Длинная тень прошлого. Мемориальная культура и историческая политика Ассман Алейда

Заключение

Длинная тень

Двадцать лет назад, когда отзвучали юбилейные речи 1985 года и затих спор историков 1986 года, Кристиан Майер опубликовал убедительную, вдумчиво-критичную работу под названием «Сорок лет после Аушвица»[440]. По прошествии двух десятилетий манифест Кристиана Майера в защиту памяти можно только поддержать. Но с тех пор произошли и перемены, а именно изменилось наше историческое местоположение. Удалились ли мы сегодня от Аушвица? Как смотрит на это молодое поколение? Вот слова человека, родившегося в 1962 году: «„Мы ничего не чувствуем“ – такова обескураживающая реальность немецких эмоций по отношению к Холокосту, которую в 2005 году приходится принимать как данность. Время эмоциональной памяти безвозвратно прошло»[441]. Йоахим Ландкаммер ссылается на «неудержимое исчезновение прошлого», подчеркивая, что только «абстрактный идеализм» мешает увидеть реальность того, как время усиливает прогрессирующую эрозию памяти. Он называет «фактор времени» и «неудержимо увеличивающуюся дистанцию» наиболее эффективными формами преодоления немецкого прошлого[442].

Впрочем, подобные утверждения опровергаются тем обстоятельством, что за истекшие два десятилетия возник национальный и транснациональный «мемориальный ландшафт», а Холокост сделался центральным ориентиром для общего исторического сознания, по крайней мере в западноевропейских странах. События, которые двадцать лет назад являлись предметом живой памяти, – а потому, в сущности, от индивидуальной готовности отдельного человека зависело его желание или нежелание вспоминать о них, – ныне вошли в потенциально весьма долгосрочную культурную память, привязавшую эти воспоминания к разнообразным формам и многочисленным локализациям. Долгий марш гражданских инициатив, начавшийся на исходе 1980-х годов и преодолевший множество препятствий, завершился в 2005 году созданием в Берлине и под эгидой германского правительства центрального мемориала, посвященного Холокосту. Но что оказалось потерянным на этом долгом пути? Прав ли Йоахим Ландкаммер, утверждающий, что при превращении коммуникативной памяти в память культурную якобы произошла утрата эмоционального восприятия истории? Не трансформировалась ли культура памяти, тесно связанная с гражданской ангажированностью поколения 1968 года, в абстрактную историческую политику?

Тезис о неэмоциональном отношении к истории национал-социализма, похоже, выдает желаемое за действительное. Как мы могли убедиться, не только в Германии, но и повсюду в мире так называемый «memory boom» принес с собой значительное усиление эмоционального восприятия истории. История вышла за пределы узкого горизонта, актуального исключительно для профессиональных историков, чтобы во все большей мере стать темой дискуссий в СМИ, музейных и выставочных экспозиций, автобиографий и семейных романов, видеопродукции и художественных инсталляций, а также документальных шоу и игровых фильмов, что и обусловило усиление эмоционального восприятия истории. Возможно, растут группы тех людей, которых история не интересует, но это отнюдь не означает, что горячие зоны истории сделались холодными. Неверно предполагать, будто немецкая нация в качестве носителя коллективной памяти представляет собой единое целое; к памяти всегда обращаются одиночки или группы, рассеянные в обществе по разным поколениям и социальным слоям.

Судя по манифесту Кристиана Майера, спустя двадцать лет Аушвиц для нас все еще не слишком далек, однако ныне мы воспринимаем Холокост в несравненно большей мере через призму СМИ. Мы уже не воспринимаем его как чистый опыт, ибо он всегда предстает перед нами в тех или иных формах репрезентации и актуализации. Мы оказываемся не лицом к лицу с этой непостижимой катастрофой, ибо являемся частью мира, для которого память о ней приобрела основополагающее значение. Воспоминание носит характер репрезентации и презентации, то есть оно всегда опосредовано и сформировано. Коммуницируются не сами непосредственные переживания, а результат их воплощения в вербальной или визуальной форме; и реагируем мы не на сами исторические факты, а на преподнесение, интерпретацию и оценку фактов. Поэтому данная книга и обращается к уровню медиализации как основе для проработки и дальнейшего развития исторической памяти.

Не случайно в подзаголовке этой книги названы два понятия, характеризующие уровень опосредованного обращения к прошлому: мемориальная культура и историческая политика. Взаимно пересекаясь, они охватывают широкий спектр разнообразных явлений – от неформальных, переменчивых и гетерогенных до стабильных и институционализированных форм памяти. Политологи Клаус Леггеви и Кристиан Майер ввели понятие «историческая политика», чтобы отделить собственные исследования от работ общегуманитарной и культурологической направленности, относящихся к теме «мемориальной культуры» (примером чего может служить гизеновский исследовательский проект)[443]. Говоря об «исторической политике», оба политолога подразумевают те аспекты, которые обычно игнорируются гуманитарными исследованиями: это вопросы организации, финансирования, управления, бюрократии и прежде всего процессы принятия политических решений, которыми определяются «мемориальные структуры и их работа, особенно в современном плюралистическом обществе, где мысли и воспоминания не декретируются сверху, а являются результатом самостоятельной рефлексии»[444].

