Любовь дерзкого мальчишки Вернер Элизабет

Глава 10

Замок Вилица со всеми прилегающими к нему владениями находился недалеко от границы; большая часть этих владений была сдана различным арендаторам еще покойным Нордеком. Главные богатства поместья состояли в громадных лесах, покрывавших почти треть всех земель, и они-то главным образом и давали те громадные доходы, которые приносили эти имения.

Опекун Вольдемара, унаследовавшего Вилицу, оставил все существовавшие при Нордеке порядки без изменения. Молодой Нордек мало интересовался своими владениями; сейчас же, после своего совершеннолетия, он отправился в университет, затем долго путешествовал и годами не заглядывал в Вилицу, где жила теперь вдова прежнего владельца, княгиня Баратовская. Все доходы с этого имения молодой хозяин предоставил в ее полное распоряжение. Это нисколько не обеднило богатого наследника и было вполне достаточно княгине и ее сыну, чтобы они могли жить «сообразно своему положению».

Было начало октября; осеннее солнце ярко освещало гостиную княгини, большую, немного мрачную комнату, где в данную минуту находились сама княгиня и ее брат, граф Моринский. Он заметно постарел, между тем как на холодном, все еще прекрасном лице его сестры годы не оставили почти никаких следов.

Между княгиней и графом шел оживленный разговор.

— Не понимаю, почему тебя так поразило это известие, — проговорила она. — Мы давно должны были ожидать этого. Меня всегда удивляло, почему Вольдемар так долго и так настойчиво избегает посещений своих поместий.

— Вот именно потому я и удивился, — подхватил граф. — Он до сих пор упорно избегал Вилицы, и вдруг приезжает теперь. Что ему здесь надо?

— Что же другое, кроме охоты, может привлекать его? Ты ведь знаешь, что он унаследовал эту страсть от отца.

— Возможно, но он не мог избрать более неудобное время для своего приезда. Именно теперь важно, чтобы ты осталась неограниченной хозяйкой Вилицы. Раковиц находится слишком далеко от границы; мы должны сохранить Вилицу в своем распоряжении.

— Я знаю это, — заявила княгиня. — И позабочусь обо всем. Ты прав, это посещение очень некстати, но не могу же я запретить сыну приехать в свое собственное имение. Мы только должны быть более осторожны.

— Одной осторожности мало, нужно прекратить все наше дело на то время, пока Вольдемар будет здесь, а это невозможно.

— Этого и не нужно, он по целым дням и ночам будет пропадать в лесу, так что не обратит внимания на то, что творится в замке.

— Ну кто знает? Ведь прошло уже четыре года с тех пор, как ты видела сына. Впрочем, ты уже тогда умела делать с ним что хотела; надеюсь, это удастся тебе и теперь.

— Я думаю, — со спокойной уверенностью проговорила княгиня. — Да это и не так трудно, как ты думаешь; его упрямство является лучшим орудием для того, чтобы повлиять на него. Если ему каждый день повторять, что он — неограниченный хозяин в Вилице, то ему и в голову не придет на самом деле быть им. Мы можем быть спокойны.

— Он приедет один? — задумчиво спросил граф.

— Нет, со своим бывшим воспитателем. Это безобиднейший человек на свете; относительно этого доктора Фабиана совершенно нечего беспокоиться, притом он не имеет ровно никакого влияния на Вольдемара.

— Дело, конечно, главным образом в Вольдемаре, но если ты думаешь, что с его стороны нечего бояться…

— Я думала, — перебила его сестра, — что управляющий уже приучил тебя к осторожности!

— Да этот Франк и весь его дом занимаются форменным шпионством! — запальчиво воскликнул Моринский. — Не понимаю, Ядвига, как ты до сих пор не нашла возможности освободиться от этой неудобной личности?

— Не беспокойся, Бронислав, управляющий на днях уходит. Раньше я не могла ничего предпринять против него, так как он безупречно служит уже двадцать лет, и у меня не было никакого повода для его увольнения. Поэтому я предпочла довести его до того, что он сам отказался; мне особенно важно, что этот отказ последовал именно с его стороны, тем более теперь, когда приезжает Вольдемар.

