Бес. Покойный дом (сборник) Иванова Таня

© Таня Иванова, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

– Не нравится мне этот дом, – сказал участковый своему новому напарнику.

– Почему? – удивился тот.

– Проклятый он.

– Да ладно, – засмеялся напарник. – Я во все это не верю.

– Я тоже не верил, но в этом доме нет ни одного счастливого человека. И все время что-нибудь происходит. И это всегда плохое. В нем четырнадцать квартир. И в каждой что-нибудь, да происходило. В одной кто-то убивает, в другой ругается, в третьей – умирает, в четвертой – медленно сходит с ума. Есть только одна квартира, в которой тихо и спокойно. Это самая последняя – четырнадцатая – квартира. Но там уже давно никто не живет.

– Странный ты какой-то, – усмехнулся напарник.

– Посмотрим, что с тобой будет через полгода на этом участке, – ответил участковый.

Квартира №1

Сегодня Ксюша идет домой одна. У нее хорошее настроение, т. к. теперь она точно знает, что поступила в гуманитарный профильный десятый класс своей школы. Это лучше, чем учиться в обычном классе. И пусть она заняла лишь шестое место в общем экзаменационном зачете, а не первое, но это же совсем не важно. Главное – поступить, а уж свои знания она сможет показать в течение предстоящего учебного года в полной мере.

Ксюша – отличница со стажем, т. е. с самого первого класса. Уроки ей давались легко: логика, смекалка, хорошая память – это был ее багаж. Как многие отличницы, Ксюша мало общалась со своими сверстниками. Их беседы сводились к следующему:

– Привет. Ты алгебру решила? – спрашивал ее какой-нибудь одноклассник.

– Да, решила, – отвечала она спокойно.

– Дай списать.

Затем было два возможных варианта развития событий: либо она доставала свою тетрадь и отдавала на списывание, либо, если домашняя работа была настолько сложной, что она потратила много времени, она отказывалась давать списывать домашку. И в том, и в другом случае она ничего не теряла и не находила, т. к. за решенные задачи она получала огромное человеческое «спасибо», с которым мало, что можно сделать, а за свою вредность она не получала ничего, т. к. отношения с ней портить никто не хотел по одной простой причине – списывать не у кого будет.

Ксюша подошла к дому, в котором жила, точнее существовала. Ключ от квартиры №1 она достала из рюкзака, улыбнувшись своему брелку, изображавшему маленькую девочку с бантиками, и открыла дверь. Квартира представляла собой жалкое зрелище, возможно, поэтому у нее резко портилось зрение. Обои были старые, чуть пожелтевшие, кое-где ободранные сильными когтями любимого кота Мурзика. Мебель была сколочена из остатков некогда труднодоставаемой из-за дефицита стенки. Пол шел под откос, двери еле-еле закрывались, в окна постоянно дуло, потолок по весне тек, летом было очень жарко, зимой очень холодно. Эта квартира была создана с самого начала не для жизни, а для мучения. Все попытки ее матери хоть как-то поправить положение были бесплодны. Иногда, где-то раз в пятилетку, они делали ремонт, но он был косметический, а не капитальный, как требовало того это помещение. На самом деле, как считала Ксюша, самым лучшим было бы просто отсюда съехать, но на это нужны были деньги, а они не водились. Как, впрочем, и продукты. Холодильник был почти пуст почти всегда. Вот и сейчас, открыв дверцу, она посмотрела на пустующие полки, и закрыла его. Это означало лишь одно – опять варить картошку. Этот овощ имел одно необыкновенное и очень хорошее в их жизни свойство – он никогда не надоедал. Возможно, потому что его можно приготовить по разному: то пюре, то пожарить, то целиком отварить, то дранники сделать. Сейчас Ксюша решила, что сварит картошку в «мундире», потом ее почистит, порежет на кубики, добавит соли, подсолнечного масли, и появится у нее замечательное блюдо, которое она именовала «салат из картофеля». Она его приготовила, поела, попила чая и пошла делать уроки.

В шесть вечера пришла ее мама. Как всегда уставшая. Ксюша решила ее обрадовать.

– Мама, а у меня новость хорошая, – радостно улыбаясь, сообщила она.

– Да? – еле выговаривая от усталости слова, ответила мама. – И какая же?

– Я поступила в профильный гуманитарный класс.

– Молодец, – спокойно сказала ей мама. – Я рада за тебя, – так же спокойно продолжила она.

– Спасибо, – также спокойно теперь отреагировала Ксюша.

Она почувствовала, что вся ее радость мгновенно испарилась. Улыбка поползла вниз. Мама даже не посмотрела больше на нее. Ксюша не поняла, что она сделала не так, т. к. рассчитывала на взаимное чувство радости, а в итоге получила те же слова, что, если бы она сообщила, что купила хлеб и, он лежит в хлебнице.

– Я сегодня ничего не продала, – добавила ее мама.

– Народа не было? – спросила участливо Ксюша.

– Да, у людей денег нет. Ходят, смотрят, но не покупают.

Ксюше стало стыдно за то, что у нее есть чему радоваться. Она поняла, что ей следовало сначала спросить о том, как дела у ее мамы, выслушать, а уже затем и рассказать. А может быть и вовсе не рассказывать. Она замечала, что родители интересуются только ее оценками за четверть и экзамены, а то, как она их добивается, что происходит в учебной четверти, их не волновало.

