Есть, господин президент! Гурский Лев
На самом деле старик Дахно не настолько был стар, чтобы повоевать в Отечественную. Однако никогда не упускал возможности закосить под сурового ветерана: он считал, что поколение дедов должно оставаться именно таким – ворчливым, упрямым, боевитым и непреклонным. Лишь тогда к его голосу прислушается молодежь.
– Возможно, все неприятности – из-за меня, – чистосердечно созналась я. – Обоих типов мог, в принципе, подослать Ленц. Однажды я его неплохо обломала. Теперь, пожалуй, с него станется приплатить за меня парочке отмороженных нацистов. Он-то знает, что я часто бываю в этой кондитерской…
– Кто такой Ленц? – спросил Кунце. – Я уже второй раз слышу от вас эту фамилию. Это ваш здешний Аль Капоне? Крестный отец?
– Никакой он не отец, а просто ворюга и жадюга, – отрубил справедливый дед Дахно. – Наша Яна с ним по-доброму а он ей шиш вместо денег. Вот она и выпотрошила его, как следует. Ободрала, как липку. Попила из гада кровушки.
– И то, и другое, и третье – в переносном смысле, – торопливо уточнила я. Гражданин Кессельштейна мог заплутать в русских идиомах и решить, что связался с вампиршей-садисткой. – У Ленца ресторанный бизнес, и когда он только-только его начинал…
Пришлось дорассказать всю историю до конца, завершив ее словами:
– Я думала, с тех пор мы квиты. Но он, боюсь, так не думает. За время моей речи пирожных на подносе не убавилось ни на
одну штуку. Дед Дахно не ел их по причине диабета. Сами Черкашины обычно не дегустировали пробную партию – из суеверия.
Я не притронулась к кулинарной новинке ради солидарности с голодной кошкой, а Макс, надеюсь, – из солидарности со мной. Хотя, возможно, у него пропал аппетит от моего рассказа.
В конце концов дед Дахно просто переложил два «парацельсика» в картонную коробку с фирменной буквой «Ч» и вручил мне: мол, съедите потом. Остальные десять должны были поступить в продажу. Будущее предложение определялось спросом. Чаще всего новинки у Черкашиных разбирали ходко. Осечка случилась только раз – три месяца назад, с марципаном по-монастырски. На лакомство, которое было популярно у итальянской монашеской братии лет четыреста назад, московская публика так и не клюнула. Думаю, Юра напрасно перемудрил с названием. Не стоило упоминать в нем Святого Франциска Ассизского. Публика привыкла отождествлять святость с воздержанием и постом. Хотя основатель ордена францисканцев был большой мастер пожрать и, по легенде, даже на смертном одре требовал принести этот самый злополучный марципан…
– Итак, господа, что будем делать? – Юрий постучал по столу киянкой. В семье Черкашиных он был организующим началом. Кабы не зрение, служить ему в Генштабе. – Как мы поступим с гадом? Какие у кого идеи? Говори первой, Антоша.
– У меня два предложения, на выбор, – сообщила Антонина. – Во-первых, Макс и Яна могут отсидеться у нас. Рано или поздно этому, который на улице, надоест слоняться, и он уйдет… Во-вторых, можно вызвать милицию. В здешнем ОВД есть наш фанат, лейтенант Кругликов, мы ему все продаем с тридцатипроцентной скидкой. Я могу позвонить и наябедничать о подозрительном типе.
– У меня тоже два предложения, – подал голос дед Дахно. – Только не на выбор, а оба вместе, по очереди. Пункт первый – заманить. Пункт второй – отлупить. Я бы за одну только свастику вообще притопил его в чане с шоколадом. Но для такой наемной сволочи много чести – хороший продукт еще на него переводить.
– Отлупить-то можно, но сперва надо все выяснить, – проявил осмотрительность Макс. – Мы должны быть уверены, что этот бурш дожидается именно Яну, а не, например, Светлану или Глеба Евгеньевича. Я бы для начала провел опыт. Согласен участвовать.
– Есть простой выход: мы отвлекаем внимание, а Яна успевает сбежать, – азартно предложил Юра. – Элементарная двухходовка. Скажем, я могу сыграть в великого киевского слепца Паниковского, тем более мне-то притворяться не надо. Надеваю темные очки и прошу его перевести меня через Шаболовку. Авось инвалиду он не откажет. А Яна тем временем бегом-бегом добирается до «100 мясных салатов». Оттуда есть проход в переулок, кто-то мне о нем рассказывал… Да вы, Яночка, кстати, и рассказывали!
– Все вы опять перепутали, дорогой Юра, – вздохнула я. – Проход есть не в «Мясных салатах», а только в «Блиндаже». До Бессараба быстро не доскачешь, я вчера проверяла. И вообще, если честно, мне ваш план совсем не нравится. Ну предположим, я убегу. Но тот, со свастикой, сообразит, кто мне реально помог удрать. Приведет своих, устроит тут погром… Ваша, Глеб Евгеньевич, идея тоже поэтому не годится. Вы ему навешаете, ладно, но что здесь будет завтра? «Хрустальная ночь»? Нет-нет, категорически отпадает. И милицию, главное, звать нельзя. За что того парня арестовывать? За татуировку? В нашей стране это – не преступление. У нас даже в Думе такое «бей-спасай» иногда завернут, что без свастики все ясно. И – никому ничего за это… Значит, что же выходит? Придется докладывать вашему тридцатипроцентному Крутикову все сначала, про Кешу Ленца. Но у меня против него – никаких улик, одни догадки… Словом, я предлагаю план упростить, а участников сократить до двух человек – меня и Макса. Если тот тип на самом деле следит за мной, поймаем гада на живца.
– Выходит, мы тебе ничем не поможем? – расстроился дед Дахно. Его, как видно, уже увлекла идея завернуть маленькую Курскую дугу у себя на Шаболовке. – Позвольте, я хоть сзади него пойду что ли, послежу, мало ли… Вдруг он там не один?
– А вот это правильно, – поддержал старика Макс, – страховка никогда не помешает. Давайте так: мы пройдем по улице, а Глеб Евгеньевич будет осторожно приглядывать за буршем. Что-нибудь заметит – пусть сразу звонит Яне по мобильному телефону.
– Только в телефоне надо отключить звук, – внес добавление Юрий, – его у вас, Яночка, на всю улицу слышно. В остальном, по-моему, неплохо. Если никто не возражает, обсудим детали…
Полчаса спустя из дверей кондитерской Черкашиных вышла крайне беззаботная пара. Черноволосая дамочка с картонной коробкой в руке и мобильником на шее радостно улыбалась и о чем-то оживленно рассказывала спутнику; белобрысый мужчина в кожаной куртке ответно кивал, придерживая подругу за локоток.
Дневной час пик давно миновал, вечерний пока не настал. Уличный фаст-фуд заметно поубавил натиск. Черствый пожилой гамбургер, тощий и насквозь промасленный чебурек, вялая сосиска в тесте, закопченная кура-гриль спортивного телосложения – все это боевое оружие Армии Быстрой Еды отдыхало и набиралось сил для новой атаки на человеческие желудки. Недавно еще плотная, толпа на Шаболовке ощутимо поредела. Многоцветная река разделилась на несколько ручейков. Сейчас можно было идти, никого не задевая. И все равно дамочка с коробкой как-то исхитрилась наступить на ногу встречному парню, а вместо извинения осадила его базарным возгласом: «Куда прешь? Здесь люди ходят!» – и двинулась дальше, нежно прижимаясь к кожаному боку спутника…
– Не слишком-то налегайте на мое плечо, – продолжая улыбаться, тихо попеняла я Максу, – а то еще раздавите наши пирожные.
– Я не слишком, – так же тихо возразил мне добросовестный Кунце. – Вы ведь сами сказали, что все должно быть достоверно.
