Любовь дерзкого мальчишки Вернер Элизабет

Глава 21

Между тем в Вилице царила тяжелая, напряженная атмосфера. С того времени как Нордек вернулся из пограничного лесничества вместе с графиней Моринской, в замке свирепствовала буря — на это ясно указывали все признаки. Молодая графиня в тот же вечер имела разговор с теткой и с тех пор не выходила из своей комнаты; княгиня тоже почти не показывалась. Даже Вольдемар не проявлял обычного холодного спокойствия. Быть может, виною этого было то обстоятельство, что в течение дня он два раза не был принят Вандой, молодой человек не видел ее с той минуты, как передал ее, обессиленную от волнения и потери крови, на руки своей матери. Ванда отказывалась принять его, хотя он хорошо знал, что ее болезнь долго не протянется. Доктор убедительно заявил, что рана не опасна и что графиня уже завтра может вернуться в Раковиц.

У молодого помещика, конечно, не было много времени заниматься своими собственными делами, так как на него обрушилась масса всевозможных забот, связанных с событием в лесничестве. В Л. было получено известие, что в ближайшие дни ожидается битва с повстанцами близ самой границы, а потому ее охрана была значительно усилена. Большой отряд прошел через Вилицу и, пока солдаты отдыхали в деревне, офицеры, будучи знакомы с хозяином, завернули в замок и ушли лишь к вечеру. Напоследок явился еще доктор Фабиан со своими новостями, также требуя от своего бывшего воспитанника внимания и интереса к своим делам. Нужна была действительно железная натура Вольдемара, чтобы выдержать все это и… принимать участие в чужом счастье, когда его собственное было разбито.

Было раннее утро второго дня после происшествия в лесничестве. Княгиня была одна в своей гостиной, на ее лице виднелись следы бессонной ночи. Она в мрачном раздумье сидела, подперев голову рукой. То, что она узнала позавчера вечером, все еще не давало ей покоя. Ванда в тот же вечер рассказала ей обо всем случившемся; она была слишком горда, чтобы всеми силами не постараться оградить себя от подозрения в том, что княгиня называла «изменой». Она объяснила тетке, что не посылала никаких предупреждений и вмешалась в дело лишь в последний момент. Каково было это вмешательство и что она сделала для спасения Вольдемара, скрывать было нельзя, об этом достаточно ясно говорила рана на руке.

Появление сына заставило княгиню очнуться от мучительных мыслей. Павел уже докладывал ей, что барин сегодня в третий раз пытался увидеть графиню Моринскую и на этот раз настоял на своем. Вольдемар медленно подошел ближе и остановился возле матери.

— Ты от Ванды? — спросила она.

— Да.

— Значит, ты все-таки добился своего, несмотря на ее отказ? Разговор с ней, надеюсь, убедил тебя, что не мой приказ закрыл перед тобой ее дверь, как ты предполагал. Это было ее собственное желание.

— После того, что сделала для меня вчера Ванда, я все-таки могу иметь право хотя бы видеть ее и говорить с ней. О, не беспокойся! — с горечью продолжал Нордек, видя, что мать хочет что-то возразить. — Твоя племянница сделала все, что было в ее силах, чтобы лишить меня всякой надежды. Она думает, что исполняет свою волю, а между тем слепо подчиняется твоей. То, что я должен был выслушать из ее уст, были твои слова, твои мысли. Я упустил из виду, что с третьего дня она все время всецело находилась под твоим влиянием.

— Я только напомнила Ванде о ее долге, — холодно ответила Княгиня, — хотя этого было даже не нужно. Она сама опомнилась, и я надеюсь, что и ты также. Было бы напрасно упрекать вас в том, что произошло, но вы, вероятно, сами осознаете свою обязанность по отношению ко Льву: вы непременно должны расстаться! Ванда уже убедилась в этом, и ты должен покориться.

— Должен? — повторил Вольдемар. — Ты знаешь, мама, что покорность не принадлежит к числу моих добродетелей, а тем более в том случае, когда речь идет о счастье всей моей жизни.

Княгиня посмотрела на него с испугом и изумлением.

— Что это значит? Уж не собираешься ли ты похитить невесту у своего брата, после того как уже отнял ее любовь?

— Лев никогда не владел ею. Ванда не знала ни себя, ни своего сердца, когда уступила вашим желаниям и планам. Ее любовь принадлежит мне, и теперь, зная это, я сумею отвоевать свою собственность.

— Ты уже подумал о том, что ответит тебе на это твой брат?