Расстроенная Ксюша пошла в комнату делать уроки, пока не пришла ее сестра и не включила на всю мощь свою дурацкую музыку. Ксюша много сил вложила, чтобы поступить в этот класс, она упорно занималась, больше, чем обычно, рассчитывая, что порадует родителей хорошей новостью. Но в их семье не принято было радоваться за других. Ксюша живет среди них всю свою жизнь, но все равно надеется на то, что у ее родственников появится такое умение, как воспринимать победу одного из членов семьи, как свою.

Через какое-то время пришла сестра. Ее звали Оксана. Ксюше пришлось уйти в другую комнату, т. к. с треском в ушах от музыки, сложно что-либо учить. Конечно, это не помогло, т. к. звукопроницаемость была просто удивительной. В их квартире можно было спокойно разговаривать через стенку, даже не повышая голоса. Но переход в другую комнату – это все же возможность отгородиться, но только до определенного момента – пока не придет папа. В этой комнате уже не было стола, поэтому она легла на диван попой кверху и стала учить параграф. С одной стороны до нее доносились звуки бьющейся друг об друга посуды, когда ее мама доставала что-то на кухне, чтобы сварить «кашу из топора», с другой – музыка. Ксюша пыталась отвоевать часть комнаты у сестры, жаловалась родителям, но те ничего не могли сделать с Оксаной, т. к. она их просто не слушала. Когда Ксюша поняла, что даже родители не могут на нее повлиять, то решила, что уж она точно не в силах что-либо изменить. Поэтому она скиталась по квартире. Так было каждый день. Она придумала для себя прекрасное объяснение: что идет она писать сочинение в туалет не из-за того, что там тепло и никого нет, а потому что там ее посещает муза, или, что алгебру она решает в ванной, т. к. там к ней быстрее приходят ответы. Она всячески пыталась отгородиться от реальности.

К восьми часам пришел папа. Он тоже, как всегда, устал. Мама все еще варила, поэтому глава семейства из кухни прямиком направился к телевизору. Как всегда, он лег ни диван и стал перещелкивать каналы.

– Пап, а у меня новость, – с восторгом в голосе, обратилась Ксюша к отцу.

– И какая? – не поворачивая головы от телевизора спросил отец.

– Я поступила в гуманитарный класс. Помнишь, когда мы обсуждали то, куда мне попробовать сдать экзамены, то ты сказал, чтобы я пробовала в гуманитарный. Так вот я поступила. – Она стояла посреди комнаты, светясь не меньше, чем люстра, которая висела над ее головой.

– Ну и кем ты будешь после этого? – небрежно спросил отец.

– Я не знаю. Я же еще только в десятый класс поступаю, а не куда-то там. Просто ты же сам говорил, – Ксюша стояла совсем растерянная. Она не плакала, хотя ей очень хотелось. Но плакать нельзя, т. к., все равно никто не пожалеет ее: мать сделает вид, что не заметит, отец действительно не заметит, т. к. постоянно смотрит на экран, а сестра скажет, что так ей и надо, заслужила. Поэтому она стойко выдерживала критику поступка, который был одобрен всего несколько недель назад.

– Ты кем станешь? – повторил отец. – Учительницей. Так им ничего не платят. Или юристом, так их пруд пруди. Или соцработником – бабушкам продукты будешь таскать?

– Но ты же сам говорил, – тихонько запротестовала Ксюша. – Когда мы говорили, ты сказал, что лучше идти в гуманитарный, а не математический.

– Ты же сама должна понимать, – будто не слыша ее слов, продолжал отец. – Кому это нужно? – задал он вопрос, а затем быстро сам ответил. – Никому. Ты пойми, что гуманитарий сейчас никому не нужен.

– И что теперь?

– Теперь уже ничего. Надо было стараться поступить в математический класс. Вот тогда было бы дело. А это что? – отец махнул рукой и отвернулся к телевизору.

Ксюша стояла так, как будто бы ее сейчас всю оплевали.

– Идемте есть, – сказала мама, зайдя в комнату.

Они уже не возвращались к этому разговору. Ксюше совсем не хотелось кушать, но отказ от еды расстроил бы маму, т. к. она старалась, готовила, поэтому Ксюша запихивала в себя ложку за ложкой. Как обычно сестра притащила магнитофон на кухню. Отец стал ей говорить, чтобы она выключила, та только смеялась. Вскипел чайник, и мама разлила чай всем по кружкам, поставив их на стол.

– Ой, мне песня эта так нравится, – вскрикнула Оксана и прибавила громкость.

– Выключи, я сказал, – уже заорал отец.

– Нет, – хихикая, как дурочка, сказала Оксана.

– Я сказал тебе – выключи.

Сестра только засмеялась, прищурив глаза и в упор смотря на отца. Отец одним рывком вскочил и стукнул магнитофон кулаком. При этом он тряханул стол так, что чай весь вылился, причем прямо на Ксюшины живот и ноги. Она даже не поняла, что случилось, что должно быть больно или, что она должна заплакать, т. к. на нее сейчас вылили целую кружку кипятка.

– Смотри, что ты сделал, придурошный, – сказала Оксана, взяла магнитофон и пошла в спальню.

– Это твое воспитание, – прорычал в свою очередь отец матери.

Мать ничего не ответила, достала последнее яйцо, и стала мазать живот и ноги Ксюши. Белок становился почти сразу белым, так же, как когда она жарила себе яичницу на сковородке. Мама снимала образовавшуюся пленку и снова мазала сырое яйцо. Отец ушел смотреть телевизор. Ксюша не плакала, а мать ее не успокаивала. Оказав первую медицинскую помощь, мать стала убирать со стола.

– Как мне все это надоело, – сказала мать.

Ксюша закрылась в ванной и стала делать алгебру. Она решила просто забыть о сегодняшнем вечере. Она делала так каждый день.

