Сонная реальность Вавикин Виталий

Глава пятая

Алексей Семенов. Аника встретила его в одном из бесконечных архивов, где стеллажи уходят к высокому потолку, а пыль не убирали, казалось, как минимум несколько поколений. Он не был похож ни на уборщика, ни на архивариуса. Скорее случайный прохожий, который заблудился в этих джунглях никому ненужной информации.

– Помочь вам выбраться отсюда? – предложила ему Аника.

Незнакомец вздрогнул, запрокинул голову, пытаясь разглядеть на верхних ярусах обращавшегося к нему человека.

– Я здесь! Прямо над вами! – помахала ему рукой Аника.

– Что вы там делаете? – спросил незнакомец.

– Изучаю архив.

– Изучаете архив? Ого! Удивлен, что кто-то еще этим занимается, кроме меня.

– А я думала, что вы просто заблудились! – призналась Аника.

Они представились друг другу раньше, чем смогли разглядеть лица. Аника спустилась и сказала, что занимается реконструкцией своей родословной. Она умолчала о Максе Верноне и Зои Мейнард, хотя, просматривая каждое утро местные новости, была уверена, что жители Города клонов не имеют ни малейшего понятия о том, что в действительности происходит в мире. Трансляции, которые принимались из других колоний, проходили тщательную фильтрацию.

– Что привело вас сюда? – спросила Аника, разглядывая нового знакомого.

Семенов был серым и невзрачным – каким-то безликим, но Анику подкупал его интерес к архиву.

– Здесь не бывает даже уборщиц, – сказала Аника. – Вы первый человек, пришедший сюда за последний месяц.

– Просто выдалось свободное время, – смущенно пожал плечами Семенов. – Архив же открыт для всех.

– Конечно, для всех, – улыбнулась Аника. – Только почему вы стесняетесь, что пришли сюда?

– Моя жена назвала бы это праздностью.

– И как зовут вашу жену?

– Пока еще никак. Я имел в виду… Если бы у меня была жена… – Семенов смутился и покраснел так сильно, что красными стали, казалось, даже его соломенные волосы.

– Все нормально, – успокоила его Аника. – У меня тоже нет мужа. Никогда не было. Ни мужа, ни детей.

– Правда? – Семенов недоверчиво вглядывался ей в глаза.

– Правда! – рассмеялась Аника. – Моя страсть – этот архив.

– Мне тоже нравится здесь. – Семенов снова начал заливаться краской. – Только я не занимаюсь реконструкцией родословных. Я… – он опустил голову, уставившись на свои пыльные ботинки. – Я сумасшедший.

– Вы сумасшедший? – растерялась Аника, решив, что ослышалась. Семенов кивнул, не поднимая глаз. Аника окинула его внимательным взглядом. – Вы не похожи на сумасшедшего.

– Я тоже думал, что не похож, но… – он нервно передернул плечами. – Меня лечили какое-то время в клинике.

– И какой была причина? Вы стали кидаться на людей или что?

– Я хотел написать книгу.

– Вас отправили в психушку, потому что вы хотели написать книгу?

– Когда не верят люди.

– Что?

– Таким должно было быть название. «Когда не верят люди»…

– Понятно. И… о чем вы хотели написать?

– Обо всем, – пожал плечами Семенов. – В колонии много слухов. Люди не верят, но мне кажется, что слухи не рождаются из пустоты. Должна быть какая-то причина. Я хотел объединить все эти слухи и рассказать о них… Вы слышали историю о том, что репродукционные центры только обещают сохранить будущему ребенку гены его родителей, а на самом деле большинство детей в нашей колонии имеют совершенно других биологических родителей? Поэтому у нас запрещен тест на ДНК… Это ведь так просто, но тест запрещен… Мы выращиваем клонов, не имея собственного потомства. Разве это не ужасно? А эти странные люди, заявляющие, что у них выпадают из памяти целые дни? Некоторые из них в эти периоды совершают очень страшные вещи. А что если ими кто-то управлял в тот момент? Что если нас могут взять под контроль в любой момент? Добавьте сюда телевидение. Кто-нибудь видел, каким стал мир в действительности? Что если мы давно не Первая колония? Что если все изменилось? Нам говорят, что женщины утратили способность выносить ребенка, поэтому мы развиваемся в пробирках. А что если в других колониях все не так? Что если над нами просто кто-то ставит эксперимент? Или же других колоний уже нет? Что если в мире остались только мы? Ведь телевидение можно фальсифицировать. Даже легенду о том, что некоторых людей переправляют к нам из других колоний через старую электростанцию, можно было придумать с умыслом, чтобы мы верили, что не одни.

