своими средствами. Вот тогда-то молодая женщина и посчитала себя спасенной…
Жестокое заблуждение! Ее муж, сходя с ума от бешенства, был не согласен так вот лишиться своей «индюшки с золотым оперением». Тем более что 26 июня король назначил его маршалом Франции. Естественно, ему нужны были дополнительные средства, чтобы жить согласно чину. И он не нашел ничего лучшего, чем приказать своему адъютанту д'Апремону собрать пять сотен человек, отправиться в монастырь, укрывший его непокорную жену, и вырвать ее оттуда…
Но это поручение совершенно не понравилось д'Апремону, знавшему отношение короля к монастырям. И он сумел уклониться от данного ему поручения, тайно предупредив «госпожу супругу маршала» о планах мужа. Когда его отряд оказался у ворот аббатства, Мадлен уже находилась на пути в Брюссель, где она спряталась у одной своей родственницы, мадам дю Амаль. Там она была вне досягаемости.
К несчастью, факт возвращения себе права на управление своим имуществом включает и определенные обязательства. И вот, три месяца спустя, она вернулась в Париж, даже не подозревая, что бумага, требовавшая ее приезда, была состряпана ее супругом. Мадлен остановилась у своего кузена, государственного советника из Бретея…
На рассвете третьего дня настоящая армия осадила особняк советника. Мадлен, босую, в ночной сорочке, схватили, бросили в наглухо закрытую карету и с криками «Вперед!» отправили в Аррас, куда бедная женщина прибыла полумертвой от холода и голода. Она думала, что ее вновь запрут в комнате, но и на этот раз она ошиблась: обрядив госпожу в крестьянскую одежду, ее поместили в старую кладовку с предварительно заколоченными окнами, что находилась в глубине сада. Шулемберг пришел туда и объявил: либо она снова передает ему управление своим имуществом, либо остается здесь до скончания веков. Но Мадлен решила: она ни за что не уступит.
На этот раз ее жизнь превратилась в ад. Супруга маршала безропотно терпела унижения и грубое обращение. К ней приставили отвратительную грязную служанку и лакея. Ее кормили, когда им того хотелось… Естественно, через шесть месяцев Мадлен заболела. Но это вовсе не беспокоило ее мужа, отдавшего приказ: она не должна умереть, ведь она еще не подписала документы! И тогда ее все же на время забрали из этой дыры, вылечили, а когда ей стало лучше… возвратили обратно. Но теперь уже она желала себе смерти.
Однако благодаря одному сжалившемуся над ней слуге настоятельница монастыря в Дуллане Габриэлла де Форсевилль узнала о судьбе своей сестры. Возмущенная, она написала письмо королеве-матери Анне Австрийской с просьбой вмешаться. Но королева передала это дело епископу Амьенскому… а тот оказался приятелем Шулемберга. Последний же, в свою очередь, заявил, что его жена сумасшедшая, а через какое-то время настоятельницу арестовали и отправили в дальний монастырь на самую границу. Ненасытному Шулембергу доставило особенную радость описать своей пленнице беду, в которую попала ее сестра:
– Подпишите, – сказал он ей, – и вы вернете свободу себе и ей…
Но Мадлен продолжала отказываться.
Супруг до поры не догадывался, что у несчастной появился союзник: один из ее охранников, некий Леблан, пожалел ее и посоветовал самой написать прошение королеве. Плюс он поклялся доставить это письмо лично.
О последующем развитии событий можно было только мечтать! Анна Австрийская получила письмо, немедленно вызвала к себе Шулемберга и сделала ему внушение. Тот оставался непоколебим: Мадлен, видите ли, сильно обидела его, забрав все состояние в свои руки. И если она не пойдет на предложенную сделку, то останется там, где находится. Он – муж и имеет на это право. А королева в данном случае вмешиваться не должна.
В подобной ситуации только абсолютная преданность могла сделать невозможное! Пока Шулемберг отсутствовал, храброму Леблану удалось освободить Мадлен и бежать с ней. Он отвез ее прямо в замок Белёй, к своему дальнему родственнику князю де Линю. И на этот раз ситуация развивалась по другому сценарию, ибо у князя были большие связи.
Шулемберг понял это, когда Людовик XIV, только что назначивший его губернатором Берри, при всех придворных обрушился на него со словами, полными презрения, а потом выслал его в родовое поместье Мондежё. В 1665 году маршал удалился туда вместе с Анной де Суастр, но та, видя, что денежки на исходе, поспешила расстаться с любовником. В 1671 году он наконец скончался, но душа его осталась безжалостной, ни на минуту не поколебленной угрызениями совести. Да и была ли у него душа?
Мадлен же после освобождения испытала радость возвращения во Францию, снова увидела своих сестер, родственников, получила возможность наслаждаться жизнью в прелестном замке Фрюкур. Там ей суждено было провести незабываемые минуты своей жизни в обществе верного Леблана, к которому она стала испытывать нечто большее, чем просто чувство признательности. Но та поистине нечеловеческая жизнь, что она вела, не прошла бесследно. 26 января 1678 года она умерла в возрасте пятидесяти семи лет…
А Фрюкур был передан семейству Николэ, представители которого расширили и перестроили его. Во время революции замок был продан как национальное достояние. Его приобрел один из представителей семьи Морганов, бретонец, родственник знаменитых нью-йоркских Морганов. Но в 1920 году владельцем замка стал граф де Форсевилль, и имение снова перешло к семейству, владевшему им в Средневековье.
Ныне замок закрыт для посещений.
Шале
(Chalais)
Детство Талейрана
Имя матери – на устах у Бога и в сердцах маленьких детей.
Теккерей
Однажды летом 1758 года маленький мальчик четырех с половиной лет спустился из экипажа, следовавшего из Бордо в Барбезьё, в сопровождении гувернантки, мадемуазель Шарлемань, а также двух слуг, которым было поручено обеспечение безопасности путешествия. Это был красивый светловолосый мальчуган с тонкими чертами лица, озаренного прекрасными голубыми глазами и оживленного маленьким, чуть вздернутым носиком. Как и полагается ребенку из приличной семьи, он был хорошо одет, но выглядел бледным и казался хрупким и даже каким-то страдающим. Кроме того, его правая нога, втиснутая в отвратительный башмак, скрывала непоправимый недостаток, из-за которого человека обычно называют «хромоножкой». Увечье досталось ему «в награду» после совершенно глупого несчастного случая.
Как это было принято в свете, и особенно в Версале и Париже, после рождения этого мальчика отдали кормилице. А та, то ли по неловкости, то ли по рассеянности, положила его однажды на комод, откуда он и соскользнул. Так он сломал себе ножку. Лечение оказалось запоздалым, было неумелым, а посему очень скоро стало очевидным, что этот нелепейший случай повлечет за собой самые тяжелые последствия: ребенок на всю жизнь останется хромым. Тогда он еще не знал, что увечье лишит его права первородства (его старший брат умрет в пятилетнем возрасте), которое перейдет к его третьему брату. В результате, даже не удосужившись поинтересоваться его мнением, его бросят в лоно Церкви, с пренебрежением и брезгливостью, как бросают на помойку отбросы.
Если бы он родился в одной из многочисленных простых семей, в которых принято любить своих детей, возможно, будущее Франции изменилось. Однако у Талейран-Перигоров такие нежные чувства не были в ходу, тем более если речь шла о ребенке, не вызывавшем у своих родителей ни малейшего чувства гордости. Хилый (он едва не умер от дизентерии), хрупкий и нелюбимый, маленький Шарль-Морис так и скончался бы однажды, находясь без присмотра в каком-нибудь углу родительского особняка, если бы не его бабушка, княгиня де Шале, взявшая его к себе в надежде на то, что свежий воздух ее родины сделает чудо и вернет ему здоровье.