— Я обязательно вернул бы свободу своей невесте, если бы она заявила мне, что ее любовь принадлежит другому, — твердо произнес молодой человек. — Лев, насколько я знаю его, этого не сделает. Он выйдет из себя, замучает Ванду и устроит нам целый ряд самых ужасных сцен.

— Ты, кажется, хочешь предписывать ему, как себя вести, после того как сам же нанес ему смертельное оскорбление? — перебила его мать. — Конечно, Лев далеко, он борется за свой народ и подвергает свою жизнь опасности, не подозревая, что его брат за его спиной…

Она остановилась, так как рука сына тяжело легла на ее руку.

— Мама, — глухим голосом произнес он, — оставь эти обвинения, которым ты сама не веришь. Тебе лучше чем кому-либо известно, как Ванда и я боролись с этим чувством! За спиной Льва!.. В моей комнате лежит письмо, которое я написал, прежде чем пошел к Ванде; он должен знать все, что произошло! Я хотел передать это письмо тебе, ты одна знаешь, где теперь Лев, и можешь переслать его ему.

— Ни за что! — гневно воскликнула княгиня. — Я слишком хорошо знаю своего сына, чтобы подвергать его такой пытке, об этом не может быть и речи. Я взяла с Ванды слово, что она будет молчать, и ты пообещаешь мне то же самое. Она сегодня же вернется в Раковиц, а как только поправится, поедет к нашим родственникам в М. и останется там до тех пор, пока приедет Лев и сможет сам защищать свои права.

— Я это знаю, — мрачно ответил Вольдемар. — Она сказала мне все это. Может быть, ты и права, будет лучше, если мы сами решим это дело с глазу на глаз. Я за каждую минуту готов дать ему ответ. Что произойдет между нами потом, это, конечно, другой вопрос!

Княгиня встала и подошла к сыну.

— Вольдемар, оставь эту безумную надежду! Говорю тебе, Ванда никогда не будет твоей, даже если бы была свободна; между вами стоит слишком многое. Ты ошибаешься, рассчитывая на то, что она изменит свой образ мыслей. Если даже она и любит тебя, то все же она, как графиня Моринская и невеста князя Баратовского, знает, чего требуют от нее долг и честь, а если бы она это и забыла, то есть кому напомнить ей об этом!

Презрительная улыбка мелькнула на губах молодого человека, когда он возразил:

— И ты действительно думаешь, что кто-нибудь из вас помешал бы мне, если бы у меня было согласие Ванды? Но все равно, награда слишком ценная для меня, чтобы я не решился на борьбу, если бы даже препятствия были еще в десять раз больше! Ванда будет моей!

В этих словах слышалась непоколебимая энергия; княгиня лишний раз должна была признать, что так мог говорить только ее сын.

— Ты забыл, кто твой соперник? — с ударением спросила она. — Брат на брата! Неужели же я должна остаться безучастной к этой враждебной, быть может, даже кровопролитной стычке между моими сыновьями? Вы совершенно не думаете о тревоге вашей матери!

— Твои сыновья? — повторил Вольдемар. — Там, где дело касается тревоги и нежности матери, речь может быть только об одном сыне. Но успокойся, все, что только возможно сделать для предотвращения печального исхода, будет сделано. Позаботься о том, чтобы Лев оставил мне возможность видеть в нем брата; ты имеешь безграничную власть над ним, тебя он послушает…

В эту минуту их разговор был прерван: хозяину замка доложили, что к нему пришел унтер-офицер отряда, проходившего вчера через Вилицу, и хочет немедленно видеть его.

Прибывший унтер-офицер стоял в передней, он передал Вольдемару поклон от командира отряда и просьбу последнего. В течение ночи по ту сторону границы произошло ожесточенное сражение, окончившееся полным поражением повстанцев, которые в беспорядке бежали, преследуемые победителями. Часть беглецов укрылась на этой стороне границы. Они были задержаны патрулем, и тот должен отвезти их в Л. Однако среди них находились тяжелораненые, которых нельзя было перевозить, и командир отряда просил разрешения поместить их в Вилице. Вольдемар выразил свое согласие и в сопровождении унтер-офицера сам пошел к управляющему, чтобы отдать нужные распоряжения.

Княгиня тем временем осталась одна, не обратив внимания на причину, по которой вызвали Вольдемара, так как у нее были совсем другие мысли в голове.

Что теперь будет? Этот вопрос стоял перед ней, как грозный призрак. Его решение могло быть отложено, но не изменено. Княгиня хорошо знала своих сыновей, чтобы не сомневаться в том, что произойдет, если они встретятся врагами.

В эту минуту дверь соседней комнаты отворилась, раздались поспешные шаги, портьера нетерпеливо откинулась, и княгиня с криком радости и страха вскочила со своего места.

