День курсанта Миронов Вячеслав

Максимально, насколько позволял скрюченный живот, разгибаюсь.

— Девчонки, привет! Меня зовут Слава. А вас?

— Инна!

— Наталья!

И начинаю чесать языком. Возле них тоже кружится толпа курсантов. Им тоже интересны эти две красавицы. Они что-то хихикают, потом убегают танцевать с другими курсантами. Увы. Увы. Я им тут не помощник. Присаживаюсь на скамью, смотрю за остальными. Жаль, что аппендицит воспалился некстати. Жаль, сейчас бы тоже плясал бы с этими юными прелестницами.

Несколько раз пытался еще раз с ними пообщаться. Но они снова упархивали с более здоровыми и более прямыми. Ну, да, ладно. Запомнил я их. Хороши девочки! Потом, при случае, пообщаемся!

В курилке из сорок четвертой роты, хлопнул меня по спине Паламарчук.

— Ну, ты, Славян, испугал девчонок.

— Итить твою мать! И чем же?!

— Они сами попросили меня охранять их от тебя!

— Не понял. А в чем дело?

— Сказали, что ты очень старый, горбатый и рыжий!

— Ну, не горбатый, а скрюченный, мне швы сегодня сняли. Старый… Всего-то на год старше. Ну, а насчет рыжего — пусть глаза протрут. Тут освещение такое.

— Не переживай! Им по пятнадцать лет!

— А, ну, тогда все понятно! Соплюхи зеленые!

— Но красивые!

— Очень красивые! — согласился я. — Особенно на фоне тех лярв, что в округе. Как два бриллианта в темноте!

— И еще у них отцы в училище служат.

— Да, ну? И кто такие?

— Юдина знаешь?

— Того чемпиона по приему и передаче текста?

— Он у радистов ведет, то есть у вас. Наверное, знаешь?

— Он самый лучший в училище по приему и передаче. Это просто пиздец! Такое ощущение, что в эфире просто треск, а это он передает! Офигеть просто!

— Ну, а у второй — Инны, батя вообще в учебном отделе работает!

— Да, пофиг, где у них бати служат! Тебе с ними не жить!

— Не скажи! Очень даже, может иметь значение!

— Пофиг! Один хрен, как в первую брачную ночь не крутись — все равно выебут. Так и здесь. Сказали же нам, что в Афган загремим, так и загремим. Чего суетиться-то. Поедем, мужик, интернациональный долг выполнять. Как супружеский. То есть ебать всех и вся. Телефон-то хоть взял у девчонок?

— Конечно, взял!

— Даже если бы и не дали, все равно можно было узнать.

— Не ври, как бы ты узнал бы?

— У дежурного по штабу схема оповещения на случай тревоги, там все телефоны офицеров училища. Так что если забудешь — там посмотри.

— Спасибо! Во, я бы не догадался!

— А потому что ты — релейщик, а я — радист!

— Не задавайся!

— А то, что?

Стушевался.

— Да, так, ничего.

— Ладно! Удачи тебе в охмурении девчонок! Красивые, свежие и яркие. Особенно на фоне тех, что были в спортзале. Только, смотри, обидишь их, так папаши тебе такое аутодафе сделают, что до пенсии будешь бегать от душманов и белых медведей. Пять лет от одних, пять лет от других. Смотри, аккуратнее. Одно неосторожное движение, и ты в заднице.

— Да, ладно, не пугай!

— Им по пятнадцать лет, даже паспорта нет еще, только свидетельство о рождении без фотографии. Думай верхней головой! Думай! Им пятнадцать лет!

— Уф!

Оттер пот со лба.

— М-да, уж! Надо помнить, что им пятнадцать лет. Тут ты прав.

— И мозги у них, как у пятнадцатилетних. Надо ждать, когда подрастут, еще пару — тройку лет!

— Да, ладно, я же не жениться собрался на них!

— Смотри!

Он ушел в зал танцевать. Я же посидев, потихоньку побрел туда же. Не до танцев мне. Дотерпеть бы, а то брюхо болит уже! Что-то сильно прихватило!

Так незаметно прошли новогодние — двухдневные праздники. Все шло размеренным чередом.

Никогда не думал, что после аппендицита так хочется спать на животе! Продавленная сетка кровати держала тебя всегда в позе буквы «С», что на спине, что на животе. Швы зажили, и спал я на животе, получая огромное удовольствие от этого!

Неспешным шагом приближалась сессия и мой день рождения.

21 января на самоподготовке командирам отделений:

— Пошли в чипок, отпразднуем день рождения!

И пошли. Но только тут же нарвались на комбата.

