Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой Ханна Софи

Sophie Hannah

Hercule Poirot and the Monogram Murders

© 2014 Agatha Christie Limited. All rights reserved.

Hercule Poirot and the Monogram Murders © 2014

Agatha Christie Limited. All rights reserved.

AGATHA CHRISTIE® POIROT® is a registered trademark of Agatha Christie Limited in the UK and/or elsewhere. All rights reserved

© Екимова Н. В., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Благодарности

Я безмерно благодарна большому количеству людей: прежде всего неподражаемому Питеру Строссу, этому Пуаро среди литературных агентов; Мэтью и Джеймсу Причардам, без чьей поддержки, помощи, вдохновления и ободрения эта книга не была бы закончена; изумительной Хилари Стронг, с которой одинаково приятно работать и отдыхать; отличной команде издательства «Харпер Коллинз», как в США, так и в Великобритании, в особенности Кейт Элтон и Наташе Хьюз (за энергичную и решительную редакторскую правку), Дэвиду Брауну (за то же самое, а еще за многочисленные беседы о собаках и за остроумные импровизированные ответы на мои редкие полуистерические звонки загадочного свойства; поскольку Дэвид занимается в основном почившими классиками, то мало кто из еще живых авторов имеет удовольствие с ним работать, и много теряют, доложу я вам!). Спасибо Лу Своннелу, Дженнифер Харт, Энн О’Брайен, Хайку Шлюссеру, Даниелле Бартлет, Деймону Грини, Марго Вейсман, Кейтлин Харри, Джошу Марвеллу, Чарли Редмейну, Вирджинии Стэнли, Лоре Ди Джузеппе, Лиату Штеллику, Кэтрин Гордон и другим замечательным людям, которые помогали мне писать эту книгу и превратили эту работу в восхитительно увлекательный процесс. (На страничке благодарностей слишком много прилагательных не бывает.) А еще спасибо «Фор Колман Гетти», которые сделали для этой книги прекрасный макет.

Особой благодарственной песни, на целую отдельную страницу, заслуживает Дэн Мэллори, чья вдохновенная помощь помогла мне вспомнить все, за что я так люблю писательское ремесло и книги.

Спасибо Тамзин Харвард за своевременное предложение по поводу развития сюжета.

Издательство «Ходдер и Стоутон», которое издает мои психологические триллеры, пришло в форменный восторг от моего мимолетного романа с великим сыщиком и просило меня лишь об одном: чтобы я возвращалась в Ходдер-Тауэрз без пышных усов а-ля Пуаро. За что я им чрезвычайно признательна.

Спасибо всем, кто хорошо отзывался об этой книге в «Твиттере» и в реальном мире; тут прежде всего на ум приходят имена Джейми Бернтал и Скотт Уоллес Бейкер, которым я особенно благодарна за посвящение меня в мир поклонников Агаты Кристи.

Глава 1

Беглянка Дженни

– Я только одно хочу сказать – мне она не нравится, – прошептала официантка с разлетающимися волосами. Это был громкий шепот, и его легко расслышал единственный посетитель кофейни «Плезантс». Он задумался над тем, кем может оказаться эта «она» – другой официанткой или же регулярной посетительницей вроде него.

– Я что, обязана ее любить? Всякий как хочет, так и чувствует.

– А мне она показалась довольно милой, – ответила невысокая круглолицая официантка: было слышно, что она сомневается в своих словах, не то что всего пару минут назад.

– Да, она всегда такая, когда получит хороший щелчок. Вот погоди, оправится чуток, и опять яд с языка будет капать. С ней все наоборот. Уж я таких, как она, немало повидала и не доверяю им ни на грош.

– Как это – наоборот? – спросила круглолицая.

Эркюль Пуаро, единственный посетитель кофейни в половине седьмого вечера февральского четверга, прекрасно понял, что имела в виду официантка с развевающимися волосами. И улыбнулся. Эта девушка уже не в первый раз высказывала проницательные суждения в его присутствии.

– Человека легко простить, если он на взводе сказал кому-то пару резких слов, – не грех признать, со мной такое тоже не раз случалось. Зато когда у меня все хорошо, мне хочется, чтобы и другим тоже было хорошо. Так и должно быть. А такие, как она, наоборот, обращаются с людьми как с грязью, когда у них самих дела идут в гору. Их стоит остерегаться.

«Bien vu, – подумал Пуаро. – De la vraie sagesse populaire»[1].

Дверь кофейни распахнулась и врезалась в стену. На пороге стояла женщина в светло-коричневом пальто и шляпке на тон темнее. У нее были светлые волосы. Ее лица Пуаро разглядеть не мог. Она повернула голову так, словно ждала кого-то, кто вот-вот должен был ее догнать.

Дверь оставалось распахнутой всего пару секунд, но и этого хватило, чтобы холодный ночной воздух вытеснил из небольшого помещения все тепло. При обычных обстоятельствах это привело бы Пуаро в ярость, но теперь его заинтересовала женщина, которая возникла на пороге столь внезапно и театрально и, похоже, нисколько не заботилась о том, какое впечатление она производит.