Эта почтенная шестидесятивосьмилетняя дама приходилась ему прабабушкой по материнской линии, хотя и по отцовской она также являлась какой-то дальней родней. Урожденная Мария-Франсуаза де Рошешуар-Мортемар, внучатая племянница мадам де Монтеспан и великого Кольбера, мадам де Шале сначала была женой маркиза де Кани, от которого у нее родилась дочь. Овдовев в первый раз, она вышла замуж за своего кузена, князя де Шале, испанского гранда и главу всего семейства Талейран-Перигоров, восходящего, как говорят, аж к самому Гуго Капету.
Всем известно знаменитое обращение первого Капетинга к первому Талейрану: «Кто сделал тебя графом?»… И знаменитый ответ: «Кто сделал тебя королем?»… Все это было воистину в духе этой многочисленной семьи, столь же гордой, сколь и богатой титулами и землями. Однако этот род всегда подчинялся строгому девизу: «Re que Diou!»[47]
Итак, когда княгиня де Шале встретила своего внука в старом фамильном замке на берегу Вивронны, она была в трауре по своему второму супругу, которого только что потеряла. Она жила совершенно одна в огромном сооружении из серого камня, в котором все было окружено бойницами, а подвесной мост не работал. Одна, если, конечно, не считать целой армии прислуги, как то и подобает столь знатной даме, высокий ранг которой едва не лишил ее доброго сердца. Но она очень скоро полюбила малыша, которого ей поспешили спихнуть, чтобы избавиться от него. Он скрасит ее одиночество, а она даст ему те любовь и нежность, которых он был жестоко лишен. И все это – не балуя его сверх меры, ведь Шарль-Морис носил очень благородное имя. И он должен был отдавать себе в этом отчет. Посмотрим же, что он пишет в своих «Мемуарах», воскрешая в памяти образ своей бабушки:
«Мадам де Шале была очень благородной особой. Ее ум, язык, изысканность манер, звук голоса придавали ей большое обаяние. Она сохранила то, что еще называлось духом Мортемаров; это было имя ее семьи.
Я ей понравился; у нее я узнал ту ласку, которой еще не испытал. Она была первым человеком в моей семье, который проявил ко мне чувство, и она же была первой, давшей мне счастье любить. Да воздастся ей за это!.. Да, я ее любил! Память ее мне очень дорога. Сколько раз в своей жизни я сожалел о ней!»
Дальше он описывает жизнь, которую он вел в Шале: «Время, проведенное мною в Шале, оставило в моей душе глубокий след […]
Несколько дворян древнего происхождения создавали моей бабушке своего рода двор […], но там почтительные нравы сочетались с самыми возвышенными чувствами. Господа де Бенак, де Вертёй, д'Абзак, де Гурвилль, де Шоврон, де Шамийяр сопровождали ее каждое воскресенье к приходской обедне, причем все они исполняли при ней разные функции, облагораживаемые изысканной вежливостью. Близ ее скамеечки для коленопреклонения стоял предназначенный для меня маленький стул.
По возвращении с обедни все собирались в замке в большой комнате, которая называлась аптекой […] В комнате, которая предшествовала аптеке, собирались все больные, обращавшиеся за помощью […] Бабушка сидела в бархатном кресле, перед ней стоял черный столик, покрытый старым лаком […]
Воспоминания о том, что я видел, что слышал в тот первый период своей жизни, имеют для меня величайшую сладость. «Ваше имя, господин, – повторяли мне слуги каждый день, – всегда почиталось в наших местах». «Наша семья, – говорили мне с чувством, – была всегда привязана к кому-нибудь из вашего рода… Эту землю мы получили от вашего дедушки… Это он построил нашу церковь… Моя мать получила свой крест от мадам… Добрые деревья не вырождаются! Вы также будете добры, не правда ли?…»
Что бы там ни говорили о Талейране, он на всю жизнь сохранил неизгладимый след дней, проведенных в Шале. Его бесконечно преданные слуги, его соратники, старики и дети – все вспоминали о нем, как о великодушном человеке.
«В Шале я научился всему, что знали там люди хорошего воспитания…»
Он оставался там больше трех лет. Когда ему исполнилось восемь, нужно было возвращаться в Барбезьё. Сев в экипаж, шедший до Бордо, он покинул милый дом.
«Почтовый дилижанс, ходивший на Бордо, отвез меня в те же семнадцать дней, которые потребовались для моей доставки.
На семнадцатый день, в одиннадцать часов утра, я прибыл в Париж. Старый камердинер моих родителей ожидал меня на улице д'Анфер в почтовой конторе. Он проводил меня прямо в коллеж д'Аркур».
Так кончились для него дни, полные нежности. И начался бой, превративший маленького хромоножку из Шале в величайшего дипломата всех времен, в одного из вершителей судеб Европы, в политика, который сделает из Бонапарта Наполеона и… поможет потом его свергнуть, в человеческую загадку, которую называли Хромым дьяволом.
Несколько раз он возвращался в Шале. С XIV века этот замок принадлежал старшей ветви Талейранов, князьям де Шале. И Шарль-Морис видел, как замок медленно старел, как изменился, как мало здесь осталось воспоминаний о благородной княгине и о его нежном детстве. С воинственным и величественным родом Талейранов было связано в Истории много шума, достойного их величия. Однако ни о ком из них не говорили столько, сколько о юном ветренике, который из-за любви к одной интриганке ввязался в безумный заговор и потерял голову…
Анри де Талейран, маркиз де Шале, третий сын Даниэля де Талейрана и Жанны де Монлюк, в свои восемнадцать лет (в 1626 году) имел все, что только нужно для счастья. Он обладал яркой внешностью, был любезен, обожаем своей матерью и любим несколькими красивыми женщинами. Воспитывался маркиз вместе с Людовиком XIII и его братом Гастоном Орлеанским и в шестнадцать лет уже был главным хранителем королевского гардероба. Кроме всего прочего, Анри был весьма выгодно женат на Шарлотте де Кастий, дочери очень богатого финансиста. Короче говоря, маркиз де Шале имел все – и титул, и состояние… Ему недоставало лишь здравого смысла, энергии, совести и, попросту говоря, ума. И вот однажды он без памяти влюбился в прехорошенькую, но одновременно очень опасную герцогиню де Шеврёз, подругу Анны Австрийской. С того дня маркиз стал лишь игрушкой в ее руках. Впрочем, и в руках Ришельё он также был лишь марионеткой, хотя кардинал старался учитывать его интересы и даже пытался изо всех сил избавить де Шале от власти злополучных чар и влияния.
Герцогиня была одержима одной лишь идеей: поскорее освободить Францию от Ришельё, которого она ненавидела, а также от Людовика XIII, чтобы предоставить возможность Анне Австрийской выйти замуж за своего родственника, наследника трона (ибо Людовик XIV в то время был еще только в проекте). В течение нескольких месяцев Шале носился от кардинала к герцогине, предавая поочередно то одного, то другую, прилагая все усилия, чтобы сделать из Гастона Орлеанского короля Франции… Все это продолжалось до тех пор, пока он не был схвачен в Нанте и не закончил свою безумную жизнь на эшафоте, попав в руки к начинающему свою карьеру палачу, который, в конечном итоге, предпринял тридцать попыток, пока наконец не отрубил ему голову… Никчемная жизнь и такая ужасная смерть!
А ребенок Талейрана, не встречал ли он в галереях Шале тень этого несчастного сумасшедшего? Может быть, она поведала ему о том, что политика – это штука весьма опасная и что надо вооружиться и держать ухо востро, если уж решил посвятить себя ей. Этот урок он не забудет никогда…
В 2011 году замок был продан популярному французскому юмористу и подражателю Иву Лекоку, который и пытается теперь вернуть ему блеск былых времен.