За самовольный уход с самоподготовки комбат влепил мне трое суток ареста. Вот такая непруха! Первый же день рождения в училище и, на, трое суток «губы».

Неприятно, а ничего не поделаешь!

Сессия. Сказать, что нестрашно — соврать.

И страшно не только от того, что плохо сам сдашь, а еще потому что сержант отвечает за успеваемость вверенного подразделения. По правилам, сначала должно идти первое отделение, в конце его — командир отделения, потом второе отделение и так далее. Замкомвзвод — последним из взвода. Хотя в институте практиковал заходить первым.

«Балл» за смелость — так говорили. Ну, а про сержантов в училище иначе говорили: «Два» — за знания, «два» — за звание! А в сумме «четыре!».

За сессию переживал, но не так, чтобы до нервной дрожи. В, принципе, знания из Политеха Марийского остались. А вот как рассказывали, могли реально понизить баллы и вообще в отпуск не пустить, если взвод плохо сдаст. В других батальонах были и такие прецеденты.

Все болели друг за друга. Подсказывали, передавали шпаргалки, писали ответы, когда преподаватель отворачивался.

Только, вот, каптер Юрка Алексеев, как не старался, а не сдал сессию. Бударацкий же будучи баран бараном — успешно сдал ее. Вернее, командир роты сдал за него.

Когда объявили приказ об отчислении, то многие, кто из войск поступали в училище, оказались в нем.

Юра переоборудовал шинель, пришивая черные погоны в курилке. Мы мрачно дымили рядом. Жалко было парня. Хороший мужик!

Юра, загнав сигарету в угол рта, наклонив голову, жмурясь на один глаз от попадавшего в него дыма, пришивал погон и говорил:

— Да, ладно, замок! Чего ты расстроился так? Спасибо, что помогал, спасибо, что прикрывал. Но я и сам не был уверен, что буду учиться. Считай, полгода дурака провалял, отдохнул, отъелся в каптерке. Сейчас в часть приду, а я уже — «дедушка». Полгода «бамбук прокурю», а там и дембель уже свалится. Дембель же он неизбежен, как гибель капитализма!

Некоторые, из войск отчисленные, просто уходили на гражданку. Поступили из войск, оставалось полгода, которые они провели в училище.

До отпуска оставалось еще пять дней, когда стали объявлять, кто и на сколько задержится в отпуске.

Сдали сессию? Сдали!!! Те, кто не сдал — еще попытка — готовиться. Остальные — убирать территорию! Вылизывать территорию!

И нужно готовить форму к отпуску!

Дежурный по роте — Бугаевский.

— Буга! Отправь дневального за фурнитурой в магазин!

— Ладно. Давайте список, деньги, кому, что надо.

— Второй взвод! Кому что нужно из фурнитуры для формы — список и деньги Хохлу! И побыстрее! Территорию убирать надо!

— Эй, помогите только все записать, а то мне некогда!

— Давай! Кому петлицы на парадку? Ага! Так, пиши. На шинель петлицы нужны? Сколько? Ага! Есть! Эмблемы? Так. Так! Принято, записано! Шевроны? И тебе? Так, сколько всего? Курсовки? Есть! На, Буга! Не забудь только!

— Да, нормально!

— Только не тяни кота за хвост! Сейчас все училище отоваривается там!

— Не волнуйся! Я Кулиева отправлю! Пусть стоит в очереди!

— Ну, все! Давай!

— Через час управимся!

— Смотри, чтобы все уже было!

— Да, идите вы! Убирать казарму надо!

Через час, когда мы разгоряченные работой и предстоящим отпуском пришли в казарму, то у всех, кто там находился, были красные лица. Кто-то держался за щеки. Кто за живот, некоторые смахивали слезы. Даже капитан Вертков, как правило, невозмутимый, и тот утирал глаза на красном лице. Бугаевский периодически сгибался пополам и смеялся, как помешанный.

— Ты, чего, Хохол? Купили фурнитуру?

— Купили!

И все окружающие начинают ржать, как помешанные!

Оказывается, Кулиев, выполняя наказ дежурного по роте, отправился в магазин, отстоял очередь. А там, как на грех, работали девчонки-практикантки из торгового техникума.

Кулиев подходит к прилавку и начинает зачитывать список:

— Петлица на парадка — двадцать штук!

— Вот!

— Петлица на шинель — десять штука!

— На!

— Мандавошка — сорок штука!

— Чего?!!

Кулиев добросовестно зачитывает список.

— Мандавошка — сорок штука!

— Чего?

Девчонка — студентка красная, слезы в глазах, непонимание.

Кулиев ей почти кричит на весь магазин, не понимая, отчего такая тупая продавщица ему попалась:

— Мандавошка — сорок штука!