Ладонью бельгиец прикрыл свою кофейную чашку, надеясь сохранить в ней хотя бы немного тепла. Дело в том, что в этом неприглядном заведении на Сент-Грегори-Лейн, расположенном в той части Лондона, которую не принято считать особенно благоприятной для жизни, варили такой кофе, какого Пуаро не доводилось пробовать больше нигде в мире. Вообще-то у него не было обыкновения выпивать чашку кофе до обеда и еще одну после – более того, при обычных обстоятельствах его ужаснула бы сама перспектива подобного поступка, – однако каждый четверг, приходя в кофейню «Плезантс» ровно в семь тридцать вечера, он делал из своего правила исключение. Хотя теперь это еженедельное исключение само вошло в правило.

Другие традиции этого заведения нравились ему несколько меньше: например, подходя каждый четверг к своему столику, он неизменно обнаруживал, что приборы, салфетка и стакан для воды расположены на нем как попало. По всей видимости, здешние официантки полагали достаточным поставить на стол все эти предметы, неважно, как именно. Пуаро был с ними не согласен и сразу по прибытии наводил на столе порядок.

– Я извиняюсь, мисс, не могли бы вы прихлопнуть дверь, если собираетесь войти? – крикнула Волосы Вразлет женщине в коричневом пальто и шляпе, которая все еще стояла в дверном проеме, держась одной рукой за косяк и глядя в переулок. – А если не собираетесь, тем более. Нам тут внутри не очень улыбается замерзнуть.

Женщина шагнула внутрь. Она закрыла дверь, даже не извинившись за то, что так долго продержала всех на холоде. Ее дыхание было прерывистым и громким. Казалось, она не замечала, что в помещении, кроме нее, кто-то был. Пуаро приветствовал ее негромким «добрый вечер». Она взглянула на него вполоборота, но ничего не ответила. Ее глаза были широко раскрыты и полны тревоги – такой сильной, что даже совершенно посторонний человек, заглянув в них, начинал волноваться.

Пуаро уже не чувствовал того покоя и довольства, которые испытывал всего пару минут назад. От его умиротворенности не осталось и следа.

Женщина подбежала к окну и выглянула наружу. Пуаро подумал, что она все равно ничего не увидит. Когда смотришь в темную ночь из окна ярко освещенной комнаты, невозможно разглядеть ничего, кроме отражения этой самой комнаты. Но женщина смотрела в окно довольно долго, как будто задалась целью изучить улицу.

– А, так это вы, – с оттенком нетерпения в голосе сказала Волосы Вразлет. – В чем дело? Что-нибудь случилось?

Женщина в коричневом пальто и шляпе обернулась.

– Нет, я… – Слова вырвались у нее, как всхлип. Но она все же взяла себя в руки. – Нет. Столик в углу свободен? – И она показала на самый дальний от двери угол комнаты.

– Все столики свободны, кроме того, за которым сидит джентльмен. И все накрыты. – Напомнив Пуаро о себе, официантка повернулась к нему и сказала: – Ваш обед скоро будет, сэр.

Бельгиец был рад это слышать. Еда в «Плезантс» по качеству почти не уступала кофе. Вообще-то они были настолько хороши, что, принимая во внимание оба эти факта, Пуаро никак не мог смириться с третьим, хотя и знал наверняка: все работники кухни были англичане. Incroyable[2].

Волосы Вразлет вернулась к расстроенной женщине.

– Дженни, вы уверены, что с вами все в порядке? На вас лица нет, вы точно черта увидали.

– Со мной все хорошо, спасибо. Чашка горячего крепкого чая – и мне больше ничего не нужно. Как обычно, пожалуйста. – Дженни поспешила к столику в углу, даже не взглянув на Пуаро, мимо которого проходила. Зато он даже слегка развернул свой стул, чтобы не терять ее из виду. Ее определенно что-то беспокоило; видимо, ей просто не хотелось обсуждать причину своей тревоги с официанткой в кофейне.

Не сняв пальто и шляпы, она села за столик в углу, откуда было почти не видно двери на улицу, но, не успев сесть, тут же оглянулась. Получив возможность рассмотреть ее лицо более подробно, Пуаро пришел к выводу, что ей около сорока лет. Ее большие голубые глаза были широко распахнуты и не мигали. Так бывает, подумал бельгиец, когда человек видит перед собой что-то ужасное – как верно заметила Волосы Вразлет, «точно черта увидала». Однако, насколько мог судить Пуаро, ничего столь устрашающего поблизости не было: обычная квадратная комната, со столами, стульями и деревянной вешалкой для пальто и шляп в углу и деревянными полками на стенах, прогнувшимися под тяжестью заварочных чайников разнообразных цветов, фасонов и размеров.

Ох уж эти полки, при одном взгляде на них кто угодно вздрогнет! Пуаро никак не мог понять, неужели так трудно заменить покоробившуюся полку на новую, прямую, равно как он не постигал причины, по которой официантка, кладя вилки и ножи на стол, не заботится о том, чтобы они лежали строго параллельно его краю. Но что делать, не у всех ум как у Эркюля Пуаро; он уже давно смирился с этим, научившись принимать как должное и преимущества, и недостатки такого положения вещей.

Извернувшись на своем стуле, женщина – Дженни – сидела и смотрела на дверь диким взглядом, точно ждала, что кто-то вот-вот ворвется внутрь. Она дрожала, возможно, от холода.

«Нет, – подумал Пуаро, – вовсе не от холода». В кофейне снова стало тепло. И поскольку Дженни, выбрав дальний от входа стол, где можно сидеть только спиной к двери, не спускала с нее глаз, разумным представлялся лишь один вывод.