Шамбери
(Chambry)
Свадьба и то, что за ней последовало
Жан де Лафонтен
- Два демона раздирают
- нашу жизнь на части,
- Лишая нас рассудка…
- Первому имя – любов,
- второму – тщеславие.
Этот городской замок несколько раз перестраивали, но он оставался все таким же величественным. Шамбери, хоть и стал сейчас лишь пристанищем для служб департамента, однако все еще хранит воспоминание о своем первоначальном предназначении: воздвигнутый на средства графов, а затем герцогов Савойских, он представляет собой вполне осязаемую картину их великолепия, надежности, могущества и былой славы.
В 1297 году граф Амадей V Савойский приступил к его реконструкции с целью превратить в свою резиденцию античную крепость сеньоров из Шамбери.
Этот великий строитель был к тому же еще и великим дипломатом, и, будучи союзником Филиппа Красивого в войне, которую тот вел с фламандцами, он необычайно талантливо и тонко провел переговоры. В результате достиг мира между Францией и Англией, союзницей Фландрии.
Его сын Амадей VI способствовал процветанию замка. Прозванный «Зеленым графом» из-за того, что он как-то раз появился на турнире в Шамбери облаченным во все зеленое, Амадей вошел в Историю как великий воин, слава о котором доходила до самых далеких земель, откуда он привез с собой больше легенд, чем золота, и где он стал другом императора Византии.
В 1416 году в Шамбери прибыл император. Это был Сигизмунд, германский правитель, который сделал графа Амадея VIII герцогом Савойским. Можно только догадываться, какие пышные торжества были устроены по этому поводу, однако новоявленный герцог за все благодарил только бога. Почтение к Господу выльется у него позднее в ревностное служение религии. Став папой Феликсом V, он будет впоследствии причислен к лику святых. Что может быть лучше? А пока (в 1408 году) он оснастил свой замок часовней, в которой проходили все семейные бракосочетания, вплоть до тех самых пор, пока Пьемонт не присоединился к Савойе и двор не перебазировался в Турин.
Если уж зашла речь о свадьбах, то следует отметить одну из самых громких! В 1433 году герцог Людовик женился на красавице Анне де Люзиньян, дочери короля Кипра. Эта принцесса привезла с Востока все его волшебные дары и оставила неизгладимый след в истории Шамбери. Не удержусь и особо отмечу тот факт, что в 1443 году сюда прибыла благородная дама, Маргарита де Кланьи, чтобы передать ей плащаницу, на которой можно было увидеть проступающий лик Господа. Плащаницу поместили в Святой Часовне, но лишь до тех пор, пока семейство герцогов Савойских не перенесло реликвию в Турин…[48]
Другая свадьба соединила Людовика XI с Шарлоттой Савойской. Это был брак по расчету, брак политический, в котором любви отводилась отнюдь не главная роль. А всего лишь за несколько лет до этого сестра Шарлотты Бланш-Мари и герцог Миланский наполнили замок самыми романтическими настроениями. Но трудно себе даже вообразить Людовика XI, перебирающего струны на гитаре, вздыхающего и наслаждающегося запахом цветов.
Прошли годы, и двор перебрался в Пьемонт. Замок Шамбери стал покинутой резиденцией, почти совсем позабытой. Только в 1728 году Виктор-Амадей II, герцог Савойский и король Пьемонта, приехал сюда, чтобы провести свой медовый месяц. Эта история стоит того, чтобы рассказать о ней поподробней.
Незадолго до описываемых событий король Виктор-Амадей был недоволен своим наследником Карлом-Эммануилом. Немного горбатый, страдающий базедовой болезнью, недоверчивый и очень скрытный, юный принц не вызывал у него ни капельки любви. Он унаследовал право на престол от своего старшего брата, обладавшего безграничным обаянием и самыми лучшими качествами характера. Но, к сожалению, очаровательный юноша упал с лошади и разбился. Его смерть повергла все семейство в отчаяние. Но, пожалуй, больше всех переживал Виктор-Амадей. Он даже переименовал своего нелюбимого и совершенно не готового стать королем сына в Карлена, что для того стало делом не самым приятным, но пришлось смириться[49].
Став наконец принцем-наследником, Карлен вынужден был жениться на юной Кристине-Луизе де Нёбург, к которой он вовсе не был расположен. Хотя он был уродлив, но это не значило, что он был еще слеп и глуп, а посему он мгновенно без всякой радости констатировал, что его жена – еще страшнее своего супруга. Жизнь с ней не прельщала его, и уже через восемнадцать месяцев после свадьбы принцесса покинула долину скорби, в которую превратился замок, чтобы отойти в мир иной.
Виктор-Амадей воспринял это как личное оскорбление и сделал сына ответственным за возникшие проблемы. Но надо было обеспечить династию наследником. А как это сделать с таким непростым в общении сыном?
И тогда король принял у себя одну из фрейлин своей жены. Ее звали Анна-Тереза де Кюмиан, маркиза де Спино-Монферрато. Это была очень привлекательная брюнетка, и, кроме того, у нее имелись кое-какие мысли о том, как разрешить его проблему.
Ее совет был довольно прост: прежде чем заново женить наследника, не стоило ли для начала рассказать ему, что такое женщина и что с ней надо делать. Иначе и второй брак тоже обернется катастрофой. Конечно же, Виктор-Амадей послушался совета мадам де Спино, которую он считал очень даже привлекательной женщиной. Именно ей он поручил особо важное задание: найти способ лишить невинности Карлена, чтобы подготовить его к следующему эксперименту.
И в самом деле, очень скоро время для второго эксперимента наступило. Ее звали Поликсена де Гессе-Рейнфельд… и она была прехорошеньким созданием. Однако не уверенный в победе король-отец решил поручить мадам де Спино еще одно не менее важное задание: на сей раз она должна была тайно проследить за всеми брачными забавами молодой четы, чтобы каждый вечер писать ему подробнейшие отчеты.
Их письма и беседы только распалили растущие чувства короля и маркизы. Пытаясь возбудить любовь, они сами не заметили, как потихоньку перешли к практическим занятиям. Прошло какое-то время, и мадам де Спино, видя, как укрепляется ее власть над королем, начала лелеять в своей головке довольно тщеславные мысли, похожие на те, что в Версале так удачно воплотила в жизнь мадам де Ментенон.
Когда (в 1728 году) умерла королева Анна, мадам де Спино, основательно войдя в свою роль, продемонстрировала глубокую скорбь и окружила короля такой заботой, в которой Виктор-Амадей в тот момент и не особо нуждался: он не испытывал к своей жене большой любви и уже подумывал о том, как бы узаконить отношения со своей любовницей. Однако ей следовало довольствоваться тайным браком, ибо подарить ей корону не представлялось возможным.
Можно себе представить радость дамы, готовой согласиться на все, лишь бы ее взяли замуж. И вот, через два месяца после смерти королевы, в часовне Туринского дворца сыграли свадьбу. Мадам де Спино была счастлива. Но… едва женившись, Виктор-Амадей II вдруг вздумал отречься от престола в пользу «Моськи», который к тому времени уже научился достаточно хорошо справляться со своими обязанностями. Отречься?.. И даже покинуть Турин! Да, ибо экс-король видел свое счастье в Шамбери, ведь он все же оставался герцогом Савойским.