— Давно пора, — с видимым удовольствием произнес граф. — Этот Франк начал становиться опасным. К сожалению, придется еще ждать.

— Ну, вероятно, недолго, раз он решил уйти… Как, Лев, ты уже вернулся с прогулки?

Последние слова относились к молодому князю, только что вошедшему в комнату.

— Ванда не хотела дольше оставаться в парке, — ответил он. — Я помешал вашему разговору?

Граф Моринский встал.

— Мы закончили. Я только что узнал о предстоящем приезде твоего брата, и мы обсуждали его последствия; одним из них будет то, что мы должны будем сократить свое пребывание здесь. Мы останемся только завтра, на предстоящее празднество, а затем вернемся в Раковиц еще до прибытия Вольдемара. Неудобно, если он застанет нас здесь.

— Почему же? — спокойно спросила княгиня. — Из-за былого ребячества? Да неужели кто-либо еще будет вспоминать о нем? Я считаю самым целесообразным забыть эту историю. Если Ванда встретит Вольдемара совершенно непринужденно, как своего двоюродного брата, то и он вряд ли станет вспоминать, что когда-то питал к ней юношеское обожание.

— Может быть, это было бы самое лучшее, — проговорил граф, поворачиваясь, чтобы уйти. — Во всяком случае, я поговорю об этом с Вандой.

Лев против обыкновения не принял никакого участия в разговоре и, когда дядя вышел из комнаты, молча занял его место. Княгиня тотчас же заметила, что сын не в духе, хотя он и старался скрыть это, и промолвила:

— Ваша прогулка окончилась очень скоро… А где Ванда?

— Вероятно, в своей комнате.

— Вероятно? Между вами опять что-то произошло? Не старайся скрыть от меня; твое лицо достаточно ясно выражает это, да к тому же я знаю, что ты сам не уйдешь от Ванды, если она не прогонит тебя.

— Да, она находит особенное удовольствие прогонять меня, — с нескрываемой досадой ответил Лев.

— Ты слишком часто мучаешь ее своей совершенно необоснованной ревностью. Я убеждена, что сегодня это опять было причиной вашей ссоры. Впрочем, я нисколько не оправдываю и Ванду; отец своей безграничной нежностью избаловал ее, она привыкла во всем поступать по-своему, а ты, к сожалению, тоже всегда уступаешь ей.

— Уверяю тебя, мама, что сегодня я далеко не был уступчивым по отношению к Ванде, — раздраженно ответил Лев.

Княгиня пожала плечами.

— Сегодня — может быть, а завтра ты снова будешь стоять перед ней на коленях и умолять о прощении. Сколько раз я должна объяснять тебе, что таким образом ты не внушишь этой гордой и своенравной девушке того уважения, которым во что бы то ни стало должен пользоваться ее будущий супруг?

— Я неспособен на такие холодные расчеты, — с горячностью воскликнул Лев. — Когда я люблю, когда я боготворю, то не могу вечно раздумывать о том, достойно ли мое поведение будущего супруга.

— Тогда и не жалуйся, — холодно ответила княгиня. — Насколько я знаю Ванду, она никогда не будет любить человека, беспрекословно подчиняющегося ей. Такая натура, как ее, хочет, чтобы ее любовь брали силой, а ты до сих пор не сумел сделать этого.

— Да я вообще еще не имею прав на любовь Ванды; мне все еще не разрешают открыто называть ее своей невестой; наш союз все откладывают, — отвернувшись и надувшись, произнес Лев.

— Потому что теперь не время думать о свадьбе, — решительно прервала его мать. — Потому что теперь тебе предстоят другие, более серьезные задачи, чем поклонение молодой жене. Заслужи себе раньше невесту; удобных для этого случаев будет предостаточно. Да, кстати, дядя недоволен тобой. Неужели я снова вынуждена напоминать тебе, что ты должен безоговорочно повиноваться ему как старшему родственнику и влиятельному лицу? Вместо этого ты доставляешь ему совершенно ненужные неприятности и вместе с несколькими сверстниками составляешь оппозицию. Что это значит?

На лице Льва появилось выражение упрямого своенравия, когда он ответил:

— Мы больше не дети и пользуемся правом иметь свое собственное мнение. Я только высказал его, больше ничего. Ты сама постоянно повторяешь мне, что мое происхождение и имя дают мне право быть лидером, а дядя заставляет меня довольствоваться положением подчиненного.

