Благословение небес Макнот Джудит
— Да, — хрипло ответила Элизабет. — Думаю, что да. Но мне бы хотелось оставить ему записку, сказать ему… — слезы сдавили ей горло при мысли, что она будет писать Яну прощальную записку. Он мог быть каким угодно чудовищем, но ее сердце не могло отказаться от любви так же быстро, как ум принял его предательство, — …объяснить, почему я уезжаю. — Голос ее прервался, и плечи затряслись от горьких рыданий.
Роберт снова обнял ее, но голос его был холодным и твердым.
— Никаких записок! Ты понимаешь меня? Никаких записок. Позже, — пообещал он, и голос его стал шелковым, — позже, когда мы будем в безопасности, ты сможешь написать ему и все объяснить. Можешь послать этому подонку целые тома писем. Ты понимаешь, почему крайне важно, чтобы твоей отъезд выглядел обычной размолвкой между супругами?
— Да, — глухо ответила она.
— Тогда до пятницы, — попрощался он, целуя ее в щеку. — Не подведи.
— Хорошо.
Механически занимаясь обычными делами, Элизабет послала Яну с вечерней почтой записку, что останется ночевать в Хевенхёрсте — якобы для того, чтобы разобраться со счетами за ремонт. На следующий день, в среду, она уехала в Лондон, спрятав под широкой накидкой вельветовый мешочек с драгоценностями.
Здесь были все ее украшения, включая и обручальное кольцо. Строго соблюдая свое инкогнито, она попросила Эрона высадить ее на Бонд-стрит, где взяла наемный экипаж и отправилась к ближайшему ювелиру, который не мог знать ее в лицо.
Ювелир был потрясен ее предложением. Фактически он утратил дар речи.
— Это исключительно дорогие камни, миссис…
— Миссис Робертс, — подсказала Элизабет. Теперь, когда ничто уже не имело значения, ей было легко лгать и притворяться.
Однако сумма, которую он предложил ей за изумрудный гарнитур, заставила ее ненадолго выйти из забытья.
— Они стоят в двадцать раз дороже.
— Вернее, даже в тридцать, но я не располагаю клиентурой, которая может позволить себе такие безумно дорогие покупки. — Элизабет молча кивнула, в душе ее не осталось сил даже торговаться, даже сказать ему, что в ювелирном магазине на Бонд-стрит ему дадут за этот гарнитур в десять раз больше, чем он предлагает ей. — Должен вас предупредить, что я не располагаю наличными в такой сумме. Вам придется пойти в мой банк.
Через два часа Элизабет выскользнула из означенного банка с целым состоянием в виде банкнот, которыми набила ридикюль и мешочек из-под драгоценностей.
Перед отъездом в Лондон она отправила Яну записку, что проведет ночь в доме на Променад-стрит, объяснив это желанием пройтись по магазинам и проверить работу прислуги. Это было слабым извинением, но Элизабет утратила способность мыслить рационально. Она автоматически следовала инструкциям Роберта, не отклоняясь от них и не импровизируя. Она чувствовала себя как человек, который уже умер, но тело которого продолжает жить благодаря какой-то дьявольской силе.
Сидя в одиночестве в своей спальне на Променад-стрит, она смотрела пустым взглядом в непроницаемую ночную тьму, бессознально сжимая и разжимая пальцы.
Наверное, нужно послать прощальное письмо Алекс, подумала она. Это была ее первая мысль о будущем за последние два дня. Но она тут же пожалела об этом.
Как только она подумала, что писать Александре слишком большой риск, ее тут же начала терзать мысль о единственном оставшемся ей испытании — предстоящей встрече с Яном. Она не может избегать его больше двух дней, не возбудив никаких подозрений. Или может? — беспомощно спросила себя Элизабет. Он же в принципе позволил ей жить своей собственной жизнью, и она уже оставалась несколько раз в
Хэвенхёрсте с тех пор, как они поженились. Правда, это было не по ее прихоти, а из-за непогоды.
Небо уже посветлело, предвещая рассвет, когда Элизабет наконец уснула прямо в кресле.
На следующий день, подъезжая к Хэвенхёрсту, она была почти уверена, что увидит на подъездной аллее экипаж Яна, но все выглядело очень обыденно и мирно.
С тех пор, как Ян выделил деньги на содержание Хэвенхёрста, в доме прибавилось слуг. Грум вел в конюшню лошадь, садовники обрабатывали клумбы жидкостью от вредителей. Как обыденно и мирно, с истерическим смехом подумала она, когда
Бентнер открыл перед ней дверь.
— Где вы были, мисс? — озабоченно спросил он, с тревогой вглядываясь в ее бледное лицо. — Маркиз просил передать вам, чтобы вы приехали домой.
Ей следовало этого ожидать, но она почему-то не ожидала.