Взяв свою чашку с кофе, Пуаро встал и устремился к столу, за которым сидела незнакомка. Он заметил, что на пальце у нее нет обручального кольца.

– Вы позволите мне присоединиться к вам ненадолго, мадемуазель? – Ему сразу захотелось привести в порядок нож, вилку, стакан и салфетку на ее столе, как он делал на своем собственном, но бельгиец сдержался.

– Что? Да, конечно, пожалуйста. – Судя по всему, ей было безразлично. Ее интересовало лишь одно: входная дверь. Она жадно рассматривала ее, извернувшись, как и раньше, на своем стуле.

– Позвольте представиться. Мое имя… э…

Пуаро прервался. Если сейчас он назовет свое имя, официантки наверняка услышат его, и он перестанет быть для них анонимным «иностранным джентльменом», отставным полицейским с Континента. Имя Эркюля Пуаро действовало на многих людей воистину магнетически. А ведь он всего несколько недель назад, войдя в наиприятнейшее состояние «спячки», почувствовал, как это приятно – не быть кем-то особенным.

Однако было совершенно очевидно, что Дженни совсем не интересуется ни его именем, ни им самим. Слеза вытекла из уголка ее глаза и медленно ползла по щеке вниз.

– Мадемуазель Дженни, – сказал Пуаро, надеясь, что если он обратится к ней по имени, то будет иметь у нее больший успех. – Раньше я служил в полиции. Теперь я в отставке, но до того, как выйти на пенсию, я не однажды встречал людей в состоянии ажитации, сходном с вашим. Я говорю не о несчастных, которых хватает в любой стране. Я имею в виду тех, кто полагал, что им угрожает опасность.

Наконец-то ему удалось произвести впечатление. Перепуганные, широко раскрытые глаза Дженни остановились на нем.

– По… полицейский?

– Oui[3]. Давно в отставке, но…

– То есть в Лондоне вы ничего сделать не можете? Не можете… я хочу сказать, здесь у вас нет власти? Арестовывать преступников или что-то в этом роде?

– Совершенно верно. – Пуаро улыбнулся ей. – В Лондоне я всего лишь пожилой джентльмен на покое.

Она не глядела на дверь уже почти десять секунд.

– Я прав, мадемуазель? Вы полагаете, что подвергаетесь опасности? Вы оглядываетесь через плечо потому, что опасаетесь, как бы человек, которого вы боитесь, не вошел за вами сюда?

– О да, мне грозит настоящая опасность! – Казалось, она хотела что-то добавить. – Вы уверены, что совсем не имеете отношения к полиции?

– Абсолютно, – заверил ее Пуаро. Однако, не желая, чтобы она сочла его человеком, начисто лишенным влияния, добавил: – У меня есть друг, детектив из Скотленд-Ярда, на случай если вам нужна помощь полиции. Он еще очень молод – не более тридцати лет, я полагаю, – но в полиции пойдет далеко. Он будет рад побеседовать с вами, я уверен. Со своей стороны, я могу предложить вам… – Пуаро умолк, так как возникла круглолицая официантка с чаем.

Поставив чашку перед Дженни, она вернулась в кухню. Волосы Вразлет уже давно была там. Зная, как она любит интерпретировать поведение регулярных посетителей, Пуаро не сомневался – она уже оживленно толкует о том, что может значить визит Иностранного Джентльмена за столик Дженни. Пуаро никогда не беседовал ни с одним из посетителей «Плезантс» дольше, чем это было необходимо. За исключением тех случаев, когда он обедал здесь со своим другом Эдуардом Кэтчпулом – детективом из Скотленд-Ярда и соседом по пансиону, где он проживал в данное время, – Пуаро довольствовался собственной компанией, как и полагается в состоянии l’hibernation[4].

Досужая болтовня официанток кофейни не волновала Пуаро ни в малейшей степени; скорее он был благодарен им за своевременное отсутствие. Он надеялся, что их тет-а-тет с Дженни приведет к тому, что она разговорится с ним более откровенно.

– Буду счастлив предложить вам свою помощь, мадемуазель, – сказал он.

– Вы очень добры, но мне уже никто не поможет. – Дженни промокнула глаза платочком. – Как бы я хотела, чтобы мне кто-нибудь помог, больше всего на свете! Но нет, слишком поздно. Я уже мертва, понимаете, ну или скоро буду. – Она обхватила себя руками, то ли для того, чтобы успокоиться, то ли в тщетной попытке унять дрожь; чаю она не выпила ни глотка. – Пожалуйста, не уходите. Ничего не случится, пока я говорю с вами. Небольшое, но все-таки утешение.

– Мадемуазель, вы меня тревожите. В данный момент вы живы, и мы должны предпринять все возможное для того, чтобы так продолжалось и дальше. Пожалуйста, расскажите…

– Нет! – Ее глаза снова широко раскрылись, и она отпрянула от него назад, к спинке стула. – Нет, не спрашивайте ни о чем! Ничего нельзя предпринять, чтобы остановить это. Это нельзя остановить, это невозможно. Это неотвратимо. О, когда я умру, правосудие наконец восторжествует. – И она снова бросила взгляд на дверь.

Пуаро нахмурился. Возможно, Дженни немного полегчало с тех пор, как он присел за ее стол, но вот ему самому определенно стало хуже.

– Правильно ли я вас понял? Вы хотите сказать, что вас преследует некто, желающий вас убить?

Взгляд полных слез голубых глаз Дженни остановился на нем.

