Скандальная графиня Беверли Джо
– А-а-а, ну тогда это имеет смысл.
Джорджия мысленно оценивала ситуацию. Да, она намеревалась выдержать полный год траура и затворничества. А уж если принимала решение, то никогда не отступалась. Однако судьба бедняжки Фэнси Фри не на шутку заботила ее…
– В таком случае я буду на обеде, – решилась она. – Если дело касается участи Фэнси Фри, я буду пылинки сдувать с этого подагрического морского волка.
– Он офицер флота!
Джорджия проигнорировала это замечание:
– И если он станет рыгать за обеденным столом или плевать на пол, я найду способ намекнуть ему, что следует вести себя более изысканно.
– Иногда ты приводишь меня в отчаяние! – воскликнула мать, однако сдержалась и лишь тихо прибавила: – Помни также, Джорджия, что твой внешний вид за обедом должен изгладить впечатление от безобразия, которое ты позволила себе на скачках. Оденься скромно и веди себя благоразумно – возможно, тогда гости, когда появятся в свете, отзовутся о тебе благосклонно.
И мать величественно выплыла из покоев дочери, а та показала язык закрывшейся двери и пробормотала себе под нос:
– Я такая же рабыня, как и бедная лошадка.
– Да полноте, миледи! – раздался голос Джейн, которая все это время молчком простояла в уголке.
Рассмеявшись, Джорджия и служанке показала язык. Она села дописывать письмо Лиззи, присовокупив к нему и описание только что разыгравшейся сцены.
– Вам пора одеваться, миледи…
– Сейчас-сейчас! – Джорджия быстро писала, закончив послание словами: «Если бы письмо по волшебству сегодня же попало в твои руки, я попросила бы тебя за меня помолиться. Но коль скоро такое невозможно, я повременю с отправкой, а позже отпишу, чем все закончилось». Затем сунула листок в ящик бюро, заперла его на ключ, а после всецело отдалась в руки Джейн. Она скинула халат, со вздохом надела корсет, предоставив горничной его зашнуровать. Она уже сожалела об опрометчивой просьбе помолиться за нее – ведь она обнаруживала ее нервозность. Да, вчера вечером она уединилась у себя в опочивальне, верная намерению избегать общества в течение годового траура… Но сегодня – и она отдавала себе в этом отчет – ухватилась за возможность вырваться на волю…
Она жаждала возвращения к привычной жизни, полной светских увеселений, однако сейчас, когда время положенного траура истекало, она все сильнее тревожилась. Интересно, сколько еще великосветских щеголей и щеголих считают ее тайной любовницей Ванса и причиной гибели Дикона?
Она нервно оправила корсет на костяных пластинках:
– Как же неудобно-то. Кажется, я целую вечность не надевала полного корсета!
– Но вы никак не можете выйти к гостям в деревенском полукорсете, миледи. Он выглядит убого!
– Знаю, однако как же все это несправедливо!
– А я ведь отговаривала вас посещать скачки, миледи.
– Твоя правда, но дело того стоило.
– Вы всегда так говорите, – проворчала Джейн, потуже затягивая шнуровку, – но, может, оно и лучше для вас – сперва появиться в узком кругу, а уж затем выходить в свет?
– Пожалуй, ты права. Здесь Бофор, да и Уэйвени пожаловал…
– Лорд Уэйвени не так давно женился, миледи, и молодая супруга его сопровождает.
– Какая досада… Но, может, я произведу впечатление на Портленда, хотя он довольно скучный тип.
– Вам куда важнее произвести впечатление на собравшихся здесь леди! Здесь будут именно те, кто обожает писать письма, разнося по свету последние сплетни.
– Ну, по крайней мере Меллисент за обедом не будет – никто не станет вздыхать и бросать на меня взоры, полные укоризны! Впрочем, со всем этим прекрасно справится ее сестрица. Ума не приложу, за что Элоиза Кардус меня терпеть не может.
– Да все вы прекрасно понимаете, миледи. Она, хоть и считается в свете красавицей, и в подметки вам не годится! А ну-ка стойте ровненько, миледи…
Джорджия выпрямилась:
– Неужели я начала горбиться? Какой кошмар! Но ты же в случае чего подашь мне тайный знак, правда?
– Вы всегда можете на меня рассчитывать.
– Ты для меня словно мудрая старшая сестрица.
Джейн рассмеялась – они с госпожой давно были задушевными подружками.