– Это не значит, что вам нужно виснуть на моем плече, – нравоучительным шепотом выговорила я ему. – Может, в вашей стране это в порядке вещей, а у нас девушки приличные… Да не отшатывайтесь вы от меня сразу! Легче, легче, непринужденней. Люди могут подумать, что у вашей девушки чесотка…
Я, конечно, придиралась: роль кавалера Макс на самом деле исполнял неплохо. С шагу он не сбивался, держал меня крепко, улыбался в такт словам и кивал в нужных местах. Со стороны – загляденье. Но я-то чувствовала, что Кунце все делает без инициативы, больше механически. Раз-два-три и ничего кроме. Словно платный вальсировщик в танцклассе – движения безупречны, а вот страсть в прейскурант не входит. И ладно бы Макса не интересовали женщины в принципе, так ведь он не голубой, сто процентов гарантии! Геев в нашем бизнесе пусть поменьше, чем в балетном или парикмахерском, но тоже хватает, и я научилась их вычислять со второго «здрасьте». Тут другое. Неужели Яна Штейн настолько не в его вкусе? Эту нелепую и паническую мысль я сейчас же отмела прочь. Ясное дело, во всем виноваты американцы, заразившие Европу синдромом политкорректности. Пока герр Кунце – мой работодатель, его отношение ко мне обязано быть сугубо деловым, ни на йоту больше. Стало быть, пока мы не отыщем ту книгу, ничего иного нам не светит? Вот глупость-то!
– Так мне отодвигаться от вашего плеча? – неуверенно спросил Макс. – Я запутался. Руку уже убирать?
– Я вам дам «убирать»! Не вздумайте! – Я незаметно пихнула его локтем в бок. – Хоть раз ведите себя естественно. Раз начали висеть, висите дальше, прикрывайте меня своим торсом. А я погляжу назад, как бы резвясь и играя… О, идет, идет, скотина! Прошел метра три, потоптался на месте, повернул за нами…
– Наступать ему на ногу было обязательно? – удивился Макс.
– Обязательно, – ответила я. – Это была проверка. Вы сечете в психологии? Любой крендель, тем более из нацистов, не стерпел бы, когда ему так запросто наступают на ногу. А этот смолчал, не обматерил меня, даже не чертыхнулся. Я нарочно его выругала – все равно молчит. Ясно, не хочет привлекать к себе внимания…
Возле «Пирожков с яйцом» меня внезапно пробило острое чувство дежа вю. Как и днем раньше, я двигалась по той же самой Шаболовке, мимо тех же вывесок и почти так же уходя от погони. Правда, теперь блондин в кожаной куртке был не против меня, а за. Прогресс, Яночка. Всего за сутки ты перепрыгнула от «Терминатора» к «Терминатору-2». Неужто впереди – третья, самая дурацкая серия, про третью мировую? Киношники все переврали: если заваруха когда-нибудь на Земле и случится, виноват, скорей всего, будет не сумасшедший компьютер, а прибабахнутый азиат с красным флагом и ржавой бомбой… Ох, не приведи Создатель!
– Нам не пора сворачивать? – шепнул Макс. – Мы не пропустили?
– Еще рано, – успокоила я горе-кавалера. – И двигайтесь помедленнее. Гад может подумать, что мы от него бежим. Напоминаю наш план: мы идем не торопясь, гуляючи, еще метров пятьдесят. Как только проходим мимо «100 мясных салатов», я вас толкаю в бок, и мы уходим вправо. В том дворе – удобный тупичок. Там вы включите свой бокс на полную катушку…
– Катушку? – переспросил Кунце. – А, еще одна русская идиома!
– Она самая, – вздохнула я. – Дайте мне еще разок посмотреть назад. Так, улыбайтесь шире, шире… Приобнимите меня левой рукой. На шею не давите… Не отстает, гад! Как приклеенный!
Парень со свастикой действительно не отставал. Мастерству пригляда он, видимо, никем не обучался и тупо пер за нами следом, кое-как сохраняя дистанцию; мы идем в темпе – и он побыстрее, мы сбавляем шаг – и он тормозит. За такую никудышную слежку, решила я, не грех отдельно схлопотать по тыкве.
Мы прошли мимо «Пирожков», ленивым прогулочным шагом миновали «Сэндвичи от Свиридова». Когда же по правую руку возникли «Мясные салаты», я ощутимо толкнула Макса – первый пошел! – и мы с ним резко дернули вправо, в темноватый кирпичный аппендикс, на треть заставленный пустыми ломаными ящиками. Если наш преследователь в ту секунду мигнул или чихнул, мы бы для него просто растаяли в воздухе, как семейство призраков. Только что были на Шаболовке – а вот уже нас нет! Ищи-свищи.
Чем отличается хороший шпик от плохого? Хороший бы непременно изучил окрестности и знал заранее: тут стена, прохода насквозь нет, можно спокойно обождать, пока мы не выйдем. Однако я надеялась, что свастика с ушами – филер фиговый. Он должен заподозрить в нашем тупике скрытый проходной двор и отправиться следом, навстречу аперкоту хуку, нокдауну, нокауту… словом, чему-нибудь боксерскому и неприятному на ощупь, из репертуара бывшего чемпиона курса в полутяжелом весе Макса-Иозефа Кунце.
Первые секунд тридцать все шло в точности по нашему плану. Стоило нам укрыться за дальними ящиками почти у самой глухой стены, как в подворотне нарисовался свастиконосец. Он бестолково завращал головой вправо-влево, словно прохожий на оживленном перекрестке. Посмотрел себе под ноги: не зарылись ли мы в землю? Задрал голову и глянул вверх – а вдруг мы, подпрыгнув, приклеились к стенам на манер жвачки? Ничего не заметил и сделал шаг вперед. Еще один. Еще. Ему оставалось пройти всего каких-то метра три до того места, где Кунце уже притаился в засаде.
Но этих метров он не преодолел. Словно что-то почуяв, наш преследователь вдруг замер на месте, потом и вовсе отступил назад, сунув в карман правую руку. И когда вытащил, на его пальцах уже поблескивал металлический кастет жлобского вида.
У меня на шее замигал и завибрировал мобильник.
– Яна, берегитесь, я, кажется, заметил второго! – донесся до меня тревожный шепот старика Дахно. – Он идет следом за первым.
Буквально через секунду в тупичке нарисовался и второй – ну очень похожий на первого. Два сапога – пара. На ксероксе их, что ли, размножают? Или у них строгий отбор по внешним данным, как в топ-модели? Если лоб чуть пошире, а кулаки поменьше – уже фиг, не возьмут тебя Родину любить. Интересно, подумала я, где таких Ленц откопал? Вряд ли дал объявление в газету: «Желающие прибить Яну Штейн за умеренный гонорар, пишите абоненту 1313». Хотя в Москве, наверное, и объявлений давать не надо. Наверняка есть бюро недобрых услуг. Раз заказывают дед-морозов для детей, отчего нельзя заказать отморозков для взрослых?
Я пригляделась ко второму-из-ксерокса и мысленно признала свою ошибку. Он таки отличался от собрата: в руке его был не кастет, а большой нож! Причем не кухонный, не столовый и не устричный.
У меня неприятно засосало где-то в районе желудка. Кунце – мужчина крепкий, нет вопросов, но сумеет ли он отбить такой нож вручную? Дзюдо, айкидо, каратэ, кунг-фу – всей этой полезной мудрости древнего Востока в универе, к сожалению, не учат. Вдобавок тех гадов две штуки, а Макс как-никак один. Яна Штейн не в счет. Мои острые ноготки – оружие чересчур ближнего боя.
Я оглядела убежище в поисках подходящего обломка доски или хоть булыжника: что хорошо для пролетариата и библейского Давида, то и мне авось подойдет… Безуспешно. Под ногами – бумажки и кирпичная крошка. А обломком ящика победить можно только курицу, измученную гриппом. И как же мы не сообразили взять у Черкашиных скалку, киянку, шумовку? Понадеялись на честный бокс.
Парочка между тем двигалась неспешным гуськом в нашу сторону – кастет впереди, нож позади. Ногами и локтями оба неторопливо раздвигали в стороны пустые ящики, освобождая себе дорогу. И оружие в руках они держали, боюсь, не для красоты.