Встреча с Семеновым оказалась последней каплей. Не то что бы он пугал или вызывал раздражение, но… Клоны не должны понимать, что они клоны. Это неправильно. И если подобное случается, значит, система дает сбой. Сначала один Семенов, потом десять Семеновых, сто, тысяча… И лечение не помогает. Их не могут убедить, что они неправы. Общество говорит, что они безумны, а они лишь смущенно хмурятся и пожимают плечами. Но на что способны такие люди?

Оставаясь на верхних ярусах, Аника наблюдала за Семеновым каждый раз, когда он приходил. А приходить он начал часто. Словно хотел что-то сказать. Словно нашел друга. Аника ругала себя, что не рассмеялась и не назвала его сумасшедшим, когда он рассказал ей о своих теориях. Теперь он думает, что у них есть общие взгляды. Это плохо. Так не должно быть. Ведь она здесь проездом – появится и исчезнет, а этот человек останется. Это его дом, его мир.

Но встреча с Семеновым помогла Анике выбрать тему для своего отчета – не реконструкция родословной Макса Вернона, нет, то, ради чего ее отправили сюда жители колоний. Есть ли у клонов свой внутренний мир, свое восприятие реальности? Если говорить сейчас о Семенове, то есть. Ни один ученый не станет осознанно внушать человеку все то, о чем говорит Семенов. Или же нет? Или же Семенов часть проекта? Или часть ее неудачи? Что если он появился, чтобы ввести ее в заблуждение? Ведь Макс Вернон предупреждал, что есть люди, которые не хотят, чтобы она сделала свой отчет. Поэтому торопиться нельзя.

Семенов приходил в архив через день, но Аника старалась держаться отстраненно, иногда просто наблюдала за ним с верхних ярусов. Нет, никаких спешных выводов. Тем более что есть чем пока заняться. Реконструкция родословной не такое уж просто занятие. В архиве, кажется, есть почти все данные, но большая их часть не систематизирована. Приходится искать все самостоятельно. И как же странно порой окунаться в эти россыпи прошлого, как волнительно!

Связь с Седьмой колонией состоялась спустя ровно месяц после того, как Аника поселилась в Первом секторе Города клонов. Связным был Луд Ваом. Аника поняла, что это он, сразу, как только увидела его старую машину. Был ранний вечер. По тротуарам шли люди, по дорогам катили машины. Луд Ваом свернул к обочине, остановился. Аника села к нему в машину.

– Привет, – сказала она, относясь к чернокожему гиганту как к давнему другу. – Как жена? Как дети?

Луд Ваом повернулся, наградив ее хмурым взглядом.

– Ты меня не помнишь, да? – догадалась Аника.

Луд Ваом поджал губы. Происходящее не нравилось ему. Он подчинялся, но не хотел заниматься этим, считая себя предателем. Аника не знала, что внушили ему на этот раз, кем он считал ее, но ей не нравился его взгляд. Если во время прошлой встречи Ваом считал себя просто случайным человеком, который помогает другому человеку сбежать от прогнившей системы, то сейчас она превратилась в его глазах в шпиона и, помогая ей, он предавал свой мир.

Аника вздрогнула, услышав, как заскрежетали шестерни коробки передач. Машина скрипнула резиной, срываясь с места. Казалось, вместе с шестернями и резиной можно услышать, как скрипят плотно сжатые зубы чернокожего гиганта. Он вез Анику за город, туда, где местное правительство не сможет проследить сигнал передатчика. Несколько раз Аника пыталась заговорить с ним, но это лишь еще больше раздражало ее гида. Поэтому Аника предпочла молчать. Краем глаза она смотрела на большие руки Ваома, которыми он сжимал старый вытертый руль. Мышцы были напряжены, на коже блестели крупные капли пота. Воображение Аники бешено рисовало безумные картины, как эти руки сжимают ее горло. Видения были такими яркими, что Аника невольно начала задыхаться. Прокуренный воздух в машине стал тяжелым. Аника попыталась опустить стекло со своей стороны, но привод был сломан.