— Потому что не может поручить что-нибудь важное такому неуравновешенному молодому человеку, как ты. Он дал мне слово, что, когда наступит решительный момент, князь Баратовский займет подобающее ему место… мы оба надеемся, что ты проявишь себя достойным этого.

— Разве вы в этом сомневаетесь? — вскочил Лев.

— В твоем мужестве — конечно нет. Но тебе не хватает рассудительности, и я боюсь, что ты никогда не приобретешь ее, потому что у тебя отцовский характер, но все-таки ты — и мой сын и что-нибудь да унаследовал от меня. Я поручилась за тебя брату; твое дело — оправдать это поручительство.

В этих словах было столько материнской гордости, что растроганный Лев бросился ей на грудь.

Княгиня улыбнулась и, обняв сына, нежно проговорила:

— Зачем мне повторять, какие надежды я возлагаю на твое будущее? Ты всегда был моим единственным сыном и всем для меня!

— Твоим единственным? А мой брат?

— Вольдемар! — Княгиня выпрямилась; при этом имени вся нежность исчезла с ее лица, которое снова приняло серьезное и строгое выражение, и она продолжала жестким, холодным тоном: — Да, я и забыла о нем. Судьба сделала его владельцем Вилицы, и мы должны с ним примириться.

Глава 11

Управляющий имением в Вилице жил недалеко от господского замка. Красивый дом, окружавшие его хозяйственные постройки и порядок, царивший во дворе, в значительной степени отличались от того, что привыкли встречать в соседних имениях, и хозяйство Вилицы во всей окрестности считалось образцовым. Положение же управляющего, как в отношении получаемого содержания, так и по условию жизни было таково, что ему мог позавидовать любой помещик.

Уже вечерело. Длинный ряд окон первого этажа замка начал освещаться; сегодня у княгини должно было состояться большое празднество. В гостиной управляющего еще не была зажжена лампа, но двое мужчин, находившихся в ней, казалось, были так поглощены своим разговором, что вовсе не замечали сгущавшейся темноты. Старший из них был в самом расцвете сил, с открытым, сильно загоревшим лицом. По внешности же младшего можно было заключить, что он не является местным жителем; его маленькая фигура в самом модном костюме представляла собой комический контраст с его напыщенной важностью.

— Так и будет, — сказал старший. — Я ухожу. Уже третьего дня я заявил княгине, что доставляю ей это удовольствие, и уезжаю из Вилицы; она уже давным-давно добивается этого.

Более молодой собеседник покачал головой.

— Замечательная, но вместе с тем в высшей степени опасная женщина. Говорю вам, господин Франк, эта княгиня Баратовская представляет собой опасность для всей нашей округи.

— Еще чего! — с досадой воскликнул управляющий. — Вот для Вилицы она действительно опасна; она забрала всю власть в свои руки, я для нее был последним камнем преткновения, а теперь она убрала с дороги и его. Я терпел пока мог, и пока был жив старый господин Витольд, было еще сносно; тогда княгиня не решалась трогать меня. Но теперь я уйду.

— Да ведь это же — несчастье для Вилицы! — воскликнул молодой человек. — Вы были единственным, кто еще смел оказывать некоторое сопротивление княгине и чьего зоркого глаза она побаивалась. А теперь здесь будет полное раздолье для всяких подпольных интриг. Мы, правительственные чиновники, — он с особым ударением произнес эти слова, — прекрасно знаем, что значит, когда такие громадные владения, как Вилица, да еще лежащие так близко от границы, будут находиться под управлением княгини Баратовской.

— Да, за эти четыре года она достигла многого, — с горечью произнес управляющий. — Ей удалось устроить так, что вся аренда попала в руки ее земляков. Моего будущего заместителя я тоже знаю. Это пьяница, который погубит Вилицу, но зато националист чистейшей воды.

— Эх, если бы господин Нордек как-нибудь заглянул сюда! — проговорил асессор. — Ведь он, вероятно, не имеет понятия о том, что здесь делается.