— Не понимаю, почему я должна подчиняться ему, Бентнер, — сказала она повышенным тоном, прикидываясь недовольной. — Мой муж, кажется, забыл, что перед свадьбой мы заключили с ним соглашение.
Бентнер, который все еще недолюбливал Яна за его прошлую чину перед хозяйкой, не говоря уж о том оскорблении, которое он нанес ему, когда силой ворвался в дом на Променад-стрит, и теперь не смог найти маркизу оправданий.
Вместо этого он засеменил рядом с Элизабет по коридору, бросая на нее обеспокоенные взгляды.
— Что-то вы плохо выглядите, мисс Элизабет. Сказать Уинстону, чтобы он принес вам чашечку хорошего горячего чайку с булочками?
Элизабет отрицательно покачала головой и прошла в библиотеку. Там она села за письменный стол и составила, как она надеялась, любезно-уклончивое письмо мужу, в котором сообщала, что останется в Хэвенхёрсте, чтобы как следует разобраться с бумагами. Лакей был отправлен немедленно с указанием доставить письмо не позднее, чем через семь часов. Ни при каких обстоятельствах Элизабет не хотела, чтобы Ян выехал из их дома — его дома — и приехал сюда утром или, что еще хуже, вечером.
После ухода лакея нервы ее сдали окончательно. Ей стало казаться, что маятник на старинных дедовских часах в холле раскачивается с какой-то зловещей быстротой, перед глазами вставали смутные страшные картины. Спать, говорила она — себе, нужно поспать.
Она слишком мало спала сегодня ночью, и от этого у нее разыгралось воображение.
Завтра ей придется встретиться с ним лицом к лицу, но это только на несколько часов…
Элизабет мгновенно проснулась, когда на рассвете дверь ее спальни с грохотом распахнулась, и в темную комнату вошел Ян.
— Ну что, ты начнешь первая или предоставишь это мне? — жестко спросил он, подходя к изголовью ее кровати.
— Что ты имеешь в виду? — дрожащим голосом спросила она.
— Я имею в виду, что либо ты начнешь первая и скажешь мне, какого черта мое общество вдруг стало тебе противно, или начну я и скажу тебе, что я чувствую, когда не знаю, где ты и почему не хочешь быть рядом со мной!
— Я оба раза посылала тебе записки.
— Твои проклятые записки оба раза приходили поздно ночью, и оба раза ты сообщала мне, что намереваешься провести ночь вдалеке от меня. Я хочу знать почему!
Он обращается с людьми, как с животными, напомнила она себе.
— Перестань кричать на меня, — сказала Элизабет, дрожа и подтягивая к себе одеяло, чтобы спрятаться от него.
Его брови угрожающе сошлись в одну линию.
— Элизабет? — спросил он, потянувшись к ней.
— Не прикасайся ко мне!-закричала она. В дверях спальни возник Бентнер.
— Что-нибудь не так, миледи? — спросило", храбро глядя на Яна.
— Убирайся отсюда и закрой эту чертову дверь с другой стороны! — в бешенстве заорал Ян.
— Оставь ее открытой, — нервно попросила Элизабет, и отважный дворецкий в точности выполнил ее указание.
В шесть шагов Ян достиг двери и захлопнул ее с такой силой, что треснула дверная коробка, и Элизабет затрясло от ужаса. Когда он развернулся и двинулся к ней, она попыталась убежать, но запуталась в одеяле и осталась на месте.
Ян увидел этот страх в ее глазах и остановился в нескольких дюймах от кровати. Он поднял руку, она попыталась увернуться, но его рука легла ей на щеку.
— Дорогая, что это? — спросил он. От этого голоса ей захотелось зарыдать у его ног — от этого низкого бархатного голоса и красивого с резкими чертами лица, которое она обожала. Она готова была умолять его сказать ей, что все сказанное Робертом и Вордсвортом — ложь, все — одна сплошная ложь. «От этого зависит моя жизнь, Элизабет, и твоя тоже. Не подведи», — сказал ей Роберт. Но в этот момент слабости она действительно была готова признаться Яну во всем, и пусть он потом убьет ее. Это было бы лучше, чем жить, терзаясь воспоминаниями о том, в какой лжи они жили, лучше, чем жить без него.
— Ты заболела? — спросил он, хмурясь и пристально вглядываясь в ее лицо.
Ухватившись за это объяснение, она яростно закивала.
— Да. Я не очень хорошо себя чувствую.
— И поэтому ты поехала в Лондон? Чтобы сходить к доктору? Она снова кивнула, и к ее ужасу и смятению, он начал улыбаться — той ленивой нежной улыбкой, от которой все в ней начинало трепетать.
— Ты ждешь ребенка, любовь моя? И поэтому ведешь себя так странно? -
Элизабет молчала, раздумывая, что ответить, и решила сказать «нет». Если он будет считать, что она носит его дитя, найдет ее на краю света.
— Нет! Он… доктор сказал, что это просто… просто… нервы..