– Будет ли это считаться убийством, если я не стану сопротивляться, а просто поддамся? Я так устала бежать, скрываться, бояться… Я хочу, чтобы все кончилось, раз и навсегда, если уж этому суждено случиться, а оно случится, потому что так должно быть. Только так можно все исправить. Я это заслужила.

– Этого не может быть, – сказал Пуаро. – Я не могу согласиться с вами до тех пор, пока не узнаю все подробности вашего затруднительного положения. Убийство не может быть справедливым. Мой друг, тот полицейский, – вы должны позволить ему помочь вам.

– Нет! Не говорите ему ни слова – ни ему, ни кому-либо другому. Обещайте мне, что не скажете!

Эркюль Пуаро не имел обыкновения давать обещания, которые не мог сдержать.

– Что такого вы могли сделать, чтобы заслужить наказание в виде убийства? Неужели вы сами кого-то убили?

– Почти! Убийство – не единственная непростительная вещь. Вряд ли вам доводилось совершить когда-нибудь такое, чему нет прощения, ведь так?

– А вам, значит, довелось? И вы уверены, что обязаны заплатить за это жизнью? Non[5]. Это неправильно. Мне бы очень хотелось уговорить вас пойти со мной в мой пансион – это совсем не далеко. Мой друг из Скотленд-Ярда, мистер Кэтчпул…

– Нет! – Дженни вскочила со стула.

– Мадемуазель, прошу вас, сядьте.

– Нет. О, я сказала слишком много! До чего я глупа! Но я сделала это лишь потому, что вы показались мне таким добрым, и еще я подумала, что вы все равно ничего не сможете сделать. Не скажи вы, что вы иностранец на покое, я бы и словом не обмолвилась! Но обещайте мне вот что: если меня найдут мертвой, попросите вашего друга-полицейского не искать моего убийцу. – Она закрыла глаза и сложила руки ладонями вместе. – О, пожалуйста, пусть никто не раскрывает их ртов! Это преступление должно остаться нераскрытым. Обещайте, что передадите это вашему другу-полицейскому и заставите его согласиться! Если вам небезразлична справедливость. Пожалуйста, сделайте, как я вас прошу.

Она метнулась к двери. Пуаро встал, чтобы последовать за ней, но, оценив расстояние, которое она покрыла за то время, пока он поднимал себя со стула, тяжело вздохнул и снова сел. Тщетно. Дженни исчезла, растворилась в ночи. Он ее не догонит.

Дверь кухни распахнулась, и появилась Волосы Вразлет с обедом для Пуаро. Запах пищи оскорблял желудок бельгийца; аппетит оставил его бесповоротно.

– А где Дженни? – спросила его Волосы Вразлет, точно он был в ответе за ее бегство. Хотя Пуаро и в самом деле чувствовал себя виноватым. Если бы он двигался немного быстрее или осторожнее выбирал слова…

– Ну это уж слишком! – Волосы Вразлет хлопнула поднос с обедом на стол Пуаро и зашагала к кухонной двери. Толкнув ее, она крикнула внутрь: – Эта Дженни смылась, не заплатив за чай!

– Но за что еще ей предстоит платить? – пробормотал себе под нос Пуаро.

Ровно минуту спустя, после краткой и неудачной попытки заинтересовать себя говяжьей котлеткой с вермишелевым суфле, Пуаро постучал в дверь кухни «Плезантс». Волосы Вразлет открыла ему, но загородила собой узкую щель между косяком и дверью так, что он не видел ничего, кроме ее стройной фигуры.

– Что-то не так с вашим обедом, сэр?

– Позвольте мне заплатить за чай, который не выпила мадемуазель Дженни, – предложил Пуаро. – И, может быть, вы будете так любезны и согласитесь ответить на один-два моих вопроса?

– Так вы знакомы с Дженни? Я вас никогда раньше вместе не видела.

– Non. Я ее не знаю. Поэтому и прошу вас ответить на мои вопросы.

– Зачем же вы тогда подошли и сели за ее стол?

– Ей было страшно, она была взволнована. Мне было больно на это смотреть. Я надеялся, что смогу ей чем-нибудь помочь.

– Таким, как Дженни, ничем помочь нельзя, – сказала официантка. – Ладно, я отвечу на ваши вопросы, только сначала сама спрошу вас кое о чем: где это вы служили в полиции?

Пуаро не стал заострять внимания на том, что она и так уже задала ему целых три вопроса. Этот был четвертым.

Она смотрела на него, прищурившись.

– Где-то, где говорят по-французски, – но не во Франции, верно? – сказала она. – Я видела, как вы морщились, когда другие девушки говорили про вас «тот француз».

Пуаро улыбнулся. Что ж, возможно, ничего страшного не случится, если она узнает его имя.

– Меня зовут Эркюль Пуаро, мадемуазель. Я из Бельгии. Восхищен нашим знакомством. – И он протянул руку.

Она пожала ее.

– Фи Спринг. Вообще-то Юфимия, но все зовут меня Фи. Такое имя целиком пока выговоришь, забудешь, что еще сказать хотел, верно? Хотя в иных случаях оно и к лучшему.

– Вы знаете полное имя мадемуазель Дженни?

Фи кивнула в сторону стола Пуаро, на котором стояла тарелка с горкой еды, исходившей аппетитным паром.