— Наш молодой хозяин? Ему никогда не было никакого дела до Вилицы! Я думал, что по достижении совершеннолетия он приедет сюда на продолжительное время, но вместо этого он прислал свою мамашу. Мы даже не имеем с ним прямых связей, а по всем делам обращаемся к его поверенному. Впрочем, перед уходом я решил испробовать последнее средство и написал ему самому, причем открыл ему глаза на все, что здесь творится. Я отправил это письмо уже месяц тому назад, но, представьте, даже не получил ответа. Нет, тут не на что надеяться. Но что же это? Я в своей досаде совсем забыл, что мы сидим впотьмах. Не понимаю, почему Гретхен не несет лампы? Она, вероятно, не знает, что вы здесь?

— Знает, — с некоторым раздражением произнес асессор. — Когда я въехал во двор, ваша дочь стояла в сенях, но только она не дала мне времени даже поклониться, а сейчас же побежала вверх по лестнице на чердак.

На лице Франка выразилось легкое смущение.

— Вы, вероятно, ошиблись? Нет? Мне очень жаль, но в таком случае я при всем желании не могу вам помочь.

— Не можете помочь? — с живостью воскликнул асессор. — Да ведь авторитет отца неограничен, и если вы скажете вашей дочери: «Я хочу…»

— Этого я не сделаю ни в коем случае, — со спокойной решительностью произнес Франк. — Вы знаете, я ничего не имею против вас и вашего сватовства, потому что думаю, что вы искренне любите мою дочь. Получить ее согласие — это уже ваше дело, и я не стану вмешиваться. Впрочем, мне кажется, что у вас на это очень мало шансов.

— Вы ошибаетесь, — сказал асессор. — Безусловно, ошибаетесь; будьте спокойны, я получу согласие.

— Буду очень рад, — ответил управляющий, обрывая разговор, потому что та, о которой шла речь, вошла в комнату с лампой в руках.

Маргарите было около двадцати лет, но ее далеко нельзя было назвать нежным созданием, зато она являлась олицетворением молодости и здоровья. Озаренная ярким светом лампы, она была прелестна со своим свежим розовым личиком, ясными голубыми глазами и густыми белокурыми косами, венком уложенными на голове. Вполне понятно, что, увидев ее, асессор совершенно забыл о ее коварном бегстве «на чердак» и поспешно вскочил, чтобы приветствовать избранницу своего сердца.

— Добрый вечер, господин асессор! — произнесла девушка, довольно холодно отвечая на приветствие. — Так, значит, это вы приехали? Я это и предположить не могла, потому что вы были только в воскресенье.

— На этот раз я приехал по служебным делам, — ответил асессор. — Меня привело сюда поручение большой важности, которое было доверено мне и которое задержит меня в этих краях на несколько дней. Я позволил себе воспользоваться гостеприимством вашего батюшки. Нам, правительственным чиновникам, теперь приходится плохо; повсюду брожение, революционные стремления. Весь округ представляет собой один громадный заговор[2].

— Об этом вам нечего говорить нам, — сухо заметил управляющий. — В Вилице мы знаем это лучше вас.

— Да, Вилица и есть самый очаг заговора. В Раковице заговорщики не смеют так открыто вести игру — там граф Моринский хоть немного стесняется, здесь же ему очень удобно.

— Да и к тому же здесь благоприятные условия, — добавил Франк. — Все лес, а все лесничие поставлены княгиней.

— Мы все это знаем, — уверил асессор с таким лицом, как будто он был всеведущим. — Все, говорю вам, но ничего не можем поделать, потому что у нас нет прямых доказательств. При малейшем приближении кого-нибудь из наших все как сквозь землю проваливаются. Моя миссия связана с этим, и так как полицейская власть здесь в ваших руках, то мне придется обратиться к вам за помощью.

— Если это необходимо. Вы знаете, я очень неохотно занимаюсь подобными делами, хотя меня в замке и считают шпионом за то, что я не закрываю глаз и строго преследую всякое недовольство среди своих подчиненных.

— Это необходимо. Речь идет о двух очень опасных субъектах, которые шатаются под разными предлогами в этих краях и которых необходимо захватить. Когда я ехал сюда, то видел двух очень подозрительных индивидов. Они шли пешком.