Практикантка начинает навзрыд плакать, закрыв лицо руками, убегает в подсобку.

Оттуда руки в боки выходит — выплывает штатная продавщица, которая умеет обращаться с курсантами.

— Тебе чего? Ты почему девушку обидел? Что сказал? Что сделал?

— Ничего! — Кулиев недоуменно пожал плечами. — Я покупал.

— Что покупал?

— Мандавошка покупал!

— Чего покупал? — у продавщицы начали вылазить глаза из орбит.

Она стала понимать, в чем дело.

— Чего тебе? — еще раз, на всякий случай переспросила она.

— Мне мандавошка — сорок штука!

— Эмблемы! Эмблемы! Идиот! Ты знаешь, что такое мандавошка?

— Знаю! Вот! — Икром дотронулся до эмблемы на вороте шинели — Это мандавошка!

Все курсанты, что были вокруг, уже просто катались по полу.

— Тебя кто научил, бестолочь этакая? — у продавщицы уже зла не хватало.

— А вот! — Икром протянул записку, где так и было записано «мандавошка — 40 шт.»

— Жди!

Продавщица убежала в подсобку, откуда позвонила в роту и вызвала офицера. Там оказался Вертков, который и пришел разбираться.

Когда до него дошел смысл произошедшего, он смеялся своим скупым смехом, сам сделал заказ и, смахивая слезы, пошел в казарму вместе с незадачливым дневальным. По дороге, объясняя узбеку, что русский язык очень богат. И не всегда и не везде можно говорить то, что услышал. И чем отличается эмблема воина-связиста от лобковой вши, которую можно подцепить в Кемерово.

Кулиев крутил головой, постигая услышанное.

— А я думал, что у нас это и есть — трогает эмблему на вороте, — Мандавошка! Так все и всегда говорили!

Снова Икром разводит руками.

Ситуация быстро стала анекдотом, на Кулиева приходили смотреть из других рот, просили его рассказать его версию событий и так же, как и все покатывались со смеху.

Комбату рассказал эту историю зампотылу училища полковник Радченко.

Всем понятно, что не за что наказывать узбека, который и по-русски полгода назад почти не говорил. Поэтому во время очередного визита в расположение роты, Старун покачал увесистым кулаком и сказал:

— Учи русский, Кулиев! Учи!

— Есть учить русский! — Икром приложил руку к шапке.

Подготовка к отпуску продолжалась.

Что еще делают перед отпуском? Правильно! Чистят оружие!

— Рота! Для чистки оружия повзводно получать оружие!

Получили. Чистим! Драим! Не в первый и не в последний раз!

Ответственный по роте — капитан Вертков.

Каждый, кто почистил — подходит и предъявляет автомат на проверку. Тот тщательно, не торопясь, проверяет. Он всегда все делает, не торопясь, основательно. И здесь тоже, качественно проверяет. Оружие любит уход, чистоту и смазку! Этот постулат вдалбливают с первых дней в армии.

Ну, вроде, все, почистили, сдали в оружейку. Стали расходиться по своим делам.

Дежурный по роте:

— Кто штык-нож не сдал?

Все сдали свое оружие. Никто не обращает внимание.

— Рота! Кто не сдал штык-нож?

Все занимаются своими делами.

— Блядь! Штык-нож верните на место, уроды!!!!! — Дежурный уже беснуется.

Бегом к Верткову. Тот строит роту. На нем лица нет. Тогда пропал при нем автомат, а сейчас, конечно, не автомат, но штык-нож, тоже не игрушка детям!

— Внимание, рота! — начал Вертков. — Никто из роты не выходит, начинаем поиски штык-ножа. Чей штык-нож?

Дежурный назвал фамилию курсанта, он лежал в санчасти.

— Штык был на месте, когда принимал дежурство?

— Конечно, был! — дежурный чуть не плачет.

За оружие в эти сутки отвечает он, и похоже, что отпуск накрылся женским половым органом, а ведь и посадить могут!

К кому-то пришли земляки со старших курсов, из других рот батальона, и все! Казарма «запечатана»! Никто не может выйти из нее.

Начали поиски. Сначала Вертков, старшина, несколько сержантов тщательно проверили оружейку. Мало ли, завалился за оружейную пирамиду. Отодвинули все. Нет его! Потом проверили все штык-ножи на соответствие автомату. У автомата длинный номер с буквами, на штык-ноже — три последние цифры номера автомата. Может, кто сломал, потерял свой нож, вот и поставил на пустое место штык чужой. Все на месте. Нет именно того, кого нет.