Джейн сравнялось тридцать, когда ее наняли горничной к юной графине Мейберри, и поначалу она казалась весьма строгой. Однако за внешней суровостью скрывалось редкое чувство юмора, а еще страсть к моде, на почве которой они с Джорджией и сошлись. Вскоре горничная сделалась подругой и доверенным лицом госпожи, и они вдвоем с Джорджией сочиняли уникальные наряды, в которых блистала потом на балах леди Мей.
Джорджия понимала, что ей не грех бы почаще слушаться мудрых советов Джейн, но ее приключения казались ей столь невинными, а предостережения Джейн – такими пуританскими… Тогда никаких серьезных последствий ее шалости не имели, однако впоследствии заставили злобных сплетников и злопыхателей поверить в самое худшее.
А ведь она только лишь играла в кости на поцелуи… И носила костюм греческой богини, создававший иллюзию обнаженной груди… И ее однажды застали целующейся с Гарри Шелдоном на балу у леди Родгард…
Конечно, все это было досадно, однако Дикон относился к этому с присущей ему легкостью – он утверждал даже, что проиграл как-то поцелуй супруги в карты! И он никогда впоследствии ни в чем ее не упрекал.
О, милый Дикон…
Однако без его заступничества все эти детали делали историю о любовной связи с Вансом вполне правдоподобной в глазах некоторых представительниц света. Как будто можно сравнивать несравнимое! Шелдон – отъявленный смельчак, известный доблестью, и он истинный джентльмен. Однако Чарнли Ванс, невзирая на благородное происхождение, таковым вовсе не являлся…
– Ну хоть нынче послушайте моего совета, – сказала Джейн, завязывая шнурки корсета, – ведите себя безупречно, потому что глаза всех присутствующих будут устремлены только на вас.
– Ну, я это знаю.
– Упаси вас Бог выказать волнение или стыд! Та самая дуэль – всецело дань безрассудству вашего покойного супруга, не более! И хоть вы убивались по нему от всего сердца, вам вовсе не в чем себя упрекнуть.
Джорджия едва не заспорила – ведь она знала все свои грехи наперечет. Однако Джейн сказала правду… или почти правду. Она была невинна – ну, во всяком случае, не повинна ни в чем дурном.
– Какое платье наденете, миледи? Из тонкой шерсти кремового цвета? Или голубое? Или вот это, желтовато-коричневое, с розочками?
– Серое в полоску.
– Эту гадость? Да в нем прибираться в доме стыдно. А уж про обед в обществе герцогов и графов и речи нет.
– Это лучший наряд, приличествующий моему полутрауру. Цветного я не надену, Джейн. Я обещала ровно двенадцать месяцев скорбеть по Дикону – и если отрекусь от обета ради бомонда, то перестану себя уважать.
– Не думаю, что кто-либо из них следит за временем вашего траура.
Джорджия рассмеялась:
– Будь уверена: следят и считают, притом столь же придирчиво, как и дни до рождения первого в семье наследника. Только серое. И поторопись. Если я опоздаю, это тоже поставят мне в вину!
– Тогда побыстрее надевайте обручи для кринолина!
Джорджия завязывала второй узел, когда воротилась Джейн, неся скомканный серый наряд, напоминавший более всего грозовую тучу.
– Когда вы сможете отказаться от серого, госпожа, я вознесу благодарение Господу! Этот цвет делает вас такой блеклой.
– А именно это нам сейчас и надобно.
Джейн помогла госпоже надеть юбку, за юбкой последовал корсаж на бесчисленных петлях, который целомудренно прикрывал даже ключицы. Джорджия придирчиво оглядела себя в зеркало.
– Сможешь быстренько отыскать гофрированный воротник? А простой капор?
Джейн изобразила отвращение, но тотчас принесла льняной воротник и шапочку. Воротник она надела на шею Джорджии и застегнула его – фалды ниспадали спереди и сзади, и горничная тщательно заправила их под корсаж.
– Точь-в-точь монашка! – удовлетворенно произнесла Джорджия. – Это хоть сколько-нибудь утихомирит сплетни о Скандальной графине.
– Скандал-то именно в том, что все вас так величают, госпожа, но выглядите вы и сейчас совсем как девочка. Присядьте-ка, а я застегну ваш капор.
– Тут, полагаю, дело вовсе не в моих годах. – Джорджия покорно присела. – В «Приюте Данаи» есть девушки, которые были изнасилованы… и другие, которые весело и легко пошли по пути порока в четырнадцать…
«Приют Данаи» был известным в городе прибежищем для опозоренных служанок.