В ванной ей нравилось учиться больше, чем в туалете, т. к. туда реже заглядывали. Раковина была и на кухне, так что руки можно было помыть и там. Она делала редкие вылазки, чтобы сменить учебники и тетради, а когда спина совсем уставала сидеть, то она брала одеяло, кидала его в саму ванну, предварительно вытерев ее насухо и повернув кран в сторону раковины, т. к. он постоянно тек. Затем она ложилась. Такой способ отдыха она подсмотрела в каком-то советском старом фильме и взяла себе его на заметку. На самом деле можно было бы здесь спать, если бы папа не вставал раньше всех и не шел бриться. А так здесь было очень хорошо. Если, конечно, не считать внешнего вида, который ничем не отличался от всей остальной квартиры. В связи с тем, что денег на плитку не было, решено было поклеить моющиеся обои, но через пару дней они стали отклеиваться. Чтобы они совсем не отвалились, по стыкам их склеили скотчем. Там, где обои отходили, был виден какой-то грибок. Мама старалась от него избавиться, но, как почти во всех случаях, когда она пыталась что-то поправить, это не помогло. Здесь было сыро, поэтому он развивался очень быстро.

На самом деле сегодня был хороший день, т. к. папа пришел трезвый. Но, как это часто бывает после длительного «загула», встав на верный путь, он становился злой, раздражительный. Ксюша хотела его порадовать, но только рассердила своим заявлением о том, что она будет учиться в непростом классе. Она уже и сама была не рада тому, что у нее получилось поступить. Эта очередная победа была превращена членами ее семьи в очередное поражение. Она уже привыкла. О своей жизни она старалась рассказывать как можно меньше. Только когда ее спрашивали, а спрашивали редко. В дневник вообще никогда не заглядывали: не интересно смотреть на бесконечные пятерки. Но эта новость была для нее настолько большой и чудесной, что ей очень хотелось поделиться. Но насколько она была чудесной, настолько она сейчас стала ужасной. Ксюша думала о том, как это можно исправить, но проситься в обычный класс было бы глупо, а попасть в математический класс уже невозможно, т. к. вступительные экзамены уже прошли без ее участия. Мама все еще возилась на кухне. Когда она там на недолго задерживалась, то Ксюша иногда переходила в кухню, т. к. там можно было сидеть за столом, а значит можно, например, переписать сочинение или решенные примеры с черновика в чистовик.

– Открой дверь, – крикнула Оксана, стучась в ванную. – Ты не одна здесь живешь.

Ксюша открыла дверь и вышла.

Пока все чистили зубы и умывались, готовясь ко сну, она решила почистить свою обувь. Это было одно из любимейших ее занятий, если, конечно, не считать мытье посуды. В эти моменты она каким-то чудесным образом исчезала из квартиры. Ее мысли были далеко-далеко, хотя тело повторяло одни и те же несложные механические движения. Раз-два, раз-два. Не смотря на сложные отношения, она чистила обувь всем членам семьи. Так что утром все уходили в чистейшей обуви. Это делалось не из-под палки, а было решением самой Ксении, т. к. от данного процесса она получала истинное удовольствие. А в ее жизни этого так не хватало. Ей нравилось чередовать умственную и физическую деятельность. Особенно, когда не получалось решить какой-то пример или, она не могла написать сочинение. В такие моменты она откладывала все тетради, и шла мыть посуду. Грязная посуда в их доме никогда не переводилась, т. к. помимо основных приемов пищи, были, как правило, еще и промежуточные. Возможно, это происходило из-за того, что пища была не калорийная, поэтому чувство голода быстро возвращалось. Или была обыкновенная привычка что-то перекусывать, но факт оставался фактом – раковина на кухне никогда не пустовала.

Оксана закончила свои ванные процедуры, отец уже храпел. Он быстро засыпал под телевизор, а может быть просто очень сильно уставал. Организму его, должно быть, было тяжело не работать совсем, когда он пил круглыми сутками, а затем вкалывать по двенадцать часов, и даже больше. Когда он не пил, то у него всегда находилась дополнительная работа, а соответственно и денег прибавлялось. Поначалу он все нес в семью: покупал разные вкусняшки, отдавал деньги маме. Но наличие денег не способствовало тому, чтобы семья стала счастливее. Мама ходила все так же ни жива, ни мертва, сестра кричала на отца, чтобы он не выпендривался после двух дней «сухого закона», Ксюша молчала. Отец обижался, включал телевизор, а затем засыпал. На следующий день он снова приползал, либо его приносили, потому что он уже не мог идти. Их жизнь была похожа на круговорот. И вся семья вместе с отцом уходила в запой, т. к. в эти моменты он путал день с ночью, как маленький ребенок, и по ночам устраивал концерты, основной целью которых было выпрашивание денег, принесенных всего пару дней назад. Мать что-то давала ему, потом он уходил, потом приходил уже совсем пьяный. Затем он резко бросал пить, вся семья вместе с ним тяжело отходила от очередной пьянки, т. к. сложно понимать, что вчера папы вроде бы и не существовало на свете, ему было не до тебя, а сегодня он не только спрашивает, но и требует что-то. Даже скорее, это было хождение не по кругу, а по спирали… Вниз.