Понятия «мемориальная культура» и «историческая политика» нередко противопоставляются друг другу. При этом «мемориальная культура» приобретает положительный смысл, предполагая идущий снизу, независимый, гражданский характер обращения с памятью, а «историческая политика» ассоциируется со спускаемой сверху директивностью, принудительно гомогенным характером памяти. Подобное противопоставление, как показала Ютта Шеррер, вполне применимо для описания ситуации в России. Здесь мы имеем дело с государственной директивной исторической политикой, которая ориентирована на внутреннюю консолидацию и на «представление России в качестве великой державы»; ей противостоит независимая и подвергающаяся все большему давлению общественная организация «Мемориал», которая занимается проблемными воспоминаниями, изучая сталинский террор[445].

Зачастую под «мемориальной культурой» понимается совокупность форм и средств культурной мнемотехники, с помощью которой группы или культуры выстраивают собственную коллективную идентичность и свою ориентацию во времени, а «историческая политика» отождествляется с «инструментализацией прошлого». Понятие «инструментализации» не является аналитическим, оно полемично и маркирует желание автоматически дистанцироваться от того, что считается «инструментализованным». Питер Новик критически отнесся к подобному употреблению этого понятия, указав, что не существует коллективных воспоминаний без их инструментализации. Ведь коллективные воспоминания избирательны, они оформляются тем или иным образом, с их помощью всегда преследуются определенные цели во имя настоящего или будущего[446]. Воспоминания обеспечивают легитимность, создают чувство общности, служат основой для более или менее критичного представления коллектива о самом себе и не в последнюю очередь препятствуют появлению иных воспоминаний. Поэтому неверно диффамировать какие-то формы использования воспоминаний как их «инструментализацию»; правильнее говорить о специфических злоупотреблениях воспоминаниями.

Явное злоупотребление – и на этот счет существует довольно широкий консенсус – происходит тогда, когда мертвых людей задним числом используют как агентов поддержки собственных интересов и как политический аргумент для решения собственных задач. Об инструментализации истории можно говорить в том случае, если собственные политические цели легитимируются за счет исторических фактов, искусственно (ad hoc) привязываемых к конкретной ситуации. Например, в феврале 2006 года, выступая на мюнхенской конференции по безопасности, Ангела Меркель предупредила о недопустимости «умиротворения» в ответ на угрозы со стороны иранского президента Ахмадинежада. Этим выражением она напомнила о французской и британской политике уступок по отношению к нацистской Германии в 1938 году, когда ей была отдана Судетская область тогдашней Чехословакии[447]. Отец и сын Буши легитимировали войну в Персидском заливе 1990 года и войну в Ираке 2002 года также ссылкой на политику «умиротворения» («Appeasement»). Тем самым проводилась параллель между иракским или иранским президентом и Гитлером, что делало невозможными дальнейшие дискуссии или переговоры и морально оправдывало войну как единственно возможное решение.

Ангела Меркель произнесла слово «умиротворение» с благими намерениями. Оно отражало стремление немецкой политики во всех своих шагах подчеркнуто дистанцироваться от негативной предыстории ФРГ. Ее политический императив гласит: никогда больше не допускать «умиротворения», то есть потворства негативному сценарию из-за собственной наивности или оппортунизма. Императив «Никогда больше!» подразумевает, что история повторяется и что необходимо предотвращать эти повторы. «Никогда больше!» – это также моральный императив педагогической работы, связанной с памятью об Аушвице. При всей ясности этого посыла остается неопределенной его применимость к конкретным случаям, ибо история не позволяет извлекать из нее дистиллированно чистых уроков. Ссылка на Аушвиц служила немецким политикам аргументом как в пользу отправки солдат бундесвера в Косово, так и против нее: дескать, агрессия Германии во Второй мировой войне не позволяет немцам никаких военных акций, и наоборот, Аушвиц не позволяет немцам проявлять равнодушие к геноциду. Михаэль Йесманн трезво заметил по этому поводу, что твердая решимость «не допускать никогда больше» еще ни разу не сумела предотвратить историческую катастрофу[448]. В 1994 году, когда на экраны вышел фильм Стивена Спилберга «Список Шиндлера», весь мир, ужасаясь, следил за геноцидом народности тутси в Руанде; в 1995 году, когда открылась выставка «Преступления вермахта», в Сребренице боснийские сербы проводили геноцид мусульманских сербов.

Использование слова «Appeasement» – идеально-типический пример исторической политики. Многие нации находятся в плену ключевых событий своей истории, через призму которых страна воспринимает современные вызовы и которые диктуют нормативные установки ее поведения. Под воздействием таких исторических воспоминаний, глубоко засевших в памяти и надолго определяющих сознание, формируются культурные парадигмы, посредством которых более или менее принудительным образом осваивается реальность. Понятие «инструментализация» сбивает с толку, ибо вызывает ассоциативные рефлексы, задающие определенную ориентацию, если в дело не вмешивается дистанцирующееся историческое просвещение. Нация, которая постоянно трактует вызовы будущего в свете невралгических ключевых событий прошлого, остается в плену (или в тени) собственной истории. Чтобы выйти из этого плена, нужно не забыть их, но преобразовать воспоминания о них так, чтобы прошлое утратило характер все заглушающей апелляции, а следовательно, и свое господство над настоящим. Иными словами, в воспоминаниях присутствует как активный формирующий элемент, так и пассивный элемент наложенной печати. Понятие «инструментализация» внушает мысль, будто прошлое надежно контролируется настоящим, но на самом деле именно прошлое, особенно травматическое, не выпускает будущее из своей хватки. Не мы владеем прошлым – это оно владеет нами.