— Да разве это может дать повод к подозрению? — расхохоталась Маргарита. — У них, вероятно, не было денег, чтобы ехать на почтовых.

— Простите, у них было вполне достаточно денег, так как они проехали мимо меня даже в экипаже, но на последней станции вышли из него и очень подозрительным образом расспрашивали мельчайшие подробности о Вилице. Они отказались от провожатого и направились туда пешком прямо через поле. К сожалению, я прибыл на станцию, когда они уже уехали оттуда, и наступившая темнота помешала моим дальнейшим розыскам, но завтра я с утра займусь ими. Во всяком случае, они недалеко.

— Может быть, даже там, — проговорила Гретхен, указывая на ярко освещенные окна замка, — у княгини сегодня большое конспиративное собрание.

— Конспиративное собрание? Как, что? Вы это точно знаете? Я накрою их… я…

Управляющий со смехом усадил его.

— Не давайте же морочить себя, это просто выдумка Маргариты.

— Папа, но ведь ты же сам говорил, что у них в замке недаром теперь устраивается праздник за праздником, — заметила молодая девушка.

— Я и не отрицаю этого. Эти балы и охоты являются самым удобным предлогом для того, чтобы в Вилице собирались всевозможные люди, тем более что большинство гостей остается ночевать.

Асессор с напряженным вниманием слушал эти столь интересные для него сообщения. К сожалению, они были прерваны, так как управляющему доложили, что заболела одна из лучших верховых лошадей, и он ушел. Молодые люди остались одни; Маргарите это было, по-видимому, не особенно приятно, асессор же был очень доволен и решил воспользоваться удобным случаем.

— Господин Франк сообщил мне, что собирается покинуть свой пост, — начал он. — Эта новость поразила бы меня как громом, если бы я сам собирался надолго остаться в Л.

— Разве вы собираетесь уезжать? — с удивлением спросила девушка.

— Я ожидаю повышения по службе, а это, как правило, сопряжено с переводом в другое место.

— Вы, кажется, уже давно ожидаете его, — заметила Маргарита.

— Потому что у меня не было случая отличиться. Теперь же я получил важное поручение, и если удачно выполню его, то, безусловно, получу повышение. — Он бросил многозначительный взгляд на девушку, но та упорно молчала. Поэтому он снова заговорил: — Тогда, вероятно, состоится и мой перевод в столицу, у меня там есть влиятельные родственники. Вы еще не знаете столицы… — и тут асессор в ярких красках начал описывать все прелести столичной жизни, а затем с пафосом продолжал: — Но, несмотря на все это, я буду чувствовать себя одиноким и заброшенным, потому что мое сердце останется здесь.

После этих слов асессор сделал большую паузу и встал, с явным намерением опуститься на колени. Девушка струсила и тоже вскочила.

— Простите, мне кажется, входная дверь захлопнулась на засов, и папа не попадет домой, когда вернется. Надо открыть ее. — И с этими словами она выпорхнула из комнаты.

Озадаченный асессор так и остался стоять с согнутыми коленями.

Предлог, которым воспользовалась девушка, не был ею выдуман. Большая входная дверь, закрытая неопытным человеком, действительно с большим шумом захлопнулась на засов. Маргарита, стрелой вылетевшая из комнаты, со всего размаха распахнула дверь в коридор, при этом раздался слабый крик; какой-то человек отскочил назад и, вероятно, упал бы, если бы его не подхватил его спутник.

— Боже мой, что случилось? — с испугом воскликнула Маргарита.

— Тысячу раз прошу извинить, — крайне вежливо ответил робкий голос.

Молодая девушка с изумлением посмотрела на человека, который так вежливо извинялся за то, что его ударили дверью. Но не успела она что-либо ответить, как подошел второй незнакомец и обратился прямо к ней:

— Мы хотим видеть господина Франка; нам сказали, что он дома.

— Папы сейчас нет, но он скоро придет, — проговорила Гретхен, которой это неожиданное посещение принесло большое облегчение, избавляя от необходимости занимать асессора до возвращения отца. В силу этого же она ввела посетителей не в кабинет, как обычно, а прямо в гостиную и, обращаясь к асессору, с изумлением смотревшему на вошедших, произнесла в виде пояснения:

— Эти господа желают видеть папу.