— Лев! Ты здесь?

Княгиня обняла сына, тот молча и поспешно ответил на ее объятие; в его приветствии не было ничего, что говорило бы о радости свидания.

— Откуда ты пришел? — спросила княгиня. — Так неожиданно и внезапно? Как ты можешь быть таким неосторожным и являться в замок среди бела дня? Ты же ведь знаешь, что тебе грозит арест? Почему ты не подождал до наступления темноты?

Лев высвободился из ее объятий.

— Я довольно ждал, всю ночь испытывал невероятную пытку; было невозможно перейти через границу, и я должен был прятаться. Наконец на рассвете мне удалось добраться до лесов Вилицы… затем потребовалось еще немало усилий, чтобы достичь замка.

Лев проговорил все это с большим волнением. Мать только теперь заметила, как он был бледен и встревожен, и почти насильно усадила его в кресло.

— Отдохни! Ты совершенно измучен! Какое безумие ставить на карту жизнь и свободу ради короткого свидания с нами! Ты ведь должен был понять, что страх за тебя пересилит во мне радость свидания. Я вообще не понимаю, как Бронислав мог отпустить тебя? Ведь борьба в самом разгаре.

— Нет, нет, — перебил ее Лев. — В ближайшие сутки ничего не произойдет! Мы точно осведомлены о положении врага; решительное сражение произойдет завтра или послезавтра. Если бы предстояла битва, то я не был бы здесь.

Княгиня тревожно посмотрела на сына.

— Лев, тебя отпустил дядя? — вдруг спросила она, охваченная каким-то неясным предчувствием.

— Да, да, — пробормотал молодой человек, избегая смотреть на мать. — Говорю тебе, что все устроено и предусмотрено. Я со всем отрядом стою в лесах А., в совершенно закрытом месте. До моего возвращения командование передано моему адъютанту.

— А Бронислав?

— Дядя собрал все свои силы в В. возле самой границы, мы охраняем тыл. Но, мама, достаточно, не спрашивай меня больше ни о чем! Где Вольдемар?

— Твой брат? — испуганно спросила княгиня. — Ты пришел ради него?

— Я ищу Вольдемара, — страстно воскликнул Лев, — только его и никого больше! Его нет в замке, как сказал Павел, но Ванда здесь. Значит, он действительно привез ее сюда как завоеванную добычу, и она допустила это! Но я покажу, кому она принадлежит… покажу ему и ей!

— Господи помилуй! Ты знаешь?..

— Что произошло в пограничном лесничестве? Да. Люди Осецкого присоединились вчера к моему отряду и рассказали то, что видели. Ты понимаешь теперь, что я во что бы то ни стало должен был попасть в Вилицу!

— Я этого боялась, — тихо произнесла княгиня.

Лев вскочил и с пылающим взором встал перед ней.

— И ты допустила, чтобы моя любовь, мои права попирались ногами? Ты, обычно подчиняющая всех своей власти? Неужели же этот Вольдемар покоряет всех? В то время как я веду борьбу не на жизнь, а на смерть за свободу и спасение родины, моя невеста жертвует жизнью за нашего тирана! Она забывает отечество, народ, семью, чтобы спасти его. Теперь мне все равно, кто из нас погибнет: он, или я, или она вместе с нами!

Княгиня схватила его за руки.

— Успокойся, Лев! Прошу тебя, я требую от тебя этого! Не обвиняй брата с такой слепой ненавистью, сначала выслушай меня.

— Я уже много слушал, вполне достаточно для того, чтобы это могло привести меня в ярость. Ванда бросилась к нему на грудь, закрыла его своим собственным телом, а я еще должен сомневаться в измене? Где Вольдемар?

Княгиня тщетно старалась успокоить сына — он ее не слушал. И в то время как она раздумывала над тем, как бы помешать их встрече, случилось самое худшее из того, что могло случиться: Вольдемар вернулся назад.

Он быстро вошел в комнату и направился к княгине, как вдруг увидел Льва, при этом на его лице выразилось не изумление, а скорее смертельный ужас. Побледнев, он смерил младшего брата с головы до ног и проговорил:

— Так вот ты где?

На лице Льва появилось выражение какого-то дикого удовлетворения, когда он наконец увидел перед собой предмет своей ненависти.

— Ты, вероятно, не ожидал меня?

Вольдемар ничего не ответил; ему, как более рассудительному, сейчас же пришла в голову мысль о той опасности, какой подвергается здесь Лев. Он вернулся, запер дверь на ключ и только потом ответил:

— Нет! Мама, вероятно, также не ожидала тебя.