– Ты бы не мог… – хотела Аника попросить Ваома опустить стекло со своей стороны, но, встретив его хмурый взгляд, прикусила язык.

В напряженном молчании они покинули Первый сектор, а затем и беспокойный, наполненный детскими голосами пригород. Кроны деревьев укрыли дорогу. Солнечные лучи почти не пробивались сквозь густую листву. Но дорога не могла разрезать остров бесконечно. Машина резко нырнула вниз, а затем, зарычав, начала взбираться на гору. Аника увидела голубой горизонт, где океан и небо слились в одну линию. Луд Ваом свернул с дороги. Камни загремели под колесами. Машина остановилась. Ваом вышел. Он не говорил с Аникой, но она решила, что будет лучше последовать за ним. Он открыл скрипучую крышку багажника и начал настраивать старый передатчик. Аника поморщилась, услышав вырвавшийся из динамика противный хрип. Белый снег на треснутом экране окрасился в розовый цвет.

«Ничего не получится, – занервничала Аника. – Я останусь здесь навсегда!» Паника усилилась, когда Луд Ваом ударил по передатчику огромной ладонью. Странно, но это не сломало передатчик, а, наоборот, помогло установить связь. На треснутом экране появилось изображение. Аника узнала кабинет главы колоний. В кадре был его стол, но Аника почему-то представляла сейчас старый кожаный диван, который должен был стоять прямо позади камеры. Но потом в кадре появился Макс Вернон, и мысли о диване отошли на второй план.

Скрестив на груди руки, Луд Ваом демонстративно отошел в сторону. Аника хотела смотреть на далекого Макса Вернона, но вместо этого смотрела на спину чернокожего гиганта, который, казалось, мог взорваться в любой момент.

– Все в порядке? – услышала она вопрос главы колоний.

– Я не знаю, – честно призналась Аника и тут же улыбнулась, встретившись с Верноном взглядом. – Мой проводник пугает меня.

– Он выполняет программу и ничего тебе не сделает, – мягко, но как-то до отвращения официально улыбнулся Вернон.

– Если бы ты был на моем месте, то воспринимал бы это совсем по-другому, – сказала Аника и сбивчиво попыталась рассказать о клонах, с которыми успела познакомиться. – То, что нам говорят ученые… Думаю, это ложь. У этих людей есть жизнь. Есть свое мнение и свои эмоции. Один из них увидел в происходящем теорию заговора. Его убедили, что он сходит с ума, но большая часть из того, что он говорит, имеет смысл.

– Очень хорошо, – Макс Вернон снова подарил ей профессиональную улыбку политика. – Я вижу, твоя работа не стоит на месте… Твоя официальная работа…

– Ах! – спохватилась Аника. – Ты хочешь узнать о родословной?

Еще одна профессиональная улыбка политика.

– Если честно, то я решила заняться этим в первую очередь. Остальное – это лишь случайные наблюдения.

– И как продвигается реконструкция?

– Со скрипом.

– Что-то не так с архивом?

– Нет, но пока я смогла найти следы своих предков и предков Зои Мейнард.

– Ты делаешь реконструкцию своей родословной?

– Я подумала, что если мы… Ну… – Аника смутилась своих мыслей и спешно ухватилась за другое оправдание, не связанное с ее мыслями о репродукции и старом диване в кабинете главы колоний. – Просто мне кажется, что я и Зои Мейнард – родственники.

– Вот как?

– Забавно, правда?

– Правда.

– Сейчас я пытаюсь определить точную степень нашего родства. Если мне это удастся, то реконструировать ее родословную будет несложно. Даже в Седьмой колонии известны мои предки с начала Возрождения.

– Очень хорошо, – на лице Вернона мелькнуло нетерпение.

– Твоих предков я тоже найду, – спешно пообещала Аника.

– Ты уж постарайся, – хмуро сказал Макс Вернон и прервал связь.

– Но… – Аника растерянно уставилась на заполнивший треснутый экран белый снег. Она хотела еще сказать так много. Хотела просто пообщаться с нормальным человеком. Хотела сказать, что соскучилась, может быть, немного пококетничать, а тут… Тут был лишь белый снег на треснутом экране.

Глава шестая

– Ты когда-нибудь в кого-нибудь влюблялась? – спросила Аника на следующий день уборщицу из архива Наташу Рупник.

