Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой Ханна Софи
Нэнси сказала мне, что я должна убедить Ричарда позволить мне убить его, а не наоборот. «Невозможно! – сказала я тогда. – Он ни за что не согласится». Но Нэнси сказала, что согласится, надо только знать, как к нему подойти. Надо просто сделать вид, будто я еще больше предана нашей цели, чем он сам. Она оказалась права. Это сработало. Я пошла к Ричарду и сказала, что четырех смертей – моей, его, Харриет и Иды – недостаточно. Следовало наказать еще и Нэнси. Я притворилась, что с радостью умру после ее смерти. Она – еще худшее зло, чем Харриет, говорила я. Я выдумала и пересказала ему сложный план соблазнения Патрика и увода его от жены, по которому якобы действовала Нэнси, и не слушала никаких возражений. Я сказала Ричарду, что истинным мотивом признания, сделанного Нэнси в «Голове Короля», было не защитить Патрика, но досадить Франсис. Она будто бы надеялась, что Франсис покончит с собой, или, по крайней мере, бросит Патрика и вернется к отцу в Кембридж, освободив ей место.
– Снова ложь, – сказал Пуаро.
– Да, конечно, это ложь, но ее мне подсказала сама Нэнси, и она сделала свое дело: он согласился! Ричард согласился умереть раньше меня.
– А о том, что Сэмюэл Кидд в курсе вашего заговора, он, разумеется, не знал? – спросил Пуаро.
– Нет. Нэнси и я посвятили Сэма во все детали. Он стал частью нашего плана. Никто из нас не хотел лезть на дерево и спускаться по нему вниз – мы обе боялись упасть и сломать шею, – а ведь, заперев дверь номера 238 изнутри и спрятав ключ под плиткой, другого пути наружу уже не было. Вот тут нам и понадобился Сэм – чтобы вылезти в окно и сыграть Ричарда.
– А ключ необходимо было спрятать под плиткой, – пробормотал я, проверяя, все ли концы у меня сходятся. – Так что, когда вы рассказали нам эту историю в доме мистера Кидда, все как будто встало на свои места: Ричард Негус спрятал ключ, чтобы все выглядело так, словно его взял убийца, которому еще предстояло подставить Нэнси Дьюкейн.
– Как оно и было на самом деле, – сказал Пуаро. – Точнее, как думал Ричард. Когда Дженни поднесла ему стакан отравленной воды, он принял его из ее рук, не сомневаясь в том, что она переживет его лишь за тем, чтобы увидеть, как повесят Нэнси, после чего последует за ним. Он был уверен, что она будет говорить с полицией так, чтобы все подозрения пали на Нэнси. Он не знал, что у нее было железное алиби от лорда и леди Сент-Джон Уоллес! Или что после его смерти запонка будет просунута ему в рот до самого горла, ключ спрятан за шатающуюся плитку в камине, окно распахнуто… Он не знал, что Дженни Хоббс, Нэнси Дьюкейн и Сэмюэл Кидд устроят все так, что полиция решит, будто убийства были совершены между семью пятнадцатью и восемью десятью!
– Нет, Ричард не был посвящен в эти детали, – согласилась Дженни. – Теперь вы понимаете, почему я назвала план Нэнси блестящим, месье Пуаро.
– Она была талантливой художницей, мадемуазель. А лучшие художники всегда прекрасно видят соотношение деталей и структуры в целом: как все смотрится вместе.
Дженни повернулась ко мне.
– Ни Нэнси, ни я ничего такого не хотели. Вы должны поверить мне, мистер Кэтчпул. Ричард убил бы меня, если бы я стала противиться его планам. – Она вздохнула. – Мы все продумали. Нэнси должна была уйти от наказания, а нас с Сэмом наказали бы лишь за преступный сговор против нее, но не за убийство. Мы наделялись, что нам грозит лишь короткое тюремное заключение, не больше. А потом мы собирались пожениться. – Видя наши изумленные лица, Дженни добавила: – Конечно, я не люблю Сэма так, как любила Патрика, но я очень хорошо отношусь к нему. Он стал бы мне отличным мужем, если бы я сама все не испортила, убив Нэнси.