Воспоминания как на индивидуальном, так и на коллективном уровне – не всегда благо; они могут служить и материалом, из которого возникают конфликты и агрессивные мифы. Они опасны и одновременно жизненно необходимы; они могут использоваться как средство для провокации насилия и как средство его предотвращения[449]. Если задача психотерапии состоит в том, чтобы нейтрализовать воспоминания, мешающие развитию личности, и преобразовать их в позитивные импульсы, то задача культурологических исследований – и это также тема данной книги – заключается в раскрытии опасной динамики коллективных конструктов памяти и разработке критериев для объективной оценки негативных факторов. Вот некоторые из вопросов, посредством которых должен оцениваться конструкт памяти:

– Закрытость или открытость: принимает ли он историческую правду или остается закрытым для нее?

– Односторонность или инклюзивность: сколько противоречий он способен вместить в себя?

– Эгоцентричность или толерантность: какие взаимоотношения с соседями он предусматривает?

– Героизация или виктимизация: является ли для него абсолютной доминантой понятие чести, или же важна исключительно роль жертвы?

– Экстернализация или интернализация: отвергается вина или принимается?

Мы не раз говорили о мемориальном этическом повороте, который одновременно является поворотом от героической памяти к памяти постгероической. «Постгероическое» подразумевает представление о травме, которое впервые после долгой фазы автоглорифицированной памяти выдвинуло на передний план беззащитную и пассивную фигуру жертвы. Память о Холокосте ознаменовала собой начало новой мемориальной фазы – ауратизации жертвы, которая открыла новый подход к насильственным аспектам истории (достаточно вспомнить о рабах, вывезенных из Африки, или о колонизации местного населения разных континентов) и в конце концов привела к конкуренции среди жертв. Возможно, апогей этой фазы уже пройден. Но понятие «постгероическое» употребляется и в тех случаях, когда речь идет о возможности мемориального дискурса вне его морального содержания. Сюда же относится понятие «мемориальный менеджмент», носящее чисто прагматический характер холодного (cool) и внеидеологического обращения с конструктами памяти, отличающего более молодое поколение от поколения 1968 года с его мемориальной стилистикой, которая основана на сострадании и сознании вины: «Чтобы справиться с неприятными аспектами истории, необходим определенный „менеджмент“; решение этой проблемы должно ориентироваться не на будущее состояние коллективного сознания, а на конкретные насущные задачи предотвращения конфликтов и на нормализацию условий общественной коммуникации и социальной миграции»[450].

Этот бодрый прагматизм не может отрицать того обстоятельства, что в памяти о национал-социализме сохраняется «беспокоящий остаток». Как писал Кристиан Майер, «обычно не бывает, чтобы по истечении сорока лет настоящее все еще находилось в плену у прошлого»[451]. Подобная аномалия, сбившая привычное соотношение прошлого и настоящего, объясняется уникальностью того преступления, символом которого стал Аушвиц. Универсальной метафорой плена, который не кончается и из которого нельзя вырваться, является тень. Ни одна метафора не появляется в немецком мемориальном дискурсе так часто, как образ тени, что не в последнюю очередь оправдывает количество книг, в названии которых фигурирует это слово[452]. Тень означает не только устойчивое присутствие – она затемняет и омрачает. Еще раз процитируем Кристиана Майера: «Насколько Аушвиц никак не может считаться целью немецкой истории, настолько сильна его тень, которая продолжает лежать на этой истории»[453].

Когда же мы сумеем выйти из тени национал-социализма и Холокоста? Тем, кто задает этот вопрос, Кристиан Майер уже двадцать лет назад ответил: «Нет, непредвзятого отношения к нашей истории нам не обрести. Даже сознание ее богатства навсегда останется омраченным»[454]. Если под «тенью» понимать непрекращающееся присутствие травматического прошлого, то с ней нам придется жить и дальше. Холокост был своего рода квантовым скачком во всемирной истории зла, поэтому мы будем вынуждены жить с сознанием необратимости того, что наше представление о человеке навсегда будет омрачено и мы, немцы, должны принять историческую ответственность за это. Подобный квантовый скачок в истории ставит задачи перед системой политического образования, не имеющие ничего общего со «службой памяти о жутком прошлом», о которой говорил Мартин Вальзер. Все, «кто постоянно поражается реальными масштабами существующей мерзости, кто ужасается (не веря) при столкновении с ужасной жестокостью, творимой одними людьми по отношению к другим, еще не достигли стадии моральной или психологической зрелости», – пишет Сьюзен Зонтаг[455].