Полная ярости, но демонстрируя признательность, мадам де Спино выдержала это испытание. Но с наступлением зимы ее терпение лопнуло окончательно. В тот год зима была очень суровой, и супруги сильно страдали. Их «любовное гнездышко» скорее напоминало тюрьму: в огромные средневековые залы практически не заглядывало солнце. У Виктора-Амадея не проходил ревматизм, а его жена из одного насморка плавно переходила в другой. Обоим быстро надоел этот старый замок. И мадам де Спино стала замечать, что ее супруг заскучал.
Власть – это сильный наркотик! Находясь в бездействии, Виктор-Амадей чувствовал, что медленно умирает. И вот в один прекрасный день, понимая, что сопротивляться самому себе он больше не в силах, он сел в карету со своей женой, пересек Альпы, въехал в Турин и снова занял свое место во дворце, громогласно заявив, что аннулирует свое недавнее отречение от престола.
Однако такое положение совсем не устраивало нового короля. Недолго думая, он послал войска на своего отца, которому ничего не осталось, как спасаться бегством вместе со своей супругой. Но далеко убежать им не удалось; их поймали и разлучили… навсегда. Виктора-Амадея посадили в форт де Монкальери, где спустя несколько месяцев он и умер. Что же касается савойской Ментенон, то ее поместили в монастырь в Пиньероле, где она провела еще… сорок томительных лет! Кляня себя за то, что согласилась в свое время ввязаться во все эти королевские дрязги…
Через несколько лет после этой драмы (в 1743 году) замок Шамбери пострадал от пожара, и ему пришлось довольно долго ждать, когда его восстановят. Однако в 1820 году здесь снова имела место пышная свадьба: Ламартин брал в жены юную англичанку, принявшую католичество. Ее звали Марианна-Элиза Бирч, и о ней он оставил следующие строки: «На ней было необыкновенной красоты платье из расшитого муслина и великолепная кружевная вуаль, которая покрывала ее почти полностью…» В это время поэт занимался дипломатической деятельностью, а посему много ездил. А его молодой красавице-супруге приходилось проводить время в одиночестве в замке Сен-Пуан, подаренном дедушкой Ламартина.
И наконец в 1880 году – последняя, но не менее значительная, свадебная церемония: император Наполеон III «сочетал браком» Савойю и Францию. В качестве свадебного подарка он вручил этот замок префектуре нового французского департамента.
Шантийи
(Chantilly)
Луиза, или Магия Сильвия, или Очарование
Теофиль де Вио
- Я вдыхаю аромат цветов на берегу реки,
- Я забираю свежесть их влаги.
- Принцесса приходит сюда посидеть.
- Я вижу ее тут каждый вечер,
- Когда день почтительно удаляется.
Подобно соседнему замку Экуэн, первоначальное великолепие замка Шантийи связано с изгнанием, в котором в течение семи лет находился коннетабль Анн де Монморанси. Его отправил в Шантийи король Франциск I, друг его молодости. Он встретил свое изгнание мужественно – трудился не покладая рук. Чем еще было заниматься, если отстранен от притягательной жизни при дворе, но при этом обладаешь несметными богатствами? Конечно же, строительством, декорированием, коллекционированием, одним словом, меценатством. Состояние у Монморанси было баснословное: шесть сотен поместий, сто тридцать замков, окруженных бесчисленными земельными наделами, не говоря уже о золоте, позволявшем вести жизнь, достойную королей.
Итак, коннетабль построил замок Шантийи. Четвертый по счету замок, построенный на этой земле. Первый же, самый простой, в романском стиле, что воздвигли на берегу реки Нонетт (Какое красивое название! Согласитесь?), был делом рук некоего Сантилиуса (очевидно, отсюда происходит название Шантийи). Немного позднее французские феодалы воздвигли здесь солидное, но лишенное какого-либо изящества строение. И потребовалась Жакерия[50], чтобы строительство закончили…
Когда прошел ураган восстания (в 1396 году), канцлер Франции Пьер д'Оржемон построил здесь нечто новое, следуя треугольной планировке, которая с тех пор и сохранилась. Потом в качестве приданого замок перешел к Монморанси. Коннетабль намеревался превратить его в настоящий дворец.
Для этого он созвал самых известных мастеров того времени. Среди них были Бернар Палисси, Франсуа Клуэ, Леонар Лимозен, Жан Бюллан и Жан Гужон. Все они работали в Шантийи, куда его владелец без устали перевозил дорогую мебель, ковры, книги и произведения искусства. В результате, когда ссылка Монморанси подошла к концу, Шантийи уже гордо возвышался над водой, являя собой саму элегантность и будучи подлинным образцом замка эпохи Возрождения. Когда Генрих II вновь призвал к себе опального Монморанси, замок стал достойной демонстрацией несметного богатства своего хозяина.
После смерти коннетабля замок Шантийи перешел к его старшему сыну Франсуа, затем, через десять лет, к младшему – Генриху, который тоже получил шпагу коннетабля. Благодаря ему в семье появилась весьма странная и загадочная драгоценность: золотое кольцо, хозяин которого мог вызвать настоящую страсть у кого ему только пожелается. Вот эта история.
В феврале 1593 года Генрих де Монморанси, вдовец и отец четырех детей, отправился в Пезенас на похороны своего младшего сына, погибшего в результате несчастного случая. Ему было пятьдесят девять лет, но он еще сохранял гордую осанку и недоверие к дамскому полу.
Но после похоронных церемоний он вдруг влюбился, словно школьник, в молоденькую вдову Луизу де Бюдо, которой едва исполнилось двадцать. Стоило Монморанси увидеть ее, как он буквально сошел с ума и успокоился только тогда, когда взял ее в жены. Это был довольно удачный брак. В 1594 году мадам де Монморанси подарила своему супругу дочь, а еще через год – сына, крестным отцом которого стал сам Генрих IV. В 1598 году она умерла.
Находясь у ее смертного ложа, ее молодая тетя, мадам де Дизимьё, получила это знаменитое кольцо в дар и сохранила его у себя. Результат: в тот же день, сразу после похорон обожаемой супруги, вдовец влюбился в нее, тут же объявил о своей страсти и сделал ей предложение.
Уверенная в своей победе, бывшая мадам де Дизимьё забыла о драгоценном кольце. Она его где-то потеряла. И, о ужас! Нежный супруг вдруг стал безразличным, заявив, что «сыт этой женщиной по горло…».
Получив согласие церкви, Монморанси расстался с женой и отправил ее в один из своих многочисленных замков, строго-настрого запретив ей показываться в Шантийи. Подобный поступок, очевидно, не понравился Луизе де Бюдо, и ее дух после этого случая взял привычку бродить по замку каждый раз, когда там появлялся хозяин.
Что же касается кольца, то оно не пропало бесследно. Каким-то мистическим образом оно оказалось у сына Луизы, красивого, очаровательного и соблазнительного Генриха II де Монморанси, которому суждено было стать героем одной из самых красивых любовных историй того времени.
В Риме (в декабре 1614 года), в Сикстинской капелле, папа Павел V лично сочетал браком пятнадцатилетнюю девушку и семнадцатилетнего юношу, которого она раньше никогда не видела и который, конечно же, не присутствовал на церемонии. Странная и необычная помпезность для бракосочетания, если принять во внимание тот факт, что речь шла не о свадьбе короля и даже не о венчании принца крови. Однако имена жениха и невесты были известны во всей Франции и Италии: жених – это был наш Генрих II де Монморанси, герцог и первый христианский барон Франции, а невеста – Мария-Фелиция Орсини, дочь принца Виржинио Орсини, генерала галерного флота. Папа римский был ее дядей.