Не смотря на все это, Ксюша любила отца. А еще она любила вот так допоздна учить уроки. Тогда казалось, что в их семье все хорошо, т. к. было тихо. Для нее это был единственный критерий определения уровня спокойствия. Любой разговор на повышенных тонах даже за пределами дома, она рассматривала, как что-то плохое. То, что в споре рождается истина, было для нее очень глупым высказыванием. Она не могла понять, как вообще возможно крича, до чего договориться. На ее глазах таких примеров не было, т. к. сестра каждый день по любому поводу ругалась с отцом, и общий язык за столько лет они так и не нашли. Ксюша и ее мама были скорее наблюдателями. Жили в этой семье отец и сестра, а вот жизнь матери и Ксюши протекали будто сквозь пальцы. Постоянные склоки отнимали всю энергию у них обеих. Две безмолвные тени, будто покинутые жизнью.

– Ложись спать. Уже поздно, а завтра нужно рано вставать, – сказала мама, выйдя в сорочке до колена, заспанная, помятая, как подушка, с которой она только что встала.

– Мне еще чуть-чуть осталось дописать, – просящим голосом сказала Ксюша.

– Ладно, дописывай и спать.

Ксюша кивнула и посмотрела, как немного пошатываясь худое тельце прошло по коридору и завернуло за угол. Ксюше было ее жалко. А еще ей было жалко себя. Если бы она не сидела вот так ночами, то, скорее всего, у нее не было бы возможности учиться в гуманитарном классе. Но никто в ее семье этому не рад. Неужели они и правда не замечают, как она старается. А, может быть, именно потому что замечают, так реагируют. Ксюша часто думала об этом, но ни к одному более или менее логичному выводу она прийти так и не смогла. Переписав сочинение, она пошла по темному коридору, затем зашла в темную комнату, освещенную лишь светом уличного фонаря, разделась и легла спать.

Следующее утро было таким же унылым, как и вчерашнее и позавчерашнее и позапозавчерашнее. Отец, как всегда, встал раньше всех, покурил, побрился, позавтракал в одиночестве и пошел на работу. Затем встала мама, позавтракала, накрасилась быстренько и тоже убежала на работу. Ксюша встала чуть позже, т. к. собиралась она быстро и краситься ей было не нужно, хотя многие девочки в ее классе уже во всю красились. Но Ксюше это было не интересно, т. к. она считала себя очень некрасивой, а макияж, который она делала, как ей казалось, только подчеркивал все ее недостатки.

Ходила она не одна, а вместе с подругой из соседнего подъезда. Раньше они учились в одном классе, а теперь Рита поступила в математический, а Ксюша – в гуманитарный. Теперь Ксюша немного завидовала подруге. Дорога до школы занимала всего двадцать минут. На автобусе они ездили редко. Ксюша знала, что денег дома нет, поэтому старалась выходить пораньше, чтобы можно было дойти пешком. Почему пешком ходила и Рита, ей не было известно, т. к. в их семье деньги водились. Возможно, что это была привычка, т. к. учились вместе они аж с первого класса. Пока шли до школы, то все время болтали. О чем? Да обо всем. Только Ксюша не рассказывала о том, что папа приходит пьяный, хотя это было известно не только каждому жителю их дома, но и всего района. У ее отца было много знакомых, благодаря которым он и получал хорошие заказы и приносил домой больше денег и продуктов, но именно благодаря им, когда он пил, было известно, что Колян опять в запое. Да, Ксения Николаевна – полное имя Ксюши. Ее назвали не в честь кого-то, а просто имя понравилось. Так она и стала Ксенией. Хотя ей самой это не нравилось и, она решила, что сменит его, когда вырастит. Кроме того, ее называли, как угодно, но только не Ксюшей. Некоторые учителя называли ее Оксаной, т. к. в этой же школе училась ее старшая сестра. На самом деле единственным сходством между ними были отчество и фамилия, все же остальное: характер, успеваемость, конституция тела, цвет волос и глаз, форма носа, да в общем все, все было другое. Но ее упорно называли Оксаной. Иногда к ней обращались «Рита», хотя с подругой она тоже не имела большого сходства, возможно, так происходило, т. к. сидели они за одной партой, рядышком. Но, когда ее называли Ритой, было менее обидно, чем – Оксаной, т. к. быть похожей на первую – ничего плохого, а быть, как вторая, Ксюше совсем не хотелось. Она относила это на то, что ее собственное имя ей совсем не подходило, вот люди и искали замену, т. к. видели явное несоответствие. Это тоже самое, что, если бы человек показывал на картину Мадонны Леонардо, называя ее скульптурой. При этом, конечно же, хочется сразу его поправить и сказать, что это картина. Вот только в отношении человека это сложнее сделать. Новое имя Ксюша еще себе не придумала. Но время на это у нее еще было.

Ксюша не стала рассказывать о том, как восприняли ее новость о поступлении в гуманитарный класс, т. к. сложно признаваться, да еще и вслух, да еще и лучшей подруге, в том, что ты – неудачница. А именно так себя Ксюша теперь и чувствовала. Получалось, что она делала что-то не то. Хотя до этого говорили, что нужно было делать именно это. Она старалась, а выходило все не так. Было обидно. После таких разговоров она, как правило, долго не могла прийти в себя. Вот и сейчас Рита рассказывала о том, что ее мама очень обрадовалась новости, что ее дочь будет учиться в профильном классе. Ксюша вспомнила лицо своей мамы и, ей захотелось заплакать.

– Интересно, а, если что, можно будет перевестись в математический класс, – сказала она, с опаской смотря на подругу.

– Не знаю, – ответила та. – Количество мест ограничено. И сейчас класс набран полностью.

