Чужой астрал Буянов Сергей

Глава 4

Колючая вьюга не могла охладить пыла радостных родителей. Они вышли из такси и, пробираясь сквозь только что наметённые сугробы, весело переговаривались. Порывистый ветер уносил их слова в самую дальнюю даль: вперёд, всем потомкам великой советской страны, в которой шесть дней назад посчастливилось родиться их сыну.

– Егорушка будет жить при коммунизме!

– Он будет знать и помнить, за что боролись его прадеды и дедушки!

– Впереди счастливая эра!

Одной рукой мужчина прижимал к груди укутанного ребёнка, другой – обнимал молодую маму. За разговором супруги без труда преодолели снежные преграды, перепугавшие таксиста. В подъезде нового пятиэтажного дома они отряхнулись от снега, поднялись на второй этаж и не без удовольствия открыли двери собственной квартиры-полуторки, полученной Андреем по случаю рождения первенца.

Еще за порогом было слышно, как в комнате без умолку трещит телефон.

Поздравления посыпались на молодых родителей, как из рога изобилия. Желали всего-всего, что только бывает в жизни.

Марина отвечала на шестой звонок, а уже на пороге появились звонившие первыми. Не смотря на крепчающий мороз, быстро собрались гости. Они принесли подарки: детскую колясочку, санки с лёгкой алюминиевой спинкой – от разных организаций, где работали супруги, и кое-что от себя лично: ползунки, чепчик да вязаные пинётки.

Папа достал бутылку шампанского.

– Новорождённый боится резких звуков! – сказала Марина.

– Беззвучно! – сказал Андрей. Прижав пробку, он развинтил проволочку, снял фольгу и, наклонив бутылку набок, осторожно крутанул пробку. Гости замерли: женщины зажмурили глаза, мужчины не отрывали взглядов от горлышка бутылки, приготовившись подставить бокалы под шквал пены.

Но раздался сдавленный звук, похожий на поцелуй, выпустив лёгкий дымок из широкого горлышка.

– Вышел джин! – сказал Андрей и наполнил бокалы.

– Пусть все желания малыша… – сказал бригадир Андрея и вопросительно посмотрел на Ларину.

– Егора, – сказала она. – Егора Андреевича!

– Егора Андреевича, – торжественно повторил бригадир. – Всегда исполняются!

– Очень хорошо сказано, очень! – выкрикнул толстощёкий работяга из бригады Андрея.

Его поддержали все. Потом была водка и танцы. Виновник торжества преспокойно спал и ни разу не подал голоса из-за ширмы. Разговоры, как это бывает, перешли к политике. Мужчины обсуждали возможные последствия Карибского кризиса. Одни заявляли, что всякий мир лучше войны, другие требовали от правительства революционных решений.

– Всё уже закончилось! – встряла в разговор жена бригадира, мощная женщина-железнодорожница. – Войны не будет! Мы скоро обгоним Америку!

– Вот тогда-то им не поздоровится! – согласились мужчины. Марина зашла за ширму. Громко разговаривающие притихли.

– Пора домой, – прошептал бригадир.

Гости выпили на посошок и на цыпочках вышли из квартиры. Обувались на лестничной площадке. Андрей проводил их, ещё раз поблагодарил и попрощался.

Потом он долго сидел у кроватки спящего Егора и смотрел. Это его сын! Надежда и радость! Егору жить при коммунизме, а не работать как проклятому! Как же быстро идёт время, какие успехи делает страна! Ещё вчера раздавали хлеб по карточкам, а сегодня получаем отдельные квартиры! Если так дальше пойдёт, то и Андрею удастся зацепить кусочек жизни при коммунизме. А внук его сможет путешествовать по всему миру. Миру, где не останется врагов и преступников!

Глава 5

– Извини меня, Тимур, я всё знала, всё понимала, но не получилось!

– Всё уже позади! – сказал мужчина, обняв худенькую жену и посмотрев на неё счастливыми глазами.

– И всё-таки, мне думалось, что не буду себя так вести! На поверку оказалось: знать – одно, а пережить самой – совсем другое.