Этого брака захотела Мария Медичи, вдова Генриха IV. Мария-Фелиция была ее крестной дочерью и кузиной. Но во время пышных торжеств малышка еле сдерживала слезы. Она понимала, что ей придется, может быть, навсегда оставить все и всех, что и кого она так любила: свою мать, своих братьев и сестер, солнечный Рим. Во имя чего она должна отправиться в холодную страну, называвшуюся Францией? Лишь для того, чтобы жить с мальчишкой, которого она даже никогда не видела…
Путешествие во Францию в холодную зиму вовсе не улучшило ее мрачного настроения. Однако все поменялось, едва она увидела своего супруга. После их знакомства Мария-Фелиция не знала, как и благодарить Господа, пославшего ей такое счастье! Генрих был красив, высок, белокур, у него было удивительно привлекательное лицо, особый шарм которому придавали чуть-чуть раскосые темные глаза.
Юная итальянка с первого взгляда влюбилась в галантного француза. И он, в свою очередь, тоже не смог остаться равнодушным к этой прехорошенькой девушке со смуглой кожей и копной черных кудрей. Она не обладала той плодородной красотой а-ля Рубенс, которая тогда была в моде, но в ней имелась грация чистокровного создания, исключительное благородство, у нее были великолепные глаза, бархатный голос и яркий ум. Одним словом, не будучи абсолютно красивой, Мария-Фелиция излучала шарм и мастерски владела искусством привлекать к себе.
Их медовый месяц проходил в Шантийи. В том самом Шантийи, куда она потом будет возвращаться вновь и вновь, когда огонь любви Генриха угаснет и когда она начнет страдать. А ей придется немало пострадать от этой любви, о которой один современник тех событий написал так: «Она любила месье де Монморанси самой сильной любовью, которую только можно встретить на этом свете, ибо она никогда никого не любила, кроме него».
В Шантийи, вдали от придворного шума, она останавливалась чаще всего. Но не обязательно в замке. Коннетабль соорудил там огромное количество прекрасных сооружений, пусть и не таких импозантных, как основное здание. Среди прочего – семь часовен. Он же был настоящим католиком!.. Его сын Франсуа последовал его примеру, построив на берегу пруда и на краю самой красивой аллеи полевой домик, окруженный прекрасным садом. Этот домик Мария-Фелиция приспособила под себя: он принадлежал только ей. Ей нравилось обставлять его мебелью, обустраивать все по своему вкусу. Здесь она могла мечтать, плакать и залечивать свое разбитое сердце.
Да, Генрих обладал всеми вообразимыми достоинствами. Однако ему не хватало, пожалуй, самого важного – верности. Очевидно, он любил свою маленькую герцогиню, но был не в состоянии устоять перед соблазном, который представляли другие женщины. И одному Богу известно, сколько их у него было! Он постоянно обманывал Марию-Фелицию, но каждый раз возвращался к ней – раскаивающийся и сконфуженный…
В это время на мировую сцену начали выходить жеманницы – мужчины, которые хотели завоевать их сердце, должны были делать это в стихах. Поэтому у сильных мира сего вошло в моду прибегать к услугам поэтов. Так, например, Монморанси пригласил к себе талантливого Теофиля де Вио. Это был своего рода Франсуа Вийон, но менее испачканный грязью и лучше образованный, хотя, возможно, не такой гениальный, но находивший удовольствие в том, чтобы восстанавливать всех вокруг против себя.
Родившись протестантом, в 1622 году после пребывания в Англии Вио отрекся от религии предков, которая ему совсем не понравилась. Потом он пустился на поиски удачи. В результате он прибился ко французскому двору, и это облегчило ему отношения с Генрихом де Монморанси.
26 февраля 1623 года в Лувре Анна Австрийская, молодая королева, давала бал. Такие балы всегда сопровождались музыкой и стихами, которые посвящались какой-нибудь танцовщице. Посреди танцев Мария-Фелиция вдруг услышала, как поэт, состоявший на службе у ее супруга, адресует стихотворное признание в любви с прозрачными намеками… юной королеве! Во всеуслышание, перед самим королем и кардиналом де Ришельё!
Для молодой женщины это был ужасный шок, и она убежала. Конечно же, в Шантийи.
Через несколько дней, к ее великому удивлению, сюда же прибыл и ее смущенный муж вместе со своим злополучным поэтом, которого она, само собой разумеется, не желала видеть. Но Генрих стал просить свою жену спрятать Теофиля, которого преследовали за распутство. Действительно, Университет осудил его за недавнее произведение «Сатирический Парнас» и требовал его голову, которую кардинал был вполне расположен им выдать. Вио уже искали.
Герцогиня возразила, что люди кардинала обязательно придут в Шантийи, ибо всем было известно, что Вио связан с домом Монморанси. Его наверняка уже искали в их парижском особняке. И, кстати, герцогиня была абсолютно права – именно так оно и было.
Чтобы спасти неосторожного поэта, нужно было более надежное убежище. Мария-Фелиция поняла (и быстрее, чем Генрих), что «Парнас» не был единственной причиной преследований. Тут дело заключалось еще и в недавних излияниях чувств на балу. И если Вио поймают, то он под пытками назовет имя того, кто заказал ему эти стихи, и ее мужу не сносить головы. Тем более что король и так не любил благополучного герцога, а Ришельё и вообще ненавидел, ибо тот представлял собой ту самую феодальную власть, что противостояла власти королевской.
И тогда герцогиня сдалась: пусть проклятого поэта спрячут в ее парковом домике. Таким образом Теофиль де Вио оказался в очаровательном жилище юной герцогини, где все говорило только о ней. Мало-помалу он стал пленником ее женственности и обаяния. Назвав ее «Сильвией», так как итальянское имя казалось ему слишком длинным и плохо укладывалось в стихотворные формы. Для нее он написал «Десять од Сильвии», которые стали наиболее удачным из всего, что он создал…
К несчастью, Университет продолжил свои преследования, и поэт вынужден был бежать. 19 августа его творения были сожжены на Гревской площади, а в сентябре его арестовали и бросили в тюрьму Шатле, где он провел два года и где писал с еще большим пылом. Сначала – «Письмо к брату», затем – «Дом Сильвии».
- Наблюдая за ловящей рыбу Сильвией,
- Я видел бьющихся рыб,
- Которые теряли жизнь в борьбе
- За честь попасться на ее крючки.
После суда Вио приговорили к ссылке, однако здоровье его уже было подорвано. В результате, 25 сентября 1626 года он умер подле своей Сильвии, и молодая женщина искренне оплакивала его. Однако ей бы следовало тогда попридержать свои слезы, ибо через шесть лет они ей вновь понадобились, когда произошла настоящая катастрофа…
Монморанси вместе с братом короля Гастоном Орлеанским вступил в заговор против Ришельё. После бесполезного сражения в Кастельнодари герцога схватили, предали суду в Тулузе и 30 октября 1632 года приговорили к смерти. В тот же день его и казнили, сразу после того, как он написал последнее письмо «Сильвии».
«Сердце мое, хочу попрощаться с вами с нежностью, похожей на ту, что всегда существовала между нами. Умоляю вас, ради успокоения моей души и ради Того, кого я, надеюсь, скоро увижу в Его небесном милосердии, умерить ваши обиды. Не сердитесь на меня. Я получил столько от нашего Спасителя, что вы можете чувствовать себя утешенной. Прощайте еще раз…»
После гибели Генриха Мария-Фелиция приехала в Мулен. Шантийи ей больше не принадлежал, и потом она слишком устала от этого мира. В Мулене она стала жить замкнуто, не снимая черной вуали вдовы. Потом она встретилась с Жанной де Шанталь, будущей святой, и полностью отказалась от мирской жизни. Через два года после смерти мужа «Сильвия» ушла в монастырь Святого Пришествия, чтобы смиренно существовать там до тех пор, пока (в 1666 году) Богу не стало угодно, чтобы она была назначена настоятельницей, матушкой Марией-Генриеттой.