— Ты слишком много работала, — сказал Ян, являя собой образец заботливого и любящего мужа. — Тебе нужно больше отдыхать.
Элизабет больше не в силах была это выносить — ни этой притворной нежности и заботы, ни воспоминаний об изрезанно рубцами спине Роберта.
— Я хочу спать, — сказала она натянутым голосом. Одна, — добавила
Элизабет, и его лицо побелело. Словно она дала ему пощечину.
Всю свою сознательную жизнь Ян привык полагаться на свою интуицию почти так же, как на свой интеллект, и потому сейчас ни верил ни ей, ни собственным предположениям. Его жена не хочет его в своей постели, она шарахается от его прикосновений, две ночи подряд она провела в отдалении от него, и — что самое страшное — на бледном лице ее были написаны страх и признание вины.
— А ты знаешь, что думает мужчина, — произнес он ровным голосом, за которым не чувствовалось боли, пронзающей его сердце, — когда жена проводит ночь вдали от него и по возвращении отказывается спать с ним в одной постели?
Элизабет покачала головой.
— Он думает, — бесстрастно сказал Ян, — что его место в этой постели занял кто-то другой.
Ее бледные щеки запылали гневным румянцем.
— Ты покраснела, моя дорогая, — ужасным голосом сказал он.
— Потому что я вне себя! — ответила она, мгновенно забывая, что имеет дело с сумасшедшим.
Его лицо мгновенно смягчилось, и на нем отразились облегчение и замешательство.
— Извини, Элизабет.
— Не будешь ли ты тт-так любезен оставить меня одну! потребовала Элизабет, находясь уже на пределе своих сил. — Просто уйди и дай мне отдохнуть. Говорю тебе — я устала. И я не понимаю, какое у тебя право так расстраиваться по этому поводу! Перед свадьбой мы заключили сделку, по которой мне разрешалось жить, как мне заблагорассудится, без всякого вмешательства с твоей стороны. А этот допрос — вмешательство! — Голос ее прервался, и Ян, бросив на нее еще один задумчивый взгляд, вышел из комнаты.
Ничего не чувствуя от облегчения и боли, Элизабет снова заползла в постель и натянула одеяло до самого подбородка, но даже его мягкое тепло не смогло унять лихорадочной дрожи, сотрясающей ее тело. Через несколько минут кровать пересекла тень, и она чуть не закричала, но тут же поняла, что это Ян, который беззвучно прошел через смежную дверь между их спальнями.
Поскольку, увидев его, она тихо ахнула, уже не было смысла прикидываться спящей. Она молча в страхе смотрела, как он приближается к ее кровати. Не говоря ни слова, он сел рядом с ней, и она увидела в его руке стакан. Поставив его на туалетный столик, он приподнял ее подушки, и ей пришлось сесть.
— Выпей это, — спокойно приказал он.
— А что это? — с подозрением спросила она.
— Бренди. Оно поможет тебе уснуть. Он смотрел, как она пьет, и когда он заговорил, Элизабет догадалась, что он улыбается.
— Поскольку мы исключили другого мужчину как причину твоего поведения, я пришел к выводу, что дело, должно быть, в Хэвенхёрсте. Я угадал?
Элизабет с радостью приняла это объяснение.
— Да, — прошептала она, энергично кивая.
Он нагнулся и, запечатлев у нее на лбу поцелуй, шутливо сказал:
— Постой, дай мне самому догадаться: ты обнаружила, что тебя обкрадывают на мельнице? — Элизабет подумала, что сейчас умрет от горя, слушая, как он ласково подшучивает над ее бережливостью. — Нет? Тогда, наверное, это булочник, который отказался уступить тебе только потому, что ты взяла две буханки вместо одной.
Слезы подступили к ее глазам, и они предательски заблестели.
— Что, так плохо? — ласково спросил Ян, заметив этот подозрительный блеск.
— Ну тогда ты, наверное, не уложилась в сумму, которую я выделил на ремонт. -
Когда она промолчала в ответ на его догадку, он успокаивающе улыбнулся и сказал: — Ну, что бы это ни было, завтра мы обязательно найдем какой-нибудь выход.
Элизабет показалось, что он хочет остаться, и это настолько испугало ее, что она нарушила свое молчание и сбивчиво заговорила:
— Нет… это… из-за каменщиков. Оказалось, что их работа стоит гораздо дороже, чем я ожидала. И чтобы расплатиться с ними, мне пришлось взять деньги из моего содержания, тек как те, что ты выделил на Хэвенхёрст, уже кончились.
— О, так, значит, каменщики, — засмеялся Ян. — Ты должна присматривать за тем, как они расходуют известку, а не то они доведут тебя до работного дома. Я поговорю с ними утром.
— Нет! — закричала она, не зная, как выпутаться из этой лжи. — Я расстроилась, но не хочу, чтобы ты вмешивался. Я хочу все сделать сама. Я уже разобралась с ними, но страшно разнервничалась. Поэтому я и поехала к доктору.