– Ни к чему оправдываться, дорогая! Выше нос, Елена Георгиевна! У нас теперь есть сын, наш сын! Не беда, что нам не по двадцать лет! Зато родители Георгия будут зрелыми людьми! – без умолку говорил мужчина, сидя на переднем сиденье «чайки». Он поминутно оглядывался к измученной родами супруге и розовощёкому младенцу. Изо всех сил он старался отвлечь супругу от непонятного раскаивания. Он сам принимал роды, сам готовил супругу к этому испытанию, и её страх не был сильным. За свою практику Тимур Виленович наблюдал не одну сотню родов, и только в двух случаях роженицы не чувствовали боли схваток и не кричали.

Подъехав к Кутузовскому, машина затормозила, ткнувшись носом. Ребёнок заплакал. Мерное укачивание прекратилось, что вызвало недовольство новорождённого. Но путь был перекрыт. Водитель, личный шофёр друга семьи, развёл руками.

По проспекту промчались милицейские машины с включенными мигалками, на крыше каждой был установлен рупор, в который постоянно кричали, заставляя остановиться и освободить дорогу правительственному кортежу.

Ребёнок закричал сильнее. Елена Георгиевна приложила все силы и старания, но мальчик не умолкал.

Правительственные машины совсем не спешили. Кремлёвские водители вели их нарочито размеренно, словно печатая шаг. Будто не автомобили, а колонна живых людей шла по широкой дороге, с достоинством оглядывая обочины.

Ребёнок взвизгнул пронзительнее. Тимур Виленович развернулся и облокотился на спинку сиденья, собираясь помочь супруге.

Шофёр вздрогнул от резкого крика ребёнка и случайно нажал на сигнал. Вспотев от ужаса, он оторвал ладонь с руля и опустил руки на колени.

– Членовозы хреновы, – вполголоса выругался он.

Ребёнок вдруг замолчал, и тихие слова ударили водителю по ушам. Тимур Виленович развернулся и сел. Шофёру показалось, что пассажир взглянул на него с укоризной. Сдаст! Как пить дать, сдаст! Он заёрзал на сиденье. Сколько дадут? Четвертак или поменьше?

Путь освободился, но оцепеневший водитель не трогался с места. Автомобили, стоящие позади, засигналили.

– Поехали, Виталий Петрович! – сказал пассажир, в его взгляде не было никакого осуждения. Наоборот, немолодой папаша светился счастьем. Может, не сдаст?

Водитель резко отпустил сцепление. Машина дёрнулась и чуть не заглохла. Ребёнок снова заплакал, пассажиры участливо молчали. Шофёра первого класса бросило в жар. Такого с ним ещё не случалось. Это не к добру. Сдаст Тимур Виленович, не сам – так супруга его!

Сзади засигналили протяжнее. Шофёр внутренне подобрался и взял себя в руки. Оставшийся путь он хмуро поглядывал на пассажира. А тот не замечал ничего вокруг, разговаривал с супругой так, будто ничего не случилось! Это не из той машины, где он сидел, просигналили колонне правительства!

Но Тимур Виленович всё замечал и не упустил ничего. Когда, машина наконец выехала из Москвы, и прикорнула супруга, он сказал водителю:

– Виктор Петрович, не переживайте! Если спросят: «Почему подал сигнал?» – ответите, что приветствовали кортеж! Это я попросил посигналить в честь рождения сына!

– Да?! – приподнялся водитель, не веря собственному счастью и избавлению.

– Именно так, Виктор Петрович, – ответил Тимур Виленович, прикрыв веки. Ехать оставалось чуть меньше часа.

– Спасибо, – прошептал водитель. Теперь он понял: не сдаст! Интеллигент интеллигентом, а понимает – в сердцах и не такое ляпнешь, и не такое сотворишь.

Когда машину остановили на первом же посту ГАИ, шофёр выглядел радостнее супругов. Словно это его сын родился!

Пассажиры оставили письменное объяснение своего поступка, после чего преспокойно добрались до дому. Уже через час они позабыли о шокирующем инциденте.