– Все уже и так было испорчено, мадемуазель. Я знал, что вы убили Харриет Сиппель и Ричарда Негуса.
– Я не убивала Ричарда, месье Пуаро. Тут вы ошибаетесь. Ричард сам хотел умереть. Я дала ему яд с его полного согласия.
– Да, но под выдуманным предлогом. Ричард Негус согласился умереть только потому, что считал вас согласной с его планом. Потом, когда вы вовлекли в это дело Нэнси Дьюкейн, жертв стало пять. Но вы-то согласились не по-настоящему. Вы предали его, вы интриговали у него за спиной. Кто знает, согласился бы Ричард Негус умереть тогда и так, если бы знал все о вашем сговоре с Нэнси Дьюкейн.
Лицо Дженни ожесточилось.
– Я не убивала Ричарда Негуса. Это была самозащита. Иначе он убил бы меня.
– Вы же говорили, что он не угрожал вам открыто.
– Нет – но я знала, что он убьет. А что вы думаете, мистер Кэтчпул? Убила я Ричарда Негуса или нет?
– Не знаю, – ответил я сконфуженно.
– Кэтчпул, mon ami, не будьте нелепы.
– Он не нелепый, – сказала Дженни. – Он пытается думать там, где вы, месье Пуаро, думать отказываетесь. Пожалуйста, задумайтесь об этом, прошу вас. Прежде чем меня повесят, я надеюсь услышать от вас, что я не убивала Ричарда Негуса.
Я встал.
– Идемте, Пуаро. – Мне хотелось завершить этот разговор, пока слово «надежда» еще витало в воздухе.
Эпилог
Четыре дня спустя я сидел в гостиной Бланш Ансворт у камина, в котором, как всегда, яростно пылал огонь, потягивал бренди и трудился над своим кроссвордом, когда в комнату вошел Пуаро. Он подошел ко мне, встал рядом и несколько минут постоял молча. Я не поднимал головы.
Наконец он откашлялся.
– И все же, Кэтчпул, – сказал он. – И все же вы избегаете дискуссии о том, был Ричард Негус убит, или ему помогли свести счеты с жизнью, или же его убийство было актом самозащиты.
– Не думаю, что в такой дискуссии много проку, – сказал я, чувствуя, как у меня сжимается желудок.
Мне вообще не хотелось больше говорить об убийствах в «Блоксхэме», никогда. Чего я хотел – точнее, в чем нуждался, – так это в том, чтобы написать о них, изложить на бумаге события во всех подробностях, как они происходили. Мне даже самому было странно, отчего мне так сильно хотелось писать о них, но совсем не хотелось говорить. Чем, интересно, рассказ письменный отличается от рассказа устного?
– Не тревожьтесь, мой друг, – сказал Пуаро. – Я не стану поднимать эту тему снова. Поговорим о другом. К примеру, о моем визите в кофейню «Плезантс» этим утром. Фи Спринг просила меня передать вам, что она хотела бы поговорить с вами, как только вам будет удобно. Она недовольна.
– Мной?
– Да. То она сидит в обеденном зале отеля «Блоксхэм» и слушает объяснение того, что там случилось, то вдруг все раз – и обрывается; это ее слова. Прямо на глазах собравшихся происходит новое убийство, и история остается неоконченной – для них. Мадемуазель Фи хочет услышать всю историю от вас, со всеми возможными подробностями.
– Не я же виноват в том, что случилось еще одно убийство, – буркнул я. – Взяла бы да почитала отчет в газетах, как все.
– Non. Ей желательно обсудить кое-какие детали именно с вами. Для официантки у нее просто потрясающий интеллект. Эта молодая особа заслуживает уважения. Вам так не кажется, mon ami?
– Я знаю, что за игру вы ведете, Пуаро, – отозвался я устало. – Бросьте, право. Вы теряете время, как и Фи Спринг, полагая… Слушайте, отстаньте, а?
– Вы на меня сердитесь.