Вслед за тем Маргарита вызвалась уведомить отца и вышла. Послав прислугу за управляющим, она собиралась вернуться в комнату, но, к величайшему ее изумлению, в коридоре появился асессор и деловито спросил, послано ли за господином Франком. Девушка ответила утвердительно. Асессор подошел к ней вплотную и шепотом произнес:

— Это — они… оба подозрительных субъекта. Они в западне. Я приму свои меры и в крайнем случае арестую их. Прежде всего следует запереть дверь, чтобы они не могли убежать. — И он действительно запер дверь и опустил ключ в карман.

— Что вы выдумали? — запротестовала Маргарита. — Папа не сможет попасть в дом, когда вернется!

— Мы поставим у двери служанку и дадим ей ключ, — прошептал асессор. — Она откроет, как только придет господин Франк, и тотчас же позовет работников. Неизвестно, сдадутся ли эти преступники добровольно.

Маргарита отнеслась к его словам с большим недоверием.

— У вас нет полицейского глаза, — авторитетно заявил асессор. — Говорю вам, у них самые типичные физиономии заговорщиков. Я допрошу их, пока вернется господин Франк. Конечно, это очень опасно, но что делать, когда долг повелевает! А теперь разрешите мне действовать.

Он позвал служанку и, дав ей соответствующие указания, вернулся в гостиную. Маргарита последовала за ним. Оба незнакомца, очевидно, и не подозревали о той грозе, которая собиралась над их головами; младший из них, скрестив на груди руки, ходил взад и вперед по комнате, а старший спокойно расположился в кресле.

— Я еще не представился вам, господа, — начал асессор пока еще в вежливом тоне. — Губернский асессор Губерт из Л.

Очевидно, это были не новички в своем преступном деле, потому что они даже не побледнели, услышав эти слова. Старший приподнялся со своего места и, молча, но очень вежливо поклонившись, снова сел, младший же только слегка кивнул головой и небрежно проговорил:

— Очень приятно.

— Могу ли я со своей стороны узнать ваши имена, милостивые государи? — продолжал Губерт.

— К чему это? — равнодушно ответил молодой незнакомец.

— Я желаю их знать.

— Очень сожалею, но мы не желаем называть их.

Асессор кивнул головой, как бы желая сказать: «Я так и знал», и с ударением произнес:

— Я служу в полицейском управлении А.

— Завидное положение! — произнес незнакомец, окидывая Губерта равнодушным взглядом.

Последний просто опешил; даже упоминание о полиции не вызвало у этих закоренелых преступников никакого страха. Однако он знал, как заставить их заговорить.

— Часа два тому назад мимо меня в коляске проехали вы?

На этот раз младший совсем не ответил, а старший вежливо заговорил:

— Совершенно верно; мы тоже заметили ваш экипаж.

— Однако вы вышли на последней станции и, избегая большой дороги, пошли через поле.

Асессор с самым грозным видом произносил свои обвинения, и на этот раз они возымели некоторое действие. Старший из заговорщиков забеспокоился, но младший, которого «полицейский глаз» асессора тотчас же признал более опасным, быстро подошел к своему спутнику и успокаивающе положил руку на спинку кресла.

— Кроме того, когда стало прохладно, мы надели пальто и забыли на станции пару перчаток, — произнес он с нескрываемой иронией. — Может быть, к вашим наблюдениям вы прибавите и эти интересные сведения?

— Таким тоном не говорят с представителем власти!

Незнакомец пожал плечами и отвернулся к окну.

Губерт воспылал гневом: так как управляющий мог вернуться каждую минуту, то он решил отбросить всякую осторожность и продолжал повышенным тоном:

— Извольте назвать мне свои имена и предъявить документы. Я требую этого и настаиваю на этом. Одним словом, вы внушаете мне подозрение.

Это наконец подействовало. Старший господин обнаружил все признаки страха.

— Господи, помилуй! — произнес он.

— Ага, наконец-то вы начинаете осознавать свою вину! — торжествовал Губерт. — Вы вздрогнули, я видел это, не отрицайте! Еще раз повторяю: ваши имена!

— Кто же мы, по-вашему? — спросил молодой человек.

— Заговорщики и государственные изменники!