– Ешьте ваш обед. А я сейчас выйду, не успеет овечка хвостиком взмахнуть. – И она скрылась, внезапно захлопнув дверь прямо у него перед носом.

Пуаро вернулся на свое место. Возможно, ему и в самом деле следует прислушаться к совету Фи Спринг и предпринять еще одну атаку на котлету. Но до чего же приятно поговорить с человеком, который обращает внимание на детали. Эркюль Пуаро не часто имел дело с такими людьми.

Фи пришла быстро, в ее руке была чашка с чаем, без блюдца. Шумно отхлебнув из нее, она опустилась на стул, который недавно покинула Дженни. Усилием воли Пуаро не моргнул глазом, услышав хлюпающий звук.

– Я мало что знаю о Дженни, – начала она. – Только то, о чем она сама обмолвилась, так или иначе. Она работает у одной дамы, у которой большой дом. Там и живет. Сюда приходит регулярно, за пирожками и кофе для ее светлости, когда та устраивает вечеринки, маскарады и прочее в том же духе. Едет сюда через весь город – так она сама сказала однажды. Из наших клиентов многие приезжают издалека. Дженни всегда задерживалась выпить чаю. «Мне как обычно, пожалуйста», – говорила она, входя, как будто сама была леди. Думаю, она играла в леди или так казалось из-за ее голоса. От рождения он у нее точно был другой. Наверное, потому она больше помалкивает, боится сказать что-нибудь невпопад.

– Прошу прощения, – перебил Пуаро, – но откуда вам известно, что мадемуазель Дженни не всегда говорила так, как сейчас?

– А вы часто видите прислугу, которая говорит так правильно? Я – нет.

– Oui, mais…[6] То есть это просто догадка, и ничего более?

Фи Спринг нехотя согласилась, что ничего более основательного у нее нет. И что все время, сколько она знает Дженни, та говорила «как настоящая леди».

– Про Дженни я вот что скажу: она чайная душа, а значит, здравый смысл у нее, по крайней мере, есть.

– Чайная душа?

– Вот именно. – Фи потянула носом запах кофе, исходивший от чашки Пуаро. – У всех, кто хлещет кофе вместо того, чтобы пить нормальный вкусный чай, мозги не в порядке, вот что.

– А вы не знаете имени дамы, у которой работает Дженни, или адреса ее большого дома? – спросил Пуаро.

– Нет. И фамилии Дженни тоже не знаю. Знаю только, что много лет назад с ней произошла какая-то история, которая разбила ей сердце. Она сама раз так сказала.

– Разбила сердце? А она объяснила вам, как?

– Как обычно, – решительно ответила Фи. – Раз, и вдребезги.

– Я хотел сказать, что у разбитого сердца может быть много причин: безответная любовь, к примеру, или смерть возлюбленного в молодом возрасте…

– Ну, этого мы так и не узнали, – с некоторой горечью отозвалась Фи. – И не узнаем. Она только сказала: разбитое сердце, и все. Видите, у Дженни одна проблема: она молчит. Да продолжай она сидеть прямо напротив вас на этом вот стуле, вы бы все равно смогли ей помочь не больше, чем сейчас, когда она сбежала неизвестно куда. Она закрыта, вся в себе, и в этом ее главная беда. Ей нравится упиваться своими несчастьями, каковы бы они ни были.

«Вся в себе»… Эти слова напомнили Пуаро один вечер четверга здесь же, в «Плезантс», когда Фи болтала об одной посетительнице.

– Она не задает вопросов, n’est-ce pas?[7] – спросил он. – Ее не интересует беседа или принятые в обществе правила? И ей безразличны любые события, которые происходят с другими?

– Точно! – Фраза Пуаро произвела на Фи впечатление. – Любопытства в ней ни на грош. В жизни не видела человека, до такой степени занятого своими заботами. Она никого не замечает – ни мира, ни людей в нем. Никогда не спросит, как у тебя жизнь, как дела… – Фи склонила голову набок. – А вы быстро соображаете, правда?

– Все, что я знаю, я услышал от вас, мадемуазель, пока вы разговаривали с другими официантками.

Фи покраснела.

– Удивляюсь я, охота же вам нас слушать.

В намерения Пуаро не входило смущать девушку еще больше, поэтому он не стал говорить ей о том, что привык ждать четверга не только ради ужина в «Плезантс», но и ради ее еженедельных историй о постоянных посетителях, которых он называл про себя «персонажами из кофейни» – к примеру, о мистере Не Совсем То, который каждый раз заказывает еду, а через несколько минут отменяет заказ, объясняя, что это не совсем то, что он хотел.

Не время было расспрашивать Фи о том, придумала ли она какое-нибудь прозвище самому Пуаро, которым пользовалась в его отсутствие – наверняка что-нибудь связанное с его пышными усами.

– Итак, мадемуазель Дженни не имеет обыкновения интересоваться делами других, – задумчиво произнес Пуаро, – но, в отличие от большинства людей, которые обращают мало внимания на то, что думают и говорят вокруг них, зато много и охотно говорят о себе, она не делает и этого, верно?

Брови Фи поползли наверх.

– Вот это память у вас. Снова в яблочко… Нет, Дженни не любительница поговорить о себе. Задашь ей вопрос, она ответит, но без подробностей. Не хочет надолго отвлекаться от своих мыслей. Дрожит над ними, как скупой над золотом, вот только радости они ей не приносят, о чем бы она там ни думала. Я уже давно перестала пытаться ее разгадать.