Ксюша кивнула головой, тяжело вздохнула и отвернулась. Как всегда, когда ей было плохо, она начинала говорить что-нибудь об уроках. Сейчас она стала рассказывать о том, как трудно ей далось сочинение. Там нужно было писать о любви, о которой она совсем ничего не знала. Ксюша не понимала, что между людьми могут быть нормальные отношения. Она считала, что это просто рассказ, написанный автором, и прототипов в реальной жизни главных героев нет. Рита поддержала разговор об учебе. Папа Риты тоже пил, но в ее семье было принято поддерживать друг друга. А так как подруги были очень близки, то Рита соответственно поддерживала и Ксюшу. За что последняя была ей очень благодарна.

Сегодня по расписанию первым уроком была физика. Преподавали ее из рук вон плохо. Учитель только и говорил, что они все – идиоты и ничего из них не выйдет. Он иногда предполагал, что есть думающие ученики, но они не думают, т. к. им лень. На самом деле идти на такие уроки совсем не хотелось. Все, конечно, старались пропускать мимо ушей обидные слова, но в подростковом возрасте очень сложно что-то не принимать на свой счет. Ксюша знала, что она – молодец, т. к. решила все домашние задачи и параграф выучила почти наизусть, но ее, как обычно, не вызовут к доске. Должно быть, потому что учителю тогда не удастся сказать что-то обидное, или может по другой причине, но вызывали ее крайне редко. Ксюша на это не обижалась. На уроках физики, когда кто-то отвечал, она смотрела на школьную доску бурого цвета. Сама она из себя ничего не представляла, но, если долго не отрываясь на нее смотреть, то она начинала двигаться. Так будто бы она очень мягкая, лежа на волнах, покачивается. Ксюше очень хотелось спросить учителя о том, что же это: обман зрения или действительно так может быть. Показывают же в фильмах людей, которые умеют сгибать палку силой мысли. Но, если бы она умела это делать, то движение доски заметили бы и другие. Ее одноклассники занимались совершенно разными делами: кто-то пытался спрятаться от учителя, чтобы он не вызвал к доске отвечать следующий параграф, кто-то играл в морской бой, кто-то рисовал, кто-то тихонько разговаривал. После порции унижения, достаточной для того, чтобы учитель мог получить удовлетворение, началось изучение новой темы. В школе практически отсутствовала материально-техническая база, необходимая для уроков физики, поэтому все опыты проводились в воображении. Пока учитель рассказывал, ученики отдыхали. Змея не выплескивала свой яд, а значит можно было расслабиться.

– Что это? – Максим Петрович пытался написать что-то на доске, но у него ничего не получалось. Мел будто не чувствовал доску. Если объяснять это явление с физической точки зрения, то можно сказать, что между доской и мелом не было трения.

Он попробовал с одной стороны доски, потом с другой, слыша позади себя хихиканье учеников. Вдруг он резко повернулся.

– Кто это сделал? – почти выкрикнул физик.

Класс резко стих. Лицо учителя исказилось от злости. Он смотрел сощуренными глазами, водя взгляд от одного ученика к другому. Все дети опустили головы вниз, уставившись в парты, исписанные глупыми надписями.

– Я все равно узнаю, кто у нас здесь решил, что умнее всех, – шипел Максим Петрович. – Завсиханов, – крикнул он.

– А что сразу Завсиханов? Как что, так сразу Завсиханов? – подал голос с последней парты вечный двоечник.

– Встать, – заорал учитель.

Завсиханов встал. Он отвернулся от доски и смотрел в окно.

– Бери тряпку и оттирай доску, – приказал Максим Петрович.

– Я с доской ничего не делал, поэтому и мыть ее не буду, – спокойно ответил ученик.

– Ты что мне еще перечить будешь? – брызгая слюной, орал физик.

Завсиханов молча смотрел в окно.

– Бери тряпку и мой доску, – повторил он приказ.

– Нет, – тем же спокойным голосом произнес ученик.

– Тогда убирайся отсюда. Слышишь? Вон.

Лицо учителя напоминало гримасу обезьяны, но смеяться не хотелось.

Завсиханов взял рюкзак и вышел.

– Открывайте дневник и записывайте домашнее задание. К следующему уроку выучить параграфы с 65 по 70…

В классе поднялся недовольный говор.

– …Нет, – поправился учитель, злобно улыбаясь. – По 75. И скажите «спасибо» Завсиханову. Урок окончен.

Он ушел в лаборантскую, громко хлопнув дверью.

В классе сразу же стали обсуждать случившееся. Никто не знал, был ли это на самом деле Завсиханов или нет. Через пять минут прозвенел звонок. Ксюша пошла на следующий урок, а Рита в учительскую – ей нужно было что-то спросить.

Придя в класс, Ксюша вытащила дневник, учебник, тетрадь и ручки. Она сидела одна за партой. Никто не подходил к ней, т. к. списывать было нечего: была литература, а сочинение «сдувать» бесполезно. Это же сразу видно.

– Представляешь, – запыхавшись Рита влетела в класс и громко упала на стул. – В математическом классе одно место освободилось. Там какая-то девочка отказалась. Можно пойти написать заявление, – проговорила она. – Если ты, конечно, хочешь.

– Да, я хочу, – ответила радостно Ксюша. – А к кому идти?

– Пойдем. Я тебя отведу.

Они побежали в учительскую. За одним из столов сидела завуч.

– Маргарита Васильевна. Вот я вам ее привела, – запыхавшись, выпалила Рита.

– Здравствуйте, – робко сказала Ксюша.

– Здравствуй, – оценивающе осматривая Ксюшу, ответила Маргарита Васильевна. – Значит ты хочешь учиться в математическом классе?

– Да, – твердо ответила Ксюша.