А вдруг, запоздало смекнула я, мы недооценили опасность? Тот, первый, мог бы притвориться олухом и выманить меня из кондитерской. Что, если подготовились они не так уж плохо? Вдруг они уже знают про здешний тупик?
Тогда мы им сильно помогли: сами загнали себя в ловушку.
Глава шестнадцатая
Бубновые хлопоты, пиковый интерес (Иван)
Если бы в Москве провели сейчас всемирный турнир по любезности, то мистер Алекс Роршак завоевал бы на нем почетное второе место. Поскольку первое наверняка бы досталось Ивану Щебневу
Ширину моей улыбки еле вмещало лицо. Высоким градусом чувств и эмоций я почти уже сравнялся с теплым течением Гольфстрим. Из одних лишь сладких обещаний, выданных мной за последние десять минут, можно было отлить сотню полновесных леденцовых петушков.
– Ну конечно же! – с энтузиазмом говорил я, на прощание тиская ладонь дорогого визитера. – No problem! Вы отдыхайте, гуляйте, а мы как только, так сразу. Отыщем вас в гостинице или по мобильному. Ваша визитка с телефонами у меня есть… Как, вы говорите, его звали? Парацельсом? Отлично, yes! Найдем вашего Парацельса, приложим все силы, я беру дело под личный контроль. Сегодня же пошлем запросы в книгохранилища, в музеи, в архивы, и о ресторанах, само собой, не забудем. Раз вы говорите, что книга может быть в каком-то из них, прочешем все, я дам команду… Идти навстречу меценатам – наш святой долг… Россия – щедрая душа… Держи карман шире, кидала хренов…
Последнюю фразу я произнес одними губами, едва только дверь моего кабинета закрылась за гостем и я смог наконец отключить приветливую улыбку, уже сводящую скулы.
Когда советника президента России иностранцы держат за фраера, мне обидно за державу. Ну допустим, Роршак со своим Гогенгеймом, не зная российской далекой истории, не сделали поправок на вековой византийский опыт наших интриг и нутряное умение чуять в подарке подвох… Но Ганса-то Христиана Андерсена все мы в детстве читали! Хотел бы я знать, на что они надеялись? На ранний склероз кремлевского чиновника? «Я не возьму с тебя ни полушки, – сказала ведьма. – Только принеси мне старое огниво, его позабыла там моя бабушка…» Угу! Простейшая из разводок, буквально классика жанра. Если в обмен на большое застенчиво просят малое, то ясно, что одна из сторон просто не в курсе настоящей цены.
Спасибо Серебряному, вовремя капнул мне на мозги насчет той книженции. Позже разберемся, в чем фокус. Ни о каком волшебстве, понятно, речи нет: чудесные огнива водятся только в сказках. Но все же та рухлядь намно-о-о-ого ценнее, чем я думал. У меня глаз наметан. Едва я вижу, как к чему-то тянут лапки дяденьки в трехтысячебаксовых костюмах, первый мой рефлекс – правильный, хватательный. Не отдать ни за что. Такая корова нужна самому.
Правда, напомнил я себе, корову надо еще пригнать в свой хлев… Стоп! Почему, собственно, «корова» и «хлев»? Что за колхозные метафоры? Судя по цене, никакая это не буренка, а скорей уж рыбка из чистого золота. Значит – поймать ее и в аквариум.
Для начала я велел Софье Андреевне закинуть невод во все места, где книги и рукописи у нас хранятся официально. Пусть доктора наук подсуетятся. Пусть архивисты перешерстят каталоги, а компьютерщики прочешут мелкоячеистым бреднем базы данных хранилищ – и на «фон Гогенгейма», и на «Парацельса», и на «Теофраста» заодно. Говоря по совести, я не очень-то верил, что они что-нибудь выкопают там сразу, но принято отсекать варианты, начиная с самых элементарных. Не будем нарушать традиции.
– А кроме того, – добавил я, – вызвоните ко мне Манцова. Где бы он ни был, пускай срочно явится. Можете намекнуть ему, что я очень зол, и не давайте больше получаса на дорогу…
Человеку с большими ногами лучше заниматься бегом, а не в шахматы играть. Человеку с большой головой, наоборот, есть смысл играть в шахматы, а не бегать кросс. А что, если у человека от природы все большое – и ноги, и руки, и голова, и задница? Значит, ему дано преуспеть в любом виде спорта. То есть он не будет связываться ни с одним из них, а захочет рулить всем сразу – на правах чиновника. Чтоб уж не разрываться на части.
Глава Департамента потребительского рынка, услуг, спорта и туризма Правительства Москвы Олег Игоревич Манцов был не просто крупным чиновником. Воистину он был человеком-горой с дисконтной картой от магазина «Богатырь». Его тело господствовало сразу в трех измерениях – в высоту, в длину и в ширину. Под ним прогибались половицы. У него был громовой бас. Но ровно через двадцать шесть минут после моей беседы с секретаршей – я засек время! – эта живая гора вбежала к Магомету на полусогнутых. И вытянулась в струнку, еще не зная, в чем провинилась.
По штатному расписанию Олег Игоревич не был моим кадром: он находился в прямом вертикальном подчинении у мэра Москвы. Однако не родилось еще на свете такое муниципальное начальство, которое бы рискнуло отказать начальству федеральному.
Манцова я нашел, оценил и выдрессировал примерно с год назад, когда он был только вторым замом. На Департамент его посадили не без моего участия. И я же, если что, мог упечь его обратно.
– Как же так, мой милый? – сурово насупив брови, спросил я богатыря. Сесть я его нарочно не пригласил. – Народ жалуется. Москва, говорят, город двадцать первого века, а в ресторанах у нас все еще пятнадцатый.
– Па-па-пачему пя-пятнадцатый? – выдохнул Манцов. Я чуть не забыл, что гора еще и заикается от волнения. – Е-е-если вы о са-са-са-са… сан-сан… санги-ги-ги-ги-ени…
– Сангигиена, думаю, у вас тоже не на высоте, – бранчливым тоном прервал я его громовое блеянье, – но сейчас меня волнует другое. Ты там себе чего позволяешь, а? Тебе велено возрождать традиции русского гостеприимства или их сворачивать?
– Воз-воз-воз… – заторопился богатырь. Чем сильнее он напрягался, тем хуже говорил. – Возро-возро… не сво-сво…
– А если возрождать, – я вновь не стал дожидаться, пока он дожует очередное слово, – то почему же в меню наших ресторанов вместо современных блюд какая-то средневековая чухня? Почему туристы обижаются? У нас что, готовят теперь не по ГОСТам, а по каким-то там заплесневелым рецептам тысячелетней давности? Нет, я понимаю, экзотика-херзотика, цены до небес… А учет калорий кто будет соблюдать? А про технику безопасности ты подумал?
В ресторанном деле я абсолютный профан, и слава богу. Чаще всего конкретные знания о предмете стесняют свободу начальственного разноса. Когда ты вызываешь кого-то на ковер, чтобы посильнее накрутить ему хвост, твои мозги в процедуре не участвуют. Лучше всего нести ахинею с мрачным видом. Страх и трепет логике не подвластны. Будь Манцов директором обсерватории, я бы наехал на него за лунное затмение или, скажем, за пятна на солнце.
– Г-г-где? – На пятой минуте нашего разговора у богатыря-заики хватило ума перейти на односложные слова. – К-к-кто?
– Вот и займись выяснением, «г-где» и «к-кто»! – сердито передразнил я начальника Департамента рынка, услуг и так далее. – И чтоб послезавтра, крайний срок, был доклад о найденных нарушениях и принятых мерах. Ищи всякое старье, а доказательства – мне на стол. Мне, учти, не мэру своему! Всякую неформатную древность неси сюда. Не пропускай ничего. Рецепты, книги старые – короче, все тащи. Не будет доказательств, значит, ты ни хрена не сделал… Усек? А теперь убирайся с глаз моих долой.