– Влюблялась ли я? – женщина на мгновение задумалась, затем обнажила в улыбке крупные зубы и громко, надтреснуто рассмеялась.

В этом смехе не было смысла, но Аника почему-то подумала, что он, возможно, лучше всего характеризует то, что происходит между ней и главой колоний. Вернее, то, чего между ними не происходит.

«Пожалуй, лучшим будет уйти с головой в работу», – решила для себя Аника, однако не прошло и недели, как попыталась умерить свою обиду. «А что если наш разговор с главой колоний записывался? – думала она. – Что если он не хотел раскрывать нашу связь? Он ведь политик. Для него такие вещи могут быть смерти подобны…» Но потом Аника восстанавливала разговор в деталях и понимала, что выдает желаемое за действительное. Ведь если разговор действительно записывался, то почему Макс Вернон спокойно говорил о реконструкции родословных, которую тайно поручил Анике, и избегал разговора об их чувствах? «Или отсутствии чувств?» – грустно улыбалась Аника.

– У тебя когда-нибудь была девушка? – спросила она как-то Семенова, когда они спускались в грузовом лифте на нижние этажи старого архива.

– Девушка? – растерянно переспросил Семенов.

– Я говорю о человеке, к которому ты что-то чувствуешь, – пояснила Аника. – Это не мысли в голове, а что-то в груди. Что-то волнительное, трепещущее.

– Я сумасшедший, – пожал плечами Семенов. – Вряд ли у меня когда-нибудь будет девушка, испытывающая ко мне нечто подобное.

– Ну ты же не всегда был сумасшедшим.

– Некоторые считают, что всегда.

– Я, например, так не считаю. Знаешь, многие твои идеи… В них ведь есть смысл… – Аника улыбнулась, увидев болезненную растерянность на лице Семенова. – Только не подумай, что я издеваюсь над тобой, – спешно сказала она.

Семенов кивнул. Лифт остановился. Лампы в подвале включились, но разгорались медленно, лениво. Абсолютная тишина давила, раздражала.

– Ты обиделся на меня? – спросила Аника Семенова.

– Нет. Я думал, что из этого мог бы получиться хороший рассказ.

– Из нашего разговора?

– Из нашего спуска на лифте. Представь, что было бы, если бы он остановился и мы на несколько часов оказались заперты в нем?

– Если ты хочешь поговорить, не нужно придумывать, как мы оказываемся запертыми в лифте. Можно просто пригласить меня куда-нибудь поужинать.

– Это не то. Нет напряжения. К тому же я представил не нас. Я представил просто двух человек. Мужчина и женщина. Один из них слышит голоса. Другой напуган. Но когда лифт, наконец-то, починят, то голоса будут слышать они оба.

– То есть, они оба сойдут с ума?

– Голоса – это не безумие.

– Тогда что?

– Не знаю. Может быть, это будет голос архива? Шепот истории. Настоящей истории, подлинной. Запертые в лифте люди увидят, как строилось это здание, как создавался архив. Молодой архив. И это может стать центром мира. Сюда будут стекаться все факты. Запертые в лифте люди смогут сравнить то, что знают, с тем, что было в действительности. Это будет так, словно до этого они жили с повязкой на глазах, а сейчас смогли сорвать повязку, увидеть реальность. И когда двери лифта откроются… Эти люди будут уже другими. Совсем другими.

История не тронула Анику, но она запомнила ее, потому что нечто подобное происходило сейчас и с ней. С каждым днем, продолжая реконструкцию родословных, она узнавала что-то новое: о себе, о Максе Верноне и Зои Мейнард. Но было в этих знаниях и нечто большее, чем знание родословной. Мир, как говорил Семенов, действительно оживал, распускался перед глазами яркими бутонами. Совершенно другой мир, нежели тот, к которому привыкла Аника. И в этом мире, среди этих знаний, она чувствовала себя запертым в грузовом лифте героем рассказа Семенова. Только в качестве лифта выступал сейчас весь этот сектор, весь Город клонов, а возможно, и весь новый мир. Даже Седьмая колония, которую Аника всегда считала домом, стала представляться какой-то надуманной и ненастоящей, словно улыбка Макса Вернона – всего лишь политический фарс. Снова и снова Аника вспоминала рассказ Семенова и начинала завидовать его героям. Ведь в том запертом лифте они были вдвоем, здесь же, в этом архиве, секторе, городе, мире Аника была одна.