И он… он сказал, что со мной абсолютно все в порядке. Я приеду в Монтмэйн послезавтра. И не жди меня здесь. Я знаю, как ты сейчас занят. Пожалуйста, — взмолилась она в отчаянии, — позволь мне это, я умоляю тебя!
Ян выпрямился и, ничего не понимая, покачал головой.
— Я отдал бы жизнь за одну твою улыбку, Элизабет. Тебе нет нужды умолять меня о чем бы то ни было. Но я не хочу, чтобы ты тратила деньги из своего личного содержания на Хэвенхёрст. Если ты будешь это делать, — поддразнил он, — мне придется его урезать. — И уже более серьезно добавил: — Если тебе не хватает на Хэвенхёрст, надо просто сказать мне, но личные деньги ты должна тратить исключительно на себя. Допивай свое бренди, — и когда она отставила стакан, он еще раз поцеловал ее в лоб. — Оставайся здесь столько, сколько тебе нужно. У меня есть одно дело в Девоне, которое я откладывал, потому что не хотел оставлять тебя одну. Я поеду туда и вернусь в Лондон во вторник. Может быть, тебе захочется приехать ко мне туда, а не в Монтмэйн?
Элизабет кивнула.
— Только скажи на прощание, — закончил Ян, изучая ее бледное, напряженное лицо, — ты можешь дать мне слово, что доктор не обнаружил у тебя ничего страшного?
— Да, — ответила Элизабет, — я даю тебе слово. Она молча проводила мужа взглядом, когда он шел в свою комнату. Услышав, как в замке повернулся ключ,
Элизабет перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Она плакала так долго, что, казалось, в ней уже не осталось слез, но тут же начинала плакать еще горше.
Дверь, выходящая в коридор, чуть-чуть приоткрылась, в щелку заглянула Берта, и дверь тут же захлопнулась. Повернувшись к Бентнеру, Берта горестно сказала:
— Плачет так, будто у нее разрывается сердце, но его там уже нет.
— Как бы мне хотелось пристрелить его, — с ненавистью произнес Бентнер.
Берта боязливо кивнула и плотнее запахнулась в халат.
— Он страшный человек, тут вы правы, мистер Бентнер.
Глава 33
Когда к вечеру вторника Элизабет так и не появилась на Брук-стрит, все дурные предчувствия овладели Яном с новой силой. В одиннадцать он послал в
Хэвенхёрст и в Монтмэйн людей, чтобы узнать, нет ли ее там. В половине одиннадцатого утра он был поставлен перед фактом, что в Хэвенхёрсте думали, будто пять дней назад она уехала в Монтмэйн, а в Монтмэйне считали, что все это время она пробыла в Хэвенхёрсте. Выходило, что пять дней назад Элизабет исчезла и никто не подумал забить тревогу.
В час дня Ян встретился с начальником конторы на Боу-стрит, а к четырем часам уже была сформирована команда из сотни частных детективов, которые получили задание найти Элизабет. Сказать им он мог немногое. Наверняка было известно только то, что в последний раз ее видели в Хэвенхёрсте в ту ночь, когда он приезжал к ней, и то, что она не взяла с собой никаких вещей, кроме того, что было на ней надето, но никто не мог вспомнить, что именно.
Ян знал и еще кое-что, но не хотел обнародовать этого до тех пор, пока не убедится наверняка. Именно поэтом он всеми силами стремился сохранить ее исчезновение в тайне. Он знал, что его жена безумно боялась — чего-то или кого — то — в ту ночь, когда он видел ее в последний раз. Шантаж — единственное, что приходило Яну в голову, но, во-первых, шантажисты не похищают своих жертв, а во — вторых, он не мог себе представить, чем Элизабет могла привлечь шантажиста.
Если же исключить шантаж, исчезновение Элизабет становилось вовсе необъяснимым, ибо трудно представить себе преступника, который решился бы на такой безумный поступок, как похищение маркизы, зная, что в таких случаях поднимают на ноги всю английскую полицию.
Оставалась еще одна версия, но он не мог заставить себя заняться ею как следует. Он не хотел даже думать о том, что его жена могла сбежать с любовником. Прошел день, наступила ночь, и Яну все труднее было избегать этой отвратительной и мучительной мысли. Он бродил по дому, стоял в ее комнате, чтобы чувствовать себя ближе к ней, а потом начал пить. Он пил, пытаясь заглушить боль разлуки и тот безымянный ужас, который подымался внутри него и доводил почти до безумия.
На шестой день газетчики узнали об исчезновении леди Элизабет Торнтон, и эта новость выплеснулась на первые полосы «Таймс» и «Лондонской газеты» вкупе с изрядной долей домыслов относительно шантажа, похищения с целью выкупа и прозрачных намеков на то, что маркиза Кенсингтонская могла оставить своего мужа «по причинам, известным только ей».