Человек-гора стремительно затопал к выходу. Промахнись он мимо двери – и в стене был бы пролом. К счастью, при всех своих гигантских кондициях Манцов оставался ловок и ничего у меня не рушил. Силища его богатырская, усмехнулся я про себя, пригодится теперь для другого. Думаю, с этой минуты кинетическая энергия Олега Игоревича найдет верное русло. Наш Манцов только с начальством застенчив, а с подчиненными – ух как грозен. Пусть он их строит, отзывает из отпусков, выдергивает с дач, пусть хоть весь Департамент нагибает. Он, я знаю, вспыльчив, горяч, и это прекрасно. Главное – результат. Перегнет палку – беда невелика. Шишки в любом случае падут на мэра. А Администрация президента, как жена Цезаря, будет выше упреков и подозрений.
Я беспечно побарабанил пальцами по столу. Каков же следующий номер нашей цирковой программы? Ах да, культура! Пора привернуть потуже краник и на этом направлении. Не дадим мистеру Роршаку ни шанса обойти меня по касательной. Без визы Минкульта никакой раритет из России не вывезешь, а право решающей подписи – у министра, Льва Абрамовича Школьника. Увы, господин Школьник имеет особые заслуги перед Павлом Петровичем, так что орать или давить впрямую на него нельзя. Да, собственно, и не надо. Бить интеллигента по репе – устаревший и глубоко порочный метод. Им можно пользоваться лишь в крайнем случае. От принуждения наше общество постепенно переходит к убеждению, от подавления – к сотрудничеству. Двое культурных людей прекрасно между собой договорятся. Особенно если один из двух – немолодая осторожная гнида с советским опытом, а второй – беспринципный и лживый образчик поколения Next. Сами догадайтесь, who есть кто.
Школьника я отловил по его дачному номеру в Усково.
– Лев Абрамович, голубчик! – выбрал я умеренно-взволнованный тон. – Без вас пропадаем. Вы – наша последняя надежда. Если уж вы не поможете, никто не поможет.
– А что стряслось, Иван Николаевич? – В голосе культурного министра я с радостью уловил нотки испуга, чуть ли не паники.
Думаю, Школьник решил, будто я его хочу просить кое-что сделать для родной страны. Причем не в рабочее, а в свободное его время: именно сейчас, в благословенную пору, когда он только собрался расслабиться, отдохнуть в кругу семьи… Очень хорошо! Эффект обманутого ожидания мне выгоден. Человек, который боится, что у него будут клянчить сотню, рубль отдает с облегчением.
– Эти чертовы академики совсем нас замучили, – доверительно сообщил я министру. – Завалили нас петициями. Им почему-то взбрело в голову, что те книги, которые мы днями хотим выпустить за рубеж, по закону о реституции, должны непременно остаться в России… Ну знаете, те, старые, ветхие, на латинском языке…
– Книги? – с удивлением переспросил Школьник. – На латинском? Иван Николаевич, тут какая-то досадная ошибка. Последние два месяца по нашему ведомству ничего такого не проходило.
– И не планируется в скором времени?
– И не планируется, – настоял на своем министр культуры. – Через неделю мы возвращаем австрийцам, в Грац, одну нотную партитуру, семнадцатый век, а городскому историческому музею Штутгарта, еще через неделю, – две мейсенские тарелки из коллекции Пробста… И это все на ближайшие полгода.
– Вот маразматики! – Я интимно хихикнул в трубку. – Значит, старцы, по обыкновению, напутали. Что ж, будем разбираться… Вы меня извините, Лев Абрамович, за беспокойство. А если вдруг что-то наподобие мимо вас будет проплывать, притормозите до выяснения или даже звякните мне напрямую, хорошо? Эти академики уж такие нервные, такие зануды. Пока душу не вытрясут, не успокоятся. С ними, я считаю, лучше перебдеть, чем недобдеть…
Крайне довольный, что так дешево от меня отвязался, Школьник пообещал мне, в случае чего, весь набор культурных услуг: и звякнуть, и притормозить, и отследить, и прочее в ассортименте – исключая, разве что, маникюр, мытье головы и эротический массаж. Я попрощался с министром, две-три минуты обдумывал план дальнейших действий, после чего связался с секретаршей.
– Наберите московскую таможню, а по второй линии – ГУВД Москвы, – велел я Софье Андреевне. – И подключайте их ко мне с разрывом в полторы минуты. Первым Сканженко, вторым Большакова.
– Может, вывести их обоих на селектор? – предложила Худякова.
– Не стоит, Софья Андреевна, – отказался я. – У нас ведь будет не деловое совещание, а практически дружеская беседа…
Едва в трубке возник первый из двух голосов, я горестно спросил:
– Что ж вы меня подводите, Алексей Архипыч, родной вы наш? Я ведь не всесилен – прикрывать ваши тылы всякий раз, когда вы облажаетесь, долго не смогу. Ну хорошо, сегодня я вас отмазал, по старой дружбе, а что мне завтра делать? Президент недоволен, вопрос завис… Прикажете свою голову вместо ваших подставлять?
Силовики у нас – люди простые, как число «семь», а потому привыкшие к таким же простым и сильным чувствам. От тех, кто внизу, они ждут грубой лести и целования жопы. От тех, кто наверху, – не менее грубых наездов вплоть до зуботычин. Я сидел гораздо выше, чем Сканженко, – опять-таки не по его вертикали, но по факту. Мой теперешний собеседник всегда был внутренне готов к трехэтажному мату, «тыканью» и обещаниям выдернуть яйца. А вот мои участливые фразы выбили его из знакомой колеи.
– Иван Николаевич, где прокололись? – растерянно спросил
он.
Я был уверен, что по числу проколов таможня Всея Москвы опередит многократно использованный автобусный билет. Вопрос был лишь в том, какая из дырочек зачесалась наверху именно сейчас.
– Эх, Архипыч! – Я театрально вздохнул. – А то вы не знаете? А то вы вчера родились? Ну хорошо. Желаете играть в несознанку, извольте. У нас с Западом ченч, вы в курсе? Это рес-ти-ту-ция – не путайте с реставрацией и проституцией. Мы возвращаем кое-что по мелочовке, они кое на что закрывают глаза. И нам полезно, и им приятно… А что же у нас сегодня получается? Президент дает зеленый свет, Минкульт салютует, Запад уже мешок приготовил, а мелочовка где? Сгинула, говорят, где-то на таможне, на складе конфиската. Мне Школьник, Лев Абрамыч, буквально десять минут назад все уши прожужжал: нотная, видишь ли, у него партитура семнадцатого века, две каких-то мейсенских, что ли, тарелки и штук пять старых-престарых рукописных книг на латинском языке…
Риск облажаться был минимальным. Как ни мало я смыслил в тонкостях таможенных дел, примерно ситуацию даже я себе представлял. Склады временного хранения под завяз набиты везде—в северном отделении, в восточном, на юге и западе. Прибавьте к этому отдельную копилку в «Шереметьево-2» с отдельным ключиком. Прибавьте центральный склад в Ясенево, где процесс передачи добра от ГТК к РФФИ иногда растягивается на долгие месяцы. Алексей Архипыч, эдакий скупой рыцарь печального образа, не смог бы охватить мысленным взором все, чем владел. Думаю, он не открестился бы даже от конфискованного слона.
– Найдем, Иван Николаевич! – не раздумывая воскликнул Сканженко. – Раскопаем! Благодарю за доверие, не забуду. Всех своих тотчас же на ноги поставлю, каждую подозрительную тарелку, каждую книжку до 40 года, каждую нотную бумажку посчитаем и списочек вам сразу же с курьером представим. Каждую…
– Погодите вы, Алексей Архипыч, не частите, – утомленным голосом прервал я таможенника. – Побудьте пока на телефоне, тут у меня Большаков по второй линии… Привет, Александр Данилович! – обратился я к начальнику столичного ГУВД, который и на самом деле объявился у меня в другой трубке. – Что-что? Замечательно. Я вас поздравляю… – После этих слов я потеснее прижал первую трубку к животу, чтобы Сканженко не услышал, с чем именно я буду поздравлять Большакова. – Вы молодец! Это такая победа! Считайте, благодарность президента вам обеспечена…
– Служу Отечеству! – в состоянии некоторой офонарелости объявил главный столичный мент. – Рад стараться!