– А зачем же тогда экзамен писала для поступления в гуманитарный класс? – поинтересовалась учительница.

– Ну… – стала мямлить Ксюша. – Я думала… Что… А потом передумала, – закончила она свое невразумительное объяснение.

– Что же. Каждый имеет право передумать, – поддержала ее завуч.

Ксюша благодарно улыбнулась.

– Садись. Пиши заявление, – сказала Маргарита Васильевна. – Я сейчас дам образец.

Она достала из стола толстую папку, вынула лист бумаги формата А4 и протянула его Ксюше, затем дала чистый листок и ручку. Ксюша своим аккуратным почерком выводила буквы, которые впоследствии должны были привести к одобрению отцом ее пути. Она была счастлива. Теперь уж точно папа скажет, что она – молодец, т. к. он вчера прямым текстом заявил ей, что нужно было поступать в математический класс.

День тянулся долго. Так всегда бывает, когда хочешь, чтобы поскорее подошел какой-то определенный час. Она не могла дождаться, когда же, наконец, закончатся уроки и можно будет пойти домой. Когда они с Ритой шли из школы, то у Ксюши рот не закрывался. Они обе были счастливы, что будут еще два года учиться вместе.

Дома у Ксюши в голове была только одна картинка: отец узнает, что она будет учиться в математическом классе, говорит, что теперь он доволен, что она – молодец. Сердце ее учащенно билось, когда она услышала, что в дверь кто-то вставляет ключ. Это были папа и мама. Отец, скорее всего, пришел раньше, но сидел на лавочке перед домом. Он часто так делал. Когда мама пыталась выяснить, почему он не идет домой, он отвечал, что его не пускают. На ее вопросы о том, кто не пускает и почему, он отвечал просто: «Не знаю. Не пускают и все тут». Вот и сейчас он дождался прихода мамы и с ней зашел. Ксюша не стала выпаливать новость сразу, а забрала у папы тяжелую сумку с продуктами и отнесла ее в кухню.

– Ну чего ты? – спросил отец, когда увидел, что она не заглядывает в сумку и ничего оттуда не берет. – Это я вам купил. Доставай.

Ксюша стала доставать продукты. Ее лицо было довольным, т. к. она предвкушала уже свою похвалу. Мама тоже зашла на кухню и села на табуретку у окна. Ее лицо было изможденным, как всегда. Ксюша достала все продукты, быстренько разложила их по полкам в шкафы и холодильник. Мама поставила кастрюлю с супом разогреваться и ушла переодеваться, а папа в ванную – отмывать рабочую грязь. Ксюше нужно было немного успокоиться, поэтому она решила помыть посуду. Через четверть часа они вернулись. Суп вскипел.

– Кто кушать будет? – спросила она.

– Кто будет? – пробурчал отец. – Наливай всем. Кто не будет, тот не будет.

Говорил сегодня он грубее, чем вчера. Ксюша решила, что расскажет о переводе после еды, когда он станет хоть чуточку довольнее.

Они быстренько покушали суп, а потом стали пить чай с вкусным печеньем, которое купил папа. За все время, пока они кушали, никто не проронил ни слова. Ксюша была довольна: тишина.

– Ну что вкусно? – спросил отец, обращаясь к Ксюше.

– Вкусно, – довольно ответила она.

Теперь, когда он сам заговорил, она решила, что можно рассказать.

– Пап, а я сегодня узнала, что в математическом классе освободилось одно место. Поэтому я написала заявление и, теперь буду учиться вместе с Ритой в математическом классе. Здорово, правда?

– Здорово, – недобро ответил отец. – И кем ты будешь после того, как отучишься?

Ксюша быстро посмотрела на маму. Та, уткнувшись взглядом в стену, молча пила чай. Ксюша поняла, что поддержку ждать неоткуда и опустила голову.

– Я не знаю. Но ты же вчера говорил, что… – попыталась оправдаться она.

– Что я говорил? – уже сказав на повышенных тонах, спросил ее отец. – Что там делать? Учителкой будешь работать? А может экономистом? Вон их сколько по домам сидят без работы. Что я не знаю что ли. Что толку от этой учебы, – закончил он, встал и пошел смотреть телевизор.

Ксюша помогла собрать маме посуду со стола. Еле сдерживая слезы, она отправилась в спальню. Сестры еще не было, поэтому она могла побыть одна. Ей так хотелось, чтобы сейчас ее кто-нибудь обнял и сказал, что она все правильно делает. Но этого кого-то не было. Ей захотелось убежать далеко-далеко, чтобы никогда не видеть этой квартиры и людей, живущих здесь. Она никак не могла понять, чего же на самом деле хотел ее папа. После девятого класса она могла либо пойти в десятый, либо поступить в техникум, либо совсем перестать учиться. С ее отличными оценками два последних варианта выглядели совсем не привлекательно. Учиться же в профильном классе намного лучше, чем в простом. Так думала Ксюша, но судя по словам отца, он считал иначе. Почему правильный путь он не называл, она не могла понять. «Может быть, – подумала она, – что папа хочет, чтобы я сама выбирала, не спрашивая совета и не требуя потом похвалу. Возможно, что пришло время выбирать самой, как это делают все взрослые?». Ксюша села у окна и посмотрела на улицу.

«Да, теперь я буду решать сама, что мне делать», – решила Ксюша.

Бесполезно просить похвалы от людей. Все мы разные. И чтобы понять другого человека нужно потрудиться, а это для ее родителей было непосильной ношей. Ксюша села за стол учить уроки. Затем пришла сестра, и снова включила музыку. Ксюша взяла учебники и ушла в ванную. Хотелось расплакаться, но она боялась, что кто-то постучит в дверь, она откроет, и этот кто-то увидит ее слезы. И вместо того, чтобы ее пожалеть, скажет, что она это сама заслужила.