Но вернемся в Шантийи!
По закону все имущество Монморанси было конфисковано и передано короне. Однако в 1643 году, после победы при Рокруа, Анна Австрийская возвратила земли и замок Шарлотте де Монморанси, принцессе де Конде, матери юного победителя, герцога Энгиенского (она была сестрой несчастного Генриха). Благодаря ей Великий Конде вступил в этот замок, где очень скоро он попытался возродить сказочные времена старого коннетабля. Он же после смерти Марии-Фелиции, своей тети, получил ее драгоценности и сокровища обезглавленного, среди которых должно было находиться волшебное кольцо Луизы де Бюдо, если предположить, что оно осталось у семейства Конде, сильная половина которого славилась своими похождениями и успехами у женщин.
В Шантийи Великий Конде вышел в отставку. Здесь же в апреле 1671 года он принимал Людовика XIV и устроил праздник, ставший знаменитым из-за курьезного случая, связанного с главным поваром и распорядителем праздника Вателем. Но послушаем, что об этом рассказывает мадам де Севинье:
«Король прибыл в четверг вечером. Гуляли, потом перекусили в месте, украшенном жонкилем[51]. Потом сели обедать. Там было несколько столов, на которых не хватало жаркого из-за непредвиденных гостей. Это сразило Вателя. Он несколько раз повторил: «Я потерял честь, я этого не перенесу». Он сказал Гурвиллю: «Голова идет кругом, вот уже двенадцать ночей я не сплю. Помогите мне отдавать приказания». Гурвилль помог ему. Но жаркого все же не хватило. Не на столе короля, а на двадцать пятом столе, но это все равно не давало распорядителю праздника покоя.
Гурвилль сообщил об этом принцу. Тот зашел прямо в комнату к Вателю и сказал ему: «Ватель, все идет хорошо. По мнению короля, обед получился прекрасным». Ватель ответил: «Господин принц, ваша доброта убивает меня; я знаю, что жаркого не хватало на двух столах». «Вовсе нет, – продолжил принц, – не беспокойтесь, все было отлично». Настала ночь. Фейерверк не удался, небо было затянуто тучами. А фейерверк стоил шестнадцать тысяч франков. В четыре часа утра Вателя можно было встретить везде. Он встречал поставщика, который доставил ему только два улова свежей морской рыбы. «И это все?» – воскликнул он. «Да, месье», – последовал честный ответ. Этот поставщик не знал, что Ватель посылал запросы во все морские порты. Распорядитель подождал еще. Другие поставщики не пришли, и голова его раскалывалась. Гурвиллю он сказал: «О, месье, я не переживу всего этого. Я вижу, как рушится моя репутация».
Гурвилль лишь посмеялся над ним. Тогда Ватель поднялся в свою комнату, взял шпагу и воткнул ее себе прямо в сердце, но лишь после третьего удара он упал замертво. А тем временем свежую рыбу доставили из нескольких мест. Пошли искать Вателя, зашли к нему в комнату и увидели его в луже крови. Потом побежали к господину принцу, который был в отчаянии…»
Несмотря на этот печальный случай, визит короля прошел с большим успехом. И, прежде чем уехать, Людовик XIV попросил принца де Конде продать ему Шантийи, самостоятельно назначив любую цену:
– Он к вашим услугам за цену, которую установит Ваше Величество, – ответил Конде. – Но я прошу лишь об одной милости: не делать из меня привратника.
– Я понимаю вас, мой кузен, Шантийи никогда не будет моим.
Перечислить всех женщин, которые безумно любили принца, просто невозможно: тут была и его сестра, и прекрасная герцогиня де Лонгвилль, и его жена Мари-Клеманс де Брезе, которую ее страсть довела почти до сумасшествия… Во всем виновато волшебное кольцо? Оно, похоже, продолжало творить свои чудеса еще несколько пятилетий.
В 1724 году Мария-Анна де Бурбон-Конде, которую называли мадемуазель де Клермон, без памяти влюбилась в Луи де Мелена, герцога де Жуайёза и принца д'Эпинэ, который, несмотря на все эти громкие титулы, не был достаточно могущественным сеньором, достойным дочери Конде. Семья восстала против их любви, вынудив молодых людей вступить в тайный брак.
К несчастью, через две недели Луи де Мелен погиб на охоте, убитый оленем, который своими рогами распорол ему тело… Это происшествие повергло Марию-Анну в глубокое отчаяние. В 1741 году она умерла, так и не найдя утешения.
Пока не разразилась революция, Шантийи становился только великолепнее. Принц Луи-Анри де Конде, внук Великого Конде, оставил на его территории самый прекрасный след в Истории, построив Большие Конюшни. Но налетела злая буря революции, и для замка наступили тяжелые времена. Конде покинули свое чудесное жилище: они эмигрировали в числе первых, направились в Германию, чтобы там организовать так называемую «армию принцев». А замку пришлось заплатить за отсутствие своих хозяев. Сначала из него вынесли всю мебель, все разворовали, а потом и вовсе превратили в тюрьму. Мало-помалу эта каменная «мечта» разрушилась, и пруд стал отражать лишь бесформенные руины.
В таком вот грустном состоянии Шантийи пережил Директорию и огненную авантюру Империи. И лишь после Реставрации, когда Империя исчезла, вернулись прежние хозяева… Во всяком случае, один старый хозяин, Луи-Анри-Жозеф, последний принц де Конде, человек достаточно пожилой. Его сын, герцог Энгиенский, был расстрелян в свое время во рву Венсенского замка, а сам он не имел особого желания восстанавливать бывший дворец. Он провел какие-то работы, но предпочитал жить в Сен-Лё, в обществе некоей Софии Дэвис, английской авантюристки, из которой он сделал баронессу де Фёшер. А Шантийи он завещал своему крестнику, Анри д'Омалю, одному из сыновей короля Луи-Филиппа.
Когда принц умер, странным образом повешенный на шпингалете своего окна[52], его наследнику было всего восемь лет. До вступления в права наследства ему следовало подождать еще десяток лет. Но, быть может, уже пора бросить взгляд на того, кто перестроил Шантийи и собрал в нем драгоценные коллекции?
Это был красивый белокурый мальчик, стройный и элегантный. Он всю жизнь носил тонкую бородку и длинные усы. Истинно французский принц! Свое призвание он выбрал давно: быть солдатом. К своему пятнадцатилетию (15 января 1837 года) он получил патент младшего лейтенанта, затем отправился продолжать учебу в Фонтенбло, а потом – в стрелковую школу в Венсене.
В 1839 году он был произведен в капитаны, а в следующем году – вступил в права пользования замком Шантийи, но сам отправился в Алжир к своему старшему брату, герцогу Орлеанскому, командовавшему дивизией. Там он повел себя одновременно как молодой герой и как безумец: он со своей ротой, не дожидаясь приказа, бросился в атаку на врага, в три раза превосходившего французов по численности. Пуля сбила его с коня, и тот понес, но наезднику удалось кое-как высвободиться из стремян.
Когда он вернулся в лагерь, брат излил на него весь свой гнев. Герцог Орлеанский начал очень строго: «Тебя следовало бы взять под арест, но я не сделаю этого…» А потом он добавил: «А теперь обнимемся! Ты храбрый солдат, и я горжусь тобой!»
В других сражениях он совершил еще много подвигов. А в девятнадцать лет (в 1841 году) Анри вернулся во Францию уже в чине полковника. Он въехал в Париж во главе своего 17-го легкого полка. Его встречала целая толпа восторженных девиц, желавших лично убедиться, что с их красавцем-полковником ничего не случилось, ведь прошел слух о его ранении.