После этого даже объединенные усилия семейств Торнтонов и Таунсендов не могли удержать прессу от обнародования каждого слова правды, догадки или вопиющей лжи, которые им удавалось обнаружить или — чаще — придумать. Каким-то загадочным образом газетчики узнавали — и тут же печатали — каждую любую информацию, которая поступала на Боу-стрит от сыщиков Яна. Была опрошена вся прислуга Яна и Элизабет, и их показания цитировала вездесущая пресса.
Ненасытная публика упивалась все новыми и новыми подробностями частной жизни маркиза Кенсингтонского и его жены.
Фактически именно из очередной статьи в «Таймс» Ян узнал, что стал главным подозреваемым. В статье говорилось, что дворецкий из Хэвенхёрста предположительно являлся свидетелем ссоры между лордом и леди Торнтон в ту самую ночь, когда леди Торнтон видели в последний раз. Причиной ссоры, по словам дворецкого, явились яростные нападки лорда Торнтона на моральные устои леди Торнтон, касающиеся «неких вещей, о которых лучше не упоминать».
Горничная леди Торнтон, говорилось в той же статье, сошла вниз в слезах, потому что, заглянув в спальню своей госпожи, услышала, как та «плачет, будто у нее разрывается сердце». Горничная также сказала, что в комнате было темно, и потому она не могла видеть, был ли нанесен какой-либо физический ущерб ее хозяйке, «но она не может сказать и не скажет, что такое вряд ли было возможно».
Только один слуга в Хэвенхёрсте дал показания, которые не могли свидетельствовать против Яна, но они причинили ему еще большие мучения, чем все остальные намеки. Новый садовник по имени Вильям Стоуки сказал, что за четыре дня до исчезновения леди Торнтон видел, как она в сумерках вышла из дома с черного хода и направилась в сад. Стоуки последовал за ней, собираясь спросить, нужно ли мульчировать клумбы с цветами, однако не посмел приблизиться к ней, так как увидел, что она обнимает «мужчину, который не был ее мужем».
Газеты замечали по этому поводу, что неверность могла спровоцировать мужа не только на ссору, но и на то, чтобы заставить ее исчезнуть… навсегда.
Однако официальные власти медлили с обвинением, так как все еще не могли поверить, что лорд Торнтон мог убить свою жену только из-за того, что она встречалась в саду с каким-то мужчиной. Полицейские считали это недостаточным мотивом для преступления.
Однако к концу второй недели некто, кого все это время не было в Англии, вернулся и, узнав из газет о загадочном исчезновении леди Торнтон, пришел в неописуемую ярость. Мистер Вордсворт — частный детектив, который работал по заданию леди Торнтон, выдвинул против маркиза Кенсингтонского настолько тяжкие обвинения, что в полиции решили до поры до времени держать его показания в строжайшем секрете.
Но пришел день, когда «Таймс» сообщила самую будоражащую новость за последнее время: Ян Торнтон, маркиз Кенсингтонскнй,
Я своем лондонском доме был подвергнут официальному допросу с целью выяснения его причастности к исчезновению жены.
Хотя формально лорд Торнтон и не был обвинен в исчезновении леди Элизабет и до конца расследования было решено не заключать его под стражу, ему было приказано оставаться в Лондоне до тех пор, пока не состоится закрытое заседание верховного суда, который решит, достаточно ли оснований для обвинения его в исчезновении жены и ее брата, о чем стало известно благодаря показаниям мистера
Вордсворта.
— Они не сделают этого, Ян, — сказал Джордан Таунсенд вечером следующего дня. Пройдя несколько раз из одного конца в другой, он повторил: — Они не сделают этого.
— Сделают, — безразличным голосом отозвался Ян. Он говорил совершенно спокойно, и в глазах не отразилось никакого волнения. Уже много дней назад Ян утратил интерес к расследованию. Элизабет пропала, и поскольку за этим не последовало требования выкупа и вообще ничего, у него больше не было оснований думать, что ее увезли силой. Ян чертовски хорошо знал, что не убивал ее и не прятал в каком-нибудь укромном месте, поэтому ему оставалось сделать только один вывод: Элизабет ушла от него по собственной воле.
Полицейские власти все еще сомневались в действительном существовании мужчины, с которым якобы встречалась леди Торнтон, поскольку у садовника оказалось очень слабое зрение, и даже сам он признался, что «это могли быть не мужские руки, а ветки деревьев, которые в сумраке качались вокруг нее». Однако
Ян не сомневался в его показаниях. Существование любовника было единственным разумным объяснением, он и сам заподозрил это, когда видел ее в последний раз.
Если бы у Элизабет были какие-то неприятности, она бы стала искать утешения в его объятиях, даже утаив причину. Но как раз он-то и пугал ее больше всего: она не хотела, чтобы он спал с ней в одной постели, она вообще не хотела, чтобы он дотрагивался до нее.