Но «тень» нельзя, однако, трактовать как совершенно беспросветное будущее, мрачную меланхолию или даже ненависть к самому себе. «Негативные воспоминания» не следует отождествлять с негативным представлением о самом себе. Негативные воспоминания выжжены клеймом на фундаменте немецкого государства. Но эта стигма может быть конвертирована в положительные ценности, открывающие горизонты будущего: в утверждение прав человека, как они провозглашаются основным законом ФРГ. Произошедший чудовищный отказ от человеческой солидарности переведен в позитивные ценности признания прав другого человека. Эти базовые ценности (а не только добродетели вроде трудолюбия, усердия и высокой производительности труда) позволили нашей стране вновь войти в сообщество цивилизованных наций и служат критериями для оценки нашего будущего.

«То, что было радостями и горестями, должно теперь стать знанием», – писал Якоб Буркхардт в середине XIX века, надеясь, что рациональная историческая наука сумеет преодолеть эмоции действующих лиц истории[456]. В начале XXI столетия мы переживаем скорее нечто противоположное: возрастающий интерес к истории сопровождается новым эмоциональным насыщением истории, которым (если отвлечься от эйфории в связи с чемпионатом мира по футболу) более присущи горести, нежели радости. Мы задаемся вопросом, сколь долго еще будет удерживаться эта тень, и на него следует ответ другого мыслителя XIX века: «Лишь то, что не перестает причинять боль, остается в памяти»[457]. Таков, по словам Ницше, древнейший закон культурной мнемотехники. Эта мысль Ницше особенно справедлива по отношению к жертвам, а именно в их руках находится мерило памяти. То, чего не могут забыть жертвы, обязаны не забывать потомки преступников. Поэтому еще на какое-то время будет верно то, о чем сказал художник Хорст Хоайзель в своем интервью, процитированном в начале книги: «Когда проходишь через Бранденбургские ворота, когда туда приводят государственных деятелей, приезжающих со всего мира, когда эти ворота используются для того, чтобы выстраивать новую национальную идентичность, необходимо помнить о тех самых других воротах, которые находятся далеко-далеко в Польше; но о них нужно помнить, нужно видеть их здесь и чувствовать их присутствие».

Литература

Ackermann Ulrike, Vergessen zugunsten der Zukunft? // Merkur 643 (56. Jahrgang, November 2002), 992–1001.

Adorno Theodor W., Negative Dialektik, Frankfurt 1971.

Agamben Giorgio, Homo sacer. Die souverne Macht und das nackte Leben, Frankfurt 2002.

Akademie der Knste Berlin (Hg.), Denkmale und kulturelles Gedchtnis nach dem Ende der Ost-West-Konfrontation, Berlin 2000.

Alexander Jeffrey, On the Social Construction of Moral Universals: The «Holocaust» from War Crime to Trauma Drama // Jeffrey Alexander et al. (Hg.), Cultural Trauma and Collective Identity, Berkeley 2004, 196–263.

Anders Gnter, Wir Eichmannshne. Offener Brief an Klaus Eichmann, Mnchen 2002.

Anderson Benedict, Imagined Communities. Reflections on the Origin and Spread of Nationalism, London 1985.

Annette Leo (Hg.), Die wiedergefundene Erinnerung. Verdrngte Geschichte in Osteuropa, Berlin 1992.

Arendt Hannah, Organisierte Schuld // Die Wandlung 1 (1946), 333–344.

Assmann Aleida, Erinnerungsrume. Formen und Wandlungen des kulturellen Gedchtnisses, 3. Aufl., Mnchen 2006.

Assmann Aleida, Fiktion als Differenz // Poetica 21 (1989), 239–260.

Assmann Aleida, History, Memory, and the Genre of Testimony // Poetics Today 27:2 (2006), 261–273.

Assmann Aleida, Persnliche Erinnerung und kollektives Gedchtnis in Deutschland nach 1945 // Hans Erler (Hg.), Erinnern und Verstehen. Der Vlkermord an den Juden im politischen Gedchtnis der Deutschen, Frankfurt 2003, 126–138.

Assmann Aleida, Vier Formen von Erinnerung // Forum Ethik Streitkultur, 13 (2002), 183–190.

Assmann Aleida, Ute Frevert, Geschichtsvergessenheit – Geschichtsversessenheit. Vom Umgang mit deutschen Vergangenheiten nach 1945, Stuttgart 1999.

Assmann Jan, Das kulturelle Gedchtnis. Schrift, Erinnerung und politische Identitt in frhen Hochkulturen, Mnchen 1992.

Assmann Jan, Erinnern, um dazuzugehren. Kulturelles Gedchtnis, Zugehrigkeitsstruktur und normative Vergangenheit // Kristin Platt, Mihran Dabag (Hg.), Generation und Gedchtnis. Erinnerungen und kollektive Identitten, Opladen 1995, 51–75.

Assmann Jan, Frhe Formen politischer Mythomotorik. Fundierende, kontraprsentische und revolutionre Mythen // Dietrich Harth, Jan Assmann (Hg.), Revolution und Mythos, Frankfurt 1992, 39–61.

Assmann Jan, Moses der gypter. Entzifferung einer Gedchtnisspur, Mnchen 1998.

Assmann Jan, Assmann Aleida, Christoph Hardmeier (Hg.), Schrift und Gedchtnis, Mnchen 1983.

Aust Stefan (Hg.), Die Gegenwart der Vergangenheit. Der lange Schatten des Dritten Reichs, Mnchen 2004.