— Я не хочу поздравлять тебя с твоим геройским подвигом в пограничном лесничестве, ты, вероятно, так назовешь свой поступок, — продолжал князь с нескрываемой насмешкой. — Ты убил лесничего, а остальные, трусы, не посмели тебя тронуть.

— Они в ту же ночь бежали за границу, — сказал Вольдемар. — Может быть, они присоединились к тебе?

— Да.

— Я так и думал. Когда ты покинул свой отряд?

— Не собираешься ли ты меня допрашивать? — запальчиво воскликнул Лев. — Я явился сюда, чтобы потребовать отчета у тебя! Пойдем, нам надо поговорить с глазу на глаз.

— Вы останетесь! — приказала княгиня. — Я не оставлю вас одних. Если эта встреча необходима, то пусть она произойдет в моем присутствии. Может быть, вы хоть тогда не совсем забудете, что вы — братья!

— Братья или нет, — вне себя воскликнул Лев, — но он совершил низкое предательство! Он знал, что Ванда — моя невеста, и тем не менее не постеснялся завладеть ее любовью. Так поступают только предатели и подлецы.

Княгиня хотела удержать сына, но было поздно — злополучное слово уже сорвалось с его языка. Вольдемар вздрогнул, как пораженный пулей. Княгиня побледнела. Ее испугала не безумная ярость младшего сына, а выражение лица старшего, и она оттолкнула его, хотя он был безоружен, тогда как у Льва была шашка. Встав между ними, она повелительно крикнула:

— Вольдемар, Лев… успокойтесь! Я приказываю вам это.

Когда княгиня повелевала, то всегда достигала цели. Так и в данном случае: ее сыновья невольно повиновались. Лев опустил руку, которой уже ухватился за рукоять шашки, а Вольдемар остановился.

— Лев, довольно оскорблений, — резко произнес он. — Если ты еще вчера имел право обвинять меня, то сегодня уже утратил его. Я люблю Ванду больше, чем ты предполагаешь, но даже ради нее не забыл бы о чести и долге. Я не бросил бы тайком доверенного мне поста, не изменил бы присяге, которую дал своему начальнику. Все это сделал ты. Пусть мама решит, кто из нас заслужил того названия, которое ты бросил мне.

— Что это, Лев? — воскликнула княгиня. — Ты ведь явился сюда с разрешения дяди? Отвечай!

Яркая краска залила бледное до сих пор лицо молодого князя, он не решался поднять на мать глаз и злобно обратился к брату:

— Что ты понимаешь в моих обязанностях? Какое тебе до них дело? Ты ведь заодно с нашими врагами. Я не могу терять время, я должен вернуться в свой отряд!

— Слишком поздно, — ответил Вольдемар. — Ты не найдешь его больше.

Лев, очевидно, не мог постичь этих слов и смотрел на брата так, как будто тот говорил на незнакомом языке.

— Когда ты покинул своих? — еще раз спросил Вольдемар, на этот раз так серьезно, что брат невольно ответил ему:

— Вчера вечером.

— А ночью на них напали, твой отряд разогнан и уничтожен.

С губ молодого князя сорвался страшный крик. Он бросился на говорившего.

— Этого не может быть, ты лжешь, хочешь напугать меня и заставить удалиться отсюда!

— Нет, этого не может быть, — вмешалась и княгиня. — Ты еще не мог получить известий о том, что произошло сегодня, я должна была бы получить их раньше тебя. Ты нас обманываешь! Не прибегай к таким средствам.

Вольдемар в течение нескольких секунд смотрел на мать, которая скорее была согласна счесть его обманщиком, чем обвинить в чем-нибудь своего младшего сына. Наконец он произнес:

— Князю Баратовскому был поручен важный пост со строжайшим приказом не покидать его. Он должен был охранять тыл отряда своего дяди. Когда совершилось ночное нападение, князя Баратовского не было на этом посту. Начальник отсутствовал, отряд не сумел защититься и был перебит; несколько человек спаслось бегством и попало в руки наших патрулей. Трое из них, тяжелораненые, лежат здесь, в деревне, от них я узнал обо всем происшедшем!

— А мой брат? — с притворным спокойствием спросила княгиня. — Что случилось с его отрядом?

— Этого я не знаю, — ответил Вольдемар. — По слухам, победители направились в В. Что произошло там, еще неизвестно.

Он замолчал. Наступила жуткая тишина. Лев закрыл лицо руками, из его груди вырвались глухие стоны. Княгиня тяжело дышала и не отрывала взгляда от младшего сына.

— Оставь нас одних, Вольдемар! — наконец глухо, но с прежним спокойствием произнесла она.

Нордек мешкал, так как никогда не видел ее такой. Его, жестокого и сурового, охватила жалость, когда он прочитал на ее лице участь своего брата.