– Я хочу, чтобы меня забрали отсюда, – сказала она главе колоний, когда Луд Ваом вывез ее за город для второго сеанса связи. Тот самый Луд Ваом, о котором она знала уже так много, а он не помнил ее лица. Она знала о его детях, знала, как зовут его жену, знала, что он патриот и ненавидит себя, когда приходится предавать город, а он… Он обнулялся после каждой их встречи, потому что кому-то было так выгодно, удобно. Поэтому Аника и сказала Максу Вернону, что больше не может оставаться в Городе клонов.

– Ты закончила реконструкцию родословной? – спросил глава колоний.

– Не совсем…

– Тогда тебе придется остаться.

– Но ты не понимаешь… – Аника прикусила губу, чувствуя, что если сейчас не замолчит, то наговорит лишнего.

Наверное, понял это и Макс Вернон, потому что неожиданно назвал ей адрес, где она сможет найти свою подругу Лолу Бор.

– Прости, что не сделал этого в прошлый раз, – сказал он проникновенно мягко, почти влюбленно. – Но тогда просто не было времени… – он улыбнулся на редкость открыто, без тени политиканства. – В нашем обществе на многое не хватает времени… Или же приходится притворяться, что не хватает. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Надеюсь, ты ПОМНИШЬ, о чем я.

И связь снова прервалась.

Третий сектор Города клонов… Хотя Анике было проще воспринимать этот адрес, как один из островов Первой колонии. Когда ты внутри, все выглядит как-то иначе, нежели когда наблюдаешь за чьей-то жизнью снаружи. Снаружи все просто, и почти все проблемы можно решить, но внутри… Мелочи жизни имеют свой вес, свою тяжесть. И этих мелочей со временем становится больше. Они накапливаются…

Если бы Аника отправилась к своей бывшей подруге в свои первые дни жизни в Городе клонов, то сомнений в том, подойти или нет, не было бы, но сейчас… Сейчас она наблюдала за Лолой Бор и ее ребенком-мутантом со стороны и не знала, что делать. Аника понимала, что подруга уже не была той, которую она когда-то знала, и если сейчас подойти к ней, то придется начинать дружбу сначала, с нуля. И дружба эта будет проходить под давлением Города клонов, его законов и правил. Нужна ли ей такая дружба? К тому же как избавиться от мерзкого чувства, что Макс Вернон просто использовал Лолу Бор как метод стимулирования, заставляя Анику остаться и довести до конца свою работу. Он играл с ней, манипулировал… Но он не знал всего, что знает она. Она не верила, что реконструкция родословной может пустить политическую карьеру Вернона под откос, но что общество явно не обрадуется, узнав, кем были его предки, не сомневалась.

В первые годы Возрождения выживших было не так много, так что фиксировалось каждое имя, каждая специальность. Возможно, уцелей людей чуть больше, можно было бы ждать беспорядков, но так… Так можно было либо разбежаться и закончить то, что не смогли завершить мутировавшие паразиты, либо сплотиться и начать Возрождение… Начать строительство нового мира… Начать здесь, на островах Первой колонии…

Никогда прежде Аника не смотрела на Город клонов как на центр Возрождения, центр нового мира. Но именно здесь было ядро возрождавшейся цивилизации. И именно это место стало ее лифтом, где она застряла, но слышала, как сотни историй прорываются в сознание, пытаясь сообщить о чем-то своем, о чем-то личном и давно забытом, но не менее важном, чем реальность. И возможно, даже выбравшись отсюда, как и в истории Семенова, она уже не сможет перестать слышать эти голоса. Жизнь изменится, как изменилась жизнь подруги Лолы Бор и ее ребенка-мутанта. Жизнь, которая поставила на них крест в Седьмой колонии, но дала шанс здесь, в Городе клонов.

Какое-то время Аника еще наблюдала за бывшей подругой, затем развернулась и пошла прочь, надеясь, что общественный транспорт еще ходит и ей удастся вернуться в Первый сектор, домой. А утром на работу, в спасительную суету обязанностей и обещаний.

– Как продвигается рассказ? – спросила Аника, когда снова встретилась в архиве с Семеновым.

– Какой рассказ? – растерялся он.

– О паре, застрявшей в лифте.

– Ах, этот рассказ… – он помрачнел, нахмурился. – Думаю, что ничего не выйдет.

– Почему?

– Не знаю… Я же сумасшедший.