Квартира №2

На кухне за грязным столом сидят двое: мужчина и женщина. Оба – пьяные, настолько, что могут еще говорить, но уже не могут ходить. Их лица оплыли. От них воняло, как от дворовых псов. Причин здесь может быть много: они редко мылись, редко меняли одежду, часто не доходили до дома и сваливались в какой-нибудь канаве, они постоянно были пьяными.

– Да, ты наливай. Чего сидишь? – спросил сердито он.

– А чо наливаться-то? Все закончилось, – ответила она, переворачивая бутылку горлышком вниз и тряся ее изо всех сил, чтобы показать, что действительно внутри ничего нет.

– Как? – удивился он. – Что уже закончилась? А вторая?

– Так это и была вторая, – засмеявшись, ответила она.

– Светка, – крикнул он. – Светка, – крикнул он еще громче.

– Да чего ты орешь-то? В школе она еще. Мы дома одни.

– В школе, – передразнил он ее. – Чо там делать? Все равно ничему толковому не научат. Вся жизнь – на улице.

– Пусть учится: может толк выйдет, – не соглашаясь, ответила женщина.

– Толк может и выйдет, а за бутылкой бежать некому, – разозлившись, заявил он и стукнул кулаком по столу.

– Я щас сбегаю, – заявила она, встала с табуретки, прошла пару шагов вдоль стола, а когда опоры около нее не оказалось, то упала, как камень на пол.

Он засмеялся, обнажая неполный рот желтых зубов. Лежа на полу, женщина тоже смеялась. Ее улыбка была похожа на ту, что имела Баба Яга в русских народных сказках.

Вдруг они услышали, что кто-то открывает дверь ключом снаружи.

– Кто пришел? – завопил он.

– Это я, – ответил детский голос.

– Светка, – обрадовался он.

Он – это отец Светы.

– Доченька пришла, – поддержала радостно она.

Она – это мать Светы.

Света прошла на кухню. Недовольно водя носом по воздуху, она посмотрела на родителей.

– А чем это у нас так воняет? – поинтересовалась она.

– Что? Чем воняет? – завопил отец. – Что не нравится?

Света отвернулась от отца и посмотрела на мать, желая получить ответ от нее.

– Ты, дочка, внимания-то не обращай, – успокаивала мать. – Просто у нас воду отключили. А в туалет-то хочется. Вот. Но мы как-нибудь уберем.

– Свиньи, – определила Света.

– Ты как с родителями разговариваешь? – опять закричал отец.

– Не хорошо так говорить, – поддержала мать.

– Тащи дневник. Щас посмотрим, как ты там учишься, – сказал отец, подмигивая матери и хихикая.

– А что вам мой дневник, – оскалилась сразу Света. – Я вам еще на прошлой неделе говорила, что вас в школу вызывают.

– В школу? Нас? – сделав вид, что испугался, отец, через секунду уже громко смеялся.

Мать тоже засмеялась, от чего ее очередная попытка встать с пола вновь увенчалась громким грохотом.

– Класснуха сказала, что сегодня будет звонить домой. Так что ждите звонка, – заявила дочь.

Отец с матерью засмеялись еще громче.

– А у нас телефон… тоже отключили, – выговорила мать, махнув рукой, когда они вдоволь насмеялись.

– Так что пусть звонит. Мы-то уж с ней поговорим, – угрожающе заявил отец.

Света не стала ничего отвечать, отвернулась и пошла к себе в комнату.

– Светка, – испуганным голосом завопил отец. – Ты куда пошла? А ну-ка вернись, – уже приказал отец.

– Светочка, доченька. Папа зовет. Иди сюда, – ласково звала мать.

– Чего вам? – спросила дочь, вернувшись на кухню.

– Сбегай в магазин, – жалостливо протянул отец. – Видишь же, что плохо нам с матерью.

– Да вам всегда плохо. Вы бы хоть накормили сначала. Я с утра ничего не ела.

– А мы тебя накормим, – сразу же заявил отец. – Правда мать? – запросил он поддержки.

– Да-а-а, – кивая головой с огромной амплитудой, как лошадь, подтвердила мать.

– Да уж. И чем вы меня, интересно, накормите? – спросила дочь.

– Чем накормим, чем накормим, – начал кривляться отец. Затем стукнул кулаком по столу. – Не перечь отцу. Если не кормят, значит не заслужила еще. Поняла? – кричал он.

Света молчала.

– Нехорошо, доченька, родителей так огорчать. Мы же тебя любим. Все для тебя. А ты так с нами разговариваешь. Нехорошо это, – с беспокойством в голосе запричитала мать.

– Мать дай ей денег. Пусть сходит и купит нам бутылку. А больше не давай: она сегодня наказана. Будет знать, как разговаривать с отцом, – заключил он.

– Как же она без еды? Ты что уж? – попыталась заступиться за Свету мать.

– Как? Как? Когда научиться разговаривать, тогда и жрать будет, – ответил отец.

– Но ведь она растет. Ей десять лет всего. Что с ребенка-то взять, – говорила мама, гладя Свету по голой ноге.

– Я все сказал, – крикнул отец и опять стукнул кулаком по столу.

Пустая бутылка, стоявшая на нем, упала и покатилась вниз.

Все, как завороженные смотрели, на нее. Первым очнулся отец.

– Ты еще здесь? – злобно смотря на дочь, завопил он.