Нет, тогда он даже не думал об измене и сказал ей о своих подозрениях, не сомневаясь, что она сейчас же разубедит его и объяснит настоящую причину своего странного поведения. Она этого не сделала, и все-таки он не верил в измену.
Однако теперь Ян не просто подозревал, он был уверен, и осознание этого наполняло его такой болью, какой он не испытывал еще никогда в жизни и которая не оставляла его ни днем, ни ночью. Эта боль навалилась на него, как каменная глыба, и сделала нечувствительным.
— Говорю тебе, они не потащат тебя в суд, — повторял Джордан. — Неужели вы в самом деле думаете, что они это сделают? — попросил он, переводя взгляд с
Дункана на герцога Стэнхоупского, которые тоже были в гостиной. В ответ они подняли на Джордана затуманенные болью глаза, отрицательно качнули головами, стараясь выглядеть при этом уверенно, и снова опустили глаза на свои сцепленные руки.
По английским законам Яна должен был судить суд пэров, а поскольку он являлся британским лордом, его могла судить только палата лордов, и Джордан уцепился за этот шанс, как за спасательный крут.
— Ты не первый мужчина, от которого после ссоры сбежала слишком чувствительная жена, надеясь заставить мужа раскаяться и прибежать к ней на задних лапках, — продолжал Джордан, пытаясь представить дело так, будто
Элизабет просто обиделась и прячется где-нибудь, не догадываясь, что тем самым вредит репутации мужа и подвергает опасности его жизнь. — Они не станут собирать всю эту чертову палату лордов только ради того, чтобы судить человека, от которого сбежала жена. Черт, да половина лордов в этой палате не в состоянии уследить за своими женами. Почему же тебя должны за это судить?
Александра подняла на мужа глаза, полные горечи и упрека. Так же, как и Ян, она знала, что Элизабет никогда не выберет такой способ добиться извинений.
Но в отличие от него она не верила, что ее подруга могла сбежать с любовником.
В дверях появился дворецкий Яна и вручил Джордану запечатанный конверт.
— Как знать, — попытался пошутить Джордан, распечатывая его, — может быть, это от Элизабет? Наверное, она боится показаться тебе на глаза и просит меня заступиться за нее. Но улыбка внезапно застыла у него на губах.
— Что там? — воскликнула Алекс, увидев, как посерело его лицо. Джордан смял листок и повернулся к Яну.
— Они собирают палату лордов, — со злостью и горечью сказал он.
— По крайней мере приятно сознавать, — с холодным безразличием отозвался
Ян, вставая с кресла и направляясь к своему кабинету, — что на моей стороне будут целых два человека — мой друг и мой родственник.
Он ушел. Джордан продолжал мерить шагами комнату.
— Это нагромождение ничем не подтвержденных оскорбительных предположений.
Все это. И дуэль с ее братом — тоже. Исчезновение Роберта можно легко объяснить и другими причинами.
— Одно исчезновение действительно легко объяснить, — сказал герцог
Стэнхоупский. — Но, боюсь, что два исчезновения в одной семье будут выглядеть иначе. Если Ян не предпримет никаких шагов для того, чтобы найти какие-нибудь аргументы в свою пользу, его ни за что не оправдают.
— Все, что можно было сделать, уже сделано, — заверил его Джордан. — Наши люди прочесывают всю Англию в поисках следа Элизабет. На Боу-стрит прекратили ее искать, так как полностью исключили версию о том, что Элизабет ушла по собственной воле. Они считают, что у них достаточно доказательств виновности Яна.
Александра встала, собираясь уйти, и сдержанно проговорила:
— Если Элизабет и ушла по собственной воле, то можете быть уверены, что у нее были на то очень веские причины, а не просто чрезмерная чувствительность, как вам всем хочется верить.
После ухода Таунсендов герцог устало откинулся на спинку кресла и сказал Дункану:
— Какие у нее могли быть «веские причины»?
— Какая разница, — отозвался расстроенный Дункан. — Во всяком случае, для Яна это не имеет значения. Если ее не увезли, насильно, то она для него все равно что мертва.
— Не говорите таких вещей! — воспротивился герцог. — Ян любит ее, он прислушается к ее объяснениям.
— Я знаю его лучше вас, Эдвард, — ответил Дункан, вспоминая, как повел себя Ян после смерти родителей. — Он больше никогда не позволит ей причинить себе боль. Если она сознательно опозорила его, обманула его доверие, она для него умерла. А он уже поверил в то, что она сделала и то, и другое. Последите за его лицом — на нем не дрогнет ни один мускул при упоминании ее имени. Она уже убила его любовь к ней.
— Нельзя просто взять и выбросить кого-то из сердца. Уж я-то знаю это, поверьте.