– Она размышляет о своем разбитом сердце, – пробормотал Пуаро. – И об опасности.

– Это она сказала, что она в опасности?

– Oui, mademoiselle. Я сожалею, что оказался недостаточно проворен и дал ей так скоро уйти. Если с ней что-нибудь случится… – Пуаро покачал головой, сожалея о потере душевного равновесия, которое было у него, когда он пришел сегодня вечером сюда. Потом он ударил ладонью по столу, точно приняв какое-то решение. – Я вернусь сюда demain matin[8]. Вы говорите, она часто здесь бывает, n’est-ce pas? Я найду ее раньше, чем ее подстережет опасность. На этот раз Эркюль Пуаро, он будет быстрее!

– Быстрее ли, медленнее, какая разница, – сказала Фи. – Никто не найдет Дженни, сиди она хоть у всех под самым носом, и никто не сможет ей помочь. – Она встала и забрала у Пуаро тарелку. – Незачем хорошей еде пропадать понапрасну, – закончила она.

Глава 2

Убийство в трех комнатах

Так все и началось, в четверг вечером, 7 февраля 1929 года, с Эркюля Пуаро, и Дженни, и Фи Спринг; в кофейне «Плезантс», среди полок, прогнувшихся под тяжестью посуды.

Или, точнее говоря, может показаться, что все началось именно там. Вообще-то истории из настоящей жизни не имеют ни начала, ни конца, так я считаю. С какой стороны к ним ни подойди, отовсюду видно, что они уходят в прошлое до бесконечности, и так же далеко и неумолимо простираются в будущее. Просто невозможно сказать: «Так, ну, значит, здесь все и кончилось», и подвести черту.

К счастью, в реальных историях бывают герои и героини. Сам не являясь таковым и не питая надежды им стать, я прекрасно понимаю, что они все же существуют.

В тот четверг вечером меня не было в кофейне. Мое имя упоминалось – Эдвард Кэтчпул, друг Пуаро, полицейский из Скотленд-Ярда, чуть старше тридцати лет (тридцать два, если быть точным), – но сам я там не присутствовал. Тем не менее я решил восполнить пробел в собственном опыте с целью записать историю Дженни. К счастью, у меня есть показания Пуаро, а лучшего свидетеля, чем он, не сыщешь.

Я пишу это исключительно для себя. Когда мой отчет будет готов, я стану читать и перечитывать его до тех пор, пока ужас, который я испытываю сейчас при одном взгляде на слова, выходящие из-под моей руки, не сменится иным ощущением, пока вместо «Как такое могло произойти?» я не начну думать «Да, именно так все и было».

В какой-то момент мне придется придумать ему название получше, чем просто «История Дженни». Слишком уж незамысловато.

С Эркюлем Пуаро я познакомился за шесть недель до описанного здесь вечера, когда он снял комнату в лондонском пансионе, принадлежащем миссис Бланш Ансворт. Дом у нее просторный, безукоризненно чистый, со строгим прямоугольным фасадом и совершенно не соответствующим ему интерьером; сплошные оборочки, рюшечки и кружавчики. Уходя на службу, я каждый раз опасаюсь, как бы какая-нибудь лавандовая оборка с того или иного предмета в гостиной не зацепилась случайно за мой рукав или башмак и не увязалась за мной.

В отличие от меня Пуаро не постоянный жилец в этом доме, а временный постоялец.

– По крайней мере, месяц я буду наслаждаться целительным бездействием, – сказал он мне в самый первый вечер. Причем сказал с большой решимостью, как будто подозревал, что я начну его отговаривать. – Мой мозг очень устает, – объяснил он. – Столько мыслей, все мечутся… Здесь, я надеюсь, они успокоятся.

Я спросил его, где он живет, и ожидал услышать «во Франции»; немного позже я узнал, что он бельгиец, а не француз. Вместо ответа Пуаро подошел к окну, отодвинул тюлевую занавеску и показал мне на широкое изящное здание, расположенное футах в трестах от нашего дома, не больше.

– Вы там живете? – переспросил я. И решил, что это, наверное, шутка.

– Oui. Мне не хочется слишком удаляться от дома, – пояснил Пуаро. – И мне очень нравится, что я могу видеть его из окна: прекрасное зрелище!

Он с такой гордостью созерцал многоквартирное здание, что я подумал, уж не забыл ли он о том, что я тоже здесь. Тут Пуаро добавил:

– Путешествия – прекрасная вещь. Но они стимулируют, а не расслабляют. С другой стороны, если я все время буду оставаться на одном месте, то мозг Пуаро не будет знать каникул. Беспокойство явится ко мне не в одном, так в другом виде. Дома меня слишком легко найти. Кто-нибудь из друзей, а то и незнакомец, придет, comme toujours[9], с делом неотложной важности – а они всегда таковы! – и маленькие серые клеточки снова возьмутся за работу, не успев накопить достаточно энергии. Итак, Пуаро объявляет, что покидает Лондон на время, а сам наслаждается покоем в знакомом ему месте, без риска быть обнаруженным.

Пока он говорил это, я кивал головой, поддакивая, а сам все думал, есть ли предел человеческим странностям, которые приходят с возрастом.