Backes Uwe (Hg.), Die Schatten der Vergangenheit. Impulse zur Historisierung des Nationalsozialismus, Frankfurt/M. 1990.

Baddeley Alan, So denkt der Mensch. Unser Gedchtnis und wie es funktioniert, Mnchen 1986.

Baecker Dirk, Kluge Alexander, Vom Nutzen ungelster Probleme, Berlin 2003.

Baer Ulrich (Hg.), Niemand zeugt fr den Zeugen. Erinnerungskultur und historische Verantwortung nach der Shoah, Frankfurt/M. 2000.

Bar-On Dan, Die Last des Schweigens. Gesprche mit Kindern von NS-Ttern, Hamburg 2003.

Bauman Zygmunt, Liquid Modernity, Oxford 2000.

Becker Annette, Maurice Halbwachs. Un intellectuel en guerres mondiales 1914–1945, Paris 2003.

Becker Henk A., Discontinuous Change and Generational Contracts // Sara Arber and Claudine Attias-Donfurt (Hg.), The Myth of Generational Conflict. The Family and State in Ageing Societies, London 2000, 114–132.

Begley Louis, Wartime Lies, New York 1991.

Benjamin Walter, ber den Begriff der Geschichte, VII // Gesammelte Schriften, hg. v. Rolf Tiedemann u. Hermann Schweppenhuser, Frankfurt/M. 1991, Bd. 1–2, 696f.

Beradt Charlotte, Das Dritte Reich des Traums, Frankfurt/M. 1994.

Bergson Henry, Matire et mmoire, Paris 1896.

Bhabha Homi, Nation and Narration, London 1990.

Binder Beate, Jahrestag // Lexikon Gedchtnis und Erinnerung, hg. v. Jens Ruchatz und Nicolas Pethes, Reinbek 2001, 290–291.

Bloch Marc, Mmoire collective, tradition et coutume // Rvue de Synthse Historique 40 (1925), 78–83.

Boer Pim de, Lieux de mmoire et identit de l'Europe // Willem Frijhoff (Hg.), Lieux de mmoire et identites nationales, Amsterdam 1993, 29.

Bohleber Werner, Die Entwicklung der Traumatheorie in der Psychoanalyse // Psyche 9/10 (2000), 797–839.

Bohleber Werner, Trauma, Trauer und Geschichte // Burkhard Liebsch, Jrn Rsen, Trauer und Geschichte, Kln 2001, 131–145.

Bohrer Karl Heinz, Historische Trauer und poetische Trauer // Merkur 12 (1999), 53. Jahrgang, 1127–1141, wiederabgedr. in Burkhard Liebsch, Jrn Rsen, Trauer und Geschichte, Kln 2001, 111–127.

Borland John, Graffiti, Paraden und Alltagskultur in Nordirland // Harald Welzer (Hg.), Das soziale Gedchtnis, a.a.O., 276–295.

Braembussche Antoon van den, The Silence of Belgium: Taboo and Trauma in Belgian Memory // Catherine Labio (Hg.), Belgian Memories, Yale French Studies, 102 (2002), 35–52.

Brague Rmi, Europa – eine exzentrische Identitt, Frankfurt 1993.

Brendler Konrad (Hg.), Drei Generationen im Schatten der NS-Vergangenheit. Beitrge zum Internationalen Forschungskolloquium Lernen und Pseudo-Lernen in der Aufarbeitung des Holocaust, Wuppertal 1991.

Brown R., J. Kulik, Flashbulb Memories // Cognition 11 (1977), 629–654.

Browne Thomas, Hydriotaphia – Urne Burial, or, A brief Discourse of the Sepulchrall Urnes Lately Found in Norfolk (1658) // Selected Prose of Thomas Browne, New York 1968.

Bude Heinz, Generationen im sozialen Wandel // Annette Lepenies (Hg.), Alt und Jung. Das Abenteuer der Generationen, Deutsches Hygiene Museum Dresden, Frankfurt/M., Basel 1997.

Burger Rudolf, Kleine Geschichte der Vergangenheit. Eine pyrrhonische Skizze der historischen Vernunft, Styria 2004.

Burke Peter, Eyewitnessing. The Uses of Images as Historical Evidence, Ithaca 2001.

Burke Peter, Geschichte als soziales Gedchtnis // Aleida Assmann, Dietrich Harth (Hg.), Mnemosyne, Frankfurt 1993, 289–304.

Burke Peter, History as Social Memory // Thomas Butler (Hg.), Memory, History, Culture and the Mind, Oxford 1989, 97–113.

Burckhardt Jacob, Weltgeschichtlichen Betrachtungen, Bern 1947.

Buruma Ian, Erbschaft der Schuld. Vergangenheitsbewltigung in Deutschland und Japan, Mnchen 1994.

Butler Samuel, Life and Habit, 1877; Neuausg. London 1923.

Carus Carl Gustav, Lebenserinnerungen und Denkwrdigkeiten, Leipzig 1865/66, Bd. 1.

Caruth Cathy, Unclaimed Experience, Trauma, Narrative, and History, Baltimore 1996.

Celan Paul, Atemwende, Frankfurt/M. 1967.

Celan Paul, Gedichte in zwei Bnden, Frankfurt/M. 1985.

Chaumont Jean-Michel, Die Konkurrenz der Opfer. Genozid, Identitt und Anerkennung, Lneburg 2001.