Джейн стянула пышные волосы Джорджии и крепко-накрепко заколола.
– Однако вам не след с такими якшаться.
– А леди Родгард прилично быть патронессой подобного заведения? А леди Уолгрейв? А герцогине Эйтон?
– Все они куда старше вас, миледи. – Джейн закрепила последнюю шпильку и натянула на головку Джорджии капор, укрывший почти все волосы сзади. Джорджия и спереди убрала под капор все, что только можно было. – Наденете украшения, миледи?
Выйти к обеду вовсе без украшений, за исключением венчального кольца? Чересчур эксцентрично. Тогда что выбрать?
– Жемчужные серьги, – сказала Джорджия, вынимая из ушей золотые, в которых обычно ходила. – И мой траурный браслет.
Когда Джейн воротилась, Джорджия надела серьги и замкнула траурный браслет вокруг своего правого запястья, скорчив при этом унылую мину. Черная с серебром лента была украшена хрустальным флакончиком, внутри которого находился локон каштановых волос Дикона. Глядя на это «украшение», она всегда вспоминала его мертвое тело.
Джорджия взглянула на маленький портрет, стоявший на туалетном столике, – он всегда ей очень нравился. На нем Дикон был изображен улыбающимся, в изысканном модном костюме, полный жизни и радости. Она поцеловала кончики пальцев и коснулась изображения, но стекло было холодно – точь-в-точь тело Дикона, когда она коснулась его тогда, в день его смерти…
Она сглотнула комок в горле и поднялась, оглядывая себя в высоком зеркале.
– Боже праведный! Бофор и остальные наверняка даже не заметят моего присутствия.
Джейн вместо ответа лишь хмыкнула.
Джорджия надела простые черные туфельки:
– Наверное, это даже приятно – когда тебя вовсе не замечают. Ты будто привидение, явившееся в разгар празднества.
– Весьма странная мысль, особенно для леди Мей, – ответила Джейн.
Да, весьма странная. Джорджия взяла серый веер, протянутый служанкой, и вновь повернулась к зеркалу. Убрала упрямый рыжий локон под капор и разгладила невидимую складочку на корсаже.
Она тянула время.
– Однако довольно мешкать, – произнесла решительно и вышла из комнаты.
Сойдя по лестнице, Джорджия услышала разговор, доносящийся из кабинета у террасы, и замешкалась. Но тотчас устыдилась собственной робости – однако отчего-то сердце ее колотилось как бешеное. Никогда прежде она не испытывала подобного страха! Взрыв смеха, донесшийся из покоев, потряс так, словно там насмехались именно над ней.
Лакей, маявшийся в прихожей, придирчиво ее изучал. Чтобы хоть как-то объяснить задержку, Джорджия спросила:
– Лорд Дрессер уже прибыл?
– Да, ваша милость. Но я видел, как он только что вышел на террасу.
– Благодарю, – искренне сказала Джорджия и направилась к другим дверям, также ведущим на террасу.
Это было явным проявлением трусости, однако можно было представить и как проявление чувства долга. Ведь лорда Дрессера препоручили ее заботам – а похоже было, он только что покинул общество… Бедная рыбка, вытащенная из воды! Впрочем, этот моряк, лишенный моря, наверное, более всего напоминает кита, выброшенного на берег волной… Грузного, беспомощно барахтающегося.
Джорджия миновала прихожую и вышла на террасу, но там замешкалась. На террасе она увидела одного-единственного джентльмена – человека в простом коричневом сельском костюме. Он стоял к ней спиной. Должно быть, это и был лорд Дрессер. Но он ничуть не напоминает выброшенного на берег кита. Широкие плечи, длинные мощные ноги… Но, боже всемогущий, что это он делает?..
Дрессер официально был представлен гостям лорда Эрнескрофта – и ни одна из леди не лишилась чувств. Некоторым явно было не по себе – однако он тотчас же избавил их от необходимости себя лицезреть, выйдя через распахнутые двери на террасу. Столько времени проведя в море и на чужбине, он не уставал наслаждаться видом английских сельских пейзажей.
Он поднялся и вышел на каменную балюстраду – его развлекало ее сходство с палубой корабля, не хватало лишь бескрайнего моря, простирающегося до горизонта, да пения ветра в парусах. Вместо серых пенных валов его окружало буйство зелени искусно ухоженного парка, а единственной музыкой тут было щебетание птиц. Пение английских птиц звучало истинной музыкой для его ушей.