Миссис Ансворт никогда не готовит обед по четвергам – в этот день она навещает сестру своего покойного мужа, – поэтому Пуаро и оказался в кофейне «Плезантс». Он пожаловался мне, что не может появляться там, где обедает обычно, – ведь он пустил слух, что его нет в городе, – и спросил, не порекомендую ли я ему «место, куда может ходить человек вроде вас, mon ami[10], но с безупречной кухней». Тогда-то я и рассказал ему про «Плезантс»: местечко тесноватое, немного эксцентричное, но все, кому довелось побывать в нем хотя бы раз, приходят туда снова.

В тот четверг, когда состоялась встреча Пуаро с Дженни, он пришел домой в десять минут десятого, куда позже обычного. Я был в гостиной, сидел у самого камина, но никак не мог согреться. Прошло всего несколько секунд после того, как входная дверь открылась и снова закрылась, а миссис Ансворт уже нашептывала что-то Пуаро в передней; должно быть, она поджидала его там.

Слов разобрать я не мог, но об их смысле догадывался: квартирная хозяйка была встревожена, и причиной ее тревоги был я. Вернувшись от золовки в половине десятого, она сразу решила, что со мной что-то не так. Вид у меня был ужасный – как будто меня морили голодом и бессонницей. Так она сказала. Кстати, я не знаю, как можно на глаз определить, что человек целый день не ел. Наверное, за завтраком я выглядел полнее.

Она подходила ко мне то так, то эдак, разглядывала меня со всех сторон, предлагала всяческую помощь – начиная с того, что обычно предлагают в таких ситуациях: попить, поесть, рассказать ей о том, что случилось. Когда я от всего отказался, стараясь сохранять при этом любезность, в ход пошли более экзотические предложения: подушка, набитая травами, и еще какая-то дурно пахнущая, но, очевидно, жутко полезная гадость из темно-синей бутылки, которую мне было рекомендовано добавить в воду для ванны.

Я поблагодарил ее и отказался. Взгляд миссис Ансворт заметался по гостиной в поисках какого-нибудь объекта, который она могла бы всучить мне, пообещав, что именно он разрешит все мои проблемы.

Вот и теперь она наверняка нашептывала Пуаро, что он должен употребить все свое влияние и помочь ей навязать мне травяную подушку или вонючую бутылку.

Обычно по четвергам Пуаро возвращается из «Плезантс» еще до девяти вечера, когда его можно застать сидящим у камина с книгой в руках. В тот вечер, вернувшись из отеля «Блоксхэм» в четверть десятого, я был решительно настроен забыть то, что я там увидел, и посидеть с Пуаро у камина, болтая о разных пустяках, как это часто бывало.

Но у камина его не было. Его отсутствие вызвало у меня странное чувство, точно земля внезапно ушла у меня из-под ног. Пуаро – человек регулярных привычек, не любитель менять расписание («Ничто не способствует ясности ума больше, чем твердый распорядок дня, Кэтчпул», – не раз повторял он мне), и вот, пожалуйста, сам опаздывает уже почти на полчаса.

Когда в половине десятого входная дверь отворилась, я надеялся, что это он, но это оказалась Бланш Ансворт. Я чуть не застонал от разочарования. Когда человек встревожен, то ничто не может повлиять на него хуже, чем компания того, кто вечно суетится из-за всякой ерунды.

Я боялся, что не смогу заставить себя вернуться в отель «Блоксхэм» на следующий день, хотя и знал, что мне придется это сделать. Об этом-то я и пытался сейчас забыть.

«Ну вот, – подумал я уныло, – теперь Пуаро пришел, но, вместо приятного разговора, он тоже начнет суетиться вокруг меня, потому что Бланш Ансворт нашептала ему, будто со мной не все в порядке». И даже подумал, что было бы лучше, если бы никто из них вообще не подходил ко мне сейчас. Раз уж нельзя поговорить о чем-нибудь легком и приятном, я предпочитаю помолчать.

Пуаро вошел в гостиную, не снимая пальто и шляпы, и тут же прикрыл за собой дверь. Я ожидал шквала вопросов, но он лишь сказал рассеянно:

– Уже поздно. Я все хожу и хожу по улицам, ищу, а результат один – я поздно прихожу домой.

Было заметно, что он обеспокоен, но не из-за меня и не из-за того, поел я или голоден. Вздохнув с облегчением, я переспросил:

– Ищете?

– Oui. Ищу одну женщину, Дженни, и очень надеюсь, что она еще жива, а не убита.

– Убита?

Земля во второй раз за вечер ушла у меня из-под ног. Я, конечно, знал, что Пуаро – знаменитый детектив. Он пересказывал мне некоторые случаи из своей практики. Но еще я знал, что у него каникулы, и мне было нисколько не приятно слушать про убийство именно тогда, да еще в таком зловещем тоне.

– Как она выглядит, эта Дженни? – спросил я. – Опишите ее. Может быть, я ее видел. В особенности если ее убили. Я уже видел сегодня двух убитых женщин и одного мужчину, так что вдруг вам повезет. Мужчину, конечно, вряд ли могли звать Дженни, зато две другие вполне…

– Attendez[11], mon ami, – спокойный голос Пуаро прервал мое ворчание. Он снял шляпу и принялся расстегивать пальто. – Значит, мадам Бланш, она не ошиблась – вы встревожены. Ах, как же я сам сразу этого не заметил? Вы так бледны. А все потому, что мои мысли были заняты другим. Они всегда норовят чем-нибудь заняться, как только замечают приближение мадам Бланш! Но, прошу вас, расскажите Пуаро immediatemant[12] – в чем дело?