— Мама, — тихо произнес он.

— Иди, — повторила она. — Мне нужно поговорить с князем Баратовским; присутствие третьего здесь излишне. Оставь нас одних!

Вольдемар вышел из комнаты, но его душа горько и болезненно возмутилась; его изгоняли, когда мать хотела говорить с младшим сыном; старший всегда оставался ей чужим, он был лишним. В его душе шевельнулась глубокая горечь, но тем не менее он чувствовал, что случившееся отомстит за него и что теперь княгиню постигнет жестокая кара в лице любимого сына, ее кумира.

Вольдемар опустил портьеру, он оставался в соседней комнате, чтобы на всякий случай охранять вход, так как хорошо знал, какой опасности подвергался Лев: каждую минуту кто-нибудь мог войти, и нужно было принять меры предосторожности.

Вольдемар отошел к окну, не желая слышать ни одного слова из разговора; к счастью, толстые портьеры заглушали каждый звук. Прошло уже более получаса, а разговор все еще продолжался; по-видимому, ни княгиня, ни Лев не думали о том, что опасность с каждой минутой возрастает. Вольдемар наконец решил прервать их беседу. Он снова вошел в гостиную и с изумлением остановился, так как там царило глубокое молчание.

Княгиня исчезла; дверь в ее кабинет была заперта, Лев был один. Он лежал в кресле, зарывшись головой в подушки, не шевелясь и не замечая вошедшего. Вольдемар подошел к нему и позвал.

— Мужайся! — тихо, но внушительно произнес он. — Позаботься о своей безопасности. У нас теперь постоянная связь с Л. Я не могу оградить замок от посещений, которые могут быть для тебя опасны. Уйди пока в свои комнаты; будем считать их запертыми, как и раньше. Павел вполне надежен. Пойдем!

Лев был бледен как полотно, он медленно поднял голову на брата, ничего не понимая. Его ухо только механически уловило последнее слово.

— Куда? — спросил он.

— Прежде всего прочь из этих комнат, которые доступны всем. Пойдем, прошу тебя!

Князь машинально встал и осмотрелся вокруг, как бы не узнавая и соображая, где он находится, но, когда его взгляд упал на запертую дверь кабинета матери, он задрожал всем телом.

— Где Ванда? — наконец спросил он.

— В своей комнате. Ты хочешь ее видеть?

Молодой князь отрицательно покачал головой.

— Нет, она тоже с презрением и отвращением оттолкнула бы меня. С меня довольно одного раза!..

Лев тяжело оперся на кресло; его обычно свежий, чистый молодой голос звучал тихо и надорванно. Было видно, что сцена с матерью страшно потрясла его.

— Лев, — серьезно произнес Вольдемар, — если бы ты так ужасно не рассердил меня, то я не сообщил бы об этом с такой беспощадностью, но тем роковым словом ты вывел меня из себя.

— Успокойся, мать вернула мне его. Теперь я — предатель и подлец! Я должен был выслушать это и… молчать!

Было что-то жуткое в тупом, оцепенелом спокойствии этого пылкого юноши. Последние полчаса, казалось, совершенно изменили его характер.

— Следуй за мной, — настаивал Вольдемар. — Пока ты должен остаться в замке.

— Нет, я немедленно отправлюсь в В., я должен знать, что случилось с дядей и его отрядом.

— Господи боже!.. — с ужасом воскликнул брат. — Неужели ты хочешь совершить такое безумие и перейти границу теперь, среди бела дня? Это было бы самоубийством!

— Я должен, — настаивал Лев. — Я знаю место, где переход возможен. Если я нашел дорогу сегодня утром, то найду ее и во второй раз.

— Говорю тебе, ты теперь не перейдешь; с сегодняшнего утра охрана усилена, и по ту сторону тоже стоит тройная цепь; солдаты получили приказание расстреливать каждого, кто не знает пароля. Ты во всяком случае явишься слишком поздно. В В., конечно, уже все закончилось.

— Все равно, — воскликнул Лев, вдруг переходя из оцепенения к полному отчаянию, — там, вероятно, еще будет сражение, хотя бы одно-единственное, а больше мне и не надо! Если бы ты только знал, что сделала мне мама своими ужасными словами!.. О боже мой, ведь это — моя мать, и я так долго был для нее всем!

Вольдемар был потрясен этим взрывом горя.