Замкомвзвода и командиры отделений тщательно ищут. Да, и вся рота понимает, что если не найдут этот долбаный нож, то все! Хана отпуску всей роты! Печальную славу сорок второй роты помнят все!

— Да, кому такая херня нужна!

— Он же тупой, как старшина! Лучше бы старшину украли!

— Тупой — не тупой, а кто-то же спер!

— Пизда отпуску, если не найдем!

— Не каркай! Должны найти!

— Из казармы он не должен уйти!

— Он где-то здесь!

И осознав весь ужас, что не будет отпуска из-за какого-то ножика-режика, все переворачивают все. Все знают тайники в казарме, в том числе и под полом, лезут туда. Вещевые мешки также переворачиваются. Вертков в оружейной комнате. Не видит, как гражданская одежда летит на пол, как вшивники, тщательно спрятанные до этого, безжалостно выворачиваются как хозяевами, так и теми, кто рядом.

Предмет небольшой, его можно замотать, спрятать. Поэтому никто никого не стесняется.

Время уже перевалило за отбой, а штык-ножа по-прежнему нет. Курсанты других рот позвонили в свои роты, позвали к телефону Верткова, тот подтвердил, что на самом деле эти курсанты в сорок второй роте и не могут покинуть расположение роты. По какой причине? По секретной причине.

Ни ротному, ни комбату, ни дежурному никто не докладывал. Ни к чему шум раньше времени поднимать! А вдруг он найдется, а ты жидко обкакался сам.

Ищем. Ищем!

Дежурному по роте скоро идти на доклад к дежурному по училищу, докладывать расход личного состава.

Ищем!!! У всех уже истерика. Кто-то уже тупо сидит и ничего не делает, махнув рукой, что будет, то и будет.

С Бугой стоим у окна, что рядом с телевизором, душно, форточка открыта, а от испарений по стеклу течет вода.

— Вроде, все проверили?

— У нас во взводе его точно нет.

— Что же делать-то?

— Да, кому он нужен?

— Кто-то сувенир решил домой привезти!

— Хороший сувенир! За него и сесть можно!

— Можно сесть, а можно и не сесть!

— В самолете его не повезешь. Там металлоискатель стоит на посадке.

— Самолетом не повезешь. Поездом, автобусом. На машине попутной или местной.

— Угу. На трамвае.

— Пидарасы!

— Ну, вот даже, Серега, выгонят нас сейчас куда-нибудь и скажут, что напишите, кто, по-вашему, украл штык-нож?! Кого писать?

— Не знаю.

— Я тоже не знаю на кого подумать.

— Если бы у него на лбу было написано!

Смотрю в замерзшее, во множественных застывших потеках окно. Эх, отпуск! Прощай, так и не начавшись!

— Серый, там что-то чернеет.

— Где?

— С той стороны подоконника. На улице.

— Точно!

— Держи меня за ремень, Хохол!

Встал на подоконник, высунулся в форточку на улицу. Холодно! Мороз сразу начал щипать уши, да, и пробираться под белое белье.

На подоконнике лежал штык-нож!!!

— Есть! Держи за ремень крепче! — кричу я.

Чуть не вываливаясь в окно, тянусь за пропажей.

— Держи крепче! Помоги!

Общими усилиями затащили меня внутрь.

С видом победителей мы с Бугой пошли в канцелярию роты, где и отдали пропавший штык-нож капитану Верткову.

Никогда ни до ни после мы не видели такого счастливого человека! Он улыбался в тридцать два зуба! Лицо было лучезарно!

Ну, вот, товарищ капитан, отплатил я вам за те добрые слова на абитуре, когда меня чуть не выгнали за то, что я повел батальон в Ягуновку! А самое главное — отпуск, возможно, состоится! Вопреки! Несмотря ни на что! Даже на таких любителей военных сувениров!

На следующий день мы с Бугаевским ходили героями в роте. Земцов вызвал и пожал руку. Это было приятно!

Те, кто не сдал один экзамен, и было время для пересдачи — само собой. Ну, и были «политические». Или как называл их капитан Тропин «разгильдяй» и «два гильдяй»!

Обиднее всего, что билеты покупали на самолеты заранее, порой, убегая с занятий или самоподготовки в самоходы, рискуя вообще остаться без отпуска, а тут… Билеты просто так не возьмешь! В такой же ситуации был я не одинок.

Земцов — змей, до последней минуты молчал, кто и на сколько задержится! Сколько раз к нему сержанты заходили с просьбой объявить, чтобы не пролететь с билетами, ан, нет! Молчит, Змей Горыныч! В рот ему потные ноги!!!

Дневальный кричит:

— Рота, строиться на центральном проходе! Форма одежды — четвертая!

— Кто строит-то?