Клятва истинной валькирии Мид Райчел

Когда с ней заговорил Ган, она немного испугалась – с ней заговорил военный чин из плебеев. Но виду Мэй не подала, ведь это строжайше запрещал этикет. Генерал поздравил ее с успехом и потом сказал нечто совершенно неожиданное – и дальнейшую беседу Мэй запомнила навсегда.

– Я видел запись нескольких ваших поединков с французской тростью, – сказал он. – И нахожусь под большим впечатлением. Удивительно, что вы не пошли в профессиональный спорт.

Что бы она на самом деле ни думала, Мэй не желала поверять свои горести незнакомому человеку.

– Ах, фехтование… то были детские забавы, сэр. Теперь я выросла, и мне нужно заняться чем-то более важным.

– Не думаю, что развивать природные способности – что-то детское и постыдное. Вы – прирожденный атлет и преуспеваете не только в фехтовании.

– Когда у меня находится время, – тихо ответила она. Генерал единственный заговорил с ней на эту важную для нее тему, однако, как бы ей ни хотелось ввязаться в дискуссию, делать это было категорически нельзя.

– Так чем же вы собираетесь нынче заниматься? – спросил он с едва заметной улыбкой. – Выйти замуж?

– Возможно, – машинально ответила она. – Я получила степень по музыке. Возможно, я займусь чем-то связанным с ней.

Он кивнул:

– Я слышал. Милое занятие, половина здешних девиц посвящает себя ему. Однако от столь спортивной молодой женщины ожидаешь нечто другое.

Он произнес «милое занятие» тоном, не оставляющим сомнений насчет того, что он об этом занятии думает. И Мэй почувствовала себя униженной. Но продолжила улыбаться.

– Я не могу принимать участие в профессиональных состязаниях, сэр. Даже если бы захотела.

А она хотела.

– И потом, у меня уже неподходящий возраст.

– Вы сказали, что хотите заняться чем-то более важным.

Он смотрел на нее пристально – он всегда так смотрел, как выяснилось потом, когда она поступила на службу.

– Возможно, для фехтования возраст уже не тот, а вот для армии – самый подходящий.

На мгновение Мэй подумала, что гость шутит. Однако лицо его оставалось совершенно серьезным.

– Армии? Не знаю. Я об этом даже не думала. И… женщины вроде меня так не поступают…

Она хотела сказать, что патрицианки так не поступают. Даже мужчина-патриций – и тот бы семь раз подумал, прежде чем записаться в армию. Ведь можно же жить на унаследованные деньги и пить коктейли на веранде.

– Женщины вроде вас поступают именно так, – строго проговорил он. – Вас ждут великие свершения. Это ясно как день. А для желающего совершить великое дело нет долга выше, чем служение Родине. Вам приходилось когда-нибудь бывать за пределами РОСА, мисс Коскинен? Конечно же нет. Вы, наверное, даже пределы территории нордлингов не покидали. Но я скажу, чего вы не видели – варварства, дикости… И если бы вы узнали, что творится за пределами Республики, вы бы поняли, как ценно то, что у вас есть. И без колебаний пожертвовали всем ради славы и силы РОСА. Мы – последний оплот на планете. Вы сможете продвинуться по службе, получить высокий чин и выполнять ответственные миссии – нечто гораздо большее, чем за всю свою жизнь может сделать супруга землевладельца.

Мэй слушала, боясь вздохнуть. Свет в его лице завораживал. Он искренне верил в то, что говорил, – даже если и действовал не с самыми честными намерениями.

– Прошу прощения, сэр, – тихо произнесла она. – Военная служба целиком и полностью состоит из следования приказам. В чем принципиальное отличие службы от моей жизни в доме матери или мужа?

Ган улыбнулся.

– Отличие в том, чьим собственно приказам вы хотите следовать. Ведь начальство выбрали именно вы. И вы будете знать, с какой целью вы так поступаете. У вас есть цель в жизни, мисс Коскинен?

У нее по спине пробежал холодок – но она постаралась не выдать беспокойства.

– Конечно, – вежливо ответила она. – Но я благодарна вам за совет. Мне теперь будет о чем подумать.

Но он посмотрел на нее, словно желая сказать: кого вы собираетесь обмануть?

– Я здесь пробуду по меньшей мере час – если вы захотите еще побеседовать. А потом мне пора обратно в «Густав». Ранний рейс, к сожалению, иначе бы я с удовольствием задержался на денек-другой.