– А мне идея понравилась. Не сразу, но я тут подумала… В общем, лифт может быть абстракцией, верно? И голоса… Это просто знания… А два человека… Это ведь как мы с тобой в этом архиве…

– У меня была девушка, – неожиданно сказал Семенов.

– Что? – растерялась Аника.

– Ты спрашивала, испытывал ли я к кому-нибудь чувства? Да. Испытывал. До того как попал в сумасшедший дом. Была девушка, был ребенок. Но потом их забрали для трансплантации, и я… Я просто хотел понять, почему забрали именно их? Не соседей, не кого-то с соседней улицы. Конечно, это происходит довольно часто, но… мы ведь всегда думаем, что плохое может случиться с кем угодно, но только не с нами… В общем, я начал искать ответы, захотел понять… Конечно, если бы для трансплантации забрали меня, это было бы одно, но мать и ребенок… сразу… Наверное, я правда сумасшедший, если думаю обо всем этом.

– Ну почему же…

– Другие же не думают.

– Я знала человека, с которым мы встречались трижды, и каждый раз он не знал о том, кто я.

– Как это?

– Неважно, как это происходит. Важно, что я помню об этих встречах и знаю, что они реальны.

– А кто-то еще может подтвердить твою правоту?

– Причем тут это?

– Наверное, ни при чем, но если ты попытаешься что-то доказать…

– Я похожа на сумасшедшую? – спросила напрямую Аника свою единственную подругу в Городе клонов – Наташу Рупник.

– На сумасшедшую? – уборщица нахмурилась и окинула социолога внимательным взглядом.

Меньше всего Аника ожидала подобной серьезности. Она хотела лишь, чтобы Наташа просто рассмеялась, сверкнув лошадиными зубами, а тут…

– Ты что, действительно всерьез рассматриваешь возможность моего безумия? – растерянно спросила Аника.

– Тебе почти тридцать. Ни детей, ни мужа. На мой взгляд, каждый здоровый человек стремится создать семью, оставить что-то в этом мире после себя, а ты, когда я пригласила тебя в гости, сбежала, словно увидела не семью, а преисподнюю.

– Там, где я раньше жила, никогда не было так много детей.

– И где же ты жила? В сумасшедшем доме? – и снова вопрос прозвучал без намека на шутку.

Аника смотрела какое-то время уборщице в глаза, пытаясь собраться, решить, что говорить дальше. Где она жила раньше? В реальности – вот где. Но как сказать об этом? Как объяснить? Да и нужно ли объяснять?

– Ладно, просто забудь, – решила Аника.

Наташа пожала плечами, но продолжила смотреть на нее как на безумную. Аника развернулась, собираясь уйти.

– У тебя хоть подруги есть? – спросила уборщица.

– Конечно, есть, – сказала Аника.

– Я говорю о настоящих подругах. Из прошлого. О подругах, увидев детей которых ты бы не убегала как ошпаренная.

– Конечно, есть, – снова сказала Аника.

– И где они?

– Что?

– Почему они никогда не приходят к тебе? Почему я не видела их? Ни подруг, ни друзей. Никого. Ты одна.

Глава седьмая

Прямых автобусных рейсов в Третий сектор не было, хотя Аника уже привыкла добираться туда с пересадками. Лола Бор не помнила свою прежнюю жизнь в Седьмой колонии, зато сейчас она была самым реальным из всего, что окружало Анику в этом мире. Конечно, было непросто становиться другом во второй раз, но Аника убеждала себя, что если у нее получилось это однажды, то должно получиться и сейчас. Тем более что, как бы сильно ни промыли Лоле Бор мозги, где-то в глубине она должна была остаться прежней. И еще Аника верила, что где-то в глубине Лола должна помнить, кто помог появиться на свет ее ребенку. Кто рискнул ради нее всем… Пусть это было и в прошлой жизни. Для Лолы в прошлой.

– Не верю, что ты не помнишь меня, – сказала Аника после того, как Лола Бор пригрозила обратиться в службу охраны, устав от назойливых преследований незнакомой ей женщины. – Посмотри на своего ребенка. Посмотри на мои руки. Вспомни, кто держал твою дочь, когда она появилась на свет. Вспомни, кто помогал тебе.

– Моя дочь появилась на свет в центре клонирования, – уверенно сказала Лола.