— Ян способен на это, — возразил Дункан. — Он сделает так, чтобы больше никогда не подпустить ее к себе. — Герцог недоверчиво нахмурился. — Позвольте мне рассказать вам одну историю. Я не так давно рассказал ее Элизабет, когда она спросила меня о рисунках Яна, которые увидела в Шотландии. Эта история касается гибели его родителей и Лабрадора, который был лучшим другом Яна…
Когда Дункан закончил рассказ, оба они застыли в глубоком тягостном молчании. Часы пробили одиннадцать. Они одновременно поглядели на часы, прислушиваясь… ожидая неизбежного стука дверного молотка… страшась его. Им не пришлось долго ждать. В четверть двенадцатого прибыли двое полицейских, и
Яну Торнтону, маркизу Кенсингтонскому, было предъявлено официальное обвинение в убийстве жены и ее брата, мистера Роберта Кэмерона. Ему также сообщили, что он арестован и через четыре недели предстанет перед судом палаты лордов. В качестве уступки его высокому положению было решено до суда не помещать его в тюрьму, но расставить вокруг дома охрану. Уплатив сто тысяч фунтов, Ян получил разрешение свободно перемещаться по городу, хотя и под наблюдением полицейских.
Глава 34
Хелмшид был маленькой сонной деревушкой, которая возвышалась над ярко — голубым заливом, по которому время от времени проплывали корабли, направляющиеся в порт, они лавировали между дюжинами мелких суденышек, заполнявших всю гавань. Иногда моряки сходили на берег в надежде найти на ночь женщину или выпивку. С утренним приливом они уходили в море, дав себе слово в следующий раз не трудиться покидать корабль, когда снова кажутся здесь. В Хелмшиде не было ни женщин легкого поведения, ни публичных домов, ни питейных заведений, так привлекающих морской люд.
Эта деревня была слишком далека от цивилизации, и потому ее жители, пока не успели приобщиться к ее порокам. Все мужчины здесь были рыбаками и целые дни проводили в море, женщины чинили сети и занимались хозяйством, единственным их.. развлечением была стирка у деревенского колодца, где они могли посплетничать, пока их покрасневшие от холодной воды руки намыливали выбеленную солнцем одежду. Дети плескались в воде и играли в салки, а дворняги грелись на солнце и заливисто облаивали редких прохожих. У этих людей были сильные загорелые лица, выдубленные ветром и солнцем, и ясные светлые глаза, окруженные мелкой сеточкой морщин, оттого что им слишком часто приходилось щуриться, глядя на море. В Хелмшиде не было элегантных женщин в драгоценных украшениях, как не было и галантных щеголей, на чей локоть могла бы опереться тонкая рука в перчатке. Здесь можно было встретить только женщин, возвращающихся домой с тяжелыми корзинами мокрого белья, и грубых рыбаков, которые забирали у них корзины и, усмехаясь, взваливали их на свои мускулистые плечи.
Стоя на травянистом обрыве в центре деревни, Элизабет наблюдала за ее жизнью, прислонившись спиной к дереву. Она положила руку на грудь, пытаясь унять боль в сердце, которая за эти четыре недели стала почти привычной, и посмотрела в другом направлении. В сверкающем на солнце заливе возвышалась большая ступенчатая скала, к ее каменной груди льнули приземистые раскидистые деревья, утратившие форму от постоянной борьбы со стихией — искривленные и странно прекрасные в пестром осеннем уборе из красных и золотых листьев.
Она закрыла глаза, чтобы стереть это видение. Его красота напоминала ей Яна. Суровые мрачные утесы напоминали ей Яна… Золото осени напоминало о нем… Изогнутые ветви деревьев расплывались, и вместо них она видела Яна…
Испустив долгий тяжелый вздох, она открыла глаза. Грубая кора дерева врезалась ей в спину и плечи, но она не пошевелилась, боль служила доказательством того, что она еще жива. Кроме боли, в ней ничего не осталось.
Пустота. Пустота и скорбь. И хрипловатый голос Яна, звучавший у нее в ушах, — голос, которым он шептал ей нежные слова, когда они занимались любовью…поддразнивал ее…
Звук его голоса… и видение покрытой рубцами спины Роберта.
— Где он? — спросил Джордан у лондонского дворецкого Яна и, выслушав ответ, быстрым шагом направился в кабинет. — У меня есть новости, Ян.
Он подождал, пока Ян закончит диктовать секретарю и обратит наконец на него внимание.
— Боже, прекрати это в конце концов! — не выдержал Джордан.
— Что прекратить? — спросил Ян, откидываясь в кресле. Джордан с беспомощной злостью уставился на него, сам не зная, чем его раздражает поведение Яна. На нем была рубашка с закатанными рукавами, лицо чисто выбрито, и если не считать катастрофической потери в весе, Ян выглядел как человек, живущий спокойной размеренной жизнью.
— Я не могу видеть, что ты ведешь себя так… так, словно все нормально!