– Дело в трех убийствах, – сказал я. – Да таких, каких я никогда в жизни не видел. Две женщины и один мужчина. Каждый в своей комнате.

Разумеется, мне не раз приходилось сталкиваться с насильственной смертью – я пять лет прослужил в полиции, из них два года в Скотленд-Ярде, – но все убийства, которые я видел прежде, носили явственный отпечаток потери самоконтроля: один впал в ярость и кого-то убил, другой напился и слетел с катушек. То, что произошло в «Блоксхэме», выглядело совсем иначе. Кто бы ни убил этих троих в отеле, он все распланировал заранее – на несколько месяцев вперед. Место каждого убийства представляло собой жуткое произведение искусства, послание, смысл которого я не мог разгадать. Меня приводила в ужас мысль о том, что на этот раз мне противостоит не обычный стихийный негодяй из тех, к которым я привык, а человек расчетливый, с холодной головой, который не хочет и не может потерпеть поражение.

Конечно, не стоило впадать в такое уныние из-за работы, но тройное убийство вызвало у меня тоскливое предчувствие, которое я никак не мог стряхнуть. Три одинаковых трупа: было от чего содрогнуться. Я говорил себе, что не надо поддаваться панике; каким бы отличным от других ни казался мне этот случай, я буду расследовать его точно также, как все остальные в моей практике.

– Каждый убитый в отдельной комнате одного и того же дома? – уточнил Пуаро.

– Не дома, отеля «Блоксхэм». Рядом с Пикадилли-Серкус. Вы, наверное, не знаете?

– Non.

– Я и сам никогда там не был, до сегодняшнего вечера. Парни вроде меня в такие места не ходят. Не отель – дворец.

Пуаро сидел, держа спину необычайно прямо.

– Три убийства в одном отеле, и каждое в отдельном номере? – спросил он.

– Да, и все совершены сегодня вечером, за небольшой промежуток времени.

– Сегодня? И вы уже здесь? Почему вы не в отеле? Убийца, его уже задержали?

– Если бы… Боюсь, что нет. Но я… – Я сделал паузу и прокашлялся. Излагать факты одно дело, но совершенно другое – признаваться Пуаро в том, как сильно повлияло на меня увиденное в отеле, как и в том, что я провел там лишь несколько минут, после чего просто сбежал, повинуясь внутреннему побуждению.

«Как они все трое лежали на спинах, торжественно и сурово, руки по швам, ладонями к полу, прямые ноги вместе»…

«Обряжать покойника». Эта фраза прочно засела у меня в голове вместе с воспоминанием об одной темной комнате, куда меня заставляли входить очень давно, еще совсем маленьким, и куда я твердо отказывался входить с тех пор и до сегодняшнего дня. И намеревался отказываться дальше, до конца моей жизни.

«Безжизненные руки, ладонями вниз».

«Возьми его за руку, Эдвард».

– Не беспокойтесь, там сейчас все кишит полицией, – сказал я поспешно и громко, чтобы отогнать навязчивое видение. – Завтра утром вернусь, ничего там без меня не случится. – Видя, что мой ответ его не удовлетворил, я добавил: – Честно говоря, мне просто необходимо было проветриться. Никогда в жизни не видал ничего страннее этих трех убийств.

– Что же в них странного?

– У каждой жертвы – и у женщин, и у мужчины – во рту кое-что было, один и тот же предмет.

– Non. – Пуаро погрозил мне пальцем. – Это невозможно, mon ami. Один и тот же предмет никак не может находиться в трех разных ртах одновременно.

– Три разных предмета, все идентичные, – уточнил я. – Три запонки; судя по виду, из литого золота. С монограммой. На всех трех одни и те же инициалы: Пи Ай Джей. Пуаро? С вами все в порядке? У вас такой вид…

– Mon Dieu![13] – Бельгиец поднялся на ноги и заходил по комнате. – Вы не понимаете, что это значит, mon ami. Да вы и не можете понять, ведь вы еще не слышали историю моей встречи с мадемуазель Дженни. Я должен вкратце рассказать вам, что случилось, тогда вы увидите.

Представление Пуаро о том, что значит рассказывать вкратце, отличается от такового у большинства людей. Для него все детали важны одинаково, будь то пожар, в котором гибнет триста человек, или ямочка на щечке ребенка. Ничто на свете не способно заставить его перейти сразу к сути, поэтому я поудобнее устроился в кресле и предоставил ему рассказывать по-своему. К тому времени, когда он изложил все, у меня было полное впечатление, будто я сам побывал там, – должен сказать, что не все события моей жизни, в которых я лично принимал участие, были мне ясны и понятны так же, как та сцена в изложении Пуаро.

– Какое экстраординарное происшествие, – сказал я. – Да еще и в один вечер с убийствами в «Блоксхэме». Настоящее совпадение.

Пуаро вздохнул.

– Я не думаю, что это совпадение, друг мой. Необходимо признать, что совпадения время от времени происходят, но здесь налицо явная связь.

– Связь между убийством и страхом убийства, вы это хотите сказать?

– Non. То есть такая связь, конечно, тоже есть, но я сейчас говорю о другом. – Пуаро прекратил свои хождения по гостиной и повернулся ко мне. – Вы говорили, что в вашем убийстве у каждой жертвы во рту была обнаружена запонка с монограммой Пи Ай Джей?

– Верно.