Cicero, De finibus bonorum et malorum. ber das hchste Gut und das grte bel, bers. und hg. v. Harald Merklin, Stuttgart 1989, Bd. 1–2.

Connerton Paul, How Societies Remember, Cambridge 1989.

Conway Martin A., Flashbulb Memories, Hillsdale, New Jersey 1995.

Conway Martin A., The Inventory of Experience: Memory and Identity // James W. Pennebaker, Dario Paez, Bernard Rime (Hg.), Collective Memory of Political Events. Social Psychological Perspectives, Mahwah, New Jersey 1997, 21–43.

Coundenhove-Kalergi Barbara, Rathkorb Oliver (Hg.), Die Bene-Dekrete. Czernin 2002.

Csky Moritz, Peter Stachel (Hg.), Die Verortung von Gedchtnis, Wien 2001.

Dabag Mirhan, Der Genozid an den Armeniern im Osmanischen Reich // Volkhard Knigge, Norbert Frei, Verbrechen erinnern, 33–55.

Danyel Jrgen und Philipp Ther (Hg.), Flucht und Vertreibung in europischer Perspektive // Zeitschrift fr Geschichtswissenschaft 51 (2003).

Daxner Michael, An der Schwelle zum Neuen – im Schatten der Vergangenheit. Jdische Kultur in Deutschland heute, Oldenburg 1997.

Derrida Jacques, «A Self-Usealing Poetic Text» – Poetics and Politics of Witnessing // Michael Clark (Hg.), Revenge of the Aesthetic, Berkeley 2000, 180–207.

Diner Dan, Beyond the Conceivable: Studies on Germany, Nazism, and the Holocaust, Berkeley 2000.

Dubiel Helmut, Niemand ist frei von Geschichte. Die nationalsozialistische Herr- schaft in den Debatten des Deutschen Bundestages, Mnchen 1999.

Dckers Tanja, Himmelskrper. Roman, Berlin 2003.

Echterhoff Gerald, Martin Saar (Hg.), Kontexte und Kulturen des Erinnerns. Maurice Halbwachs und das Paradigma des kollektiven Gedchtnisses, Konstanz 2003.

Elkana Yehuda, The Need to Forget // Ha'aretz, 2. Mrz 1988.

Emmerich Wolfgang (Hg.), Der Bremer Literaturpreis 1954–1987. Eine Dokumentation, Bremerhaven 1988.

Erikson Erik, Identittskrise in autobiographischer Sicht // Idem. Lebensgeschichte und historischer Augenblick, Frankfurt/M. 1977.

Erll Astrid, Kollektives Gedchtnis und Erinnerungskulturen. Eine Einfhrung, Stuttgart 2005.

Escudier Alexandre (Hg.), Gedenken im Zwiespalt. Konfliktlinien europischen Erinnerns, Gttingen 2001.

Esterhazy Peter, Alle Hnde sind unsere Hnde // Sddeutsche Zeitung, Nr. 236 11. Oktober 2004, 16.

Felman Shoshana, The Juridical Unconscious: Trials and Traumas in the Twentieth Century, Cambridge, Mass. 2002.

Felman Shoshana, Dori Laub (Hg.), Testimony. The Crisis of Witnessing in Literature, Psychoanalysis, and History, New York 1992.

Fiedler Leslie, Cross the Border, Close the Gap, New York 1972.

Fisher Philip, Local Meanings and Portable Objects: National Collections, Literatures, Music and Architecture // Gwendolyn Wright (Hg.), The Formation of National Collections of Art and Archaeology, Hanover, London 1996.

Forte Dieter, Schweigen oder Sprechen, Frankfurt 2002.

Foschepoth Josef, Im Schatten der Vergangenheit. Die Anfnge der Gesellschaften fr Christlich-Jdische Zusammenarbeit, Gttingen 1993.

Franois Etienne, Hagen Schulze (Hg.), Deutsche Erinnerungsorte, 3 Bnde, Mnchen 2001.

Franois Etienne und Monika Flagge, Ausstellungskatalog, Germania – Mythen der Nationen. 1945 – Arena der Erinnerungen, Berlin 2004.

Frank Niklas, Der Vater. Eine Abrechnung, Mnchen 2001.

Frei Norbert, Identittswechsel in der Nachkriegszeit. Die «Illegalen» in der Nachkriegszeit // Helmut Knig et al. (Hg.), Vertuschte Vergangenheit. Der Fall Schwerte und die NS-Vergangenheit der deutschen Hochschulen, Mnchen 1997, 207–222.

Frei Norbert, Vergangenheitspolitik. Die Anfnge der Bundesrepublik und die NS-Vergangenheit, Mnchen 2003.

Frei Norbert, Von deutscher Erfindungskraft, oder: Die Kollektivschuldthese in der Nachkriegszeit // Idem. 1945 und Wir. Das Dritte Reich im Bewutsein der Deutschen, Mnchen 2005.

Freud Sigmund, Erinnern, Wiederholen, Durcharbeiten // Gesammelte Werke, Bd. 10, hg. v. Anna Freud et al. Frankfurt/M. 1969, 126–136.

Frevert Ute, Braucht Europa eine kulturelle Identitt? Zehn kritische Anmerkungen // Transit. Europische Revue 28 (2005), 109–114.