— И государственные изменники! Ну да, конечно, тут одно обычно дополняет другое.

Асессор от подобной дерзости совсем опешил.

— Я в последний раз требую, чтобы вы назвали свои имена и предъявили документы! — воскликнул он. — Вы отказываетесь? Знаете ли вы, что этим вы еще усугубляете свою вину! Полицейское управление в Л…

— Вероятно, находится в очень плачевном состоянии, если вы являетесь его представителем, — докончил молодой незнакомец.

Это было чересчур. Оскорбленный вскочил, как ужаленный.

— Это неслыханно! Вы оскорбляете в моем лице правительство. Я арестую вас и отправлю в Л.

Губерт, как разъяренный петух, подскочил к своему противнику, но тот без всякой церемонии отстранил его; это было только одно движение сильной руки, однако асессор, как мячик, полетел на диван.

— Караул! — вне себя закричал он. — Покушение на мою особу; Маргарита, позовите своего отца!..

— Лучше принесите стакан воды и вылейте ее на голову этого господина! — сказал незнакомец. — Ему это необходимо.

Молодая девушка не успела исполнить эти столь разноречивые поручения, так как в соседней комнате послышались торопливые шаги и вошел управляющий, который, к своему удивлению, увидел меры, принятые у дверей, и услышал громкие голоса в гостиной. Асессор еще барахтался на диване и старался встать на ноги.

— Господин Франк! — воскликнул он. — Охраняйте выход и позовите работников! Вы ведаете полицейским надзором в Вилице и должны помочь мне! Я арестую этих двух субъектов именем…

Тут голос его сорвался, но после отчаянного усилия ему удалось встать.

Молодой незнакомец подошел к управляющему:

— Господин Франк, ведая по моему поручению полицейским надзором в Вилице, вы, вероятно, не выдадите своего собственного хозяина?

— Кого? — воскликнул управляющий отскакивая.

Незнакомец вынул из кармана бумагу и подал ее Франку.

— Я приехал совершенно неожиданно, и вы вряд ли узнаете меня после десяти лет; это письмо, которое вы сами написали мне несколько недель тому назад, может послужить удостоверением моей личности.

Франк бросил беглый взгляд на письмо, а затем посмотрел на лицо стоявшего перед ним молодого человека и спросил:

— Господин Нордек?

— Вольдемар Нордек, — подтвердил тот. — Которого при первых же шагах, сделанных им по своей земле, собираются арестовать в качестве какого-то «субъекта». Действительно, приятное приветствие!

Он посмотрел в направлении дивана, где сидел асессор, от изумления превратившийся в соляной столб.

— Какое досадное недоразумение, — в крайнем смущении произнес управляющий. — Мне очень жаль, что оно произошло в моем доме. Господин асессор, вероятно, крайне сожалеет…

Бедный асессор! Он был совсем уничтожен, и у него не было даже сил извиниться. К его счастью, Вольдемар не обращал больше на него никакого внимания; он представил Франку своего спутника:

— Доктор Фабиан, мой друг и наставник. Мы увидели, что замок освещен, и узнали, что сегодня там большое празднество. Я совершенно незнаком с гостями моей матери, а потому мы предпочли зайти сюда и пробыть здесь до отъезда гостей. Кроме того, я должен поговорить с вами относительно вашего письма, которое получил всего несколько дней тому назад, так как был в отъезде. Можем ли мы без посторонних побеседовать с полчаса?

Франк отворил дверь в кабинет.

— Прошу вас пройти сюда.

Вольдемар, выходя из комнаты, обернулся.

— Пожалуйста, подождите меня здесь, господин доктор. Надеюсь, вам не грозит больше опасность быть арестованным в качестве заговорщика. Я скоро вернусь.

Он слегка поклонился девушке, совершенно игнорируя асессора, и в сопровождении управляющего вышел из комнаты.

— Господин асессор, — вполголоса произнесла Маргарита. — Поздравляю вас с повышением!

— Сударыня! — простонал асессор.

— Ведь у меня нет «полицейского глаза»! Кто бы мог подумать, что у нашего хозяина столь ясно выраженная физиономия заговорщика!

Асессор не мог больше выносить насмешки из этих уст и, пробормотав какое-то извинение, поспешно вышел из комнаты.