Спустя три дня Тимур Виленович получил официальное приглашение к министру здравоохранения СССР. Мысленно попрощавшись с должностью заведующего родильным отделением и женой с ребёнком, он вошёл на ковёр к самому высокому начальству.

– Здравствуйте, Тимур Виленович! – приветствовал его министр, жестом пригласив сесть на жёсткий стул. В кабинете кресел не было. Сам министр расположился во главе стола на деревянном табурете. За его спиной стояло два полированных шкафа и сейф. Тимур Виленович оглядел беленые стены и дощатый крашеный пол.

Рядом с министром сидел седой фронтовик, он и продолжил разговор. Тимур Виленович не удивился и не испугался, он не чувствовал за собой никакой вины.

– Тимур Виленович, вы член КПСС с 1956 года?

– Так точно! – почему-то по-военному ответил врач. – Мне было восемнадцать.

– Дети войны созревали очень быстро!

Тимур Виленович промолчал.

– Не стану вас мучить ожиданием, скажу прямо, для чего пригласили. Никита Сергеевич пожелал сделать вам подарок к рождению ребёнка! – фронтовик пожал руку доктору. – Мы изучили ваше личное дело и пришли к выводу: лучше, чем рост вашего мастерства, подарка нет!

Тимур Виленович вежливо поклонился.

– Нас поддержал ваш министр, – говорящий кивнул на хозяина кабинета. – Вы направляетесь на специализацию в Венгрию! Детали обсудите с вашим начальником, а от правительства и Никиты Сергеевича лично, ещё раз сердечно поздравляю!

Фронтовик пожал руку Тимуру Виленовичу и вышел из кабинета, печатая шаг.

Министр улыбнулся и вынул две путёвки на специализацию в Будапешт: товарищу Лазареву и его супруге.

– Пройдёте специализацию по родовспоможению и интенсивной терапии новорождённых!

Тимура Виленовича оглушили эти слова. Когда тот человек в штатском с орденскими планками сказал о росте мастерства, доктор зациклился на одной мысли: «Отправят главным врачом в захолустный роддом, подальше от области, чтобы никогда не пересекал правительственной трассы»! Слов о Венгрии он не слышал. Теперь, глядя на бумаги с чётким адресом: «Будапешт» верил и не верил своим глазам.

– Через полгода вас устроит?

– Да, – ответил Тимур Виленович, не думая.

– Ребёнка возьмёте с собой, все условия будут созданы. Забирайте путёвки и готовьтесь! – сказал министр на прощание.

– До свидания, – только и смог вымолвить Тимур Виленович. Выходя из министерства, он корил себя за то, что никого не поблагодарил. Будто воспринял, как должное.

– А может, мы и заслужили это? – спросила его дома супруга.

– Может быть, – согласился Тимур Виленович, обрадованный реакцией жены.

Елена Георгиевна и не думала сетовать на трудности, какие возникнут с шестимесячным ребёнком в заграничной командировке. Разве они не мечтали вместе преодолевать любые трудности, идя по жизни рука об руку?

Глава 6

В узкой комнатушке стояло две придвинутых вплотную парты, вокруг на деревянных скамейках сидели слесаря. У окна стоял огромный металлический шкаф с инструментами особой ценности, которые нужно закрывать на ключ. Рядышком, на железной табуретке, шумел чайник на самодельной электроплите из двух огнеупорных кирпичей с толстой спиралью из пружины. На стенах и крышке шкафа спрессовался слой пыли с мазутом, солидолом и толчёным графитом. Задевать рукавом самой промасленной спецовки эти места никому не хотелось. Поэтому на шкаф набросали всякого хлама, ненужного в работе: обрывки извозюканной ветоши, распушённые кончики сальников, прохудившиеся резиновые прокладки, пропитанные мазутом газеты и прочие отходы производства. Помещение освещало несколько ламп дневного света, плафоны которых матово серели на фоне прокопченного потолка.

Слесари азартно стукали по столешнице костяшками некогда белого домино, количество точек можно было определить по ямкам-углублениям. Бригадир называл их «домином для слепых». Но каждая костяшка была настолько привычна взгляду играющих, что только новичок мог путаться и неправильно подсчитывать очки. Из-за непрерывного шума турбин, доносившегося сквозь толстое стекло и железные двери, стука костяшек почти не было слышно. Забивали Козла: двое на двое. Проигравшие обязаны были купить талоны на комплексный обед в столовке ТЭЦ.

– Рыба! – сказал Егор, щёлкнув тремя костяшками, отдуплился с обеих сторон и замкнул линию домино шестёрками.

– Оба, как! – раскрыл рот Лапа. Так звали здоровенного бугая за то, что он мог одной ладонью накрыть блюдце в рабочей столовке.

– А вот так! – заявил дед Никола, играющий в паре с Егором. – Генеральские козлы!

– Вас в Москве так научили? – спросил бригадир Хорьков. Попросту, Хорёк.

– А как же! – улыбнулся Егор, сверкнув белыми на фоне чумазого лица зубами, как у негра. О чём не преминул сказать Лапа.

– Слушай, Лапа! Я там одного типчика из трамвая выкинул! – сказал Егор.

– И чё?

– А то! На тебя похож был, когда умоешься. Тоже тени под глазами!

– От, блин! – неожиданно развеселился Лапа и рассказал: – Один кон, едем с Федей из котельного в автобусе, а к нам – бабы, а нам какие бабы? Скорее домой и на рыбалку, уже готово всё.

– С собой бы их взяли! – перебил Хорёк.

– Какие бабы на рыбалке? – возмутился Лапа. – Бред! Короче, они нам: «Мальчики, мальчики!» – а мы, значит, молчок, не к столу ложка! А они: «Ф-фу, голубые»! Прикинь, а? Вот ведь, развелось! Раньше небо было голубым, а теперь смешно: как это, небо и вдруг голубое?!

– Пацаны вы, пацаны! – сказал дед Никола. – Знаете ли, как оно, раньше было-то?

– А чё, голубые были?

– Были! Красные да белые!

– Этого и сейчас полно, после двух! Хошь, красное бери, хошь белое!

– Ага! Только из красного один томатный сок и остался! – грустно сказал дед Никола, рассмешив мужиков. Будто бы он пил красное!

– Убирайте кости! – крикнул Тихоня. Он заметил мастера. Тот поднимался по решёткам металлической лестницы.

Тихоня обычно сидел у самой двери и смотрел через стекло в цех. Мужчина лет сорока с фамилией Тихонов на кличку не обижался, в игры не играл, в спорах не участвовал – вёл себя точно как Тихоня.

Егор перемешал костяшки. Пойди теперь докажи, что кто-то забивал Козла в рабочее время!

– После обеда сразу отключим подачу пара ко второй турбине! – с порога сказал мастер, по-другому его и не называли. – Надо запорную заменить!

– Зачем? – не понял Лапа. – Там же новьё!

– Дерьмо, а не новьё! Заводской сальник расползся! Говорил же, замените! Теперь как хотите, а концу смены запустите турбину!

Бригада пошла обедать. Лапа как самый молодой, ему только двадцать шесть, спустился вниз, проверить, закрыли ли пар.

В столовке проигравший бригадир взял талоны Егору и деду Николе. Один талон – один комплексный обед. Съедобные только беляши, а отдельно их не продавали. За столом поболтали о Москве. Выяснилось, что умирающих от голода там нет – никто их не возит на саночках к кладбищу. В магазинах очереди за чаем и сахаром, и это всё.

– Во, жируют, а! – возмутился Лапа.

Все его поддержали. Кое-кто истратил талоны на сахар ещё до начала месяца. Но на что нам карамель? И она бродит с дрожжами. С томат-пастой – чуть хуже, но и это не беда! В итоге заключили, что жизнь у них ничем не хуже Москвы.

А посла обеда засели за стол в слесарке. Теперь играть было нельзя, в любой момент мог появиться Мастер.

– Может, пойдём? Чё тут высиживать? Сколь ни парь яйца, цыплят не будет! – предложил бригадир. Он собирался уйти с работы на полчаса раньше, а тут какой-то дурацкий ремонт!

– Нет, – сказал дед Никола. – Рано. Пусть конденсат осядет!

– Да ну его в баню, конденсат этот! – сказал Лапа. – Помаленьку, полегоньку открутим крышку с переходника, пар и выйдет, потом открутим задвижку, и дело в шляпе!

– Ат-тыть, шустрый какой! А техника безопасности? – встрял неожиданно появившийся Мастер. – Пойдёте не раньше трёх!

– Вот где козёл настоящий, а ещё мы – генеральские! Мастер у нас – маршальский! Не мог с утра сказать! – возмущался Лапа тотчас после ухода Мастера.

– Начальству виднее, – сказал Тихоня.

– Да ни хрена ему не виднее! – взорвался Хорёк. – Проторчал в бухгалтерии с тёлками, потом вдруг вспомнил, что турбину не остановил! – вопил Хорёк, умолчав о том, что отключить турбину с утра – дело подсудное.

– Ты полезешь? – глядя в глаза бригадиру, спросил дед Никола.

– Я-то?

– Ты-то! Как бригадный бери ответственность!

– И возьму! – тряхнул подбородком Хорёк. – Значит так, Лапа и Нерослов, – он ткнул пальцем в Егора. – Как самые здоровые – на переходник, а ты, дед Никола – к задвижке!

– Я куда? – спросил Тихоня.

– Ты со мной на подхвате! И туда, и сюда! Идём?

– Под твою ответственность?

– Под мою!

– Не боишься без партбилета остаться?

– Не боюсь! – Хорёк больше всего боялся остаться без расположения тёщи. Только-только наметился путь к примирению, и если он опоздает… подумать страшно, что будет!

– Начальству виднее, – повторил любимую фразу Тихоня и начал собирать инструменты, закончив споры.

Слесари вышли на площадку. Предстояло спуститься на три пролёта вглубь турбинного цеха. Помещение разделялось на три этажа. Со второго до третьего стояли турбины, их цилиндрические корпуса были похожи на паровозы, только в несколько раз больше. В самом низу, на бетонном полу располагалась запорная арматура: насосы, бойлеры, задвижки, переходники. Не смотря на то, что одна из турбин не работала, шуму хватало: друг друга можно было услышать: если только орать прямо в ухо.

Рабочие разошлись, как распорядился бригадир. Хорёк всё поглядывал на наручные часы и прикидывал: сколько времени уйдёт на всё про всё? Выходило, опаздывает! Оставив Деда с Тихоней у задвижки, он рванулся к работающим на переходнике. Похоже, они не спешили. Стоят, приглядываются, будто в первый раз!

– Что уставились, как бараны на новые ворота? Давайте, откручивайте болты с крышки! – заорал он что есть силы.

Рабочие промолчали. Труд предстоял нелегкий. Егор накинул ключ на гайку размером с хоккейную шайбу, запрыгнул на край шарообразной крышки переходника и наступил на ключ сапогом. Лапа взял большую кувалду с приваренной трубой вместо ручки и ударил по длинной рукоятке ключа. Гайка не сдвинулась с места. Со второго удара сошла.

– Есть! – крикнул Лапа.

Егор снял ногу с петли накидного ключа и подал Лапе рожковый.

Лапа крутанул гайку – бесполезно! Пришлось всё повторять заново. Теперь Лапа от души помахал кувалдой. Когда гайка совсем ослабла, Лапа едва не улетел вслед за отбойным инструментом.

– Силушку девать некуда? – проорал ему в ухо Хорёк. – Работай, как следует, не балуйся!

Лапа промолчал. Он уже откручивал гайку рожковым ключом.

– До конца не отворачивай! – взвопил бригадир. – И через одну!

– Почему?

– А как потом обратно крышку ставить? Так до утра провозимся!

Лапа пожал плечами, махнул рукой напарнику. Они принялись за вторую гайку.

Хорёк посмотрел на часы: «Ужас»! Еще тридцать три гайки – не успеть! А может, не надо откручивать их все для того, чтобы выпустить пар? Может, можно как-то рациональнее, но как? Бригадир побежал к деду Николе

– Дед Никола! Сходи к молодняку, подскажи им, как лучше! Я ору-ору, не слышат! У тебя-то голос баще будет! А то они все подряд гайки откручивают! Как потом центровать будем?

Дед Никола молча посмотрел на бригадира. Зачем центровать, если надо выпустить конденсат? Не снимать же для этого крышку весом в четыреста килограммов!

Дед Никола подошёл к работающим.

– Почему через одну откручиваете?

– Хорёк приказал! – ответил Лапа. – Говорит, что не надо все подряд откручивать!

– А у тебя башки-то нет? – крикнул дед Никола. – Скручивай подряд, но половину! Потом просунем лом, чуть приподнимем!

– Это как? – не понимал Лапа.

– Так! Надо крышку чуть приподнять, как в кастрюле, делов-то! С одной половины понадкрутите гайки, в щель выйдет пар, вот и всё! главное, чтобы не в рожу! Понял?

– Ну! – махнул рукой Лапа и накинул ключ на гайку. Дед Никола приказал ему отдохнуть, сам запрыгнул наверх, вручив кувалду Егору.

Дело заспорилось. Егор отбил четыре гайки подряд, устал. Лапа отвернулся, не желая помогать умникам. Егор ещё раз взмахнул кувалдой и чуть не упал. Голова кружилась. Что получается? Он бьёт всем телом, а гайка ни с места! Пот залил глаза, поролоновая подкладка каски уже ничего не впитывала. Но выглядеть слабее Лапы не хотелось. Егор поднатужился, отбил ещё две гайки. Руки его опустились. Дед Никола спрыгнул вниз.

– Давай, Лапа, кверху!

Лапа с удовольствием запрыгнул. Дед Никола ухватил кувалду и в два приёма отбил гайку. Рукой отворачивал Егор. Затем снова. И снова. Руки Егора устали. Как это дед долбит и долбит? Лапа ухмыляется, а Егору неловко. Он смотрел на взмокшую спину Деда и думал. Шестьдесят лет деду Николе, а всё пашет. Лучше молодых. Привык надрываться? Неужели Егор станет таким же? Невесёлые размышления прервал, крик Хорька:

– Долго ещё возюкаться будете? Так и завтра не управимся! И всё Восьмое марта тут проторчим!

– Сделаем! – крикнул в ответ Егор, смахнув с лица грязные потоки пота грубой брезентухой рукава.

– Сделаете, как же! – Хорёк посмотрел на часы, не успеть! Он сплюнул и рванулся к турбине, рассуждая: «Времени прошло порядком, пар должен конденсироваться». К такой-то матери всю технику безопасности! Велико дело – сальники набить! Снять задвижку, заменить прокладку, а потом стой себе, набивай сальники! Нечего тут рассусоливать! Соображениями своими он не поделился ни с кем. Пусть ребята откручивают. Может, как раз выпустят давление, всё легче работать.

Пока Егор сгорал от стыда, глядя на вкалывающего пенсионера, бригадир уже скомандовал Тихоне:

– Откручивай!

– Мужики сняли давление?

– Снимут!

– Ещё не сделали?

– Откручивай, как раз успеешь!

– Так сорвёт же задвижку! Вот, и не остыла ни грамму! – Тихоня потрогал трубу.

– Отойди! – пихнул его Хорёк. – Сам откручу!

Но у самого не получалось. То ключ не тот взял, то гайку сдвинуть с мёртвой точки не смог. Тихоня постоял, посмотрел, да и отобрал инструменты у бригадира.

Когда он открутил болты, сквозь появившуюся щель засвистело. Бригадир подошёл ближе. Увидев, что болты держатся на честном слове, но крышка задвижки как прилипла, он ухватил вентиль и сдёрнул.

Тихоня инстинктивно отпрянул, а Хорёк заглянул внутрь зияющей трубы. Свист нарастал. Тихоня обеими руками пихнул бригадира в лицо, отбросив его назад. Хорёк упал на спину, больно ударившись затылком. Каска треснула треугольником. В негодовании он вскочил, но ничего не увидел. Вырвавшийся на волю пар разошёлся по всему цеху!

– Об-тъегайку! – вскрикнул дед Никола. – Они с ума сошли! Давай лом, быстро!

Егор подал. Вдвоём воткнули ломик в щель под крышкой шара, раздался чмокающий звук, и исчез пар.

– Козлы генеральские! Какой идиот разобрал задвижку? – надрывался дед Никола на бегу. Следом мчался Егор.

У разобранной задвижки, скрючившись в три погибели, сидел Тихоня.

– Ты?

– Я.

– Вот зубы бы тебе пересчитать! – злился дед Никола. Увидев руки Тихони, он умолк. А потом заорал ещё громче: – Немедленно в медпункт! Немедленно! Отведи его, Егор!

– Чего ты руками туда полез, дурак?

– Начальству виднее, – не разжимая рта от боли, сказал Тихоня. Его кисти набухли. Вспузырившаяся кожа на глазах у всех слезала с пальцев. Тихоня размахивал кистями. Слабые потоки тёплого воздуха ненамного притупляли боль. Егор схватил ведро, набрал ледяной воды и нёс его перед пострадавшим, заставляя Тихоню время от времени опускать руки в воду.

– Спасибо, так намного легче! – благодарил Тихоня.

Они дошли до слесарской. Егор позвонил в медпункт. Рабочее время медсестры окончилось. Егор закурил сигарету, сунул её в зубы больному:

– Не думаю, что будет легче, но покури! – он схватил аптечку, распотрошил её.

– Достань бинт! – попросил Тихоня.

– Какой бинт? Ты что? Анальгин вот, хапай горсть, пей!

Тихоня так и сделал. Две минуты спустя, он реже опускал руки в ведро. Егор осмотрел обожжённые кисти.

– Хорошо, что ничего не прилипло из одежды!

– Чё ж хорошего? – криво улыбнулся Тихоня.

– Гнить не будет, вот что! – сказал Егор таким тоном, будто полжизни видел паровые ожоги.

– Может, мазью? – предложил Тихоня.

– Нет! Лучше ещё анальгину! Скоро приедет «скорая», и в больницу!

– Не надо в больницу! – заупрямился Тихоня.

– Дурак что ли? Или боишься?

– Руки не отрежут?

– Да ты что! Кто из-за кожи руки отрезает? Как тебя угораздило пихнуть руки в пар?

– Кожа слезает, – сказал Тихоня, глядя на руки.

– Пускай! Новая нарастёт! – утешал товарища Егор.

– Бригадир сунулся туда лицом, а засвистело сильнее, – начал говорить Тихоня. Егор замер.

– Полулунный клапан задвижки застрял, вот-вот сорвёт! Я и пихнул бригадира в голову, чтобы не обожгло. В это время вырвался пар, вот и результат!

– А зачем ты откручивал?

– Не понимал, что давление дикое?

– Как не понимал? Бригадир приказал.

– Хорёк? Да он же только что от нас ушёл! Ведь видел, что ещё не сняли крышку!

– Он начал скручивать сам. Понимаешь, что бы с его лицом было? Мне хоть руки отрежут, а ему что, голову?

– А перестал бы ты ныть, Тихоня! – разозлился Егор. – Никто ничего тебе не отрежет! А Хорьку надо бы башку оторвать!

– Надо бы! Надо! – в комнату вошёл дед Никола, втаскивая за шиворот ничем не пострадавшего Хорька. – Ах ты, Хорёк, козёл генеральский! Какого хрена полез снимать задвижку?

– Выдержка хорошая, пар должен конденсироваться! Да и вы должны были успеть снять крышку! Это Лапа там сачковал!

– Я-то чё? – не понял Лапа. – Пахал, как робот!

– Ах ты робот долбанный! – Хорёк вырвался из рук деда Николы. – Я за тебя теперь в тюрьму пойду! Вот сволочь! Еще я тебе талон покупал!

С этими словами он кинулся на Лапу. Тот выставил перед собой кулачище, бригадир наткнулся на него и отлетел назад. Он упал, но тут же вскочил, ухватил монтировку и бросился на обидчика. Лапа шагнул вперёд, ухватил Хорька за горло, сжав огромные ладони. А Хорёк всё долбил и долбил его по каске монтировкой. Пальцы Лапы сжимались, лицо бригадира синело.