Вероятно, сейчас он про себя торопливо перебирал то немногое, что могло бы сойти за победу или хоть за крошечное достижение последних дней. Интересно было бы заглянуть к нему в черепушку, чтобы оценить итоги поиска. Чует сердце, улов окажется плевым.
– И теперь, – продолжал я, – когда дело сделано, оформляйте, как положено, изъятие, а затем попрошу вас доставить эту книгу прямо к нам в Администрацию, в мой кабинет.
– Эту книгу… – сдавленным эхом откликнулся Большаков.
– Да, эту самую, – любезно подтвердил я, – какую же еще? Ой, да не скромничайте вы, не прикидывайтесь, что ничего не знаете! Мне доложили: московское ГУВД только что обнаружило пропавшую с таможни какую-то там древнюю книгу, латинскую, рукописную, XVI века, не помню названия… Короче, вы лучше меня знаете, какую. Тут у меня, кстати, московская таможня висит на первой линии, так не поверите ли, Сканженко прямо иззавидовался: не успел он потерять, а вы уже где-то нашли… Значит, сколько вам времени вам надо, чтобы оформить все бумаги официально, учитывая выходные дни и отпускной сезон… сутки?
– Двое суток! – быстро проговорил главный московский мент.
Не без удовольствия я вообразил, какой шухер наведет Большаков в подведомственной ментуре. Сам виноват. Он имел шанс откреститься от победы, когда я его назначил призером. Ничего похожего он не сделал, а теперь уж дороги назад нет. Это будет посложней, чем сортировать вервольфов и оборотней в своих рядах: надо пойти туда, не зная куда, и добыть то, не зная что. Причем на все про все – сорок восемь часов. К такой Mission Impossible готовы только наши стражи порядка. И, что самое любопытное, в авральном режиме они ведь могут выдать настоящий результат.
– Ну черт с вами, двое так двое, – благодушно сказал я и отключил Большакова. А таможенника вновь переместил от живота к уху и сообщил: – Радуйтесь, Алексей Архипыч! Полдела сделал Большаков. Учитесь у него, как надо работать. Отрыл он где-то уже без вас ноты и тарелки. Так что ищите только латинские книги. Результатов жду не позже, чем послезавтра.
Я нарочно столкнул МГТК с ГУВД Москвы: вдруг у Архипыча взыграет профессиональная ревность? Едва ли генерал Сканженко поднимет со складов что-то путное – для счастливых совпадений жизнь слишком грустна, – а вот пригляд за терминалами утроит; если мою вещь кто-то решится пронести мимо его клюва, авось не утаит ее от меня ни за какой бакшиш. Генерал же Большаков, я надеюсь, теперь поставит на уши всех до последнего участкового. Москва – город немаленький, но и по числу патрульных мы почти догнали Нью-Йорк. А загребущих рук у ментов вдвое больше, чем самих ментов.
Кстати, и Манцову и обоим силовикам я, в отличие от архивистов, намеренно не дал конкретных сведений. Во-первых, эти орлы все равно перепутают автора и название. Во-вторых, широкий охват лучше узкого. В-третьих, без конкретики проще избежать ненужной утечки по горизонтали. Есть в столице одна любопытная структура с большими возможностями, но от ее услуг безопасней отказаться. ФСБ – слишком внимательная контора, а генерал Голубев слишком любит тянуть одеяло на себя. Помогать-то он помогает, но только не задаром. Как же, жди! Отрезать для чужого дяди даже небольшой кусочек золотой рыбки – значит, угробить ее целиком…
Прежде чем поднять наконец трубку белого телефона с гербом, я снял ботинки, переобулся в тапочки, вышел из-за стола и ступил на ворс ковровой дорожки. Я бы предпочел, понятно, стоять босиком и на траве, но политика – искусство возможного. Сойдет и паллиатив. Сделаем-ка несколько приседаний, руки вперед. Сел – выдох, встал – вдох. Сел – встал, сел – встал…
Достаточно. Ноги в стороны, рот на замок. Дышим правой ноздрей, левую закрываем. Дышим левой ноздрей, правая заперта. Шести раз хватит. Пульс слегка учащен, в боку покалывает, в носу свербит, в башке легкая качка. Самое подходящее состояние для того, чтобы перейти ко второй очереди – мимической, к гимнастике для губ. Разговор предстоит ответственный, я не могу запнуться ни на миг.
Подойдя поближе к телефону, я сделал вдох через рот – зубы сомкнуты, губами изобразил chee-e-e-e-ese, выдохнул через нос. Пяти раз довольно. Теперь то же самое, но при выдохе – губы в трубочку. Еще пять раз. Последнее упражнение: закрываем рот, сжимаем губы и надуваем щеки, а потом двумя кулаками медленно и беззвучно выдавливаем воздух. Семь раз раз максимум. Хватит. Лицевые мышцы к лицедейству готовы. Можно усаживаться в кресло и брать трубку.
– Ваня, привет, – донесся до меня голос президента. – Как прошли переговоры с Роршаком? Вы уже согласовали кандидатуру?
– Да, Павел Петрович, здравствуйте, мы согласовали, все вроде бы нормально… – В каждое слово я постарался добавить по ядовитой капельке сомнения. Глава государства обязан был сам, без моего нажима, заподозрить что-то неладное. – Я предложил Васютинского, мистер Роршак от имени Фонда не возражал…
Последнее слово я произнес с еле заметной повышенной интонацией, чтобы фраза повисла в воздухе. У хороших актеров тональность речи и длина пауз между словами нередко важнее слов. Мне, конечно, далеко до Лоуренса Оливье или Смоктуновского, но с азами я знаком: в какой-нибудь провинциальной антерпризе мог бы, пожалуй, вытянуть трехминутный этюд «Беспокойство».
– Что случилось, Ваня? – Президент уловил мою тревогу.
– Нет, ничего серьезного, Павел Петрович! – Я добавил в свой коктейль каплю нарочитой бодрости. – Так, ерунда… Это ведь не моя прерогатива. Моя сфера – кадры, а не безопасность…
Оба-на! Не найдется еще в мире такой босс, который бы сошел с этой интересной темы, не потребовав объяснений. Тем более, если босс по молодости лет отпахал немалый срок в мексиканской резидентуре ПГУ КГБ СССР. И при слове «безопасность» у него в мозгах моментально загорается красная лампочка.
– Погодите, Ваня. – Президент легко поймал мою наживку. – Вы их подозреваете в чем-то определенном? Вы что-нибудь заметили?
– Я, Павел Петрович, не имею никакого права никого и ни в чем подозревать, – изобразил я отступление назад. – Мало ли что мне в разговоре почудилось? Я же не специалист в таких делах.
– Нет уж, вы договаривайте, Ваня, договаривайте. – В президентском голосе я почувствовал нетерпение. – Не хотите же вы сказать, что Фонд Пола Гогенгейма, эти меценаты с вековыми гуманитарными традициями, с филиалами по всему миру…
Чертовски приятно покупать человека за его же деньги! Думаю, глава государства втайне хотел бы услышать слова, которые я ему сейчас впарю. Он и сам бы их первым высказал вслух, но ранг мешает. Взрослому и ответственному Юпитеру нельзя изронить с вершин то, что можно брякнуть молодому безоглядному бычку.
– А почему нет? – сыграл я в откровенность. – Подумаешь, Фонд! Тоже мне, священная корова. Да любая фирма с международными филиалами, даже «МакДональдс», может быть ширмой. А на негосударственных конторах пробы негде ставить, жук на жуке сидит. У всех этих экологов-политологов без границ есть двойное дно. Скажем, «Freedom House» возглавляет Вулси, который когда-то служил в Лэнгли… Я, Павел Петрович, не сторонник теории заговора. Наверное, вымирающим животным или музеям все они тоже помогают. Но поверить в сугубо гуманитарную миссию того же Фонда Гогенгейма я не могу, увольте. Вы-то лучше меня представляете, чем могут заниматься люди вроде Роршака. По мере развития демократии информационная борьба за умы только обостряется.