– Ясно.

Неожиданно Мэй кто-то позвал, и она попрощалась с генералом. Сердце колотилось – и Мэй не очень понимала почему. Вероятно, на нее слишком подействовал его рассказ – сила и слава. Или ее впечатлила мысль о том, что можно взять – и отказаться от уготованной участи. А может, все случилось из-за того, что с ней наконец-то откровенно поговорили. Впрочем, она не особо стремилась к подобным признаниям, иначе уже бы давно нашла нужного ей собеседника…

Вечер тянулся и становился все более нудным. Ей опять улыбались, делали комплименты, она танцевала, пила шампанское. Потом у Мэй заболела голова, и она проскользнула на кухню за таблеткой. Но достать не успела – кто-то схватил девушку за руку. Она вздрогнула:

– Мэй, иди сюда.

В дверях отцовского кабинета стоял Крис Эрикссон – и заговорщически ухмылялся.

– Ты что здесь делаешь?

Ее удивило, что он посмел войти в святилище – в отцовский кабинет. То, что Крис обращался к ней как старый приятель, не вызвало у Мэй изумления. Эрикссоны и Коскинены дружили семьями, и Крис давно с ней флиртовал. Ухаживал он долго и упорно. Он ей, в принципе, нравился, но воспринимать его иначе чем друга не получалось.

Мэй принялась озираться по сторонам – надо, чтобы никто не увидел, как она уединяется с молодым человеком, мало ли что люди могут подумать… Потом она последовала за юношей в кабинет. И прикрыла за собой дверь:

– Что случилось?

Он, радостно блестя глазами, затараторил:

– Мы обо всем договорились! Я даже не думал, что дело уладится настолько быстро. Считал, нам придется еще несколько недель подождать. Или месяцев. Я знал, что многие сделают тебе предложение – но не ожидал, что твоя матушка ответит согласием прямо сегодня.

Мэй чувствовала себя так, будто пыталась понять речь на иностранном языке:

– О чем вы договорились?

– О нас с тобой. – И Крис взял ее за руки. – О том, что мы поженимся. Родители в восторге. Мы передадим твоей матушке часть акций, в смысле, долю партнера, и в течение года мы сможем организовать нашу свадьбу.

Крис хитро улыбнулся – правда, щеки эта улыбка вообще не затронула. Все Эрикссоны страдали от Каина, и Крис был вынужден сделать пару пластических операций.

– Я бы хотел устроить церемонию как можно скорее, но, наверное, придется не спешить… Надо хорошенько продумать детали…

Сердце ее упало.

– Но… никто не спрашивал моего согласия! Они… не могли договориться! И я не… – Она заколебалась, потому что не могла сказать: – «Я ни за что не выйду за тебя замуж».

Она бы никогда ни за кого из них не вышла.

Криса это совсем не обескуражило:

– Так я сейчас и спрошу!

К ее вящему ужасу, он встал на колени – все происходило в отцовском кабинете – и вытащил из кармана пиджака коробочку с кольцом.

И открыл ее с гордым видом – там блестело что-то огромное и ужасное на вид.

– Май Эрья, – проговорил он, все еще улыбаясь, словно они только что посмеялись над хорошей шуткой, – я предлагаю тебе руку и сердце! Окажешь ли ты мне честь стать моей супругой?

Мэй простояла несколько жутких мгновений. А потом у нее вырвалось:

– Нет! Не могу! И не буду! Это неправильно! Так… так нельзя!

И не ожидая ответа, распахнула дверь и бросилась вниз по коридору – на кухню. Матушка за что-то ругала Клаудию, сестру Мэй. А Сайрус стоял, прислонившись к стене, и ухмылялся.

– Матушка! – воскликнула Мэй. – Да что здесь…

Мать резко подняла руку:

– Тише. У нас важный разговор.

– Вы меня продали! Что может быть важнее!

Рассерженное из-за Клаудии, лицо матушки вдруг приобрело растерянное выражение. Потом она облегченно вздохнула:

– Ах, ты об этом…

Мэй распахнула глаза, не веря тому, что услышала:

– Да, об этом! Это что, мелочи, по-вашему?! Мы что, в романе о временах Регентства живем? Когда женятся на приданом, а не на невесте?!

– Сколько эмоций! – презрительно фыркнула мать. – А то ты не знаешь, что подобные сделки заключаются повсеместно.

