Внутри женщины Шоли Тамрико

Глава 13

Сапфо

Лиза была легкой. Как крупинки чая, танцующие в воде. Она жестикулировала руками в воздухе, когда говорила, и наклоняла голову к левому плечу, когда слушала.

Мы часто пересекались на арт-выставках, и у нас были общие знакомые – милая лесбийская пара. А потом Лиза и сама, улыбнувшись, пригласила меня на свидание. В тот момент я поняла, что хочу поговорить с ней об этом. О любви женщины к женщине.

Досье

Имя: Лиза

Возраст: 27

Профессия: дизайнер

Семейное положение: в активном поиске

Материальное положение: могло быть и лучше

Жилищные условия: съемная квартира

Дополнительные бонусы: любовь к женщинам

– Ну вот, я хотела свидание, а получила допрос, – Лиза широко улыбнулась.

Мы пришли в ботанический сад с пледом и фруктами. С некоторых пор сидеть на траве – мое любимое занятие. Из-за городского ритма мои маршруты нагло расстилаются в обход этого парка. Случается, что я целые недели провожу всмятку с асфальтом и твердыми домами, пока случайно не падаю без сил на пол, и моя скорлупа не лопается. Ужасно. Женщина должна как можно больше времени проводить в окружении себе подобных – цветов.

– Что ты нашла во мне? Мне иногда странно, чт во мне находят мужчины. А девушки – тем более.

– Ничего не тем более. У тебя есть свой мир. Это очень привлекательно.

– Тогда это вполне может быть дружбой.

– Но у тебя еще есть эта родинка над губой, к которой хочется прикоснуться.

– Сдалась вам эта родинка. Все про нее говорят. Как будто в ней и правда что-то есть.

Лиза пожала плечами.

– Считается, что нам нравятся те лица, в которых есть что-то, за что можно зацепиться взглядом и рассматривать. То есть не идеально гладкие и симметричные. Мне нравится твое лицо.

– Спасибо.

Я освежила душу холодным виноградным соком. С тех пор, как в мою жизнь вошел Юра[18] и его парень Гоша, я часто общалась с однополыми парами и их друзьями. Гей-клуб в центре Киева на долгое время стал моим пристанищем, где я могла по-настоящему быть самой собой: без макияжа и театра гендерного флирта. С теплым дымом кальяна во рту, я обнималась с травести и слушала их бесконечные истории. Мне было хорошо: я точно знала, что никто не хочет использовать мое тело.

Мама не разделяла моего восторга. В школьные годы она была убеждена, что все вокруг мечтают сделать из меня наркоманку, теперь – лесбиянку. Впрочем, зная свою любопытную душу, я и сама ждала этого. Ничего не вышло ни у тех, ни у других.

– Ты тоже очень симпатичная. Но в вопросах любви мне нужно обязательно любить мужчину.

– Почему?

– Потому что когда я смотрю на обнаженную женскую грудь, я думаю о себе, а не о сексе. Это как встреча с самой собой.

– А почему ты не хочешь встречаться с собой?

– То есть можно предположить, что однополая любовь – это вид нарциссизма?

Лиза посмотрела на меня, а потом отвернулась. На ней была красивая футболка кораллового цвета и синяя юбка. На левой ладони – маленькая, едва заметная татуировка.

– Ты понимаешь, что ты сейчас про меня сказала, как про болезнь? А ведь любовь не может быть болезнью. Я про ту любовь, которая обоим приносит удовольствие.

– Все естественно, что всем приятно?

– Я не стала лесбиянкой, я ею родилась. И я всегда не знала, что ответить на вопрос взрослых: «А тебе в классе кто-то из мальчиков нравится?» Мне тогда вообще никто не нравился, кроме воздушных шаров. Я мечтала облететь на нем весь мир.

– На воздушном шаре?

– А почему бы и нет? В этом и вся загвоздка. Люди так редко задают себе вопрос «а почему бы и нет?». Все им кажется невозможным. И любовь женщины к женщине для них – не любовь, а блажь. Или того хуже – дань моде. Господи!

Лиза достала из корзинки яблоко и повертела его в руках. С него начался первый грех на Земле, но, вероятнее всего, то была лишь неверная интерпретация сюжета. Нам всякий раз мерещится грех там, где человек всего лишь пытается жить с удовольствием.

– Это страх, Лиза. Перед тем, что неизвестно.

– Верю. Помню, как я впервые полюбила. Это была моя сокурсница. У нее были великолепные большие глаза с густыми ресницами. И очень приятный голос. Когда она говорила, я дурела. Улыбалась, как кошка на солнце. А потом стала думать о ней постоянно. Прямо вот вообще постоянно. Дотронуться до ее волос, потрогать кожу.У нее еще на запястье было миллион блестящих браслетов, и как они ей шли!.. Мне казалось, что во всем мире нет красивее и изящнее девушки. Наконец-то я пригласила ее погулять со мной по набережной. Мы выпили вина из горла, и я ее поцеловала. Но клянусь тебе, как сильно я боялась! Боялась, потому что не знала ее реакции.

– И как она ответила?

– Лучшим из всех возможных способов: она улыбнулась.

Солнце забегало по лицу Лизы. Я вспомнила свой первый поцелуй. Осень в парке, он старше меня на несколько лет и скоро должен уехать из города. У нас не было ни будущего, ни страха, только мелочь в карманах. И когда он меня поцеловал, я ему молча улыбнулась. Как жаль, что с возрастом поцелуи начинают требовать слов и обещаний.

– Ты именно тогда все поняла?

– Да. Мне сильно понравилось любить женщину. Наблюдать за ее движениями, как она заплетает волосы, перекладывает вещи с места на место, прячется под одеждой. И все эти образы, слова… У мужчин редко бывает свой мир, а у каждой женщины – всегда. С баночками, туфлями и мечтами.

– Ты очень чувственно рассказываешь. Надо же. А ведь сидишь в футболке и обычной синей юбке.

– Милая, но ты-то после всех своих интервью должна же знать, что невозможно угадать, что внутри. Можно попытаться узнать, но угадать – невозможно.

– Знаю. Точно знаю, но не перестаю этому удивляться. Неприметные оказываются легендами, простые – горячими, циничные – романтиками.

– Ты тоже, Тамрико. Ты тоже носишь внутри себя неожиданности.

Я ухватилась взглядом за небо с ватными облаками. Это такая редкость – человек, который смотрит сквозь твою одежду и тело. Мы виделись с Лизой всего несколько раз и впервые говорили наедине, но она, безусловно, уже получила приглашение в мой внутренний сад, который я так часто прячу от других. Сад, в котором есть не только цветы, но и памятники с лабиринтами.

– Лиза, я бы могла в тебя влюбиться. Я не раз целовалась с девушками и знаю женские объятия, но не могу забыть мужские руки.

– Знаю. Моя девочка, Алина, ушла от меня к мужчине. Мы встречались с ней два года. Носили друг другу подарки почти каждый день. Ммм, какие у нее были веснушки! И вечно оранжевый лак на ногтях. Она играла на гитаре, а я обнимала ее ночью в кровати. Мы слушали Джо Кокера постоянно. Я бы точно смогла прожить так всю жизнь, но она влюбилась в этого фотографа. У нее ведь и до меня были мужчины, а я стала временным безумством. Спасибо и на том. Когда она уходила, я ей и слова не сказала. Просто улыбнулась.

– Скучаешь?

– Иногда. Когда слышу Кокера.

У меня в плеере всегда были «You can leave your hat on», «My father`s son» и «Noublier jamais». И даже если у меня не было никаких особенных воспоминаний, связанных с этими песнями, я вылетала из реальности под их аккорды. Так всегда бывает, когда слушаешь искренние чувства.

– Родители узнали, когда мне было двадцать два. Я сама им сказала. Мы обедали и заговорили про моего младшего брата и его предстоящую свадьбу. Понятно, что всех интересовало, а когда же я. Тогда я выпила воды и все рассказала. Папа сразу вышел на балкон курить, а мама заверила, что я еще встречу достойного парня. Никаких скандалов, и на том спасибо. Через год я познакомила их со своей девочкой. Они не одобрили, но мама попросила не целоваться при них. Лед тронулся. Думаю, мне здорово повезло: к геям у нас в стране относятся гораздо строже. Мне повезло родиться девушкой и любить девушек.

– Ты приняла эту свою особенность с благодарностью.

– В общем-то, у меня и мысли не было сопротивляться. Я не могу сказать, что сильно люблю себя или меня все устраивает. Есть вещи, которые меня серьезно выбешивают в себе, но это точно не лесбийство.

– А что?

– Я отвратительно питаюсь жареной едой и прочей дрянью, причем на ночь. И я до сих пор работаю на работе, которая мне не нравится. Это делает меня куда несчастнее, чем однополая любовь. Но это людей вообще не удивляет и не смущает. Их смущает то, что происходит в моей – моей – постели. С ума сойти.

– А много людей знает? В смысле, ты открыто говоришь про это?

– Нет, я не афиширую, но и не скрываюсь. Если люди узнают, не отрицаю. Но парады за права секс-меньшинств не созываю, боже упаси. По большому счету, меня все устраивает, – Лиза лежала на пледе абсолютно свободно. Редкость, когда мои интервью для этого проекта напрочь лишены скованности и напряжения. Признавать себя такой, какая ты есть, довольно сложно. Особенно впервые. – Мне бы хотелось, чтобы другие люди придавали этому не так много значения. Они пытаются бороться с нами, по крайней мере, в нашей стране, и тем самым еще больше пиарят нас. Одна моя коллега сказала, что если легализировать нас, то дети из обычных семей вырастут геями и лесбиянками. Обалдеть. Почему в школе не учат думать хотя бы три минуты перед тем, как что-то сказать? Если ребенок родился геем или лесбиянкой, то его ничто не остановит: ни разнополые родители, ни разнополые примеры браков близких друзей, соседей, кого угодно. Он – гей, и остановить это нельзя. Можно скрывать, но не остановить. То же самое действует в обратном порядке: если ваш ребенок родился не геем, он навсегда останется таким. Сколько бы вокруг него геев и лесбиянок ни крутилось. Да, его могут пытаться «обратить» в свою «веру», он может посчитать, что это модно или еще что-то в этом роде. Но стать геем только потому, что в стране легализованы однополые браки, если твоя природа иная, – невозможно. Я бы просто посоветовала родителям, которые этого боятся, учить детей слушать свое сердце и следовать за собственным мнением, какие бы люди его ни окружали.

Я пила сок и мысленно кивала. У меня было странное детство: я дружила с рокерами и наркоманами. Позже я стала журналисткой со всеми вытекающими: постоянными бурными вечеринками и рисковыми репортажами. Еще позже меня приняла компания геев и травести. И я никогда не пробовала наркотики, я не стала алкоголичкой, я по-прежнему люблю мужчин. Но почему-то нам проще верить в то, что за наши поступки отвечает наше окружение. И чтобы это как-то подтвердить на практике, мы даже начинаем следовать чужим советам, несмотря на то, что это самый верный способ прожить чужую жизнь.

– Похоже, что самые толерантные люди – это те, которые принадлежат к какому-либо меньшинству.

– И знаешь почему? Потому что меньшинство слабее и вынуждено искать способы выжить. А единственный способ для человечества выжить – это полюбить друг друга.

– Но почему мы этого так до сих пор и не поняли?

– Потому что нам кажется, что мы можем выжить без этого.

Я подвинулась ближе к Лизе. От нее пахло спокойствием, которого моей вечно сомневающейся душе так не хватало. Всегда мне казалось, что я не дотянулась, не оправдала, не соответствовала. Что где-то лучше, что кто-то лучше. Что кто-то обязательно ошибается, а кто-то – уж точно прав. Хотя на самом деле это всего лишь точка зрения.

И выжить без любви точно невозможно.

– А, и еще: напиши, пожалуйста, в своей книге, что лесбиянки – обычные девушки. То есть мы не как сексуальные кошечки из эротического кино или порнографии, но и не кутаемся в мешки, выдранные с мусорки. Мы регулярно моем голову, ходим по магазинам, любим запахи. Кто-то больше модница, кто-то – меньше. Ну, как обычно. И нет среди нас внутри пары той, которая исполняет роль мужчины, и той, которая как бы «за женщину». Мы обе женщины и все. Просто кто-то из нас слабее, а кто-то – сильнее. Так и в гетеро парах. Только вспомни, сколько ты знаешь примеров, в которых жена исполняет роль мужа.

– Знаю.

– Вот. Поэтому хватит уже о ролях. Давно уже пора искоренить эту чушь о мужской роли и женском предназначении в обществе. Каждый делает то, что хочет и может.

Толерантная мысль. Но я еще не доросла до нее ни умом, ни телом. Внутри пары мне нравится именно то, что он – сильный, а я храню для него тот мир, в котором он черпает эти силы. Мне нравится то, что вокруг столько версий любви – я обожаю проводить время со своими друзьями геями и лесбиянками, я люблю встретиться на кофе с травести. Фиолетовые волосы, татуировки на груди, строгая рубашка, застегнутая на все пуговицы, розовые бусы или обилие блестящих страз – Бог улыбается нам совершенно разными лицами. Но за моим обеденным столом должен быть непременно мужчина с крепкими руками, для которого я приготовлю вкусные блюда. А на ужин мы обязательно пригласим друзей, непохожих на нас, чтобы они рассказали свою историю.

– Мы с тобой разные.

– Мы с тобой чудесные, – Лиза обняла меня за плечи. Спорить с ней насчет последнего совершенно не хотелось. Ее синяя юбка, мой красный плед, белые стаканчики – упоительный был день.

– И хватит уже уделять чужим сексуальным фантазиям столько внимания. Просто не обращайте на это внимания. И еще вот это напиши: делать счастливым другого человека не может быть извращением. Любить не может быть извращением. Извращение – это любить и причинять боль. Хотя и таких случаев много. Но любить друга друга, даже если вы одного пола, – не может быть чем-то постыдным. Любить. Любить… Любить кого-то и видеть его улыбку – это всегда хорошая идея.

Я вспомнила двух девушек, с которыми столкнулась однажды в метро. Лет семнадцати, они сидели напротив меня. Они были очень красивы, без тени мейк-апа на лицах, в кедах, джинсах и оверсайз свитерах. С длинными, натурального цвета волосами, они были похожи на Лив Тайлер и Алисию Сильвестоун из клипа «Crazy». Через пару минут одна из них обняла другую, и стало понятно, что они – пара. И столько нежности было в их глазах, столько красоты, столько искренности и настоящности, что я не могла оторвать взгляда и все любовалась и любовалась их стопроцентной гармонией. Люди в вагоне брезгливо морщились, парни недоумевали, а я любовалась, наполняя свое сердце нежностью, которую они отдавали воздуху.

И я подумала. В мире, где так много ненависти, зависти, нечисти и грязи, я готова целовать ноги сексуальным меньшинствам, мусульманам, буддистам, протестантам, проституткам, прокаженным, всем инакомыслящим к моей точке зрения, кому угодно в мире, если – они несут с собой любовь и добро. Мне все равно, как они при этом выглядят и с кем спят.

Любовь – не концепция. Любовь – это способ жизни. И сегодня, в мире неискренности и материализма, меня восхищают только те люди, которые умеют любить и тем самым не дают захлебнуться в грязи мне.

Спасибо всем, кто любит.

– Напишу. Все напишу, слово в слово.

Лиза посмотрела мне в глаза, как будто бы старалась их запомнить. Спустя минуту она легко и осторожно поцеловала меня в губы. Я почувствовала, как ее тепло разлилось внутри моего тела и теперь останется там навсегда.

Это был один из самых честных поцелуев в моей жизни.

Глава 14

Коллекционерка

Настю я чаще всего встречала на ее работе. В длинном переднике и с сережками-кольцами в ушах, она бегала вокруг столиков и приносила людям еду. Мне было странно, почему она не стала актрисой: образ у нее был дивно кинематографичный. Впрочем, в ее возрасте все еще могло быть впереди.

Я знала, что у нее есть миллион историй. И этим мы были немного сестрами по духу. В июле, сразу после сильного летнего дождя, я пригласила ее к себе домой. Это было мое финальное интервью.

Досье

Имя: Настя

Возраст: 25 лет

Профессия: официантка

Семейное положение: отсутствует

Материальное положение: среднее

Жилищные условия: съемная квартира

Дополнительные бонусы: интерес к людям

– Привет, коллега. И что, какая я у тебя по счету?

– Сто. Ты – мой номер сто.

– Надо же. Это стоит отметить, – Настя достала из сумки бутылку вина и поставила на стол. – Весь мир – сплошные истории. Только одни замечают их, а другие – проносятся мимо.

– Когда это ты успела стать философом?

– Где-то между заказом посетителя и подсчетом чаевых.

Я расхохоталась, едва не выронив из рук бокалы. Открытые окна дышали на нас свежестью улицы, утонувшей во влаге дождя. Это была не просто финальная, но еще и довольно необычная беседа. Ведь на этот раз напротив меня сидел такой же собиратель историй.

– Я серьезно, Тамрико. Посетители обычно склонны не замечать нас, но мы – замечаем все. Это профессиональное. Наблюдательный официант всегда получает больше чаевых.

– Я думала, что чаевые тебе дают за твое милое личико.

– Мужчины – да. Но их значительно меньше. Самая большая аудитория – это компании девушек. Потом – семьи и парочки. И только потом – мужчины, вместе или поодиночке. Я ведь не в водочной наливайке работаю, а в траттории[19].

Место, где работала Настя, было одним из моих любимых в городе. Там действительно было очень хорошо встретиться с подругой. Днем – пообедать, а вечером – обсудить личное за бокалом вина. Ненавязчивая музыка в стиле кантри и множество дизайнерских предметов на стенах – даже в одиночестве там было не скучно.

– И ты всегда наблюдаешь за ними?

– Да. Уже автоматически. Так что спрашивай.

– И после всего этого ты еще любишь людей?

– После всего, что я увидела и услышала? Да. – Настя демонстративно кивнула головой. – Если абсолютно ничего не ожидать от них, то они видятся очень милыми, а не раздражающими. Например, к нам ходит один мужчина. Довольно часто. И, усаживаясь за стол, первым делом снимает обручальное кольцо. И это не зависит от того, пришел он сам или к нему приходит позже дама. А еще есть парень, который почему-то именно у нас всегда расстается. Все его отношения очень коротки и непостоянны, поэтому я видела уже много разных барышень. Они приходили на встречу с ним с улыбкой, а уходили – в слезах. А еще есть девушка, которая у нас в кафе пишет стихи. Она всегда заказывает пиво или кофе с коньяком. Никаких других заказов, только что-то из этого. Достает нетбук и сидит над ним два или три часа. Я одним глазком в монитор заглядывала, поэтому знала, что стихи. А как-то не удержалась, и пока она доставала деньги за счет, стала нагло читать, что у нее там написано. И это была такая чушь… До этого она мне казалась такой романтичной, а с тех пор – обыкновенной, наивной и глупой. Мне даже обслуживать ее расхотелось.

– То есть ты фантазируешь про них?

– Мне стыдно в этом признаваться, но да. Работа у нас скучная довольно. «Что желаете? Еще не знаете? Давайте я вам подскажу. Подумаете? Ну, если нужна будет моя помощь, зовите. …Рыба? Рыба да, вкусная. С соусом. …А тирамису нет, уже разобрали». Для того чтобы получить чаевые, нужно, чтобы возник интерес к посетителю. К его личности, жизни, ситуации. И так во всем. Если хочешь взаимности от человека, продемонстрируй прежде свой интерес к нему.

– Ты пользуешься этим правилом вне работы?

– А как же. Вот я когда тебя впервые увидела в нашем кафе, подумала, что ты – иностранка. Сразу же нарисовала себе картину, будто ты приехала сюда из Испании прочитать несколько лекций по психологии.

– Почему лекций и почему психологии?

– Ожидая заказа, ты внимательно осматривала людей вокруг, качала головой или улыбалась и, кажется, что-то записывала.

– Да. Я пыталась угадать, кто с какой историей сидит вокруг меня. И надо же, в это время ты считывала информацию обо мне. Один-один.

– За нас.

Это был очень приятный тост и очень хорошее вино. В мире миллиардов оттенков и голосов так приятно встретить человека, который обладает теми же странностями, что и ты. Это как знак Вселенной о том, что все в твоей жизни правильно.

– Расскажи мне о своих любимчиках. У тебя же есть такие?

– И не один. Их четверо, – Лора последовательно зажала четыре пальца на правой ладони. Она вообще очень любила жестикулировать и не упускала возможности нарисовать руками в воздухе какой-нибудь рисунок. – Первый самый банальный, но и самый любимый. Мужчина лет тридцати шести, всегда в свитере и брюках. Полуспортивный такой мужчина. А еще у него есть ямочки на щеках. Но дело, конечно, не в них. Дело в том, что он всегда говорит мне новый комплимент. И не какую-нибудь шаблонную фразу, вроде «вы такая красивая» или «вы сегодня отлично выглядите», а что-то смачное и даже интимное. Интимное, потому что затрагивает деталь. Один раз он сказал мне, что у меня красивые запястья! Что они делают мои движения более женственными. В другой раз он сообщил, что у меня «в глазах тает ванильное мороженое». Я переспросила, что именно это значит, но он ответил, что мне стоит лишь улыбнуться, потому что это искренний комплимент. А еще как-то он сказал, что фиолетовый цвет делает меня искреннее. И знаешь, я всегда искренне жду, когда он снова придет. Ну, ты понимаешь – он ведь этими комплиментами не только поднимает мне настроение, но и демонстрирует интерес к моей личности. И это не флирт. Это обычное людское тепло.

На этих словах мне почему-то стало холодно. У нас ведь все теперь между людьми – подвох. Мужские любезности – лишь комплиментарная эйфория в ожидании секса, помощь от коллег – часть стратегии, внимательность незнакомых – излишняя фривольность. Обычное людское тепло превратилось в химеру: в него не очень-то и веришь, мало кто встречал, а если и встречал, то непонятно, какие у него намерения.

Я стесняюсь говорить людям в метро «будьте здоровы», хотя и знаю, как сильно это заставляет улыбнуться. Обычное тепло – слишком редкая болезнь, в отличие от цинизма и грубости, которые легко передаются воздушно-капельным путем. Быть инфицированным добром куда сложнее, чем подцепить гадость. У нас к нему выработался стойкий иммунитет. Но пандемии не будет: обычное людское тепло все еще существует.

– Кто второй в твоем списке?

– Девочка. Ей тринадцать. Она приходит к нам или с друзьями, или с родителями. Иногда сама, чтобы взять капучино в дорогу. Она безумно красива. У нее длинные каштановые волосы до пояса, широкие брови и пухлые губы. Я не знаю, мне трудно описать красоту, но она когда двигается, за ней хочется наблюдать. Наблюдать и наблюдать. Девочка-притяжение. И я всегда, когда смотрю на нее, вспоминаю себя. Мне кажется, я ей завидую. Она увереннее, чем была я в этом возрасте. Она красивее. И у нее еще впереди тот же первый поцелуй и первые отношения. Мне искренне хочется, чтобы она все сделала правильно. И чтобы ей на пути попался хороший парень. Мне даже кажется, что если так и случится, то я и сама стану счастливее. Какой-то бред, да? Но вот я заметила: когда искренне кому-то желаешь добра, в эти минуты становится как-то очень легко и все понятно про жизнь. Надо только зафиксировать это чувство, отследить его, что ли. Поэтому я и люблю наблюдать за чужими историями: кто-то из них становится мне симпатичен, и я становлюсь счастливее.

– Вердикт – «наблюдайте»?

– Пожалуй, да. Не обязательно вмешиваться при этом или давать оценку. Просто наблюдать и понимать, что при этом чувствуешь ты сам. Другие люди ведь нам даны не для того, чтобы мы меняли их жизнь, а для того, чтобы мы благодаря им меняли свою.

Мы сидели у меня на кухне. Я и не знала, что Настя может столько мне рассказать. У людей есть такая гадкая привычка – делать вид, что ничего достойного в их голове не происходит и никогда не происходило. Смотришь на такого, думаешь «идиот» и идешь себе дальше. Злишься, что никак не можешь найти человека по духу, что не с кем провести вечер, что не с кем поговорить. А он рядом сидит, только с идиотским выражением лица. Надо только научиться не обращать внимание и искать. Искать своего человека даже там, где не верится.

– А с остальными двумя все просто: это муж и жена, и они любят друг друга. Любят странно. Точнее, страстно. Дважды разбили у нас стаканы, задев их рукой во время ссоры друг с другом. Несколько раз занимались сексом у нас в туалете. Один раз звали нашего официанта Никиту, чтобы он разрешил их дилемму и ответил на вопрос. Один раз он уговорил администрацию поставить ее любимую песню. Поставили, хоть это и было не в формате заведения. Много раз забывали оставить чаевые, дважды – платили на полсуммы больше. Сумасшедшие. Как выбежавшие из кино, из какого-то «Укрощения строптивого»[20]. За это я их и обожаю.

– Нельзя не обожать людей, которые настолько живы.

– Да. Да!

Мы немного захмелели и осмелились чувствовать свои слова сильнее. День заканчивался, но мы так не считали. Впереди еще столько историй, столько всего, что стоило бы узнать.

– Расскажи, что еще ты замечала.

– Люди чаще всего заказывают одно и тоже. Хотя им и кажется, что разное. Например, в один раз – равиоли с лососем, а во второй раз – пасту с лососем. Что, в общем-то, дивно близко. Люди не очень любят говорить с официантами, хотя нам, пожалуй, было бы приятно. Любой вопрос дальше «что вы выбрали?» воспринимается, как вмешательство в личное пространство. Хотя – нет. Это вот то самое обычное человеческое тепло. А еще эти странные одиночки. Когда кто-то приходит сам, я намеренно предлагаю столик в гуще событий, где много молодых людей или – других одиночек. Но – они все равно выбирают уголок где-то в глуши, желательно со свободными столами вокруг. Странная такая философия: пойду выйду в люди, чтобы посидеть там в одиночестве. Я, будь я менеджером ресторана, организовала бы отдельную зону столиков для тех, кто пришел без компании. Пусть знакомятся.

– Для знакомства нужна смелость.

– Для знакомства нужно желание. У одной моей коллеги-официантки мама когда-то тоже начинала с этого. Она говорит, что раньше можно было часто найти на столиках салфетки с номерами телефонов. Да. Бывало, девушки оставляли их незнакомым мужчинам. Если она не приглянулась, то салфетка так и оставалась лежать на столике. Еще, бывало, просили передать салфетку с посланием через официанта, но не говорить, от кого. Пусть сам или сама отгадает, от кого из сидящих в зале. Я не знаю, сейчас где-то в такие вещи еще играют? Я ни разу не наблюдала подобного. За четыре года работы. Ни разу. Помню, как однажды парень пришел утром. Сказал, что накануне был у нас, а за соседним столиком сидела девушка. Она расплачивалась карточкой, и он просил выдать нам ее имя и фамилию, чтобы найти в социальных сетях. Сказал, что это его будущая жена. Мы не имеем права давать такие сведения частным лицам, но разве я не женщина? Речь шла о свадьбе, – Настя встала и закрыла окно. Когда речь идет о настоящих вещах, всегда хочется выдержать паузу. Когда кто-то ищет именно тебя – всегда хочется затаить дыхание. И нужно хоть изредка идти медленнее и оборачиваться. Дать шанс найти себя.

– Хочется, чтобы она ждала его.

– Надеюсь. Потому что с близостью, если честно, дела обстоят не так хорошо, – от Насти запахло скепсисом. – Я редко вижу, чтобы уже состоявшиеся пары прикасались друг к другу. Они держат вилки, а не любимого человека. Они смотрят в меню или разглядывают декор на стенах, вместо того, чтобы рыться в глазах напротив. Лучше бы и вовсе оставить в ресторанах голые стены – пусть наслаждаются друг другом. Жизнь такая короткая, пусть их ничего не отвлекает друг от друга. Пусть тот, кто пришел сам, увидит чью-то улыбку, а не фотографии Италии на стенах. Когда первая встреча – это сразу видно. И со стороны всегда можно сказать, будет ли у них вторая встреча.

– Разве здесь угадаешь?

– В большинстве случаев, увы, да. По-настоящему влюбленные мало заказывают, много говорят и сидят не рядом, а напротив друг друга – так легче запомнить глаза, если вдруг вы больше никогда не увидитесь. Действительно влюбленные встречаются без оглядки на время: им не нужно спешить, чтобы успеть заняться сексом. Чаще всего именно они оказываются последними посетителями.

Я посмотрела на часы: было далеко за полночь.

– По заказу посетителя всегда можно судить о его настроении. Особенно по напитку. А по одежде и сумме чека о том, какие у этого человека приоритеты в жизни.

– У тебя богатый опыт, Настя.

– Чем больше ты наблюдаешь, чем больше людей ты знаешь, тем ты и опытнее.

– Я думала опыт – это то, что мы испытываем на себе.

– Может быть. Но я думаю, что опыт – это то, какие мы делаем выводы. Ну и еще я хотела сказать про глаза. Вот ты стоишь у барной стойки ресторана, и перед тобой – зал. Целый зал глаз. И ты по глазам должна понять: когда подойти, когда не подходить, когда нести счет, когда салфетки нужны или блюдо не понравилось… или понравилось, и нужно срочно бежать предлагать десерт или обновить напиток. Когда трудно сказать, достаточно посмотреть. Глаза – это очень важно. Надо чаще ловить взгляд.

У Насти были большие голубые глаза. Я смотрела в них весь вечер, а сейчас – особенно. Мне хотелось понять, что за всеми этими историями она хочет рассказать о себе. Немного сонные, немного циничные и немного нежные – они и правда были похожи на ванильное мороженое. В них отражались все те люди, о которых рассказала Настя. И они искали – тот взгляд, который останется с ними навсегда.

Дай Бог, чтобы каждый из нас нашел того, кого ищет.

Глава 15

Я

Нам принесли два бокала просекко. Он смотрел на меня своими темными глазами и не знал, что спросить. Тишина тикала вокруг нас вместе с уходящими минутами. Я никуда не торопилась, времени у меня теперь было достаточно даже для того, чтобы молчать.

– Знаешь, я никогда не смогу понять, зачем ты это сделала. Все эти интервью с мужчинами, потом – с женщинами. О себе ты тоже рассказываешь много личного. Втягиваешь в это попутно своих прошлых, настоящих, а может, и будущих. В каждом человеке ты поднимаешь то, что он, возможно, давно хотел забыть. Я не понимаю.

– Я – журналист, меня интересует реальная жизнь.

– Тебя интересует твоя собственная жизнь. Больше всего.

Я вспомнила. Я вспомнила, что полюбила его тогда за ум и твердость. Впрочем, именно это потом и обернулось против меня. Он ранил меня каждым своим словом, а я вместо ответного удара закрывалась. В те минуты я убегала от него мысленно, хотя следовало спуститься по ступенькам и сесть в метро. Кривая и нежная женская логика.

Но он был прав – и тогда, и сейчас.

– Да, все эти четыре года я искала себя. И я не нашла другого способа сделать это. Я любопытна. Я страдаю врожденной непунктуальностью и чрезмерно ироничным чувством юмора – мои штуки окружающие понимают в одном из десяти случаев. Я так и не смогла дочитать «Анну Каренину», и я люблю вино.

– Ты инфантильна. И это очень сексуально.

Он играл со мной, как будто бы наша игра еще не была окончена. Впрочем, заканчиваются ли наши поединки с бывшими в принципе? Похоже, что наши взгляды, встретившись, всю оставшуюся жизнь будут пытаться сказать что-то друг другу.

– Я никогда не понимала: ты любил меня или ненавидел.

– Я и сам этого не понимал.

Просекко смотрело на нас своими пузырьками. Я не имею привычки ужинать с теми, кто причинил мне боль, но сейчас все было по-другому. Я поняла, что никто неспособен причинить нам страдания. Есть только факты, поступки, а все остальное – лишь наше отношение к этому. Мы можем выбирать – кто нас бьет, а кто – целует. Прощать удары и прощать себя за то, что ненавидела. Только после этого можно полюбить снова.

– Что нового рассказали тебе женщины?

– Все. Они рассказали мне про себя, понимаешь? Про то, как они выбрали свой путь, про то, как они целовали мужчин, про то, как они отпускали их, даже тогда, когда не хотелось. Про то, во что они были одеты, когда надо было уходить, про то, какой была на ощупь рука, которую они пожимали. Это кажется всего лишь деталями, но ты жив, пока помнишь именно эти мелочи.

Он усмехнулся. В зале кафе было достаточно тихо, чтобы я могла услышать – он вспоминает. Его темные брови, морщинки вокруг глаз, красные губы – он был все так же красив. Когда из сердца уходит ненависть и боль, становится легко заметить чужую красоту.

– Я помню твою красную помаду и цепочку с пером. Так ты пришла на нашу первую встречу. Еще помню твою привычку никогда не писать первой и, да, опаздывать. И твои словечки – ты любишь вставить редкие словечки в простую беседу. По-моему, ты, когда говоришь, тоже пишешь книгу.

– А я чертовски милая, оказывается. Лови алаверды. Я помню, что ты любишь утку. Ты всегда все поправляешь, чтобы вещь лежала ровно и аккуратно. Ты вообще перфекционист. И наклоняешь голову влево, когда смеешься.

Еще год назад я никогда не решилась бы на подобное. Какая дерзость – мило беседовать и вспоминать вместе с тем, кто тебя отверг. Но внезапно я обнаружила, что научилась прощать. Что перестала требовать и ждать, что люди должны быть такими, какими хочется мне. Что перестала отрицать людей только потому, что у них другое мнение. Для этого мне и понадобился этот проект.

Сначала я спорила вслух, потом – мысленно, а после – научилась понимать. Это пришло не сразу. Понимание нужно тренировать, ведь оно находится в левой мышце. Нужно выслушать как можно большее количество людей, чтобы как можно больше от них услышать. Понять – не значит разделять эту точку зрения, но уважать. Уважать – не значит поступать таким же точно образом, но позволить людям быть такими, какие они есть, для того чтобы они позволили это и тебе.

Собираясь на встречу к своим женщинам, я стала доставать из шкафа свои платья. Потом я так же стала доставать свои комплексы, страхи, мечты и желания. В месяц по одной, в неделю по одной, в день. Все в жизни – лишь тренировка, которая однажды становится привычкой.

Я слушала женщин и видела себя. Не важно, это были хорошие или плохие видения, ведь они были настоящими. Раньше я врала себе примерно три раза в день, потому что так было удобно. «Все ласточки летают. Все, кто летают, – ласточки». Комфортный вывод подгонялся под любой знаменатель, и меня мало интересовала реальность. Но бог с ним, когда врешь другим. В устах некоторых женщин это и вовсе элегантно. Настоящие же трагедии происходят тогда, когда начинаешь врать самому себе. Это и была моя главная привычка на протяжении многих лет.

– Почему ты ушел?

– Ты очень много требовала от меня. Я понимаю, что женщины вообще требовательные люди. Это ваше хобби, что ли – требовать. И это угнетает. Потому что иногда я сам хочу взять телефон и позвонить, но когда это как требование, возникает блок. Я скажу все, что чувствую, и поцелую много-много раз, если перестанешь требовать. А ты? Почему ты после этого так ни разу и не позвонила?

– Потому что я ждала, что это сделаешь ты. Что ты все сделаешь.

– Вот. Ты даже после нашего расставания требовала, чтобы я сделал все за нас двоих. Знаешь, не случилось бы ничего страшного или постыдного, если бы ты хоть раз позвонила. Может, не сразу. Может, спустя месяц или полтора. Мужчинам иногда надо побыть наедине с собой. После этого многие вещи нам кажутся другими. Извини, мне надо выйти.

Он достал из кармана сигареты и вышел на улицу.

Мужчины и женщины любят совершенно по-разному. И слава Богу. Так задумала природа, чтобы мы не бегали по замкнутому кругу, не зарывались в однообразие и быт. А мы все равно умудряемся. Потому что нагло хотим, чтобы они любили нас так же, как мы любим их, а они в свою очередь – требуют от нас того же. В итоге начинаем играть в поддавки, наперекор своей природе. И – что? Да, когда мы насильно становимся одинаковыми, начинается этот ненавистный быт и все по кругу. Так и запишите: к серости жизни приводит эгоизм.

Спустя четыре года бесконечных чужих признаний и историй, сидя в кафе со своим бывшим мужчиной, теперь мне было это совершенно очевидно. Я стала хохотать себе под нос от осознания собственной глупости. Но так по-доброму. Ведь если уж начинать новую жизнь, то с того, чтобы научиться прощать в первую очередь себя.

Он вернулся и освежил наши бокалы.

– Почему никому из нас не пришло в голову поговорить раньше? – спросила я.

– На ошибках учатся. Просто учись.

– И знаешь, что я еще поняла, выслушав истории своих женщин? Что научиться всему – невозможно. Как-то банально и даже глупо звучит, потому что очевидно же. Но мы ведь все в постоянной попытке научиться жить без ошибок. И поэтому смертельно расстраиваемся, уходим в депрессии и уныние, когда опять ошибаемся. А это, на самом деле, нормально.

– Ты хочешь сказать, что больше не боишься ошибаться?

– Боюсь, конечно. Но это уже другой страх. Это такой страх, который уже не останавливает на пути к желаемому. Боязно, но вообще не так, чтобы оставаться на месте или делать шаг назад.

– Знаешь, если все это пришло к тебе после этого проекта с зарыванием по горло в чужие истории, быть может, все это было и не зря.

– Просто зарываясь в них, я одновременно зарывалась в себя.

– Не боялась, что потом не вынырнешь?

– В какой-то момент да. Это было дважды. Один раз на экваторе мужских интервью. Второй раз – перед тем, как начала писать женскую версию. На самом деле это дико сложно – постоянно выслушивать чужие истории, иногда – очень печальные, и пропускать их сквозь себя. Я стала подозрительной, нервничала, у меня было очень мало времени на моих друзей и близких. Я потеряла много друзей. Но когда осознала, сколько приобрела, начала писать вторую книгу. А когда дописала ее…

– Что произошло?

– Когда дописала ее, набрала твой номер и попросила взять у меня интервью для финальной главы.

– То есть у тебя исчез отупляющий страх не только перед будущим, но и перед прошлым?

– Я всегда обожала твой ум.

Наши бокалы коснулись друг друга в воздухе. Теперь уж точно было понятно, что мы желали друг другу лучшего. По отдельности, с новыми возлюбленными, быть может, даже в других странах. Мы вряд ли станем хорошими друзьями и не будем дружить семьями, но если случайно вспомним обо всем, это будет приятное воспоминание.

– Твое резюме в конце проекта: что значит «быть женщиной»?