Он глубоко вздохнул и вдруг уловил нежный аромат, доносящийся откуда-то снизу. Он перегнулся через парапет террасы, пытаясь распознать источник благоухания. А-а-а, розы, и еще жимолость, и еще какое-то вьющееся растение, карабкающееся вверх по стене. Однако где же само сильное, но непритязательное на вид растение, по стволу которого карабкается лоза, украшенная бледными пахучими цветами?..
– От души надеюсь, что вы не вознамерились покончить счеты с жизнью, лорд Дрессер.
Он выпрямился, однако не торопился оборачиваться. Если этот низкий чувственный голос не принадлежит Цирцее, он будет жестоко разочарован. Однако он принадлежал именно ей – леди Мейберри, с дразнящим блеском огромных синих глаз, была столь же совершенна, как и ее изображение, несмотря на серое платье и скромный капор, скрывший почти все богатство ее волос.
Да что там, она была куда привлекательнее картинки. И даже в этом скромном сером обрамлении она прямо-таки лучилась жизнью.
Дрессер не без труда овладел собой и поклонился. У него едва не вырвалось: «Леди Мейберри», – однако вовремя вспомнил, что он тут человек новый и не должен бы ее узнать.
– Вероятно, вас предупредили о моем присутствии здесь, мадам, и вам известно, кто я такой.
Джорджия присела в реверансе:
– Я графиня Мейберри, милорд, дочь лорда Эрнескрофта. Он просил меня окружить вас заботой, поэтому, опасаюсь, он был бы разочарован, если бы вы вдруг оробели при первом же знакомстве с людьми его круга.
Дрессер с удовольствием отметил, что она умна, к тому же обладает завидным чувством юмора и, что самое удивительное, не дрогнула при виде его обезображенного лица. Да, ее наверняка предупредили – и тем не менее удивительно, что она встретилась с ним взглядом, не выказав и тени смущения! Непохоже также, что она в курсе… определенных планов в отношении их двоих. Вообще-то он был сторонником честных сделок, однако сейчас предпочел бы забыть обо всем и попросту наслаждаться.
– Смею вас уверить, это не первое мое знакомство с людьми высшего света, леди Мейберри, однако с английскими великосветскими леди я сталкиваюсь впервые.
– И вы перепугались настолько, что вознамерились броситься вниз с балюстрады и разбиться насмерть?
Лорд Дрессер позволил себе улыбнуться, испытывая девушку на прочность. И вновь – о чудо из чудес! – она не дрогнула.
– Я вовсе не намеревался свести счеты с жизнью, мадам. Просто пытался распознать источник дивного аромата, доносящегося снизу. Розы и жимолость я узнал… но здесь есть что-то еще.
Тихо прошуршав юбками, Джорджия приблизилась и перегнулась через перила, однако они были чересчур широки. Тогда Дрессер попросту подхватил ее в охапку и усадил на каменные перила, поддерживая за талию, – разумеется, во избежание случайного падения.
Ее потрясающие глаза были совсем рядом – тончайшие переходы от синего к зеленому напомнили ему цвет чужеземных морей, – ее темные ресницы цвета бренди были густые, а кожа, даже при столь близком рассмотрении, поражала чистотой, напоминая лепесток розы. Портрет не солгал…
А ее запах… или это был аромат цветов?..
Глава 5
Ощущая его руку на своей талии, Джорджия замерла, чувствуя, как бешено колотится ее сердце, совершенно не понимая, что ей делать, но полная решимости не выказать смущения.
– Меня предуведомили, сэр, что вы можете обнаружить некоторую бесцеремонность, однако это чересчур…
Дрессер, казалось, был вполне доволен произведенным эффектом и даже забавлялся:
– Ну, спишите это на долгие годы, проведенные на флоте, леди! Вы оскорблены?
– А что, если и так?
– В таком случае я тотчас верну вас на террасу и буду униженно молить о прощении.
– О, вы на самом деле такой кроткий?
– Так вы предпочитаете, чтобы я усугубил оскорбление и уронил вас?
Джорджия рассмеялась помимо воли:
– Вы положительно оригинал, мистер Дрессер!
– Возможно, я просто чересчур галантен. Скажем, я просто не хотел, чтобы вы замарали платье.
– В этом не было бы большой беды. Через двадцать четыре дня закончится срок моего траура, и это платье я смогу с радостью спалить. Хорошо, сэр. Я вам верю. Поэтому обопрусь на вашу твердую руку.