Во дворце Тюильри его ждал такой же ажиотаж. Мадам Аделаида, тетушка принца, пригласила труппу из театра Варьете, чтобы сыграли модную тогда пьесу «Рыцарь в дозоре». Звездой труппы была очаровательная Алиса Ози. Восхитительное существо с черными глазами, тонкими чертами лица и изящной фигурой – конечно, она не оставила его равнодушным. Она пела, танцевала, прекрасно держалась на сцене. Одним словом, юный принц влюбился с первого взгляда.
Это было как удар молнии! Алиса (она же Алисетта) тоже не смогла ему противостоять. Прекрасной парижской весной началась чудесная история их любви. Принц д'Омаль гордился ее красотой и любил гулять с ней по городу. Чтобы чувствовать себя свободнее, она переодевалась в мальчика, и оба эти сорванца бродили по улицам Парижа, словно два приятеля, сбежавшие с занятий. Принц увозил Алисетту в карете до долины Саблона, в Нёйи, а там заставлял свой полк дефилировать перед ней. Молодой женщине очень нравилось хотя бы на минуту почувствовать себя настоящим королевским высочеством.
Естественно, об этой связи узнали все, включая королевскую семью. Королева Мария-Амелия, мать молодого человека, лишь вздыхала: «Это нехорошо, но это лучше, чем приводить в беспорядок домашнее хозяйство».
Возможно, король смотрел на это иначе, и в октябре 1842 года Омаль получил приказ вновь отправиться в Алжир, но уже в чине генерала. Здесь он прославился, 16 мая 1843 года захватив в плен свиту Абд-эль-Кадера. Он возвратился домой в зените популярности. Увы, Алиса к тому времени устала его ждать. Она очень любила деньги, а посему уступила безумным ухаживаниям банкира Перрего. Так закончилась их с принцем безумная весна.
Для короля Луи-Филиппа и королевы Марии-Амелии это стало лучшей из новостей: наконец-то у них появилась возможность женить принца. Но кого выбрать? Может быть, молодую королеву Испании? Нет, это, пожалуй, опасно. А если другая принцесса? Но нет, она не слишком красива. А почему бы не остановить свой выбор на одной из двух принцесс Королевства Обеих Сицилий? Королева их хорошо знала, ибо они были из одного с ней семейства, но сын не был с ними знаком. И вот Омаль отправился в Неаполь, чтобы остановиться там у своего дяди, принца Леопольда Салернского.
Здесь он встретил одну из дочерей Леопольда, Каролину-Августу-Марию де Бурбон. Она была небольшого роста, но так восхитительна со своими огромными глазами и длинными ресницами, бросавшими тень на самое хорошенькое личико, которое ему только доводилось видеть. Кроме того, она была на три месяца моложе принца.
Их представили друг другу, и она почувствовала сильное волнение после первой встречи. А он был сражен наповал. Каролина – сама веселость. У нее была ослепительная улыбка и необычная манера сопровождать речь забавными жестами, что очень забавляло принца. И когда однажды он стал подтрунивать над ней, она ответила ему со своим неподражаемым акцентом:
– В этой стране мы все эмоциональные, мой дорогой кузен. Надо принимать нас такими, какие мы есть.
И он поспешил сделать именно так. По крайней мере, он попросил, чтобы ему отдали Каролину – с ее заливистым смехом, ямочками на щеках, очаровательными жестами и такими прекрасными голубыми глазами. И вот 25 ноября 1844 года во дворце в Неаполе с большой помпой прошло венчание, после чего молодая пара уехала во Францию.
Каролина сразу же оценила Шантийи. Потом она вместе с Анри часто приезжала посмотреть, как идут восстановительные работы. К несчастью, реставрация была прервана революцией 1848 года. А за три года до этого Каролина подарила своему мужу сына, которого титуловали как принца де Конде.
К началу революции Анри был губернатором Алжира. А в марте 1848 года, под проливным дождем, он возвратился вместе со своей женой и ребенком. Но не во Францию, а в Англию, куда отправился в ссылку Луи-Филипп и его семья.
Крепкая любовь Каролины и принца смогла преодолеть все несчастья. А их выпало немало. В августе 1850 года умер король Луи-Филипп, а в 1866 году пришлось скорбеть уже по Марии-Амелии. Но еще более ужасное известие они получили через несколько месяцев: их старший сын, принц де Конде, умер от скарлатины в Австралии, во время учебного путешествия. И наконец, последний и самый страшный удар для Омаля: в последние дни 1869 года Каролина ушла в мир иной, сраженная чахоткой. Так на нее подействовал ужасный английский климат.
В 1870 году, потеряв своего второго сына Франсуа, герцога де Гиза, рожденного в Англии, принц д'Омаль получил наконец разрешение вернуться во Францию. Он остановился в Шантийи, где вновь принялся за восстановительные работы. Работы, которые на этот раз он уже довел до конца. Его избрали в Академию, и до конца дней все считали его человеком горячным, но благородным. Деля свое время между Францией и заграницей, он в конце концов решил покинуть родину, предварительно подарив Шантийи государству. Равно как и свои коллекции. Произошло это в 1897 году.
А 7 мая этого же года он умер на Сицилии, в своем поместье Зукко, что недалеко от Палермо. Его тело перевезли во Францию и похоронили рядом с останками герцогов Орлеанских, в королевской часовне в Дрё. Очень многие потом совершенно искренне сожалели о том, что у этого безукоризненного дворянина, принца со светлым умом и чистым сердцем так никогда и не было возможности взойти на трон.
ЧАСЫ РАБОТЫС апреля по ноябрь с 10.00 до 18.00
(парк закрывается в 20.00)
Со 2 ноября по 31 марта с 10.30 до 17.00
(парк закрывается в 18.00)
Закрыто по вторникам
ЧАСЫ РАБОТЫ БОЛЬШИХ КОНЮШЕН
Все детали – на сайте замка в Интернете.
Закрыто по вторникам.
Шатонёф-ан-Оксуа
(Chteauneuf-en-Auxois)
Смертельный пряник
Любовь – это единственная страсть, которая платит за себя ею же самой созданной монетой.
Стендаль
Между двумя дорогами (из Пуйи и из Бона) автомобилисты, едущие по трассе А6, могут увидеть, как на массивной скалистой вершине, расположенной неподалеку от укрепленной деревни, стоит гордый средневековый замок, почти нетронутый временем. Трудно не бросить на него свой взгляд, равно как и на небольшую церковь, стоящую рядом. Каждое Рождество жители Шатонёфа воссоздают библейские события, сооружая хлев и ясли младенца Иисуса. Однако мало кому известна трагическая участь одной из хозяек замка, а также славная судьба одного из его владельцев…
Жан де Шатонёф был обыкновенным строителем. Первые стены он воздвиг для своего сына, которому он и преподнес в дар замок в 1175 году. Молодой человек охотно поселился там и продолжил работу, начатую отцом. Таким образом, в течение трех веков Шатонёф представлял собой своеобразного часового, охраняющего Дижон. Он оставался верен своей роли, в то время как его хозяева оставались верными вассалами своих принцев. Один из них, Гастон, вместе со своим братом Пуансо согласился даже стать заложником вместо герцога Филиппа де Рувра, последнего представителя первой ветви герцогов Бургундских. Гастон добровольно отправился в застенки тюрьмы английского короля Эдуарда III. Но к 1441 году там не осталось ни одного бесстрашного рыцаря. И поместье преклонило колени.