Матушка говорила чистую правду. Плебеи считали такие обычаи устаревшими, однако для богатых представителей каст брак по сговору не считался чем-то из ряда вон выходящим.

– Обычно девушку хотя бы спрашивают, хочет она замуж или нет!

– А зачем? Ты разве предпочла бы кого-то другого?

– Да я никого бы не предпочла! Я не хочу замуж! – заявила Мэй. – Пока не хочу, во всяком случае.

– Май.

Матушка попыталась состроить доброе лицо, но оно, как всегда, получилось снисходительным.

– Ты же не думала провести остаток дней в праздности, правда? Посмотри на себя. Ты – наша последняя надежда. Только ты можешь изменить судьбу нашей семьи к лучшему, спасти от злой участи, которую нам уготовили не столь разумные дети, как ты.

И она смерила Клаудию свирепым взглядом. Мэй посмотрела на сестру и тут же все поняла. «Важный разговор» – матушка умела говорить обиняками. Клаудия стояла бледная и заплаканная. Мэй переводила взгляд с нее на мать и обратно.

– Что… что происходит? – спросила она.

– Что происходит? – повторила матушка. – Происходит то, что твоя сестра – шлюха.

Клаудия страшно покраснела:

– Неправда! Я тут ни при чем!

– Да ну? По-твоему, кто-то другой кувыркался по чужим постелям, не ты?

– Если бы ты разрешила мне оставить имплант, ничего бы не случилось! – крикнула Клаудия.

От холодного взгляда матушки могла бы заледенеть вся комната.

– Хорошо воспитанным девушкам не нужен противозачаточный имплант, когда они достигают совершеннолетия. Оставлять их после определенного возраста – отвратительно. Кстати, Май, ты можешь удалить свой. Во всяком случае, тебе следует это сделать незамедлительно после замужества.

– Вот, значит, как? – взвизгнула Клаудия. И впилась злыми, заплаканными глазами в Мэй. – Ты даже сейчас думаешь только о ней!

Мэй почувствовала, что все равно не совсем понимает, что к чему и о чем речь.

– Ты… ты беременна?

– Приз за догадливость! – усмехнулся Сайрус. – Ты станешь тетей. Она даже нас с Филиппой опередила.

– Но это же хорошо, – медленно проговорила Мэй. – Люди, конечно, будут болтать всякое, ведь вы с Мариусом еще не женаты, но все равно… ребенок – уже сейчас…

Клаудия долго ждала помолвки – после первого выхода в свет за ней ухаживало не так уж много молодых людей. Однако забеременеть в первый же год брака – об этом многим нордлингам приходилось только мечтать.

– Этот ребенок – не от Мариуса, – отрезала мать. – Он вообще не нордлинг.

– Ох…

Да, теперь все стало понятно. Положение и впрямь оказалось катастрофическим. Клаудия забеременела от плебея. Хуже ситуации для молодой патрицианки и не придумаешь. С раннего детства их приучали к мысли, что в жизни главное – добродетель и целомудрие, а уж плебеи – это просто грязь и мерзость. Кто захочет связываться с ними? Зачем загрязнять гены, портить родословную?

– Что вы собираетесь делать?

– Аборт невозможно сделать незаметно от властей. Если мы обратимся к лицензированному медику, то останется запись в архивах. И даже если эта информация будет конфиденциальной, мы не можем рисковать – ведь кто-то наверняка разболтает.

Матушка вздохнула и покачала головой:

– У нас есть только один выход. Мы отправим ее куда-нибудь подальше и под каким-нибудь предлогом отложим свадьбу. Есть такие особые места – в конце концов, родить ребенка – проще простого. Как и сделать его. А когда Клаудиа разродится, мы отправим родившееся дитя прочь из страны.

Мэй стояла и думала, что совсем недавно она полагала, что после заявления Криса ничего не сможет ее шокировать. Однако она ошибалась.

– Вот так просто?

– А что такого? – удивился Сайрус. – Не так просто, как сделать Клаудии ребенка, но все равно… Такое часто случается, чтоб ты знала. Я знаю нужных людей.

Мэй сделала вид, что ничего не слышала. До нее уже доходили слухи, что брат связан со шведской мафией, но сейчас она не хотела углубляться в этот вопрос.

– Как ты можешь отправить прочь из страны человека? – Мэй развернулась к Клаудии. – Как ты сможешь отослать своего ребенка?