Именно это она и сделала, однако вздрогнула, когда правой грудью неожиданно коснулась его руки. Спасибо, что люди выдумали корсет!..
– А-а-а, это пахнет душистый табак. – Джорджия резко выпрямилась. – Но вряд ли вы чувствуете сейчас его аромат. Он благоухает обычно вечерами. А теперь отпустите-ка меня, сэр.
– А если не отпущу, что вы станете делать?
И Джорджия принялась считать на пальцах:
– Буду бороться – раз. Пришлю вам счет за испорченное платье – два, ведь оно мне будет необходимо еще двадцать четыре дня. Ну и сообщу всему свету, что вы негодяй, милорд, – это три.
– А четыре?
– Трех пунктов вполне довольно. Или мне уже пора начинать с вами сражаться? – Джорджия вдруг заметила, что Дрессер не отрываясь смотрит на ее губы. Господи, да как он смеет? – Но нас прекрасно видно из окон дома!
– А если нет?
– Тогда… я отвешу вам добрую пощечину!
Дрессер расхохотался:
– Ну, если будет повод – всегда пожалуйста!
Он бережно поставил ее на пол террасы, однако на сей раз она уже сама обхватила его за шею, дабы облегчить задачу его сильным рукам, и вообще всячески позаботилась, чтобы сей маневр выглядел как можно изящнее. Затем принялась оправлять якобы помятые юбки с преувеличенной заботой, пытаясь тем временем овладеть собой.
– Душистый табак… – мечтательно произнес Дрессер. – Я о таком растении и не слышал.
– Это очень редкое растение, его семена когда-то подарили моей матушке. Она с ума сходит по благоухающим цветам.
– В самом деле?
Джорджия уловила скептицизм в его тоне:
– Не стоит судить о людях по первому впечатлению, лорд Дрессер.
– Однако некоторые люди чересчур многогранны… Впрочем, мне явно по душе растение, расточающее свой аромат лишь ночью. Это волшебное свойство!
– Тут нет ровным счетом ничего волшебного – это совершено обычное дело. Я могу попросить садовника, и он даст вам семена.
– Обыкновенное волшебство, столь беспечно расточаемое! Да вы волшебница, леди Мейберри!
– Вы первый упомянули волшебство, сэр… и только из-за душистого табака!
Дрессер перегнулся через перила террасы – он чувствовал себя на удивление в своей тарелке, – даже более того, он явно верховодил в этой более чем странной беседе.
– Вероятно, вы сроду не вдыхали табачного дыма после долгого тяжелого дня – в противном случае вы ни черта не смыслите в его магии.
Ну тут-то она у него в долгу не останется!
– Как это ни странно будет вам услышать, я курила трубку.
– Вот же черт подери! И что, вам это пришлось по нраву?
– Нет. Это было отменно омерзительно.
– Однако новички обычно утверждают, что им понравилось.
Джорджия развернула веер и обмахнулась.
– Ума не приложу, что тут может нравиться.
– А вам не приходило на ум, что некоторые удовольствия следует распробовать?
Джорджия вздернула бровь:
– Не кажется ли вам, что распробовать курение табака – это все равно что распробовать адскую серу?
Дрессер улыбнулся одними глазами:
– О, миледи, я знавал людей, которым была по вкусу и морская вода.
Джорджия вдруг поняла, что помимо воли улыбается в ответ:
– Боже, только не надо об этом… Я пробовала однажды морскую воду! – И она содрогнулась всем телом – впрочем, тотчас же усомнилась: полно, следует ли шутить на эту тему с этим странным морским волком, отмеченным суровым шрамом?
– Вы пробовали морскую воду лишь однажды? – спросил Дрессер.
– Ну да. Впрочем, как уже сказала, я не люблю терпеть нечто, мне неприятное.
– Никому не нравится вкус морской воды, однако многим приходится по вкусу курение трубки. И вы не приняли решение… попытаться привыкнуть?
Джорджия вознамерилась было уйти, однако Дрессер продолжил:
– А не мог бы навык курения трубки пригодиться вам в случае, когда нужно было бы сыграть роль мужчины?
Джорджия, вспыхнув, обернулась:
– Так вы намекаете на мое присутствие на скачках, сэр? Ну, если таковы ваши представления о светской беседе, то это более чем печально.
– В таком случае, дорогая леди, прошу: научите меня хорошим манерам!