Frevert Ute, Eurovisionen. Ansichten guter Europer im 19. und 20. Jahrhundert, Gttingen 1988.

Fried Johannes, Der Schleier der Erinnerung. Grundzge einer historischen Memorik, Mnchen 2004.

Friedlnder Saul, Im Angesicht der «Endlsung»: Die Entwicklung des ffentlichen Gedchtnisses und die Verantwortung des Historikers // Dieter Borchmeyer, Helmut Kiesel (Hg.), Das Judentum im Spiegel seiner kulturellen Umwelten. Symposium zu Ehren von Saul Friedlnder, Neckargemnd 2002, 207–223.

Friedlnder Saul, When Memory Comes, New York 1979.

Friedrich Jrg, Der Brand. Deutschland im Bombenkrieg 1940–1945, Berlin 2002.

Frisch Max, Wilhelm Tell fr die Schule, Frankfurt/M. 1971.

Gadamer Hans Georg, Wahrheit und Methode, Tbingen 1960.

Ganzfried Daniel… alias Wilkomirski. Die Holocaust-Travestie. Enthllung und Dokumentation eines literarischen Skandals, Berlin 2002.

Gellately Robert, Hingeschaut und weggesehen. Hitler und sein Volk, Stuttgart, Mnchen 2002.

Giesen Bernhard, Triumph and Trauma, London 2004.

Giesen Bernhard, Christoph Schneider (Hg.), Ttertrauma. Nationale Erinnerungen im ffentlichen Diskurs, Konstanz 2004.

Ginzburg Carlo, Der Richter und der Historiker. berlegungen zum Fall Sofri, Berlin 1991.

Gourevitch Philip, The Memory Thief // The New Yorker 24, 14. Juni 1999, 48–68.

Grass Gnter, Die Blechtrommel, Darmstadt 1959.

Grass Gnter, Ich erinnere mich // Frankfurter Allgemeine Zeitung, 4. Oktober 2000.

Grass Gnter, Im Krebsgang, Gttingen 2002.

Grass Gnter et al., Die Zukunft der Erinnerung, hg. v. Martin Wlde, Gttingen 2001, 27–34.

Groebner Valentin, Der Schein der Person, Mnchen 2004.

Haarer Johanna, Die deutsche Mutter und ihr erstes Kind, Mnchen 1936.

Halbwachs Maurice, Das Gedchtnis und seine sozialen Bedingungen (frz. Erstausgabe 1925), bers. L. Geldsetzer, 1966, Ndr. Frankfurt 1985.

Halbwachs Maurice, Das kollektive Gedchtnis (frz. Ausgabe posthum 1950, Neuausgabe von G. Namer, Paris 1997), Frankfurt 1985.

Hartman Geoffrey (Hg.), Bitburg in a Moral and Political Perspective, Bloomington 1986.

Hartman Geoffrey, Der lngste Schatten. Erinnern und Vergessen nach dem Holocaust, Berlin 1999.

Hartman Geoffrey, Scars of the Spirit, New York 2002.

Heer Hannes, Hitler war's. Die Befreiung der Deutschen von ihrer Vergangenheit, Berlin 2005.

Heer Hannes, Vom Verschwinden der Tter. Der Vernichtungskrieg fand statt, aber keiner war dabei, Berlin 2004.

Heidegger Martin, Sein und Zeit, Tbingen 1967.

Heimrod U., G. Schlusche und H. Seferens, Der Denkmalstreit – das Denkmal? Die Debatte um das «Denkmal fr die ermordeten Juden Europas». Eine Dokumentation, Berlin 1999.

Herf Jeffrey, Divided Memory. The Nazi Past in the Two Germanys, Cambridge, Mass. 1997.

Herodot, Historien, Erstes Buch, hg. v. H.W. Haussig, Stuttgart 1955.

Hirsch Marianne, Family Frames. Photography, Narrative and Postmemory, Cambridge, Mass. 1997.

Honneth Axel, Kampf der Anerkennung, Frankfurt 2003.

Huizinga Johan, A Definition of the Concept of History // R. Klibansky, H.J. Paton (Hg.), Philosophy & History. Essays presented to Ernst Cassirer, New York 1963 [zuerst 1936], 1–10.

Illich Ivan, Fortschrittsmythen, Reinbek 1978.

Ivanji Ivan, Die Macht der Erinnerung, die Ohnmacht der Worte // Volkhard Knigge, Norbert Frei, Verbrechen erinnern, a.a.O., 1–20.

Jger Ludwig, Germanistik – eine deutsche Wissenschaft. Das Kapitel Hans Ernst Schneider // Helmut Knig et al. (Hg.), Vertuschte Vergangenheit. Der Fall Schwerte und die NS-Vergangenheit der deutschen Hochschulen, Mnchen 1997; zuerst in: Sprache und Literatur 77 (1996), 5–47.

Jger Ludwig, Seitenwechsel. Der Fall Schneider/Schwerte und die Diskretion der Germanistik, Mnchen 1998.

Janeczek Helena, Die Lektionen des Verborgenen, Kln 1999.

Jaworski Rudolf, Geschichtsdenken im Umbruch // Idem. et al. (Hg.), Umbruch im stlichen Europa. Die nationale Wende und das kollektive Gedchtnis, Wien 2004.