Не отличавшийся особой добродетелью Сайрус искренне удивился:

– А что еще ей, по-твоему, остается делать? Она же потеряет нордлингское гражданство!

– Этот ребенок – плебей.

Матушка сказала это, как выругалась.

– Мы поколение за поколением поддерживали чистоту крови – и для чего? Чтобы смешать наши гены с непонятно чем? Что за наследственность будет у этого ребенка? Нет, такого нам не надо. Я уверена, что это дитя обретет дом и родителей – но не здесь. Немедленно прими надлежащий вид – в том, что ты услышала, нет ничего шокирующего. К тому же все это, к счастью, случилось не с тобой. Отправляйся к гостям. А ты – в свою комнату. Я не позволю тебе испортить вечеринку.

Это она сказала Клаудии. Та оглядела всех и поплелась наверх.

– Нам нужно поговорить, – сказала Мэй. – Об Эрикссонах.

– Сейчас не время и не место.

– Как раз самое время и самое место.

– Май.

Вот опять она говорит с ней, как с несмышленым ребенком.

– У тебя две сотни гостей в саду. Иди к ним. Пожалуйста, если тебе так хочется, можешь продолжать убегать от Криса. Но уверена, завтра утром ты поймешь, что лучшей пары тебе не найти. Я же сказала: ты наша последняя надежда, ты нас не разочаруешь.

Закончив разговор, матушка выплыла из комнаты. За ней вышел Сайрус – и похлопал Мэй по спине:

– Поздравляю с хорошей партией, сестренка.

Мэй мало запомнила из того, что было дальше. Она вернулась к гостям, улыбалась и поддерживала светскую беседу – но что говорила, не знала и не желала знать. Мыслями она была далеко, все думала о беременности Клаудии и помолвке с Крисом. А потом Мэй почувствовала, что они с этим нерожденным ребенком – одно целое. И его, и ее судьбой распоряжаются равнодушные родственники, которым отжившие правила дороже живых людей. Она росла и слушалась взрослых, не задавая лишних вопросов. Она приняла волю матери, когда та лишила ее желаемого будущего. И вот теперь Мэй словно со стороны увидела, что традиции и обычаи – это оковы, которые можно и нужно сбросить.

Потому что у той жизни, что выбрала для нее мать, не было цели.

Она развернулась и вышла с террасы. И отправилась на кухню – там вовсю копошилась прислуга. На нее никто не обратил внимания. Мэй прошла через кухню к черному ходу – и вышла наружу. С этой стороны дома была тихо и темно. Гости разговаривали и пересмеивались на чудесном заднем дворе с другой стороны дома. Она даже не подумала о том, что надо бы собрать вещи или переодеться. Чувство собственного достоинства и эго в сумочке-клатче. Вот и все, что ей было нужно.

И она пошла одна в жаркую, летнюю, влажную ночь, в которой звенели комары. Она вышла на проселочную дорогу прочь от усадьбы и шла по ней, пока не вышла на шоссе к Новому Стокгольму. Через два часа она сняла туфли на высоком каблуке и пошла босиком. Через три налетела гроза, и с небес обрушился страшный, подобный потопу, ливень. Через шесть часов она вышла к городу.

Все знали, где находится «Густав». Самое высокое здание в западных кварталах. И единственная гостиница, в которой имели право останавливаться плебеи на территории нордлингов. Судьба была к ней благосклонна, потому что Мэй подошла к «Густаву» и столкнулась лицом к лицу с генералом Ганом. Тот как раз направлялся к ждущей его машине. Ган уставился на нее и застыл на месте. Мэй решила, что он, конечно, многое повидал на своем веку. Но перепачканную девицу с окровавленными ногами, да еще в мокром коктейльном платье он наверняка видел впервые.

– Здравствуйте, генерал, – чопорно поздоровалась она. – Я решила, что у меня все-таки должна быть цель в жизни.

Когда Мэй закончила рассказ, то подумала, что Джастин, растянувшийся на диване, крепко спит. Однако она умолкла, и он сразу же открыл глаза.

– Может, тебе станет легче от моих слов… Тебе, Мэй, принадлежит сомнительная честь быть первым человеком, который меня безмерно удивил. Я бы ни за что не сообразил, в чем суть. Я вообще решил, что ты сбежала из дому, потому что влюбилась в солдата.

Она мимолетно улыбнулась – и вдруг почувствовала себя невероятно легко и приятно. Держать в себе столько и молчать оказалось непросто. А ведь она держала рот на замке…

– Я сбежала, потому что влюбилась в мою страну.

– Речь истинного солдата.

И он подавил зевок.

– Теперь ясно, почему ты отказала Порфирио – в памяти еще были живы неприятные воспоминания о прошлой помолвке…

Наверное, он не ошибся, – впрочем, Джастин есть Джастин, он многое угадывал с первого взгляда.

– Да. Но… он очень неуклюже себя повел. Он-то полагал, что дело в шляпе, а сделать предложение – просто формальность. Он и поверить не мог, что я ему откажу.

Кстати, именно таким был и Крис. Странно, что это сходство ей раньше в голову не пришло…

– А если бы я стала его женой… Не знаю. Он не разделял обычные для патрициев сексистские взгляды, но был очень самоуверенным. Он считал, что я всегда буду соглашаться с ним. Он даже вообразить не мог, что я просто-напросто скажу «нет».

Она сглотнула, припомнив обстоятельства их последней встречи.

– Ты боялась, что он попытается тебя контролировать, – заметил Джастин, суммируя данные. – Как и другие.

– Это нормально для людей – они всегда стремятся захватить власть над себе подобными. Но ситуация усугубилась с беременностью Клаудии. Такая власть – она же бессердечна. И недопустима.

– А что случилось с ребенком? – спросил Джастин.

– Понятия не имею. Его отправили куда-то.

Либо он чересчур вымотался, чтобы расслышать фальшь в ее голосе, либо она наловчилась врать. Она была откровенна, но таинственные намеки Эмиля и годы отчаянных попыток разыскать дочь Клаудии тревожили ее. Тайна останется в ее сердце навсегда. Никто ничего не узнает.

– Я ведь к тому времени давно уехала из дома.

Джастин опять смежил веки – он явно засыпал. Мэй поднялась на ноги. Действие «Рии» прекратилось, а последствий сироп, к счастью, не давал.

– Спи. Мы можем заняться анализом моей дисфункциональной жизни в другой раз.

– Да у всех такая жизнь. Нормальной ни у кого не бывает.

Когда она вернулась с одеялом, он лежал с закрытыми глазами, но спросил:

– Интересно, а не спать – это скучно? Тебе не мешает?

– Наоборот, удобно.

– Потому что можно мгновенно собраться и вступить в бой?

– Да. Мне все равно спать не нравилось.

Кстати, вот это она тоже мало кому сообщала:

– Меня мучили кошмары. А теперь – нет.

– Нет снов – нет кошмаров, – пробормотал он.

Дыхание его выровнялось, и она поняла – уснул. Она долго смотрела на Джастина – красивое лицо. А сейчас к тому же – спокойно-мирное. В голове Джастина не кипели мысли – такое редко случалось.

Мэй ушла в спальню. Немного поразмышляла над тем, что произошло за последние несколько дней, почитала, посмотрела документальные фильмы. Время от времени она подходила к окну: интересно, а что все-таки произошло с Эмилем? Кто он? И что ей со всем этим делать?..

Наступило утро, Мэй приняла решение. Она приняла душ, оделась и уже почти приготовила завтрак, как Джастин проснулся. Он искренне удивился, увидев ее на кухне – не ожидал, что она готовит сама.

– С чего ты решил, что я совсем не умею готовить? – Она даже слегка обиделась.

Кстати, она всего-то жарила глазунью – но все равно, не до такой же степени!

– Мне казалось, что в доме родителей у вас были повара, а потом ты просто питалась в армейской столовой.

Он поморщился на свет лампы.

– У тебя аспирин есть?

– Нет, я им не пользуюсь.

– Тогда я обойдусь кофеином.

Он отказался от еды и удовольствовался огромным кофейником. Через час Джастин был бодр и свеж, только глаза у него подозрительно блестели.

– Какие у тебя планы на воскресенье, боец? – спросил он.

– К Кави в больницу пойду.

Он изумленно поднял бровь:

– А ты уверена, что тебе туда нужно? Судя по рассказам, она может неоднозначно отнестись к посещению…

– Я знаю, – мрачно проговорила Мэй. – Уайттри сообщил, что она все еще в госпитале. Просто поверить не могу, что это моих рук дело. И мне нужно это понять. Посмотреть своими глазами.

Вот и веди доверительные разговоры… Возможно, именно из-за всех этих рассуждений о жизни и смерти Мэй захотела лично увидеть то, что она сделала с Кави. И пусть визит окончится ссорой – она должна попасть в госпиталь.

– Понятно. Удачи.

Джастин допил кофе и поставил кружку рядом с вазой с розами.

– Какие красивые. Это молодой человек расстарался?

– Нет… Лусиан прислал.

Она внутренне напряглась, ожидая издевательской ухмылки. Но Джастин – как ни странно – промолчал.

– Ты никак это не прокомментируешь? Фантастика…

– Ты вольна поступать как хочешь. – Тут он заколебался. – Ты удостоишь его второго свидания?

– Я его еще первым не удостоила.

Джастин обрадовался, быстро собрался и ушел, а Мэй поехала на базу. Там она не бывала со злосчастного дня похорон. В больничном крыле девушка в регистратуре сказала, где лежит Кави, – оказалось, что в охраняемом отсеке. Там на страже стояли солдаты обычной армии. Мэй забеспокоилась, потом сказала себе: а почему бы и нет, ведь преторианец – это не совсем обычный пациент. Палата оказалась самой последней в коридоре – тоже важный момент. Дверь оставалась открытой, монитор четко показывал: Кави, Друзилла, преторианец. Мэй глубоко вдохнула и вошла в палату. Возвращаться нельзя. Вперед, только вперед.

Кави полулежала на обычной больничной кровати, вытянув загипсованную ногу. Рядом стоял поднос с остатками завтрака. Она внимательно смотрела на экран – там показывали что-то про Лусиана Дарлинга, он просто повсюду, этот сенатор… Кави повернулась к Мэй, та подошла ближе. И тут случилось нечто совершенно невероятное.

Кави – улыбнулась.

Мэй не помнила, чтобы та улыбалась. Кави всегда отличалась вспыльчивостью. Даже когда у Мэй с Порфирио все было хорошо, она не одобряла выбор своего соратника по когорте. Но сейчас ошибки быть не могло: Кави улыбалась искренне, а не натянуто или только из вежливости.

– Мэй, – проговорила она, и лицо ее осветилось радостью. – Как здорово, что ты пришла!

Услышав, что ее назвали по имени, Мэй удивилась еще сильнее.

– Кави… Друзилла, я рада тебя видеть. Тоже. Хорошо выглядишь.

Кави усмехнулась и провела ладонью по волосам:

– Спасибо, это так здорово. Но мне нужно постричься на самом деле. Или укладку сделать.

Мэй попыталась улыбнуться в ответ, но встреча пошла совсем не так, как ожидалось, и она растерялась.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. Здесь все так здорово. Я бы домой уже хотела, но врачи говорят, нужно еще побыть здесь. Им лучше знать.

– Ну да.

Мэй не могла понять, почему Кави до сих пор держат здесь. Что она с ней сделала? Неужели перелом ноги мог настолько ослабить ее?

– А больно?

– Нет, вообще не больно.

Она кивнула в сторону прикроватной тумбочки:

– Смотри, какие лилии Ньютон принес. Индиго мне всегда цветы дарят. Разве не здорово?

Кави говорила как во сне, и глаза у нее смотрели куда-то мимо Мэй. И «здорово» она уже четвертый раз сказала. Все понятно – она на лекарствах. Не на транквилизаторах. Ей давали нужную дозу, чтобы она чувствовала себя… здорово. Но ведь это всего лишь перелом ноги! Может, Кави довела докторов до ручки, и они решили подсадить ее на легкую схему, чтобы облегчить себе жизнь?

– Очень красивые лилии, – кивнула Мэй. – Надо было бы и мне тебе букет принести.

Лусиановы розы как раз бы пригодились.

– Ничего страшного. Я же знаю, ты очень занята сейчас.

Тут Мэй сделала глубокий вдох – как в воду с вышки прыгнуть – и произнесла то, ради чего пришла в палату.

– Друзилла. Я просто хочу извиниться за то, что сделала на похоронах. Я не права была, и мне очень жаль, что так получилось.

Кави продолжила все так же светло улыбаться:

– Не нужно извиняться, что ты. Мы все немного перенервничали.

Мэй подумала, что «перенервничали» – это не слишком точное слово для описания их тогдашнего состояния. Кави назвала Мэй дрянью, и Мэй страшно избила ее.