– Твоя дочь родилась в Седьмой колонии естественным путем. Не было никакого клонирования.

– Ты спятила. Не знаю, кто ты, но знаю, что спятила. – Лола Бор спешно пошла прочь, почти побежала, но Аника уже не могла остановиться. Она шла следом за бывшей подругой и говорила, говорила, говорила… И так пока Лола не привела Анику прямо в участок службы охраны сектора.

Из камеры предварительного задержания Анику забрал Семенов. Охрана провожала их сочувственным взглядом – Семенов упростил объяснения, сказав, что был вместе с Аникой пациентом в психиатрической клинике.

– Ее вылечили, но иногда… на нас находит, – сказал Семенов и смущенно опустил голову.

– Как ты узнал, где я? – спросила Аника, когда участок службы охраны остался далеко за спиной.

– Ты сказала им, где работаешь. Они позвонили. Потом ко мне подошла Наташа Рупник и сказала, что я должен забрать тебя, потому что у тебя что-то не так с головой.

– С моей головой все так… – обиделась на уборщицу Аника, хотя на ее месте, наверное, поступила бы так же.

– Если с тобой все в порядке, тогда почему ты преследовала ту женщину с ребенком-мутантом? – спросил Семенов. – Ты напугала ее. Да и все те вещи, что ты говорила ей…

– Все эти вещи были правдой.

– Она родила ребенка без помощи центра клонирования?

– А ты думаешь, в центре клонирования стали бы выращивать уродца?

– Я не знаю… – Семенов помрачнел.

Какое-то время они молчали. Аника переживала из-за предательства подруги. Но было ли это предательством? Лола Бор получила здесь ту жизнь, которой не могла получить в Седьмой колонии. У нее был ребенок, был дом и были свои права. Права клона, но это уже что-то. Так на кой черт, спрашивается, ей было вспоминать тот мир, где у нее не было ничего?

– Ладно, – сказала, наконец, Аника новому другу. – Забудь все, что я тебе тут только что наговорила.

– Не знаю, получится ли…

– Да ладно! – она заставляла себя быть беспечной. – Не можешь забыть, тогда просто притворись, что забыл. Я видела, как ты притворялся, когда забирал меня из участка…

– Я не притворялся.

– Что?

– Наташа сказала, что ты определенно где-то лечилась прежде, поэтому переехала сюда, надеясь начать все заново. Я лишь немного изменил место действия.

– Так ты действительно думаешь, что я чокнутая?

– Ну я же чокнутый.

– Ты не чокнутый.

– Значит, и ты не чокнутая, – Семенов осторожно улыбнулся.

– Нет, ты не понимаешь… Большинство тех вещей, о которых ты говоришь… Это не вымысел больного сознания… В этом есть смысл… – Аника замолчала, не зная, как сказать в нескольких словах о том, каков в действительности мир. – Когда я закончу свои исследования, то все изменится, – пообещала Аника, понимая, что это совсем не то, но ничего другого в голову ей не приходило. – И твоя семья… Все люди, которых когда-либо забирали для трансплантации… Этого больше не будет.

– Так у тебя тоже кого-то забрали?

– Нет… – Аника понимала, что сейчас нужно либо замолчать и прервать отношения с Семеновым, либо рассказать ему все как есть. Но если замолчать, то она останется совсем одна в этом городе. А Семенов… Что изменится, если открыть ему истину? Этот мир невозможно изменить изнутри. – У меня не могли забрать родных, – решилась Аника. – Ни родственников, ни меня. Потому что я никогда не жила в этом городе. Потому что я никогда не была клоном.

Семенов слушал внимательно и терпеливо. Он не соглашался и не возражал Анике. Лишь как-то отрешенно кивал, когда она рассказывала о реконструкции родословных для главы колоний. Аника отметила, что ему нравится слушать о жизни первых поколений после начала Возрождения и совершенно не нравится слушать, как и почему Аника попала в Город клонов. Особенно то, что происходило между ней и Максом Верноном на старом кожаном диване. Беда была в том, что Анике самой хотелось кому-нибудь рассказать об этом.

– Я знаю, что подобная функция не заложена в вас генетически, – сказала она, пытаясь извиниться и выклянчить разрешение продолжить свой рассказ. – Клоны не способны на это, но это естественно для обычных людей. Естественно сейчас и было естественным до начала Возрождения.

Упоминание о Возрождении заставило Семенова смягчиться.