– Думаете, они из ЦРУ? – мечтательно спросил президент.
Я не привел ни единого аргумента, а Павел Петрович уже клюнул на чужеземные происки! Как глава государства и человек неглупый, он, разумеется, понимал, что уже лет двадцать мы никому задаром не нужны. Но сердце разведчика стучит в ритме бдительности. Если он сам занимался подобными штучками, почему другие не могут?
Старик Серебряный рассказывал мне о том, как в Мексике теперешний президент работал под крышей советско-мексиканского общества изучения ацтекской культуры. И изображал из себя спеца по их богу, Пернатому Змею – Кетцалькоатлю. На это место его взяли потому, что молодой Павел Петрович единственный во всей резидентуре мог выговорить длинное слово без запинки…
– Вряд ли именно ЦРУ, – усомнился я. Крайне осторожно. Пора было сдать назад, не делая при этом резких движений. Одно дело – оттеснить конкурента, другое – получить себе на хвост ораву эфэсбэшников. – Мало ли рычагов у Госдепа?
– Вы правы, Ваня, их немало, – задумчиво проговорил глава государства. – Этот Роршак, сдается мне, тонкая штучка, а цэрэушники по всему миру работают слишком топорно. Помню, в Гвадалахаре, в баре, подсаживается ко мне один индеец навахо. С виду обычный индеец. Грязный, небритый, но с таким гарвардским английским… – Похоже, мыслями Павел Петрович унесся далеко, во времена своей бурной шпионской юности. – Так вы полагаете, Ваня, сейчас нам не стоит подключать контрразведку?
Вот он – наилучший момент задвинуть Голубева! Чтоб не мешал. Толкаем его плавно, деликатно, ненавязчиво, почти как родного.
– Я очень уважаю генерала Голубева. – сказал я. Мне даже не понадобилось лукавить при этих словах: старых змеюк и вправду надлежит чтить. Не выпуская из террариума. – Он отличный работник, высокий профессионал, но… Все эти крики об агентах, о шифровках в зубных пломбах, о радиопередатчиках в биг-ма-ках – немножко прошлый век. Если уж та сторона работает тонко, то и нам надо тоньше. Не будем суетиться. Фонды надо выдавливать без шума. Если захотите, я этим Роршаком вместе с его Гогенгеймом сам займусь. Сделаем все по-тихому на личных контактах…
– Да-да, – согласился президент. – Лучше всего без скандалов. Они так утомляют, эти скандалы. Сделайте тихо, культурно, как вы умеете… И спасибо, Ваня, вам за то, что вы не стали скрывать своих сомнений. Далеко не всякий на вашем месте решился бы…
И тебе спасибо большое, Ганс Христиан Андерсен, мысленно произнес я, вешая трубку обратно на аппарат с золотым орлом. Уже второй раз за сегодня покойный датчанин крупно выручал меня. Благодаря еще одной его сказочке к нам, молодым наглецам, прислушиваются сегодня даже короли. Причем не только голые.
Я встал с кресла, помассировал затекшую шею, профилактически попрыгал на правой ноге, затем на левой и отправился в свою кладовку – разыскивать наследство Виктора Львовича. Теперь, когда хитрец Роршак перестал быть помехой, а Голубев остался в своем террариуме, я мог просмотреть файлы насчет бесценного старья товарища Парацельса. Надо же прикинуть, откуда золото в этой рыбке, сколько его, какой пробы и почем сегодня унция.
Зеленый картонный ящик нашелся быстро, диск номер девять втянулся в матовый бочок ноутбука и через секунду экран приказал мне: «Enter password». Ах да, старик говорил мне, что диск запаролен. Каким же, черт, латинским словом он запер базу данных? Я был уверен, что оно мне не пригодится, а потому не потрудился запомнить. Culinaria? Culinaris? Culinarius?
Может, Серебряный в ЦКБ уже пришел в себя? Я набрал служебный номер Дамаева и несколько секунд вслушивался в длинные гудки.
Судя по всему, Рашид Харисович честно отработал смену и, как обычно, умотал играть в карты. И пускай, решил я, желаю ему выиграть сто рублей. А я как-нибудь справлюсь без подсказок. Выбор невелик – не шесть тысяч комбинаций цифрового замка, а всего одно словечко из трех. Надеюсь, если я разок ошибусь с паролем, программа не выкинет фокуса типа ликвидации файлов.
Я отстучал слово «Culinaris», а в ответ получил «Error». Хорошо, тогда мы добавим ближе к концу слова еще одну букву, чтобы стало «Culinarius»… так подойдет?
Экран на мгновение озарился зеленым – и диск открылся.
Глава семнадцатая
Пуля не выбирает (Яна)
Без паники, Янка, только без паники! Бери пример с нации оптимистов. Янки в самой тупиковой ситуации стараются мыслить позитивно и конструктивно. Через минуту-другую тебя, возможно, проткнут вон тем ножиком или пробьют головенку вот тем кастетом, но пока этого не случилось, не стоит зацикливаться на печальном: от таких мыслей бывают морщины и мигрени.
Лучше подумай о чем-нибудь мирном и симпатичном. О чудной погоде. Об этой прелестной таре из-под овощей. О румяном веселом помидорчике с обрывка этикетки, которую ты сейчас придавила кроссовкой, – ох и замечательные же томаты собрали труженики села на Стамбулыцине! Подумай, Яночка, хоть об этих кроссовках, красивых и прочных, которые даже твой критический папа признал – с величайшим скрипом, но признал – неплохими. А заодно подумай и о папе Ефиме Григорьевиче, подарившем тебе на новоселье прекрасную трехцветную кошку Пулю. В конце концов ты можешь подумать о самой кошке Пульхерии, любительнице поточить когти об угол шкафа, помурлыкать и пожрать. Такая киска не имеет права остаться голодной. Мы победим, победим, обязательно победим. Разве не Гейдельбергский университет – мировая кузница боксерских кадров? Эх, все забываю, какой же факультет заканчивал Майк Тайсон – филологический или философский?..
Невзирая на мой усиленный настрой на позитив, парочка громил приближалась. Еще шага два, оптимистично прикинула я, – и они наткнутся на убежище Макса. Кунце, я надеюсь, сообразит, что надо выскочить первым и нанести упреждающий удар.
Узкая длинная кишка двора, забитая ломаной тарой, хороша тем, что продвигаться вперед можно не цепью, а только гуськом. Недаром, говорят, в узких горных ущельях нападать на колонну бронетехники удобнее всего. Кидаешь гранату – и подбиваешь гусеницу первому танку. Кидаешь вторую – тормозишь последний. После чего середина, считай, никуда уже не денется. А здесь нам и того проще: цели всего две, гусениц нет, брони – никакой. Правда, гранат у нас тоже никаких. Губную помаду я добила еще в гостинице, из имущества со мной только мобильник и коробка с пирожными. Ни то, ни другое на метательные снаряды не тянет.
И почему, мысленно укорила я Бомбаста, человек с таким громким именем изобретал сладости, а не бомбы? Если бы «парацельсики» вдруг оказались сейчас не с изюмом, а, к примеру, с порохом, то негатива в моей жизни стало бы сразу намного меньше. Ау тех двух ублюдков – соответственно, больше. Взорвать бы я их не взорвала, зато шума бы наделала… Погоди-ка, Яна! Разве нельзя пошуметь и без пороха? Если отвлечь внимание тех на одну секунду глядишь, Кунце ей и воспользуется… Ну-ка, давай!
Я поскорее сдернула с ноги кроссовку и, не выходя из-за укрытия, врезала каблуком по ближайшему ящику – самому хлипкому на вид.
Тр-р-ракс! Ну и громкие же ящики делают турки для своих томатов!
Идущие гуськом дружно повернули обе башки в мою сторону—и Макс, умница, понял меня правильно: верного шанса не упустил.