Замком, возвышающимся над долиной реки Бренн, стала править одна двадцатилетняя девушка. Она была богата, красива, даже ослепительно красива, и, подобно многим дочерям Бургундии, отличалась лихостью. И она не торопилась расстаться со своей свободой, которой так хорошо умела пользоваться. Можно сказать, сердце ее молчало. Ну разве что для ее соседа-кузена в нем находилось немного места. Однако юный Филипп Пот был на шесть лет моложе ее, он был почти что ребенком, тогда как Шатонёфу требовалась сильная мужская рука.
По крайней мере, так думал герцог Бургундский, прозванный Филиппом Добрым, территориальные притязания которого были поистине огромны. Между принадлежавшими ему Бургундией и Фландрией лежала Шампань, и Филипп желал постепенно присвоить ее себе целиком. А потому он решил выдать замуж Катрин де Шатонёф за очень богатого шампанского сеньора, чтобы еще больше приблизиться к желанным землям.
С этой целью он пригласил девушку на турнир, устроенный в Дижоне. Одновременно туда же он позвал и некоего Жака д'Оссонвилля, знатного шампанца, богатые и обширные владения которого простирались рядом с границами Бургундии.
Праздник очень понравился Катрин, а вот господин, которого ей представили, – не особенно. Он был гораздо старше ее и совершенно некрасив, словом, он не обладал ни одним из качеств, которые желают видеть в своем супруге молоденькие девушки.
К несчастью для нее, герцог Филипп по-прежнему видел в этом браке наилучший способ расширить свои владения. Д'Оссонвилль, конечно, был уже не молод, но не это главное. Он, как подсказывала природа, скоро должен был умереть, и тогда Бургундия с удовольствием пришла бы с оружием в руках, чтобы отстоять права молодой вдовы в борьбе против законного наследника – младшего брата д'Оссонвилля. А если Катрин успеет родить своему мужу наследника, то он уж непременно будет слишком юным и будет нуждаться в защите…
План этот был просто восхитительным, однако он не вызвал ни малейшего энтузиазма у его главной участницы. Катрин де Шатонёф вовсе не горела желанием стать женой столь малопривлекательного барона. И тогда… ей просто-напросто отдали приказ, простой и ясный, а в случае невыполнения пригрозили отнять ее владение – ее столь любимый Шатонёф. Катрин уступила; она стала женой Жака д'Оссонвилля… и очень скоро пожалела об этом…
Супруг не имел намерения жить у своей жены. Безумно влюбленный Д'Оссонвилль постарался спрятать ее подальше от Филиппа Доброго, любовницам которого не было числа. Герцог довольствовался тем, что поставил гарнизон в Шатонёфе, а в это время новоявленный муж поспешил увезти свою красавицу-жену к себе в Шампань, в Монтюро-ле-Сек.
Этот замок, находившийся в нескольких льё от Эпиналя, был окружен дремучими лесами и казался скорее тюрьмой, чем жилым особняком. Катрин быстро поняла, что там царит жесткая экономия во всем. Она вынуждена была включиться в принятый уклад жизни, похожий на настоящее рабство: ее дни проходили в работе по дому, а ночи – в «усладах» с полусумасшедшим от любви и ревности человеком, имевшим лишь одну мысль в голове: сделать ей ребенка, а себе – наследника.
Однако идея родить на свет копию своего супруга приводила Катрин в ужас! Каждый раз, как только она чувствовала, что беременна, она прибегала к помощи метной колдуньи, которую ей порекомендовала ее молоденькая служанка Перетта. Так прошло десять лет. Десять лет, которые превратили Катрин и ее мужа в супружескую пару, каких много: пылкая страсть супруга угасла, и жену это вполне устраивало. Теперь д'Оссонвилль был уже слишком стар, чтобы сделать ребенка. И иногда он даже позволял Катрин съездить в Шатонёф, где она наслаждалась совсем другой жизнью, не такой серой и не такой однообразной…
В тридцать пять лет она встретила человека, который и привел ее к трагическому концу. Его звали Жиро де Парментье. Ему было двадцать пять лет, и он был бастардом (и при этом ее кузеном). Катрин стала его любовницей и вскоре воспылала к нему такой страстью, что ее заметил даже полуслепой супруг. Сцены ревности разыгрывались с завидным постоянством, одна яростней другой. Наблюдение, на какое-то время немного ослабленное, вновь стало строгим. Никаких больше поездок в Шатонёф! Столкнувшись с такими препятствиями, два любовника пришли к решению: убить д'Оссонвилля. Жиро раздобыл яд. Катрин должна была им воспользоваться.
Конкретный способ найти было нетрудно. Из своей родной Бургундии она привезла рецепт приготовления очень вкусного пряника, который там назывался буаше[53]. Супругу он очень понравился, а его необычный вкус отлично мог скрыть любые привкусы. Несколько дней спустя Жак д'Оссонвилль умер от действия сернистого мышьяка, купленного Жиро в Эпинале.
К несчастью, смертельного пряника отведала и одна из служанок замка. Она умерла практически одновременно со своим хозяином. Совпадение было слишком явным: брат и наследник д'Оссонвилля донес на Катрин и ее любовника. Арестованные лейтенантом криминальной полиции Жаном де Лонгёем, Катрин и Жиро де Парментье были отправлены в Париж. Там их допросили. Под пытками они признались во всем…
13 марта 1456 года Катрин де Шатонёф, графиня д'Оссонвилль, одетая в платье, пропитанное серой, была привязана к решетке и протащена по грязи и нечистотам прямо к рынку в Пурсо, где соорудили большой костер. Ее соучастник также был сожжен, но его предварительно еще и колесовали.
Филипп, сеньор де ля Рош-Ноле, ставший потом Рошпо, также любил свою красавицу-кузину. Став хозяином замка, в котором еще обитал образ Катрин, он принялся за перестройку помещений. Может быть, он надеялся изгнать оттуда очаровательный призрак, а может быть, просто хотел сделать замок более приятным. Однако сам он бывал там лишь время от времени.
Он пользовался доверием герцогов, был рыцарем Золотого руна, и именно он вел переговоры по поводу брака Карла Смелого. Но после смерти герцога, попав в немилость к его дочери Марии Бургундской, он предложил свои услуги королю Франции Людовику XI. Тот назначил его сенешалем Бургундии. А потом Филиппу Поту было поручено воспитать будущего Карла VIII и его наследника. Он стал депутатом Генеральных штатов. Когда он умер (в 1494 году), его похоронили в великолепной гробнице, воздвигнутой в аббатской церкви в Сито… а сейчас она выставлена в Лувре.
Но у него не было детей, и замок Шатонёф унаследовал его брат Гюйо, а после него – его дети: Ренье Пот и Анна, которая, выйдя замуж за Гийома де Монморанси, стала потом матерью коннетабля.
Странно, но у большинства наследников замка Шатонёф либо вообще не было детей, либо рождались одни лишь девочки. Сын коннетабля завещал замок своей племяннице, которая, в свою очередь, завещала его своим дочерям, одна из которых вышла замуж за члена семейства Клермон-Тоннеров, другая же стала женой одного из Леви-Вантадуров. Впрочем, последняя рассталась со своим супругом и стала монахиней при Соборе Парижской Богоматери, а другая – настоятельницей в кармелитском монастыре в Шамбери.
Но прежде чем уйти от мирской суеты, герцогиня де Вантадур, с полного согласия своей сестры, продала Шатонёф графу де Коммарену. Уступив власти денег, проданный замок потерял свое странное проклятие, преследовавшее всех потомков Катрин…
Сеньоры де Коммарен последовательно передавали замок друг другу, пока последний представитель этого рода, граф де Вогюэ, не сдал его в 1936 году в дар государству.
ЧАСЫ РАБОТЫС 3 января по 15 мая с 10.00 до 12.30 и с 14.00 до 17.45