– Скоро я должна буду встретиться с клоном, который устроит мне связь с главой колоний и передаст ему реконструкции родословных, – сказала Аника, надеясь, что упоминание о встрече окончательно развеет сомнения Семенова относительно ее слов. Семенов остался хмур. – Ты можешь пойти со мной, – сказала она. – Увидишь все своими глазами. Только не жди, что это будет приятный разговор. Вернон ждет, что я найду его породистых предков, но, согласно архиву, самое большое отношение к политике после начала Возрождения имеет род Крейчи – мой род. А так как конкурент Вернона Зоя Мейнард моя родственница, то…

– Если все то, о чем ты говоришь, правда, тогда почему, пользуясь архивом, я могу проследить свою собственную родословную? – спросил Семенов.

– Не свою. Своего оригинала. Здесь есть родословные лишь оригиналов – тех, кто были вашим началом. Потом ваша система учета начала строить семьи согласно новому формату, убедив вас в необходимости центров клонирования.

– А моя семья? Их органы правда помогли спасти чьи-то жизни?

– Мне жаль.

– Почему?

– Потому что ты не понимаешь, стремление к самопожертвованию заложено у вас с рождения, но это ненормально. В нормальном мире… В моем мире ценность жизни возведена в абсолют. У нас люди умирают естественной смертью. Мы не можем причинить друг другу вред, не то что забрать чью-то жизнь. Но нас мало. Очень мало. Поэтому и появились клоны. Сначала нам говорили, что вы лишь биологические мешки с запасными внутренностями, но… Может быть, вначале так оно и было, но сейчас, мне кажется, ситуация изменилась. Вы живые. Это не набор взглядов на жизнь и убеждений. Вы разные. Вы личности. И мы больше не можем, не имеем права забирать ваши жизни. Об этом будет мой доклад, когда я вернусь. Именно к этому я буду готовиться, как только передам Вернону реконструкции родословных.

Луд Ваом встретил их на излете воскресного дня. Рядом с ним Семенов казался совсем каким-то щуплым и узкоплечим. Пока они ждали связного, Семенов – Аника была уверена в этом – надеялся, что его новая знакомая окажется просто очередной сумасшедшей, но когда появился чернокожий гигант… Наверное, именно поэтому и съежился Семенов – сейчас он был крошечным и сжавшимся не только физически, но и эмоционально.

– Садись назад, – сказал ему Луд Ваом, хотя Аника ждала от связного возражений.

Ждал их, кажется, и Семенов, потому что засомневался, замялся, словно собирался развернуться и убежать. Заметил это и чернокожий гигант, вопросительно уставившись на Анику. Она подумала, что Семенов должен решить все сам, села в машину и стала ждать. Семенов не сбежал.

Спустя четверть часа они покинули Первый сектор. Молчание нервировало и успокаивало одновременно, ведь все равно было не о чем говорить. Лишь надрывно гудел старый двигатель да время от времени хрустели шестерни коробки передач. Несколько раз Аника оборачивалась, но Семенов смотрел куда-то за окно, не замечая ее взгляда. Верил ли он? Был ли открыт для перемен? Или же думал, что это продолжение какого-то странного розыгрыша? А может быть, он считает, что все происходящее вообще плод его воображения? Ведь если долго говорить человеку, что он сумасшедший, то рано или поздно человек поверит в свое безумие. «Посмотрим, что он скажет, когда увидит своими глазами главу колоний», – подумала Аника. Правда, разговор предстоял не из приятных.

Крошечный чемодан с реконструкцией родословных лежал у нее на коленях, но это было совсем не то, что ожидал получить Макс Вернон. Его родовая линия терялась, вспыхивала и снова гасла. Все было смазано. Даже начало Возрождения. Ближайший родственник Вернона появился со своей семьей лишь на третьем поколении. Где они жили прежде, никто не знал. Глава семейства заявил, что долгое время считал себя и свою жену единственными выжившими на планете людьми. У них было четверо детей и девять внуков. Самая старшая внучка ждала ребенка. О мутациях и генетических отклонениях не сообщалось, но, судя по всему, репродукция в этой семье осуществлялась своими силами. Может быть, отцом всех детей, внуков и правнука был глава семейства, может быть, братья и сестры собирались в пары – истина канула в небытие, но… Но это было совсем не то, что ожидал узнать о себе Макс Вернон.