— Я позову Ванду, — сказал он наконец, — она…

— Она сделает то же самое. Ты не знаешь наших женщин. Но именно поэтому, — в отчаянии молодого князя прорвалось нечто вроде мрачного торжества, — именно поэтому ни на что не надейся. Ванда никогда не будет принадлежать тебе, никогда! Если даже она любит тебя, если она даже умрет от этой любви, ты все же останешься врагом ее народа, ты ведь помогаешь его угнетению, и это вынесет тебе приговор. Полька никогда не будет твоей женой! — тяжело дыша, продолжал он. — Я не мог бы спокойно умереть, зная, что она в твоих объятиях, теперь же могу, она для тебя потеряна так же, как и для меня. — Князь хотел выйти, но вдруг остановился; в течение нескольких секунд он, по-видимому, колебался, затем медленно и нерешительно подошел к двери рабочего кабинета княгини и позвал: — Мама!

За дверью была тишина.

— Я хотел проститься с тобой.

Никакого ответа не последовало.

— Мама! — Голос молодого князя дрожал от душераздирающей, боязливой мольбы. — Если я не должен видеть тебя, то скажи мне хоть слово на прощанье, только одно-единственное! Оно ведь последнее. Мама, ты не слышишь меня?

Он упал на колени перед запертой дверью и прижался к ней головой, как будто она должна была открыться перед ним. Но все было напрасно: дверь оставалась запертой, и за ней не слышалось ни единого звука. У матери не было ни слова прощания для сына, княгиня Баратовская не могла простить его поступок.

Лев встал с колен; его лицо снова было таким же неподвижным, как и раньше, только вокруг рта появилось выражение горького страдания, какого он, вероятно, не испытывал еще никогда в жизни. Он не произнес ни слова, а лишь молча взял свой плащ, накинул его на плечи и направился к двери. Брат тщетно старался его остановить. Лев отстранил его.

— Оставь меня! Скажи Ванде… нет, не говори ей ничего, она ведь меня не любит! Прощай! — И он выбежал из комнаты.

Вольдемар в течение нескольких минут стоял, совершенно не зная, что предпринять. Наконец он, видимо, принял какое-то решение и быстро прошел в переднюю княгини, где с растерянным лицом стоял дворецкий.

— Павел, — обратился к нему Вольдемар. — Вы немедленно должны последовать за князем Баратовским. Он собирается совершить безумный поступок, который будет стоить ему жизни, если он исполнит его. Он хочет сейчас, днем, перебраться через границу.

— Господи помилуй! — с ужасом воскликнул дворецкий.

— Я не могу удержать его, — продолжал Нордек. — В его теперешнем состоянии он должен быть с кем-нибудь. Я знаю, что вы, несмотря на свои годы, еще хорошо ездите верхом. Сядьте на лошадь! Князь пошел пешком; вы должны догнать его еще по эту сторону границы; вам, вероятно, известно место, где сходятся повстанцы. Боюсь, что оно находится в окрестностях пограничного лесничества.

Павел ничего не ответил; он не смел отвечать утвердительно, но в данную минуту не решился и отрицать правду. Вольдемар понял его молчание.

— И как раз там усиленная охрана, — воскликнул он. — Как моему брату удалось пробраться через границу, я не знаю, во второй раз он сделать этого не сможет. Поспешите за ним, Павел! Пусть спрячется до наступления темноты, если негде, то хоть в доме лесничего; там Фельнер, который ни за что не выдаст Льва. Поспешите!

— Через десять минут я буду готов, — ответил Павел.

Он сдержал слово и десять минут спустя выезжал со двора замка.

Вольдемар, стоявший у окна, облегченно вздохнул.

— Это было единственное, что еще можно было сделать. Быть может, старик все-таки еще нагонит Льва, и тогда самое худшее будет предотвращено.

Однако прошло около пяти часов, а никаких известий все не было. Вольдемар беспокойно ходил взад и вперед по комнате; все еще продолжавшееся отсутствие Павла он заставлял себя считать хорошим знаком. Во всяком случае, старик нагнал Льва и будет теперь с ним, пока тот останется по эту сторону границы. Быть может, они оба укрылись в пограничном лесничестве.

Наконец, уже много времени спустя после полудня, явился управляющий. Он поспешно и без всякого доклада вошел к молодому хозяину.

— Господин Нордек, я попросил бы вас прийти в деревню, ваше присутствие необходимо.

— Что случилось?

— Я просил бы вас прийти, — уклончиво ответил Франк. — Получены известия с границы. У В. действительно произошло решительное сражение.

— А исход? — с крайним напряжением спросил Вольдемар.

— Повстанцы потерпели полное поражение; они отчаянно защищались, но были разбиты. Те, что остались в живых, разбежались по всем направлениям.

— А их начальник, граф Моринский?

Управляющий молча смотрел в пол.

— Он убит?