Jeismann Michael, Voodoo Child. Die verhexten Kinder // Literaturen, Mai (2005), 15.

Jirgl Reinhard, Die Unvollendeten, Mnchen 2002.

Judt Tony, The Past is Another Country: Myth and Memory in Postwar Europe // Daedalus 121 (Fall 1992), 83–119.

Jnger Friedrich Georg, Gedchtnis und Erinnerung, Frankfurt/M. 1957.

Kerby Anthony Paul, The Language of the Self // Philosophy Today, Fall 1986, 210–223.

Kettenacker Lothar (Hg.), Ein Volk von Opfern? Die neue Debatte um den Bombenkrieg 1940–45, Berlin 2003.

Kielmannsegg Peter Graf, Lange Schatten. Vom Umgang der Deutschen mit der nationalsozialistischen Vergangenheit, Berlin 1989.

Klger Ruth, Weiter leben. Gttingen 1992, Neuausg. Mnchen 1994.

Knigge Volkhard, Jrgen Maria Pietsch, Thomas A. Seidel, Versteinertes Gedenken. Das Buchenwalder Mahnmal von 1958, Leipzig 1997, Bd. 1.

Knigge Volkhard, Norbet Frei (Hg)., Verbrechen erinnern. Die Auseinandersetzung mit Holocaust und Vlkermord, Mnchen 2002.

Knittel Anton Philipp, Bilder-Bcher der Erinnerung. «Jugenderinnerungen eines alten Mannes» im Kontext ihrer Zeit // Weimarer Beitrge. Zeitschrift fr Literaturwissenschaft, sthetik und Kulturwissenschaften 42 (1996, 4), 545–560.

Knopp Guido (Hg.), Geschichte im Fernsehen. Ein Handbuch, Darmstadt 1988.

Kobylinska Ewa, Andreas Lawaty, Erinnern, Vergessen, Verdrngen. Polnische und deutsche Erfahrungen, Wiesbaden 1998.

Kocka Jrgen, Erinnern – Lernen – Geschichte. Sechzig Jahre nach 1945 // ZG 16 (2005), 64–78.

Knig Helmut (Hg.), Der Fall Schwerte im Kontext, Opladen, Wiesbaden 1998.

Knig Helmut et al. (Hg.), Vertuschte Vergangenheit. Der Fall Schwerte und die NS-Vergangenheit der deutschen Hochschulen, Mnchen 1997.

Koselleck Reinhart, Erfahrungswandel und Methodenwechsel. Eine historisch-anthropologische Skizze // Christian Meier, Jrn Rsen (Hg.), Historische Methode (Theorie der Geschichte, Bd. 5), Mnchen 1988, 13–61.

Koselleck Reinhart, Formen und Traditionen des negativen Gedchtnisses // Volkhard Knigge, Norbert Frei (Hg.), Verbrechen erinnern. Die Auseinandersetzung mit Holocaust und Vlkermord, Mnchen 2002.

Koselleck Reinhart, Gebrochene Erinnerungen? Deutsche und polnische Vergangenheiten // Jahrbuch der Deutschen Akademie fr Sprache und Dichtung, Gttingen 2000, 19–32.

Koselleck Reinhart, Kriegerdenkmale als Identittsstiftungen der berlebenden // O. Marquard, K.H. Stierle (Hg.), Identitt. Poetik und Hermeneutik 8, Mnchen 1979, 255–276.

Koselleck Reinhart, Nachwort zu: Charlotte Beradt, Das Dritte Reich des Traums, Frankfurt/M. 1994.

Koselleck Reinhart, Vielerlei Abschied vom Krieg // Brigitte Sauzay et. al., Vom Vergessen, vom Gedenken. Erinnerungen und Erwartungen in Europa zum 8. Mai 1945, Gttingen 1995, 19–25.

Kracauer Siegfried, Das Ornament der Masse, Frankfurt 1977.

Krystal Henry, Oral History and Echoes of Cataclysms Past, Paper read to the Social Science History Association, Nov. 17, 1998, Chicago (modified Sept. 9, 2000), 4–5.

Kulturamt der Stadt Marburg (Hg.), Formen von Erinnerung. Eine Diskussion mit C.L. Ein anderer Blick auf Gedenken, Erinnern und Erleben, Marburg 1998.

Laak Dirk van, Gesprche in der Sicherheit des Schweigens. Carl Schmitt in der politischen Geistesgeschichte der frhen Bundesrepublik, Berlin 1993.

Landkammer Joachim, «Wir spren nichts». Anstige Thesen zum zuknftigen Umgang mit der NS-Vergangenheit // Joachim Landkammer, Thomas Noetzel, Walter Ch. Zimmerli (Hg.). Erinnerungsmanagement. Systemtransformation und Vergangenheitspolitik im internationalen Vergleich, Mnchen: Fink 2006.

Lanzmann Claude, Ihr sollt nicht weinen // Christoph Weiss (Hg.), Der gute Deutsche. Dokumentation des Presseechos von «Schindlers Liste», St. Ingbert 1995.

Lanzmann Claude, Shoah, Frankreich, Schweiz 1985, Dokumentarfilm, 566 Minuten.