В Европе с террористами принято сперва болтать, выслушивать требования и торговаться. Однако Макс повел себя не по правилам. Выскочив из засады, он сократил разговорную часть до нуля. Бац! – его кулак сразу попал по назначению, с гарантией доставки.
Когда на узких тропинках далеких планет первому в цепи светят по зубам, всяк следующий за ним – будь он хоть с финкой, хоть с адмиральским кортиком – может оказать своему авангарду одну только моральную поддержку, не более. Спина, затылок, прочие части тела соратника надежно блокируют бойцовский порыв.
Не скажу, что ублюдок со свастикой оказался совсем уж слабаком. Однако он понадеялся не на ловкость и меткость, а на ударную силу своего ручного железа. И зря, я считаю. Серьезная промашка.
Кастет впустую ударил по воздуху, а кулак Макса, напротив, угодил по цели. Уже вторично. Очередной «бац!» – и теперь сам кастет, кувыркаясь, сорвался с руки, чтобы улететь в неизвестном направлении. Обезоруженный хозяин железки заорал истошно, визгливо и непонятно. То ли это был «химмельдоннер!», то ли «блейдраннер!», то ли «биттердриттер!», я разобрать не успела, – но в любом случае боевой этот клич кричавшему не особенно помог. А тому, что безуспешно топтался сзади, – тем более.
В прошлый раз, когда на меня наскочили у дома Окрошкина, Кунце отбил атаку с помощью цивилизованной боксерской затрещины. Теперь, как видно, Макс завелся не на шутку: к правильному бою на кулаках он добавил кое-что из арсенала сердитой уличной драки. Наверное, даже у них в Кессельштейне пацаны, собравшись помахаться за-ради спортивного интереса, после первого разбитого носа и второго выбитого зуба быстро входят во вкус.
Вздумай я пересчитать удары с обеих сторон, баланс наверняка был бы равным. Но вот по числу затрещин, оплеух, тычков и тумаков, достигших цели, лидировал Макс. Та сторона колошматила ни в чем не повинную пустоту. Изредка, впрочем, доставалось и ящикам.
Завершающий привет от Кунце – и бывший хозяин кастета с веселым треском впечатался в гору тары, смял всем корпусом штук пять ящиков и застрял в штабеле – эдакой мушкой-норушкой в янтаре.
Те мушки, правда, задерживались в янтаре по миллиону лет и больше. Этот продержался на чужом месте не настолько долго – секунды примерно полторы: тару все-таки сколачивали для нежных помидоров, а не для человеческих гадов. Оскорбленные ящики задрожали, качнулись, всколыхнулись и обрушились, едва не задев меня. Тип-со-свастикой, угодив под деревянный дождь, остался лежать под обломками. Думаю, что живой, хотя едва ли здоровый.
Вместо двух врагов у Макса остался один, но особой радости я не испытала. Этот, сохранившийся на ногах, был намного опаснее упавшего. Противник был полон сил – беда номер раз. Он был зол и абсолютно невредим – номер два. Он уже понял, что с Максом шутить нельзя, и примерно знал, откуда ждать удара, – вот вам номера три и четыре. Наверное, я упустила еще полдюжины прочих мелких неприятностей, поскольку сильнее всего нервничала из-за самой крупной. Препятствие между бойцами исчезло, а нож остался.
Очень мне не нравился этот нож. И манера его держать – тоже.
Теперь двое стояли друг напротив друга. Молча. Сосредоточенно. Я, третья, в своем укрытии, боялась сейчас даже скрипнуть ящиком, даже громко вздохнуть, чтобы случайно не отвлечь Макса.
Тип с ножом сделал первый выпад, целя противнику куда-то в область печени. Сорвалось! Макс увернулся и сам, в свою очередь, попытался ударом локтя по кисти выбить нож из руки противника. Тоже без успеха. Ноль-ноль. Еще один выпад, еще одна встречная попытка. Снова разошлись по нулям – ни тот, ни другой не пострадали, но и не выиграли. В третий раз хозяин ножа вздумал совершить обманный маневр, качнувшись вправо, однако Кунце был начеку. Он вовремя сумел поставить блок, однако и сам смог зацепить гада лишь по касательной – ущерба никому никакого.
Только теперь я поняла, отчего в кино рукопашные бои выглядят эффектнее, чем в жизни: актеры ведь ничем, даже гонораром, не рискуют, и постановщики могут проявлять любую фантазию, ни в каких трюках себе не отказывая. На самом деле чем схватка опасней, тем она однообразней. Оригинальность рискованна. Привычное надежнее. Удар – контрудар, и разбежались для новой попытки. Блок – контрблок, и вернулись на исходную. У одного нож в руке, а другой сильнее, зато без ножа. При прочих равных такие опасные танцы могут продолжаться очень долго. До тех пор, пока одна из сторон не запнется или ошибется.
Я верила, что первым ошибется парень с ножом. Но не повезло Максу. Во время пятого или шестого маневра он, отступая назад, споткнулся о ящик. Упасть он, к счастью, не упал, но на миг потерял равновесие и двумя руками машинально забалансировал в воздухе. Почуяв брешь в обороне, хозяин ножа резко замахнулся…
Что-то сверкнуло. Ударил гром. Я с ужасом зажмурилась, а когда осмелилась открыть глаза, увидела отраднейшую картину: второй громила валяется среди обломков тары, а старик Дахно подходит и подбирает с земли никелированный поднос. Тот самый, на котором полчаса назад Черкашины выложили первый урожай «парацельсиков ».
– Вижу, он с финкой лезет, – гордо сообщил нам дед. – А я еще далеко. Ах, думаю, фашист, я ж до тебя добежать не успеваю! Ну и метнул издали, как бумеранг. Чтоб по башке зацепить…
– Поразительная меткость! – Макс с искренним чувством пожал руку Глебу Евгеньевичу. – Вы оцените, Яна, тут расстояние метров пять, никак не меньше, да еще против света…
– Пять метров – ерунда. На озере Хасан, помню, когда самураи нас прижимали, мы кидывали и подальше, – поделился боевым опытом Дахно. – С одним фашистом вы бы и без меня справились, наверняка, но когда их трое на одного – это уж по-свински.
За один этот бросок я с удовольствием простила старику все его бывшие и будущие батально-завиральные истории не по возрасту. Пусть он, если захочет, вспоминает хоть Бородинскую битву, хоть свой поединок с Челубеем – слова не скажу, буду лишь кивать. Но вот только почему, интересно, он сказал о троих? Их же тут двое!
Десять секунд спустя я получила ответ на незаданный вопрос.
Стоило мне выйти из нашего тупичка обратно на Шаболовку, как я едва не споткнулась о чьим-то вытянутые ноги. Вот и третий!
Привалившись к кирпичной стене на асфальте сидел с видом сильно уставшего человека мой старый знакомый – тот самый бурш, который накинулся на меня возле дома Окрошкина. И свастика у него на шее, между прочим, была: на том же самом месте, где и у двух прежних. Все трое, я подозреваю, – одна большая нацистская компашка, повернутая на рейхе. На правой груди у каждого, наверное, – профиль фюрера, а на левой – Эльза Кох анфас.
Рядом с парнем прогуливался еще один мой знакомый – хозяин «Блиндажа». Увидев меня, дядя Леня Бессараб остановился и застенчиво спрятал за спину костыль.
– Ну и молодежь пошла! – поделился он своей печалью. – Хуже нас, инвалидов. Ты представь, Яночка, обе ноги у человека есть, ему бы ходить да радоваться, а он все время падает. А мне Глеб звонит и говорит: тут у хорошего человека большие неприятности, надо подойти помочь. Ну вот я доковылял и помог… – Он потянул парня за руку, словно желая приподнять его с асфальта, но сделал это так неловко, что мой прежний обидчик, привстав, рухнул обратно. Да еще при этом ощутимо стукнулся затылком от стену.
– Как-то вы, дядя Леня, ему странно помогаете, – заметила я.