— Нет, но тяжело ранен и попал в руки врагов.

— Еще и это! — пробормотал Вольдемар.

Сам он всегда был чужим дяде, но Ванда! Он знал, с какой страстной нежностью она была привязана к отцу, и весь содрогнулся, но потом все же овладел собой.

— Откуда у вас эти сведения? Они достоверны? Может быть, это — только слухи?

— Мне сообщил их Павел, — объяснил управляющий, — он у меня…

— У вас? Он известил вас, тогда как я уже несколько часов жду его возвращения? Почему он не явился в замок?

— Он не решается… княгиня или молодая графиня могли бы увидеть его в окно… их надо подготовить. Павел не один.

— Что случилось? Мой брат?..

— Князь Баратовский погиб, — тихо произнес управляющий. — Павел привез его тело…

Вольдемар молчал. Он на несколько секунд прикрыл глаза рукой, но, быстро овладев собой, поспешил в дом управляющего. Там его встретил Павел. Он робко взглянул на молодого хозяина, которого, будучи преданным слугой княгини Баратовской, привык считать врагом; но выражение лица Нордека показало старику, что он видит перед собой только брата своего молодого князя.

— Наша княгиня!.. — простонал он. — Она не переживет этого, графиня Ванда также!..

— Вы не догнали молодого князя? — спросил Вольдемар.

— Догнал, — проговорил Павел срывающимся голосом, — и передал ему ваше предостережение; только он ничего не хотел слушать и рассчитывал, что лесная чаща скроет его. Я просил, на коленях умолял его; это наконец подействовало, и он согласился подождать до вечера. Мы стали раздумывать о том, можно ли будет укрыться в лесничестве, как вдруг повстречали арендатора Янова, его нечего было бояться, так как он из наших. Он рассказал нам, что около В. идет сражение с отрядом Моринского, которое еще не окончилось. Тут молодой князь не захотел больше ничего слушать, у него была только одна мысль: во что бы то ни стало попасть в В., чтобы принять участие в битве. Мы не могли удержать его. Не прошло и получаса, как он ушел, и вдруг раздались выстрелы, сначала два подряд, потом целый десяток сразу…

Старик не мог больше говорить, голос его сорвался, а из глаз полились горькие слезы.

Вольдемар со страхом ждал продолжения.

— Я привез тело, — после паузы сказал старик. — Господин ротмистр, бывший вчера в замке, помог мне выручить его. Только я не смел явиться туда. Мы пока положили его там. — И он указал на соседнюю комнату.

Вольдемар подал Павлу и Франку знак не следовать за ним, вошел один в указанное помещение и подошел к телу брата. Прекрасное лицо князя было холодным и неподвижным, на груди виднелось большое кровавое пятно. Любовь, ненависть, ревность, жажда мести, отчаяние по поводу невольно совершенного им поступка — все, что волновало этого пылкого юношу несколько часов тому назад, теперь прошло и было поглощено ледяным покоем смерти. Только одна черта сохранилась на этом бледном лице, та черта болезненной горечи, которая появилась на нем после того, как мать отказала ему в последнем «прости». Это горе Лев Баратовский унес с собой в могилу, и даже покров смерти не мог скрыть его.

Вольдемар вышел из комнаты в таком же мрачном молчании, как и вошел в нее, но от ожидавших его все же не укрылось, что он сильно любил брата.

— Перенесите покойного в замок! — приказал он. — Я пойду вперед к матери.

Глава 22

Наступила весна, вторая после восстания, которое теперь было полностью подавлено. Мартовские дни прошлого года были роковыми не только для обитателей Вилицы, но и для революционного движения, которое с поражением графа Моринского лишилось своих главных сил. Граф защищался с безумной храбростью отчаяния и сделал все возможное, чтобы как можно дороже продать свою свободу и жизнь. Однако это поражение, хотя еще и не решило участи восстания, явилось для него поворотом к худшему; произошло еще несколько отчаянных схваток, но было уже ясно, что дело повстанцев проиграно, и к концу года пламя мятежа, так грозно вспыхнувшее в его начале, было совершенно потушено.

Прошло много времени, пока участь графа была решена. Он пришел в сознание в тюрьме, несколько месяцев находился между жизнью и смертью, и первое, что по выздоровлении ждало его как вождя революционного движения, был смертный приговор. Однако он не был приведен в исполнение из-за серьезной болезни графа. Когда Моринский поправился, восстание было уже подавлено, и графа помиловали, заменив смертную казнь пожизненной ссылкой.