— Чего ты от меня хочешь? — услышал он в ответ. Ян встал и подошел к буфету, чтобы налить себе и Джордану виски. — Если ты думаешь, что я буду рыдать и рвать на себе волосы, то напрасно теряешь время.
— Нет, в настоящий момент я рад, что ты не поддался истерике в мужском варианте. Как я сказал, у меня есть новости, и хотя с личной точки зрения они тебя вряд ли обрадуют, это самые лучшие новости с тех пор, как была назначена дата слушания дела. Ян, — помедлив, продолжил Джордан, — наши люди, я хочу сказать, твои люди наконец напали на след Элизабет.
Выражение лица Яна не изменилось, и голос звучал холодно:
— И где же она?
— Пока мы не знаем, но уже точно известно, что ее видели в обществе мужчины на Бернамской дороге две ночи спустя после исчезновения. Они останавливались в гостинице в пятнадцати милях севернее Листера. Они… — он заколебался и торопливо договорил: — они путешествуют как муж и жена.
Ян чуть крепче сжал в руке бокал с виски, но больше ничем не выдал своего отношения к этой новости и к тому, что за ней стояло.
— Есть и другие новости — такие же хорошие, то есть я хочу сказать, ценные для нас.
Ян осушил содержимое бокала и произнес с ледяной окончательностью:
— Не представляю, какие новости могут быть лучше этой. Таким образом, она доказала, что я не убивал ее, и одновременно дала неопровержимое основание для развода.
Согнав со своего лица выражение сочувствия, которое, он знал, всегда претило Яну, Джордан смотрел, как он подошел к письменному столу, затем решительно продолжил:
— Обвинитель может возразить, что мужчина, с которым она путешествует, был нанят тобой. Но я надеюсь, что другая новость поможет нам убедить всех, что ее отъезд не был внезапным и она готовилась к нему заранее.
Ян поднял на него глаза в вопросительном молчании, и Джордан объяснил:
— За четыре дня до исчезновения она продала свои драгоценности ювелиру на
Флетчер-стрит. Ювелир сказал, что не открылся раньше только потому, что леди Торнтон, которую он знал как миссис Роберте, казалась очень напуганной. Он сказал, что не хотел выдавать ее, думая, что у нее были достаточно веские причины сбежать от тебя.
— Он до сих пор не выдал ее не потому, что пожалел, а из-за страха, что она продала ему драгоценности, на которые не имела права, и ему придется вернуть их, — цинично заметил Ян. — Но поскольку газеты не писали о пропаже драгоценностей, он заключил, что может заявить об этом в полицию.
— Возможно. Но суть в том, что теперь тебя не смогут судить за убийство.
Не менее важно и то, что, поскольку доказано, что ее исчезновение было добровольным, судьи иначе посмотрят и на дело ее брата, которого ты …. — он замолчал, не желая больше произносить это слово.
Ян молча взял перо и контракт из стопки бумаг, которые лежали у него на столе.
— Наши люди ничего не знали об исчезновении драгоценностей, — продолжал
Джордан, — потому что в Хэверхёрсте думали, что они в целости и сохранности лежат в твоем доме, а твои слуги полагали, что они в Лондоне.
— С этим все ясно, — безразлично отозвался Ян. — Но самое смешное, что для обвинения это не имеет никакого веса. Они будут настаивать на том, что я нанял и женщину, которая под видом Элизабет продала драгоценности, и мужчину, который выдает себя за ее любовника. А сейчас скажи мне: ты будешь участвовать в совместном предприятии, о котором мы с тобой говорили, или пока воздержишься?
— Воздержусь? — переспросил Джордан, не понимая, о чем он.
— В настоящий момент моя репутация честного человека пошатнулась. И если твои друзья предпочтут выйти из предприятия, я смогу их понять.
— Они уже вышли, — нехотя признался Джордан. — Но я остаюсь с тобой.
— Это даже хорошо, что они вышли, — сказал Ян, доставая другие контракты и вычеркивая из них фамилии. — В конечном счете нам с тобой больше достанется.
— Ян, — тихо сказал Джордан, — меня так и подмывает врезать тебе, чтобы посмотреть, отразятся ли на твоем лице хоть какие-нибудь эмоции. Я больше не могу выносить твоего безразличия к тому, что происходит. — Ян оторвался от документов и поднял на него взгляд. Джордан увидел пульсирующую жилку у него на шее — единственный признак, который выдавал его муку и ярость, и испытал огромное облегчение, а вместе с ним и неловкость. — Я сожалею о своих словах больше, чем могу тебе выразить, — извинился Джордан. — И если это может послужить хоть каким-нибудь утешением, хочу сказать тебе, что на собственном опыте знаю, каково быть обманутым мужем.
— Я не нуждаюсь в утешении, — отрезал Ян. — Мне нужно только время.
— Чтобы пережить все это, — согласился Джордан.
Читать бесплатно другие книги:
