Затерянные в Шангри-Ла Зукофф Митчелл

20. «ЭЙ, МАРТА!»

ПОСЛЕ ПОХОРОН жизнь в лагере вошла в обычную колею — медицинские процедуры, еда, чтение, карты, разговоры, походы за сброшенными с транспортных самолетов припасами и общение с туземцами. Уолтер хотел действовать. Общаясь по рации с майором Джорджем Гарднером, который находился на борту транспортного самолета 311, он предложил использовать вертолеты для переброски людей из полевого лагеря в долину. В таком случае не пришлось бы ждать, пока Маргарет и Деккер окрепнут и смогут проделать весь путь пешком.

О вертолетах Уолтер заговорил по причине отсутствия летного опыта и накопившейся усталости. Если бы вертолетом можно было перебросить людей из полевого лагеря в долину, то можно было бы точно так же вывезти их из долины — пусть даже не всех сразу, а по несколько человек. И если бы использование вертолетов было реальностью, ни полковник Элсмор, ни другие руководители спасательной операции не стали бы снаряжать в долину группу Уолтера, медиков и десантников.

Мысль о вертолетах посещала Уолтера не раз — он писал об этом в своем дневнике. Ему хотелось быстрее вернуться в Голландию. Он считал, что успех его миссии в Шангри-Ла поможет ему добиться более значимого боевого задания.

Пока Уолтер ожидал ответа о вертолетах и отчета медиков о состоянии раненых, его нетерпение выплескивалось на тетрадных страницах.

«Штабная» палатка на прогалине в джунглях. Слева направо: Джон Макколлом, Кен Деккер, Бен Булатао и Камило Рамирес (фотография любезно предоставлена С. Эрлом Уолтером-младшим).

«29 мая 1945 года: Решили поправить нашу кухню, и мы с Доном Руисом занялись этой работой. Потом ждали самолета. Наконец он прилетел — новый самолет с новым экипажем… Они сбросили один груз в двух милях от нас. Ящик разбился. Похоже, им кажется, что у нас здесь пикник. Я все высказал, и самолет улетел в Голландию… Все — наряды для Хастингс. У нее уже собрался целый гардероб. Никаких лекарств. Что за немыслимая глупость?!. Вся надежда на вертолет.

30 мая 1945 года: Ждали самолет, но он не прилетел. У нас достаточно еды, но очень мало лекарств… Весь день читали и стреляли по мишеням. Что за жизнь! Все еще ждем ответа о вертолетах. Или хотя бы относительного выздоровления наших больных… Дождь начался рано, мы промокли. Осталось только читать. Настроение бодрое, но хочется действовать… Один Бог знает, что происходит во внешнем мире.

31 мая 1945 года: Сегодня встали попозже, потому что делать все равно нечего. После завтрака я послал Каоили и Алерту, чтобы они разведали более короткий путь в долину… Самолет прилетел рано… Вертолета все еще нет, так что, по-видимому, придется идти через джунгли. Надеюсь, трое выживших одолеют этот путь.

1 июня 1945 года: Как надоело сидеть на одном месте! Хочется выбраться отсюда… Ждем выздоровления пациентов.

2 июня 1945 года: Самолет прилетел в 10.30. Сбросил припасы и почту. Нам очень нужны лекарства. Я получил восемь писем — это очень подняло всем настроение. Нам сообщили краткие новости, и известия вдохновляют. После обеда я читал „Бедсайд Эсквайр“, а потом мы готовили ужин… Надеюсь, наши пациенты поправятся поскорее.

3 июня 1945 года: Что за утро! Спали до 11.30. Первый раз проснулся так поздно без головной боли — по крайней мере, в воскресенье. Съели кашу и стали ждать обеда… Такая жизнь очень утомляет, но сделать ничего невозможно. Выйдем лишь тогда, когда будет ясно, что дорога до базового лагеря не повредит нашим пациентам. Впрочем, отдохнуть всегда не помешает.

4 июня 1945 года: Утром я немного пострелял из карабина. Отличный способ убить время! Сначала стреляешь, потом чистишь оружие — на все требуется время. Сегодня получился классный ужин. Донгальо и Булатао приготовили запеканку из бекона, тушенки, сладкого картофеля и горошка. На гарнир был рис, а на десерт персики. Погода все еще плохая, и самолет не прилетел. Настроение превосходное.

7 июня 1945 года: …Сидим и разговариваем о доме.

8 июня 1945 года: Год назад в этот день я простился со своей женой. Кажется, что прошло ужасно много времени. Здесь я скучаю по ней сильнее, чем когда бы то ни было. Дон [Руис] разбудил меня утром, потому что прилетел самолет… На борту находились два журналиста. Представляю, какое шоу они устроят в Штатах! Я надеюсь на это, потому что ребята очень постарались, Может быть, кто-то задумается и о моих планах на будущее. Журналисты — это Симмонс из „Чикаго Трибьюн“ и Мортон из „Ассошиэйтед Пресс“».

«ШОУ»-КАТАСТРОФА, чудесное спасение трех американцев, туземцы-дикари и спасательная миссия в Шангри-Ла — действительно выдалось на славу. Три недели полковник Элсмор хранил молчание, но потом все же информировал прессу о том, что в самом сердце Новой Гвинеи происходит нечто сенсационное. Несколько репортеров наживку заглотили. Но наибольший энтузиазм известия вызвали у двух журналистов, имена которых упомянуты в дневнике Уолтера.

Уолтеру Симмонсу из «Чикаго Трибьюн» исполнилось тридцать семь лет. Он родился в городе Фарго, штат Северная Дакота. Отец его был аптекарем. Два года Уолтер учился в колледже, а потом стал репортером газеты «Дейли Аргус-Лидер» в городе Сиу-Фоллз, штат Южная Дакота. Через десять лет, в 1943 году, он получил завидное назначение — стал военным корреспондентом газеты «Трибьюн» на Тихом океане. Несмотря на суровую внешность опытного военкора, Симмонс сохранил любовь к образности и велеречивости. «Рассвет каждое утро наступает неожиданно, словно удар молнии в жестокую грозу, — так он начал свой рассказ о повседневной жизни американских войск на острове Лейте. — Кажется, что гигантская рука внезапно срывает занавес. Раздается далекий грохот. Это 40-миллиметровая батарея сигнализирует о боевой готовности. Солдаты и гражданские срываются с постелей».

Несколько недель до экспедиции в Шангри-Ла Симмонс снабжал читателей «Трибьюн» колоритными репортажами о боях на Филиппинах. В мае 1945 года Симмонс находился в иллинойсском полку Национальной гвардии. Тема его репортажей ясна по заголовкам: «Янки со Среднего Запада выбивают японцев с позиций», «Чикагский янки побеждает японца одним перочинным ножом», «Солидный урожай: Янки подстрелили 19 японцев на рисовом поле», «Янки со Среднего Запада освобождают Филиппины». Статьи Симмонса публиковались не только в «Чикаго Трибьюн». Служба новостей газеты по подписке отправляла их в шестьдесят газет, а также в агентство «Рейтер» и британские новостные агентства.

Коллега и конкурент Симмонса, Ральф Мортон из «Ассошиэйтед Пресс», общался с еще более широкой аудиторией. Как и Симмонсу, Мортону исполнилось тридцать семь лет. Как и Симмонс, он начинал работу с самых низов. Он был репортером «Галифакс Геральд», канадского новостного агентства и газеты «Протестант Дайджест». В «Ассошиэйтед Пресс» он пришел в 1943 году. В начале 1945 года Мортон стал военным корреспондентом и руководителем австралийского отделения. Во время Второй мировой войны агентство обслуживало более полутора тысяч газет. Кроме того, агентство поставляло новости радиостанциям США. Мортон работал в радиослужбе, что позволяло ему общаться с тысячами слушателей.

Покружив над лагерем в долине, Симмонс и Мортон написали статьи, которые облетели весь мир. Каждый редактор чувствовал, что два военкора нашли историю, которую в журналистском мире называют «Эй, Марта!». Эти слова вошли в обиход из истории о супружеской паре. Супруги давно женаты и не слишком счастливы друг с другом. Муж, Гарольд, сидит в уютном кресле, уткнувшись носом в газету. Прочитав что-то интересное и удивительное, Гарольд нарушает привычное молчание и громко восклицает, обращаясь к своей многострадальной жене: «Эй, Марта, послушай-ка!»

И Уолтер Симмонс, и Ральф Мортон написали примерно одно и то же: американский военный самолет разбился над затерянной долиной в Голландской Новой Гвинее, населенной первобытными племенами каннибалов. Троим из двадцати четырех, находившихся на борту, удалось спастись. Среди них — прекрасная женщина-военнослужащая. Еще один спасшийся во время катастрофы потерял брата-близнеца. Третий получил серьезную травму головы. Геройский отряд десантников отправился на помощь товарищам по оружию. Первоначальная напряженность в отношениях с туземцами переросла в межкультурное общение, понимание и даже дружбу. Точного плана спасения пока не существует.

Статья Симмонса начиналась так: «В затерянной долине в ста тридцати милях к юго-западу от Голландии очаровательная девушка и два летчика ожидают помощи после того, как им удалось пережить одну из самых фантастических трагедий военного времени. Нога белого человека никогда еще не ступала на землю этого затерянного рая. Транспортный самолет „Си-47“ рухнул в долину в 15.15 13 мая». В следующем абзаце Симмонс писал, что полет был организован для того, чтобы пассажиры и экипаж могли «увидеть диких, первобытных людей, которые метали копья в пролетавшие над их головами самолеты».

Симмонс умело нагнетал напряжение, обращая внимание читателей на то, что командование не представляет, как вызволить людей из уединенной долины: «Три недели миниатюрная секретарша и двое мужчин ожидают спасения, но плана до сих пор нет. Было предложено несколько идей — использовать вертолет, гидроплан, который может приводниться на озере в тридцати милях от долины, планер и небольшие самолеты, способные взять на борт одного человека за раз». Симмонс рассказал о препятствиях, мешающих реализации каждой идеи. Статья завершалась так: «Пеший переход возможен, но на такую экспедицию уйдет несколько недель».

Мортон сосредоточился на туземцах: «Катастрофа военного транспортного самолета в диких джунглях Новой Гвинеи раскрыла миру тайну окруженной горами долины „Шангри-Ла“, где в крепостных деревнях в условиях варварского феодализма живут шестифутовые туземцы-дикари». ЧТОБЫ УСИЛИТЬ ДРАМАТИЗМ СИТУАЦИИ, МОРТОН ПРЕУВЕЛИЧИЛ ВЫСОТУ ГОР И СООБЩИЛ ЧИТАТЕЛЯМ, ЧТО САМОЛЕТ РАЗБИЛСЯ НА СКЛОНЕ ГОРЫ ВЫСОТОЙ СЕМНАДЦАТЬ ТЫСЯЧ ФУТОВ — ТО ЕСТЬ НА ДВЕ ТЫСЯЧИ ФУТОВ ВЫШЕ САМОЙ ВЫСОКОЙ ТОЧКИ НОВОЙ ГВИНЕИ. Газеты всей страны, в том числе и «Нью-Йорк Таймс», поместили эти статьи на первые страницы. Военные новости все еще занимали умы и сердца американцев — шла жестокая битва за Окинаву, и количество погибших с обеих сторон исчислялось тысячами. Но драматичная история о катастрофе военного самолета в «настоящей» Шангри-Ла, о женщине и двух мужчинах, оказавшихся среди дикарей-каннибалов, о героических десантниках, которые бросились на помощь, не имея гарантии возвращения, придала военным новостям особую новизну и колорит.

Всеобщий интерес к первым статьям на эту тему оправдал расчет Симмонса, Мортона и их руководства: история Шангри-Ла попала в точку. К тому же у катастрофы «Гремлин Спешиэл» имелось то, что репортеры называют «ногами» — перспектива продолжения и появления новых сенсационных статей на первых страницах газет.

ПОСЛЕ СТАТЕЙ Симмонса и Мортона Новой Гвинеей заинтересовались и другие военные корреспонденты. Все хотели попасть на транспортные самолеты и написать собственный вариант островного триллера. Полковник Элсмор всегда любил внимание прессы, поэтому он щедро раздавал обещания. Он даже отправил на самолете 311 стенографистку Мэри Галлахер, чтобы она зафиксировала радиопереговоры между бортом и лагерем в долине.

Одна из соседок Маргарет по палатке, рядовая Эстер Аквилио, передала через радиста сообщение. Она волновалась о безопасности Маргарет и интересовалась ее самочувствием. Маргарет резко ответила: «Скажите ей, чтобы кончала волноваться и начинала молиться!» Репортеры были в восторге.

Во время других переговоров Уолтер назвал Маргарет «королевой долины». Он рассказал репортерам о том, как ему и его десантникам трудно договариваться с туземцами, а Маргарет буквально коллекционирует плетеные ротанговые браслеты и «все, что ей понадобится от туземцев». Репортеры тут же подхватили пикантную деталь. Во всех статьях Маргарет превратилась в «королеву Шангри-Ла». Майор Гарднер поддержал игру и стал начинать ежедневные переговоры с Уолтером с вопроса: «Ну как там сегодня наша королева?» Майор пытался уговорить Маргарет пообщаться с ним и журналистами, но она категорически отказалась.

С Гарднером, радистом Джеком Гатцайтом и Ральфом Мортоном поочередно общались Уолтер и Макколлом. Мортон был счастлив — ему досталась великолепная история. Он даже начал помогать экипажу самолета. В одной статье, озаглавленной «Шангри-Ла получает последние известия от Ассошиэйтед Пресс», он описывал, как по рации читал новости обитателям лагеря на поляне.

Чтобы не отстать, Уолтер Симмонс начал публиковать собственный сериал под общим заголовком «На борту транспортного самолета над Тайной долиной». Через несколько дней «Трибьюн» предложила Маргарет, Макколлому и Деккеру по тысяче долларов за «эксклюзивный» рассказ о своем спасении. Они обсуждали это предложение, а Уолтер, как он сам признался в дневнике, страдал от мук ревности.

На одном из транспортных самолетов над долиной пролетела двоюродная сестра Деккера, рядовая Тельма Деккер. Но когда ей нужно было пройти в радиорубку, девушка почувствовала сильное головокружение и не смогла поговорить с братом.

В другой раз радист Джек Гатцайт взял с собой фонограф и проиграл обитателям лагеря записи Бенни Гудмена и Гарри Джеймса. Уолтер, шутя, предложил устроить в Шангри-Ла танцы. В любом случае музыка подняла всем настроение.

А тем временем Гатцайт вел настоящую осаду на Маргарет. В свой выходной он слетал в Брисбен, купил коробку шоколадных конфет и сбросил их ей на парашюте. Через несколько дней он весьма игриво пошутил, когда Уолтер передал просьбу Маргарет передать ей полный комплект формы — рубашку, футболку, брюки и бюстгальтер.

— Скажи, что ей это не нужно, — ответил Гатцайт. — Она может ходить нагишом.

Рейсы транспортных самолетов стали такими же привычными, как утренний визит молочника. Но один полет над долиной чуть было не закончился гибелью двух членов экипажа. Когда сержанты Питер Добрянски и Джеймс Кирчански открыли грузовой люк, порыв ветра вырвал дверь из петель. Обоих парней выбросило из самолета, и они повисли на дверце. Дверца стучала по хвостовому отсеку, но самолет все же удержался в воздухе. Сержанты отделались царапинами и синяками. Это происшествие не помешало им принять участие в последующих полетах.

Во время очередного полета Ральф Мортон поинтересовался, а нет ли в долине скрытых сокровищ. Он спросил у Уолтера, не пытались ли десантники мыть золото в реке Балием. Уолтер журналиста разочаровал: в реке не только что золота, даже рыбы нет!

Большую часть времени Уолтер и Макколлом общались с журналистами, майором Гарднером, Джеком Гатцайтом и новым пилотом, капитаном Хью Артуром. Они по-прежнему просили прислать им припасы и раковины для торговли с туземцами. ДНИ ШЛИ, И В ПАЙКИ ДОБАВИЛИСЬ БУТЫЛКИ ПИВА — ВПЕРВЫЕ В ИСТОРИИ НА ТЕРРИТОРИИ ШАНГРИ-ЛА ПОЯВИЛСЯ АЛКОГОЛЬ. Самолеты доставляли и письма из дома. Маргарет писали сестры, потому что отец «слишком занят, чтобы писать». Макколлом и Деккер общались с родителями, Уолтер — с женой, а десантники — с друзьями, подружками и родными. Узнав о доставке почты, редакторы из «Чикаго Трибьюн» предложили Уолтеру Симмонсу доставлять личные послания от родных жертвам катастрофы. Хотя родственники и там могли отправлять письма, они приняли предложение газеты.

«Дома все хорошо, мы ждем твоего возвращения, — писал Патрик Хастингс. — Надеемся, что у тебя все в порядке. Молимся за тебя. Сестры передают тебе привет. Иметь знаменитую дочь — это что-то. Подожди, когда увидишь газеты. Спасибо „Чикаго Трибьюн“ за то, что они согласились передать тебе это письмо. Очень приятно писать его. Надеемся скоро тебя увидеть. С любовью, Папа».

Берт Деккер написал сыну: «Мы надеемся, что ты поправляешься и скоро вернешься в строй. У нас с мамой все в порядке, но мы волнуемся за тебя. Папа».

Ролла и Ева Макколлом прислали письмо, проникнутое сдержанной печалью: «Мы счастливы, что ты остался жив. С тревогой ожидаем известий от тебя. Нам так жаль Роберта. С любовью, Папа и Мама». Позже Макколлом написал родителям и невестке письмо, чтобы развеять их страхи о том, что Роберт сильно страдал или умирал в полном одиночестве в джунглях. Он писал: «Роберт погиб мгновенно. Его тело полностью сгорело. Я был на месте катастрофы спустя пятнадцать дней и не нашел ни одной принадлежащей ему вещи. Даже если бы я узнал его, вытащить тело было бы невозможно».

Мортон и Симмонс каждый день писали новые статьи, и скоро им стало не хватать новостей. Симмонс попытался вытянуть что-то из заурядной просьбы Маргарет: «Не хотите сбросить мне несколько трусиков? Любые подойдут». Но когда другие журналисты подхватили эту историю, о просьбе предпочли забыть.

В дневнике Маргарет описала все произошедшее так: «Майор Гарднер игриво сообщил, что во всех газетах напечатали, будто я умоляю прислать мне пару трусиков. Если подобную статью прочтет отец, сразу подумает, что я бегаю по джунглям полуголая. От такой мысли его точно хватит удар». И сколько бы Маргарет ни просила, трусиков ей так и не прислали.

Другие расшифровки переговоров звучат, как письма из летнего лагеря:

Лейтенант Макколлом: Мы организовали великолепный утренний клуб. Отбой.

Майор Джордж Гарднер: Итак, у вас есть утренний клуб. И что же вам подавали на завтрак, парни? Не прочь немного поболтать?

Лейтенант Макколлом: Сегодня у нас был отличный завтрак. Рисовый пудинг, ветчина, яйца, бекон, кофе, какао, ананасы — все, что угодно. Прыгайте и присоединяйтесь к нам. У нас лучшая столовая в юго-западной части Тихого океана.

Маргарет и Деккер поправлялись, и у Дока Булатао возникло много свободного времени. Каждое утро, осмотрев своих американских пациентов, он отправлялся к жителям Увамбо. «Дока беспокоили тропические кожные болезни и ужасные язвы, — писала Маргарет. — Наши лекарства творили настоящие чудеса». Войны между туземцами на время пребывания в долине чужаков приостановились, но туземцы с удовольствием демонстрировали свое умение владеть луком. Однажды кто-то из туземцев стал нечаянной жертвой подобной демонстрации, и Доку пришлось лечить раненого.

Лечебные таланты Булатао и Рамиреса произвели впечатление на туземцев, которые стали называть их «Муму» и «Муа». Туземцы дали собственные имена Уолтеру и другим десантникам — среди этих имен были Пингконг и Бабикама, — но со временем все забыли, кого и как звали.

Все это время Уолтер наблюдал за туземцами и записывал результаты наблюдений в дневнике. Он относился к местным жителям с уважением. Отдельные его записи демонстрируют антропологическую прозорливость. Он восхищался туземными огородами: «Это превосходный образец упорного труда и здравого смысла». Туземные хижины казались ему «хорошо построенными и надежно защищающими обитателей от непогоды».

Но другие соображения опирались на неполную информацию и ошибочные предположения. Поскольку женщины редко приходили в лагерь, Уолтер считал, что туземцам женщин не хватает. Он не видел, чтобы туземцы ели свинину, поэтому решил, что они — вегетарианцы. В остальном ему был свойственен стереотипный взгляд на туземцев как на детей. Некоторые фрагменты его дневника вполне сойдут за шутки студентов в общежитии:

«Сегодня мы показали одному из туземцев фотографии обнаженных девушек. Он сразу же понял, что это женщины, и начал крутить гульфик весьма красноречивым образом. Парни подначивали его, и скоро гульфик уже не скрывал степени возбуждения. Судя по всему, местным жителям явно не хватает сексуального удовлетворения, так как женщин здесь почти нет. Обнаружив, что гульфик уже ничего не скрывает, туземец стремительно ретировался. Похоже, он был очень смущен, если не сказать больше».

Уолтера очень позабавил вид мальчика лет шести, которому явно было нечем заполнить свой гульфик. Гульфик свисал в сторону, демонстрируя всем окружающим мужское достоинство ребенка.

Интересуясь жизнью племени, Уолтер провел небольшой эксперимент. Карандашом он нарисовал простой рисунок на листе бумаги, показал рисунок туземцу, а потом дал ему чистый лист и карандаш. «Он начал рисовать на бумаге извилистые линии, как дитя, которому первый раз дали мел и доску. Туземец очень гордился своими достижениями и показал свое творение с широкой улыбкой».

Два туземца, 1945 (фотография любезно предоставлена С. Эрлом Уолтером-младшим).

Из этого Уолтер сделал вывод: «Мне кажется, что обучать этих туземцев не составит труда — нужно только выбрать верные методы».

Беседуя с Симмонсом, Уолтер очень подробно описывал внешность туземцев, их превосходные зубы и устройство их жилищ. Несмотря на то что жители Увамбо показались ему «энергичной и сильной расой», Уолтера удивляло то, что они не придумали себе никакой тары. «Они настолько привыкли ходить голыми и ничего не носить с собой, что корзины им просто не нужны». Во время другого сеанса он сказал: «ТУЗЕМЦЫ ОТНОСЯТСЯ К НАМ КАК К БЕЛЫМ БОГАМ, СПУСТИВШИМСЯ С НЕБЕС. ПОЖАЛУЙ, ЭТО САМЫЕ СЧАСТЛИВЫЕ ЛЮДИ, КАКИХ Я КОГДА-ЛИБО ВИДЕЛ. ОНИ ВСЕГДА ВСЕМ ДОВОЛЬНЫ». Позже Уолтер замечал: «Они живут хорошо. У них есть пища, есть кров, они абсолютно счастливы. Это настоящий райский сад. Их никто не беспокоит. Они конфликтуют друг с другом, но у них нет никаких проблем с внешним миром… Внешний мир воюет, а здесь, в этой небольшой долине, мы нашли полный покой и счастье. Нашему миру остается об этом только мечтать».

Но в одном туземцы проявляли непреклонность. В дневнике Уолтера значится: «Они до сих пор не впускают нас в свои деревни. В этом их отношение к нам не меняется со временем… Кроме того, они не подпускают нас к своим женщинам и отгоняют от посадок сладкого картофеля». Встретившись с молодой девушкой, Уолтер описал ее более благосклонно, чем ту женщину, которую увидел первой: «Эта девушка была более стройной и довольно симпатичной для туземки. У нее была большая грудь красивой формы, но слегка непропорциональная. Несомненно, это была самая красивая девушка из всех встреченных нами в долине».

Дневник Уолтера отражает его мысли и впечатления. Но американцам явно не хватало знаний языка туземцев. Уолтер не представлял, что жители Увамбо считают его и его спутников небесными духами. Он не знал, что внешность белых людей в точности совпала с описанием из легенды «Улуаек».

Их возвращение было предсказано, и поэтому жертв катастрофы и десантников довольно воинственные племена приняли вполне дружелюбно. Но у любого гостеприимства есть пределы. В легенде говорилось, что в древние времена духи спускались с небес по лиане, чтобы красть у людей женщин и свиней.

Если бы Уолтер знал о легенде «Улуаек», то он не удивлялся бы поведению туземцев и их нежеланию знакомить белых людей со своими женщинами.

21. ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ

ДНИ ШЛИ, УОЛТЕР подогревал внимание репортеров, считая, что это может пойти ему на пользу. «Сегодня опять прилетали оба военкора. Похоже, наша история на первых страницах всех газет мира, — писал он в своем дневнике. — Надеюсь, что после этого нам удастся принять участие в настоящих боевых действиях». В другой день он записал: «Если эта реклама пойдет нам на пользу, буду считать, что Господь услышал мои молитвы».

Скоро Уолтер узнал, что его молитвы действительно были услышаны. Неясно, сыграли ли в этом свою роль журналисты, но Уолтеру сообщили, что по возвращении в Голландию его подразделение немедленно отправится на Филиппины. Японцы почти прекратили сопротивление на островах. Партизанская война на Минданао подходила к концу. Генерал Макартур собирался объявить Филиппины «освобожденной зоной». И все же Уолтер не терял надежды встретиться на поле боя со своим героическим отцом. «Последнее, что я слышал о папе, это то, что у него все в порядке, но бои все еще идут».

Когда первый восторг прошел, Уолтера охватило отчаяние — Маргарет и Деккер поправлялись очень медленно. Пришлось дважды переносить дату возвращения в базовый лагерь в долине. Док Булатао сообщил, что состояние больных заметно улучшилось, но тяжелого перехода они не выдержат. В дневнике Уолтер рассказывал о конфликте между чувством долга и желанием побыстрее вернуться в строй: «Я не могу рисковать состоянием здоровья наших пациентов — любая инфекция может привести к ампутации». И сразу за этими словами мы читаем: «Все расстроены из-за задержки — особенно мои ребята и я сам. Мы же получили приказ отбыть на Филиппины. Война все еще идет, и нам надоело быть в стороне от боевых действий».

15 ИЮНЯ, ЧЕРЕЗ тридцать три дня после катастрофы, Док Булатао внимательно осмотрел Маргарет и Деккера, чтобы убедиться, что их состояние улучшилось. После осмотра он объявил, что пациенты готовы к переходу. В лечении они все еще нуждались, особенно Деккер, но Булатао считал, что опасность им больше не угрожает и они смогут выдержать переход до базового лагеря.

Уолтер дождаться не мог, когда можно будет свернуть лагерь и отправиться в путь. Но он отложил отправку до полудня, чтобы транспортный самолет успел сбросить припасы и запасную рацию на случай, если по дороге возникнут какие-то проблемы.

Ральф Мортон выполнял обязанности и корреспондента, и радиста. Транспортный самолет сбросил свой груз, и Мортон смог поговорить с Уолтером. Они обсудили план возвращения в базовый лагерь, и тут выяснилось, что репортера больше всего интересует Маргарет. Сколько бы Джон Макколлом ни пытался отвлечь журналиста, Мортон от намеченной цели не отступал:

Ральф Мортон: Как сегодня себя чувствует капрал Хастингс?

Лейтенант Макколлом: Она чувствует себя хорошо. Впрочем, все чувствуют себя хорошо. Мы мечтаем отсюда выбраться. Мы просидели здесь больше месяца, и нам страшно хочется вернуться к работе в Голландии. Да и десантники сидят здесь уже три недели.

Ральф Мортон: А Маргарет сможет что-нибудь нести?

Лейтенант Макколлом: Капрал Хастингс понесет небольшой рюкзак — по-видимому, около пятнадцати фунтов. Остальные понесут груз от пятидесяти до семидесяти пяти фунтов. Нам будет нелегко, если не удастся договориться с туземцами.

Ральф Мортон: Да, такой хрупкой девушке будет трудно справиться с таким грузом…

Даже находясь вдали от зоны боевых действий, военные репортеры старались как можно тщательнее фиксировать имена и места рождения военнослужащих. Родные и друзья с радостью читали о смелости своих близких и гордились знакомством с теми, кто сражается на войне. «Имена — это новости» — таков был девиз военных корреспондентов. Издатели поддерживали эту практику не только из журналистских, но и коммерческих соображений: напечатав имя местного жителя в своей газете, они стимулировали читательскую верность и подталкивали к приобретению дополнительных экземпляров.

За одним исключением журналисты, освещавшие катастрофу «Гремлин Спешиэл», следовали этому неписаному правилу. Они сразу назвали имена выживших и жертв катастрофы и те города, откуда они пошли в армию. Читатели узнали имена священников, отслуживших погребальные службы, имена тех, кто участвовал в планировании спасательной операции, имена экипажей транспортных самолетов. В газетах напечатали имена не только пилота, второго пилота и радиста, а также и бортинженера, сержанта Энсона Мейси из Джексонвилля, штат Флорида, и всех работников грузовой службы.

Но внимание всех репортеров было приковано к Маргарет, порой в ущерб десантникам Первого разведывательного батальона филиппинского происхождения. Но ведь все они, кроме Рамми Рамиреса, были уроженцами или гражданами Соединенных Штатов. ГОВОРЯ С РЕПОРТЕРАМИ ПО РАЦИИ, УОЛТЕР И МАККОЛЛОМ ПОСТОЯННО ПЫТАЛИСЬ ПРИВЛЕЧЬ ВНИМАНИЕ РЕПОРТЕРОВ К ДЕСАНТНИКАМ — ОСОБЕННО К ГЕРОИЧЕСКОЙ ВЫСАДКЕ БУЛАТАО И РАМИРЕСА В ЧРЕЗВЫЧАЙНО ОПАСНЫХ УСЛОВИЯХ И К ИХ РАБОТЕ, КОТОРАЯ НЕ ПРОСТО СПАСЛА ЖИЗНЬ МАРГАРЕТ И ДЕККЕРА, НО ЕЩЕ И ПОЗВОЛИЛА ОБОЙТИСЬ БЕЗ АМПУТАЦИИ. Статья выходила за статьей, но ни о медиках, ни о десантниках в них не говорилось. Порой их упоминали анонимно: «Два филиппинских медика с лекарствами и медицинским оборудованием были сброшены с парашютами в долину».

К чести Ральфа Мортона надо сказать, что в своих статьях он часто упоминал бойцов Первого разведывательного батальона. Уолтер Симмонс больше всего внимания уделил сержанту Альфреду Байлону. Интерес Симмонса к «крепкому, жилистому любителю сигар» подогревался тем, что сержант жил в Чикаго и работал садовником в городской больнице Гарфилд-Парк.

Когда транспортный самолет сбрасывал газеты со статьями о событиях в Шангри-Ла, Уолтер страшно злился — ведь о его людях почти ничего не писали. «Лишь немногие хоть что-то пишут о моих десантниках. Все их внимание приковано к другим. Я искренне надеюсь на то, что, когда мы выберемся отсюда, я смогу рассказать об этих замечательных людях. Ведь спасение выживших стало возможным только благодаря им. Высаживаться на неизвестной территории было очень опасно. Нам пришлось преодолеть высокие горы по густым джунглям, практически без троп. И никто не жаловался. Все стремились как можно лучше выполнить свою задачу».

Но сам Уолтер удостоился довольно высоких оценок. Журналисты называли его «вождем спасателей» — наверное, чтобы отличить от вождей туземных племен. Но все репортеры постоянно называли его столь нелюбимым им именем Сесил и вечно путали его фамилию — Уолтерс вместо Уолтер.

ПРЕЖДЕ ЧЕМ отправиться в базовый лагерь в долине, десантники тщательно рассортировали «имущество». Им нужно было решить, что брать с собой, а что оставить.

Упаковывая рюкзак, Макколлом наткнулся на невскрытые упаковки прокладок «Котекс». Инженерная мысль тут же сработала.

— Мэгги, — спросил он, — они тебе нужны?

Маргарет фыркнула и покачала головой. ТОГДА МАККОЛЛОМ РАЗДАЛ ЖЕНСКИЕ ПРОКЛАДКИ ДЕСАНТНИКАМ, ЧТОБЫ ТЕ ПОДЛОЖИЛИ ИХ ПОД ЛЯМКИ СВОИХ ТЯЖЕЛЫХ РЮКЗАКОВ. ПОЗЖЕ, РАССКАЗЫВАЯ ОБ ЭТОЙ ИННОВАЦИИ В ПЕХОТНОЙ АМУНИЦИИ, МАККОЛЛОМ ПОДЧЕРКИВАЛ: «ОНИ ИДЕАЛЬНО ПОДОШЛИ ДЛЯ ЭТОЙ ЦЕЛИ». Пока Маргарет упаковывалась, вокруг нее собрались туземцы. «Мы хотели проститься с Питом и его людьми, — записала она в дневнике. — Мы не могли называть этих добрых, дружелюбных и гостеприимных людей дикарями. Нам так и не удалось понять речь друг друга. Но наши сердца нашли общий язык. Самое большое чудо, которое произошло с Макколломом, Деккером и мной, после того как нам удалось выжить в авиационной катастрофе, это встреча с добрыми и заботливыми туземцами».

Уолтер стремился как можно быстрее вернуться в базовый лагерь. Он не успел попрощаться с туземцами. Но перед тем, как отправиться в путь, Маргарет все же нашла Вимаюка Вандика — вождя, которого американцы называли Питом. И вождь, и все его люди горько плакали.

«Многие из нас тоже прослезились», — записала в дневнике девушка.

Ни Маргарет, ни десантники не знали, что туземцы сделали им прощальный подарок. КОГДА ВИМАЮК И ДРУГИЕ ТУЗЕМЦЫ ПОНЯЛИ, ЧТО НЕБЕСНЫЕ ДУХИ СОБИРАЮТСЯ УХОДИТЬ И НАПРАВЛЯЮТСЯ В ДОЛИНУ, ЖИТЕЛИ УВАМБО СВЯЗАЛИСЬ СО СВОИМИ СОЮЗНИКАМИ, ОНИ ОРГАНИЗОВАЛИ НОВОЕ СОГЛАШЕНИЕ О БЕЗОПАСНОМ ПРОХОДЕ ЧУЖАКОВ ЧЕРЕЗ ДЖУНГЛИ. На опушке Маргарет оглянулась. Она в последний раз увидела поле сладкого картофеля, которое стало для них спасительным. Именно здесь их заметил капитан Бейкер, пролетавший над долиной на «Б-17». Она в последний раз увидела полевой «госпиталь», где Булатао и Рамирес спасли ее жизнь и ноги. Последним ее впечатлением стала большая пирамидальная палатка, над которой развевался американский флаг.

ЗА МЕСЯЦ, КОТОРЫЙ они провели в небольшом лагере на берегу реки Мунди, американцы постоянно предлагали свою еду туземцам. Но никто ничего не брал — туземцы отказывались даже пробовать чужую пищу. Макколлом перепробовал все — рис, тушенку, шоколад. «Мы откусывали кусочек и съедали у них на глазах, — вспоминал он. — Но они к нашим продуктам даже не прикасались».

Когда чужаки покинули лагерь, туземцы собрали оставшуюся пищу и сложили ее в пещере. «Никто не знал, что это за еда, — вспоминал Томас Вандик. — Люди боялись ее. Поэтому они сложили ее в одно место, и она стала священной. Мы забили свиней и окропили все вокруг их кровью. Это была церемония очищения». У входа в пещеру туземцы посадили дерево, напоминавшее бамбук. Они провели очередную церемонию окропления кровью — на этот раз кровь пролилась на тропу, по которой духи ушли в горы.

Хотя Вимаюк Вандик отказался пробовать еду чужаков, он принял от Макколлома мачете. В деревянной ручке было проделано отверстие, сквозь которое проходила веревка. Рубить деревья туземцам приходилось каждый день. Работа эта была тяжелой и требовала много времени. Островитяне не знали металла. Естественно, что металлическое мачете значительно облегчило их жизнь. Сначала Вимаюк каждое утро возвращал подарок, но каждый день Макколлом подтверждал, что эта вещь принадлежит вождю. Когда американцы покинули лагерь, Вимаюк сохранил мачете для себя.

Хотя Вимаюк, Яралок и другие туземцы сожалели об уходе духов, это событие огорчало далеко не всех. «Некоторые люди злились на Вимаюка, потому что он слишком хорошо относился к духам, — вспоминал Хеленма. — Они говорили: „Отдай им мачете!“ По-видимому, туземцев раздражало то, что десантники разбили лагерь на общественном поле. „Они уничтожили наш сладкий картофель и таро“», — вспоминал Хеленма.

Пока духи оставались с туземцами, для церемонии очищения использовались сигареты. «Сигареты им понравились, — записала в дневнике Маргарет, — но их страшно пугали спички и зажигалки. Поэтому мы прикуривали сигареты от собственных и передавали их Питу и другим туземцам». Она заметила, что Питу больше нравились «Рэли».

Когда духи ушли, Вимаюк поднялся на вершину хребта Оги. С помощью подаренного ему мачете он отломал куски от фюзеляжа «Гремлин Спешиэл», чтобы использовать их в хозяйственных целях. Один фрагмент фюзеляжа стал частью ограды и прослужил более шестидесяти лет.

После ухода духов жители Увамбо вернулись к прежней жизни, которую они и их предки вели веками. Они выращивали свиней и сладкий картофель, возводили дома, вступали в брак, вели войны с врагами. Но теперь, рассказывая детям легенду «Улуаек», они называли духов по именам — Югве, Меакале, Муму, Муа, Пингконг, Бабикама…

Прошло несколько лет. Как и предсказывала легенда, возвращение духов стало началом новой жизни…

СОБРАВ РЮКЗАКИ, американцы тронулись в путь к базовому лагерю, не имея точного представления о том, каким маршрутом двигаться. Им предстояла опасная дорога по джунглям.

«Мы постоянно поднимались и спускались из ущелья в ущелье, — вспоминал Уолтер. — Нам нужно было идти вдоль ручья, который тек по горному склону. Мы переходили его по десять раз на дню, потому что только так могли сохранить чувство направления».

Настроение Маргарет было приподнятым. Пробираясь по залитым дождем джунглям, она ощущала себя частью команды. Она вместе со всеми перебиралась через поваленные деревья, спускалась в бездонные ущелья и перепрыгивала с одного пня на другой. Но через полчаса она начала задыхаться. Она вспомнила кошмарное путешествие после катастрофы, вспомнила, как они пробирались по горам, джунглям и ледяной речке.

«Я думала, что набралась сил и чувствую себя гораздо лучше, чем сержант Деккер, который все еще выглядел просто ужасно, — записала Маргарет в дневнике. — Энергичный темп, заданный десантниками, оказался нам не по силам».

— Пожалуйста, остановитесь! — крикнула она. — Мне нужно отдохнуть.

— Мне тоже, — поддержал ее Деккер, и Маргарет вздохнула с облегчением.

Она понимала, что если бы не остановилась, то Деккер продолжал бы стоически идти вперед, пока силы бы окончательно не оставили его.

Через три часа было решено устроить привал и разбить лагерь для ночевки. Медики проверили и обработали раны Маргарет и Деккера. Кроме того, они остановились довольно рано и успели укрыться от ночного дождя. Маргарет получила собственную палатку, Макколлом и Деккер расположились в другой, несколько десантников в третьей, а остальные устроились в гамаках на деревьях.

На следующее утро все встали рано. Из лагеря вышли около восьми часов. Дорога опять шла по пересеченной местности — приходилось то подниматься, то спускаться. У Маргарет страшно разболелось правое бедро, его сводила судорога. В дневнике Уолтер записал: «Капрал Хастингс чувствует себя плохо, но держится». Однако ее состояние неизбежно замедляло движение.

Над головами пролетел транспортный самолет. Уолтер установил радиосвязь и сообщил майору Гарднеру о том, что туземцев-носильщиков найти не удалось. Он упомянул и о том, что туземцам не нравится, когда чужаки проходят рядом с их деревнями.

— Они настроены враждебно? — уточнил Гарднер.

— Сомневаюсь, — ответил Уолтер. — Мы не ждем никаких неожиданностей. Туземцы в целом миролюбивы. Пока мы не приближаемся к их женщинам и полям, с нами все будет в порядке.

В тот же день несколько туземцев из попавшейся по пути деревни согласились перенести груз хотя бы на какое-то расстояние. Во второй половине дня десантники остановились на привал. Впервые удалось выполнить план — за день они прошли десять миль. «Главная проблема — это вода, — записал Уолтер в дневнике. — Воды кругом полно, но только Богу известно, где найти ее в джунглях».

Уолтер сам растянул левую щиколотку, прыгая с камня на камень, но никому не сказал об этом. «Больше всего меня беспокоили Мэгги и два ее товарища, Кен Деккер и Мак, — вспоминал Уолтер, — поэтому я не обращал внимания на себя. Я наступил на камень, поросший мхом, поскользнулся и сильно растянул щиколотку. Боль мучила меня очень долго». Нога распухла, и Уолтер попросил Дока Булатао наложить тугую повязку. Боль не прошла, но на ногу хотя бы стало можно наступать. «Мы двигались слишком хорошо, чтобы тормозить из-за меня, — записал Уолтер в дневнике. — Бахала На! Я справлюсь!»

Ноги Маргарет окрепли. С каждым днем она чувствовала себя все лучше. 17 июня поход продолжался уже три дня. Уолтер сказал, что Маргарет по выносливости не уступает первоклассному пехотинцу. В дневнике он записал: «Снимаю шляпу перед капралом Хастингс, сержантом Деккером и лейтенантом Макколломом. Это замечательные, мужественные люди. Капрал Хастингс заслуживает особой похвалы. Не устаю удивляться этой девушке!»

Маргарет тоже отметила улучшение. В дневнике она записала, что чувствует себя «на миллион долларов». СИЛЫ ВЕРНУЛИСЬ К МАРГАРЕТ, НО ТЕПЕРЬ ПОЯВИЛАСЬ НОВАЯ ПРОБЛЕМА — НЕЖЕЛАННЫЕ ПОКЛОННИКИ. «Одного из туземцев мы прозвали „Бобом Хоупом“, — писала она в дневнике. — Нос у него точно как у актера. К сожалению, наш Боб страстно в меня влюбился. Он часами бродит вокруг и таращится на меня». Еще больше Маргарет раздражали шуточки десантников. Она страшно злилась.

Американцы и туземцы во время перехода в базовый лагерь в Большой долине (фотография любезно предоставлена С. Эрлом Уолтером-младшим).

«Неожиданно у Боба появился соперник, — писала она. — Молодой туземец, совсем еще ребенок, тоже положил на меня глаз. Его ухаживания весьма экстравагантны: чтобы привлечь внимание девушки, он швыряет в нее палки. Судя по всему, я должна бросать палку назад. Он ведет себя как щенок». В конце концов влюбленные туземцы отстали, и американцы двинулись дальше.

В понедельник, 18 июня, десантники увидели провал между двумя горами, который Уолтер назвал «седлом». Они двинулись вдоль мутной реки Паэ, а потом остановились на обед и отдых. Через два часа к ним подошли трое десантников, остававшихся в базовом лагере — сержанты Сэнди Абреника, Роке Веласко и Альфред Байлон. Уолтер был несказанно рад видеть своих солдат — «лучших солдат в мире, черт побери!».

Возвращение в долину ознаменовалось прилетом транспортного самолета. Завидев его Маргарет, Деккер и Макколлом стали прыгать, как дети, и размахивать руками. На этот раз самолет вел сам полковник Элсмор, а рядом с ним сидел Ральф Мортон.

Через пять недель после вылета из Голландии Маргарет, Макколлом и Деккер наконец-то увидели Шангри-Ла.

«Думаю, что те, кто следовал за Моисеем, увидев Землю Обетованную, радовались не больше, чем мы, — написала в дневнике Маргарет. — Перед нами лежала прекрасная зеленая долина, окаймленная огромными горными пиками массива Оранье. Река медного цвета текла между зеленых берегов. Это была настоящая Земля Обетованная — наша Земля Обетованная».

Когда все успокоились, стало известно, что Элсмор приготовил для них сюрприз.

22. ГОЛЛИВУД

КОГДА МАРГАРЕТ услышала, что транспортный самолет доставил сюрприз, она была уверена, что ее поклонники приготовили несколько банок пива для праздничного ужина. И она оказалась права. Пиво в сброшенном грузе действительно присутствовало — только груз был сброшен в старый лагерь возле деревни Увамбо. «И теперь там лежат два ящика отличного американского пива на радость Робинзонам, которые когда-нибудь на них наткнутся, — писала Маргарет в своем дневнике. — Туземцы все равно их не тронут».

Но настоящий сюрприз не был связан с алкоголем.

ПОСЛЕ НЕДОЛГОГО отдыха в базовом лагере Уолтера подозвали к рации. Радист транспортного самолета сообщил, что на борту находится режиссер, который собирается снять документальный фильм о жизни, смерти, туземцах и спасательной экспедиции. Режиссер уже надел парашют и был готов спрыгнуть, но тут наушники взял Уолтер.

— Этот человек когда-нибудь прыгал? — спросил он.

— Нет.

Оказалось, что один из десантников Первого разведывательного батальона в Голландии полчаса рассказывал режиссеру о том, как прыгать с парашютом и не погибнуть.

— Ради всего святого! — воскликнул Уолтер. — Как следует пристегните его страховочный трос!

В этом случае парашют раскрылся бы, даже если режиссер от страха забыл бы дернуть кольцо. Это оставляло ему хоть какую-то надежду на спасение.

Десантники с замиранием сердца наблюдали за тем, как самолет пролетает над долиной. Дверь выброски десанта была открыта. Но режиссера никто не видел. Еще один заход. Еще один. На третий раз в проеме появилась крупная фигура. За плечами человека была закреплена кинокамера. Человек подошел к проему и выпрыгнул из самолета. Почти мгновенно над ним раскрылся белый парашют.

Наблюдая за прыжком, десантники сразу почувствовали что-то неладное. Парашютиста бросало из стороны в сторону.

Маргарет ничего не знала о прыжках с парашютом, но даже она поняла, что перед ней «неопытный любитель».

«Его мотало по широкой дуге, — записала она в дневнике. — Мы боялись, что он запутается в стропах и рухнет на землю».

Уолтер и другие десантники с ужасом наблюдали за безумным прыжком.

— Держи ноги вместе!

— Контролируй движение!

— Тяни за стропы!

Никакого ответа.

Маргарет тоже кричала вместе со всеми. Но казалось, что парашютист находится без сознания. Он никак не реагировал на крики с земли.

Каким-то чудом парашют набрал воздух. Парашютист приземлился, упав на спину. К счастью, густые кусты смягчили падение, но десантники боялись обнаружить на месте приземления труп. Первым подбежал сержант Хавонильо.

Посмотрев на парашютиста, Хавонильо выскочил из кустов, словно увидел призрака. По крайней мере, так показалось Маргарет.

— Капитан, сэр! — крикнул Хавонильо. — Этот человек мертвецки пьян!

В кусты следом за Хавонильо нырнул Макколлом. И он тоже подтвердил диагноз десантника.

— Пьян, как свинья!

Вдвоем они с трудом вытащили режиссера из кустов. Уолтер осмотрел его, убедился, что с ним все в порядке, и доложил на борт улетающего транспортного самолета:

— Долина превращается в Голливуд — и очень быстро!

Уолтер даже не представлял, насколько он прав.

Отважным режиссером оказался Александр Канн. Жизненный путь этого сорокадвухлетнего авантюриста был непростым.

Он родился в Новой Шотландии, в семье известного банкира Г. В. Канна и Мабель Росс Канн. Его дед по материнской линии был членом канадской палаты общин. Мабель Канн умерла, когда Алекс был еще совсем ребенком. Когда мальчику исполнилось семь, отец перевез семью из Канады на Манхэттен. В 1914 году Г. В. Канн участвовал в создании Федерального резервного банка Нью-Йорка. Семья семь лет прожила в США, а затем вернулась в Канаду, где отец Алекса возглавил банк Оттавы.

Алекс Канн поступил в королевский военно-морской колледж Канады. Потом он вернулся в Нью-Йорк и стал изучать строительное и инженерное дело в Колумбийском университете.

Хуже времени выбрать было трудно: началась Великая депрессия, строительство остановилось, и инженеры-строители оказались столь же невостребованными, как и биржевые маклеры.

Александр Канн (фотография любезно предоставлена Б. Б. Макколлом).

Еще больше осложнила положение молодого инженера болезненная страсть к игре. В покер он проигрывал астрономические суммы. «Мой отец был очень азартным и никогда не думал о деньгах», — рассказывала его дочь, лондонский литературный агент Александра Канн.

Впрочем, не все в жизни Александра было так уж мрачно. Высокий, темноволосый, кареглазый, обаятельный и образованный молодой человек с прекрасной фигурой и приятным глубоким голосом отправился в Голливуд, где его качества оценили по достоинству, несмотря на Великую депрессию. Не желая компрометировать доброе имя семьи, он взял псевдоним — Александр Кросс. В псевдониме он использовал девичью фамилию матери — Росс.

Александр Канн/Кросс быстро получил несколько небольших ролей. В 1936 году он сыграл в полудюжине фильмов — играл сторожа в «Ярости» Фрица Ланга, где главную роль исполнил Спенсер Трейси, затем стал детективом в «Умной блондинке» с Глендой Фаррелл. Александр играл моряка в «Чайном клиппере», где главную роль исполнил его приятель и собутыльник Хэмфри Богарт. Актерская карьера продолжалась и в 1937 году, когда он сыграл тюремного надзирателя в «Сан-Квентине» (снова вместе с Богартом). Карьера Александра постепенно развивалась, он получал роли с большим количеством текста, играл героев, имеющих имена — например, в вестерне «Закон для Томбстоуна» он сыграл Быка Клэнтона. В цикле фильмов с участием Уильяма Бойда и Гэбби Хейс он получил роль злодея, Черного Джека Карсона.

ПОКА АЛЕКСАНДР КРОСС ДЕЛАЛ КАРЬЕРУ НА ЭКРАНЕ, РЕАЛЬНЫЙ АЛЕКСАНДР КАНН НА ЛИЧНОМ ОПЫТЕ ОПРОВЕРГАЛ ЗНАМЕНИТУЮ ГОЛЛИВУДСКУЮ ПОГОВОРКУ: «ЛЮБАЯ РЕКЛАМА — ХОРОШАЯ РЕКЛАМА». 28 марта 1937 года на первой странице «Лос-Анджелес Таймс» появилась сенсационная статья под заголовком «Актер признается в краже драгоценностей в Палм-Спрингс». В статье говорилось, что «характерный киноактер», в котором был узнан Александр Говард Кросс Канн, признался в краже бриллиантового браслета и драгоценного кольца. Драгоценности были украдены у бывшей жены газетного магната Уильяма Рэндольфа Херста, Альмы Уокер Херст. Судя по всему, это было самое плохо организованное ограбление в истории.

Известный дамский угодник, Канн познакомился с бывшей миссис Херст месяцем раньше в Сан-Вэлли, штат Айдахо. За десять дней до ограбления она пригласила его на небольшую вечеринку в своем доме в Палм-Спрингс. Ближе к ночи веселье переместилось в ресторан в центр города. Где-то около часа ночи Канн пришел в голливудский ломбард и заложил драгоценности, которые стоили более 6000 долларов. Надо сказать, что здесь Канна облапошили — он получил всего 350 долларов.

«Полицейским, — говорилось в статье, — Канн сообщил, что сильно поиздержался на скачках. Он похитил драгоценности из-за своих финансовых проблем. Кроме того, по его словам, в момент кражи он был пьян».

Когда Альма Херст заметила пропажу драгоценностей, она предоставила полиции список слуг и гостей. Следователи быстро обратили внимание на Канна. Помощник шерифа позвонил ему домой. Канн признался в преступлении, сообщил полиции, где находятся драгоценности. Браслет и кольцо были изъяты из ломбарда и возвращены владелице. По настоянию полиции Канн приехал в Палм-Спрингс и был арестован. Его обвинили в ограблении и отправили в тюрьму.

Получив драгоценности обратно, Альма Херст решила, что с нее хватит внимания и Алекса Канна. На следующий день в «Таймс» появилась другая статья, в которой сообщалось, что все обвинения против Канна будут сняты, если он вернет полученные деньги. Поскольку из ломбарда он получил всего 350 долларов, вернуть такую сумму было несложно.

В статье приводились слова Альмы Херст: «Никому не нравится обвинять друзей. Но когда люди совершают такие поступки, то им приходится платить по счетам». Прежде чем ситуация разрешилась, она попала в новостные ленты крупных агентств. Даже далекие от Голливуда газеты вышли с заголовками «Хозяйские драгоценности украдены фигляром». История об ограблении Херст соблазнила даже «Нью-Йорк Таймс».

Под псевдонимом Александр Кросс Канн в 1939 году снялся в одном из самых «депрессивных» фильмов — «Человек-бомба». Он играл главную роль — безымянного взрывателя. Эта роль стала для него прощальной. Арест поставил крест на его кинематографической карьере.

Канн горевал недолго. Он собрался с силами и двинулся вперед. К концу 1941 года он уже был трижды женат и разведен, хотя детей ни в одном браке не было. Не имея ни иждивенцев, ни ясных перспектив, он вернулся к собственным корням и вступил в канадский королевский флот. Но судьба и тут сыграла с ним злую шутку.

По пути в южную часть Тихого океана корабль Канна был атакован японской подводной лодкой. Канн оказался в воде. Он выжил, но повредил позвоночник и страдал от болей всю оставшуюся жизнь. В 1943 году Канн лечился в Австралии. Лечение не мешало ему быть завсегдатаем ночных клубов. Жизнерадостный выпивоха и одаренный рассказчик, он развлекал своих собутыльников байками из жизни Голливуда. «Он любого мог убедить в том, что знает о кинематографе больше, чем на самом деле», — вспоминала его дочь.

Благодаря знакомствам по ночным клубам Канн узнал, что голландское правительство в изгнании в Лондоне приглашает журналистов и режиссеров для работы во вновь создаваемой Государственной информационной службе Голландской Индии. Агентство должно было противостоять нацистской пропаганде и отстаивать интересы Голландии на мировой сцене.

Поскольку Канн постоянно говорил о своем кинематографическом опыте, а использовать сорокалетнего моряка с поврежденным позвоночником в армии было затруднительно, канадский флот «одолжил» Канна австралийскому отделению голландской информационной службы. Он получил должность «военный корреспондент и режиссер», 35-миллиметровую камеру и отправился снимать документальные фильмы о войне, покоряя всех вокруг обаянием и канадским акцентом.

Канн смело принялся за новую работу. Он бесстрашно снимал боевые действия на Филиппинах и Борнео. Во время вторжения армии союзников на остров Лейте в октябре 1944 года Канн находился на борту крейсера «Австралия», который попал под огонь японского бомбардировщика. Японский самолет (союзники называли эту модель «Бетти») атаковал «Австралию» на полной скорости. Во время атаки погибли капитан и штурман, а также двадцать восемь моряков. Это нападение считается первой успешной атакой камикадзе на военный корабль. Но свидетель этого события, Александр Канн, опровергал это утверждение. Через неделю после происшествия он рассказывал репортеру «Ассошиэйтед пресс» о том, что пилот к моменту падения самолета на крейсер уже был мертв. «Японская „Бетти“ летела с ужасным ревом, и из нее валил дым», — заявил он. К МОМЕНТУ ПРИЗЕМЛЕНИЯ В ШАНГРИ-ЛА КАНН УСПЕЛ ПРОМОТАТЬ НАСЛЕДСТВО, ПЕРЕЖИТЬ ТРИ РАЗВОДА, АРЕСТ ЗА КРАЖУ ДРАГОЦЕННОСТЕЙ, ТОРПЕДНУЮ АТАКУ И АТАКУ ЯПОНСКОГО САМОЛЕТА, УПРАВЛЯЕМОГО ПИЛОТОМ-КАМИКАДЗЕ. ТАК ЧТО ГОЛОВОКРУЖИТЕЛЬНЫЙ ПРЫЖОК С ПАРАШЮТОМ МЕРТВЕЦКИ ПЬЯНОГО РЕЖИССЕРА БЫЛ ВПОЛНЕ В ЕГО ДУХЕ. Когда появились статьи Уолтера Симмонса, Ральфа Мортона и других репортеров об авиационной катастрофе, первобытных племенах в Шангри-Ла и героическом десанте, Алекс Канн решил вновь испытать судьбу. 17 июня он вылетел из Мельбурна в Голландию. На следующее утро он отправился на транспортном самолете к месту катастрофы. Вернувшись на аэродром Сентани, он тут же потребовал для себя парашют. Капитан Первого разведывательного батальона Айзек Унчиано, рассказал ему об основах парашютирования, но Канн лишь шутил и смеялся. Лучше всего Унчиано запомнил то, что Канн обещал ему шесть кварт виски и бурную вечеринку, если ему удастся вернуться из джунглей благополучно.

«Он знал, что это очень опасно, — говорила дочь журналиста. — Но он хотел это сделать и вызвался добровольно. Он никогда в жизни не прыгал с парашютом. Десантники предложили обучить его, но он ответил: „Нет, спасибо. Я сделаю это раз в жизни. Если я откажусь прыгать, вытолкните меня“».

САМ КАНН НИКОГДА не признавался в том, что прыгал пьяным, но косвенным образом его слова подтверждают это. В статье для «Ассошиэйтед Пресс» он писал: «не помню, сам ли я выпрыгнул или меня вытолкнули по сигналу, но после раскрытия парашюта я был слишком занят съемкой. А потом я вполне благополучно приземлился прямо на спину в густой кустарник».

Когда Хавонильо и другие десантники вытащили его, Канн опустошил весь имеющийся запас аспирина, а потом с удовольствием присоединился к ужину в филиппинском стиле. Когда журналист немного протрезвел, Уолтер поинтересовался, как ему удалось спрыгнуть в долину.

— Я выпил бутылку голландского джина перед прыжком, — признался Канн.

— Зачем вы это сделали? — поразился Уолтер.

— Я не хотел мешкать.

Объяснение Уолтера вполне удовлетворило, и он вынес свой вердикт:

— Вам нужно стать парашютистом.

Позже майор Гарднер поинтересовался у Уолтера, не мучается ли его новый гость похмельем.

— Он говорит, что никогда бы снова этого не сделал, — ответил Уолтер. — Разве что подвернулась столь же увлекательная история.

Когда Канн обрел способность фокусироваться, он сразу же обратил внимание на Маргарет Хастингс. Интерес к красивым женщинам ему не отбила даже жесткая посадка. Канн попросил Уолтера передать Ральфу Мортону следующее сообщение: «Капрал Хастингс — самая красивая жертва авиакатастрофы, какую мне только доводилось видеть».

К этому он добавил: «Ребята из спасательного отряда называют ее Королевой Шангри-Ла». Когда Маргарет спрашивали о ее царственном титуле, она отвечала: «Я готова все бросить и расстаться со своей короной в любой момент».

Уолтер и Канн быстро подружились. Капитан ценил мудрость и уроки, которые преподала журналисту непростая жизнь. Они часами разговаривали, играли в покер, купались в реке, совершали походы по долине, спорили о спорте и военной политике. Канн считал, что военные не должны цензурировать статьи журналистов из зон боевых действий. Уолтер с ним не соглашался. «Мне нравится общаться с таким человеком, — записал в дневнике Уолтер. — Я могу многому у него научиться». В дневнике Уолтер сделал Канну самый большой комплимент из всех, на какие был способен: «Он — парень что надо!»

Александр Канн с камерой в Шангри-Ла (фотографии любезно предоставлена Б. Б. Макколлом).

После прибытия Канна в лагерь, который Уолтер назвал «Аванпостом американской армии в Шангри-Ла, ГНГ (Голландская Новая Гвинея)» (сокращенно «Лагерь Шангри-Ла»), он окончательно укомплектовался: командир — капитан С. Эрл Уолтер-младший, десять десантников, трое выживших после авиационной катастрофы и один канадец инженер-актер-вор-моряк-военный корреспондент.

Лагерь превратился, по выражению Уолтера, в «симпатичный маленький городок», раскинувшийся в тени высокой горы, в самой плоской части долины. Сержанты, которые оставались в лагере, разбили несколько палаток и навесов. Красная палатка исполняла роль склада, а розовая — столовой.

Вскоре в лагере появился и импровизированный свинарник, который соорудили из срубленных деревьев и веток. Абреника, Байлон и Веласко «купили» у местных туземцев семь свиней — обменяли их на раковины каури, сброшенные с транспортного самолета. Одна из свиней была настоящей малышкой, «очаровательной, как цветочек», как записала в дневнике Маргарет. Сержанты назвали эту свинью Пегги.