– Да уже идет, идет уже, – ответила мать, сунув Свете несколько мятых и мокрых купюр, вытащенных с большим трудом из кармана.

– Больше не давай, – закричал отец. – Нечего баловать. А то вон как разговаривать-то их в школе научили. Говорю же, что толковому там ничему не научат.

– Да, ты отец не сердись. Идет она уже, – отвечала мать. – Ты, доченька, беги. Видишь же, что отец уже нервничает. А это вредно для здоровья, – сказала она, повернувшись к Свете.

«А разве водку пить не вредно?» – хотела спросить дочь, но во время одумалась, т. к. с последнего побоища у нее еще не зажили все синяки. Она прикусила себе нижнюю губу и пошла за водкой. Мать все же сунула ей несколько лишних купюр, подмигнув. Это означало, что она могла купить что-нибудь себе. Поэтому зайдя в магазин, она стала рассматривать витрину, чтобы выбрать себе что-нибудь на обед. Денег в ее кармане хватало только на половину булки и небольшой кусочек сыра. За прилавком стояла знакомая продавщица, поэтому, когда Света озвучила полный список того, что ей нужно, то та только сочувствующе посмотрела на нее, вздохнула и пошла за товаром. Она принесла все и еще два банана.

– Это тебе. Покушай. А то совсем же без витаминов. Щеки вон белые аж, – сказала чуть ли не со слезами на глазах продавец.

– Спасибо, – ответила Света, опустив голову.

Она расплатилась за товар и вышла. Раньше ей было стыдно принимать продукты или вещи поношенные, но уже не нужные, т. к. дети выросли, а потом потихоньку привыкла. Она понимала это, как откуп. Можно было бы ее забрать из этого ужасного дома, но нет, проще подкинуть пару бананов, как уличной собачонке, а уж, что дальше с ней будет – не их забота. На самом деле Свету такое положение вещей ничуть не расстраивало. Ей и не хотелось жить в нормальной семье, с нормальными родителями. Напротив, лучше потратить 15 минут на поход в магазин, чтобы купить родителям водку, и затем быть абсолютно свободной, чем каждый день учить уроки и изображать из себя послушную девочку. Нет. Она уже привыкла к тому, чтобы самой решать куда ей идти, когда и с кем. Голодной, если уж правду говорить, она никогда не сидела: вытащить пару купюр из кармана отца, матери, брата или какого-нибудь их дружка, пока те храпят в пьяном сне, для нее было обычным делом. Они все равно, просыпаясь, всегда начинали кричать на нее, что она ворует у них деньги. Поначалу, когда она ничего не брала еще, ей было очень обидно, но потом, она решила, что ей должны оплачивать тот ущерб, который наносят ее неокрепшей детской психике подобными нападками. Кроме того, как говорил ее отец и, она сама считала, за все в этом мире надо платить, а поход в магазин, как никак является действием, которое она совершает не по собственной воле, поэтому те деньги, что сунула ей мать, она воспринимала, как зарплату. Света не считала себя обязанной ходить по магазинам, когда это вздумается ее родителям. Нет. Если они сами говорили, что она должна заслужить еду, то это значит, что она все правильно делает. Света была абсолютно уверена в своей честности. Она даже приносила часть сдачи, что от совершенно постореннего человека нечего было и ждать.

Света не пошла домой, а свернула в другую сторону. Нужно было сначала поесть. Она не могла заявиться домой с продуктами, т. к. их у нее сразу же отобрали бы родители на закуску. Поэтому она пошла в ближайший парк, села на скамейке, достала булку, отломила ломоть, откусила сыра и стала жевать. Рядом в песочнице сидели маленькие детишки, мамашки болтали неподалеку на скамейке, одним глазом смотря на собеседницу, а другим в сторону песочницы. У женщин есть такая удивительная способность – делать сразу несколько дел одновременно. Вот и Света, жуя свой бутерброд, прикидывала в мозгах, сколько сдачи отдать матери. Пусть училась она плохо, но зато ее родители даже с помощью калькулятора умудрялись делать ошибки, поэтому, даже, если она ошибется в расчетах, то этого все равно никто не заметит. Тем более, что калькулятора в их доме уже давно нет – родители продали, когда не хватало денег на бутылку. Они так часто делали, поэтому в их доме периодически пропадали вещи. Света, зная это, носила все самое ценное всегда с собой. Из ценного у нее были золотая цепочка, подаренная ныне покой ной бабушкой, фотография семьи, когда родители еще не злоупотребляли спиртным, и… И все. Небогато, зато это было все ее. Однажды отец среди ночи влетел в ее комнату и стал требовать цепочку.

– Светка, – тормошил он ее. – Светка, вставай.

– Чего тебе? – полусонная спросила Света. Она не испугалась, т. к. это было обычным делом. К ней в комнату также спокойно могли войти и совершенно чужие люди, которых даже ее родители видели сегодня в первый раз в жизни.

– Дай мне цепочку. Горит у меня все, – держась за горло, прохрипел отец.

– Какую цепочку? – спросила, будто не понимая, Света.

– Да, что ты придуриваешься, – закричал отец. – Твою. Я отдам потом.

– Ты, что батя, совсем с ума сошел? – спросила Света, крутя пальцем у виска. – Ты ее еще полгода назад у меня забрал. Обещал между прочим вернуть и до сих возвращаешь, – повышая голос, заявила она.

– Когда это? – удивленно спросил отец, почесывая затылок. – Ты чего мне врешь-то? – закричал он, толкнув Свету в плечо.

– Больно же, – крикнула она. – Ничего я не вру. Сам забрал.