– Немного – да, – признался я. – Генри Негус и его чемодан, Рафаль Бобак и тележка для белья, Томас Бригнелл и его подружка в саду отеля, на которой, как назло, оказалось светло-коричневое пальто из тех, что носит половина женщин в Англии. Тачка в саду…
– А!
– Вот именно, «а». Вы прекрасно знали, что Дженни Хоббс не умерла, так зачем было старательно морочить мне голову подозрениями, будто ее тело могло быть вывезено из комнаты 402 при помощи одного из этих маловероятных средств транспортировки?
– Затем, друг мой, что мне хотелось разбудить ваше воображение. Пока вы не начнете мыслить самыми невероятными категориями, вы не станете тем замечательным детективом, которым могли бы стать. Надо заставлять серые клеточки двигаться в непривычных для них направлениях, это идет им на пользу. Из этого рождается вдохновение.
– Ну, если вы так считаете… – ответил я с сомнением.
– Пуаро заходит слишком далеко, думаете вы, дальше, чем следовало бы. Что ж, возможно.
– Суета, которую вы подняли вокруг красного пятна на полу в комнате 402, все эти разговоры о том, что оно смазано от окна к двери, и о ширине этой самой двери – к чему все это? Вы же знали, что никто Дженни Хоббс не убивал и никто никуда ее не волок!
– Я знал, но вы не знали. Вы, как и наш друг синьор Лаццари, поверили, что мадемуазель Дженни умерла и что это ее кровь мы нашли на полу. Alors, мне хотелось, чтобы вы задали себе вопрос: чемодан и тележка на колесиках – объекты, которые можно было внести или вкатить в комнату, прямо к телу. Зачем тогда убийце было тащить тело к двери? А он этого и не делал! Точнее, она не делала! Кровавый след в направлении двери был ловушкой, единственное предназначение которой было в том, чтобы заставить нас поверить: тело выволокли из комнаты, раз в самой комнате его нет. Маленькая правдоподобная деталь, чрезвычайно важная для придания правдивости всей сцене убийства. Но Эркюлю Пуаро эта деталь помогла утвердиться в подозрении, которое он уже втайне лелеял: ни Дженни Хоббс, ни кого-либо еще в этой комнате не убивали. Я не мог вообразить никакого метода избавления от трупа, при котором его нужно было бы волочить по полу, оставляя кровавые следы. Ни один убийца не стал бы вытаскивать труп в коридор отеля, полного постояльцев, не спрятав его предварительно во что-нибудь – в какой-нибудь контейнер. Но ни один контейнер, который я был в состоянии придумать, не требовал того, чтобы тело подносили к нему, скорее, наоборот, его было проще доставить прямо к телу. Простая логика, Кэтчпул. Я был удивлен, что вы сразу ничего не поняли.
– Подсказка вам, Пуаро, – сказал я. – В следующий раз, когда захотите, чтобы я понял что-нибудь с первого раза, откройте рот и расскажите мне факты. Выкладывайте все как есть. Увидите, это позволит сэкономить кучу времени.
Он улыбнулся.
– Bien. Буду учиться прямоте у моего доброго друга Кэтчпула. Прямо сейчас и начну! – И он достал из кармана конверт. – Это принесли мне час тому назад. Вам не нравится, когда я пытаюсь вмешиваться в вашу личную жизнь, вы наверняка думаете: «Этот Пуаро, вечно он сует нос, куда его не просят», – но вот вам письменное выражение благодарности мне за тот самый мой порок, который вам кажется таким невыносимым.
– Если вы насчет Фи Спринг, то она к моей личной жизни никакого отношения не имеет и никогда иметь не будет, – сказал я, разглядывая письмо в его руке. – И в чьей же личной жизни вы покопались на этот раз? За что вас благодарит этот бедняга?
– За то, что я свел вместе двух хороших людей, которые очень любят друг друга.
– От кого это письмо?
Пуаро улыбнулся.
– От доктора и миссис Амброуз Флауэрдейл, – сказал он. И дал мне его прочесть.