Моринский не видел своих с того вечера, когда расстался с ними в Вилице; ни его сестре, ни дочери не было разрешено свидания с ним, и в этом отчасти виноваты были они сами. Как только граф поправился, княгиня и Ванда сделали все возможное, чтобы устроить ему побег, но все эти попытки оказались неудачными, а последняя из них даже стоила жизни старому преданному Павлу. Он сам вызвался на это, и ему действительно удалось найти контакты с графом, однако Павла накрыли, и когда он хотел бежать, был застрелен часовыми. Результатом всех этих попыток явился только усиленный надзор за заключенным, и его близкие в конце концов были вынуждены смириться.

Княгиня после смерти младшего сына покинула Вилицу и переселилась в Раковиц. Общество находило вполне естественным, что она не хотела оставить свою племянницу без поддержки. Вольдемар же хорошо понимал, что именно побудило его мать стремиться прочь из Вилицы, и не сделал ни малейшей попытки удержать ее. Он знал, что она не могла больше ежедневно встречаться с ним, считая его косвенной причиной злополучного поступка Льва, повлекшего за собой разгром его отряда и смерть его самого. Нордек всецело занялся приведением в порядок своих владений, все служащие, не желавшие беспрекословно подчиняться ему, были уволены, а за остальными установлен самый строгий надзор.

Управляющий Франк находился еще в Вилице. По желанию молодого хозяина он отложил свой предполагавшийся уход на год, и только теперь, когда все было в порядке, исполнил свой давнишний план и купил себе имение в совершенно другой, более спокойной местности. Оно должно было перейти к своему новому владельцу только через два месяца, а потому Франк до тех пор занимал свое прежнее место.

Что касается Маргариты, то при ее замужестве отец на деле доказал, что она была его любимицей, так как приданое, которое он дал, превзошло все самые точные расчеты Губерта. Свадьба была отпразднована осенью, и молодые жили в И., где профессор Фабиан занял предложенную ему кафедру и где «мы имеем выдающийся успех», как написала Маргарита отцу. В данное время молодая чета должна была приехать в гости в отцовский дом, ее ожидали на следующей неделе.

Не так хорошо жилось асессору Губерту, несмотря на то что в течение этого года он совершенно неожиданно получил довольно значительное наследство, к сожалению стоившее ему «фамильной знаменитости». Профессор Шварц умер несколько месяцев тому назад, и его состояние перешло к его племяннику. Но разве это могло помочь Губерту? Невеста, на которую он с такой уверенностью рассчитывал, принадлежала другому, а сам он, несмотря на все свои старания, все еще не мог получить повышение. Отчаявшись в этом, Губерт решил не тратить больше своих сил и блестящих способностей ради неблагодарного учреждения, не умевшего оценить его, и начал поговаривать об отставке, тем более что наследство доставило ему вполне обеспеченное положение. К его великому огорчению, отставка была принята, и его уход со службы должен был состояться в будущем месяце.

Во дворе господского дома в Раковице стояла лошадь владельца Вилицы; он очень редко приезжал сюда, и его посещения обычно были очень непродолжительны. Со времени последних событий пропасть, отделявшая его от родных, казалось, еще больше увеличилась.

В комнате графини Моринской находилась она сама и Вольдемар. Ванда очень изменилась; было видно, что она много страдала оттого, что ее горячо любимый отец находился в тюрьме больной, быть может умирающий, а она не имела ни малейшей возможности даже на мгновение с ним увидеться. Ванда принадлежала к тем натурам, которые с отчаянной энергией переносят самые ужасные несчастья, пока есть хоть самый слабый проблеск надежды, но совершенно падают духом, когда эта надежда угасает. Она, казалось, дошла теперь именно до этой стадии и собрала свои последние силы, но они действительно были последними.

Вольдемар стоял перед ней, но, видимо, совершенно не проявлял того снисхождения, которого требовал измученный вид молодой девушки, в его голосе слышалась смесь гнева и страдания, когда он проговорил:

— Прошу тебя в последний раз: откажись от этой мысли! Ты замучаешь себя до смерти и все равно не поможешь отцу. Для него будет только лишним мучением, если ты будешь медленно умирать на его глазах. Ты, избалованная с детства, хочешь следовать за ним в ссылку, в те ужасные условия, от которых гибнут сильные? От того, что, быть может, выдержит железная натура графа, ты погибнешь за несколько месяцев. Посмотри на себя, спроси врача, да и все скажут тебе, что ты не проживешь там и года.

— А ты думаешь, что мой отец выживет? — дрожащим голосом спросила Ванда. — Мы ничего больше не требуем от жизни и хотим только вместе умереть.

— А я? — с горьким упреком спросил Вольдемар.

Графиня отвернулась, ничего не ответив.

— А я? — с раздражением повторил он. — Что будет со мной?