Похоже, ей вновь был брошен вызов, однако она не была вполне в этом уверена. Что происходит? Людей такого сорта она пока не встречала.
– Так вы удалились в сад лишь оттого, что чувствуете себя неуверенно в обществе истинных леди?
– Ну, может, отчасти. Я не желаю их ничем тревожить, – поправил ее Дрессер.
– И вправду не желаете? – многозначительно спросила Джорджия.
– Ну ладно. Пусть не совсем так. Я не намеревался кому-то досаждать, – уточнил Дрессер.
Джорджия поборола навязчивое желание продолжить словесную перепалку с этим странным человеком и направилась внутрь дома. Дрессер не отставал.
– Так вы согласны быть моей проводницей, леди Мейберри? Честно признаться, я не привычен к такого сорта обществу.
– Ну хорошо.
– Так вы останетесь… со мной?
– Более того: я придержу вас за локоть, если вы совершите неверный шаг.
– А возможно, и заранее?
– Я не владею даром читать мысли, лорд Дрессер. И вам придется учиться на собственных ошибках, как и всем смертным. – Дрессер остановился, и Джорджия спросила: – Что, трусите, лорд Дрессер?
– Я думал лишь вот о чем: всегда ли вы столь покорны воле и приказаниям вашего батюшки? Вот уж не думаю, что он уполномочил вас спасать мою жизнь.
– Полагаю, он уполномочил меня зайти столь далеко, сколь простираются его цели.
– Его цели? – переспросил Дрессер, уже понимая, что она имеет в виду. Ведь она ясно изложила цели своего папеньки, прежде чем они с ней углубились в беседу.
– А цель – сохранить Фэнси Фри, – прямо ответила она. – Возможно, вы согласитесь на некую равноценную замену?
– Возможно. Это зависит от вас, леди Мейберри.
– И вы будете ошеломлены моей добротой! Довольно причудливый способ уладить дело с лошадьми, не находите? Однако для того, чтобы спасти Фэнси Фри, я сделаю все, что смогу.
– Вы искушаете меня, и я почти готов отложить исполнение своего решения забрать мой выигрыш. И сколь долго можете вы быть так добры?
– Примерно часа два, – бойко ответила Джорджия. – Уговор мой распространяется лишь на обед, сэр, но даже в этом случае я не обещаю вам беспредельной доброты. Я ваша наставница, но вовсе не утешительница.
– Из меня выйдет куда лучший Одиссей, нежели Телемах.
Она обернулась к нему:
– А этого я не поняла…
– Стало быть, у вас нет классического образования.
– Боже, нет!
– Как вы, однако, испугались подобного предположения, – рассмеялся Дрессер. – Мои родители также не злоупотребили моим образованием по достижении двенадцати лет, однако я всегда любил «Илиаду» и «Одиссею». Ментор был Одиссею другом, а не учителем. А обучал он его младшего сына, Телемаха. Одиссею же давали мудрые советы богини, сирены и волшебницы. Вам не кажется, что в нашем с вами сегодняшнем положении есть нечто схожее с мифом?
Джорджия вновь раскрыла веер, прикидывая, что стоит за его словами:
– Но разве волшебница не обратила Одиссея и его товарищей в свиней?
– Да, именно Цирцею я и имел в виду, – согласился Дрессер.
– Моя же цель прямо противоположна.
– И свинья будет вам премного благодарна.
Проклятие! Щеки ее тотчас вспыхнули.
– Я вовсе не это хотела сказать.
– Да полно, я шучу!
– И все же я сказала, не подумав. – Боже, редкостная бестактность с ее стороны! – Вы никоим образом не походите на свинью, лорд Дрессер. – Господи, так еще хуже! – О-о-о… давайте лучше войдем в дом!
И она направилась было к дверям, однако поняла, что сейчас они находятся в том месте террасы, которое из дома не видно. А вот прежде… Как это получилось?..
– Постойте-ка минутку, – сказал Дрессер. – Я вас, похоже, расстроил, и ваш батюшка вправе поинтересоваться, в чем дело.
Джорджия повернулась к Дрессеру и без страха взглянула ему в глаза:
– Мой отец мог видеть, как вы… прикасались ко мне. Почему вы вышли на террасу именно через эту дверь? Не думаю, что вы вообще кого-нибудь боитесь.
– А может, я просто вышел подышать свежим воздухом? Соскучившись по нему?
Читать бесплатно другие книги:
