За руку с ветром Джейн Анна

– Эй, – обеспокоенно проговорила я Маринке, не совсем понимая поведения Вишневого Александра. – Ты в порядке?

– В порядке, – дернула она плечом, видя, как Черри с подружкой, которую он нежно придерживал за плечи, куда-то удаляются.

– Не в порядке. Слушай, может, поговорим, а? А хочешь, я с этим придурком поговорю? Вставлю ему мозги на место! – воинственно предложила я. Вот Черри, вот блоха! Что ему моя Маринка-то сделала?

– Нет, Маша, иди с Дэном, ты его очень сильно ждала.

– Марин, но…

– Со мной все нормально, – и с этими словами подруга, улыбнувшись мне, ушла к лоткам с сувенирами, а Ланде, нахмурившись, поплелся следом за ней. Я проводила ее расстроенным взглядом.

– Чип, – шепнул мне Дэн на ухо. – Твоей подружке лучше быть без Черри, поверь. Может быть, сейчас ей неприятно, но зато в будущем не будет больно.

– А ты не можешь поговорить с ним? – с надеждой посмотрела я в синие спокойные глаза.

– Нет. Она не будет этому рада. Даже если Чер уделит ей целую ночь, это ее не спасет.

– Наверное, ты прав, – поникла я, но тут же пошутила: – Может, с Ланде у нее что-нибудь получиться?

– Кто знает. Пойдем. Нам очень нужно поговорить.

От звуков его голоса у меня по телу пробежала пара-другая электрических импульсов, и я кивнула ему.

Сначала мы со Смерчем хотели уйти на стоянку, где находились машины, в которых приехал Ланде с друзьями, а потом, чуть подумав, все же ушли подальше, через поле к реке, и долго сидели там под высоким деревом, на берегу, вытянув ноги и вдыхая чистый воздух. Где-то далеко гремела музыка и кричали люди, и мне казалось, что сейчас мы находимся между двумя мирами: миром обычным и миром, которому принадлежим только мы двое и природа вокруг.

Какое-то время мы сидели молча, привыкая друг к другу и изредка встречаясь взглядами и обмениваясь легкими поцелуями и то ли не знали, с чего начать, то ли и не хотели говорить. Так продолжалось, пока вдруг я не заприметила, как мимо нас юркнула в заросли зеленая ящерица.

– Смотри! – по своей старой привычке закричала я радостно. – Ящерка! Давай, поймаем?

– Как мы ее поймаем? – спросил Дэнни.

– Тебе же всегда везет, вот и поймай, – отвечала я, почему-то обрадовавшись из-за того, что мы увидели эту живность. – Если мы поймаем ящерицу, мы поймаем счастье, – вдруг вспомнила я свои старые мысли.

– Да? – удивился парень.

– Да. Я однажды подумала, что счастье – оно как ящерка, – поделилась я с ним.

– А ты знаешь, маленькая Мари-Мари, что счастье поймать невозможно? – приподнял мое лицо за подбородок Денис. – Оно, как эта ящерица, может быть рядом. Да и то не все его замечают. Ящериц ведь часто просто не видят.

– Как Синяя птица, – слабо улыбнулась я, вспомнив пьесу Метерлинка. У меня вдруг пропала вся радость, и сердце защемило от нежности, облегчения и от какого-то непонятного пока чувства, огромного, как мир, и легкого, как перо. – Ты знаешь, зачем мне ловить ящерицу, если она, – я коснулась его шеи, – тут.

Я обняла его вновь, крепко прижавшись к груди.

После Дэн заставил меня рассказать ему все, что я знаю, и все, что произошло со мной за время нашего расставания, и мне ничего не оставалось делать, как послушно поведать обо всем. Я говорила о том, что было, о том, что я чувствовала, о том, чего боялась и чего хотела. Правда, в процессе своего долгого повествования я все время сбивалась да то и дело сама начинала задавать своему Дэйлу вопросы или просто прерывалась, чтобы начать его целовать. О том, что я знаю все про Инну и его маму, я упомянула только вскользь. Про маму говорить было больно, про Инну – страшно. А вдруг она до сих пор живет где-то в его сердце?… Я ничего не хочу об этом знать.

А еще… Еще я позорно расплакалась. Никогда еще я не плакала перед парнем, да и вообще перед кем-то, кроме родителей, и редко бывало, чтобы я плакала так долго, почти что с упоением. Казалось, со слезами уходили все мои страхи, тревоги и горечи. Они скатывались по щекам, бежали по шее, капали на футболку и руки.

– Я по тебе очень-очень скучал, – сказал Денис, выслушав половину моего сбивчивого эмоционального рассказа. – И я очень боялся, что с тобой что-то случится.

– Я не стану твоей потерей. – После этих слов у меня в горле застрял ком – мой личный предшественник будущих слез. – Не стану, слышишь меня? Не стану!

И я опустила голову, коснувшись лбом его вздрогнувшего плеча.

Я почти видела перед собой Инну и его маму – таких, как на фото в малой гостиной Смерчинских.

Почему на свете происходят такие вещи? Почему кто-то вынужден страдать? Зачем все это?

Сердце словно тисками сжали, и уголки губ поползли вниз. Я закрыла лицо ладонями, не в силах больше сдерживаться.

– Эй, ты чего? – обеспокоенно спросил Смерчик. – Ты же такая сильная девочка.

– Я слабая и дура, – прошептала я.

– Что за глупости. Принцесса, ты чего? Плачешь?

А я и правда плакала.

Я не знаю, почему я рыдала. Может быть, в этом были все те ярчайшие эмоции, что я переживала в последние дни и сегодня, тревога за любимого парня, эта история с Пристанскими, страх потерять близких, жалость к Оле и к Димке, осознание того, что пережил в этой жизни Денис и того, насколько он сильный духовно. Инна, его мама, дневник матери, поведение идеального сына… Что у него было в душе? И как, как он смог стать таким человеком? И почему, почему Судьба была с ним так жестока? Он что, сделал что-то не то в прошлой жизни? Что он натворил? Мой мальчик, которого нужно защищать – а я его только обидела.

– Я по тебе скучала, – уткнулась я ему в плечо, понимая, что никак не могу остановить горячие слезы, вырывающиеся из глаз. – А ты… ты пропал. Дурак!

– Все хорошо, – тихо успокаивал меня мой Смерчик, посадив к себе на коленки. – Прости меня.

– Это ты меня прости, – обнимала его я, но плакать не переставала – просто физически не могла этого сделать, а лицо мое горело от глупых слез. Я редко когда плакала из-за себя, потому что всегда считала, что желать себя – не слишком хорошее занятие, я ревела из-за Дениса, из-за того, что он пережил и того, что он чувствует. Наверное, это было одно из проявлений моей любви – сострадание и желание сделать так, чтобы Денис никогда больше не чувствовал себя плохим или виноватым, обиженным и расстроенным. Я плакала, обнимая его, и видела перед собой то маленького мальчика с испуганными синими глазами, потерявшего маму и услышавшего страшные слова своей бабушки, то одинокого подростка с упрямо поджатыми губами, всеми силами старающегося быть лучше – не просто лучше всех, а лучше самого себя, то неподвижно лежащего на берегу юношу с раскинутыми в стороны руками, только что нашедшего любовь и потерявшего ее в морской трагедии, то просто самого обычного двадцатиоднолетнего парня, которому надоело все на свете.

Чуть позже я поняла, что в общем-то плакать и страдать из-за любимого человека – нормальное явление. Когда искренне кого-то любишь – то желаешь ему только счастья, когда этому человеку плохо, ты понимаешь, что тебе хуже, чем ему, в два раза, а когда хорошо – ты радуешься больше за него раза в четыре.

– Маша. Машенька… Ну, пожалуйста, не надо так. Все ведь хорошо. Хорошо, правда? – Денис осторожно вытирал большим пальцем мои слезы с щек. – Зайка, посмотри на меня. Ну-ка посмотри на меня. Мне в глаза. Маша, посмотри мне в глаза.

Я нехотя подняла взгляд на его лицо и шмыгнула носом, как маленькая девочка.

– Ты не должна плакать, – твердо сказал Денис. – Не из-за чего. Плакать надо тогда, когда больше ничего другого тебе не остается. Поняла меня?

Я кивнула.

– Извини, я… Я не знаю, почему… они катятся по щекам. Я… Ты не должен быть таким, – шептала я горько.

– Каким?

– Идеа… идеальным, – с трудом выговорила я.

– Ты не хочешь, чтобы у тебя был идеальный парень? – шутливо спросила он, но я поняла, что Смерч насторожился.

– Если я хочу быть с тобой, – я сглотнула, – значит, ты идеален для меня априори. Даже в своих недостатках. Ты идеален в своей неидеальности. Денис, Денис, пожалуйста, будь самим собой? Не переживай. И не вини себя ни в чем.

– Это легко сказать, – склонил он голову и улыбнулся.

– И не делай вид, что улыбаешься или смеешься, если на самом деле тебе горько. – Я коснулась губами его подбородка. – Ты должен жить для себя, а не для других. Понял?

– Понял, Маша. – Дэн прерывисто вздохнул и посмотрел на темную речку. – Если ты мне будешь помогать, я…

– Буду, – перебила его я.

– Тогда хорошо. Я буду стараться, – пообещал он мне. – А ты не плачь. Иначе я выкину тебя в речку. Маша, серьезно, я слез женских боюсь. А особенно, как оказалось, твоих.

– А почему ты не дрожишь от страха? – вновь всхлипнула я, пытаясь шутить.

– Потому что я – мужчина, – гордо изрек он. – И я ничего не должен бояться.

– Эй! – ткнула я его в бок. – Опять идеальничаешь.

– Не-а. Я просто хочу, чтобы ты успокоилась. Ты плачешь – и мне плохо. Правда, солнышко мое.

На несколько минут мы замолчали. Дэн продолжал сидеть на траве, вытянув вперед длинные ноги, а я положила голову ему на колени и стала смотреть в вечернее бескрайнее небо, слабо окрашенное самой нежной теплой палитрой. Солнце все ближе подползало к неровной линии горизонта – его как магнитом к нему притягивало, и тени становились блеклыми и неохотно ползли вслед за светилом.

– Денис! Где ты был? Почему уехал? Зачем ты меня оставил? – спросила я, глотая слезы, которые уже сами по себе текли по щекам.

– Знаю, что об этом нужно рассказать и все прояснить, но боялся этого момента, – сказал он мне.

– Так нечестно. Я тебе все рассказала, теперь твоя очередь! – надулась я. – Нет, правда, Денис, мне важно знать.

– Ты перестанешь плакать, если я расскажу?

– Да.

– Я уехал… я сошел с ума и уехал, чтобы не натворить глупостей, – признался он, глядя на спокойную темнеющую гладь реки. – Как полный дурак отсиживался за городом на даче у предков Черри и Ланде. Хотел остыть, чтобы не натворить дел. Меня иногда клинит, и в эти моменты мне лучше не общаться ни с кем, чтобы не усугубить ситуацию.

Смерч откинулся, оперся на вытянутые назад руки и, глядя в вечернее предзакатное небо, стал говорить, и я ловила каждое его слово.

– Когда ты написала это сообщение и когда я позже увидел тебя с Чащиным вместе, я ведь подумал, что все, я доигрался, и все теперь кончено. В общем… Маша, я не хотел сделать тебе больно своими поступками или словами.

Я тоже… Я тоже не хотела!

– Если честно, я был в ярости. – Он улыбнулся, показав белые ровные зубы. – Я редко проявляю такие негативные эмоции, но если они прорываются – это фигово. Я становлюсь каким-то неуправляемым уродом. Поэтому и решил отсидеться.

– Ты и таким бываешь? – погладила я его по плечу. Да, время от времени касаться Смерча было невероятно здорово – вроде бы я просто дотрагивалась до него, но это приносило большое удовольствие.

– Я бываю разным. Но по большей части я могу себя контролировать. Какое-то время я жил один, в окружении лесного безмолвия, берез и сосен. Интернет, телевизор – этого не было, а телефоном я решил не пользоваться. И отдыхал от всего.

– Загорел, – поцеловала я его в подбородок.

– Загорел. Неподалеку от дачи озеро, и моим единственным развлечением была рыбалка и купание. И книги, – добавил он. – У отца Чера на даче собрана неплохая библиотека.

– Дача с библиотекой априори не может быть плохой, – подтвердила я. Мне бы такую дачу!

– Природа привела меня в чувство, – задумчиво продолжал Смерчинский. – Я постепенно пришел в себя и стал мыслить трезво. Меня трудно вывести из равновесия, но я трудно отхожу.

– А я отхожу быстро, – вставила я. Слезы высохли, все же голос Дэна завораживал.

– Знаю, моя огненная девочка. – Он смотрел на меня все теми же знакомыми глазами в обрамлении длинных коричневых ресниц, которые, кажется, как и волосы, чуть выгорели на солнце, и я почему-то поймала себя на мысли, что с момента нашей первой встречи Денис тоже изменился. Тогда я ощущала его легким ветерком, обдувающим уставших от жары, подбадривающим и игривым, юным. А сейчас мне казалось, что его не зря прозвали Смерчем – в душе у этого человека бушуют такие вихри, торнадо и ураганы, что не каждому дано справиться с ними. И сейчас мне казалось, что я слышу далекий гул смерча, спустившегося с неба, чувствую вибрацию, вижу крутящий столб воздуха на горизонте. Но я не боялась этого, мне ничего не грозило, потому что я знала – смерчи не бывают долгими, однажды все успокоится, буря утихнет. И вместо ветра придет покой. А за ним – гармония.

– Я лечился природой. Помнишь, как в стихотворении Фета? «Учись у них – у дуба, у березы. Кругом зима, жестокая пора! Напрасные на них застыли слезы, и треснула, сжимаяся, кора», – выразительно продекламировал он, прикрыв глаза.

Я слушала его голос, и мне хотелось улыбаться. А он продолжал:

– «Но верь весне. Ее промчится гений. Опять теплом и жизнию дыша. Для ясных дней, для новых откровений переболит скорбящая душа». И постепенно все прошло. А потом подумал – я много думал, Маша, очень много – и решил, что должен вернуть тебя. Не должен отступать, – продолжал Денис каким-то странным голосом. – Иначе совершу самую тупую ошибку своей жизни. Ревность не стоит того, чтобы терять счастье, верно?

– Верно… – прошептала я, глядя на него с волнением и радостью. Для меня постепенно открывалась новая грань личности этого человека. И только позднее, спустя время, я поняла, что постепенно он начал излечиваться. – И гордость.

– И гордость, да. Все мы гордые, все мы лучше других, и пусть за нами бегают и боятся потерять нас, а не мы кого-то, – продолжал Дэн. – Но это так по-детски, Маша. Глупо и бесполезно. Я люблю наблюдать за людьми, хотя знаю, что у меня не та репутация, и часто вижу, как эту глупость мешает не как-то там развиваться, а жить. Надо быть проще.

– Особенно ты простой, как пенек, – не удержалась я от дружеского подкола, вспомнив, что рассказывала мне Лера и Ольга.

– В своем глазу бревна не видишь, – рассмеялся он не своим смехом. И вдруг нерешительно взглянул на меня: – Еще кое-что было, что мне очень помогло.

– Что же?

– Я сначала не хотел тебе говорить. Но я не могу утаить это, – сознался Денис. Я удивленно взглянула в его серьезное лицо.

– О чем ты?

– Эта тема – как ломкий лед. Я боюсь оступиться, если ты встанешь на такой лед, ты оступишься и провалишься, а я не смогу спасти тебя, не вытяну, – замысловато ответил Смерчинский.

– О чем ты? – не понимала я. Моя ладонь накрыла его пальцы. – Денис, если есть, что сказать, ты говори. Мне правда важно это знать. И я не оступлюсь.

– Тогда иди за мной, – слабо, но улыбнулся он.

– Куда? – чуть не вскочила я на ноги, но Смерч удержал меня.

– Глупышка, – ласково произнес он и погладил по волосам. – Иди за мной – значит, верь мне. Я верю тебе, и я хочу, чтобы ты верила мне. Ты закинула мне трехочковый однажды, теперь моя очередь. То, что я скажу, – это то, что есть на самом деле, без недоговорок и обмана.

– Говори уже, – выдохнула я, чувствуя, что это что-то важное.

– Когда был на даче, я прочел одну важную вещь, – он прокашлялся, оттягивая время. – Записи Инны. – Он взглянул на меня, замершую при имени его бывшей девушки. И мне почему-то стало страшно – я ступила на тонкий лед, под которым была бездна.

– Ты знаешь про нее. Жаль, что о ней тебе рассказал не я. Но я пытался, я хотел рассказать тогда, в парке…

– Я сама не захотела слушать, – перебила я парня. – Тут виновата я.

– Ты ни в чем не виновата, – более резко, чем обычно, отозвался Денис. – В последний день ко мне на дачу приехала Ольга. Ей Черри проговорился.

– Что-о-о?! – возмущенно вскрикнула я, вспомнив обещание Князевой быть на связи и держать меня в курсе всего. – Она была у тебя? Она знала, где ты? И не сказала мне! Вот же Троллиха, а! Ее ничего не исправит.

– Я просил ее ничего тебе не говорить. Очень сильно просил, – произнес Денис, глядя задумчиво на спокойную воду. – И она молодец, что не сказала.

– И что она хотела? – кисло спросила я.

– Она хотела мне помочь. Показала кое-что. Ну, не смотри на меня так подозрительно, девочка. Я же сказал – верь мне.

– И что она показала? – тихо спросила я. – Ты говорил что-то о записях Инны…

Мне было страшно слушать это.

Дэн уже который день был наедине со своим одиночеством. Дача, ключи от которой ему передал Черри, располагалась в тихом месте, вдалеке от шумного города, в закрытом поселке. Двух– и трехэтажные дома находились друг от друга не приличном расстоянии, и соседи зачастую даже не виделись. Дэну казалось, что он живет в лесу – так много на территории дачи, в которой он гостил, было высоких сосен и раскидистых берез, между которыми бежала тропинка. Огромный дом стоял в центре участка, прикрытый со всех сторон зеленым океаном листьев и иголок. Людей Дэн видел только тогда, когда на велосипеде выбирался из поселка к пресному озеру, чистому и такому прозрачному, что видны были даже мелкие камешки на его дне.

И эти мелкие камешки, и огромные звезды на темном небе, и запах соснового бора, неподалеку от которого находилось озеро, – все это словно впервые открывалось Денису, который чувствовал себя не юношей, а каким-то стариком. И он, с интересом маленького ребенка, открывал для себя то, на что раньше не особо обращал внимания. Он тысячи раз бывал за городом, в самых разных компаниях, но как-то не обращал внимания на такие вещи, которые интересовали его сейчас.

Смерч чувствовал себя так, как будто попал в другую страну, и открывал для себя разные ее прелести, смутно подозревая, что страна эта – его собственная душа, которую давно уже нужно было исследовать. Наедине с природой и самим собой он постепенно приходил в норму и даже какую-то гармонию. Однако прекрасно осознавал, что убегать от проблем – не его путь. Он может отдохнуть, обдумать, но не убегать.

В последний день своего пребывания на даче родителей Смерча Дэн, на закате сидящий на веранде и читающий книгу, совершенно не ожидал увидеть на дорожке, ведущей от ворот к дому, Ольгу Князеву. Она, подстриженная под мальчика и одетая в нехарактерные для себя клетчатую рубашку и простые джинсы, уверенно шагала вперед, сжимая в руке небольшую сумку.

– Оля? – поднялся Дэн, отложив книгу и глядя на девушку.

– Привет, – сказала она, поднимаясь на крыльцо. – Извини за вторжение.

– Что-то случилось? – внимательно разглядывал ее молодой человек, пытаясь определить по лицу, какие чувства сейчас испытывает Ольга.

– Нет, ничего. Но я должна тебе кое-что сказать.

– Вот как? Кажется, пора начистить физию кое-кому, – улыбнулся парень, вспомнив, как Чер клятвенно заверял его, что никому не скажет, что Смерчинский на даче его родителей.

– Ты про Сашу? Не надо, он молодец, что сказал мне. Знал бы ты, как долго я его просила.

– Проходи, – открыл дверь парень, жестом приглашая гостью войти. Через некоторое время они сидели за столом перед большим окном, из которого был виден большой кусок неба, окрашенного фиолетово-бордовым закатом, и несколько высоченных деревьев, на которых чирикали, провожая солнце, птицы. Ольга сама заварила чай с листьями смородины, которая росла около самого дома, и теперь, грея руки о свою кружку, повторила:

– Мне нужно тебе кое-что сказать. Это очень важно, Денис.

– Что же за важность? – откинулся он на спинку стула, положив лодыжку одной ноги на колено другой.

– Ничего. Ничего не случилось. Просто я должна была поделиться этим с тобой, – в голосе девушки появились какие-то нервные нотки. Она достала из сумки большую тетрадь с твердой обложкой, на которой была изображена цветущая вишня, кажется, ромашки, тянущиеся к солнечному небу. Оля аккуратно обеими руками положила тетрадь на стол и ладонями прикрыла верхние ее уголки. Дэн внимательно даже как-то настороженно наблюдал за движениями гостьи, но ничего не спрашивал.

– Это стихи Инны, – наконец решилась Князева. – Она писала стихи и вела дневник. То есть она в стихах вела дневник, если так можно сказать. Вернее, описывала свои чувства в стихах.

– Я не знал, – хрипло ответил ей парень. Это стало для него открытием.

– Никто не знал, кроме меня, – поторопилась сказать девушка. Обычная ее уверенность пропала, и видно было, что Ольга Князева чувствует себя не в своей тарелке. – Она мне иногда давала почитать, но не все. У нее здорово получалось, но Инка всегда говорила, что плохо. Вот… Таких тетрадей несколько, а это – последняя. Там кое-что написано про тебя. Я недавно перечитывала и поняла, что ты должен знать. Раньше мне и в голову не приходило поделиться этим, а вчера… Я смогла в себе это перебороть. Мне ведь казалось, что это только наше – ее и мое, и делиться совсем не хотелось.

– Ты мне ее отдашь? – спросил Денис, как-то странно глядя на тетрадь с вишней.

– Нет, – помотала головой девушка. – Я не настолько готова делиться. Ты прочитаешь их при мне и отдашь обратно. Ты просто должен это знать. Я поняла, что надо любить не мертвых, а живых.

И она придвинула тетрадь Смерчу. Тот несколько секунд разглядывал обложку и только потом открыл первую страницу. Она была исписана простой синей ручкой. Знакомый почерк – неровный, быстрый, с завитушками, со слабым нажимом, но резкими порою линиями, был, как и несколько лет назад, неразборчивым, и то и дело, одни слова были зачеркнуты и новые написаны сверху, но все же Денис отлично рассмотрел заглавие стихотворения «Сестра, ты знаешь, а я влюбилась…».

– Что я должен знать? – поднял он взгляд на Князеву. Может быть, не понимал, может быть, оттягивал момент чтения.

– Кое-что важное. – Ольга, казалось, собралась, и голос ее стал четким, даже несколько жестким. – Я не хочу, чтобы ты думал, будто она тебя винила бы… Или что она, пользуясь терминологией Никиты, твоя судьба, и ты ни с кем не сможешь быть больше счастливым.

Дэн удивленно взглянул на девушку.

– Ты можешь притворяться крутым и сильным, но ведь я знаю, что это груз на душе, – продолжала она. – С ним тебе трудно будет быть счастливым. У меня ведь было также, – вдруг страстно заговорила она, и во взгляде ее светлых глаз мелькнуло что-то знакомое Денису – он видел это в зеркале не раз, – я тоже себя винила. Она, такая хорошая, ушла, ушла со своими мечтами, целями, талантами, а я – такая плохая, которая ничего никогда не ценила и не хотела, осталась. Я пыталась быть, как она, но у меня ничего не выходило. До меня было сложно достучаться. – Она в подтверждение своих слов даже постучала костяшками пальцев по деревянному столу. – Это уже потом пришло, и мне помогли. А я хочу теперь помочь тебе.

– Мне? – переспросил парень и вновь принялся осторожно переворачивать страницу за страницей. Он не читал пока сами стихи, только лишь заголовки, боясь погрузиться в написанное, как в холодную воду. Один из них со странным названием «Письмо росы» вдруг напомнил Дэну обрывки чудного странного сна.

– «Письма росы»? – спросил он.

– Инна так себя в шутку называла. Инка-росинка.

Синие глаза заскользили по неровным столбикам стихотворения.

Стихотворение было длинное, и он читал сначала его, а после принялся читать «Письма росы» с самого начала, внимательно разбирая строчку за строчкой. Стихотворений было не много – около пятнадцати, но когда Смерчинский закрыл тетрадь, было уже темно, закат уже давно окончил свое представление, и Ольга предусмотрительно включила торшер, дарящий теплый неяркий свет.

– Все? – тихо спросила она Дениса и поставила перед ним новую кружку с душистым чаем.

Смерч не изменился в лице, желваки не ходили по скулам, зубы не сжались, не появилась гримаса отчаяния или боли, а в глазах не стояли слезы. И не было в их выражении пустоты или обиды и отчаянной ненависти, направленной на самого себя. Его лицо было спокойным, но было в нем что-то еще, то, что бывает у человека, который только что решил сложную задачу, над которой долго бился.

– Денис, скажи хоть что-нибудь? – попросила встревоженная реакцией парня Ольга. Она ждала всего, что угодно, даже слезы, но Смерчинский вновь удивил ее.

– Спасибо, – ответил парень.

– И… все?

– Оля, – улыбнулся он. – В этом слове очень много. Я… Давай помолчим? Мне тяжело говорить.

Какое-то время в доме пела свою песнь тишина. Но спустя некоторое время Ольга все же нарушила ее, видя, что ее друг пришел в себя.

– Инна любила тебя, и ты ее любил, но это была, скорее, юношеская любовь, ты же понимаешь это, да? Когда на все наплевать, когда страсть, когда голова кружится и колени подгибаются… – сказала девушка, и с каждым словом ее голос становился все более и более громким и уверенным. – Она… У вас ничего бы все равно не вышло. Я знала ее, как никто другой, хоть мы и разные. И вы тоже слишком разные.

Дэн как-то странно улыбнулся, опустив голову – невесело, но словно в протест словам девушки.

– Я знаю, что вы искренне друг друга любили. Что ты по-настоящему ее любил, – продолжала Оля, заметив жест парня и сделав упор на местоимении «ты». Ей было сложно все это говорить, но она знала, что должна сделать это. – Кто-кто, а я это все знаю. И еще знаю, что ты не согласишься, если я скажу, что у тебя была глупая влюбленность, или играли гармоны, поэтому ты был с Инкой. И я не соглашусь.

Смерч прикрыл глаза в знак согласия, но ничего не сказал, а Ольга продолжала:

– У тебя было настоящее чувство. И у нее. Она была счастлива, а неискренность счастливыми не делает. Знаешь, вы напоминали мне Ромео и Джулльетту, – она улыбнулась сама себе, вспоминая прошлое. – Из старого фильма Дзеффирелли. Молодые, красивые, пылкие, безумно влюбленные. Я даже ревновала ее к тебе. О, Боже, я никогда не думала, что буду разговаривать такими словами, – усмехнулась она и продолжила: – Вы бы были вместе, даже если наши родители враждовали, как Монтекки и Капулетти. Но вы были вместе, не замечая, какие разные. В юности эта «разность» не имеет значения, ничего не имеет значения. Просто это такой возраст. А потом… Став старше, вы бы это поняли. Ты бы это понял. А Инна уже начала понимать.

Она взглянула на парня – он глядел в одну точку, внимательно слушая ее.

– У вас ничего бы не вышло, – повторила она. – Я сначала не желала признаваться в этом и даже хотела, чтобы ты в память о моей сестре всегда был один, чтобы страдал, но потом… Потом, со временем я стала понимать, что это неправильно. Что я мыслю неверно. Я перечитывала ее дневник и в какой-то момент ясно осознала – Инка понимала, что у вас нет будущего. Ну, Денис, пожалуйста, посмотри на меня, я говорю все это не просто так, хотя понимаю, что тебе тяжело. И мне тоже.

Их взгляды встретились, Оля вздохнула и продолжила:

– Я знаю, что она до ужаса ревновала тебя. Боялась, что тебя могут охмурить другие девчонки. Что ты найдешь кого-то лучше, чем она. И Инка хотела, чтобы ты принадлежал только ей. И она с трудом сдерживала себя. Через несколько лет ты бы не выдержал такого контроля и психологического давления – так она думала, потому что понимала – по-другому она не сможет. Она писала, что ревность и страх сделали бы свое дело. Твоя свобода стала бы ее ядом. А ее желание спрятать тебя ото всех в клетку – твоим. Инна была и ушла. Она бы все равно ушла. Понимаешь? Так или иначе. Она стала этого желать. Ты ведь прочитал, ты все понял, – горько сказала Оля. – У тебя это были первые серьезные отношения, твоя первая любовь, а у нее – любовь-болезнь, потому что я не знаю, как по-другому назвать эти чувства. И она это понимала. Она измучила сама себя и хотела уйти. Я уверена – там она не боролась. Понимаешь?

– Понимаю, – произнес отстраненно Дэн.

– Рано или поздно ты бы вырос из Ромео. И еще, Денис. Любовь сильнее смерти, – вдруг сказала Князева. – Понимай, как знаешь. Любовь дает силы жить, бороться, а не заставляет… хотеть… уйти, – с трудом договорила она.

Несколько минут и парень, и девушка молчали. И тишину опять разрушил голос Князевой:

– Одна девушка за тебя борется. Эта твоя Маша. Она мне не особо нравится, но… Она тебя любит. Дурацкое слово – любовь, да? – горько усмехнулась Оля. – И она должна знать, что она главная в твоем сердце.

– Не главная, единственная, – тихо поправил ее Дэн, о чем-то крепко задумавшийся. Под глазами его залегли тени и он казался старше.

– Да, ты прав. Прошлое – это прошлое. А настоящее – это уже совсем другая история. Я хочу, чтобы моя сестра осталась в тебе. Но не в сердце, а в памяти, – коснулась Ольга кончиками длинных бледных пальцев своего виска. – Может быть, я покажусь тебе странной, но я хочу, чтобы ты это знал. А в сердце пусть будет твоя ненормальная Бурундукова. Ты знаешь, как она с ума сходит? Извинись перед ней.

Денис взлохматил волосы.

– Мне надо подумать. Уложить все в голове. – И почти час они молча сидели за столом. Ольга слушала уютное тиканье часов и шорох листвы, а Смерч – свои собственные мысли.

– На чем ты приехала? – вдруг спросил он. Оля от неожиданности вздрогнула.

– Такси заказывала. Оно еще ждет, мы с водителем договорились, – ответила Князева.

– Поехали обратно в город, Оля, – сказал Дэн и встал.

– Я… Я все сделала правильно? – подняла на него голубые тоскливые глаза девушка.

– Да. Ты все сделала правильно, – твердо ответил Смерч. – Я соберу вещи, и мы поедем. Ты не против?

– Я – за.

Вещи парень собрал и правда быстро, и вскоре они, закрыв опустевший дом, остановились у открытых ворот. Неподалеку от них стоял автомобиль.

– Хорошо, что ты приехала, – сказал Денис. И они обнялись – впервые за много лет, как брат и сестра.

– Надо просто жить, да? – спросила Ольга жалобно.

– Надо, – согласился Денис.

– Я не сделала хуже?

– Не сделала. Не сделала, – повторил он.

Они вдвоем вышли за ворота. Ветка вишни качнулась, словно кто-то затронул ее рукой. Ольге показалось, что на нее кто-то смотрит, и она оглянулась, но никого, конечно же, не увидела.

В город они направились по темноте и даже разговорились на отвлеченные темы, как будто и не было у них напряженной беседы в доме. Когда машина проезжала мимо мелкого, поросшего камышами озера, Ольге вдруг показалось, что на берегу его кто-то, облаченный в платье, нырнул в воду, и она резко обернулась.

– Ты чего? – удивленно спросил ее Смерч.

– Да так, показалось. Ты в этом озере плавал? – спросила девушка.

– Нет, в этом уже давно никто не купается. В другом.

Вскоре Ольга заснула, решив вдруг сходить обязательно на благотворительный бал, устраиваемый Даниилом Юрьевичем Смерчинским.

Мне было страшно слушать это только в начале, однако, как только Дэн заговорил, что-то во мне… Нет, не сломалось, а, напротив, сделалось вдруг совершенно цельным. Я слушала его, затаив дыхание, не замечая, как предательские слезы собираются в уголках глаз.

– Я рассказал тебе это, чтобы ты знала все. Я люблю тебя, Маша Бурундукова, – сказал Денис каким-то обыденным тоном, не торжественным, без пафоса или лишних эмоций. – Я много думал об этом. Не хочу, чтобы ты сравнивала себя с кем-то или думала совсем не о том. То, что было, со мной и останется, я никуда не денусь от этого. Из памяти складывается жизнь. И я не хочу отказываться от памяти, потому что я не хочу отказываться от жизни. Ты же понимаешь меня, Маша? То, что со мной произошло, сделал меня таким, какой я есть. Но мое будущее сделает меня другим. И я хочу, чтобы в этом будущем были и ты, и я. Ты слышишь меня? – требовательно спросил он.

– Да, – отвечала я ему глухо. – Я слышу и… понимаю.

– Чувства к Инне были сильными, не спорю, и она научила меня любить, – он улыбнулся своим воспоминаниям. – Помогла мне стать таким, какой я есть сейчас. Но Инна в прошлом. Как сказал мне один человек, она – моя память. А ты – мое сердце, мое настоящее и мое будущее, – твердо вдруг сказал он, и я поверила ему. – Я хочу, чтобы ты это знала.

– Я знаю.

Кажется, мы перешли по льду на другую сторону. Только Дениса вновь ждал сюрприз – глаза мои заволокло слезами.

– Ты чего? – испугался он. – Я что-то сделал?

– Нет, – едва слышно отвечала я, закрывая ладонью нижнюю часть лица. – Все верно, просто я… счастлива.

– Да? – скептически спросил парень.

– Да. Просто мне так жаль. Что у нас все как-то непросто, что ты страдал, что… я… что я так поступила.

– Все хорошо. – Погладил он меня по спине и осторожно поцеловал.

Пару минут мы вновь просидели молча. Откуда-то потянуло дымом, и я поморщилась. Денис, рассматривающий мое лицо, тут же заметил это и спросил:

– Маша, я давно хотел узнать. Ответишь? – он дождался моего кивка и только тогда продолжил, умело отвлекая меня от повторного рыдания. – Почему ты не любишь дым? Ты ведь огненная девочка, а его просто не переносишь. Есть причина?

– Ну-у-у… – замялась я. – Просто…

– Говори. Про меня ты знаешь все, я тоже хочу знать все о тебе. Иначе, как я буду тебя защищать с недостатком информации о своем Бурундуке? – улыбнулся он подбадривающе, чертя фигуры у меня на плечах.

– Мама об этом рассказывала. Когда ты был у нас.

– Хочу услышать от тебя и подробнее.

– Я не люблю об этом говорить, – глухо отозвалась я и поежилась, хотя было еще достаточно жарко. Дэн тут же взял меня за руку, и эта нехитрая поддержка меня успокоила. Я помедлила чуть-чуть, прокашлялась и стала говорить, бездумно следя за ускользающим из дня солнцем.

– Когда я была мелкой, ко мне в гости пришла подружка – она жила в соседней квартире, – начала я издалека. – Родителей дома не было: папа в командировке находился, мама – на работе, а Федька ушел в магазин. Мы с девочкой играли в куклы, строили дом на стульях и ничего не замечали. А в это время у нас в квартире перемкнуло старую проводку, и внезапно начался пожар. Может быть, если бы дома кто-то был, то ничего не случилось бы, а мы закрылись в комнате и играли… И тогда так сильно пахло этим дымом, – тоскливо сказала я Дэну, опять слыша крики испуганных девочек, которым было страшно и не хватало воздуха. – Это запах забивался в нос, и от него хотелось кашлять. От него все внутри горело. Как будто бы душили. Мы с подружкой очень испугались и не понимали, что делать. Только вопили, как сумасшедшие. Хорошо, что нам помог соседский мальчишка, его, кажется, Андреем звали. Да, Андреем, – вспомнила я того паренька. Худого, с большими серьезными светлыми глазами, умного. Он не гулял во дворе и не общался со сверстниками, я никогда не видела его в местной компании подростков, в которой гулял Федя. Но он много читал, и в детскую память врезался случай, когда к Андрею прицепились ребята постарше из-за того, что он нес книги. Я, совсем-совсем мелкая, играла в песочнице и видела это. Наверное, мальчишки что-нибудь сделали бы ему, если бы не вмешалась чья-то бабушка. Они с мамой снимали квартиру рядом с нашей какое-то время, – добавила я. – И он услышал.

И замолчала. Стало грустно.

– Дальше? – ласково сказал Денис.

– Дальше как-то грустно все было. В общем, он услышал наши крики и перебрался к нам в квартиру через балкон – они у нас рядышком были. Андрей открыл входную дверь, вытащил и меня, и подружку, а потом решил спасти нашу кошку и опять вернулся в квартиру, а там пожар сильнее стал… Ему вход в комнату отрезало… – Я прикрыла глаза, вспоминая урывками тот ужасный пожар, который потом мне очень часто снился – Он испугался, наверное, взял и выпрыгнул с балкона, вместе с кошкой. С ней-то все нормально было, а он ногу сломал и что-то еще, и травму головы получил, и в больнице потом лежал. Мы с мамой ходили к нему… Знаешь, он такой хороший был, этот мальчик Андрей. Очень добрый и вежливый, как и его мама. И читать любил. Правда, он потом с ней почему-то куда-то переехал, и мы больше не видели его. Жалко. Действительно же спас меня, я ему, наверное, жизнь должна. – Я скомкано закончила и резко поднялась и села рядом с Денисом.

– Почему же грустно? – мягко спросил парень. – Ты и твоя подружка и даже кошка не пострадали. А мальчик – молодец. И он тоже остался живым. А это главное.

– Наверное. Но с тех пор я и ненавижу запах дыма, даже сигаретного. Не поверишь, у меня потом аллергия на него открылась, и меня долго водили к аллергологу. Сначала думали, что астма, и лечили от нее, вот и долечились. А еще мама сказала, что я после этого всего еще и нервная очень стала. – Я вздохнула и тихо рассмеялась. – Поэтому, может, я такая безбашенная временами, а?

– Банально это говорить, но ты – самая лучшая.

– Угу, конечно. А еще я поняла, почему мне Никита Кларский нравился, – вдруг сказала я. – Потому что он внешне очень сильно напоминал того Андрея. И поведением тоже напоминал… Блин, что я несу?

– Ты просто рассказываешь мне о себе, – успокаивающе прошептал Дэн. – Маша, обещаю, что я рядом и со мной тебе не нужно будет бояться огня. Эй, ты мне что, не веришь? А зря-зря.