Глава 12

Большая часть гостей, оставшихся ночевать в вилицком замке, уехала ранним утром следующего дня; только граф Моринский с дочерью находились еще в Вилице. Так как молодой хозяин застал их там, то вежливость требовала, чтобы они приветствовали его; однако граф Моринский счел необходимым предоставить своего племянника в первые часы свидания исключительно матери, да и Ванда совершенно не торопилась предъявлять свои родственные права.

Княгиня была одна с обоими сыновьями, она сидела на своем обычном месте в зеленой гостиной. Вольдемар расположился напротив, тогда как Лев стоял возле кресла брата; по внешнему облику это была совсем мирная семейная картина.

— Я никак не могу простить тебе этого, Вольдемар, — укоризненным тоном произнесла княгиня. — Остановиться у управляющего! Как будто замок каждую данную минуту не находится в полном твоем распоряжении, и как будто для меня не было бы радостью представить тебя моим гостям!

— Право, я вовсе не был расположен тотчас же по приезде вступать в совершенно чуждый мне круг, у меня было далеко не такое настроение.

— Ты все еще питаешь прежнюю антипатию ко всему, что называется обществом? Тогда нам придется сократить наши приемы.

— Только не ради меня. Я очень прошу тебя не обращать на меня внимания в этом отношении и извинить, если я не слишком часто буду появляться в твоих салонах.

Княгиня улыбнулась; эта нелюбовь Вольдемара к обществу, которую она давно знала, вполне соответствовала ее желаниям.

— И ты действительно привез с собой своего бывшего учителя? — весело заговорил Лев. — Удивляюсь твоему поступку, Вольдемар! Я был рад, когда смог отделаться от своего ментора, и ни в коем случае не стал бы брать его с собой в университет и путешествовать с ним.

Холодность, которую молодой Нордек обычно выказывал при разговоре с матерью, совершенно исчезала в обращении с братом.

— Ты не должен смотреть на господина Фабиана как на простого учителя. Он давно оставил эту профессию и теперь всецело посвятил себя истории; душой и телом он всегда был ученым, и только нужда заставила его стать «ментором».

— Это заметно, — проговорила княгиня. — Он всегда отличался сухостью и педантичностью ученого.

— Разве ты была недовольна его отчетами, которые он аккуратно посылал тебе в первое время моего пребывания в университете? — спокойно спросил Вольдемар. — Он не знал, что, собственно, ты желала знать, а потому я посоветовал ему писать подробнее о моих занятиях.

Княгиня опешила.

— Ты, кажется, знаешь все подробности нашей переписки и даже отчасти… придавал ей известное направление?

— У доктора Фабиана нет от меня тайн, а я со своей стороны находил вполне естественным, что тебя интересуют мои занятия, — ответил Вольдемар так равнодушно, что подозрения матери относительно того, что ее тогдашний план был открыт, тотчас же исчезли.

— Лев очень радуется тому, что будет иметь возможность служить тебе гидом во время твоих охотничьих экскурсий в окрестностях Вилицы, — сказала княгиня, чтобы переменить разговор.

Нордек посмотрел на брата, все еще стоявшего возле его кресла, и произнес:

— Боюсь только, что мы совершенно по-разному понимаем охоту. Ты и на охоте остаешься элегантным кавалером, который может прямо из леса показаться в гостиной, со мной же ты должен будешь гоняться за дичью не разбирая дороги; не знаю, понравится ли тебе это?

— Ну, в наших польских лесах дело обстоит посерьезнее, чем в спокойных рощах Альтенгофа. Ты сам скоро увидишь, возможно ли при встречах с волками иметь «салонный вид». Я часто предпринимаю довольно смелые прогулки, и так как Ванда тоже страстно любит охоту… ты ведь знаешь, что она в Вилице?

Этот вопрос был задан совершенно неожиданно, тем не менее Вольдемар очень спокойно ответил:

— Графиня Моринская? Да, я об этом слышал.

— Графиня Моринская! — с упреком повторила княгиня. — Ведь это — твоя двоюродная сестра, да к тому же она вскорости станет тебе еще ближе. Лев, ты, вероятно, не станешь скрывать от брата то, что для посторонних еще является тайной?