– А с чего ты взяла, Яночка, что Глеб просил помочь ему – Бессараб кивнул на парня. – Глеб насчет тебя говорил. А этот-то разве хороший человек? Я так понял, что совсем наоборот…
Десять минут спустя мы подвели первые итоги. Без потерь, как выяснилось, победа добра над злом не обошлась. Больше других пострадали пустые ящики: многие из них, защищая нас от врага, по ходу битвы окончательно превратились в мелкие щепки. Макс ушиб колено, не слишком сильно. Я добавила к нескольким вчерашним ссадинам на ноге еще парочку – зацепилась за острый угол, пока сидела в укрытии. Поработав бумерангом, поднос Глеба Евгеньевича стал выглядеть как-то кривовато – почти так же, как и костыль хозяина «Блиндажа» дяди Лени. Однако нашему противнику, разумеется, досталось сильнее, чем нам.
За поверженной троицей «скорая» приехала без задержки. Возможно, потому, что врачом был давний, еще с Афганистана, приятель Бессараба. Дядя Леня молча указал врачу на татуировки, дал ему полюбоваться и ножом, и кастетом – после чего смышленый доктор не выказал любопытства ко всем остальным деталям происшествия. Причины, по которым три взрослых, крепких и вроде бы трезвых парня вдруг упали на ровном месте, заработав многочисленные телесные повреждения, были сочтены уважительными. Всех жертв явного несчастного случая увезла белая карета с красным крестом.
Финальное торжество добра заняло не очень много времени. Однако мне было жаль тратить и его. Чувство долга гнало меня вперед.
К автостоянке, где нас ожидал «кавасаки», я и Макс подошли уже далеко не прогулочным шагом. Только из уважения к его колену я не сорвалась на бег. Пока Макс проверял мотор, я вытащила из кофра оба шлема. Отправила на их место слегка уже помятую картонку с так и не съеденными пирожными. Захлопнула кофр. Скомандовала:
– Едем скорей!
– Едем, – кивнул Кунце, но не заторопился в седло. – А куда?
– На Сущевку ко мне домой, – объяснила я непонятливому иностранцу. – За кошкой Пульхерией. Сейчас мы ее заберем и, пока не стемнело, отвезем на дачу к моему отцу. Сами видите, жизнь пошла нервная. То яма, то канава. Не знаю, что будет завтра и чем все может кончиться, но Пуля не виновата. Она не выбирала хозяйку и не обязана страдать из-за меня… Ну чего вы стоите? Пожалуйста, не говорите, что вы потеряли ключ зажигания, а больное колено мешает вести мотоцикл.
– Наин, – ответил мне Макс. – Ничего я не потерял. И колено мне не мешает. Но если жизнь пошла нервная, то у вашего дома нас могут дожидаться еще трое таких парней. Или даже пятеро.
– И что из этого? – сердито буркнула я. – По-вашему, моя кошка должна теперь с голода умереть? Вы это хотите мне сказать?
Я сердилась, потому что рассудительный Кунце был прав. Вот уже дважды за последние два дня мы влезали в одинаковые неприятности с мордобоем. Мне никак не следовало впутывать Макса в третью драку. Я его и за вторую, кстати, еще поблагодарить не успела.
– Хочу сказать, нас слишком мало. – Макс, зараза такая, остался дружелюбен и невозмутим. – Мы будем уязвимы. Нам нужно подкрепление, поддержка, подмога – я не перепутал слова? Еще два человека, а лучше всего три, и желательно помощней.
– А еще лучше – десяток, и чтобы все были Шварценеггерами, – в тон ему продолжила я. – Отличная мысль! Вы меня за кого принимаете, герр Кунце? Где я вам за полчаса качков найду?
На самом деле у меня есть клиенты довольно грозного вида, но к ним я обратилась бы в самую последнюю очередь. Таких надо держать на расстоянии, не подпуская к своей жизни. Прав был месье Экзюпери: стоит приручить крокодила – и ты уже в ответе за тех, кого он сожрет завтра. Нет, благодарю, не надо. Мои близкие друзья-приятели – народ либо хлипкий, либо немолодой, либо травоядный, вроде Вадика Кусина. Я скорей сквозь землю провалюсь, чем попрошу у них боевой поддержки и подмоги. Хватит мне деда Дахно с дядей Леней – и так до сих пор совесть гложет, что я их невольно втянула в свои разборки-распальцовки.
– Нет, Яна, вы меня не поняли. – Макс отрицательно помотал головой. – Я не про ваших знакомых говорил, а про своих.
– Откуда они тут у вас? – удивились я. – И когда вы успели их завести? Сами же мне говорили, что в Москве впервые.
– Впервые, да, но знакомые есть, – с довольным видом объявил мне Кунце. – У нас в Кессельштейне отличные дороги, байкеры их любят. Они к нам заезжают кататься со всей Европы – из России тоже. В моей мастерской было много байков из Москвы, и больше всего – «харлеев». Я нарочно держу детали к ним, для русских.
С байкерами я сроду не общалась и представляла этих беспечных ездоков в основном по импортным фильмам: усы, бороды, банданы, стальные заклепки, кожаные жилетки на голое тело, облака бензиновой вони – плюс, разумеется, сами рычащие двухколесные зверюги, символы неудовлетворенной сексуальности. А почему бы и не позвать байкеров? Идея ничего. Пусть они не побьют нацистов, зато отпугнут своим диким видом. При том, что в обычной жизни, я читала, у мотоангелов чаще всего бывают мирные профессии – бухгалтеров, продавцов, страховых агентов. А главный байкер в России, кажется, вообще по специальности хирург. Правда, я бы никогда не легла к такому на операционный стол, хоть режьте.
– Думаете, все они согласятся? – спросила я.
– Все – сомневаюсь, а кто-нибудь – возможно. – Кунце извлек из одного кармана мобильник, из другого – затрепанный блокнот и начал сосредоточенно его пролистывать. – Попробую уговорить.
Не желая отвлекать Макса от важных переговоров с нашей будущей подмогой, я заскочила в ближайшую лавочку, где среди сигарет, жвачки, пива и других человеческих товаров было кое-что и для кошек. Выбор, конечно же, оказался небогат. Самого любимого Пульхерией сухого корма, с морским окунем, здесь не нашлось, но кошачья разборчивость – не для форс-мажора. Съест и этот набор, куриный. Был случай, когда голодная Пуля добралась и до каменных галет. Их я предназначила на выброс и забыла в неположенном месте. Я бы, наверное, сломала зубы, а киске – хоть бы хны…
– Есть ли достижения в ловле человеков? – спросила я у Макса, вернувшись к мотоциклу. – Многих уже удалось завербовать?
Пакет с кошачьим кормом я вынуждена была сунуть в тот же безразмерный кофр позади седла «кавасаки». Да и Пулю, подумала я, придется перевозить, наверное, там же. Выбора у кисы опять-таки нет. Спасибо предусмотрительным японцам, что хотя бы догадались проделать в коробке полдюжины дырочек для воздуха.
– Как смешно вы говорите, Яна, – «за-вер-бо-вать», – с расстановкой произнес Кунце. – Да, нам повезло. Пять человек я застал дома, четверо из них пообещали помочь. Договорились, они подъедут прямо туда, где мы с вами вчера останавливались…
– И как же вы им все объяснили? – полюбопытствовала я.
К смущению, которое изредка и по довольно странным поводам овладевает этим человеком, я уже почти привыкла. Что на сей раз?
– Я чуть-чуть упростил, чтобы долго не объяснять, – признался Макс. – Просто сказал им, что мы с подругой попали в беду.
Кажется, это была наилучшая новость за два дня: наконец-то герр Кунце, пусть и для конспирации, присвоил мне звание подруги! Крошечный, но прогресс. С такими ударными темпами я дождусь от него первого братского поцелуя в щечку через какой-нибудь месяц. А с папой он рискнет меня познакомить ближе к моей пенсии.
Ничего не остается, как самой немножко подстегнуть события. Если у человека явная нехватка эмоций, придется взывать к его разуму.
– Раз я теперь ваша подруга, – заявила я, – то нам логичнее перейти на ты. Иначе ваши… то есть твои байкеры не поймут.
Читать бесплатно другие книги:
